Текст книги "Девять граммов пластита"

ЧЕГО ХОЧЕТ ЖЕНЩИНА – ТОГО ХОЧЕТ БОГ

Арслан остался на чердаке один. Он чувствовал себя растерянным. Он даже не слышал, как и когда ушли его соседи – этот русский недоносок Серега и выпендрежник Стив, который только и умеет, что распоряжаться. А сам небось ни одной бомбы не взорвал реальной, такой, чтобы после взрыва на камнях и деревьях остались лохмотья вражеского мяса. Сопляк. Не мужчина.

Мужчина. Для Арслана это был единственный возможный комплимент. Быть мужчиной являлось целью и смыслом существования. Так повелось из века в век. Он помнил рассказы деда, помнил наставления отца: «Можно все, только надо оставаться мужчиной. Всегда и при любых обстоятельствах». Первое слово, услышанное Арсланом, было «мужчина». «Ты мой маленький мужчина», – шептала ему мать. «Ты мужчина, терпи», – говорила бабушка, когда он падал с дерева или прибегал с разбитой коленкой.

Мужчина не должен плакать. Мужчина не может быть слабым. Мужчина держит слово, если он дал это слово своим.

«Свой» – второе ключевое слово. Как и почему надо отличать своих от чужих, Арслану втолковывали с детства. Своему можно верить, чужому нельзя, у своего нельзя украсть, своего нельзя убить. Эти заповеди не имели никакого отношения к традиционным: «не укради», «не пожелай жены ближнего», «не убий». Специалист по этнопсихологии первобытных народов сказал бы, что моральные установки Арслана восходят к эпохе военной демократии, когда выжить можно было только вместе, когда слово «чужой» и уж тем более слово «другой» заменяли понятие «враг». В те достославные времена молодежь, чтобы добиться уважения, ходила в набеги на соседей. Уважение измерялось количеством отрезанных голов, угнанных овец и лошадей. Добытое в бою богатство тратилось на пиры для соплеменников, что тоже способствовало укреплению авторитета. И было святое правило – для своих одно, для чужих другое. Так было в Шотландии и в отрогах Гималаев, так было на среднеевропейских равнинах и за Дунаем. Всюду было. Кое-где осталось.

Если бы Арслан услышал эти высокоумные рассуждения этнопсихолога, он, скорее всего, обиделся бы, прежде всего потому, что его назвали первобытным. Он учился в школе и помнил картинку из учебника истории: возле костра греется веселая первобытная семья – мама, папа и детеныш, все трое с ног до головы покрыты шерстью, лбы скошенные. Зачем же так называть Арслана? Незачем. И вообще, зачем вести длинные беседы, рассуждать и сомневаться, когда следует действовать?

Именно поэтому Арслану скучно было учиться и нравилось воевать. Вот и здесь, на этом дурацком чердаке в дурацком городе, он страдал и маялся, и уроки надменного Стива ничуть его не развлекали. Он приехал, потому что так велел командир, приказы которого надо выполнять. А дело было всего лишь раз, когда человек, которого идиот Серега называл хозяином, распорядился подчистить концы. Две недели бездействия и два часа дела. КПД для мальчишек. Арслан же – мужчина с рождения.

Исчезновение Стива и Сереги его ничуть не обеспокоило. Нервничать, переживать, подозревать? С какой стати? Будет реальный повод для беспокойства, тогда и надо снимать проблему. Все остальное – рефлексия.

Разумеется, Арслан так не думал, он и не ведал, что есть такое слово – «рефлексия». Он просто жил по этим правилам. Арслан встал, оделся, сделал чай и лег обратно, уже одетый. Если нельзя действовать, надо отдыхать. Первая заповедь на войне.

Отдыха не вышло. Кто-то постучал в дверь.

Следуя строгой инструкции, Арслан должен был затаиться и сделать вид, что чердак пуст. Но стучавший знал условный сигнал. К тому же Арслана бросили без объяснения причин, что тоже противоречило инструкции. Зачем же отказывать себе в небольшом развлечении? Арслан пружинисто вскочил с узкого дивана и открыл дверь.

На пороге стояло именно развлечение. Давешняя девица в черных колготках и черной коротенькой юбке, открывающей довольно увесистые ляжки.

– Привет? Не скучно?

– Не знаю. – Арслан отступил в глубь комнаты, приглашая девушку войти.

Она воспользовалась приглашением – продефилировала туда-сюда два раза, покачивая бедрами. Ступала медленно, провоцируя атаку. Уставший от безделья Арслан, не раздумывая, атаковал. Начал с разведки боем – схватил неугомонную барышню за плечи и притянул к себе. Она улыбнулась и обвила его шею руками. Далее все шло как по маслу. Быстро, споро и без сантиментов. Черный с серебром свитер Риты полетел в сторону, потом она, поиграв бедрами, скинула юбку, чем довела Арслана, не видевшего женщин больше двух недель, до полного исступления. Что было дальше, он помнил не четко, но ему понравилось…

– Ты чудо. – Рита крепко поцеловала Арслана в губы и отодвинулась. Он не ответил. Никак не мог отдышаться. Арслан не был женат, родители сказали: «Молодой еще», но женщины у него были. На войне всегда есть женщины. Он воевал уже четыре года. Но умелое Ритино тело так не походило на распятые тела дрожащих от ужаса пленниц, да и добровольные подруги воинов ничуть на нее не походили. Те отдавались быстро и деловито. Их было мало, оголодавших мужчин много, так что работали по схеме «скорей-скорей». Рита же оказалась совсем другой.

Ее худое и одновременно пышное тело радовалось, она шла навстречу соитию, как паломник идет в Мекку, зная, что в этом прощение, что так и только так он сможет обрести полноту бытия. Лишь сейчас Арслан понял, почему командир их отряда никогда не участвовал в круговых изнасилованиях. Он мог приказать – «на круг бунтарку», но сам – никогда. Он не делал этого, потому что знал, каким должно быть женское тело, которое обнимает мужчина. Круг – это забава для прыщавых мальчишек. Арслан вдруг осознал, что только сейчас стал мужчиной. Он даже зауважал эту женщину, раскинувшуюся на застеленном коричневым одеялом диванчике, зауважал сердцем, понимая умом, что уважать ее нельзя. Нельзя уважать ту, которая отдалась незнакомому мужчине легко и без принуждения. Хотя отдалась ли? После ошеломивших его ласк Арслан не мог сказать, отдалась ли ему Рита или, наоборот, взяла то, что ей понравилось.

Девушка, кажется, угадала, о чем он думает. Она улыбнулась и расправила плечи так, чтобы грудь казалась выпуклой. На смуглых бедрах заиграли тени.

– А ты забавный, малыш… Или уже не малыш?…

Она с первого выстрела выбила десятку, попала в яблочко. Взрослым, именно взрослым почувствовал себя Арслан после встречи с ней. Он, с малолетства считавший себя мужчиной, сознавал, что мужчиной на все сто не был. Видно, о чем-то не рассказывал дед, о чем-то умалчивал отец и не хватало чего-то в рассказах матери.

Арслан не стал отвечать. Но Рита не успокаивалась:

– Скучаешь здесь?

На этот вопрос он ответил:

– Не то чтобы очень. Но дел мало…

– Слушай, помоги мне в одном деле! – Рита моментально оживилась. – Тут надо взорвать кое-кого!

– Я? С какой стати?

Неуловимый поворот головы, длинные черные волосы упали на грудь Арслана.

– Не знаю… Просто так. Я и сама могу, но у тебя получится лучше.

Правдивость ее слов не вызывала сомнений. Арслан знал, что такая женщина сама может все. Еще он был уверен, хотел быть уверенным в том, что у него, у мужчины, получится лучше. И легкомысленный оборот «просто так» тоже сработал.

– Я не могу отсюда выйти.

– Ерунда, у меня здесь машина, а дом, который надо рвануть, в пятнадцати минутах езды. Никто не заметит. Леча уехал минимум на два часа. Успеем и уехать, и вернуться. – Рита по-кошачьи, лениво и соблазнительно облизнулась.

Арслан уже знал, что согласится, но все же решил уточнить:

– А зачем тебе это надо?

Глаза Риты заволокло пеленой злобы, такие глаза бывают у кровников. Впрочем, через секунду она опять стала ленивой, медлительной соблазнительницей, так что ответ прозвучал странно:

– Я их ненавижу!

Длинные руки обвили Арслана, пальцы впились в плечи, животом он почувствовал тяжесть ее бедер.

Время опять остановилось. А потом… потом он послушно встал, оделся, спросил, что, собственно, она хочет взорвать, и, покопавшись на кухонных полках, нашел все необходимое. Он подчинялся, не спрашивая, кого и почему Рита так ненавидит, даже не стал уточнять, какой национальности эти люди.

В конце концов, не все ли равно, раз они отсиживались здесь, пока он был там? Раз они могли гладить эту нежную кожу, целовать мягкие губы, сжимать твердые соски, в то время, когда он… Арслан, не склонный к самокопанию, не стал додумывать, чем он в то время был обделен. По большому счету он всегда ощущал полноту жизни и ценил это ощущение, но тут вдруг решил, что его обокрали, а потому надо сделать то, о чем просит эта распутная девица. Гордый Арслан сделался послушным и гордился этим!

В чем причина – в долгом воздержании или в злости, накопившейся за недели унылого безделья? Или Рита же сумела отыскать кнопочку, скрытую в сердце каждого, кто умеет и привык убивать, – нажмешь ее, и закрутились колесики? Бог весть!

Пока они ехали к Ритиным врагам, Арслан расспрашивал ее о технических подробностях грядущей акции. Заказчица отвечала толково. Она действительно все прекрасно придумала.

Рита отвечала на вопросы с удовольствием, а попутно с не меньшим удовольствием размышляла о влиянии тестостерона на мозговую деятельность. Нет ничего проще, чем обвести вокруг пальца мужчину, слишком сконцентрированного на собственной «мужчинности». Она не раз имела возможность в этом убедиться.

ОПЯТЬ ПЛАСТИТ

Проспать сутки не получилось. Как и следовало ожидать, их разбудил телефонный звонок. Наглый и пронзительный. Лизавета проснулась не сразу, какое-то время она надеялась, что трезвон, так здорово вписавшийся в ее сон, прекратится сам по себе. Снился ей почему-то банк, где она работает клерком и где у нее бурлит роман с начальником отдела, роман, наполненный нежностью и поцелуями, которым мешают нудные клиенты, постоянно хватающиеся за телефон, чтобы справиться о состоянии своих счетов. Трезвон не прекратился. Лизавета заворочалась, натягивая одеяло на плечи, а потом все же решилась дотянуться до телефона.

– Алло…

Вместо ответа шумное дыхание, потом скрежет и странная фраза:

– Ты еще спишь, а время идет. Советую в час быть на работе…

Лизавета автоматически глянула на стоявший рядом будильник: ровно полдень. Значит, она спала не больше четырех с половиной часов. Говорила женщина, и голос показался Лизавете знакомым. Не слишком, а чуть-чуть. Она уже слышала этот голос. Память на голоса у нее была превосходной. Но это память специфическая, а вот с памятью вообще у нее что-то случилось – Лизавета никак не могла вспомнить, помирились они вчера с Сергеем или нет. Его длинный рассказ о приключениях хакера в банковских сетях она не забыла, а что было дальше? Картинка с пламенными поцелуями всплыла в памяти не сразу. Лизавета посмотрела на правую руку, ту, в которой держала телефонную трубку. На безымянном пальце – кольцо. Уж его-то она точно не надевала в здравом уме и твердой памяти.

Давыдов проснулся раньше нее, но заговорил, только когда Лизавета положила трубку.

– Кто это?

Лизавета посмотрела на вытянувшегося рядом Сергея:

– Ты, оказывается, спал, а обещал исключительно баюкать и помогать в трудную минуту. Это что за самодеятельность? – Она коснулась кольца.

– Все мы лгуны, хвастунишки и нахалы, ты разве не знала? – хихикнул Сергей и моментально посерьезнел. Мгновенные перепады настроения были неотъемлемой частью его обаяния. – Так кто это звонил?

– Некий доброхот. Вернее, доброхотка. Посоветовала сходить на работу.

– Тогда я пошел варить кофе…

– Погоди, я вовсе не уверена, что последую совету анонима.

– А еще притворялась добросовестной труженицей, комсомолкой и ударницей.

– Сегодня не тот случай. И вообще, если очень срочно – вызвонят по пейджеру.

– Хорошо, тогда я готов годить до потери чувств. – Сергей потянулся, чтобы обнять ее.

– Так мы не договаривались, – пробормотала Лизавета, снова проваливаясь в сон.

Выспаться все равно не удалось. Их разбудил странный грохот. Так, только гораздо тише, грохочут сосульки, падающие в водосточную трубу. Но все сосульки давно попадали, на дворе стоял апрель, да и не водится в Петербурге сосулек весом в тонну, которые, падая, крушат стены. А стена, возле которой стояла тахта, дрогнула ощутимо. Сергей вылетел из кровати так, словно всю жизнь учился на ниндзя.

– Что это?

– Понятия не имею. – Лизавета хоть и осталась лежать, но проснулась окончательно и бесповоротно.

– Вроде на лестнице… – Сергей прислушивался к тишине, казавшейся после звуковой атаки гробовой, хотя Надеждинскую трудно назвать тихой улицей. – Пойду проверю.

– Погоди. – Лизавета оглядывалась в поисках халата. Куда его забросил лукавый компьютерщик, нацепивший вчера овечью шкуру и воспользовавшийся тем, что она смертельно устала? Ага, кинул на пол. Извиваясь змеей, придерживая у груди край одеяла, она стала тянуться к халату. Сергей хмыкнул и пошел в прихожую.

– Постой. – Лизавета догнала его только на лестнице, точнее, там, где совсем недавно была лестница. Теперь на месте выщербленных ступенек образовался провал, пустота, дыра с острыми краями. На месте выбитых стекол тоже были дыры, а самая страшная дыра – шахта лифта, от металлических дверей остались рожки да ножки.

– Дела, – присвистнул Сергей. – Тут война идет по правилам.

– А что, есть такие правила? – спросила Лизавета, прислушиваясь к вою милицейской сирены. – Впрочем, тебе виднее. По-моему, стражей порядка уже вызвали.

Она круто развернулась и шагнула к двери.

– Ты куда?

– Позвонить надо, в РУБОП.

– Решила сдать меня властям?

– Я тебя даже английским полицейским не сдала, а им я верю больше, чем нашим. Нет, я должна предупредить ребят, чтобы не искали тебя в этой дурацкой «Астории».

БУДЕТ ДЕНЬ, БУДЕТ И ПИЩА

Каждый оперативник должен начинать день с составления плана оперативно-розыскных мероприятий, а также всех прочих планов, в числе которых даже план идейно-воспитательной работы, – в это, как в пресвятую Троицу, верит милицейское начальство. Или делает вид, будто верит, потому что так удобнее. Есть план – есть что подшить к делу. А о том, что наши правоохранители шьют больше, чем все ателье города Петербурга, знают даже школьники. И чем обширнее план, тем больше страничек в деле, тем солиднее выглядит отчет о проделанной работе.

Планы, как правило, пишутся стандартные. Пропустить обязательный пункт типа опроса агентуры или обхода окрестных обывателей нельзя. Сочтут за нерадивого. Аргументы в пользу бедных не принимаются. Мероприятия должны идти своим чередом.

В деле «Тутти-Фрутти» они тоже шли своим чередом, несмотря на то что долгие беседы с обитателями домов, стоящих по соседству с мини-пекарней, сожрали уйму времени, а в результате были получены лишь два самых общих портрета подозрительных мужчин, которые, по словам одной семидесятилетней любительницы посидеть у окна, околачивались возле булочной последнюю неделю.

Оригинальные идеи лучше держать при себе. А Мите Сункову после «мозгового штурма» на квартире покойной хозяйки булочной пришла в голову именно нестандартная идея операции, или даже провокации, или, для особых пуристов, преступной акции. Потому что он решил негласно понаблюдать за одним уважаемым сотрудником их же уважаемого департамента.

По правилам, своими предположениями относительно сотрудника пресс-службы РУБОПа Туманова Дмитрий Сунков должен был поделиться со службой собственной безопасности, которая имела полномочия расследовать деятельность соратников, попавших под подозрение.

Но, во – первых, это долгая история. Во-вторых, попахивает стукачеством. А в третьих, он не только хотел разоблачить оборотня, но и надеялся, что оборотень выведет его на тех, кто сыпал яд и кто подставил под нож журналиста и Женьку Кадмиева. Поэтому невыспавшийся Митя, даже не проглотив кофе, приготовленный заботливой женой, принялся названивать знакомой из отдела обработки информации. Жена Люда даже ухом не повела, хотя явившийся под утро супруг свой первый в этот день телефонный разговор начал так:

– Привет, Ленок, как спалось?

Жена у Мити была классная. Сункову завидовали все друзья и коллеги. Они не раз заваливались к Мите под утро – иногда после настоящей операции, а иногда и после оперативного загула и даже похода по девочкам. Как может отнестись к такому явлению нормальная жена? Нормальная среднестатистическая жена встретит мужа и его дружков-развратников либо грозным молчанием, либо истеричными криками. Люда встречала их ласковым шепотом: «Митенька, ты же всю ночь работал, голодный, наверное, давай я борщ разогрею, а вы, ребята, тоже раздевайтесь, накормлю» – и упорно не замечала, что от переутомленных борьбой с криминалом милиционеров разит сивухой и дешевой пудрой.

Вот и сейчас, услышав ласковое утреннее «Ленок», Люда ни на секунду не усомнилась, что супруг занят очередной оперативной разработкой. И это было правдой.

– Лен, я тебе по гроб жизни уже обязан, так что могу обещать быть твоим рабом и в загробной жизни.

– Опять срочно и конфиденциально? – усмехнулась в трубку Лена.

– Как обычно. Мне нужно выяснить адрес одного нашего сотрудника.

– Ты что, в СБ перешел? – настороженно спросила Лена.

– Нет, что ты!

Службу собственной безопасности, этакий спецконтроль за спецнадзором, боятся, уважают и не любят в каждом подразделении, где она существует. К ее сотрудникам относятся, как относились к палачам в мрачную эпоху Средневековья. Нужная, но неуважаемая профессия. Хорошее дело делают, вот только руки по локоть в крови товарищей, иногда безвинных. А маску, как палачи, они носить не могут, не имеют права, поэтому скрыться от бытового страха и нелюбви им довольно трудно.

– Я как раз не хочу к ним обращаться, – продолжил Митя, – а одного человечка прокачать надо…

Против такого рода самодеятельности Ленок не возражала и уже через десять минут перезвонила и продиктовала Сункову адрес Туманова Эдуарда Ивановича.

Очередной рабочий день Дмитрий Сунков начал не в кабинете на Чайковского, а на улице Достоевского. Он припарковал служебную машину в выложенном бетонной плиткой дворике с остатками бюста Ленина в центре и принялся наблюдать за подъездом, из которого, судя по списку квартир на синей табличке, должен был появиться вышеозначенный Туманов. Неподалеку шаркала метлой дворничиха. Пробегали, спеша в сторону рынка, подозрительные личности с синими, как табличка над подъездом, лицами. На улице шелестели колесами иномарки и отечественные машины, которые давно смирились с тем, что вместо кличек им присваивают цифровые обозначения – «четверки», «шестерки», «девятки».

Минут десять Митя сидел спокойно, а потом начал волноваться, что впустую тратит служебное время, и решил побеседовать с дворничихой. Дворники в старых районах по-прежнему знают все, хотя и не числятся сотрудниками полиции, как во времена былинные, теперь почти забытые. Тогда они делились своими знаниями по долгу, а теперь от полноты сердечной. Только надо найти верный тон.

Митя запер машину и принялся озираться по сторонам. Потом дошагал до изувеченного бюста и снова завертел головой.

– Как все изменилось за двадцать-то лет! – Он бросил фразу в пространство, только убедившись, что дворничиха не может его не услышать. – Это же надо… И памятник, и садик… – Женщина в рыжем жилете с желтыми, флюоресцентно поблескивавшими полосками дисциплинированно продолжала работать. Митю ее молчание не смутило. – Даже окна совсем другие, белые…

Дворничиха молчала.

– Трудно мести? Грязи больше стало? Пионеры не хулиганят? Мы, бывало…

Придумывать, что они, бывало, здесь вытворяли, Мите, родившемуся и выросшему на Гражданке, не пришлось.

– Нету теперь пионеров. Теперь вся грязь от этих… ларечников да от ресторанов. В каждом подвале ресторан, понимаешь, – ворчливо откликнулась наконец женщина с метлой.

– Ну так бизнесменов, богатых людей много… Вот и рестораны. А ларьки – это бизнес.

– Знаю я, что такое бизнес. Стырить, где что плохо лежит, и в бега. То-то хозяева в квартирах меняются. Там пенсионерка жила, – дворничиха махнула рукой в сторону именно тумановского подъезда, – теперь, вишь, племянники поселились. А какие племянники, если старуха всю жизнь одна куковала?

Мите понравилось, что разговор сразу потек в нужном русле: удобнее будет про других жильцов спросить. Но он не спешил и правильно делал.

– Да, жуликов много. Но ведь и честные люди есть…

– Есть, да не про нашу честь! Вон, в третьей квартире… – Митино сердце заныло в предчувствии удачи. В третьей квартире жил Эдуард Иванович Туманов. – Милиционер проживает. Евройремонт сделал. – Труженица метлы так и произнесла – «еврой», получилась забавная композиция из «евро» и «еврей». Может, дворничиха, как наследница «прислужников городовых», еще и в «черной сотне» состоит? – Окошечки беленькие, три месяца строители старались. Я горы кирпича вымела. Мойку, ванну, унитаз, хорошие еще, на помойку выкинули, «евроем» заменили, и все остальное тоже «еврой». Так теперь они через день то соседей зальют, то электричество на весь квартал выбьют. И хоть бы хны, а главное, на какие доходы? У меня зять тоже милиционер, говорит, этот «еврой» много тыщ стоит!

– Да, – скорбно согласился Митя. – А что ж соседние жильцы не возмущаются?

– Возмущаются, только что сделаешь! Я ж говорю, в милиции служит и так роскошествует!

– Да быть того не может, что в милиции!

– Он хоть недавно въехал, а я знаю. – Дворничиха даже мести перестала. – Вон его машины стоят! Сам посмотри, будет на таких честный человек ездить? Одну еще не продал, а другую уже купил!

Митя оглянулся. В проезде стояли серый, довольно старый «Опель» и оранжевая красотка «Ауди». На заднем стекле «Опеля» белело объявление о продаже.

– Вот и рассуди, откуда у честного человека такие деньжищи?

Какой богатый урожай для службы внутренней безопасности! И как быстро он собран! Почему они не ведут такого рода проверки? Впрочем, квартира и быстро сменяемые автомобили еще не повод для служебного расследования. Не в тридцать седьмом году живем. О партийной скромности говорить немодно, да и тогда скромность шла лишь на внешнюю отделку жизни и быта, внутри все обставляли дорого и богато. А сейчас таиться резона нет. Красивую жизнь можно списать на счет жены, работающей агентом в конторе по недвижимости, или на тестя, владеющего бензоколонкой, или на тетушку, унаследовавшую контрольный пакет акций «Газпрома».

Митя вздохнул. Факты есть, а к делу не подшить.

– А вот и он, с хмырем каким-то… – Дворничиха начала шаркать метлой с удвоенной энергией и зашагала в сторону.

Митя последовал за ней, стараясь не упускать из виду занятную пару. Туманова он не раз видел на Чайковского. Довольно высокий, гибкий, с задумчивым лицом и мечтательными глазами, тот ходил по коридорам, словно манекенщик по подиуму, и благоухал дорогим одеколоном. Лицо второго тоже показалось знакомым, однако Митя не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах он встречался с квадратноплечим черноволосым крепышом в рыжей кожаной куртке и темно-зеленых джинсах. Двое мужчин дошли до стоявшей чуть поодаль землистого цвета «девятки», принадлежавшей, вероятно, гостю. Остановились. Тихий, явно занимательный разговор продолжился. Митя пошел к своей машине. Чего ему, в конце концов, бояться? Вряд ли Туманов его помнит. Он же не начальство, не звезда сыска. А стоит «четверка» так, что им номеров не видно.

Туманов и крепыш говорили не просто тихо, а очень тихо. Ни слова не разобрать. Митя вспомнил боевик, который они с Людмилой смотрели в воскресенье. Там бравый сотрудник МИ-5 или, может быть, МИ-6, если хотел услышать нечто не предназначенное для его ушей, включал маленький, висящий на поясе приборчик, вставлял в ухо динамик, и пожалуйста – конфиденциальная информация в твоем распоряжении. Можно ехать и расправляться с бандитами. А тут бьешься с одним пистолетом в кармане, машину и то не всегда дают. Пока Сунков мечтал о чудо-технике, Туманов и его гость уселись в машину. Митя быстро запрыгнул на водительское место пикапчика. Брюнет с мучительно знакомым лицом к своему автомобилю относился бережно, долго грел двигатель, и Митя, основываясь на холмсовском дедуктивном методе, пришел к выводу, что встретились они давно, рано утром, если не вчера вечером. Что же это за тема, которую много часов мусолить надо?

«Девятка» аккуратно тронулась и выехала в Кузнечный переулок, дважды мигнув поворотником. И правила брюнет соблюдает. Какой сознательный!

По Владимирскому на Литейный, потом Чайковского – всего минут десять езды. Митя не упускал из виду землистую «девятку», но и старался не мозолить глаза пассажиру, который какой-никакой, а все же рубоповец, первичную подготовку прошел. Попутно он размышлял о другом приборчике из того же фильма. Выстрелил микрофоном с присоской, попал в стекло, а дальше можешь пить чай – и разговор слышишь, и на экране весь маршрут интересующего тебя автомобиля. Впрочем, маршрут он и так выяснил – из дома на работу.

Митя видел, как мужчины в «девятке» обменялись крепким рукопожатием с небольшим восточным акцентом. Сначала вроде ударили по рукам, а потом уже сцепились ладонями, как люди. Сунков задумался. Он мог проследить за ранним гостем Туманова и выяснить, кто это такой. Или не выяснить, если тот поедет не на работу, а к любовнице или на дачу. Поехать же квадратноплечий мог куда угодно. Он не производил впечатления человека, высиживающего за канцелярским столом от звонка до звонка. Нет, идея не из лучших. Лицо знакомое, стоит покопаться в оперативных фотографиях, наверняка где-нибудь мелькнет. Митя выждал еще три минуты, вышел и запер автомобиль.

Горный встретил подчиненного молчанием и грозным взглядом. Сунков, опоздавший минут на тридцать, старался держаться гордо и независимо. В конце концов, он не под теплым жениным бочком отлеживался, а материал собирал. Митя стремительно прошел к своему столу, покопался в ящиках, разложил папки. Горный не шевелился. Лицо его, и обычно-то мрачное, потемнело еще больше. Молчание стало надоедать. И Митя решил его разрушить:

– Привет! Как дела?

– Если тебя на самом деле интересуют дела, – ответил Игорь, помедлив, – то мог бы явиться вовремя и постоять на ковре у Бойко!

– А что, так плохо?

– Он даже похудел от злости, пока объяснял мне, кто есть я, ты и прочие члены группы, брошенной на расследование взбудоражившего город происшествия и ради этого освобожденной от всех прочих дел и обязанностей.

– От чего это он нас освободил? – возмутился Митя. – И кто такие прочие члены группы? В этой комнате даже тараканов нет! Ты ему сказал, что мы работаем?

– Нет, он сам мне сказал, что ему нужна не работа, а результаты. У нас же вместо результатов – убитые, раненые, взорванные и еще жалобы уважаемых людей!

– И ты промолчал? Эх, жаль меня не было! – воскликнул Сунков.

– Мне тоже жаль, – кивнул Горный и, помолчав секунду, добавил: – Впрочем, Ваню понять можно. Отчасти он прав – результатов-то нет. Его долбят и нас долбят. Принцип пирамиды.

– «Отчасти он прав»! Ты, часом, в буддисты не записался? У него работа такая, чтоб его долбали. Ему по должности положено!

– Ты брат, хватил, тебе тоже по должности положено. Погоны носишь.

– Не скажи. У меня должность другая. Он что делает после того, как его подолбали? Чай пьет в теплом кабинете. А мы, как савраски, по городу носимся, вынюхиваем, высматриваем, мокнем и голодаем. Между тем он поставлен для того, чтобы помогать нам это делать и спасать от долбежа. Так что ты не мудри, мы свою работу делаем, а он свою – нет. Я, между прочим, опоздал, потому что последил за Тумановым.

– И выследил что-нибудь? – Горный мгновенно забывал обиды, стоило заговорить о работе.

– Так, кое-что, – скромно потупил голубые глаза Митя. – Передай-ка мне папки с последними оперативными фотками, ну, те, что мы еще не вернули.

Через минуту он разглядывал снимки и рассказывал об утренней слежке.

Региональные борцы с организованной преступностью временами посылали своих фотографов в насиженные братвой кабаки, где проходили знаменательные бандитские сходки, на банкеты или на обыкновенные бизнес-презентации, если были сведения, что замешаны «не те» деньги, чтобы быть в курсе, кто, с кем, что и как. Потом фотографии показывали почти всем операм. Знакомили с потенциальными клиентами. Митя чувствовал, что видел лицо крепкого брюнета на одном из таких снимков. Не помнил, а именно чувствовал.

Ощущение его не обмануло. Уже во второй пачке фотографий он обнаружил искомое лицо. В сопроводительной записке значилось – Андрей Говоров, журналист, председатель индивидуального частного предприятия «Агентство расследований».

– Слушай, это кто? – Митя протянул глянцевую карточку Горному.

– Это? Неужели не знаешь? «Верное перо – друг бандитов» – так его называют. Говорят, что занимается продажей компромата. В смысле собирает материал, а потом получает деньги за то, что его не публикует. Очень осведомленный в городских делах человек.

– Ага, а наш Эдик с ним дружит. Это о многом говорит, – оживился Митя.

– Ни о чем это не говорит. Кто угодно может общаться с кем угодно. Общение, так же как и помыслы, даже криминальные, уголовно не наказуемо. Ты сие знаешь не хуже меня.

– Знаю, но все же это свидетельствует о том, что не все чисто.

– Нет такой статьи УК – «не все чисто».

– Все равно надо ими заняться. Этот Туманов был последним, с кем Айдаров общался по телефону. А через Говорова у него ход на бандитов. Это перспективно.

– Никакой перспективы. В крайнем случае, долгая дорога. Люди опытные, их на допросный «хапок» не возьмешь. И вообще, мы идем от частного к общему. У нас нет единой версии. Мы разбираемся в серии никак не связанных происшествий. Мы так и не сумели придумать, зачем кому-то одному могли понадобиться все эти взрывы, убийства, отравления. А связь есть… По нервной реакции начальства это чувствуется особо. Кто-то давит, и давит сильно.

Телефонный звонок оборвал его рассуждения. Горный взял трубку, внимательно выслушал абонента, лицо его стало совсем черным.

– Едем прямо сейчас.

– Что случилось?

– Бомба в подъезде Зориной. Взрыв. Жертв, к счастью, нет.

От Чайковского до Надеждинской десять минут езды. Рубоповцы домчались за четыре минуты.