Текст книги "В плену теней"

Оглядывая свою комнатушку, Хейли осознала, что от депрессии остались лишь воспоминания и легкая печаль. Она одна – ну так тому, значит, и быть. Отпразднует событие самостоятельно.

В цветочном магазине на углу Хейли купила розы. Поставив их в хрустальную вазу, отнесла ее на столик возле кровати и спустилась вниз. В «Сониной кухне» сидело лишь несколько припозднившихся постоянных посетителей. Хейли устроилась у окна и заказала бутылку шампанского.

Фрэнк сам принес ее.

– Что-то празднуете? – спросил он, показывая этикетку.

– Начало. Я только что начала писать трагическую сагу о Линне и Джо.

– Что?! – Его обычно багровое лицо побелело. – Вы собираетесь об этом написать?

Хейли с трудом сдержала улыбку. Неужели Фрэнк настолько консервативен? Или просто чувствует себя ответственным за трагедию, случившуюся в его доме?

– Не беспокойтесь. Я пишу беллетристику, так что все имена будут изменены. Никто не узнает, что эта история произошла здесь, в этом доме.

– Ну тогда ладно, – все еще с сомнением произнес Фрэнк.

– Фрэнк, писатели находят свои сюжеты повсюду. Обычно сюжет романа только напоминает реальные события, вдохновившие его автора.

Пока Хейли рассказывала Фрэнку истории о том, какие реальные факты послужили основой для некоторых знаменитых романов, он выпил бокал, потом другой. В пять, к раннему ужину, в кафе начинали собираться посетители.

– Мне нужно встречать и рассаживать гостей, – сказал Фрэнк и, поблагодарив, ушел.

Перед Хейли стояли тарелка с супом из креветок, салат и хлеб, но она сразу принялась за десерт. Шампанское явно подействовало на нее – не то чтобы закружилась голова, но ей вдруг захотелось остаться одной. Она прихватила наверх бутылку с остатками шампанского, уселась на балконе, положив ноги на перила, и стала потягивать игристое вино прямо из бутылки. Хейли чувствовала себя молодой и немного порочной, словно снова стала студенткой и наступили каникулы, которыми она, в сущности, никогда не наслаждалась.

«Да, – подумала она, поднимая бутылку и как бы произнося тост в честь Нового Орлеана, – да, это мой город».

Старик, стоявший у окна в доме напротив, поднял руку, копируя ее жест, улыбнулся и помахал ей. Хейли помахала ему в ответ, полагая, что теперь он отойдет от окна. Однако старик продолжал стоять на месте и наблюдать за ней с мечтательно-страстным выражением лица.

Он смущал Хейли. И она, войдя в дом, задернула шторы.

Глава 4

Черт побери! Должно быть, она слишком много выпила.

Снова, напомнила она себе. Снова… слишком много выпила.

Это опасно, сказал бы Луи. Тем более раз она пришла сюда одна.

Из таверны, которую она только что покинула, доносится музыка – какой-то бьющий по мозгам танцевальный ритм. Вполне подходящее сопровождение для той борьбы, которая вот-вот разразится у нее внутри.

Ярость. Ее проявлений она видела столько, что воспоминаний хватит до конца жизни.

Музыкальный автомат судорожно вскрикивает и тут же замолкает. Она слышит, как шумят посетители, с их воплями сливаются крики того, кто им отвечает:

– Какое вам, черт бы вас побрал, до этого дело, пока я играю?

– Вот ты у нас еще поиграешь, сукин сын, а потом унесешь отсюда свою задницу!

– Я уйду, только если он уйдет! Я ему башку раскрою.

Подъезжает патрульная машина. Это не полиция, а какая-то частная фирма. Водитель и его напарник достают свои ночные утяжеленные дубинки.

Какому-то ничтожному засранцу явно достанется больше, чем следовало бы.

Удары. Кровь. Что-то рушится. Ее начинает колотить – не от сочувствия к бедной жертве, а из-за слишком живых воспоминаний о собственном прошлом.

Если бы она могла решиться, тотчас завела бы машину и уехала, но это сейчас невозможно.

Интересно, когда она стала рабой этой пагубной привычки? Почему она не в состоянии контролировать себя, как прежде, когда пила или употребляла наркотики лишь для того, чтобы вызвать состояние эйфории, почувствовать свободу, достаточную для встречи с духами? Она задает себе подобные вопросы только в такие минуты, как эта, потому что, в сущности, ответы ей хорошо известны. Воспоминания терзают ее, заставляют думать о том, о чем лучше было бы забыть навсегда. Алкоголь же придает силы и притупляет память.

Голова клонится все ниже, пока не оказывается на обтянутом мягкой кожей руле ее «порше» – удобная подушка для водителя! – она ждет, когда пройдет головокружение.

Крыша машины откинута, редкие капли дождя падают на кожаную обивку сидений, на ее обнаженные руки и выглядывающие из-под короткой расклешенной юбки голые бедра. Можно было бы вернуть крышу на место,– ты в состоянии это сделать, напоминает она себе, – но есть надежда, что дождь отрезвит ее и она сможет вести машину.

Она поднимает голову и смотрит на серое небо. Дождевая капля попадает в глаз. Она моргает.

– Линна?

Она пытается сосредоточить взгляд на мужчине.

– Линна, вам тут небезопасно находиться, – говорит он ей.

– Небезопасно? – Она вымучивает улыбку. Ей удается даже засмеяться, и это выглядит почти очаровательно. Улица действительно узкая, плохо освещенная и пустая. На витринах косметического магазина на противоположной стороне – решетки, но по крайней мере тут никто не сломает стул о ее голову. – Здесь, на улице, безопаснее, чем было внутри.

– Позвольте мне отвезти вас домой.

– Домой? – Это забавно, и она снова смеется. Но смех звучит жалко – натужно и отчаянно.

– Может, хотите кофе? Или поесть?

Он говорит так серьезно, что она начинает пристальнее присматриваться к нему. Мужчине лет тридцать пять или около того, он высокий, казался бы худым, если бы не широкие плечи. Мятая рубашка в клетку. Выгоревшие джинсы. Темные волосы. Тонкие черты лица – как у Карло! – и напряженный взгляд карих глаз.

– Я вас знаю? – неуверенно спрашивает она.

– Мы встретились неделю назад. Я видел вас здесь вчера и сегодня. Вы сказали мне, что придете.

– И вы знаете мое имя…

– Так ведь мы познакомились. Помните?

Она бросает ключи в углубление на приборном щитке и перебирается на пассажирское сиденье, голой кожей бедра ощущая влажную скользкую обивку и понимая, как высоко задралась ее юбка, но не делает ни малейшей попытки одернуть ее. Спинка пассажирского сиденья откинута, на ее лицо падают дождевые капли. Она закрывает глаза.

– Тогда поехали, – говорит она.

И в темноте Хейли – наблюдатель и летописец чужих жизней – переливается из собственного тела в…

Морган садится на водительское место. Он не может скрыть дрожи в руках. Сначала, увидев, как она входит в таверну, он даже почувствовал себя польщенным, решив, что она пришла на встречу с ним. Теперь он испытывает чувство вины оттого, что воспользовался ее состоянием, но отказаться нет сил.

– Как опустить верх? – спрашивает он, удивляясь, что вообще в состоянии говорить.

– Оставьте так.

Он повинуется. Машина трогается с места. Прозрачный туман окутывает их, лижет ее растрепавшиеся темные волосы, пропитывает влагой ее красную блузку, и ткань прилипает к груди, четко обозначая отвердевшие соски. Стоит лишь протянуть руку – и до них можно будет дотронуться. Учитывая позу – она полулежит, – можно даже подумать, что она этого ждет.

– Куда вас отвезти? – вместо этого спрашивает он.

– Домой.

– Домой?

Она называет адрес, который ему уже известен, и он медленно везет ее, мечтая, чтобы поездка не кончалась, чтобы она снова не ускользнула из его жизни в свою собственную, ему недоступную, он готов сделать все, чего бы она ни пожелала.

Но вот они подъезжают к дому, она достает из бардачка пульт дистанционного управления, и ворота открываются. Потом поднимается гаражная дверь и внутри загораются флуоресцентные лампы.

Как только машина въезжает в гараж, дверь автоматически опускается у них за спиной.

Она слишком быстро выходит из машины – он не успевает ей помочь.

– Как мне отсюда выбраться? – спрашивает он.

– Выбраться? Я думала, вы зайдете, – говорит она и проходит в дом через боковую дверь, прежде чем он успевает отодвинуть щеколду на двери в глубине гаража.

Теперь он видит ее в холле. Она стоит босиком, со склоненной набок головой – точь-в-точь маленькая девочка, которая опоздала домой к назначенному часу и крадется тайком, чтобы не потревожить родителей, прислушиваясь, спят ли они.

– Мой отец уехал на месяц, а моего брата… сегодня… нет дома, – говорит она, произнося слова медленно и очень четко.

До сих пор он думал, что она пьяна, но если так и было, то ее способность быстро трезветь почти неправдоподобна.

– Ваш брат?

– Я всегда мечтала остаться в этом доме одна, и вот когда случайно выпала такая возможность… нет, неправда – меня попросили остаться здесь, чтобы стеречь фамильные сокровища, это невыносимо. Здесь даже стены напоминают о прошлом, и их голоса слишком… навязчивы.

Она замолкает – ему нечего сказать.

Он уже бывал в подобных домах – величественных старых особняках. Необъятность комнат с обшитыми темным деревом стенами заставляла его чувствовать себя маленьким и беспомощным в замкнутом пространстве, словно он – микроскопическое существо – только что был зачат и уже увидел свой будущий гроб.

– Налейте нам чего-нибудь выпить, – говорит она, направляясь к раздвижной деревянной двери.

Он поспешно раздвигает перед ней створки. Бар находится у противоположной стены комнаты, обклеенной тиснеными обоями. В застекленной горке в полном беспорядке стоят бутылки и стаканы. С высокого потолка, словно огромные пауки, свисают две старинные бронзовые люстры. Под ногами – толстый обюссонский ковер с замысловатым узором по зеленоватому полю. Сколько же рук и сколько долгих часов понадобилось, чтобы все это создать?

– Мне все равно, что пить, – добавляет она.

Он наливает бренди. Приняв у него стакан, она направляется к лестнице.

– Идите за мной, – говорит она ему.

Он трогает ее за плечо.

– Подождите!

– Подождать? – Она оборачивается – одна нога уже на ступеньке, выражение лица озабоченное.

Почему он не может просто взять то, что ему предлагают? Ведь за последнюю неделю Морган так часто мечтал об этом, а теперь какое-то глупое ханжество мешает ему осуществить заветное желание.

– Вы знаете, как меня зовут? – спрашивает он.

– А если нет? – Она улыбается так, что он жалеет о своем вопросе; ему отчаянно хочется презреть гордыню и поцеловать ее. – Растрепанные волосы. Пронзительный взгляд карих глаз. Сильные руки. Настоящий пират – если таковые еще существуют. И зовут его Морган.

– Как вы узнали? – недоверчиво спрашивает он.

– Вы сами представились мне в прошлый раз. Что касается памяти, то это мой крест. – Глядя куда-то ему за спину, она спрашивает: – Неужели, если бы я не знала вашего имени, это имело бы какое-то значение?

– Не уверен, – отвечает он.

– Достоинство – такая редкая вещь. И такая приятная, – произносит она медовым голосом.

Ему хочется ударить Линну, поцеловать, сорвать одежду, отделяющую от него ее тело, и на руках отнести наверх. Но он лишь плетется за ней по лестнице в большую спальню, где на тумбочке у кровати под плафоном из розового стекла горит только одна лампа.

Она зажигает газ в огромном камине из белого мрамора, занимающем большую часть дальней стены. По стенам начинают плясать отблески огня, ее и его тени – он не отходит от нее ни на шаг, боясь потерять ощущение теплоты, исходящее от нее и от камина.

– Это то, чего вы хотели? – спрашивает она.

– Это лучше, – отвечает он и целует ее.

Ее одежда все еще влажная, он путается в маленьких, обтянутых тканью пуговичках на блузке. Она берет его руки в свои и отводит их, глядя при этом ему в глаза так пристально, что у него возникает мысль: а не боится ли она увидеть что-то другое?

– Садись, – приказывает она.

Он повинуется. Пока он наблюдает, как она сбрасывает с плеч блузку, расстегивает юбку и та падает на пол, жар камина высушивает его волосы и спину. Трусики – тонкая полоска черного кружева – тоже падают к ее ногам.

«Ну и что из того, что она знает мое имя? Я могу быть кем угодно, – думает он, – ей это все равно».

Шесть стаканов за сегодняшний вечер. Увидев, что она вошла в зал, он заказал еще один. Шесть стаканов. Для достойной эрекции – как минимум два лишних. Он может попробовать сделать то, чего она ждет, – взять ее настолько быстро, насколько она, судя по всему, желает, но вряд ли ему это удастся.

И тогда, как проникновенно поют певцы, работающие в стиле кантри, настанет конец истории Линны и Джо.

Нет, этого нельзя допустить, думает он, но уже целует ее ступню, и его руки медленно скользят вверх по изгибам ноги к бедру, а лицо утыкается в гнездышко черных волнистых волос, таких же, как те, что рассыпались по ее спине; он вдыхает аромат ее духов и запах мускуса.

Это оказывает магическое действие.

Его мужская плоть отвердевает, натягивая джинсы. Она сначала гладит его затылок, и у него по спине пробегает приятная дрожь, потом она хватает его за волосы, пытаясь одновременно поднять и отстранить его от себя.

Наконец он слышит ее прерывистое дыхание, всхлипывания, она умоляет его остановиться, он застывает и остается неподвижным до тех пор, пока, не в силах больше выносить прикосновения его губ, она не падает на ковер. Черные волосы, словно подушка, окружают ее голову и плечи.

– Пожалуйста… – шепчет она, умоляя его о том, к чему он и сам неистово стремится. Он выполняет ее просьбу и свирепо овладевает ею, удивляясь тому, насколько он тверд и как долго это длится…

Очнувшись от сна, Хейли не испытывала тошноты, как в первый раз. Вероятно, она начинала привыкать к путешествиям сквозь время, а может, дело в том, что на этот раз она проснулась сама – никто не помешал ей рассмотреть сон.

Но воспоминания о сне – если это был сон – оказались такими же живыми. И она вновь ощутила невыносимое волнение – как если бы ей, а не Линне, Морган продемонстрировал свое искусство; как если бы она, а не Морган, испытала ту одержимость. Она чувствовала себя выжатой и опустошенной, ее бедра были влажными.

Как и в тот раз, Хейли немедленно записала свой сон; потом, не зная, как справиться с тем, что с ней происходит – опять! – оделась и вышла из дома.

Минувшей ночью прошел дождь, улицы насквозь продувал холодный ветер, пробирающий до костей. Даже толстое шерстяное пальто, которое она предусмотрительно захватила с собой, не спасало.

Ей было тяжело думать, что холод – свидетельство того, что на дворе декабрь, что до Рождества осталось меньше месяца. В нынешнем году у нее не было никаких рождественских планов. Правда, родители, как обычно, проводили зиму во Флориде, и Хейли могла бы слетать к ним, если бы захотела, но она сомневалась, что они так уж огорчатся, если она этого не сделает.

Нет, решила Хейли. Она никуда не уедет из этого города.

На границе Французского квартала она повернула и направилась по Бьенвиль-стрит к реке, прошла мимо нескольких огромных отелей-бегемотов, в тени которых прятались окружавшие их старые здания. На улочке настолько узкой, что солнце никогда не касалось ее грязных тротуаров, она вошла в крохотный магазинчик, витрины которого были закрашены красной краской. Сделано это, судя по всему, было не для того, чтобы привлечь внимание, а для того, чтобы решившиеся зайти сюда покупатели чувствовали себя скрытыми от любопытных глаз.

Магазин имел форму буквы «L». Длинный проход был от пола до потолка уставлен полками со старыми книгами и видавшими виды фотоальбомами со снимками Нового Орлеана. В глубине, за занавеской из бус, отделявшей собственно магазин, располагалась комната, излучавшая ауру старинной магии и мифов, таких же темных, как континент, с которого они сюда перекочевали. Здесь, среди пучков сушеных трав и грубо раскрашенных масок, среди фрагментов костей животных, использовавшихся для ритуальных жертвоприношений, и набитых соломой кукол, встречала посетителей вудуистская жрица Селеста Брассо.

На этот магазинчик Хейли набрела в первую же неделю своего пребывания в Новом Орлеане. У Селесты тогда выдался свободный денек, и они посидели за прилавком, попивая кофе и обсуждая городские новости. С тех пор они время от времени встречались, Хейли заходила в магазин по будням, когда у Селесты было время поболтать. Она находила, что способность Селесты к сопереживанию действует на нее гораздо благотворнее, чем советы бесстрастных врачей, с которыми ей приходилось иметь дело.

– Входите! – пригласила Селеста, заметив, что Хейли неуверенно топчется за занавеской. – Расскажите мне, как идет работа над новой книгой и хорошо ли распродаются те, что уже вышли.

У Селесты была посетительница – старая женщина с угольно-черной кожей, которая, пряча в карман пакетик, приготовленный для нее Селестой, с любопытством взглянула на Хейли и, не произнеся ни слова, вышла.

– Что-то случилось. Видимо, не слишком приятное… вы выглядите озабоченной. Садитесь и расскажите, – предложила Селеста, указывая на стул. Кожа у нее была цвета кофе со сливками, но по сравнению с винно-красным лаком на ногтях руки ее казались почти белыми. Хотя Селеста приближалась к пятидесяти, ей можно было дать лет тридцать – двигалась она с изысканной грацией.

– Селеста, мне нужно, чтобы вы пошли со мной. В моей комнате на стене есть рисунок, старый рисунок. Я хочу знать, что он означает.

– Сейчас я не могу оставить магазин, но вечером приду. Однако это будет вам кое-чего стоить.

– Конечно, не беспокойтесь.

Селеста улыбнулась:

– Вы большая мастерица торговаться, дорогая. Но единственное, чего я потребую, – это чтобы вы угостили меня ужином в кафе на первом этаже вашего дома. Фрэнк – гениальный кулинар.

– Пять часов – не слишком рано для ужина? – спросила Хейли, представляя себе очередь, которая выстраивается у входа в «Сонину кухню» по вечерам.

– Семь – в самый раз. Я приду в шесть. Постарайтесь зарезервировать один из столиков в глубине зала, чтобы мы могли спокойно поговорить.

– Тогда я пока пойду и попытаюсь чем-нибудь занять себя до вечера.

– Попытаетесь? Вам нет надобности пытаться, – рассмеялась Селеста и указала на шнурок из сыромятной кожи, на котором висел амулет гри-гри, сделанный ею для Хейли и спрятанный, как было велено, под блузкой. – Согрейте его в ладонях, вдохните аромат и сосредоточьтесь. Тут же придет вдохновение.

Однако все было не так просто. Вдохновение действительно посетило ее. Но вот уже два дня Хейли испытывала странное ощущение. Даже стоя перед тем великолепным белым зданием, она не могла не думать о том, что Линна де Ну имела какую-то власть над ее душой. С тех пор как узнала историю этой женщины, она не могла писать ни о чем другом.

Прежде чем приступить к работе, Хейли развернула рабочий стол так, чтобы видеть рисунок на стене, затем отложила в сторону прежнюю рукопись – та ее больше не интересовала. Как обычно, она аккуратно переписала текст на дискету и спрятала ее в коробку, где уже лежали другие, после чего вернула коробку на место – на нижнюю полку стенного шкафа.

Обычно, если сюжет новой книги оказывался захватывающим, она делала копию и пересылала ее подруге в Висконсин. Это гарантировало, что никакие бедствия, включая пожар или потоп, не погубят ее работу. Вероятно, чуть позже, подумала она, с историей Линны и Джо Моргана нужно будет поступить именно так.

Прежде чем сесть за стол, Хейли проделала упражнение, которому ее научила Селеста. Аромат трав, находящихся в мешочке-амулете, – пряный и мускусный – оживил воспоминания о снах. Приблизительно час ушел на то, чтобы полностью слиться со своими персонажами. Слова лились потоком, и ее нисколько не удивило, что, воплотившись в Моргана, она снова испытала возбуждение.

– Линна, – прошептала Хейли, прочитав написанное, и – что было вовсе на нее не похоже – не изменила ни одного слова.

Следующий час она провела за чтением газетных статей, касающихся того убийства, желая удостовериться, что при первом, беглом, чтении она не упустила ничего важного.

Хейли сидела на балконе, нежась в последних теплых лучах заходящего солнца, когда – через полчаса после назначенного срока – из-за угла появилась Селеста. Оделась она, как всегда, так, чтобы обратить на себя внимание: на ней было широкое желтое шелковое платье и в тон ему – тюрбан. К ней подошел кто-то из пламенных адептов и стал на ходу о чем-то взволнованно рассказывать. Селеста шествовала безмятежно и величественно, полностью уверенная в своей магической власти. Хейли услышала, как она сказала:

– Мне нужно идти. – Вдруг Селеста схватила руку своего спутника обеими ладонями. – Делайте то, что я советую, и все станет по-прежнему, – произнесла она тоном, не допускающим возражений, и в следующий миг скрылась за дверью.

На пороге комнаты Хейли Селеста повела носом:

– Здесь пахнет плесенью. Нет, это нечто большее, чем просто сырость. Мне это не нравится.

Застарелый запах крови, подумала Хейли.

– Вот эта стена. – Она указала на рисунок.

Селеста изучала его с обычным спокойным интересом, а потом предельно просто объяснила его смысл:

– Змея – это, разумеется, зомби – символ Бога и непобедимости добра. Близнецы – знак силы. Здесь их не так часто встретишь, но на Таити они повсюду. Огромные фаллосы мальчиков – знак особой силы. Все ведь хотят сильных мальчиков, не правда ли? – Селеста приподняла бровь, подчеркивая двусмысленность сказанного.

– А подпись? – спросила Хейли.

– Я не уверена. – Селеста продолжала смотреть на рисунок, стараясь охватить его в целом, не отвлекаясь на детали. – Думаю, это мольба, но требовательный тон, в котором она выражена, пристал только жрице. – Она повернулась к Хейли и только теперь заметила копии статей, разложенные на столе. Замолчав, она несколько мгновений рассматривала фотографию Линны. – Я хотела спросить, кто автор этого рисунка, но теперь, кажется, знаю.

– Я не уверена, что это Линна де Ну.

– Она умерла здесь. Тут жил он. Теперь я припоминаю. Удивительно, как мозг блокирует неприятную информацию, – сказала Селеста.

Хейли приготовилась было пересказать историю, которую ей поведал Берлин, но Селеста ничего не спрашивала. Вместо этого она подошла к французскому окну, ведущему на балкон, отогнула край ковра и стала изучать пол под ним. Увидев, что пол мокрый, она покачала головой.

– Грозы налетают здесь так неожиданно, – объяснила Хейли.

Селеста нетерпеливо кивнула, вернулась к входной двери и, выйдя в холл, подняла ковер там. Послюнив палец, она провела им по пыльному полу, попробовала пыль на вкус, затем подошла к раковине, вымыла руку и вытерла посудным полотенцем.

– Вот все, что я могу сказать вам об этой комнате. Теперь мы можем поужинать и вы расскажете мне, почему какой-то рисунок и давнее убийство вас так завораживают.

Хейли сгребла исписанные странички и поспешила за Селестой вниз.

Как обычно, когда его ресторан посещала какая-нибудь местная знаменитость, Фрэнк Берлин порхал вокруг Селесты и громко повторял ее имя, ведя их через переполненный зал к заранее заказанному укромному столику. После изучения меню Селеста согласилась распить бутылочку вина на двоих и снова сосредоточилась на Хейли. Жрица задала вопрос, которого Хейли ждала:

– Если бы полицейские увидели эти рисунки, они догадались бы, что трагедия Линны – нечто большее, чем убийство из-за страсти, и посоветовались бы со мной или с кем-нибудь вроде меня. Как были спрятаны рисунки?

Хейли объяснила, что они были прикрыты обоями, причем сделала это таким деловым тоном, каким ни с кем другим говорить не могла.

Когда она уже заканчивала рассказ, появился Фрэнк Берлин с тарелками дымящихся крабов и чесночного масла. Ставя тарелки на стол, он услышал ее последние слова.

– Она ведь показывала вам свою стену, правда? – спросила его Селеста.

– Да, показывала, – ответил он и, робея под проницательным взглядом Селесты, нервно добавил: – Когда рисуешь на стене картинки-заклинания, чтобы отпугнуть змей, в то время как кто-то лежит рядом с тобой в постели, это до добра не доводит.

Селеста кивнула, взяла нож и одним быстрым движением вскрыла крабий панцирь.

– Если я вам понадоблюсь, позовите, – сказал Фрэнк, обращаясь к Хейли, и переключил внимание на другой столик, за которым какая-то старуха разглагольствовала о достоинствах его похлебки из моллюсков с крупой.

Стараясь не замечать монотонного гудения его голоса, Хейли описала свои сны, их ужасающую реальность.

Им пришлось прерваться, чтобы насладиться сомом, приготовленным на пару, с травами и пряностями, с гарниром из желтого риса и красных бобов. Когда с едой было покончено и Хейли протянула Селесте исписанные странички, руки у нее дрожали.

– Я никогда никому не даю читать сырую рукопись, но здесь не хочу ничего исправлять. Я боялась… – Хейли запнулась. То, во что ей нужно было теперь поверить, противоречило всему, что было для нее прежде неоспоримо.

– Вы боялись, что писательское мастерство исказит ваше видение. Понимаю. Это разумно, – кивнула Селеста и начала читать.

Хейли попыталась было кое-что комментировать, но была остановлена величественным жестом прекрасной руки Селесты.

– Я знала Линну де Ну, – сказала жрица, закончив чтение. – Она часто заходила ко мне в магазин, чтобы купить кое-какие травы или просто полистать книги. Она много знала и, насколько мне известно, участвовала в ритуальных действах здесь, в городе. Род де Ну связан с Гаити, этим, полагаю, объяснялся ее интерес к таинствам вуду. – Она вернула рукопись Хейли. – Я помню, как она выглядела, как двигалась. Ваше описание полностью соответствует моим впечатлениям.

– Но как это могло случиться?

– Как? – Селеста рассмеялась низким грудным смехом.

Молодая женщина за соседним столиком, проследив за взглядом своего спутника, посмотрела на Селесту через плечо долгим и гораздо более враждебным взглядом, чем допускают приличия. Как и Линна, Селеста привлекала к себе внимание. В отличие от Хейли ей, похоже, это нравилось.

– У каждой религии есть свое объяснение происходящему, – продолжила Селеста. – На самом деле вы хотите знать, почему это случилось именно с вами.

– Ну, допустим. Так скажите же мне это.

– Духи лоа способны завладевать душами мужчин и женщин, потому что обладают невероятной силой. Духи умерших не так могущественны. Но в те моменты, когда ваша защита ослаблена, – например, во сне, – они способны проникать в вас и уносить в свое прошлое. Такова природа вещих снов и того, что люди называют дежа-вю, а также ночных кошмаров, которые воплощаются в реальные трагедии. Я приду завтра, освящу вашу комнату, как это сделала она, и дам вам новый защитный амулет.

– Нет! – воскликнула Хейли, но, поняв, что своим отказом может оскорбить Селесту, поспешно добавила: – Если это просто духи, которые посещают меня во сне, я хочу, чтобы они приходили и впредь.

– Я не имела в виду духи Линны и ее любовника. Меня тревожит зло, которое пыталась отвести Линна.

– Если я замечу хоть какие-то признаки того, что мне нужна помощь, тут же пошлю за вами. Но в настоящее время я… – Хейли замолчала, она не могла найти нужных слов. – Я не хочу нарушать равновесие.

– Превосходно! – сказала Селеста, беззвучно похлопав в ладоши. – Для неверующей вы обладаете удивительным пониманием. И способностью к сопереживанию. Но пообещайте мне одно: если вам вдруг покажется, что Линна решает за вас, как вам себя вести и что делать, вы не станете обольщаться, будто способны ее контролировать. Приходите ко мне, и я помогу вам.

Фрэнк принес десерт – кекс и клубнику со взбитыми сливками.

– Вы собираетесь закрасить рисунок? – спросил он Хейли.

Хейли об этом еще не думала.

– Да, – ответила за нее Селеста. – Женщина, которая его сделала, мертва. От него больше нет никакой пользы.

– Вы действительно так думаете? – спросила Хейли, после того как Фрэнк ушел.

– Не доверяйте ему, – предостерегла Селеста. – Не доверяйте никому, кто знал хоть одного из них. И никому больше не рассказывайте о своих снах. В этом городе к таким вещам относятся серьезно. И если Джозеф Морган не убивал Линну де Ну…

Она не закончила свою мысль, но Хейли и без слов слишком хорошо ее поняла.

– Теперь Фрэнк будет ждать, когда я закрашу рисунок, – заметила она.

– Защита вашей комнаты уже взломана. Рисунки сыграли свою роль. Так что давайте закрашивайте.

Ни горячий душ, ни долгая прогулка, ни два стакана вина не помогли Хейли уснуть. Простыни казались такими прохладными и гладкими, что она сбросила ночную рубашку и лежала на кровати обнаженная, уставившись в вентилятор под потолком и надеясь, что мерное вращение его лопастей наконец усыпит ее.