Текст книги "Сочинения. Книга 2. Проза. Страницы дневников"

Я назвала её так потому, что последней главы пока нет.

Она, конечно, будет!

Не потому, что я её напишу.

Она будет потому, что вся Корея думает о ней дни и ночи. Ждёт её. Живёт ею. Борется за неё.

Я не знаю, кто допишет последнее слово этой главы. Тот солдат-южанин, поклявшийся честно прожить свою молодость? Или старики, собирающие хворост на сопке, с которой виден Сеул? Или женщины Кэсона, самые красивые во всей Корее, уставшие ждать и верить? Или маленький сказочник Ген Му Ен? Или сеульские студенты и докеры Пусана, показавшие в апреле прошлого года, что такое Корея?

Есть в Корее поговорка: «Если десять человек думают одинаково, значит, они думают правильно».

Тридцать миллионов корейцев думают одинаково.

Они думают, что Корея – это Корея, одна на всей Земле. Есть в ней юг и север, есть запад и восток. И, как во всех других странах, на востоке Кореи по утрам встаёт солнце, а на западе гаснет вечерняя заря. И птицы Кореи, улетая осенью на юг, весной возвращаются на север. Может, север и юг, восток и запад и существуют только для того, чтобы отделять день от ночи и осень от весны?

Пусть приходит день – приносит работу: народ Кореи не боится труда.

Пусть приходит ночь – приносит отдых: народ Кореи заслужил его! Пусть приходит полная забот весна и щедрая плодами осень.

Пусть приходит зима и лето. И пусть приезжают друзья – всем хватит места на корейской земле.

Но нет на ней места для тех, кто разделяет народ Кореи.

Одно солнце горит над этой землёй – на севере и на юге.

Одни птицы – от севера до юга – летают над её полями.

Люди одной крови ходят по этой земле.

Эти люди хотят жить вместе. Они хотят этого так сильно, что совсем неважно то, что у меня нет сил и слов рассказать об этом. Они хотят этого так сильно, что об этом знает весь мир.

…Я кончаю писать о Корее и ещё раз прощаюсь с ней. Но, расставаясь, я не говорю ей прощальных слов и не машу горьким платком на прощанье. Я говорю слова, которые ей, наверное, нужнее, чем грустное «До свидания!».

Я говорю ей:

– Здравствуй, Корея! Я люблю тебя, Корея!

Потому что она для меня – как очень дорогой человек, идущий в трудную дорогу: он полон сил, я в него верю, у него победа впереди.

1960

Огонёшка^*

Маленькая повесть о большой мечте, о неактивных мальчишках и верных девчонках 6-го класса «А»

 
Непонятное немножко,
пусть живет, как все слова,
наше слово – огонёшка,
наша дружба – огонёшка,
наша песня – огонёшка,
огонёк шестого класса «А»…
 

Сколько школ в городе? Может, сто, может, и больше.

А сколько в каждой школе учеников? Может, тысяча, может, и две. Ну, пусть хоть тысяча!.. Тысячу умножить на сто – это сто тысяч!

Сто тысяч букетов плывут по городу первого сентября!

Белые астры. Лиловые, розовые флоксы. Яркие циннии с жёсткими листьями и душистые петуньи. Огненные гвоздики на тоненьких стеблях. Мохнатые георгины, пышные и тяжёлые, как созревшие подсолнухи.

Интересно, остались ещё сегодня в садах цветы?..

Самые красивые букеты, конечно, у первоклашек, которые выстроились парами на тротуаре перед школой. В каждой паре девочка и мальчик. Разглядеть, правда, можно только первую пару. Остальных загораживает толпа мам, пап и бабушек; в сотый раз каждая мама поправляет у своего дорогого школьника то бант, то воротничок, то ещё что-нибудь.

В первую пару, известно, поставили не кого попало, а по выбору – самых симпатичных: маленькую девочку с голубыми глазами и длинными пушистыми ресницами и курносого бойкого мальчишку, пухлощёкого, как переспелый персик. Мальчишка этот старательно надувает щёки: несмотря на свой небольшой жизненный опыт, он хорошо знает, что всем мамам и фотокорреспондентам всегда нравятся толстые дети.

Бедный! Он не надувался бы с такой гордостью, если бы знал, что уже завтра вместе со светлым торжеством его первого школьного дня исчезнет и его, мальчишкино, хорошее имя, данное ему папой и мамой: с завтрашнего дня и до тех пор, пока он не вытянется в длинноногого верзилу-восьмиклассника, его, как и всех толстощёких мальчишек, будут звать обидным именем Жирный… Но мальчишка этого ещё не знает и радуется тому, что уродился он таким румяным и щекастым, и крепко держит в руках букет ярко-розовых гладиолусов. Из-под форменного берета, как два гладиолуса, пылают мальчишкины уши, просвеченные ярким сентябрьским солнышком. Почему-то первого сентября особенно заметно, как лопоухи все мальчишки!

Нет, всё-таки первое сентября – лучший день учебного года! Он даже лучше беззаботных дней накануне летних каникул: в те дни в классе живёт каждый своим – кто бабушкиным хутором; кто рыбалкой на даче под Тумаком; кто поездкой в лагерь, что спрятался в зарослях терновника на высоком берегу Дона; а кто просто – ежедневными купаниями и золотым песком городского пляжа. И все тогда как-то забывают друг о друге и, расставаясь, живут каждый своими заботами.

А сегодня все собрались вместе, и это было очень здорово! Даже не верилось, что вчера вечером мелькала в голове грустная мысль: «Опять уроки, опять зубрить!» Сегодня все забыли об уроках: чего о них думать? Они ещё когда будут!

Все торопятся увидеть своих, потому что, как бы там ни было, они ведь пять лет проучились вместе. И хотя за эти пять лет бывало всякое – и ссоры, и обиды, – но предложите-ка кому-нибудь из шестого «А» перейти в другой класс! Например, в лучший класс школы – 6 «Б». Никто не перейдёт!

– Шестой «А»! Шестой «А»!

Александра стояла под одним из долговязых тополей, окружающих школьную спортплощадку, и, высокая и прямая, как этот тополь, поднимаясь на носки и вытягивая шею, кричала с подвыванием:

– Шестой «А»! Шестой «А»! Все ко мне… Все ко мне! – Она хлопала в ладоши, как будто кто-то мог слышать её хлопки в этом гвалте, в этом радостном гомоне! – Шестой «А»! Шестой «А»! – крикнула она ещё раз и, видно, не рассчитав, сорвала голос, обхватила ладонью тонкую шею и начала откашливаться.

– Шестой «А»! Шестой «А»! Все ко мне… – точно воспроизводя её подвывающую интонацию, звал Толька Суханов, прикрывая букетом рот.

Было так похоже, что все засмеялись, даже сама Александра.

– Можешь, Суханов, за цветы не прятаться: всё равно вижу, что это ты. И покричи, пожалуйста, погромче: у меня что-то с голосом…

Толька от радости, что классная руководительница не обиделась и, значит, первый день учебного года обойдётся без замечания в дневнике, весело и с готовностью гаркнул уже собственным голосом:

– А ну, шестой «А»! Шестой «А»!

Но можно было и не кричать: под тополем уже собрались все Толькины одноклассники и одноклассницы. Девочки начали восторженно пищать, обниматься и кружиться на одном месте. Замелькали под тополем веера плиссированных юбок, полетели белые банты, затрепетали кончики алых шелковых галстуков. Мальчишки здоровались за руку, со всего размаху ударяя друг друга в ладони. Не кружиться же им, как девчонкам!

Громче всех пищала и быстрее всех кружилась Тала Стрепетова. Чёрные волосы её растрепались и хлестали по щекам, а она смеялась и кружилась ещё сильней, увлекая подругу и быстро перебирая ногами в белых новеньких туфлях. Вдруг Тала оступилась. Узкая туфелька сорвалась с её ноги и, сделав двойное сальто, ударила Суханова по коленке. Толька нагнулся, поднял туфлю и – не поверил своим глазам: туфля была с высоким каблуком! Да, это был высокий каблук. Не «гвоздик», как у Александры, и даже не «полушпилька», как у Толькиной мамы, а так – сантиметра на два с половиной – но всё-таки это был самый настоящий высокий каблук. Первый высокий каблук в их классе! За такие вещи в другой раз Толька обязательно бы обозвал Стрепетову стилягой или пижонкой. Но ведь сегодня 1 сентября! Ссориться не хотелось. Толька повертел туфельку в руках, потрогал каблук – попробовал оторвать, а потом задрал ногу и приложил белую туфельку к рубчатой подошве своего огромного кеда.

– Эй, ребята, смотри: две уместятся! – простодушно закричал он и, шагнув навстречу Тале, которая уже прыгала к нему на одной ножке, отдал ей туфельку.

– Спасибо, Суханчик! – Тала улыбнулась Тольке и, надев туфельку, притопнула каблучком.

Толька дурашливо поклонился. Мальчишки шмыгнули носами. В другой день можно было бы запросто крикнуть Тале и Тольке: «Жених и невеста!» Но ведь сегодня 1 сентября! Ссориться не хотелось…

– Ребята, вы не забыли? – Александра выбрала из подаренного ей кем-то букета две самые крупные хризантемы и протянула их Наташе Парфёновой. Все обрадовались, закричали:

– Нет, нет, не забыли! – и стали совать Наташе цветы.

В прошлом году 1 сентября, когда они были ещё пятым «А», они, как всегда, пришли в школу с цветами. Вокруг было тоже, как всегда, шумно и празднично, но встретила их не Клавдия Алексеевна, а новый классный руководитель – худенькая, высокая, молодая географичка Александра Викторовна. Ребятам было грустно, что нет с ними их первой учительницы. Тогда Наташа предложила:

– Давайте отнесём ей букет. Ведь она первый раз в жизни в такой день без цветов и без нас…

Все стали с радостью совать Наташе самые лучшие цветы – кто астры, кто георгины. А новая классная, увидев, как полысели букеты пятого «А», сказала недовольным голосом:

– Ну вот, выдумали – букеты портить! Теперь у нас класс общипанный..

И тут Наташа, которая вообще-то была зубрилкой и тихоней, посмотрела Александре в глаза и сказала:

– А мы и вам 1 сентября принесём букет, когда вы на пенсию уйдёте…

Все увидели, как побледнела их новая классная, как закусила она губу. А тут ещё Толька, который не мог перенести, чтобы его товарищ – пусть этот товарищ и девчонка – пропадал в одиночку, проглотил от страха слюну и добавил, обращаясь к Александре:

– Мы принесем вам букет. Хоть вы и не учили нас читать, и писать, и делать задачки.

Весь класс целый день ждал, что Наташу и Тольку вызовут к директору: должна же Александра наябедничать или хоть влепить им в дневники по паре за поведение. Но Александра не наябедничала. И пару никому не влепила. С тех пор в классе ее полюбили, но Александрой Викторовной звали только в глаза. А в разговорах между собой она почему-то навек осталась просто Александрой. Впрочем, так звали не только её: называть учителей так, без отчества, теперь было модно.

И вот сейчас все были рады, что не кто-нибудь, а она, Александра, первая вспомнила о Клавдии Алексеевне…

Нет, всё-таки сегодня – лучший день учебного года! Сегодня все как-то любили друг друга. Все извинялись и все прощали. Никто никого не дергал за косы, не давал подножку, не обзывался. Сегодня было особенно видно, как все на свете хотят мира и дружбы.

Мир и дружба царили первого сентября в шестом «А».

И кто-то, обрадованный этим прекрасным мирным днём, не выдержал; в конце третьего урока по классу пошла записка.

Автор послания пожелал, видно, остаться неизвестным. Чтобы не быть распознанным по почерку, он написал своё обращение печатными буквами:

«Неужели в этом году бешки займут первое место? Кому дорога честь шестого “А”, пусть пишет слева, что он предлагает. А кому на всё наплевать, пусть просто распишется справа. Если ему не стыдно».

Тетрадная страница была расчерчена сверху донизу жирной красной чертой. Слева, в предложениях, были только две записи:

1. Предлагаю устроить диспут на тему «Давайте дружить». Катя С.

2. Лучше пойдёмте всем классом на «Трех мушкетёров», две серии по роману А. Дюма! Толя С.

Справа записей было больше.

1. Мне на всё наплевать. И не стыдно. Саша А.

2. Мне тоже! Б. Орловский.

3. И нам. М. Букин и С. Рачков.

4. Ха-ха!!! (подпись неразборчива).

5. Катя + Толя = Два мушкетёра! А. Дюма.

Когда листок, ныряя под партами, дошёл до Инны Востриковой, она чуть не заплакала от обиды. Но сдержалась и только, покраснев, сказала на весь класс:

– Дураки!

Ольга Фёдоровна не успела сделать ей замечание: прозвенел звонок.

– Это Вося написала! – крикнул Мишка Букин. – Это ей дорога честь шестого «А». Давайте за это по старой памяти её опять старостой выберем: пусть ещё год таскает журнал и из класса вышибает…

Он схватил выпачканную мелом указку, взмахнул ею, как шпагой, и, сделав выпад на левую ногу, ткнул в бок Тольку Суханова. Потом вскочил на учительский стул и, показывая указкой на дверь, сказал, обращаясь к мальчишкам:

– Синьоры, прошу!

Смеясь и размахивая воображаемыми шпагами, мальчишки повалили в коридор. Толька, стирая с рубашки меловой мазок, начал оправдываться:

– А что? Плохо, да? Неинтересно, да? Две серии подряд…

Но Мишка щёлкнул его шпагой по стриженой макушке и подтолкнул к двери:

– Иди, иди, мушкетёр несчастный, девчачий прихлебатель! Погуляй до звонка. Не мешай своим мушкетёркам, пусть они проведут диспут на тему «Давайте дружить».

Когда за Мишкой и Сухановым захлопнулась дверь, Ольга Фёдоровна, собирая со стола учебники, утешила огорчённых девочек:

– Что поделаешь? Мальчишки – вечное племя! Шпаги, драка, сражения. «Три мушкетера» – вечная книга. Подождите, вырастут – поумнеют. Это уж природа. Вечная история. Самое главное не забывайте: параграф первый, примеры № 47, с третьего по восьмой.

Она вышла из класса.

Девочки молчали. Мира и дружбы в шестом «А» не было. Бешки могли радоваться!

Кто знает, может они, бешки, то есть ребята шестого «Б» класса, и радовались неудачам своих ближайших соседей по коридору и противников по соцсоревнованию – учеников шестого класса «А». Дело не в этом.

Дело было в том, что уже третьего сентября бешки выпустили стенгазету! Ни в одном классе школы ещё не были проведены даже классные собрания. Ещё не было ни старост, ни председателей совета отряда, ни другого начальства. Во всех классах пока писали только опостылевшие сочинения на тему «Как я провел лето». А бешки, которых никто не заставлял и которым, конечно, всегда было больше всех нужно, уже выпустили стенгазету!

Впрочем, сочинение о прошедшем лете они тоже писали. И получили за него двенадцать пятёрок на класс. И ни одной двойки. Надежда Тарасовна, раздавая сочинения в шестом «А», сказала, что в параллельном классе, кроме двенадцати пятёрочников, ещё многие написали интереснейшие работы, но их подвели грамматические ошибки. Что ж, бешкам легко было писать интересное об этом лете: они победили в прошлогоднем соревновании на лучший пионерский отряд и в награду ездили всем классом в Москву! Тут кто угодно интересно напишет.

В шестом «А» пятёрки за сочинение тоже были. Но, как сказала Надежда Тарасовна, пятёрка, хоть и отличная отметка, но души не прибавляет. У пятёрочников шестого «А» не хватало души. Отличился один Толька Суханов: решив, что нечего каждый год тратить время и мысли на одно и то же, он слово в слово переписал со старой тетрадки своё прошлогоднее сочинение. Тем более, что оба лета Толька никуда не ездил, а жил на даче за Волгой. Может быть, Надежда Тарасовна, которой каждую осень приходилось проверять сотни две сочинений о том, кто как провел лето, и не заметила бы Толькиной хитрости, но в сочинении не было ни единой ошибки: Толька второпях переписал всё так, как исправила в прошлом году Надежда Тарасовна. И это его погубило. Надежда Тарасовна, которая еле-еле наскребла Тольке годовую тройку по русскому письменному, не могла поверить в такую его безупречную грамотность и, конечно, всё поняла. Толька схватил пару. Правда, когда Инна Вострикова носила в учительскую классный журнал, она слышала, как Надежда Тарасовна говорила литераторше старших классов:

– Если разобраться, Суханов прав! Сколько можно писать об одном и том же? И вообще, шестой «А» – думающие ребята.

Но пока в шестом «А», забыв о Толькиной двойке, торжествовали по поводу «думающих», бешки выпустили стенгазету под лозунгом: «Продолжаем соревнование – обгоним шестой “А” по всем показателям!»

Когда в начале прошлого года соревнующиеся шестой «А» и шестой «Б» собрались на первый совет, учёт показателей решили вести по очкам. После долгих споров была выработана строгая такса.

За одного отличника – 10 очков.

За одну тонну металлолома – 15 очков.

За одну тонну макулатуры – 10 очков. (Макулатура, то есть старые газеты, была легче и чище ржавых труб и ненужных кроватей, которые приходилось откапывать на пустыре или тащить с верхних этажей.)

За одну стенгазету – 5 очков. (Учитывалось и оформление, и содержание газеты. А то можно каждый день выпускать, если писать кое-как и о чем попало.)

За одно интересное дело – 10 очков. (Диспут, поход в кино или музей, переписка с ребятами стран народной демократии.)

За одно полезное дело – 15 очков. (Любая работа, зелёные насаждения, подшефные старушки.)

За одну благодарность от подшефных – 10 очков.

Хотели ещё написать 15 очков за дружбу. Но потом пришли к выводу, что дружбу как-то неудобно очками подсчитывать. Потому что, как сказала на собрании обоих классов Инка Вострикова, у дружбы нет цены.

– Молодец, Вострикова, прекрасные слова сказала! – похвалила Инку Надежда Тарасовна – классный руководитель шестого «Б». Толька Суханов тут же предложил внести в таксу хоть 5 очков за прекрасные слова. Над ним посмеялись, а в таксу записали: каждая двойка – это минус два очка!

Во время большой перемены, читая стенгазету «Школьные годы», Инна Вострикова грустно вздыхала:

– Ну вот, счёт открыт: бешкам – пять очков за стенгазету, а нам – минус два за Толькино сочинение… От двух до пяти, по книге Корнея Чуковского!

Инна не только сочиняла стихи, она читала, наверно, все книги на свете. И помнила, кто какую книгу написал. И любила цитировать самые мудрые места из этих книг.

Толька начал оправдываться:

– Я ж лучше хотел, я ж думал, время сэкономлю…

– Вот дать тебе по затылку за такую экономию! – налетела на Тольку Стрепетова.

– Уж не ты ли? Уж не мне ли? Уж не по затылку ли?..

Но дать Тольке подзатыльника было просто некому. Даже самая отчаянная из девочек Тала Стрепетова не умела, а может, не хотела драться. Конечно, если бы попросить мальчишек, они с радостью дали бы по затылку кому угодно, даже не спросив, за что. Но к мальчишкам обращаться не хотелось принципиально: они ещё в прошлом году отказались соревноваться за честь класса. Они сказали, что им и так, без всякого соревнования, надоело каждый год собирать лом, петь «В лесу родилась ёлочка» и ходить в кино парами.

– Придумайте что-нибудь интересное, может, и нам захочется соревноваться… – сказал Антошин. А уж раз Антошин сказал, значит, так и будет: неизвестно почему, но все мальчишки его слушались.

Придумайте им интересное! Будто кто-то обязан за кого-нибудь думать!.. Девочки решили: мальчишек окружить презрением или хотя бы не обращать на них внимания; за честь класса бороться до победного конца и – приняли вызов бешек.

Конечно, бешки победили: у них было больше людей и больше сил. У них все мальчишки не только бегали по дворам, собирая ржавое железо, но даже пели в классном хоркружке. Каждый концерт хора считался полезным делом и приносил бешкам десять очков. А в классе «А» из мальчишек в соревновании участвовал один Суханов. Но от этого было не легче. Потому что, хотя Толька и собрал больше всех металлолома, никакой лом не мог покрыть Толькиных двоек.

Дальше так продолжаться не могло! Надо было что-то делать. После уроков все до единой девчонки шестого «А» остались в классе. Они заперли дверь стулом и стали громко спорить о том, что же делать дальше…

Несколько минут в классе стоял отчаянный крик. О чём кричали, разобрать было невозможно: все говорили одновременно.

Вот так, для начала, они кричали каждый раз. А накричавшись, давали клятву в следующий раз не надрываться понапрасну, а говорить только о деле, без крика и по очереди. Но никакая сила не могла удержать девочек. Клятвы оставались клятвами. В следующий раз все опять начиналось сначала.

Одна только Тала Стрепетова не кричала, ничего не предлагала и ни с кем не спорила. Стоя перед старым шкафом, в который на ночь убирали мел, тряпку и ящик с чернильницами, она осваивала прическу последней моды. Стеклянные дверцы шкафа были изнутри задрапированы тёмно-зелёной материей, и затемненное стекло отлично заменяло Тале зеркало. Она расчесала волосы и, отделив расчёской пышную волну, стала укладывать над левой бровью аккуратную чёлку. Как и требовала мода, челка полностью скрыла тоненькую Талину бровь. В зелёном стекле отразился лукавый глаз, еле видный из-под нахлобученных волос.

В это время девочки, устав кричать, замолчали, и Тала, которая, оказывается, всё слышала и тоже думала о том, как быть дальше, неуверенно спросила:

– А может, у бешек просто мальчишки ненормальные? Где это видано, чтобы мальчишки девчонок слушались?

– Мальчишки как мальчишки, даже хуже наших, – ответила председатель совета отряда Света Денисенко. – У них девочки дружные. Это да. Они уж как решат, так и делают…

– Ну решать-то мы тоже вон сколько всего нарешали… – Тала ещё раз взмахнула расчёской, и тут Света заметила всё сразу: и челку, и зелёное зеркало – и это её разозлило.

– Решать-то мы решали, а всё без толку. Ведь договорились: презирать и не обращать внимания! —

Света вскочила с парты и шагнула к шкафу: – А вот вам Талочка, видали, как она не обращает внимания?

Все, как по команде, повернулись в сторону шкафа и стали смотреть, как Тала, улыбаясь и склонив голову набок, прилаживала чёлку уже над правой бровью.

– Видали? – продолжала возмущённая Света. – Мы мучаемся, кричим до хрипоты, а она причёсочки крутит. Для кого, думаете, старается? Не для нас же! Вот она пройдёт со своей чёлочкой мимо мальчишек – и, конечно, все они сразу поймут, что мы их не презираем…

– Девочки, – протяжно, как всегда, когда ей в голову приходила идея, вскрикнула Катя Саранская, – а может, нам всем чёлки завести? Чтоб они на нас больше внимания обращали…

Все засмеялись, а Тала, подбоченясь и глядя в свое зеленое зеркало, сказала:

– А что? Выйдем, тряхнём начесиками – все мальчишки попадают…

– Надо, чтобы не падали, а чтоб в соревновании участвовали, – перебила ее Света.

– Нет уж, Талка, договорились презирать и не обращать внимания, так уж и давай презирай, как все, – добавила Инна.

– Да что вы ко мне привязались! «Презирай, презирай!» Не хуже вашего презираю!

Тала сердито сунула за ухо непокорную чёлку и грустно договорила:

– Честное пионерское, девочки, я их так презираю, так презираю! Только вот внимания не обращать – ну хоть убейте! – не могу!.. А потом, вы же сами меня звеньевой выбрали. А у меня в звене шесть мальчишек. Они на сбор не идут, на макулатуру не идут. Хочешь не хочешь, а приходится за ними бегать! Вот если бы у нас звеньевым была не я, а Мишка Букин, или Суханчик, или хоть Бобочка, я бы стала за ними бегать? Нет уж, тогда бы они за мной побегали…

– Девочки! – Катя Саранская спрыгнула с подоконника. Этот подоконник был её любимым местом; осенью и весной оттуда так приятно было смотреть в окно, за которым видны зелёные заволжские дали, а зимой уютно грела ноги горячая батарея. – Девочки! Тихо! Талка, замолчи! Мне идея пришла в голову! Слушайте. – И, загибая пальцы, Катя стала считать. – Пять лет Инна была старостой. Пять лет Светка председатель. Пять лет я и Парфенчик выпускаем стенгазету, а Талка, Леночка и Аленка звеньевые… Девочки!

– Ура! – закричала Тала Стрепетова, которая во всех случаях, исключая уроки математики, соображала быстрее всех в классе. – Ура! Правильно, Катёночек! Хватит нам тянуть эту лямку. Выберем мальчишек на все должности! Пусть отвечают!

Девочки повскакали с мест и начали обсуждать идею Кати Саранской. Крик пошёл по второму кругу.

У Кати Саранской было три особенности. Во-первых, она очень строго следила за тем, чтобы кто-нибудь в классе не подумал, что она неравнодушна к кому-нибудь из мальчиков. Во-вторых, она всегда подавала интересные идеи. А в-третьих, доказывая правоту этих идей, любила что-нибудь подсчитывать, по одному загибая при этом пальцы левой руки.

– Председателем, конечно, Антошина! – крикнула Катя громче всех и загнула левый мизинец.

Все замолчали. Все смотрели на Катю. Катя спокойно выдержала этот взгляд.

– Если кто-нибудь думает, что я к нему неравнодушна, так он ошибается, – самоотверженно продолжала она. – Если бы я была к нему неравнодушна, я бы его не назвала!

Все в классе знали, что к Саше Антошину Катя была неравнодушна. Но всему классу было также известно, что, кроме Кати, об Антошине вздыхают все девчонки шестого «А». Исключая, правда, Инну Вострикову, которая считала, что настоящая любовь приходит всё-таки не раньше, чем в восьмом классе!

Девочки оценили Катину принципиальность и, чтобы доказать, что и они тоже выше предрассудков, дружно закричали:

– Конечно, Антошина!

– Если бы мы были к нему неравнодушны, мы бы его не назвали…

– Давайте, давайте Антошина! Он и учится хорошо, и мальчишки его слушаются…

Дальше Катины пальцы уже невозможно было остановить. Они загибались сами собой.

– Звеньевыми – Мишку Букина, Суханчика и Дегтяренко, а Бобочку Орловского – в редколлегию, – Катя загнула последний палец и торжественно подняла кулак. – Салют! Кто за? Кто против?

– Зачем Суханчика? – спросила Света. – Он и так никуда не денется. Во все дела суётся. Этого у него не отнимешь…

– И двоечник твой Суханчик!

Катя вспыхнула:

– При чём тут «мой»? Если кто-нибудь думает, что я к нему неравнодушна…

– Да равнодушна, равнодушна! Никто ничего не думает, – успокоила Катю Инна. – Просто надо того, кто неактивный. А Суханов и так соревнуется…

– Давайте, девочки, Вовку Маркова выберем, – тихо предложила Наташа Парфёнова. – Он ведь хороший. Он ведь только потому не соревнуется, что Антошин на наше соревнование поплёвывает. А если Антошин будет председателем, то знаете, какой из Марика звеньевой получится?!

Наташа говорила тихо и спокойно, и все её слушали всегда внимательно.

– Ну что ж, Марков так Марков! – решили девочки и успокоились.

Опасались они теперь одного: в шестом «А» мальчиков было больше, чем девочек, и поэтому мальчишки могли большинством голосов выбрать председателем отряда и вожатыми звеньев опять кого-нибудь из девочек. И всё тогда останется по-старому. И пропадёт ни за что гениальная идея Кати Саранской.

Но всё обошлось великолепно!

На следующий день Александра Викторовна объявила, что после уроков состоится сбор отряда, на котором нужно будет выбрать нового председателя и звеньевых. Но в этот день на стадионе «Волга» открывались международные соревнования легкоатлетов. Ещё утром по дороге в школу многие видели длинноногих парней и девушек в спортивных костюмах, которые стайками бродили по городу и толпились у подъезда гостиницы «Интурист». Видели все и широкое, через всю улицу Мира, голубое полотнище со словами: «Привет участникам дружеской встречи Великобритания – СССР!» На большой перемене школьное радио объявило, что среди участников встречи – Валерий Брумель и Лариса Латынина. А Толька Суханов уверял, что приехал и Юрий Власов. Над Толькой посмеялись, потому что каждый первоклассник понимал, что штанга и Юрий Власов не имеют к лёгкой атлетике никакого отношения. Толька, впрочем, не отказался от своих слов и тут же сказал, что знаменитый штангист приехал не для участия в матче, а просто – болеть за наших. Все хорошо знали, что Толька Суханов ради интереса способен наговорить чего угодно и так убеждённо, что потом он и сам начинает верить в свои выдумки. Но всем так хотелось, чтобы Юрий Власов приехал в их город, что Тольке почти поверили.

К концу четвертого урока все мальчишки уложили в папки книги, тетради и прочее имущество и сидели как на иголках.

Последним, пятым уроком была алгебра. Сделав перекличку, Ольга Фёдоровна начала объяснять новый материал. Она успела написать на доске какое-то равенство и сказать первую фразу.

– Ольга Фёдоровна, разрешите выйти! – встав с последней парты, попросил Вова Дегтяренко.

Ольга Фёдоровна кивнула ему и продолжала объяснение. Вова пулей неслышно вылетел в коридор и через минуту, вернувшись в класс, прошептал:

– Ещё полчаса с хвостиком осталось!

По классу прошел томительный вздох: когда не нужно бывает, например, на контрольной работе, так урок пролетает в один миг! А когда торопишься куда-нибудь, так вот, как назло, остаётся целых полчаса, да ещё с хвостиком!..

– Можно выйти из класса? – поднял руку Саша Антошин.

Ольга Фёдоровна не любила, когда её перебивали, особенно в то время, когда она объясняла новое. Но Антошин был её любимцем, её гордостью, потому что он ещё в пятом классе легко решал задачи из учебника для восьмиклассников. Ольга Фёдоровна, продолжая говорить, слегка поморщилась, но выйти разрешила.

Антошин вернулся в класс ещё быстрее, чем Дегтяренко. И по рядам зашелестело:

– Двадцать шесть минут…

Мальчишки ёрзали на местах, скрипели крышками парт и громко вздыхали. Миша Букин изо всех сил тянулся к раскрытому окну и напряжённо прислушивался; иногда, когда бывало очень тихо, в классе был отчётливо слышен бой вокзальных курантов.

– Ольга Фёдоровна, разрешите… – затянул Толька Суханов.

– Да что это такое? Вы что, сговорились? – возмутилась, наконец, учительница. – Как шестой «А» – так не жди добра! Вечное хулиганство! Иди!

Толька, грохнув партой, выбежал из класса, а вернувшись, во весь голос доложил:

– Осталась двадцать одна минута и ноль семь секунд.

– Суханов, дай дневник! – не выдержала Ольга Фёдоровна.

Но когда она, записав в Толькином дневнике замечание, выпрямилась над столом и окинула класс строгим взглядом, поднял руку самый дисциплинированный из мальчишек шестого «А», тихий Бобочка Орловский:

– Можно выйти, Ольга Федоровна?

– Никто никуда не пойдет! Вечное безобразие! Иди, Орловский, к доске и расскажи, о чём я сегодня говорила.

Выйдя к доске, бедный Бобочка, краснея, в четвёртый раз начинал писать какое-то равенство и стирал написанное тряпкой. Он страдал, переминался с ноги на ногу и тоскливо, с надеждой косился на ребят: «Подскажите!»

Но кто и что мог бедному Бобочке подсказать? Когда не только рвущиеся на стадион мальчики, но и девочки, которые с замиранием сердца ждали предстоявшего отрядного сбора, совершенно не слушали, о чём говорила сегодня Ольга Фёдоровна!

И она терпеливо начала объяснять ещё раз. Но тут, как долгожданный дождь в засуху, грянул на всю школу звонок. Мальчишки, схватив папки и портфели, начали выскакивать за дверь. Бобочка, ещё разок мазнув доску седой от пыли тряпкой, нырнул в свою парту за книжками и тоже убежал. В классе остались одни девочки. Да ещё Толька Суханов, который стоял возле учительского стола и, заглядывая Ольге Фёдоровне в глаза, умолял её зачеркнуть записанное в дневник замечание.

В класс вошла Александра Викторовна. Сбор решили не переносить. И довольные девочки, и грустный Толька, который с горя даже на стадион не поехал, единогласно проголосовали за вчерашнюю идею Кати Саранской.