Текст книги "Разочарованные"

Впрочем, я отвлеклась от темы. Моргана никогда не вступала в разговоры об инциденте в лодочном сарае. Казалось, ей, как и взрослым, совершенно не было дела ни до событий, которыми бурлила школа, ни до других учеников. Но в одно прекрасное утро она спасла Анжелику, произнеся всего три слова. Надо сказать, после того скандала Анжелика много чего слышала в свой адрес и всегда только дурное.

Ты же тогда выпила? Он явно тебя не понял. Не верю, что он на это способен, он такой милый. Наверняка ты была не так уж и против. Разве ты не искала с ним встречи? Ты все преувеличиваешь.

Лгунья.

Как ты была одета? В следующий раз будешь умнее. Зачем ты с ним танцевала? Зачем пила?

Обманщица.

Тебе даже лучшая подруга не верит. Все видели, как ты на него смотрела. На что ты надеялась? Сама же волочилась за ним. Тебе не стыдно? Ага, как же, девственницей она была. Уважать себя надо.

Потаскушка.

Не надо было пить. Не надо было так одеваться. Не надо было оставаться с ним наедине.

Шлюха.

В этой лавине упреков, замечаний, мнений, высказывать которые Анжелика никого не просила, она надеялась услышать хотя бы несколько слов поддержки, но никто их не произнес. Ни ее любимый учитель месье Фолле, ни ее мать, ни старшая сестра, ни лучшая подруга. Никто. А Моргана уже в том возрасте умела найти нужные слова. Она едва знала Анжелику, но однажды подошла к ней, когда та сидела на скамейке, посмотрела прямо в глаза и будто бросила ей спасательный круг:

– Я тебе верю.

Анжелика ничего не сказала в ответ. Можно было подумать, что она не услышала этих слов или даже не заметила присутствия Морганы. В школьном дворе стоял привычный шум: смех, разговоры, стук мячей о землю. Поколебавшись, Анжелика все же подвинулась, освободив место на скамейке, и Моргана молча села рядом. Позже Анжелика, уцепившись за это «я тебе верю», как утопающий хватается за протянутую ему руку, смогла выбраться из того колодца со скользкими стенками, в который она однажды упала, отойти от края обрыва, вскочить с уже вибрирующих рельсов и за несколько дней до своего четырнадцатилетия собрать-таки один за другим все осколки своей души, разбившейся вдребезги в холодном лодочном сарае.

Нынешнее время. Моргана

Моргана поставила стаканчик с кофе на бетонную ступеньку, на которой сидела, и прикурила сигарету. Вообще-то она давно бросила, но перед оглашением приговора позволяла себе несколько затяжек. Она наслаждалась выкроенной паузой, наблюдая за неторопливым ходом колеса обозрения, возвышающимся в конце пирса в приморском районе Гааги. Перед ней простирался огромный пляж, уходящий в рокочущее море. Оно здесь было зеленым, но не как на Лазурном Берегу или у греческих островов, а с коричневатым оттенком – такое на мечты не настраивает. Несколько безумцев до сих пор плавали в купальниках, серферы в гидрокостюмах бесстрашно бросались в накатывающие волны. Хоть Моргана и выросла на берегу Ла-Манша, но голландцам, которые почти круглый год плавали в холодном Северном море, она и в подметки не годилась. По сравнению с Гаагой Бувиль-сюр-Мер – это Мальдивы. Временные постройки ресторанов и баров, которые сооружали каждую весну, к концу октября уже разобрали, и промозглый ветер носился по опустевшему пляжу.

Она вздохнула. Сейчас вынесут приговор – и на нее посыплются просьбы дать интервью, комментарии, разъяснения. Надо будет отвечать на вопросы. Всегда одни и те же. Придется противостоять всеобщему непониманию, презрению, оскорблениям в соцсетях, терпеть плевки на ветровом стекле автомобиля, угрозы в адрес мужа и детей.

Моргана потушила окурок, допила остывший кофе и направилась к машине. В Международном суде Гааги она привычно прошла через два металлодетектора, чтобы попасть в зал заседаний. Там надела черную мантию и заняла свое место. С ней здоровались нарочито вежливо, скрывая негодование. Она долго шла к этому моменту. Месяцы допросов, судебных прений, заслушивания показаний и свидетельств о безжизненных искалеченных телах, затерянных в глухой центральноафриканской деревне, названия которой завтра никто и не вспомнит. Все ради того, чтобы обвинения сняли за недостаточностью доказательств, – именно за это она боролась. Потому что это ее работа. Потому что каждый имеет право на адвоката. Даже монстры. И адвокатом монстров, обвиняемых в геноциде, преступлениях против человечности, насилии и пытках, была она.

Позади нее обвиняемый ждал приговора. Месяцами он из своего бокса со скучающим видом слушал, как адвокаты, свидетели, потерпевшие перечисляли его преступления. Несколько раз он даже засыпал. Главные пункты обвинения Моргана знала наизусть: военные преступления и преступления против человечности, убийства, нападения на мирное население, грабежи, принудительная вербовка детей, обращение в рабство, изнасилования, пытки, нанесение увечий…

При этом выглядел он как обычный дедушка лет шестидесяти – с приветливым лицом, лысоватый, с брюшком. Безобидный и даже симпатичный. Рядом с таким можно было сесть в автобусе, ни о чем не подозревая и не опасаясь за свою жизнь. Глядя на своих подзащитных, Моргана каждый раз поражалась, насколько невинный вид может быть у самых жестоких преступников.

Несколько часов спустя у выхода из ультрасовременного стеклянного здания, окруженного декоративными водоемами, толпились журналисты. Моргана сделала глубокий вдох, на мгновение закрыла глаза и шагнула им навстречу. В конце концов она к этому уже привыкла.

– Почему вы всегда защищаете преступников?

– Потому что право на беспристрастное судебное разбирательство является фундаментальным. К тому же хотела бы напомнить, что всякий считается невиновным, пока не доказано обратное.

– Вы помогаете убийцам, насильникам и педофилам избежать тюрьмы. Это не мешает вам спать по ночам?

– Для меня обвиняемые – прежде всего люди. Моя задача – защищать их права, которые, давайте не будем об этом забывать, ничем не отличаются от ваших, и именно соблюдение права позволяет сделать наш мир более справедливым.

– Вы верите в невиновность вашего клиента?

– Вопрос не по делу. Я работаю не в полиции, я адвокат.

– А вы задумывались о жертвах? Об их семьях?

– Прошу прощения, мне нужно идти.

Она села в ожидавший ее черный автомобиль с тонированными стеклами и наконец выдохнула. Процесс она выиграла и была этим довольна. Она не сомневалась, что руки ее клиента по локоть в крови мирных жителей и детей, убитых ни за что, просто в ходе борьбы за чью-то власть. Тут и думать было нечего – Моргана разделяла общепринятое мнение. Одна надежда, что этот тип попадет, например, под грузовик. Если это случится, она скорее испытает удовлетворение, чем сочувствие. Злоба, ярость, естественный инстинкт мести просыпались в ней, как и в других. Но она знала: все это не имеет ничего общего с правосудием. Оправдание подсудимого за недостаточностью доказательств – не поражение судебной системы, а свидетельство того, что эта система работает.

У Морганы завибрировал телефон, она вынула его из кармана и прочла письмо, которое только что пришло на ее личную электронную почту.

Здравствуй, Моргана!

Надеюсь, у тебя и твоей семьи все хорошо. Я долго тебе не писала… Но тут Рене рассказал, что к нему приходила полиция, спрашивала о С. Я так и не поняла, с какой целью, может, возобновили расследование. Надо бы встретиться втроем: я, ты и Жасмин. Что скажешь?

Целую,

Анжелика

Моргана уставилась на экран, ей пришлось несколько раз перечитать письмо, чтобы понять его смысл. Настоящим провалом правосудия она считала не оправдательный приговор для реальных преступников, а ошибочно вынесенный обвинительный. Когда-то давным-давно она позволила отправить за решетку невиновного, а ведь могла поднять руку, сказать: «Подождите!» Хватило бы нескольких слов, чтобы спасти его, встать на сторону справедливости, о которой она сама твердила на каждом углу с раннего детства. Но она промолчала. Отвела взгляд. И с тех пор оплачивала этот долг.

Рабочие заметки

Дело Сары Леруа, 1999 год

Моргана и Анжелика теперь всегда садились рядом – в классе, в автобусе, в школьном дворе на переменках. Анжелика по-прежнему оставалась объектом всевозможных нападок, но в присутствии Морганы выносить их было легче. Эта девочка популярностью не пользовалась, однако сумела дать отпор, когда несколько раз в ее адрес летели грубые шуточки. Она отбрила своих недругов несколькими лихо подобранными ядовитыми фразами, которыми подняла их на смех и даже больно уколола. С тех пор в лицо ей больше гадостей не говорили, хотя за спиной по-прежнему обзывали ведьмой или лесбиянкой, потешались над ее нарядами, непослушными волосами и чудаковатыми родителями.

Когда Анжелика впервые пришла к Моргане в гости, она спросила:

– А твои родители знают?

Моргана сразу поняла, о чем она:

– Ты и только ты можешь решать, кому рассказывать о том, что с тобой случилось, и рассказывать ли вообще. Я никому ничего не говорила.

Анжелика кивнула в ответ. Произошедшее с ней Моргана никогда не называла, как все, инцидентом. Однажды, первый и единственный раз, она употребила слово, которое Анжелика не осмеливалась произнести, даже вполголоса, даже в мыслях. Изнасилование. Шокированная Анжелика, озираясь по сторонам в ужасе, что Моргану могли услышать, прошептала: «Не говори так». Это слово было опасным, оно пугало ее, оно не могло иметь отношения к инциденту в лодочном сарае. Изнасилование – это когда незнакомый дядька ночью на парковке с ножом к горлу, а потом полиция, суд, тюрьма. А у нее-то все было по-другому: старший брат друга перебрал с алкоголем и не принимал отказа. К тому же был до того вежлив, что на следующий день позвонил с извинениями за свою напористость. Мол, не знал, что это ее первый раз. Надо было предупредить, тогда бы он был нежнее. Подумаешь, синяки на руках – там, где он чуть крепче сжал. Ну и немного запачкались в крови и песке ее розовые хлопковые трусики – потом она сожгла их в той же кухонной мойке, что и портреты святых несколькими годами ранее. Нечего делать из мухи слона. Такое случается. Ведь именно так сказала его мать, когда разговаривала с ней.

Поэтому, оказавшись на пороге у Ришаров, Анжелика немного робела. Николь Ришар, мать Морганы, была женщиной нервного склада и вечно выглядела изнуренной. Но вовсе не потому, что не высыпалась, она была как бы уставшей с рождения, от этого мира, от жизни, от людей. Николь появилась в дверном проеме с сигаретой в зубах.

– А ты, наверное, Анжелика? – спросила она мягким голосом и запечатлела на щеке девочки ласковый поцелуй с запахом никотина. – Моргана отправилась за хлебом, через десять минут вернется.

– Простите, я пришла раньше времени.

– Никаких проблем. Хочешь воды или лимонада?

– Лимонада, если можно.

Через минуту Николь вернулась со стаканом в руке. Она села напротив Анжелики и принялась ее изучать, сощурившись и затягиваясь сигаретой. У нее были такие же, как у Морганы, светло-серые глаза.

– Слишком уж ты хорошенькая, непросто тебе будет в жизни, – вздохнула она. – Всех в тебе будет интересовать только внешность.

Анжелика поняла, что это не комплимент, но от смущения лишь поблагодарила и тут же почувствовала себя глупо.

– Я рада, что у Морганы появилась подруга, – продолжала Николь. – Ей сложно заводить друзей в школе, она чересчур умна для своего возраста, а тем более для девочки. Я переживаю, что она страдает от одиночества. А вы ведь подруги?

Анжелика сделала глоток лимонада и пожала плечами. Дружба – понятие относительное. В последнее время девчонки, начиная с Сары, были с ней гораздо более жестоки, чем мальчишки.

– Не думаю, что это дружба.

Николь удивленно подняла бровь:

– Почему ты так говоришь?

– У меня была лучшая подруга, мы дружили с начальной школы, и она предала меня.

– Это как же?

– Она сказала всем, что я лгунья, и перестала со мной общаться.

– А ты солгала?

Анжелика покачала головой.

– Нет, но она считает, что во имя нашей дружбы я должна была держать в тайне то, о чем рассказала.

Николь, слегка заинтригованная, ответила:

– Дружить не всегда просто, это правда, но Моргане ты можешь доверять, она надежная, и принципов у нее поболее, чем у всех моих взрослых знакомых, вместе взятых.

Анжелика поставила стакан на стол – лимонад без сахара был слишком кислым.

– Знаешь, – продолжила Николь, – тут ведь как… Девочек с пеленок учат вставлять друг другу палки в колеса. Вспомни сказки: Золушку тиранили ее сводные сестры, Белоснежку отравила мачеха… Обрати внимание, все эти женщины – ревнивые соперницы. – Николь взволнованно вскочила, уронив пепел от сигареты на ковер. – Причем соревнуются они не в великодушии или образованности, нет! С незапамятных времен нас заставляют соперничать в красоте, потому что самой красивой, той, что будет соответствовать некоему идеалу женщины (в сознании девочек такой идеал – сказочная принцесса), достанется главный приз.

– А главный приз – это что? – спросила Анжелика, увлеченная этим странным разговором.

Николь мягко улыбнулась:

– Право выйти замуж за прекрасного принца, рожать ему детей, мыть полы, бесплатно вести домашнее хозяйство, готовить еду и стирать ему носки. А лучший способ победить – это избавиться от конкуренток. И твоя подруга, которая больше с тобой не разговаривает, она как бы под гипнозом.

– То есть как под гипнозом?

– Ну, как будто заколдована. Все эти истории, поведение героев в книжках и в кино – ты их подсознательно впитываешь, они словно налагают чары, поселяют в тебе мысль о том, что другие девочки на самом деле никакие тебе не подруги и, если им придется выбирать между тобой и мальчиком, они всегда выберут мальчика, предадут и будут вечно держать соперницу под прицелом, оценивая твои поступки, наряды, внешность, как, например, это делают некоторые девочки в отношении Морганы: им не дает покоя то, что она другая, их пугает ее свобода…

Звук открывающейся двери прервал разглагольствования Николь.

– А вот и Моргана!

Раскрасневшаяся от поездки на велосипеде Моргана вошла в комнату и положила хлеб на столик.

– Мама тебе излагает свою великую теорию о соперничестве между девочками, да?

Но ей ответила Николь:

– Именно так. Представь себе, я пытаюсь вас защитить, поскольку слишком часто сама страдала из-за отсутствия женской солидарности.

– Да-да-да, женщина женщине волк, все под гипнозом, бла-бла-бла… Пойдем, Анжелика, ко мне в комнату.

Анжелика вошла вслед за Морганой в тесную комнатку под мансардной крышей, где увидела идеально заправленную кровать, и вообще порядок и чистота здесь контрастировали с остальной квартирой.

– Прости, у моей матери имеются теории насчет всего и вся. Свою идею о принцессах, мачехах и ведьмах она вворачивает при каждом удобном случае. У этого есть простое объяснение: когда ей было пятнадцать, ее отец ушел к лучшей подруге ее матери.

Анжелика уселась на кровать, размышляя над услышанным от Николь:

– Вообще-то логика в этой теории есть. Взять, например, меня и Сару.

– Тебя и Сару? Но здесь же другая история, разве нет? Вы соперницами не были, просто она почувствовала, что должна сделать выбор между тобой и своей семьей. Она смалодушничала, ей было проще поверить в то, что ты лжешь. Люди готовы верить во что угодно, если им так удобно в данный момент.

– Может, и так, но это тоже околдованность, только другого толка.

Моргана крутанулась на стуле рядом с письменным столом.

– Если все мы околдованы, то надо снять эти чары. И у меня есть идея!

Она порылась в какой-то коробке из-под обуви и вынула оттуда аудиокассету.

– Недавно я слушала радио NRJ и смогла записать вот это, почти полностью, секунд трех только не хватает.

Она воткнула кассету в магнитофон, нажала «play» и на вступительных аккордах, встав на кровати, торжественно произнесла:

– Я, фея Моргана, провозглашаю нас подругами на всю жизнь! Быть нам вместе в горе и радости! Поддерживать друг друга, невзирая на обстоятельства! Отныне и во веки веков! Заклинание произнесено! Властью, которой наделила меня великолепная, гениальная, единственная и неповторимая Милен Фармер, официально объявляю нас разочарованными.

– У слова «разочарованные» другое значение. Тут надо говорить «разгневанные», – заметила Анжелика, непроизвольно постукивая рукой в такт музыке.

– Как захотим, так и будем говорить. Не позволим указывать нам, какой смысл вкладывать в слова! – твердо сказала Моргана и стала подпевать: «Если должна уж я упасть, пусть полет будет долог. Только в безразличии обретаю покой…»[17]17
  Здесь и далее в этой главе цитируется текст песни Милен Фармер Désenchantée (фр. «Разочарованная»), слова Милен Фармер, музыка Лорана Бутонна, 1991 г.


[Закрыть]

– Не позволим указывать нам, какие значения вкладывать в слова, и создадим другой французский язык, язык Милен Фармер, – поддержала ее Анжелика.

Вместо ответа Моргана выкрутила регулятор громкости до максимума:

– «Все же я хотела б снова стать наивной. Но смысла уж нет ни в чем, плохи дела».

– Смысла уж нет ни в чем, это точно, – пробормотала Анжелика.

Но Моргана уже орала песню что было сил и ничего не слышала. Какое-то время Анжелика пялилась на подругу в замешательстве: такой она ее раньше никогда не видела. Моргана размахивала руками посреди идеально прибранной комнаты и во весь голос пела. На лице Анжелики стала расцветать улыбка: сначала робкая, как первый лучик солнца после долгих месяцев дождей, потом все шире и шире, пока она не озарила каждый уголок этой маленькой комнатки под крышей.

– Согласна, вступаю в твою секту разгневанных.

– Разочарованных, Анжелика, а не разгневанных! – перекрикивала музыку Моргана.

– Разочарованных, – еще громче вторила ей Анжелика, забираясь на письменный стол. – Мы разочарованные!

Моргана бросила подруге щетку для волос, Анжелика поймала ее на лету, поднесла к губам, словно микрофон, и стала подпевать, закрыв глаза и вытянув вверх руку со сжатым кулаком, как будто выступает на сцене:

Всюду хаос – я на дне.

Идеалы все обратились в прах.

Где же та душа, что поможет мне,

Мне, из поколения разочарованных?

Нынешнее время. Анжелика

Анжелика шла вдоль берега, впереди показался родительский ресторан. Она закрыла его на две недели в связи со смертью матери. Летом в заведении всегда было многолюдно, здесь вкусно готовили – Интернет был полон превосходных отзывов, но в остальное время, несмотря на нескольких завсегдатаев, оно прибыли не приносило. Вдобавок приходилось конкурировать с ресторанами Леруа, чей менеджмент был гораздо эффективнее, а Мари-Клер Куртен никогда не соглашалась поднимать цены – считала, что нельзя заставлять местных жителей круглый год платить непомерные суммы, которые могли себе позволить заезжие туристы в сезон отпусков. Под вывеской с облупившейся краской – надо бы ее обновить – Анжелика заметила две фигуры и арендованный автомобиль рядом с ними. Она пригляделась.

– А у нас гости, Оби-Ван, – тихо проговорила она.

По стройному силуэту и нетерпеливым движениям Анжелика легко узнала сестру, хотя та уже много лет непонятно почему с ней не общалась.

– Привет, – сказала, приближаясь к гостям, Анжелика.

– Привет, – ответила Фанни и наклонилась к Оби-Вану, одарив его куда более искренней улыбкой, чем сестру. – Хеллоу, дружок!

Оби-Ван, этот предатель, с удовольствием позволил почесать себя за ушками и даже радостно лизнул Фанни.

Анжелика кивком поприветствовала стоящую рядом с Фанни девочку и с интересом ее оглядела. Она сразу почувствовала к ней симпатию. Не из-за псевдобунтарского парижского стиля одежды. Будь она настоящей анархисткой – не стала бы покупать куртку с черепом от Zadig & Voltaire. Зато выражение лица у девочки-подростка было таким, словно она готова поджигать тачки без всякой причины и своим видом наверняка бесила Фанни.

– Привет, я Анжелика.

– Меня зовут Лилу, я падчерица Фанни.

Так вот почему они такие разные. Анжелика удивилась. Связать жизнь с разведенным мужчиной, к тому же обремененным детьми, – это было не похоже на Фанни. Теперь она, кажется, начала припоминать, что слышала от матери о существовании Лилу. Впрочем, кто знает, какой теперь стала Фанни?

– Ты толком ничего не объяснила про похороны, поэтому я решила повидаться с тобой. Можно войти?

Вместо ответа Анжелика достала ключ из-под цветочного горшка, стоявшего на подоконнике. Она привыкла хранить его там, потому что Мия постоянно забывала свои ключи. Анжелика открыла дверь, ведущую на второй этаж. После отъезда Мии, а теперь еще и после смерти матери квартира над рестораном казалась ей слишком пустой. Фанни сняла куртку, разулась и аккуратно поставила обувь под вешалкой, как они делали в детстве, чтобы не схлопотать оплеух из-за того, что натащили в дом песка на кроссовках. Ее лицо с правильными чертами обрамляли прямые осветленные волосы. Джинсы и розовый кашемировый джемпер выгодно подчеркивали фигуру. Фанни сразу направилась в кухню.

– Можно я сделаю кофе?

– Будь как дома.

Прозвучало весьма иронично, поскольку Фанни и так была дома. Анжелика подумала, не затем ли приехала сестра, чтобы продать ей свою долю квартиры и ресторана. Ведь денег на это Анжелике взять было совершенно неоткуда. Фанни остановилась на пороге кухни, не узнавая мебель с пластиковыми фасадами, которая в их детстве была коричневой.

– Мия все перекрасила два года назад, – объяснила Анжелика.

– Как у нее дела? Она будет на похоронах?

– Она учится на первом курсе медицинского в Лилле. Скоро приедет.

– А кто такая Мия? – поинтересовалась Лилу.

– Получается, твоя кузина, – ответила Анжелика.

Фанни кивнула, скользнула взглядом по гарнитуру нежно-голубого цвета, по белым стенам, надеясь увидеть под краской следы обоев семидесятых годов, коричневых с геометрическим рисунком, которые они ненавидели в детстве. Она совершенно не ожидала таких изменений.

– А вы… поменяли еще что-нибудь?

Анжелика достала три чашки.

– Иди посмотри, если хочешь.

Фанни вышла из кухни. Лилу сидела возле Оби-Вана и осторожно его гладила. Молодой пес лизнул ее руку – и хмурое лицо девочки просияло.

Анжелика достала из шкафчика кофе.

– Может, хочешь горячего шоколада или апельсинового сока?

Лилу, которая играла с Оби-Ваном, катая по кафельному полу тюбик своей гигиенической помады, подняла голову и в нерешительности сказала:

– Стакан воды, пожалуйста.

– У тебя каникулы?

Лилу взяла стакан, который ей протянула Анжелика.

– Меня отстранили от учебы.

Анжелика удивленно вскинула брови:

– Вот как? И за что?

– За мою карикатуру на одного придурка.

– Должно быть, вышло узнаваемо.

– Да, я неплохо рисую.

– А что он сделал?

– Странно, ты первый взрослый, кто меня спрашивает об этом. Он с самого начала учебного года называет мою лучшую подругу китаезой. Она его раз десять уже просила прекратить, а он, придурок, все не унимается. И вообще, моя подруга вьетнамка, а не китаянка, так что он вдвойне дурак.

Анжелика улыбнулась и еле сдержалась, чтобы не погладить Лилу по голове. Потом она включила чайник, который ей подарила на Рождество Мия, и сказала:

– Школа – настоящее сборище кретинов.

Лилу не могла не согласиться и улыбнулась в ответ, на сей раз искренне, открыто, как она только что улыбалась Оби-Вану.

– Это правда. Впрочем, здесь я на стажировке с ФК, то есть с Фанни, так что прямо сейчас мне туда возвращаться не надо.

– А что за стажировка?

– По журналистике, надо написать серию статей к запуску нового сайта журнала Mesdames, чтобы создать шумиху. Они будут о Саре Леруа, ты же ее знала?

Анжелика вздрогнула, пустая чашка выпала из ее рук и разбилась о кафель.

– Хватит об этом, Лилу! – вскричала вернувшаяся на кухню Фанни.

Чтобы скрыть свое замешательство, Анжелика вытащила из-под мойки веник с совком и принялась собирать фарфоровые осколки. Фанни и Лилу наклонились ей помочь.

– Не надо, а то порежетесь! – остановила их Анжелика упавшим голосом.

Она выбросила то, что осталось от чашки, в мусорное ведро и спросила:

– Что это еще за история? Так ты сюда не из-за похорон приехала?

– Разумеется, из-за похорон, но правда и то, что я должна написать для журнала статью о Саре Леруа.

Анжелика налила кипяток в чашку, где уже лежал фильтр-пакетик с кофе. Так странно слышать «Сара Леруа». Раньше говорили просто «Сара». После ее исчезновения фамилия стала неотделимой от имени, и просто Сарой ее больше никто не называл.

– Моя начальница знает, что я здесь выросла, и не оставила мне выбора.

– Ладно тебе оправдываться, – сухо прервала ее Анжелика. – Я знаю, работа для тебя всегда на первом месте. Честно говоря, я даже удивлена, что ты раньше не использовала эту беспроигрышную тему.

Анжелика поставила на стол две чашки кофе и заново наполнила водой стакан Лилу. Потом села за кухонный стол и сделала глоток. У кофе был вкус разочарования. А ведь в какой-то момент она подумала, что сестра приехала склеить осколки их отношений, приехала ради похорон, ради их семьи.

– В котором часу похороны?

– Отпевание в два часа.

– Скажи… а от чего она умерла?

– Рак гортани, развился за несколько месяцев. Она тебе не говорила?

Фанни в ужасе смотрела на Анжелику:

– Нет, конечно! Если бы я знала, что она больна, я бы приехала.

Анжелика собиралась сказать что-то, но передумала и произнесла другое:

– Она узнала о своем диагнозе перед тем, как поехать на день рождения к Оскару. Мне она сказала, что поговорила с тобой.

– Вовсе нет. Она показалась мне не совсем в форме, но…

Фанни в растерянности покачала головой. Она должна была почувствовать неладное, когда мама к ним приезжала, но ведь и мысли никакой не возникло. Фанни ни на секунду не оставляла ее наедине с Оскаром, и Мари-Клер осыпала ее упреками, мол, та ей не доверяет, что выглядело особенно смешно, если вспомнить, как она заботилась о собственных дочерях.

– В последний день мы повздорили… Я думала, раз неправа она, то ей первой и звонить. Эти несколько месяцев так быстро пролетели… Нам и раньше случалось ссориться, я и представить не могла…

Неожиданно для себя Фанни почувствовала, что ее глаза наполнились слезами. Анжелика вздохнула, оторвала бумажное полотенце от рулона и протянула сестре.

– Знаешь, она изменилась. Если бы ты видела ее с Мией, думаю, ты бы ее простила. Теперь-то я понимаю: она так и не призналась мне, что вы поругались. Время от времени она рассказывала мне новости, словно услышала их от тебя по телефону. Если бы я знала, что ты не в курсе ее болезни, обязательно бы тебя предупредила.

Фанни резко встала:

– Нам пора, встретимся на похоронах, – выдохнула она, – я так понимаю, что они пройдут на том ужасном кладбище у обрыва.

– Да что ты такое говоришь! Это кладбище чудесное!

Хотя это место было неразрывно связано с Сарой, Анжелика по-прежнему его любила. Она никогда не покидала Бувиль-сюр-Мер и надеялась, что однажды ее похоронят здесь, на вершине скалы, обдуваемой ветрами, с видом на море.

– До скорого, – бросила Анжелика, поскольку Фанни не удосужилась отреагировать на ее предыдущие слова.

Лилу последовала за мачехой, слегка махнув рукой на прощание. Анжелика приподняла занавеску на кухне, увидела, как сестра садится в машину, и вдруг ее захлестнуло знакомое чувство вины. Мать говорила, что регулярно получает весточки от Фанни, и Анжелика ей слепо верила. А надо было проверять, надо было предупредить сестру, когда мать положили в больницу. Честно говоря, ей это и в голову не пришло. Они очень давно не общались, и даже СМС о смерти мамы она отправила не сразу, а через несколько часов.

Анжелика опустила занавеску и принялась складывать чашки в посудомойку. Сейчас у нее не было сил думать об истории со статьей про Сару Леруа. Может, Фанни именно из-за этого сюда приехала, но попробуй ее разбери. Сначала полиция допрашивает старика Рене, теперь Фанни собирается опубликовать статью на эту тему в самом крупном женском журнале Франции… Немного поколебавшись, Анжелика неохотно достала телефон и набрала в строке поиска «Сара Леруа». Она отсортировала результаты, начиная с самых последних по времени публикаций, и быстро просмотрела первую страницу. Никаких свежих новостей. Если расследование и возобновлено, то информация о нем закрыта. Могла ли Фанни тем не менее о нем узнать? Анжелика вздохнула и сжала голову руками. Почему это всплыло именно сейчас! Когда-то у нее была возможность рассказать правду и снять с души груз. Но теперь она боялась реакции только одного человека – своей дочери. Способна ли Мия, которая всегда была ласковым и разумным ребенком, понять, почему ее мать двадцать лет назад сделала столь радикальный выбор?

– Мама?

Она так и подскочила. В кухне неожиданно появилась Мия. Погруженная в свои мысли, Анжелика не услышала, как вошла дочь. Она сжала в объятиях худышку Мию, зарылась носом в ее длинные, белокурые, отливающие солнечным блеском волосы и вдохнула аромат медового шампуня, которым дочь пользовалась с детства.

– Как ты, моя дорогая?

– Хорошо, а ты-то как?

– Нормально, милая, мы же знали, что это произойдет.

– Мне стоило сразу приехать, но у меня были экзамены и…

– Что ты, не переживай. Главное, ты успела на похороны. Я быстро переоденусь, и мы пойдем перекусим перед отпеванием, хорошо? Расскажешь, как прошли экзамены.

Мия согласилась, и Анжелика отправилась к шкафу за старым черным шерстяным платьем. Целую вечность она не носила ничего, кроме джинсов.

Рабочие заметки

Дело Сары Леруа, 1999 год

Жасмин Бенсалах познакомилась с Анжеликой и Морганой в школе между уроками. Тогда девочки еще не знали, что Жасмин – дочь новой домработницы семьи Леруа. Ирис уволила прежнюю за то, что она не пылесосила плинтусы. Моргана, Жасмин и Анжелика учились в разных классах, но у всех троих в тот момент оказалось по два свободных часа в расписании. У Морганы – потому что она упрекнула учителя математики в незнании его же предмета (и была права, но никого это не волновало), у Анжелики – потому что она вечно все прогуливала, у Жасмин – потому что учитель труда не любил арабов. И это был факт, не предположение. Он ей прямо так и сказал: «Я не люблю арабов, они занимают наши рабочие места, живут на пособие и бездельничают». Противоречие в его высказывании не ускользнуло от внимания Жасмин, но она промолчала. Вечером, когда она передала его слова родителям, отец сказал: «Работай больше других и докажи тем самым, что он неправ». Жасмин не понимала, ни почему она должна работать вдвое больше остальных, чтобы доказывать этому уроду что бы то ни было, ни почему она механически улыбалась, когда одноклассники, увидев ее в коридоре, всякий раз напевали «Аишу» Халеда, а ведь она терпеть не могла эту песню. Бенсалахи не подчеркивали свою бедность, не выставляли напоказ. В их семье часто говаривали: «Надо знать свое место в жизни». Они вкалывали с раннего утра до позднего вечера, платили налоги, пылесосили плинтусы, когда об этом просила хозяйка, и не жаловались. Единственной их целью было обеспечить достойное будущее детям. Иногда они мечтали, не особо веря в такую возможность, что их дети будут работать в офисе. Неважно, чем именно заниматься, главное – в офисе, это всегда лучше, чем мыть полы или горбатиться в три смены. Поэтому, когда один дальний родственник открыл транспортную компанию на севере страны, они уехали из пригорода Марселя, тем более что сами к тому времени уже три года сидели без работы. Несмотря на теплое солнце и соседскую взаимовыручку, на юге им казалось, что будущего у них нет, оно как будто забетонировано. И пусть в Бувиле им не хватало общения, но здесь, как и в Марселе, было море, а главное – у Ахмеда Бенсалаха был постоянный трудовой договор.