Текст книги "Чумной остров"

10

Виола Викторссон жила в районе Гётеборга под названием Горда и работала полировщицей на мельхиоровой фабрике. Она была худая и высокая, а в ее вьющихся волосах уже пробивалась седина, хотя ей было чуть за тридцать.

Нильс застал ее на рабочем месте, и они поехали в полицейской машине в морг, где Виола деловито и без эмоций опознала брата. Простыня приоткрывала лишь лицо, так что отвратительный след на шее ей не пришлось увидеть.

– Да, да, это он, – произнесла она. – Автомобильная авария или что?

– Нет, его нашли в реке Севеон, – сказал Нильс.

Она вздохнула.

– Может быть, гоночный катер?.. Меня это не удивило бы. Он носился как ненормальный.

– Мы точно не знаем, что с ним случилось. – Нильс кивнул служителю морга, и тот натянул простыню на лицо покойного. – Спасибо, фрекен Викторссон.

– Уже всё? – разочарованно произнесла та, словно надеялась провести в морге остаток дня.

– Да, – ответил Нильс. – Машина ждет. Я, конечно, провожу вас до фабрики.

Он направился к двери, но Виола Викторссон не последовала сразу же. Пока служитель задвигал назад носилки, она постояла посреди помещения еще несколько секунд. С долей удивления скользнула взглядом по ослепительно-белому кафелю и сверкающей стали, словно хотела запечатлеть это в памяти.

– Совершенно новое, да?

– Да, помещение открыли месяц назад, – подтвердил Нильс.

Виола оценивающе улыбнулась.

Они подошли вместе к полицейской машине. Нильс сел вместе с ней на заднем сиденье. По дороге обратно к мельхиоровой фабрике он осторожно спросил:

– Вы не знаете, у вашего брата были враги?

– Понятия не имею, мы почти не общались, – ответила Виола.

Она сидела, повернувшись лицом к окну и рассматривая все перекрестки и здания, мимо которых они проезжали, как будто город был ей незнаком. А может быть, для нее были внове виды, открывавшиеся при езде? Нильс замечал это раньше у непривычных к автомобилю пассажиров.

– Но я не удивилась бы, если б они у него были, – продолжила женщина. – Честно говоря, Эдвард был не слишком приятной личностью. Эгоистичный сноб. Все, что его интересовало, – это деньги. И он не хотел поделиться ни единым эре, хотя денег у него было много. Даже когда у его единственной сестры начались трудности. Шикарная машина, шикарный катер, шикарная одежда… Но когда мне нужны были деньги на оплату квартиры, он отказался помочь. У таких людей часто бывают враги, не правда ли?

– А кем он работал?

– Какое-то время в ресторане на кухне. Но это было давно. Чем-то торговал, кажется… Я толком-то и не знаю. Мы не общались, я же сказала.

На перекрестке улиц Васагатан – Виктуриагатан шофер притормозил у светофора, только что установленного по инициативе Автомобильного клуба. «Держитесь левой стороны» – стояло на обеих сторонах, а наверху этого небольшого маяка предупредительно мигала лампа.

– Ну разве это не безумие? Маяк посреди города, – засмеялась Виола, когда они проехали мимо.

– Нет, идея хорошая, – возразил Нильс. – В движении должен быть порядок. У нас прекрасные дорожные полицейские, но ведь их не поставишь на каждом перекрестке.

– Но маяк!.. Можно подумать, мы снова на острове.

– Скучаете по нему? По Бронсхольмену?

– Вы хотите сказать – по Чумному острову? Нет, нисколько. Я рада, что уехала оттуда. Там нечего делать, кроме как работать. Ни кино, ни магазинов, вообще ничего. Только море, утесы и пронизывающий ветер. Не сказать, чтобы на фабрике было очень радостно, но ведь всегда есть чем заняться в свободное время. Нет денег на кино – можно глянуть на афиши на фасаде кинотеатра и догадаться, о чем фильм. Нет денег на дорогие наряды – можно поглазеть на витрины. За «посмотреть» денег не требуют – а в городе можно много на что посмотреть…

– Ваш брат тоже хотел уехать с острова?

– Конечно. В этом мы схожи. Там есть два типа людей: те, кто сделает что угодно, лишь бы вырваться оттуда, и те, кто пойдет на все, лишь бы остаться.

Водитель остановился у мельхиоровой фабрики, вышел и открыл дверь Виоле.

– Ну вот я и снова тут, – вздохнув, произнесла она. – Если б только я могла найти другую работу… Но с такими руками это нелегко.

Женщина протянула руки в сторону Нильса. Пальцы и ногти были черными.

– Чистящее средство не отмывается, – сказала она. – Выглядишь всегда грязной, сколько ни оттирай. Нам выдают перчатки, но в них так неудобно работать и так потеешь… Я искала работу в магазинах, кафе и семьях. «Нет, спасибо, нам нужна чистая и привлекательная девушка», – говорили мне. – Смешно, что приходится такое слышать… Так что останусь здесь.

Виола покидала автомобиль с неохотой. Уже ступая на тротуар, она, очевидно, о чем-то подумала и обернулась, прежде чем водитель закрыл за ней дверь.

– А как будет с наследством? Кроме меня, у Эдварда нет родственников. Машина и катер, наверное, немало стоят…

– Увы, фрекен Викторссон, – ответил Нильс. – Они были куплены в рассрочку, и ваш брат выплатил не слишком большую часть долга. Немного есть на его счете в банке, но этого едва хватит на похороны.

Виола сделала скорбную гримасу, словно говорившую: «Чего ж еще можно было ожидать от моего братца…»

– Тогда прощайте. Во всяком случае, было здорово прокатиться в полицейском автомобиле, – сказала она и пошла к воротам фабрики.

* * *

Субботний вечер Нильс проводил вместе со своим соседом Сигге Карлстрёмом. Они вместе служили в полку в местечке Бохус. Сейчас Сигге работал на Эриксбергской верфи и жил в однокомнатной квартире через двор наискосок. Иногда они сидели у него на кухне, пили пиво и болтали о старых временах.

– Как-то мрачно ты выглядишь, – заметил Сигге. – Все еще не можешь забыть ту девушку? Пора уже отвлечься. В следующий раз найди себе настоящую девчонку твоего уровня, а не барышню из высшего сословия, которой ты нужен лишь поиграться.

– Эллен отнюдь не барышня из высшего сословия, – парировал Нильс.

– Я видел, какая она, – уверенно возразил Сигге. – Она не для тебя… Вот, хлопни рюмаху, и тебе станет полегче.

Он вытащил пробку из бутылки и налил ему. Нильс жестом ладони отказался.

– Нет, спасибо. Пива мне достаточно. Не такой уж я любитель водки, особенно подобного сорта…

– Какого еще сорта? С ней все в порядке, это точно. – Сигге налил себе немного и выпил.

– Сорта бутылки без этикетки, – ответил Нильс. – Где ты ее раздобыл?

– Не твое дело, легаш несчастный, – сказал Сигге, затыкая бутылку пробкой и убирая в холодильник. – Ты стал такой из себя значительный с тех пор, как попал в уголовный розыск… Не припомню, чтобы ты был таким щепетильным, когда патрулировал. Тогда ты не спрашивал, откуда какой бутылек…

Это правда, Нильс иногда выпивал стаканчик на кухне у Сигге после долгого дежурства. Только водка могла растопить болезненный холод, глубоко проникавший в тело, подобно вечной мерзлоте. Но больше одной порции он никогда не пил.

– С твоей зарплатой старшего констебля ты мог бы ходить по ресторанам и хлестать отличный грог? – саркастически спросил Сигге. – Но лучше там только стаканы, а содержимое то же, каким угощаю я.

– Оно, может, и так, – признал Нильс. – Самогон есть повсюду.

– Эта проклятая система ограничений нужна лишь для того, чтобы контролировать низшее сословие. Директора и высший класс могут пить сколько хотят, а безработные бедняги не могут купить себе хоть каплю для сугрева… Нет, уж лучше б совсем запретили эту дрянь, как хотели трезвенники. Тогда хотя бы стало по справедливости.

– А страну наводнила бы самогонка, – заметил Нильс.

Сигге засмеялся, достал бутылку и налил себе еще.

– Если уж так хочешь знать, я купил ее у парня на площади Ернторгет. Понятия не имею, кто он или где ее взял. Но это хорошая штука. Ты не передумал?

Нильс покачал головой.

– За твое здоровье, легаш! – произнес Сигге и выпил. Несколько раз моргнул, затем поднял брови и с энтузиазмом воскликнул: – Слушай, мне охота прокатиться в парк Крукэнг! Там сегодня вечером танцы. Поехали?

Крукэнг был парком развлечений рабочих по ту сторону реки. Там выступали и политические агитаторы, и артисты кабаре, работали «чертово колесо» и карусели. Когда в парке устраивали танцевальные вечера, городской паром, ходивший туда, бывал набит битком.

– А помнишь танцы в полковом физкультурном зале? – посмеивался Сигге. – Ты был настоящим кавалером, Нильс. Сельские девчонки с ума по тебе сходили.

Это не было лестью. Видя высокого, широкоплечего и чуть флегматичного констебля, трудно было догадаться, что он отличный танцор. На рождественском празднике полицейского общества Нильс поразил жен своих коллег элегантным вальсом бостон и мягко скользящим фокстротом.

– Ну это когда было, – улыбаясь и качая головой, произнес он.

– А сейчас? Ты не пьешь, не танцуешь… Может, стал верующим? – беспокойно спросил Сигге.

– Нет.

– Тогда пошли. Крукэнг полон жизни. Там масса хорошеньких девушек, больше всего на свете мечтающих выйти замуж за старшего констебля.

– Не сегодня, Сигге.

– Или рабочие девчонки тебе уже не годятся?

Нильс был больше не в силах с ним препираться. Он сослался на то, что устал, поблагодарил за пиво и через двор пошел в свою квартиру на втором этаже.

* * *

Несколько дней спустя Гуннарссон снова отправился в поселение подбирал.

С собой у него было несколько фотографий, найденных при осмотре квартиры, где жил Эдвард Викторссон. В глубине его гардероба хранилась картонка с фотографиями. Сюжет на всех один: он сам. Большинство были сделаны профессионалами в фотоателье и демонстрировали хорошо одетого, идеально подстриженного Эдварда в разных позах в фиктивной обстановке богача – в креслах, обитых бархатом, в красивых интерьерах. Некоторые фотографии были сделаны на открытом воздухе: вот он на пристани в плавках, с выпяченной грудью и втянутым животом; а вот в спортивной куртке, опершись на радиатор автомобиля; а вот за рулем гоночного катера… Его сестра оказалась права: Эдвард был самовлюбленным снобом.

В квартире также нашелся контракт на аренду парковочного места на причале канала Розенлунд. Контроль показал, что он касался гоночного катера, идентичного тому, что был на фотографии Эдварда.

Но автомобиль найти не удалось.

На этот раз Нильс пошел к хижине Панамы-Бенгтссона в одиночку, попросив портовых полицейских подождать в лодке.

Бенгтссон рубил дрова рядом с хижиной. Не упоминая сестру Клару, Нильс предъявил ему показания свидетеля о хорошо одетом мужчине в гоночном катере, которого Бенгтссон встретил у себя в апреле или мае.

Но тот ничего подобного не помнил. Он отрицательно отвечал на все вопросы, не переставая работать топором.

– Это мог быть тот самый мужчина, которого вы нашли в протоке, – продолжал Нильс.

Бенгтссон поднял топор, повернулся к Нильсу и рявкнул:

– Я никогда раньше не видел того покойника, я вам это уже говорил. Знал бы я, что вы будете шастать тут и преследовать меня и мою семью, оставил бы его там, где он был, чтобы водяным крысам было что погрызть.

– Смерть меняет внешность человека. Вот как он выглядел живым, – сказал Нильс и протянул фото Эдварда в гоночном катере.

Не бросив на снимок и взгляда, Бенгтссон высоко поднял двумя руками топор. Его не прикрытые одеждой мускулистые руки дрожали от ярости. Взревев, он направил острое лезвие к голове Нильса, но прежде чем оно достигло цели, развернулся всем телом и вонзил топор в колоду, прорубив ее чуть ли не до середины. Затем, бросив все как есть, зашагал к своей хижине.

Гуннарссон застыл на месте; сердце его бешено колотилось. Он глянул на дверь хижины, разбитую после их предыдущего визита. Подождав с минуту, вернулся в полицейскую лодку и покинул поселение подбирал с так и не выполненным заданием.

Возможно, Бенгтссон был прав, и не Эдвард, а кто-то другой посещал его весной… Ему хотелось показать фотографии сестре Кларе, чтобы она могла подтвердить, его ли видела у поселения подбирал. Но ее адрес он не нашел, даже фамилии не знал.

* * *

– У старшего констебля посетитель, – сообщила фрекен Брикман, когда он оказался в своем отделении полиции.

Нильс огляделся.

– Она ждет наверху.

Гуннарссон поднялся в свой кабинет. На стуле для посетителей перед его столом сидела Эллен, закинув ногу на ногу, и листала последнюю сводку полицейских сообщений.

– Ты что тут делаешь? – рявкнул он.

Она невесело взглянула на него из-под челки.

– Какое теплое приветствие…

– Это информация, предназначенная для полиции. – Он выхватил листки из ее рук, положил в ящик стола и с грохотом захлопнул его. – Кто впустил тебя в мой кабинет?

– Фрекен Брикман. Ужасная женщина. Тебе следует ее опасаться… Не присядешь, Нильс? Похоже, ты устал. И… немного раздражен.

Вздохнув, старший констебль уселся на свой стул и произнес:

– Извини, Эллен. Ты застала меня врасплох.

– С полицейским такое случаться не должно… Ну как идет расследование?

– Хуже некуда. Застряло.

Эллен задумчиво кивнула.

– Этого я и опасалась. Поэтому подумала, что тебе, возможно, нужна помощь.

– Твоя? – Нильс криво усмехнулся.

– Ага. Я знаю, что ты посещал курсы повышения квалификации для полицейских. Но подкован ли ты хоть сколько-нибудь в готовке еды, выпечке, сервировке стола и других домашних делах?.. Нет. А я прошла хорошую тренировку.

Гуннарссон провел пальцами по волосам и сделал глубокий вдох.

– Эллен, у меня был долгий рабочий день. Если у тебя есть желание обсудить вопросы прав женщин, ты выбрала не очень удачные место и время.

Не потрудившись ответить, она открыла сумочку, вынула газетную вырезку и положила перед ним. Нильс вопросительно посмотрел на девушку.

– Что это? Объявление о найме?

Она молча сидела, скрестив на груди руки, и ждала.

Гуннарссон взял вырезку и прочитал вслух:

– «Работящая, чистоплотная девушка, знающая толк в готовке еды, выпечке, сервировке и других делах по дому, может немедленно получить место помощницы повара на карантинной станции в Бронсхольмене».

– Что там с той девушкой, плывшей с вами в лодке с острова? Она потом вернулась? – спросила Эллен.

– Понятия не имею.

– Во всяком случае, теперь им нужна новая девушка. И я думаю предложить себя.

– Ты шутишь?

– Я совершенно серьезна. Ты почувствовал, что на острове что-то не так. Но с тобой никто не захотел говорить, ведь ты полицейский. Кухарка же может узнать что угодно, если у нее есть глаза и уши.

– Но, Эллен, такая работа совсем не для тебя…

– Думаешь, я не справлюсь? – Она снова порылась в своей сумочке и достала небольшую тетрадку, которой с триумфом помахала в воздухе. – Это мои оценки в школе домоводства. Вот, смотри. – Она протянула ему табель. – Пятерка за приготовление простой еды и по особому случаю, то же самое за сервировку и глажку.

Нильс, улыбнувшись, покачал головой.

– У тебя слишком высокая квалификация, Эллен. Они будут рады, если заполучат на эту работу хоть кого-нибудь. Ты знаешь, что тебя ожидает? Полная изоляция, отсутствие удобств, тяжелая физическая работа, отсутствие свободного времени. Жить будешь в какой-нибудь халупе, продуваемой сквозняками, деля комнату с другой прислугой. Не сможешь поехать домой, когда захочешь. Что скажут твои родители? И… – Он не мог выдавить из себя имя Георга. – …Твой жених?

Эллен снова приподняла свой табель и постучала пальцем по странице.

– Высшие баллы по всему, – повторила она, – кроме шитья.

Нильс подался вперед и посмотрел на указанную строку.

– Там стоит прочерк. Что это значит?

– Что я никогда не предъявляла свою работу. Я просто не справлялась. В нашем классе по шитью я была предпоследней с конца.

– А кто был худшей?

– Герда. Она едва могла держать в руках иголку, такая неуклюжая… Руки-крюки. Я обычно помогала ей с другими заданиями, но не с шитьем, потому что сама была никудышней швеей. Сейчас Герда будет посещать шестинедельный курс кройки и шитья в местечке Винслёв в Сконе, оплачиваемый ее свекровью. Она прислала мне брошюры и предложила поехать вместе с ней. Я, конечно, на такое в жизни не согласилась бы. Но этот курс шитья достаточно долгий. Я сказала маме, папе и Георгу, что хочу поехать туда, и все они сочли это прекрасной идеей. Георг, кстати, собирается в деловую поездку в Южную Америку, и у него совесть нечиста оттого, что он надолго оставляет меня одну. Просто замечательно, что я нашла себе занятие, считает он.

– Ну с этим у тебя проблем не будет. Но представь, что твои родители позвонят в училище… Или поедут навестить тебя…

– Этого не случится. Герда меня прикроет. Я напишу маме с папой несколько открыток с общими фразами, и она будет отправлять по одной в неделю с местным почтовым штемпелем. Это самое малое, что Герда может сделать после всей той помощи, что получила от меня в школе домоводства. Без меня у нее был бы прочерк чуть ли не по всем предметам.

– Изобретательная ты особа, Эллен…

Она скромно пожала плечами.

Они немного помолчали.

– Ну ладно, – наконец произнес Нильс. – Допустим, ты получишь работу на острове. И что тогда?

Серьезно глянув на него, Эллен спокойно произнесла:

– Тогда я стану твоим шпионом.

– А как мы будем контактировать? На острове нет ни телефона, ни телеграфа.

– Но почта у них работает? – Она взяла газетную вырезку с анонсом о работе и прочитала: – «Ответ направляйте на карантинную станцию Бронсхольмена, а отправителя укажите до востребования на главном почтамте Гётеборга».

– Но когда ты будешь писать мне, ты же не сможешь указать адрес полицейского участка или мой домашний адрес. Почту доставляет штурман катера, и он, вероятно, читает, что написано на конверте.

Эллен недовольно поморщилась.

– Точно… Надо придумать что-то другое. До востребования в другом почтовом отделении? Или на другое имя?

– Второе, – ответил Нильс. – Ты кладешь письмо для меня в конверт на имя Сигварда Карлстрёма. Это мой сосед. Мы живем в одном дворе, но его дом выходит на другую улицу, так что на адресе будет не мой дом. Он станет передавать мне письма, как только получит. Я его предупрежу.

Она радостно кивнула.

– Отлично! Значит, договорились?

Нильс поднял руки, словно сдаваясь.

– Не знаю, как тебе это удалось, Эллен, но, похоже, ты меня все-таки уговорила.

Он, конечно, знал, как так получилось, но не хотел признаться в этом даже самому себе. Горящие глаза Эллен, ее решимость, манера подаваться вперед, жестикуляция… Все это было неотразимо. Сидеть напротив нее, смотреть на нее… Снова открывать конверты, надписанные ее рукой, читать ее письма…

Это все ради расследования, убеждал он себя. Разумеется, только ради расследования. Наверное, это не даст ничего особенного, но попробовать стоит. Эллен умна и наблюдательна. Если там, на острове, скрыто нечто интересное, она это обнаружит.

11

Это не может быть он, думала Эллен. Всего лишь малюсенькая полоска, лишь сгустившаяся дымка над поверхностью воды…

Но пока они шли к нему на большой скорости, остров вырастал у них на глазах. Возвысились и расширились утесы, у суши появился объем. Остров ожил, словно только что пробудился ото сна.

Шкипер завел катер в залив у больничных зданий. Осенний воздух был прозрачен, как стекло. Когда они проплыли под каменной аркой, Эллен вздрогнула. Хотя Нильс и рассказал ей об этой экзотике, она все равно оказалась неожиданностью. Вдруг стало темно и холодно. Плеск волн, запертых в ограниченном пространстве, странным образом усиливался и искажался, как эхо в пещере.

Шкипер, дружелюбно улыбнувшись, помог Эллен выбраться из катера и понес ее саквояж по лестнице к выходу из лодочного ангара, затем к площадке с сухой белесой травой и еще дальше по дорожке. Возле длинного одноэтажного дома он поставил саквояж и сказал:

– Пойду скажу фру Ланге, что вы здесь. Надеюсь, вам понравится на Бронсхольмене.

«На Чумном острове, – подумала Эллен. – Так его называют. Но, наверное, невозможно сказать: «Надеюсь, вам понравится на Чумном острове…» Эта мысль заставила ее рассмеяться.

– И что же здесь смешного?

Перед ней в дверях стояла женщина лет пятидесяти. Волосы над широким лбом были черными, с седыми прядями и завязаны узлом. Углы резко очерченного рта загибались вниз.

– Извините, – промямлила Эллен. – Вы ведь фру Ланге, экономка, не так ли? Меня зовут Эллен Гренблад.

Она протянула руку, но женщина ее не пожала, сухо проронив:

– Заходите.

Они прошли через безлюдную столовую с длинным столом и деревянными скамьями и двинулись дальше, в большую кухню с идеально чистыми поверхностями, вычищенным кухонным чаном и резким запахом уксуса. Экономка присела за маленький столик у окна и кивком указала Эллен сесть напротив.

– Вы искали работу помощницы кухарки, – констатировала она.

– Да, это так, – подтвердила Эллен.

Она отослала свое заявление и получила короткий ответ с предписанием находиться на пирсе Трэпирен в восемь утра. «Если я решу, что вы нам подходите, то сможете остаться», – так оканчивалось письма фру Ланге.

Эллен оделась по-простому. Помолвочное кольцо она оставила в своей комнате, запрятанное так, чтобы мама не нашла его и не удивилась. Накануне вечером, объяснив, что поезд на Свалёв отправляется очень рано, попрощалась с родителями и уехала до того, как те проснулись. С Георгом Эллен попрощалась еще на прошлой неделе, когда тот отправился в деловую поездку в Южную Америку.

– Мы совсем не хотим набирать персонал на стороне, – сказала фру Ланге. – Но последние годы вынуждены делать это. Если вы раньше жили в городе, здесь вам всё покажется довольно необычным…

– Мне нравится необычное, – радостно заявила Эллен – и тут же заметила, что выдала неудачный ответ. Взгляд фру Ланге стал настороженным.

– Вам привычна работа по дому?

– Я ходила в школу домоводства, – сказала Эллен и стала рыться в своем саквояже. – Хотите посмотреть мои оценки? – Она протянула ей табель.

– Нет, это мне не нужно. Я хочу посмотреть на ваши руки.

– Мои руки?

Фру Ланге коротко кивнула. Эллен убрала назад табель и протянула ладони через стол. Экономка довольно жестко взяла их и осмотрела. Затем сочувственно причмокнула.

– Ой-ой-ой, какие нежные, мягкие подушечки, а кожа прямо как шелковые перчатки… Как видно, к половой щетке они никогда не прикасались.

– Я только что окончила курсы, и это первая работа, которую я подыскиваю.

– И у вас было кольцо, – фру Ланге постучала большим пальцем по безымянному на левой руке Эллен, – но сейчас его почему-то нет.

Она изучающе посмотрела на лицо Эллен. У нее были большие и очень темные глаза. Наконец экономка отпустила руки девушки, и та быстро убрала их.

– Я… – начала она, но фру Ланге оборвала ее.

– Оставьте свою ложь при себе. Меня совершенно не интересует, что было с вами раньше, ни в работе, ни в личной жизни. Вы попали в затруднительное положение, это и дураку ясно, иначе не стали бы искать место здесь, на краю света. Милая городская фрекен, никогда не знавшая честной работы… Но вам ни к чему беспокоиться. До тех пор, пока вы делаете здесь что положено, я не задаю вопросов. Это ведь самое разумное, не так ли? Не задавать вопросов.

Эллен не нашлась, что сказать. Тонкий бледный след от кольца был почти незаметен. Как же его смогла разглядеть фру Ланге? У нее, должно быть, невероятно острое зрение…

Набравшись храбрости, Эллен сказала:

– Я обычно учусь новому очень быстро. Думаю, вы, фру Ланге, будете мною довольны. Но меня немного удивило ваше предложение о найме. Я думала, что карантинная станция закрыта…

Фру Ланге подняла темные брови.

– С чего вы это взяли?

– Так писали в газетах.

– Значит, там писали неверно, – резко заметила фру Ланге. – Сами видите, карантинная станция действует, и на ней работают люди.

До сих пор Эллен не видела здесь никаких следов человеческой деятельности, и единственные люди, кого она встретила, были шкипер и сама фру Ланге.

– Станция не закрыта сейчас и не будет закрыта в будущем, – твердо заявила экономка.

– Значит, у вас все еще есть пациенты? – осторожно спросила Эллен.

– Разумеется, есть, хотя и не так много, как раньше. У нас появились новые обязанности. Работы в избытке, вы это заметите.

– А какие у меня будут обязанности?

– В первую очередь в столовой для персонала: готовка, мытье посуды, уборка. Возможно, кое-что еще… Посмотрим, на что вы годитесь.

Вокруг стоял сильный запах уксуса, в носу щипало. Эллен задержала дыхание, но не смогла сдержать громкий чих.

Фру Ланге наморщила лоб.

– Вы не больны?

– Нет, нет. Просто этот запах… – Эллен снова чихнула. – Извините. – Она вытерла слезы рукавом блузки.

Экономка успокоилась.

– Скоро привыкнете. Благодаря уксусу все мы здесь здоровы… – Она поднялась. – Наверное, хотите посмотреть, где вы будете жить? Берите свой саквояж.

Из дома-столовой они пошли между каменистых холмов вверх по отлогой тропинке. Через пару сотен метров земля выровнялась. Там и сям здесь стояли домики, некоторые в очень плохом состоянии. Фру Ланге остановилась возле одного из тех, что были получше, и открыла дверь.

– Вот здесь. Будете жить со мной и моим сыном.

Внутри домик выглядел так, как обычно выглядят деревенские домики: дровяная плита, коврики из лоскутков, керосиновые лампы. Кухня была вычищена так же тщательно, как и кухня персонала, и так же сильно пахла уксусом.

– Пока вы будете спать здесь, на кухонном диване, – пояснила фру Ланге. – Мой сын Ион спит в мансарде, но не зимой, когда там слишком холодно. Тогда кухонный диван перейдет к нему, а вы переберетесь ко мне в комнату.

Эллен заглянула в комнату, размышляя, должна ли она будет делить раздвижную кровать с фру Ланге или есть еще одна кровать, где-то спрятанная. Но, слава богу, до зимы она здесь не останется. Самой большой проблемой сейчас были вездесущие пары́ уксуса.

Фру Ланге, заметив ее замешательство, прибавила:

– Это годилось для Мэрты, значит, сгодится и для вас.

– Конечно, – согласилась Эллен, – все будет хорошо.

– Я, естественно, ожидаю, что вы будете следить за чистотой и здесь, в домике. Но не в мансарде. Ион не хочет, чтобы у него прибирались. Не потому, что это не требуется, а потому что он не потерпит там никого… Ну а теперь мы пойдем на кухню для персонала и начнем работу.