Текст книги "Ангелочек. Дыхание утренней зари"

– Спасибо, Господи, вы дома! – прокричала она. – Я пришла за повитухой, моя невестка рожает! Меня послали сначала к другой матроне, вдове Берар, да только ее нет дома. И тогда ее сосед дал мне адрес повитухи Лубе.

– Я уже иду, мадам! – послышался голос Анжелины. – Только оденусь и возьму свой саквояж!

Обернувшись, Розетта и Луиджи увидели Анжелину в окне ванной второго этажа. Она услышала звон колокольчика и встала.

– Ангелы небесные, как я боялась, что не найду повитуху! – пробормотала ночная посетительница, крестясь. – Знать бы, как там моя невестка… Не случилось бы беды, пока меня нет…

Розетта, для которой и ситуация, и тревожные речи посетителей были не внове, выглянула за ворота. Женщина приехала верхом на муле. Было видно, что запрягали животное в спешке. Сейчас мул спокойно стоял у ворот и жевал одуванчик.

– Луиджи, нужно запрячь Бланку, – сказала она. – Не посадим же мы Энджи в седло!

– Сейчас!

– Мадам, скажите мне, где вы живете, и повитуха вскоре приедет, – обратилась Розетта к посетительнице. – У нас хорошая лошадка, и, если надо, она легко идет рысью. Вы спокойно можете отправляться домой.

– О нет! Сначала я хочу увидеть повитуху Лубе и убедиться, что она приедет! И я хочу сама с ней поговорить.

– Хорошо, мадам. Она спустится через пару минут, не сомневайтесь. А теперь я вас оставлю. Мне нужно взять в диспансере саквояж.

Женщина так и осталась стоять посреди двора. Она видела, как Розетта входит в дверь справа от нее. Вскоре свет керосиновой лампы осветил просторную комнату с белоснежными стенами, прозрачными оконными стеклами, выкрашенными белой краской шкафами. Девушка перемещалась по комнате со спокойной уверенностью, ее движения были точными и быстрыми. «Видно, повитуха знает свое дело!» – подумала посетительница.

В то же мгновение из дома выбежала Анжелина. На ней было простого покроя хлопчатобумажное платье, волосы в спешке заплетены в косу.

– Все нужное в саквояже, – сказала поджидавшая хозяйку Розетта. – Твой рабочий халат, перчатки… Держи! Содержимое я проверила.

– Спасибо, моя крошка! Добрый вечер, мадам! Я готова!

Анжелина обрадовалась, когда Луиджи вывел из конюшни запряженную в коляску лошадь. Он даже не забыл зажечь фонари на передке экипажа, слева и справа.

– Едем скорее! – сухим тоном распорядилась незнакомка. – Я так боюсь, что мы не поспеем вовремя. Моему мулу за вашей лошадью не угнаться, так что поезжайте вперед. Мы остановились на постоялом дворе в Ториньяне, на берегу реки.

– Если так, поедемте со мной в коляске! Мой супруг отведет вашего мула в конюшню, а завтра вы вернетесь сюда и его заберете, – предложила Анжелина. – Розетта, присмотри за Анри! Боюсь, я его разбудила. Луиджи, спасибо, что так быстро управился!

Он кивнул и улыбнулся, но не решился ни поцеловать жену, ни предложить поехать с ними вместе. Сегодня вечером ему больше, чем обычно, хотелось поскорее подняться в спальню и лечь с ней рядом. Он думал, что Анжелина плохо себя чувствует, и появление пациентки совсем его не обрадовало, хотя еще днем он просил Магали Скотто прислать жене роженицу, чтобы она взбодрилась, исполняя роль повитухи. «Мое желание сбылось раньше, чем я рассчитывал, но меня это не радует!» – думал он.

Его красавица супруга между тем уже успела забраться на сиденье коляски, и посетительница последовала ее примеру. Бланка пустилась шагом.

– Я оставлю ворота открытыми, – вздохнула Розетта. – Луиджи, не надо так волноваться! Раньше я часто ездила с ней… ну, когда Анри был у мадемуазель Жерсанды, я хотела сказать, у вашей матушки. Идем! Еще не очень поздно, и мы можем поболтать у очага.

Бывший странствующий музыкант развел руками. Изменить ход событий он не мог и прекрасно это осознавал. Что ж, оставалось только поверить на слово Розетте, которая сумела стать ему внимательным и заботливым другом. И все же губы его невольно сжались, что, впрочем, не мешало внутреннему монологу.

«Подумать только, что стало со мной, принцем дорог, сыном ветра? Я не ношу своих красных одежд, расшитых золотыми цехинами, ем сколько хочу, стал богатым наследником… Но неужели всю свою жизнь я буду запрягать лошадь для жены и отпускать ее неведомо куда, да еще и среди ночи? Да, я мечтал о семье, и все сбылось, но… Почему-то это не принесло мне особого счастья…»

Розетта то и дело посматривала на него, и взгляд этот был не столько любопытствующий, сколько изучающий.

– Нашего милого музыканта что-то мучит, – сказала она чуть насмешливо, чего давно не случалось.

– Мне грустно, моя дорогая крошка. Мы, люди, – вообще странные создания. Еще немного, и я скажу, что жалею о том, что мне… нечего больше желать. На меня свалилось столько счастья после многих лет скитаний, голода и одиночества, что временами мне кажется, что я не получаю от жизни прежнего удовольствия, что я не проживаю ее так полно, как прежде. Вот, я честно признался, что у меня на душе, но прошу, не рассказывай об этом Энджи. Она расстроится. И моя мать тоже.

Розетта, которая задержалась на пороге кухни, спросила со всей серьезностью:

– Хочешь узнать мое мнение, Луиджи?

– Еще бы!

– Так вот, я думаю, что ты просто капризничаешь! – Глаза девушки вдруг затуманились, наполнились слезами. – Думаю, ты так и не узнал, что такое быть по-настоящему несчастным. А вот тот, кто прочувствовал это на своей шкуре… Когда его вдруг возьмут за руку, приведут в теплый дом, вымоют ему голову, оденут в чистое платье и накормят горячим обедом, – он не станет жалеть о прежней жизни, в которой были вши, холод, голод и все остальное…

Луиджи стало стыдно. Со слов Анжелины он знал о том, что пришлось пережить юной Розетте. И вот теперь это дитя, лишенное детства и ставшее жертвой насилия со стороны отца-алкоголика, преподало ему урок.

– Спасибо за искренность, Розетта, – сказал он тихо.

И нежно поцеловал девушку в щеку.

* * *

Анжелина придержала Бланку, когда упряжка свернула к мосту через речку Сала, откуда начиналась дорога на Ториньян. Спуск здесь был крутой, и Бьянка дважды поскальзывалась на мокрых от дождя камнях мостовой. Сидевшая рядом с Анжелиной дама оба раза начинала истово креститься.

– Я не представилась должным образом, – сказала она, как только коляска выехала на ровный участок дороги. – Как неучтиво с моей стороны! Меня зовут Морисетта Деплант. Мы держим лавку в Сали-дю-Сала.

– Осмелюсь спросить, что же в таком случае привело вас в Ториньян?

– Мы как раз ехали в Кастийон навестить мою матушку, когда у невестки вдруг заболел живот. Местный житель посоветовал нам остановиться в Ториньяне и указал таверну, где хорошо кормят за умеренную цену.

– На вашем месте я бы остановилась в отеле в Сен-Лизье.

– В нашем случае чем более уединенное это заведение и чем меньше поблизости народу, тем лучше. Люди такие любопытные!

Эти речи удивили повитуху. Еще в первые минуты знакомства поведение мадам Морисетты Деплант, ее голос и суровое выражение лица произвели на Анжелину удручающее впечатление.

– Разумеется, это не мое дело, но, если вы в наших местах проездом, вам не стоит опасаться сплетен, – проговорила она примирительно.

– Да неужели? Что-что, а сплетни у нас разносятся быстрее ветра! К тому же у меня были причины везти невестку рожать в Кастийон, к моей бедной восьмидесятидвухлетней матушке!

– Полагаю, вам придется назвать мне эти причины, мадам, и чем скорее, тем лучше. Ваша тайна не получит огласки: повитухи оставляют при себе все, что видят и о чем узнают о семьях, которые прибегают к их услугам.

Дорога шла вдоль реки, после таяния снегов особенно бурной и полноводной. Лошадка бежала ровной рысью, хотя временами и порывалась перейти на галоп. Вскоре по правую сторону показалась церковь с круглой башней колокольни, окруженная тисами и кипарисами. Внезапно большая птица с белой головой сорвалась с ветки и, распластав крылья, пролетела в непосредственной близости от коляски. Это была сова-сипуха.

– Только бы это не было к несчастью! – вскричала Морисетта. – Пожалуй, вы правы, мне следует кое-что вам рассказать заранее. Наша невестка – не местная. Мой сын Юбер привез ее издалека. Она – аннамитка[12]12
  Аннамит – житель Аннама, области во Вьетнаме. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Но не беспокойтесь, она такая же добрая католичка, как и мы с вами.

– Ваша невестка – аннамитка? – повторила ошеломленная Анжелина. – Простите, но я понятия не имею, что это значит.

– Юбер служил солдатом во французском Индокитае[13]13
  Согласно Сайгонскому договору от 5 июня 1862 г. Франция аннексировала несколько вьетнамских провинций, превратив их в свою колонию.


[Закрыть]. Господи, сколько я слез пролила, когда он, мой единственный сын, уехал на край света! Мы пятнадцать лет не виделись, и вот он наконец вернулся и привез с собой жену, которую я не могу показать людям! Какой стыд!

– Я вас не понимаю, – резко ответствовала Анжелина. – Чего именно вы стыдитесь?

– В Сали у меня большой магазин. Наш городок знаменит своими термальными источниками, и в курортный сезон наши прибыли взлетают до небес. Нас с мужем все уважают, у нас отличная репутация. Поговаривают даже о том, что Жюстен, мой супруг, будет нашим следующим мэром. Но что скажут люди, если узнают, что у нас невестка с желтым лицом, узкоглазая и ростом всего полтора метра?

Речи мадам Деплант нравились Анжелине все меньше. Впереди уже показались первые дома Ториньяна, поэтому она пустила лошадь шагом.

– Мадам Деплант, вы говорите, что боитесь осуждения со стороны горожан, но ведь не могут же они не знать вашу невестку! И если она, как вы сказали, добрая католичка, то наверняка она ходит к мессе, не боясь общественного осуждения.

Морисетта нахмурилась и ответила не сразу. По тому, как сжались ее губы, можно было представить, сколь горькие сетования, а то и проклятия рвутся наружу.

– Мой сын с супругой живут с нами, в комнатах второго этажа. Дом у нас очень большой, один из самых больших в Сали-дю-Сала, так что квартиру им снимать не пришлось. Да и нет у нас привычки бросать деньги на ветер… Во Франции они уже два года, и за все это время невестка ни разу не выходила на улицу. Да она и не хочет. В магазине у нас приказчик, в доме – две служанки, и невестка помогает по хозяйству, и шить она тоже умеет…

– Мадам, я не понимаю… – только и смогла выговорить изумленная Анжелина.

Она всем сердцем жалела эту таинственную аннамитку, по всей видимости, презираемую свекровью, живущую взаперти в чужой стране.

– Вот мы и приехали! – воскликнула мадам Деплант. – Я вам хорошо заплачу, повитуха Лубе, но только вы должны пообещать, что никому ничего не расскажете. Когда моя невестка разрешится от бремени, вы просто забудете о нас, и дело с концом.

– Боюсь, у меня не получится, – пробормотала Анжелина едва слышно.

– Простите, что вы сказали?

– Я не смогу забыть эту ночную поездку и то, что вы рассказали. Хотя можете быть спокойны, мадам: даже если я не смогу это забыть, я никому ничего не скажу.

– Даже своим домочадцам?

– Вы имеете в виду моего супруга Жозефа де Беснака и мою ассистентку и подругу Розетту? Обещаю, они ничего не узнают.

Дворянская фамилия произвела на мадам Деплант впечатление, однако в ней тут же снова пробудилась подозрительность.

– Вы не похожи на обычную повитуху. Позвольте спросить, а опыт у вас есть? Моя невестка потеряла первенца через месяц после приезда. У нее случился выкидыш.

Но Анжелина ее уже не слышала. Она спрыгнула на землю и завела Бланку в просторное помещение конюшни. Там, в свете фонарей, она увидела двух серых лошадей в стойлах и великолепное черное ландо с откидным верхом из красной кожи.

– Это ваш экипаж? – спросила она, в то время как из боковой двери выскочил помощник конюха.

Мальчик буркнул что-то вместо приветствия и принял у нее поводья Бланки.

– Да. Я решила, что лучше позаимствовать мула у хозяина таверны, чем запрягать наших лошадей, когда мы только-только сняли с них упряжь. Идемте, повитуха Лубе! Мальчик позаботится о вашей лошади, это его работа.

С этими словами она схватила молодую женщину за локоть и потащила в дом.

– Боюсь, уже слишком поздно! – прошептала она Анжелине на ухо. – Но если и это дитя умрет, сын никогда мне этого не простит!

– Я сделаю все, что смогу, мадам, с Божьей помощью. Скажите, в комнате вашей невестки хорошее освещение? Вы попросили принести туда теплую воду и чистое белье?

– Когда я уезжала за вами, горничная обещала приготовить все необходимое.

Анжелина кивнула, хотя мадам коммерсантка больше не внушала ей доверия. Они поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в коридоре. В него выходило шесть дверей, располагающихся одна напротив другой, по три с каждой стороны.

– Подумать только, Юбер решил остаться с ней, а меня отправил за повитухой! – пробормотала себе под нос мадам Морисетта Деплант, которая шла впереди. – Мужчине не место у кровати роженицы, это всем известно! Когда я рожала, рядом была только моя горничная!

Анжелина предпочла промолчать: речи дамы вызывали у нее сильное раздражение. Через несколько секунд она уже входила в комнату роженицы. Кровать стояла напротив двери, так что она сразу же увидела свою пациентку. Малый рост и худоба будущей матери удивили Анжелину, однако она не подала виду и приветливо улыбнулась.

– Здравствуйте, мадам! Как вы себя чувствуете? – спросила она.

– Проклятье! Как она может себя чувствовать? Ей очень плохо! – вскричал Юбер Деплант, сидевший у изголовья кровати.

И снова Анжелине было чему удивиться. Этот лысеющий господин в очках был на вид много старше своей супруги. Не молодила мсье Депланта и сильная полнота. В своем дорогом, отлично сидящем костюме он выглядел весьма респектабельно.

– Мне нужно осмотреть мадам. Оставьте нас одних! – решительно заявила повитуха. – Прошу, подождите в коридоре, это недолго.

Мужчина моментально вскочил на ноги и вышел, увлекая мать за собой. Морисетта попыталась протестовать:

– Я должна знать, что происходит, Юбер!

– Нет! Предоставьте повитухе выполнить ее работу, матушка! Она лучше нас знает, что делать.

Молодая аннамитка посмотрела на незнакомку, склонившуюся над ней с сочувствующей улыбкой на устах. Не обменявшись и словом, они почувствовали взаимное расположение.

– Как вас зовут, мадам? Я предпочитаю называть своих пациенток по имени. Это упрощает общение.

– Монахини из католической миссии окрестили меня Мари-Люсиль еще там, на моей родине. Я рано осиротела.

Мари-Люсиль изъяснялась на правильном французском, правда, с едва уловимым акцентом. И вдруг тело ее напряглось, выгнулось дугой, и она закусила нижнюю губку.

– Постарайтесь дышать глубоко, – посоветовала ей Анжелина. – Расслабьтесь! Как давно начались схватки? Вы ощущаете потребность тужиться? Я немного повременю с осмотром, постарайтесь расслабиться…

Боль отступила. Мари-Люсиль приподнялась, опираясь на локоть, и свободной рукой взяла с прикроватного столика стакан с водой.

– Я готова, мадам.

– Называйте меня Анжелина.

– Красивое имя! Такое же красивое, как и вы сама.

– Благодарю! А теперь поставьте стакан на место, лягте и согните ноги в коленях. Жаль, что в комнате так мало света.

Оставалось полагаться на чувствительность пальцев – при таком освещении Анжелина все равно ничего не видела. Результаты осмотра привели ее в смятение: головка ребенка уже вошла в шейку матки, но сам плод был слишком крупным для такого миниатюрного тела. Итак, молодую аннамитку ожидали очень болезненные роды, чреватые многочисленными осложнениями, в том числе и разрывом промежности.

– Перед смертью мой дедушка шепнул мне на ухо, что мама назвала меня Ан-Дао, что означает «цветок вишни», – сказала Мари-Люсиль. – Мне тогда было пять лет, но я не забыла.

Растроганная таким доверием, Анжелина сняла перчатки и погладила молодую женщину по лбу.

– Ваше дитя заняло правильное положение, – сообщила она спокойным тоном. – По дороге сюда мадам Деплант сказала, что вы потеряли первенца, что он родился раньше срока… Как это случилось?

Роженица закрыла глаза и отвернулась, а потом произнесла очень тихо:

– Это было ужасно! Я старалась не кричать, но было так больно! Ужасно больно! Ребенок родился совсем крошечным. Он прожил всего час. Юбер завернул его в простыню… Потом пришел священник, чтобы отпеть его. Пришел туда, в магазин… И они похоронили его на кладбище. Мне так хотелось пойти с ними, помолиться за его невинную душу!

– Разумеется, у вас будет такая возможность! По возвращении в Сали-дю-Сала вы отдохнете, поправитесь и станете выходить на улицу. Вам нужно чаще бывать на воздухе!

Мадам Дюплант, скорее всего, подслушивала у двери. Уже в следующее мгновение она вошла не постучав и встала у кровати. Лицо ее перекосилось от гнева.

– Мари-Люсиль, дела нашей семьи не касаются повитухи Лубе! Мы пригласили ее, чтобы она помогла вам при родах, но только лишь для этого!

Молодая аннамитка вся сжалась под одеялом. Дрожа всем телом и с испугом глядя на свекровь, она кивнула. Тут снова начались схватки, и она впилась зубами в кулачок правой руки, чтобы не закричать. Это было жалкое зрелище. Будь у нее меньше опыта, Анжелина не решилась бы вмешаться, но только не теперь!

– Мадам Деплант, выйдите из комнаты! – потребовала она. – Ваша невестка нуждается в покое и мягком обращении. Я не потерплю, чтобы мою пациентку запугивали! Но обычно этим грешат упрямые, эгоистичные супруги… Мари-Люсиль, вы желаете, чтобы я позвала вашего супруга?

– Мне все равно. Пусть делают, что хотят.

– Слышали? – торжествующе вскричала мадам коммерсантка.

– Я все слышу, мадам, и все же прошу вас выйти!

На пороге показался Юбер Деплант. Вид у него был растерянный, мужчина был очень бледен.

– Мне нужно быть рядом с ней? – спросил он. – Но я и так уже натерпелся, пока мы вас ждали! Я – солдат, а не повитуха!

Стараясь не показать отвращения и с трудом сдерживая ярость, Анжелина вывела мужчину в коридор, а потом заставила Морисетту последовать его примеру.

– Да что она себе позволяет, эта повитуха! – бурчала себе под нос коммерсантка. – Юбер, идем в мою комнату, раз мы тут не нужны.

– Вам там будет спокойнее, – заверила их Анжелина. – Но вас, мсье, я попрошу об услуге: пришлите сюда служанку с теплой водой.

Когда молодая женщина закрыла за Деплантами дверь, ее трясло от гнева.

– Это возмутительно! – заявила она. – Мне редко случается так разозлиться. Я искреннее вам сочувствую, Мари-Люсиль… хотя нет, я буду называть вас Ан-Дао.

Анжелина стала массировать будущей матери живот. Мысленно она вернулась в прошлое – в промерзшую лачугу за железнодорожными путями, на берегу реки Сала. Худенькая девочка, похожая на голодного котенка, привела ее к своей старшей сестре Валентине, которая прилагала нечеловеческие усилия, чтобы не дать своему ребенку появиться на свет. Она очень хотела его убить. В доме не было даже кровати! Роженица лежала на полу, за грязной, запятнанной занавеской. Одна из первых ее пациенток… «Тогда у меня еще не было диплома! И я быстро поняла, что отец этих двух девушек и испуганных малышей, жавшихся к очагу, приходится отцом и этому нерожденному еще младенцу…» – вспоминала она. В тот вечер в ее жизни появилась Розетта. Храбрая крошка все-таки сумела спастись от родителя, запятнавшего себя кровосмешением, научилась читать и теперь мечтала стать учительницей.

– Мадам! Мадам Анжелина, у меня странное чувство… Наверное, пришло время тужиться… Он шевелится…

Мари-Люсиль села и прижалась спиной к столбику кровати. Задыхаясь, она сбросила с себя одеяло.

– Это хорошо! Держитесь за меня! – сказала Анжелина. – Держитесь за мои запястья или за плечи, как вам удобнее! Ну же, тужьтесь!

Ни разу не вскрикнув, только лишь вздыхая, хрупкая родильница тужилась что было сил. Глаза ее стали стеклянными от боли. Ребенок между тем стремительно продвигался по родовым путям.

– Ан-Дао, все идет отлично! А теперь передохните немного, прошу вас! Мне нужно сделать маленький надрез, я потом его аккуратно зашью.

Невзирая на волнение, повитуха Лубе действовала быстро и уверенно. Продезинфицировав промежность, она сделала при помощи скальпеля небольшой надрез.

– Ну же, тужьтесь! Очень хорошо! А теперь еще одно небольшое усилие!

И уже в следующую минуту Анжелина смогла завернуть в чистую пеленку великолепного младенца с черным пушком на головке. Новорожденный громко закричал и замахал ручками. Приход в мир ребенка всегда рождал в душе Анжелины ощущение чуда и огромного счастья. В такие моменты она говорила себе, что никогда не перестанет практиковать, потому что это – ее миссия на земле.

– У вас прекрасная здоровая девочка, так что можете радоваться, Ан-Дао!

– Девочка? О нет! Муж хотел мальчика, и мадам Морисетта тоже! Господи, как же они расстроятся!

И молодая аннамитка разразилась рыданиями. Судя по всему, она была больше напугана, чем расстроена. Заинтригованная Анжелина положила новорожденную на кровать. Ей нужно было еще многое сделать, поэтому она вздохнула с облегчением, когда в комнату вошла служанка – в ночной сорочке, с чепцом на светлых растрепанных волосах.

– Звали? – сонно спросила она. – Ночь ведь уже…

– Простите, мадемуазель, но я не знала, что вы уже легли.

– Я спала, но этот господин, сын той городской дамы, так барабанил в ставень, что я проснулась. Моя комната в пристройке, с другой стороны дома. И как только он нашел мое окно… Ой, какой славный малыш!

В глазах служанки Анжелина прочла любопытство, но и настороженность, что ее не удивило: сельские жители традиционно относятся к иностранцам с опаской. Поэтому она поспешила дать необходимые объяснения:

– Мадам Деплант родилась в другой стране, за морем, – в Индокитае. Но вы спокойно можете с ней говорить, она понимает наш язык.

– Вон оно что… Я ее только теперь увидела. Когда это семейство приехало, в комнаты их отвела сама хозяйка. А я тогда была на кухне. Чем я могу помочь?

Анжелина медлила с ответом. Она перевязала пуповину и обрезала ее, затем вынула из своего рабочего саквояжа инструменты, необходимые для сшивания промежности.

– Нужна теплая вода. Мыло у меня есть.

– Воды я принесу, на печи стоит целая кастрюля. Хозяйка с вечера приказала поставить ее греться, я и поставила.

После этого краткого диалога служанка удалилась. Мари-Люсиль громко всхлипывала на кровати.

– Вы должны радоваться, а не плакать, – тихо сказала ей Анжелина.

– Я знаю, что не должна плакать, простите меня! Господь послал мне здоровую дочку, и вы так добры ко мне, вы называете меня Ан-Дао… Меня никто и никогда не называл этим именем!

– Прошу, не надо плакать! Скоро вы ощутите напряжение внизу живота, и это будет означать, что отходит плацента. Мне нужно провести кое-какие манипуляции, чтобы нежная плоть ваших интимных органов поскорее зажила. Это быстро и не больно. Я обработаю ранки лосьоном, который снимает боль, и вы почти ничего не почувствуете. Потом мы приведем вас в порядок, и я пойду и обрадую вашего супруга известием о том, что у него родилась красивая дочка. Хотя, думаю, он и сам вот-вот постучит в дверь. Нужно быть глухим, чтобы не услышать громкий крик новорожденной!

Анжелина говорила все это, удивляясь про себя: прошло уже несколько минут, а из коридора не доносилось ни звука. Ни мсье Деплант, ни его мать не спешили прийти посмотреть на роженицу и дитя. Новорожденная же больше не кричала. Приоткрыв свои азиатские раскосые глазки, она только тоненько попискивала. Повитуха прислушалась, ожидая услышать шаги мадам коммерсантки и ее сына.

Роженица словно прочла ее мысли.

– Они наверняка слушают за стеной! Только они не придут: им нужен мальчик, а родилась девочка.

Эти странные речи и выражение испуга, которое снова появилось на лице молодой женщины, всерьез встревожили Анжелину. Судя по всему, в этой семье происходило что-то странное. Прошла еще четверть часа, и за это время матка роженицы благополучно извергла из себя плаценту.

– С вашего позволения, я и впредь буду называть вас Ан-Дао, – проговорила Анжелина вполголоса, не отрываясь от своего занятия, – она как раз работала иглой с ниткой.

– Спасибо! Мне приятно слышать имя, которое дала мне мать, оно утешает меня в моей печали.

– Ан-Дао, если эти люди, эти Депланты, дурно с вами обращаются, скажите мне об этом сейчас, пока они не пришли! Вы их боитесь, я это чувствую, и в ваших словах столько отчаяния…

Все, что нужно было сделать для роженицы, было сделано. Оставалось обмыть новорожденную и спеленать ее.

– Анжелина, пожалуйста, подойдите! – тихо позвала загадочная пациентка. – Вам я могу сказать правду. С того дня, как мы приплыли в Марсель, ни от кого я не видела столько доброты, как от вас…

Служанка, войдя в комнату с двумя ведрами (в одном была горячая вода, а в другом – холодная), отметила про себя, что вид у повитухи какой-то странный.

– Спасибо, мадемуазель! Вы можете вернуться к себе. Я останусь с мадам Деплант и, если понадобится, подремлю в этом вот кресле.

– Как знаете, мадам, но вам придется заплатить за ночь, иначе хозяйка с меня три шкуры сдерет.

– Мы это уладим. А сейчас я пойду и сообщу супругу мадам и ее свекрови, что мать и дитя чувствуют себя прекрасно. Они сейчас в соседней комнате, справа по коридору, верно?

– Да, мадам. Но свет там не горит, и мсье уже спит, если судить по храпу… Я бы на вашем месте дождалась утра.

Еще через полчаса Ан-Дао уснула, прижимая младенца к груди, а Анжелина опустилась в кресло и задумалась. Теперь ей было известно все, и не нашлось бы слов, чтобы выразить испытываемые ею возмущение и ярость. С ее точки зрения поведение этих людей было отвратительным, даже преступным, и она не собиралась закрывать на это глаза. Правда, способа отнять Ан-Дао у ее так называемой «семьи» она еще не придумала. В одном она была уверена: нельзя терять ни минуты!

В доме на улице Нобль, четырьмя часами позже

Было пять утра, когда звонкий лай Мсье Туту заставил Октавию выбраться из мягкой постели. Ворча, она поправила свой ночной чепец и потянулась, стряхивая остатки сна. Пудель между тем уже скребся в дверь спальни Жерсанды. Решив, что песик соскучился по хозяйке, Октавия открыла ему дверь.

– Угомонись, маленький безобразник, иначе разбудишь мадемуазель!

– Что там, Октавия? – спросонья пробормотала хозяйка дома.

– Все хорошо, мадемуазель, спите спокойно! Я выведу Туту во двор. Похоже, ему приспичило!

Зевая на ходу, домоправительница дошла уже до входной двери, когда из глубины дома вдруг послышалось приглушенное мяуканье.

– Неужели кошка в дом пробралась? – сердито воскликнула она.

Только она взялась за ручку двери, за которой располагалась внутренняя лестница из тесаного камня, как со стороны гостиной донесся все тот же странный звук.

– Пресвятая Дева! Неужели я совсем из ума выжила?

– Октавия, не говори глупостей! Иди лучше сюда! – позвал ее знакомый голос.

– Энджи? Ты как тут очутилась?

Радостно виляя хвостом, пудель ринулся в гостиную. Вскоре и Октавия вошла в залитую блеклым рассветным светом комнату. Увидев лежащую на диване молодую женщину, такую миниатюрную, что ее можно было принять за ребенка, она заморгала от изумления. Рядом с диваном стояла Анжелина, и на руках у нее был младенец.

– Энджи, ущипни меня, чтобы я проснулась! – пробормотала пожилая дама. – Почему ты оказалась в доме в такую рань и как ты вошла?

– Ты разве забыла, что ключи всегда у меня в саквояже? Октавия, дорогая, сейчас мне нужно уйти. Когда вернусь, все объясню. Прошу, присмотри за малышкой и за ее мамой. И приготовь для гостьи что-нибудь вкусное. Только пока ни о чем ее не спрашивай, я сама отвечу на все вопросы, когда вернусь. Могу я на тебя рассчитывать?

– Можешь, но мадемуазель удивится, когда…

– Конечно она удивится! Скажи ей, что у меня не было выбора. И, во имя христианского милосердия и Христа-Спасителя, сделай, как я прошу! Ан-Дао, это Октавия. Не бойтесь, здесь вы в полной безопасности!

Едва увидев лицо незнакомки, Октавия в испуге отшатнулась.

– Но… как…

И она в недоумении повернулась к Анжелине.

Но дверь за повитухой уже закрылась.