Текст книги "Великая. История «железной» Маргарет"

Тогда я выпалила: «Как бы я хотела быть адвокатом, но все, что я знаю, это химия, и я не могу поменять то, что изучаю сейчас в Оксфорде». На что Норман Уиннинг сказал, что сам изучал физику в Кембридже, а потом получил степень по праву в качестве второго образования. Я возразила, что не имею возможности провести в университете столько дополнительных лет. Он ответил, что есть другой способ, возможный, но требующий очень напряженного труда: нужно найти работу в Лондоне или поблизости, поступить в один из четырех судебных иннов и учиться вечерами, готовясь к экзаменам. Так я и поступила. Теперь, при поддержке Дэниса, я могла себе позволить сконцентрироваться на изучении юриспруденции, не поступая на новую работу, но приходилось еще посещать курсы в Совете юридического образования.

Я решила, что, ведя домашнее хозяйство и изучая адвокатское дело, нужно на время заморозить политические амбиции. В возрасте двадцати шести лет я могла себе это позволить, и сообщила Центральному офису Консервативной партии о моем намерении. Но как молодая женщина-кандидат я все еще привлекала общественный интерес. Например, в феврале 1952 г. в газете «Сандей график» вышла моя статья о положении женщин «На заре новой елизаветинской эпохи». Также я была в списке пользующихся спросом партийных ораторов, меня приглашали выступать в разные избирательные округа. Моя страсть к политике становилась только сильнее вопреки всем намерениям.

Я посоветовалась с Дэнисом, и он сказал, что поддерживает меня. В июне я пришла в Центральный офис на встречу с Верил Кук и сказала ей: «Это бессмысленно. Я должна это признать. Мне не нравится быть вне политической струи». Как я и надеялась, «тетушка Верил» меня поддержала и отправила к Джону Хэеру, вице-председателю Консервативной партии по кандидатам. Самым любезным образом он рассказал мне о влиянии, которое пребывание в Палате общин оказывает на семейную жизнь, но я сказала, что мы с Дэнисом все обсудили и готовы к этим трудностям. Я сказала, что хотела бы выдвинуться в колеблющемся или надежном округе. Договорились, что, принимая во внимание мою ситуацию, округ должен быть либо в самом Лондоне, либо поблизости, в радиусе тридцати миль. Я попросила рассмотреть меня в кандидаты от Кэнтербери, и я вышла из Центрального офиса, довольная результатом, хоть и не получила Кэнтербери.

Вопрос о том, как я буду совмещать семейную жизнь с политикой, скоро стал еще более насущным. В августе 1953 г. появились на свет близнецы Марк и Кэрол. Поздно вечером в четверг, где-то за шесть недель до ожидаемого момента, у меня начались боли. В тот день я ходила к врачу, и он попросил меня прийти в понедельник, чтобы сделать рентген. До понедельника было очень далеко, и меня немедленно увезли в больницу. Мне дали успокоительное, и я проспала всю ночь. В пятницу утром мне сделали рентген и к великому удивлению всех обнаружили, что мне предстояло стать матерью близнецов. Ситуация потребовала кесарева сечения, которое мне сделали на следующий день. Две малютки, мальчик и девочка, должны были немного подождать, прежде чем увидели своего отца, ибо Дэнис, полагая, что все идет по плану, уехал в «Овал» смотреть международный матч по крикету. В тот день он получил две хороших новости: Англия выиграла «Урну с прахом»{ Кубок, присуждаемый на ежегодных матчах по крикету между командами Великобритании и Австралии.}, и он стал гордым отцом близнецов.

Я пробыла в больнице больше двух недель: а значит, после первых дней недомогания у меня появилась уйма времени. Первой и немедленной задачей стало позвонить во все соответствующие магазины и заказать вместо одного по два экземпляра детских вещей. Довольно странно, что сама глубина облегчения и счастья от рождения Марка и Кэрол меня тревожила. Влечение матери к своим детям, должно быть, самое сильное и самое инстинктивное чувство человека. Я никогда не была одной из тех, кто полагает, что быть «просто» матерью или «просто» домохозяйкой – занятие второго сорта. Каждый раз, когда я слышала такое скрытое предположение – и до и после того, как стала премьер-министром, – это меня возмущало. Несомненно, быть матерью и домохозяйкой – это своего рода призвание. Но я просто чувствовала, что это не единственное мое призвание. Я знала, что также хочу сделать карьеру. Фраза, которую Ирен Уорд, член парламента от Тайнмута, и я часто использовали, звучала так: «Хотя дом всегда должен быть центром жизни человека, это не должно ограничивать его амбиций». Действительно, мне нужна была карьера, просто потому, что я была таким человеком. И не просто любая карьера. Мне нужна была такая, которая стимулировала бы мою интеллектуальную активность, готовила бы меня к политическому будущему. Так что в конце моей первой недели в больнице я приняла решение.

Я попросила прислать мне форму заявления о сдаче выпускных экзаменов по адвокатуре в декабре. Я заполнила заявление и выслала деньги, зная, что этот маленький психологический трюк, который я разыграла сама с собой, заставит меня погрузиться в изучение юриспруденции по возвращении домой с близнецами, и что я должна буду организовать нашу жизнь так, чтобы ухитриться быть и матерью, и профессионалом.

Это было не так уж сложно. Квартира была достаточно большой, хотя, живя на шестом этаже, мы вынуждены были установить решетки на всех окнах. Из-за отсутствия сада дважды в день близнецов приходилось возить на прогулку. Это оказалось очень хорошо для них, они привыкли знакомиться и играть с другими детьми. Обычно с ними гуляла няня Барбара, я ходила с ними гулять в выходные. Надо признать, что Барбара стала для моих детей замечательным другом.

Вскоре после рождения близнецов Дж. Хэер написал мне из Центрального офиса: «Я был счастлив узнать, что у вас родились близнецы. Как умно с вашей стороны. Как это отразится на вашей позиции кандидата? Я с радостью продвигаю вашу кандидатуру; если вы хотите, чтобы я этого не делал, дайте, пожалуйста, знать».

Поблагодарив его, я ответила: «Неожиданно родив близнецов, а мы понятия не имели, что их двое, вплоть до дня их рождения, я полагаю, мне не стоит думать о выдвижении в кандидаты по меньшей мере в течение полугода. Домашнее хозяйство требует значительного внимания, нужно еще найти надежную няню, прежде чем я почувствую себя свободной, чтобы отдаться другой деятельности с необходимым усердием».

Так что мое имя, как выразился Джон Хэер, было «отложено про запас». Моим долгом было сказать, когда я буду снова готова войти в список активных кандидатов. Полгода самой себе предписанного политического «табу» быстро прошли. Я сдала выпускные экзамены на барристера. Сначала намеревалась специализироваться в патентном праве, но потом предпочла заняться налоговым правом. В любом случае, прежде всего, нужно было освоить уголовное право, и зимой 1953 года я прошла на шестимесячную практику в адвокатской конторе Фредерика Лоутона, который занимался общим правом в «Иннер темпл»{ Один из четырех «судебных иннов», школ подготовки юристов. (Прим. ред.)}. Он был одним из самых блестящих адвокатов по криминальным делам, которого я когда-либо знала. Он был остроумным, не имел иллюзий ни о человеческой природе, ни о своей профессии, был чрезвычайно четок в изложении своих мыслей и стал для меня хорошим руководителем.

Нужно еще было пройти практику не менее чем в четырех адвокатских конторах, специализирующихся в разных областях, чтобы заниматься налоговым правом. Пришлось слушать риторические фейерверки в уголовном суде, изучать искусство точного составления документов в суде лорда-канцлера, а затем разбиралась в нюансах законодательства о компаниях. При этом я все более убеждалась, что налоговое право будет моей сильной стороной. Эта сфера перекликалась с моим интересом к политике; она предполагала смесь теории и практики. А кроме того, можно было быть уверенной, что никогда не будет дефицита в клиентах, отчаявшихся прорубить себе путь в джунглях запутанных и постоянно меняющихся законов о налогах.

Процесс изучения, наблюдения и реализации правовых норм оказал огромное воздействие на мое политическое мировоззрение. Знание законов часто вырабатывает некоторую долю цинизма в людях. Для меня, однако, оно сделало более глубоким понимание выражения «правовая норма», которое так легко поминают консерваторы. Когда политика у тебя в крови, любое обстоятельство подталкивает тебя к ней. Размышляя ли о Дайси{ А. В. Дайси, знаменитый юрист (1835–1922).}, погружаясь в лабиринты налоговых законов или обсуждая текущие события с другими членами Консервативного общества «Судебных иннов», я обнаруживала, что политические вопросы все равно занимают центральное место в моем воображении.

Так что когда в декабре 1954 г. я узнала, что есть вакансия кандидата от Орпингтона, который находился рядом с моим прежним избирательным округом Дартфордом, я позвонила в Центральный офис и попросила внести мое имя в список претендентов, прошла собеседование и попала в шорт-лист. Сидя вместе с Дэнисом в холле и сквозь двери слушая заседание отборочной комиссии, я слышала Дональда Самнера, местного кандидата (и председателя Ассоциации), пытавшегося убедить избирателей в том, что Орпингтону нужен «член парламента, который точно знает, что происходит в округе, знает, в каком состоянии находятся дороги в Локсботте{ Игра слов, Локсботт звучит еще и как «дно шлюзов».}». Дэнис и я хохотали во все горло. Но Дональд Самнер получил округ.

Естественно, я была разочарована этим решением, ведь Орпингтон был бы для меня идеальным избирательным округом. И было чрезвычайно мало шансов, что столь же подходящий округ станет доступен до начала выборов. Так что я написала Джону Хэеру, сообщая, что теперь я «продолжу адвокатскую деятельность, отложив идею о парламентской карьере на много лет». Зная меня лучше, чем, должно быть, я сама себя знала, он написал мне ответ, предлагая пересмотреть позицию, если перспективный округ Кента станет доступным. Но я была тверда, хотя дала ясно понять, что всегда буду готова выступать с речью в округах и, конечно, буду активно участвовать в парламентской избирательной кампании.

Я понимала, что правительство достигло бы большего, если бы установило политику свободного предпринимательства. Но тогда было трудно отказаться от мер, ориентированных на социальную поддержку. Только к 1955 г. наметилась тенденция отказа от органов контроля и возвращения национализированных предприятий частным лицам. Однако в апреле 1955 г. Черчилль вышел в отставку, и премьер-министром стал Э. Иден, затем последовали внеочередные парламентские выборы, новое консервативное правительство, Суэцкое фиаско и появление на Даунинг-стрит, 10 «мастера превращений» Гарольда Макмиллана.

В ходе весенней кампании 1951 г. я выступала во многих избирательных округах. Для меня это было скучным занятием. Если однажды ты побывал кандидатом, все остальное уже неинтересно. Кроме того, было очевидно, какими будут результаты. Конечно, Консервативная партия завоевала большинство голосов с преимуществом в 58 мест, но политический медовый месяц администрации Идена оказался коротким. Вскоре выяснилось, что предвыборный бюджет Р. Батлера был слишком облегченным, и в октябре срочно приняли более напряженный бюджет, что сильно навредило репутации Батлера. Шесть месяцев спустя должность канцлера казначейства вместо него занял Гарольд Макмиллан, что серьезно покачнуло правительство.

Но причиной провала Идена стали, разумеется, международные дела. Предпосылки Суэцкого кризиса с июля по ноябрь 1956 г. неоднократно обсуждались. Для консерваторов было очевидно, что Британия обладала достаточной мощью, и следовало преподать урок лидеру Египта Насеру, pour encourager les autres{ Фр. – Чтоб другим неповадно было.}. Многие детали, в частности, пункты секретных договоренностей между Британией и Францией, с одной стороны, и Израилем, с другой, в то время не были известны широкой публике. Поэтому нам казалось непостижимым, что сначала Эн. Наттинг, а затем мой старый друг Эд. Бойл покинули правительство в знак протеста против военного вмешательства. Сегодня их действия понятны, хотя даже столько лет спустя я их не поддерживаю. С политической точки зрения, провал Суэцкой операции был тяжелым ударом. Хотя потребовалось много лет, чтобы прояснилась вся картина целиком, было очевидно, что правительство некомпетентно и что его некомпетентность проявилась самым унизительным образом.

Для консервативного правительства, руководимого человеком, чья репутация базировалась на ведении международных дел, итог был дискредитирующим. Среди сторонников Консервативной партии царило смятение на грани. Дэнис, бывший офицер Королевской артиллерии, был в ярости от того, что войска были выведены, когда операция была почти завершена. Он сказал мне: «Никогда не объявляется прекращение огня, когда твои солдаты в дозоре». Я запомнила это: политики не должны принимать военные решения без полного осознания того, что они значат для солдат на месте боевых действий.

Тогда мы резко осуждали поведение Соединенных Штатов, и тот факт, что антиамериканизм распространился среди правого крыла, когда я была премьер-министром, частично этим объясняется. Я тоже чувствовала, что нас предал наш традиционный союзник. В то время, конечно, я не знала, что Эйзенхауэр чувствовал себя преданным англо-французским решением начать военные операции накануне президентских выборов, когда он проповедовал мир. В любом случае я также чувствовала, что «особое отношение» с нашим трансатлантическим кузеном обладает слишком крепким основанием, чтобы разрушиться даже из-за такого кризиса, как Суэцкий.

Некоторые считали, что Суэц продемонстрировал враждебность американцев по отношению к британской имперской роли, и что США стали такой сверхдержавой, что не следует им доверять, обратившись к более тесной европейской интеграции. Но напрашивался противоположный вывод: британская внешняя политика больше не может осуществляться без гарантированной поддержки США. Действительно, оглядываясь назад, я вижу, что Суэц стал непреднамеренным катализатором мирной и необходимой передачи власти от Британии к Америке как к последнему приверженцу западных интересов и либеральной международной экономической системы.

После фиаско в Суэце было ясно, что Иден не может оставаться премьером. Он заболел во время кризиса и подал в отставку в январе 1957 г. Мои друзья-консерваторы в адвокатской конторе были убеждены, что королева никогда не выберет Рэба Батлера, он был слишком левым. В отличие от него являвшийся во время событий, связанных с Суэцем, канцлером казначейства Гарольд Макмиллан считался кандидатом правого крыла. Все это показывает, как мало мы знали о прошлых и настоящих убеждениях обоих мужчин, особенно блестящего и непостижимого человека, которому вскоре предстояло стать премьер-министром.

Гарольд Макмиллан был человеком в маске, обладавшим самыми противоречивыми качествами человека и политика. В частности, никто бы не догадался, что за циничным эдвардианским фасадом{ Король Эдуард (1841–1910, правил с 1901 г.) считается в британской традиции олицетворением легкомыслия в частной жизни. (Прим. ред.)} прячется одна из самых глубоко религиозных душ в политическом мире.

Большим достижением Гарольда Макмиллана можно считать возобновление сотрудничества с Соединенными Штатами. Это было важное для Британии условие, позволившее восстановить свою репутацию и положение. К сожалению, Макмиллан не мог поправить урон, нанесенный Суэцем морали британского политического класса, который можно назвать «суэцким синдромом», проявления которого варьировались: от веры в то, что Британия может все, до почти признания того, что она ничего не может. На самом деле мы были «вторым эшелоном» сразу после Америки и Советского Союза, ядерной державой, ведущим членом НАТО, постоянным членом Совета безопасности ООН и центром великого Содружества.

Вклад Макмиллана во внутренние дела был неоднозначным. При нем в 1957 г. частная аренда была освобождена от общественного контроля, что существенно уменьшило возможность регулирования арендной платы, существовавшего в той или иной форме с 1915 г. Это было необходимым, хотя и непопулярным шагом. Проводимая Макмилланом политика усиления государственного вмешательства стала явной после 1959 г.

Когда П. Торникрофт, Ин. Пауэлл и Н. Берч, вся команда Казначейства, в январе 1958 г. ушла в отставку, протестуя против увеличения бюджета на государственные расходы до 50 млн фунтов, Макмиллан назвал это «маленькими частными трудностями». Я не чувствовала себя вправе судить, что правильно в данном случае, но не могла осуждать тех, кто старался сберечь государственные средства. Любой шаг в сторону от финансовой чистоплотности всегда ведет к отказу от нее, а это приводит к самым неблагоприятным результатам. Так и случилось.

К парламентским выборам 1959 г. обе партии, консерваторы и лейбористы, бесстыдно соревновались, потакая стремлению нации к материальному благополучию. Предвыборный манифест консерваторов обещал повышение уровня жизни вдвое уже для следующего поколения. Что касается лейбористов, через несколько дней после начала кампании их лидер Хью Гейтскелл обещал, что подоходный налог не увеличится, несмотря на все дополнительные расходы, запланированные лейбористами, при уровне политического оптимизма это было невыполнимое обещание.

В феврале 1956 г. я написала Дональду Кэберри, вице-председателю Консервативной партии, отвечающему за кандидатов: «Уже некоторое время я чувствую искушение вернуться к активной политической работе. Я намеревалась, отдавшись адвокатской практике, полностью сконцентрироваться на юриспруденции, но опыт работы в сфере законов о налогах и компаниях не только не отвлек меня от политики, но, наоборот, еще более приковал мое внимание к учреждению, отвечающему за законодательство, по поводу которого у меня сформировались четкие взгляды».

Через месяц я пошла на встречу с Дональдом Кэберри. Меня вернули в список кандидатов, на этот раз в качестве претендента на надежный, контролируемый консерваторами избирательный округ. Я была очень рада, обнаружив в Дональде Кэберри источник мудрых советов, что чрезвычайно значимо для честолюбивого кандидата. Меньше повезло с тем, как меня приняли в отборочной комиссии. Я попадала в шорт-лист, выступала с речью, которую, как обычно, признали хорошей, и затем шли вопросы, совершенно очевидные по своей направленности. Смогу ли я уделять достаточно времени работе в избирательном округе, имея обязательства перед семьей? Осознаю ли я, как много времени член парламента должен проводить вне дома? И иногда даже еще прямее: действительно ли я думаю, что смогу выполнять одновременно обязанности и матери маленьких детей, и члена парламента?

Я объясняла, как обстоят мои семейные дела, что я пользуюсь помощью прекрасной няни. Обычно я рассказывала, что убедилась, что можно быть работающей женщиной и матерью, если правильно организовать время. Меня возмущало, что за всем этим скрывается убеждение, что Палата общин не место для женщины вообще. Некоторые мужчины из отборочных комиссий разделяли это предубеждение, заметнее было, что именно женщины поддерживают это мнение. Будучи обиженной и разочарованной, я, тем не менее, отказывалась сдаваться и была уверена, что у меня есть, что предложить в политике, а многие из тех, с кем я пересекалась в политике, хотели, чтобы я попала в парламент. Самое важное, что Дэнис никогда не сомневался. Он всегда был рядом, чтобы поддержать меня.

В апреле 1958 г. у меня состоялся еще один долгий разговор с Дональдом Кэберри, и я честно рассказала о сложностях с отборочной комиссией, с которыми сталкивалась. Вроде бы это была не та проблема, в которой даже самый мудрый мужчина может дать дельный совет. Но Дональд Кэберри посоветовал мне надевать в ответственных случаях что-нибудь нарядное, но не вызывающее. Осмотрев меня с головы до ног, он нашел мое строгое черное платье с коричневой оторочкой вполне подходящим. Вскоре я смогла проверить на деле его рекомендацию. В июле мне предстояло поехать на собеседование в избирательный округ Финчли в Северном Лондоне, где член парламента уходил в отставку.

Я была также одной из тех, кого пригласили на предварительное собеседование в отборочную комиссию. Я знала, что меня многие поддерживали, но в таких случаях иногда важно не столько быть самой популярной фигурой, сколько быть наименее непопулярной. Когда более слабые кандидаты выбывают, вся поддержка уходит к твоему оппоненту, и существует вероятность проиграть на финише, а мы были еще только на старте.

Вышедшие в финал четверо – трое мужчин и я – должны были предстать перед исполнительным советом ассоциации Консервативной партии, и я была вполне уверена, что предстояла битва. Подготовилась я основательно, хорошо изучив избирательный округ, прочитав газеты и конспекты всех брифингов, которые могла достать. Я выверила речь вплоть до каждого слова и могла говорить, не заглядывая в текст. Постаралась правильно настроиться: выглядеть уверенной, но не самоуверенной. И я надела строгое черное платье и подстраховалась, надев не только счастливые жемчужные бусы, но и счастливую брошку, подаренную мне моими друзьями-консерваторами из Дартфорда.

Был, однако, один момент, казалось бы, предвещавший неудачу. В день митинга, понедельник 14 июля, Дэнис никак не мог поехать со мной. Каждый год он уезжал в тур по зарубежным продажам на месяц или около того и на тот момент находился «где-то в Африке». Все другие кандидаты приехали в сопровождении своих вторых половин. Так что, по прибытии на митинг в тот теплый июльский день, я чувствовала себя довольно одинокой.

Как только я взошла на трибуну, все мои тревоги улеглись. Как всегда, я увлеклась и сосредоточилась на своих аргументах, было не до того, чтобы волноваться о том, что другие люди обо мне думали. Аплодисменты в мой адрес были теплыми и искренними.

Проблемы возникли, когда начались вопросы. Может ли мать маленьких детей эффективно представлять Финчли? Как насчет усталости от семейных обязанностей? Я давала мои обычные ответы, и, как обычно, часть аудитории оставалась неубежденной. Отсутствие Дэниса тоже было не в мою пользу. Я воссоединилась с другими кандидатами и их женами, где напряжение снималось любезными разговорами о пустяках, которые, кажется, такие ситуации всегда порождают.

Когда последний из нас выступил, началось долгое ожидание, пока один из членов комитета не подошел, чтобы сообщить результат, и направился ко мне. Не было времени ни на облегчение, ни на радость, ни даже на усталость, потому что теперь нужно было вернуться на трибуну, чтобы принять поздравления исполнительного комитета.

Только потом я узнала точный результат. Первый раунд голосования принес мне тридцать пять голосов против тридцати четырех голосов моего ближайшего соперника. Во втором раунде, когда два других кандидата выбыли, я набрала сорок шесть голосов против его сорока трех. Предполагалось, ради соблюдения формальностей, что исполнительный комитет анонимно проголосует за меня как своего кандидата. Но некоторые из тех, кто возражал против моей кандидатуры, отказались это сделать. Так что мне предстояло сотрудничать, объединять людей, часть которых не скрывала своего неодобрения.

Но это были проблемы завтрашнего дня, А сначала я должна была поделиться радостной новостью с моей семьей в Грэнтеме. Дэнис был вне зоны досягаемости, в блаженном неведении о том, что я пережила в Финчли. Пару дней спустя он на пути из Йоханнесбурга в Лагос виа Кано в Северной Нигерии, пересаживаясь с самолета на самолет, подобрал оставленную кем-то лондонскую газету «Ивнинг Стандард» и, перелистав ее, обнаружил ошеломляющую новость о том, что его жена отобрана в качестве кандидата в члены парламента от округа Финчли. Я всегда преподносила ему сюрпризы.

Произвести впечатление на Ассоциацию консерваторов Финчли в целом стало возможным на собрании в начале следующего месяца. В этот раз я снова появилась в простом черном костюме и маленькой черной шляпке. Председатель округа Берти Блатч официально представил меня, как я позже узнала, почти до неприличия пылко. Дополнительным преимуществом было то, что Берти владел самой влиятельной местной газетой «Финчли Пресс».

В зале меня встретили дружескими аплодисментами. Я произнесла длинную речь на тему внешней и внутренней политики. Я знала, что это собрание не было простой формальностью, ведь существовала оппозиция против моей кандидатуры, сконцентрированная вокруг одной женщины и ее маленького «кружка», пытавшегося организовать повтор состязания кандидатов. Я без труда ответила на три вопроса, заданных из зала. Но в конце некоторые из присутствующих отказались голосовать за мое выдвижение, так что я была выбрана подавляющим, но не абсолютным большинством. Я покинула собрание, зная, что утвердила свою кандидатуру и завоевала лояльность большей части ассоциации, но знала также, что есть те, кто постараются сделать мою жизнь как можно более сложной.

Я даже решилась написать Теду Хиту, главному организатору парламентской фракции партии, об этих проблемах. Частично с его помощью, частично используя свои личные контакты, я сумела привлечь много выдающихся ораторов, которые были приглашены выступить от моего имени в период между моим выдвижением и днем выборов. Припозднившийся, но чрезвычайно желанный выход на сцену Дэниса тоже помог мне. Берти Блатч стал меня постоянно и безгранично поддерживать.

С того момента я находилась в округе два-три раза в неделю и регулярно обходила дома с целью предвыборной агитации, затем, вернувшись, знакомилась с партийными активистами в неформальной обстановке в местном пабе или у кого-нибудь дома. К моменту моего выдвижения кандидатом в Финчли были сильно озабочены тем, что либералы стали набирать силу. Они всегда были отличными организаторами кампаний и были особенно эффективны в выборах местного правительства.

Несколько лет назад здесь случился скандал по поводу отстранения евреев из числа членов гольф-клуба Финчли, в который были вовлечены некоторые местные консерваторы: либералы никогда не упускали случая напомнить людям об этом. Сама я просто не понимала антисемитизма, но думала, что из-за этого избирательский потенциал консерваторов не мог быть полностью мобилизован. Так что я выступила, давая понять, что нам нужны новые члены, особенно консерваторы-евреи. Впоследствии среди евреев мне предстояло найти нескольких самых близких мне в политике друзей. Много внимания я уделила усилению организаций молодых консерваторов, будучи уверенной, что привлекая энергичных молодых людей, мы наверняка сможем противостоять конкуренции других партий. К сентябрю 1959 г., когда должны были состояться выборы, консервативные организации нашего округа находились в хорошей форме, и я стала чувствовать себя гораздо более уютно.

День парламентских выборов в октябре 1959 г. во многом предвосхитил другие девять дней, через которые я прошла впоследствии. Вскоре после открытия избирательного участка я проголосовала в своем избирательном округе, в Орпингтоне, потом в Челси, а затем приехала в Финчли с Дэнисом. Я посетила каждый избирательный участок и зал заседания комитета, в перерыве пообедав в отеле с Берти Блатчем и другими друзьями. Там я заплатила только за себя, во избежание обвинения в «угощении избирателей», чего советовали избегать каждому нашему кандидату. С пяти часов вечера я заглянула на несколько участков, чтобы напомнить о себе. Затем после закрытия выборов Дэнис и я поехали к Блатчам что-нибудь перекусить, потом посетили все офисы избирательного округа, чтобы узнать последние новости, по большей части анекдоты, и, наконец, присутствовали при подсчете голосов.

В здании школы каждый кандидат был размещен в отдельной комнате с небольшой группой болельщиков, где можно было перекусить и где был доступ к чуду современной политической жизни телевизору. Кампания 1959 г. была первой, в которой телевидение играло серьезную роль. Я убивала время, глядя, как растут горы избирательных бюллетеней на длинных столах в центре зала, и возвращалась в свою комнату, чтобы узнать результаты выборов, проходящих по всей стране.

Примерно в 12:30 ночи мне сказали, что скоро будут оглашены результаты выборов в Финчли, и попросили присоединиться к другим кандидатам на трибуне. Возможно, другой человек был бы более уверен в результатах. Но не я. На протяжении всей моей политической карьеры, благодаря какому-то шестому чувству, а может простому суеверию, я связывала такое поведение с неминуемым несчастьем. Так что, стоя рядом с Дэнисом с застывшей улыбкой на лице, я старалась не показывать, как я себя на самом деле чувствую.

Уполномоченный по выборам начал: «Дикинс, Эрик Петро: тринадцать тысяч четыреста тридцать семь». (Аплодисменты лейбористов.) «Спенс, Генри Айвен: двенадцать тысяч семьсот один». (Аплодисменты либералов.) И, наконец, мы услышали: «Тэтчер, Маргарет Хильда: двадцать девять тысяч шестьсот девяносто семь». Перевес голосов был очевиден: почти на 3500 больше, чем у моего предшественника. Аплодисменты усилились. Я выступила с краткой речью, поблагодарила моих помощников, Дэнис тепло обнял меня, и я сошла с трибуны членом парламента от Финчли.

Однажды, вскоре после того, как я была отобрана кандидатом в члены парламента от Финчли, я неосмотрительно сказала близнецам, что, когда я пройду в парламент, они смогут попить чай на террасе Палаты общин. С тех пор регулярно звучал жалобный вопрос: «Ты уже прошла, мамочка? Это все так долго». Мне тоже казалось, что это было так долго. Но теперь я знала, что скоро займу свое место на обитой зеленой кожей скамье в Палате общин. Это был первый шаг.