Текст книги "Восемьдесят четвертый 2.0"

– Ну, что скажешь? – хитро прищурился Майкл, когда Грегори умолк.

– Ментальная вакцинация? – Уин оценивающе вытянул губы, мелко повивал. – Да, это работает. Но разве нам не нужна достоверная информация для принятия решений? Если мы будем руководствоваться выдумками вместо фактов в своих действиях, не зайдем ли мы очень скоро в тупик?

– Там, где нужно, мы будем использовать достоверную информацию, а ментальные установки дадут нам вектор движения, – тут же возразил Грегори.

– Но по каким критериям вы будет определять, где использовать ложную информацию, а где – подлинные факты? И кто это будет решать? И как? И сможете ли вы в итоге отличить подлинную информацию от вымышленной? Не окажемся ли мы в плену потока симулякров, достоверность которых не сможем проверить?

– У нас есть в этой области наработки. Даже есть формулы на основании экспериментальных данных.

– Ваша методика – включение зеленого света на светофоре водителями, когда на самом деле для них горит красный. Смотрите, как бы вам самим не намотало кишки на кардан.

Уин поднялся.

А ведь Майкл когда-то был поклонником Пробуждения. Может быть, и ГГ тоже? Наверняка был.

5

После обеда Уин спустился в архив Министерства. Здесь хранились бумажные издания с того времени, как Министерство перестало переписывать историю на бумаге.

«Кто знает, может, скоро начнет», – усмехнулся Уин.

Низкое помещение с темными стенами, выступающими балками потолка и рядами одинаковых бледных ламп навевало на мысли о подземельях средневековья.

– У вас нет направления от начальства, – пробурчала старушка в закутке, но Уина к заветным полкам допустила.

У нее тут было настоящее гнездышко: удобная подушка на стуле, чайник и чашка на столе. Всякий раз, спускаясь, Уин приносил ей конфеты.

Пробуждение случилось двадцать два года назад, ранней весной. Тогда наверняка писали про Министерство Любви, и что там творилось. Уин шагнул к полкам с огромными газетными папками. Как странно, вот десятки, сотни газет, в мгновение ока они родились на свет в надежде на Возрождение, но так же быстро канули в Лету. Одни прожили несколько месяцев, другие – несколько лет, но почти все исчезли, задушенные безжалостной Сетью.

Уин вынул огромную картонную папку «Новой Таймс», выложил на стол в центре прохода меж стеллажей, стал листать желтые, готовые рассыпаться под пальцами листы. На фото было почти ничего не разобрать – в серых и темно-серых пятнах едва угадывались контуры зданий, лица людей. Но буквы еще держались.

«Падение преступного режима», «Нас морили голодом», «Секураты убивали людей на улицах», «Подвалы с крысами».

«Осколки министерства, которое всех ненавидело».

Он как будто споткнулся об этот заголовок.

Начал читать заметку и в который раз про себя отметил, что патетика после того как эйфория от происходящего спадает, смотрится на редкость убого.

Ага, вот и то, что он искал! «Мэтью Картер, Барри Линдон и Тиша Лиц нашли в подвалах Министерства огромный архив».

Он перестал пропускать фразы и стал читать подряд. Впрочем, читать было особо нечего.

«Охрана отсутствовала, все двери были открыты. Людей в этих подвалах распыляли, но их дела велено было хранить вечно. Архив содержал тысячи папок с делами людей, убитых Министерством. Весь архив был вывезен и сдан на хранение…»

Однако дальше ничего внятного – кем вывезен, куда и кому сдан. Опять пошли патетические заявления, что такое больше не должно повториться, люди раз и навсегда поняли, что из себя представляет режим Большого Брата.

Уин закрыл газетную папку и направился назад, в свою рабочую конуру.

Барри Линдон упоминал некоего Януса как главного. Перед именем Барри стояло только имя – Мэтью Картер. Не означает ли это, что Картер и есть загадочный Янус? А кто такая Тиша Лиц? Кажется, статья была подписана Т. Лиц. Тогда понятно, как туда врисовалась эта Тиша.

Поднявшись наверх, Уин пробил имя Мэтью Картера в связке с Янусом в Сети. И как ни странно, его выкинуло на страницу Мэтью. В ленте ничего особенного – реклама инструмента, которым торговал Мэтью, да еще предложение услуг электрика. На все вопросы «сколько стоит» следовали предложения писать в личку или звонить по указанному телефону. Фирма именовалась «Янус-гуд», эмблемой служило изображение двуликого бога.

Уин записал номер, и как только покинул здание Министерства после работы, сразу же позвонил.

– Мастер-электрик слушает, – отозвался низкий резкий голос.

– Я от Барри. Вы – Янус? – спросил Уин.

– У меня на странице написано Янус, зачем переспрашивать? Все прошлое я делаю будущим. Что еще? – не слишком вежливо отозвался тот.

– У меня есть портрет Лицинии, – брякнул Уин. – Из архивного дела.

Молчание. Довольно долгое. Уин даже спросил:

– Вы еще там?

– Что вам нужно?

– Архив Барри.

В этот раз Янус отключился.

6

В ресторанчик Уин явился за пятнадцать минут до назначенного времени. Новенькая белая рубашка, чисто выбрит, и даже одеколон – дорогой, утром купленный в модном магазине за совершенно мрачные деньги. Он ловил себя на том, что нелепо улыбается, и старательно стискивал губы, но губы все равно улыбались как будто сами по себе. Она придет. А почему нет? Ведь он – кавалер, сразивший блестящим ударом рапиры оскорбившего ее наглеца. Неважно, что дуэль была виртуальной – он победил, спас и защитил доброе имя своей дамы. Подробности дуэли опускаются. Главное – победа. Уин заказал бутылку вина, хотя и так уже начал хмелеть до срока: пьян веселящим и странным чувством победителя невиданного турнира. Невидимый шарф дамы сердца трепетал на ветру, повязанный выше локтя.

«А полное мое имя не Уинстон, а Уилфред», – решил он сообщить первым делом.

Он глянул на часы и похолодел – часы глядели на него мерзко разочаровывающе, нашептывая, что встречи не будет. Стрелки показывали двенадцать минут девятого. Десять мнут опоздания мог позволить себе любой. Двенадцать звучало как холодное «нет». Он решил упорствовать и ждать, становясь героем навязшего в зубах анекдота. Бокал вина растягивал еще минут пятнадцать. Она не придет – не стоит скрывать от себя. Он расплатился. Встал. И тут зазвонил телефон. Он вдавил кнопку ответа так, будто намеривался сломать несчастный аппарат.

Голос был мужской, незнакомый. Мягкий и даже приятный.

– Чаринг кросс госпиталь, – сказал голос, – приезжай.

7

Парень, что звонил ему, встретил его в приемном покое. Здесь, как и в любое другое время было полно народу. Люди ждали по два-три часа, просто потому, что в скорой принимали бесплатно. Было довольно чисто для бесплатной больницы, но стульев на всех не хватало, и многие в ожидании приема стояли, привалившись к стене, или сидели на полу. Резкий белый свет заливал длинный зал, никто не обращал внимания на входящих и выходящих.

– Я – Роджер Лионелл Невилл. – Молодой человек почему-то счел нужным изобразить даже что-то вроде поклона. – А ты как я понимаю, Уин?

– Уилфред, – не к месту и не тому сообщил Уин.

– Уин, – кивнул тот, не обратив внимания на уточнение. – Она во второй перевязочной. Просила тебе позвонить и сказать, что не сможет прийти.

– Что случилось? – Уин не узнал свой голос – слова застревали в горле, и звучали сипло, будто там, внутри, что-то треснуло.

– На нее напали. Какой-то тип ударил сзади по голове бутылкой, она упала. Подскочил, стал пинать ногами. Мимо проходил мужик со здоровым бобтейлом, пес рванулся, этот гад испугался и сбежал. А то уж и не знаю, как все было бы. Хотя бобтейл – очень ласковый пес и не страшный совсем.

– Ей здорово досталось?

– Удар по голове не очень сильный – волосы и шапочка смягчили. Даже сотрясения нет. А вот два ребра сломано.

– А ты ей кто, собственно? – запоздало цапнула кривыми зубками ревность.

– Брат, правда, всего лишь троюродный. Вообще-то мы недавно познакомились.

– Но она первому позвонила тебе, кузен?

– Нет, первому она позвонила Янусу.

Уин невольно вздрогнул, услышав это имя. Заметил Роджер это или нет, скорее всего, нет, потому что в этот момент из динамика грянул безликий требовательный голос, каким всегда делают объявления на вокзалах и в больницах: «Доктор Самюэль Флойд. Пройдите в четвертую смотровую».

– Я знаю, кто на нее напал, – заявил вдруг Уин.

– Знаешь, откуда?

– Это Джон Браун. Тот чел, что писал ее матери угрозы. Пусть заявит в полицию, скажет, что узнала нападавшего. Что он ее преследовал и вот напал.

– Полиция? – фыркнул Роджер. – Будут они такой фигней маяться? Убийства, и те их не волнуют, а такое? В лучшем случае примут заяву и положат в папочку. Да и не станет Юлия врать. Пойду куплю ей что-нибудь в буфете. Ее оставляют тут до утра.

Он ушел, а Уин подошел к перевязочной, экран на двери был спущен наполовину и перекошен. Он заглянул внутрь.

Юлия сидела на кровати и поправляла волосы. Рука вся была в ссадинах, и заклеена пластырем – видимо, во время нападения она прикрывала рукою лицо. Вот она опустила руку. И он увидел, как у нее прыгают и кривятся губы. Его стойкая смелая плакатчица плакала. От унижения, бессилия, не от боли – наверняка. Ему сделалось так неловко и больно, что он невольно ткнулся лбом в стекло. Она повернула голову на звук. Он отпрянул.

Не помнил, как выскочил на улицу, махнул рукой, подзывая такси, – они всегда тут дежурили на парковке. И садясь на заднее сиденье, автоматически назвал адрес – адрес Джона Брауна. Запомнил, заучил, можно сказать, пока составлял заявку на бан.

Как же темно на улицах, тьма, тьма кругом, тусклые желтые фонари повсюду, но ничего не освещают. Сеял мелкий дождь, сеял ночь и тьму, а в окнах полно света – город не спит, но и не живет, таится, ждет утра, как будто с рассветом придут перемены.

«Ну и что ты собираешься делать?» – запоздало спросил знакомый ехидный голос.

8

Был один случай давно, в детстве почти, он дрался. Бился почти что насмерть, и шрам на лице – с той поры. В молодости хочется доказательств, удар кулака рассматривается как весомый аргумент, где-то полгода ходил он на секцию по единоборствам – тогда было модно учиться самообороне, и наставников из Остазии в Лондоне было полным-полно, и каждый основывал школу, потом эти школы доказывали свое право на лидерство. Не скоро Уин понял: чтобы чего-то достичь в умении биться с оружным голыми руками, нужны годы и годы, и охладел ко всем этим модным боевым искусствам. Разве что поутру иногда вспоминал пару упражнений и направлял в неведомого противника удар, метя в старое зеркало. Так что сейчас он смутно представлял, что сможет сделать с этим Джоном Брауном. Уин в этот час казался сам себе Уилфредом Айвенго в тот момент, когда полуживой рыцарь после тяжелого ранения садится на коня, чтобы принять участие в судном поединке. Уин обожал роман и перечитывал его трижды, но этот момент незаслуженной победы ему казался фальшивым – в жизни так не бывает, слабый проигрывает, раненого добивают.

На каждого в Пипетке имеется досье, предоставленное ДС, обычно весьма неполное, но фото, адрес, и пару строк о лояльности там непременно есть. На аватарке у парня значится волк, но если судить по фото из досье, волчок не выглядел таким уж здоровенным, но и слабаком его тоже не назовешь. Надежда оставалась на тактику – на один-единственный удар. Чтобы с первого раза свалить, грохнуть на мостовую. А уж там пинать ногами, не давая подняться – как волчок пинал Юлию.

Эх, Огненный рыцарь, смелый на стене «Двойного поворота», придется тебе показать, на что же ты способен не в словесном турнире, а на равнодушной, залитой дождем мостовой, один на один с обидчиком. Он вдруг вспомнил Юлию на больничной койке, в синяках и ссадинах, и ярость накрыла душащей волной. Ярость – это на разогрев, а там что будет.

Выйдя из такси, он направился к нужному дому, не зная еще точно, как выманит волчка на улицу. Позвонить снизу? Зайти с кем-то в парадную и поджечь у двери газеты? Бесплатных газет и рекламного сора можно набрать возле почтовых ящиков – в каждом доме этого добра полно, а уж на крики «пожар» выскакивают все, находящиеся в сознательном и полубессознательном состоянии.

До нужного дома он так и не добрался – замедлил шаг, когда увидел этих двоих. Площадка возле мусорных баков, где сходились проезды соседних домов. Тачки вокруг ровным строем, единственный мутный фонарь в вышине. Обломки старой мебели, что не влезли в баки, старая обувь рядком, никому не нужная. Декорация нынешнего Ист-Энда для осовремененной постановки «Пигмалиона» в Национальном театре.

Один человек стоял на коленях, второй, высокий и широкоплечий, в кожаном пальто, нависал над ним. Тот, на коленях, прикрывал голову руками, опасаясь удара. И судя по его растрепанному виду, сползшим брюкам и выбившейся наружу рубахе, по мостовой его долго и безжалостно возили. Уин остановился.

– Не надо, я же не хотел, случайно вышло. Ну, размахнулся, ну, рука полетела. Ну…

Его бессвязную болтовню заглушил сильный и хрясткий удар. Уин стоял и смотрел, еще не понимая, что происходит, но осознавая свою причастность происходящему.

После удара парень приник к земле, скорчился в позе эмбриона.

– Вставай! – прорычал тот, что нависал над ним. – Ну, кому говорят!

Человек на земле не ответил – простонал что-то жалкое, тоскливое. Скорее, пропищал даже. Но не встал.

Человек ухватил лежащего за ворот, рывком поднял одной рукой и тут же погрузил кулак в живот. Отпустил. В этот раз человек распластался на мостовой и остался лежать неподвижно. Притворяется. Или нет?

Победитель внезапно повернулся и увидел, что они не одни. Уин стоял и не мог пошевелиться. Человеку было лет около сорока или даже больше, и что-то знакомое было в его лице. Где-то он его видел. Мутно, мельком, давно, и одновременно недавно. Мужчина оставил жертву и двинулся к нему, ускоряя шаги. Уин продолжал стоять недвижно. А человек уже поравнялся с ним и шепнул, проходя:

– Привет, Уин Спенсер.

А лежащий на мостовой завозился и стал подниматься. И тут Уин разглядел нашитую на рукаве куртки эмблему – черный волк с оскаленной пастью. Уин подошел и, примерившись, ударил встававшего ногой по голове – впечатывая его лицо в мостовую. Это было подло. Но ради Юлии он был готов даже на подлость. Решительно на всё.

В больницу он не стал возвращаться, уверенный, то Юлия не захочет его видеть. Вернее, не захочет, чтобы он видел ее такой, несчастной, изувеченной, некрасивой. Для нее это было слишком унизительно. Да, так всегда и поступают: первое, чего нас стараются лишить, – это гордости и чувства собственного достоинства.

Уин шел домой пешком, пытаясь остыть, в надежде, что жаркая ярость утечет в эти темные холодные проулки.

– Это должен быть я, – повторял он раз за разом, вспоминая жестокую расправу, учиненную человеком, которого он пытался изо всех сил вспомнить, но не мог.

Весь измокнув, доковылял он до своего дома. За забором на месте бывшего сквера выла собака. Внезапно повернувшись, Уин зашагал к дому Барри. Взбежал по ступенькам и стукнул в дверь кулаком. О времени он позабыл. Но дверь к его изумлению отворилась, не запертая изнутри на задвижку. Он вошел, включил свет. Все здесь было иначе, чем прежде: ни лежанки, ни ветхого комода и еще более ветхого стула. Три койки вплотную друг к другу, на них спали, укрывшись серыми армейскими одеялами, люди. Трое, а может и больше. Уин сдернул с крайнего одеяло. Это был азиат со стройки, спал он в грязном чуть ли рабочем, и воняло от него, как от скунса. Уин ухватил парня за шиворот и сдернул с койки.

– Где Барри! – прокричал он в часто мигающие спросонья глаза.

– Кто?

– Где старик, что здесь жил!?

– Он уех, уех своим, – забормотал работяга, и Уин понимал, что тот врет.

– К кому уехал? Куда?

– Не знам, никто не знам, – замотал головой парень, напрасно пытаясь вырваться.

– Я в полицию позвоню! Немедленно!

– У нас разрешение. Вот аренда! – Второй парень, проснувшись. Вытащил из-под подушки мятую бумажку в пластиковом файлике. – Здесь никого не было. Совсем никого. Великим небом клянусь, Любимым Братом клянусь, совсем никого.

Уин швырнул азиата назад на его жалкую койку. Возможно, парень и не виноват ни в чем. А может, и виноват, может эти трое вышвырнули старика из его квартиры и вселились самовольно, заплатив кому надо за справку. Обратиться в полицию? Ну да, эти выяснят!

Уин вышел во двор. Почудилось, что кто-то идет следом, тихохонько ступая. Он оглянулся. В темноте вспыхнули зеленые глаза и скрылись. Звук прыжка, топот мягоньких лапок по дребезжащей железной крыше пристройки.

Кто-то непременно займет наше место, весь вопрос – кто.

Глава 7

1

Придя домой, Уин налил себе полный стакан джина, выпил маслянистую жидкость, долго морщился, зажевывая корками, которые когда-то начинали свое существование в виде бутерброда, и завалился спать.

Ночью ему снился Ангел.

Берег моря, высокая эспланада, и сам он, стоящий на смотровой площадке. Он как бы глядел на себя со стороны. Ангел во сне был совсем не таким, каким он запомнился во время экскурсии и как его изображали на многочисленных плакатах. За бетонной эспланадой зияла черная ямина. Да что там ямина – пропасть черноты воистину космической. Там что-то крутилось и булькало, но что именно, разглядеть было невозможно. Из этой черноты вечного Эреба выплывали тончайшие черные плоскости, они то делались полупрозрачными, и тогда сквозь них проглядывали какие-то пейзажи – то смутно знакомые города, то переплетенные жгуты дорог, то прямоугольники заводов, с клыками огромных труб и пиками непонятного назначения башен. Эти стеклянные прямоугольники, тихо позвякивая и медленно поворачиваясь, плыли вверх, и лики городов, поселков и дорог на них то появлялись, то пропадали. Но эти странные стекла не могли затмить ослепительный пик фиолетового огня, что медленно тек вверх, превращаясь в сияющее копье.

– Началось, – сказал кто-то за его спиной.

И Уин проснулся от собственного крика.

Он спал одетым на кровати. И за окном что-то позвякивало, примерно так же, как в прерванном сне.

«Почему нельзя просто жить и быть счастливым?» – спросил себя Уин.

И сам себе ответил ехиднейшим тоном:

«Да потому что твоя работа в Пипетке – зло. А за зло всегда приходит расплата».

Он снова заснул, но его тут же разбудил звонок телефона. Не сразу он нашарил на стуле вибрирующий брикетик пластмассы.

– Беда у нас, беда, – зашептал в ухо дядя Бен. Его одышливый голос прерывался короткими всхлипами и кашлем.

– В чем дело? Отец? – сердце пропустило удар.

– В больницу увезли. Вот. Только что. И десять кредов взяли.

– Я приеду первой электричкой, – пообещал Уин.

Тут же вскочил и стал одеваться. Пожалел, что щедро сбросил креды на счет отца – сейчас можно было бы нанять машину до самой деревни, а не ждать поезд – первый будет только через полтора часа. Имевшиеся наличные стоило поберечь для больницы.

Город как пьяный не желал просыпаться поутру, бормотал что-то, шелестя кронами недавно распустившихся деревьев, шуршал шинами по влажной мостовой, авто проносились мимо. Не останавливались даже такси, пришлось бежать трусцой до метро в страхе опоздать на ту, первую, обещанную скорее себе, нежели строму Бену, электричку.

2

Отец лежал в той самой больничке, где самого Уина штопали когда-то после драки. Казалось, ничто здесь не изменилось со времен Большого Брата. Даже серая краска все та же на стенах коридора – только проплешин, изъеденных сыростью, сделалось куда больше, а потолок уже не серый, а какой-то рыжий от грязи.

На стульях вдоль стен сидели старики, выползшие из палат после утреннего обхода.

– Ричард Спенсер, знаете в какой он палате, – обратился к ним Уин, поскольку пост медсестры пустовал.

Один старик мелко тряс головой, будто постоянно кивал, второй испуганно посмотрел на Уина прозрачными водянистыми глазами и пробормотал:

– Не спрашивайте, не надо. – И спешно отвернулся, глядя в пол. Согнулся даже, чтобы не смотреть на Уина.

– Так вы знаете, где он?

– Я боюсь, – донеслось в ответ, и старик еще больше согнулся.

– Номер палаты?

– Я боюсь, – старик захныкал.

Молодой парень в белом халате шел по коридору с видом человека, совершающего моцион. Вряд ли врач – на кармашке халата даже не было бейджика, зато на шее висел стетоскоп. Глаза черные, навыкате, странно веселые, будто человек не в больнице, а на представлении в цирке.

– Ищу Ричарда Спенсера, – обратился к нему Уин.

– Могу измерить давление, – повернулся к нему парень. – Я всем измеряю давление. – Он снял с шеи стетоскоп, приложил к предплечью Уина. – Сто двадцать на сорок, нормальное.

Уину стало казаться, что никакого звонка от дяди Бена не было, Уин все еще спит, и больница ему снится в бесконечном кошмаре. Ощущение нереальности усиливал доносящийся откуда-то собачий лай на два голоса.

– Новичков кладут в последнюю палату, – пробормотал сгорбленный старик, проходя мимо и громко шаркая огромными спадающими туфлями. – В конце коридора налево. И еще туда кладут смертников.

– Спасиб… – отозвался Уин, провожая согбенную спину взглядом и втайне надеясь проснуться.

Но сон все длился и становился все безумнее. Заглянув в ближайшую дверь, Уин увидел лежащего на полу голого человека. Две тетки в грязных халатах обтирали его серыми тряпками от присохших фекалий. Одна из женщин подняла голову, встретилась с Уином взглядом рыбьих глаз. Но ничего не сказала и проложила тереть грязной тряпкой дряблую кожу.

Уин спешно отвел глаза и двинулся дальше по коридору.

Старик в нелепых тапках не ошибся: отца поместили у самых дверей в палате на четверых. Напротив двери – выход на лестницу и дверь в туалет, двери всегда распахнуты, и сквозняк заносит в комнатенку амбре отхожего места. Пододеяльник и простыни на продавленной старой койке отсутствовали. Принесенный поутру жидкий желтоватого оттенка чай остывал на тумбочке. Кроме этого чая, никаких свидетельств лечения не наблюдалось. На соседней кровати привязанный бинтами к железным кроватным спинкам тощий лохматый старик неостановимо просил пить. У окна мужчина с запрокинутой головой изредка громко всхрапывал, то ли спал, то ли задыхался. Измятая койка напротив пустовала. Больной сидел в кресле-каталке рядом, совершенно голый, овеваемый ветрами из коридора. В палате воняло мочой и пригорелой кашей.

«Камера смертников», – подумал Уин.

– А, это ты… – в глазах отца проблеском мелькнуло узнавание. – Не слишком торопился.

– Как тут? – Уин сделал усилие, чтобы пропустить едкое замечание.

– Дерьмово, не видишь? В прямом смысле. Обосрался, белье сняли. А этот вон там сидит – ему какой-то укол успокоительный сделали, он теперь овощем стал. И температура держится. Это они его так охлаждают. А вот тому пить не дают, потому что мочится под себя и вся спина в пролежнях.

Уин пошел искать врача. Обнаружил в ординаторской. Низенький, пузатенький, в белом халате, плохо сходящемся на животе, он сидел в кресле за столом и пил кофе. Перед ним стояла открытая коробка конфет. В ординаторской находилось два пса – раскормленных, коротколапых. Один лежал на старом диване, второй – ел из миски сырую говяжью вырезку, деликатес явно не из больничной столовой.

– Вам сюда нельзя, – пробормотал врач, не повернув даже головы.

– Я насчет Ричарда Спенсера. Что с ним? Инфаркт? Почему он не под капельницей? Или что там в таких случаях положено? Операция?

Медик повернулся, с хитроватой улыбочкой глянул на Уина.

– А ты собственно кто?

– Я – сын.

– А я думал – врач, так ты во всем лихо разбираешься. Может, и лекарства сам пропишешь?

– Я вас спрашиваю, почему его не лечат?

– Все, что нужно, он получает. Я смотрел снятые в скорой кардиограммы. Все в порядке. Инфаркта нет. Просто перегрелся на солнце. Можно его хоть сейчас выписать, а можно еще понаблюдать. Но ты понимаешь, палат у нас не хватает.

Уин понял намек, вытащил из кармана бумажку в двадцать пять кредитов и положил на стол рядом с коробкой конфет.

– Надеюсь, вы посмотрите кардиограммы еще раз.

Уин вернулся в палату.

– Я хочу домой, забери меня из этого концлагеря! – потребовал отец.

– Тебе лучше побыть здесь до завтра под присмотром, – отозвался Уин.

– Присмотр? О чем ты болтаешь? Да тут ночью ни одной живой души не докричишься. Можно кулаки о стену в кровь разбить, но никто не придет.

– Тебе надо немного полежать, и все.

– Хочешь, чтобы я здесь помер? Чтоб хоронить было удобнее?

Двадцать пять кредитов произвели свое действие, – в палате появилась медсестра с капельницей и штативом. Видимо, смятая бумажка помогла врачу внимательнее изучить кардиограмму.

– Вам капельницу назначили и укол на ночь, – радостно сообщила сестричка и со значением посмотрела на Уина, явно требуя своей доли.

– Чистое белье на кровать и завтрак, – сказал Уин.

Отдавать ни за что последние пять кредитов он не собирался.

– Да вы не расстраивайтесь, сейчас все будет, – пообещала сестричка и ушла за бельем.

– Я бы хотел умереть дома, а не в этой морилке, – сказал отец. – И потом, одно важное дело осталось.

– Завтра утром я тебя заберу, – пообещал он отцу.

3

Из больницы Уин вернулся без единого кредита. Но он знал, что отец держит деньги в старом томике «Гамлета», что принадлежал еще деду. Деньги в книге нашлись, причем Уин насчитал тысяча пятьсот сорок кредитов. Оказывается, при нищих своих доходах старики умудрялись экономить. Вернее, отец умудрялся. Дядя Бен всегда был на мели и у всех клянчил.

Получается, Уин мог и не отсылать отцу те двести кредитов – они просто легли на дно кубышки.

Уин отыскал клочок бумаги, карандаш и написал записку.

«Забрал свои двести кредов на экстренные расходы».

Он даже мысленно усмехнулся, предвидя мрачное недовольство отца и долгое обсуждение сыновней неблагодарности по вечерам у камина.

«О боги, да хватит оглядываться на себя со стороны! Сколько можно!» – раздражился Уин.

Он тут же нанял тракториста вспахать огород. Все тот же парень на ржавой развалюхе, что приезжал пару лет тому назад. Или больше? Время быстро летит. Тракторист взял аванс (как и в прошлый раз). Поначалу все шло хорошо – трактор прошел участок в одну сторону, развернулся и стал пахать вторую полосу, выворачивая влажный, жирно поблескивающий пласт. И тут что-то заскрежетало, старая машина дрогнула всем корпусом, дохнула вонючим драконьим выхлопом так, что поле заволокло сизым туманом, плуг криво пошел вверх, и из земли его будто вытолкнула могучая рука. Подойдя, Уин увидел металлический ящик – плуг, зацепив крышку, наполовину вывернул сундук из земли. Открывшись, железный короб обнажил чрево, набитое картонными папками. Тракторист выскочил из кабины, и вдвоем они кое-как освободили стальной ящик из земельного плена. Заглянув в образовавшуюся яму, Уин увидел боковую стальную стенку соседнего ящика, потом пласт земли нехотя сполз вниз, и обнажилась черная влажная крышка.

Уин спешно вытащил из кармана несколько кредитов и отдал трактористу.

– Уезжай, – приказал кратко.

Тот сунул деньги в карман, пробормотал что-то про чокнутых городских и убрался с участка.

Вытащив из чрева ящика несколько папок, Уин побежал к дому.

Даже беглого взгляда на эти рыжие картонные папки было достаточно, чтобы понять: перед ним архив. Тот самый исчезнувший в годы Пробуждения архив Министерства Любви.

Он все время был здесь, рядом, под ногами! Лежал годами в земле!

Уин отыскал в кладовой старый походный рюкзак и набил его папками под завязку. Остальное содержимое ящика перенес и спрятал в кладовке – ящик был безнадежно испорчен и назад зарывать его было уже нельзя. После этого Уин вернулся на поле и зарыл образовавшуюся яму. Потом заровнял граблями следы механической пахоты.

Дядя Бен, как всегда, сидел перед телекраном с журналом руках.

– Мне надо срочно уехать, – объявил Уин. – Сможешь забрать завтра утром отца из больницы?

Бен посмотрел на него непонимающим взглядом – он всегда так смотрел, когда речь заходила о каком-нибудь поручении.

– Всего-то зайти в больницу утром, взять назначения, купить лекарства, вызвать машину…

Бен продолжал непонимающе моргать:

– Вы там в городе совсем бездельниками сделались. Все на нас выезжаете.

– Я все сделаю, – вмешалась тетка.

Он протянул ей двадцать кредов.

– Мало, – заявила та.

Он хотел огрызнуться, но добавил еще десятку.

«Круговорот кредитов в природе», – прокомментировал по своему обыкновению.

Сеть постепенно превращает нашу жизнь в непрерывный комментарий к поступкам, своим и чужим.

4

Все дорогу назад, домой, Уин обдумывал, что будет делать с найденными папками. Целые жизни, ужатые до двух листков бумаги и картонной обложки. Убитые и забытые. Как не позволить всем этим Грегори и Майклам умертвить их повторно? Ведь это так просто – бросить папку в огонь, и все; нет и не было никаких распыленных. Не было пыток, мучений, приговоров, и людей этих на земле тоже не было. И будет толстый Фредди кричать, что это преступники, воры, казнокрады. Спасти, сохранить, если не жизнь, то имя. Но как?

Имя…

«Что попадает в Сеть, остается там навсегда», – мелькнула внезапно мысль.

А ведь верно! Виртуальность – это наш не убиваемый козырь. Инфа течет по Сети то бурными потоком, то слабыми ручейками, с сайта на сайт, как река с одного порога на другой. Капли из реки никто не сумеет извлечь. Это все равно что черпать воду ситом. Уин Спенсер как новоявленный бог информации даст убитым новую вечную жизнь в Сети. И никогда уже никто не сотрет их имена.

Нужен всего лишь свой сайт.

Девятый легион[3]3
  Девятый легион – IX Испанский легион, создан во времена Юлия Цезаря, принимал участие в Галльских войнах и в Гражданской войне. В начале императорской эпохи легион участвовал в Кантабрийских войнах Августа в Испании, где и получил свое название «Испанский», затем легион перевели в Паннонию. В 43 году н. э. Девятый легион вошел в состав армии императора Клавдия, которая вторглась в Британию. После завоевания Британии постоянный лагерь легиона располагался в Линде (современный Линкольн). В 60 году н. э. молодой и безрассудный командир Легиона Квинт Петилий Цериал привел четыре его когорты в засаду бриттов – участников мятежа Боудикки. Когорты были уничтожены, но Цериал с отрядом конницы сумел вырваться из засады и спасся. Однако после этого Девятый легион не был расформирован – напротив, в него направили две тысячи солдат с Рейна, что, скорее всего, доказывает, что, несмотря на поражение, римляне сражались доблестно. Позднее легион был переведен на север в Эборак (совр. Йорк), а оттуда после 108 г. н. э. еще севернее – в Карлайл, где он и оставался до своего исчезновения. Предположительно, легион был полностью уничтожен вместе со вспомогательными отрядами летом 122 года Каледонскими племенами. Девятый Испанский исчез бесследно – никаких упоминаний о нем больше с тех пор не встречается. Необычайно известным легион стал благодаря роману Розмари Сатклифф «Орел Девятого легиона». По материалам книги: Стивен Дандо-Коллинз «Легионы Рима».


[Закрыть]. Название пришло сразу. Во времена Большого Брата многие погибли и пропали, неведомо как и где – сгинули, как Девятый Испанский легион в диких лесах во времена античности. Уин, конечно, не спец, но сайт состряпать сумеет. Вот только выходить в Сеть с собственного адреса было самоубийством: наверняка друзья по Пипетке тут же устроят проверку и расшифруют коллегу за пять минут. Первым делом побегут к Майклу с заявкой на бан, а потом раскопают, кто же на самом деле продирается сквозь дебри прошлого, извлекая на свет архивные дела. Что с ним в этом случае сделают, Уин представлял весьма смутно. Выгонят с работы – это в первую очередь. А что потом? Официально никаких мер принять не могут. По закону не могут. Но когда они соблюдали закон?

«Ты же собирался уйти из Пи-Пи! – напомнил ехидный голос. – Так чего ты боишься?»

«Не боюсь, просто не хочу, чтобы паблик умер в час своего рождения», – возразил он сам себе.

И тут его осенило! Надина квартира! В которую так и не явились мастера. Ведь там же есть Сеть! Должна быть.

Уин вышел из автобуса на две остановки раньше, купил дешевый компик за наличку, реквизированную у отца. Домой возвращался в обход – не раз чудилось, что за ним следят, время от времени Уин ускорял шаг и натягивал лямки рюкзака, будто тем самым сам себя подгонял. Заглянул к себе лишь для того, чтобы взять все потребное: Надины ключи, блок памяти с прежними наработками, «никон» старика вместо сканера, после чего поднялся в верхнюю квартиру.