Текст книги "Все дороги ведут к тебе"

Мариана Запата
Все дороги ведут к тебе

Не знаю, как бы я прошла через все это в прошлом году без тебя.

Ева, спасибо за все!

Mariana Zapata

Rhodes Lead Here

Copyright © 2024 Mariana Zapata

Copyright © 2021 by Mariana Zapata

Bonus Epilog Copyright © 2024 by Mariana Zapata

© Бугрова Ю., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глава первая

Глаза жгло. Надо сказать, их жгло последнюю пару часов, с тех пор как стемнело, но я все равно прищурилась. Далеко впереди, на самом пределе видимости моих ходовых огней, высвечивался дорожный указатель.

Я сделала глубокий-глубокий вдох и сразу выдохнула.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ

В ПАГОСА-СПРИНГС

ГЛУБОЧАЙШИЕ В МИРЕ

ГОРЯЧИЕ ИСТОЧНИКИ

Я еще раз перечитала надпись, желая удостовериться, что мне не показалось.

Я была здесь. Наконец-то!

И ста лет не прошло.

Ладно: сто лет, уместившиеся в два месяца. Я отправилась из Флориды и медленно ехала через Алабаму, Миссури и Луизиану, останавливаясь практически у каждой туристической достопримечательности, двухзвездочного отеля или жилья, сдаваемого в аренду. Некоторое время пробыла в Техасе, затем переместилась в Аризону и обследовала города и городки, на которые в прошлом, когда проезжала мимо, всегда не хватало времени. Даже навестила старого друга и его семью. Заехала в Вегас, раз уж оказалась близко: там я тоже бывала по меньшей мере раз десять, но толком его не видела. Три недели провела в Юте. И, наконец, на неделю зависла в Нью-Мексико, после чего повернула обратно в сторону гор – в Колорадо. К конечному пункту назначения, как я надеялась.

И вот я на месте. Ну, почти.

Я расслабила плечи и откинулась на спинку кресла. По данным навигатора, ехать оставалось полчаса. Жилье, которое я арендовала, находилось на другом конце мало кому известного городка, расположенного в юго-западной части штата.

Если все сложится как надо, ближайший месяц, а возможно и больше, мне предстоит провести здесь. А значит, следует где-то обосноваться.

На сайте жилище выглядело именно таким, как мне хотелось: ничего особенного, за городом. Но главным образом оно приглянулось мне потому, что напомнило последний дом, в котором мы жили с мамой.

Я забронировала его в последнюю минуту – уже в начале лета и туристического сезона, когда выбирать было почти не из чего. Мысль вернуться в Пагоса-Спрингс пришла мне в голову две недели назад в середине ночи: не в первый, а скорее, в тысячный раз любой выбор, который я делала за последние четырнадцать лет, ложился грузом мне на душу, и я отчаянно старалась не заплакать. Слезы подступали не потому, что в номере в Моабе я была одна, а на тысячу миль кругом до меня никому не было дела. Они подступали потому, что я подумала о маме и о том, как в последний раз была в этих местах, была с ней. А отчасти, может быть, потому, что я знать не знала, что, черт возьми, делать со своей жизнью, и это пугало до чертиков.

И тогда меня осенило.

Возвращайся в Пагосу.

Почему бы и нет?

Я много думала о том, чего хочу, что мне нужно. Не то чтобы у меня были какие-то дела: два месяца я существовала сама по себе и двигалась почти без остановки. Я подумала было составить список, но списками и графиками я наелась до отвала. Последние десять лет я только и делала, что слушала других: мне говорили, что я могу делать, а что нет. Планам больше не было места в моей жизни! А также уйме вещей и людей, честно.

Но как только я подумала о месте, которое когда-то было моим домом, то поняла, что хочу именно этого. Эта мысль показалась правильной. Я устала от разъездов и поиска способов вернуть в свою жизнь подобие порядка.

«Я смогу», – решила я.

Новый год – новая Аврора.

Ну и что, что сейчас июнь? Кто сказал, что новый год обязательно начинается первого января? Мой официально начался в среду примерно год назад – с потока слез. И знаменовал появление какой-то новой версии моей личности.

Поэтому я приехала сюда.

В город, где выросла. Двадцать лет спустя.

За тысячу миль от Кейп-Корал и всех и вся в Нэшвилле. Впервые за очень долгое время ощущая себя свободной и вправе делать, что хочется.

Я могу быть кем угодно. Лучше поздно, чем никогда, верно?

Я выдохнула и передернула плечами, чтобы немного взбодриться, и поморщилась от боли, которая их согнула, снова ощутив себя так, будто земля выбита из-под ног. Возможно, я не представляла, чем буду заниматься в долгосрочной перспективе, но была полна решимости разобраться с этим. И не испытывала сожалений о том, что приехала сюда.

Многое в моей жизни давало повод для сожалений, но я не могла допустить, чтобы это решение было не из такого разряда. Даже если я пробуду в Пагоса-Спрингс недолго, этот месяц не станет чем-то значимым в великом плане жизни. Он станет ступенькой в будущее. Возможно, пластырем для прошлого. Толчком в настоящее.

«Никогда не поздно найти новую дорогу», – как пела моя подруга Юки. Я проделала весь путь до Колорадо не просто так. Все будет не напрасно: и боль в ягодицах, и ломота в плечах, и ноющий седалищный нерв, и даже то, как сильно глазам не хватает света и нужно отдохнуть.

И если прямо над бровями зарождается боль, то это всего лишь часть путешествия, кирпичик для треклятого будущего. Без труда не вытащишь и рыбку из пруда!

И если я еще месяц не сяду за руль этой машины, это тоже будет здорово. Еще минута в ней, и меня стошнит. А может, я куплю себе другую: вот возьму и куплю. Деньги на это у меня имеются – кровные денежки. И я вправе использовать их на что-то действительно нужное, раз уж у моей машины нет полного привода.

Сейчас. Новое. Настоящее.

Прошлое осталось где-то там. Как бы мне ни хотелось его подпалить и наблюдать, как оно полыхает, этого не произойдет. Главным образом потому, что тогда бы меня посадили в тюрьму за двойное убийство, а общество такого не одобряет.

Поэтому я двинулась дальше без судимости, и это стало следующим шагом. Прощай, Нэшвилл, со всем и вся! И тебе пока, Флорида! Привет, Колорадо, горы и спокойное – надеюсь, счастливое – будущее. Я собиралась воплотить в жизнь это дерьмо. Как пела Юки, «если обращаешься к Вселенной, кто-нибудь тебя да услышит».

Самое сложное было позади. Передо мной лежало будущее. Еще один шаг в следующие тридцать три года моей жизни.

Честно говоря, мне следовало поблагодарить Джонсов. Не за то, что мной воспользовались. Но, по крайней мере, теперь я знала, где находилась и кто меня окружал. Я выбралась и стала свободна.

Свободна вернуться туда, где провела первую часть своей жизни, в место, где в последний раз видела маму. Место, которое она так сильно любила. Которое хранило столько хороших и плохих воспоминаний.

Я собиралась сделать то, что должна, чтобы моя жизнь продолжалась.

И для начала следовало свернуть налево – на разъезженную дорогу, которая официально именовалась грунтовой.

Колеса преодолевали одну выбоину за другой, а я, вцепившись в руль изо всех сил, вызывала в памяти смутный образ мамы, ее зеленовато-карие глаза – точно такие я видела в зеркале. И каштановые волосы, не слишком темные и не слишком светлые, тоже достались мне от нее – правда, потом я какое-то время перекрашивалась, но сейчас перестала. Красить волосы я начала из-за миссис Джонс. Но больше всего мне запомнилось, как крепко мама обняла меня, а после позволила на следующий день поехать к подруге вместо того, чтобы пойти с ней в поход, как она планировала. Как она поцеловала меня, когда высадила из машины, и сказала:

– До завтра, Аврора-детка!

Вина, горькая и пронзительная, острая и смертоносная, как кинжал, сделанный из сосульки, в миллионный раз пронзила меня. И, как всегда, когда накатывало это знакомое чувство, я задалась вопросом: «А что, если? Что, если бы я пошла с ней?» И, как обычно, сказала себе, что это неважно, потому что этого я никогда не узнаю.

Затем, минуя большую выбоину, я снова вгляделась вдаль и ругнулась про себя из-за того, что ни на одной из этих дорог не было фонарей.

Умом я понимала, что эту часть пути следовало бы отложить на другой день, а не блуждать по горам в потемках. В этих местах путешественника подстерегали не только спуски и подъемы: тут были олени, бурундуки, кролики и белки; я увидела броненосца и скунса. Всем им пришло в голову в последний момент перебежать мне дорогу. От страха я ударила по тормозам и благодарила бога за то, что сейчас не зима и машин не так уж много. Мне хотелось одного – скорее добраться до своего временного пристанища.

И найти некоего Тобиаса Роудса, который по очень разумной цене сдавал помещение над гаражом. Я стану его первым постояльцем. Отзывов на сайте не было, но место устраивало меня во всех отношениях, поэтому я была готова рискнуть.

И потом, другого варианта, кроме как снять комнату в чьем-то доме или остановиться в гостинице, не имелось.

– Слева по курсу пункт вашего назначения, – сообщил навигатор.

Я стиснула руль и, снова прищурившись, с трудом разглядела поворот на подъездную дорожку. Если вокруг и какие-то другие строения, в темноте они не просматривались. Складывалось впечатление, что это дикая глухомань.

Именно этого мне и хотелось: тишины и уединения.

Сворачивая на предполагаемую подъездную дорожку, отмеченную лишь сигнальным столбиком, я сказала себе, что все будет хорошо.

Я найду работу. Чем-нибудь займусь. Изучу мамин дневник и попробую пройти по маршрутам, которые она описывала. Хотя бы по ее любимым… Это была одна из важнейших причин, почему приезд сюда показался мне такой хорошей идеей.

Люди плачут, когда что-то заканчивается, но порой слезы наворачиваются, когда что-то начинается. Мне никогда не удастся забыть то, что я оставила позади. Но я буду радоваться этому началу, чем бы это все ни закончилось, насколько хватит сил.

Буду жить день за днем.

Впереди замаячил дом. Судя по количеству освещенных окон, он был небольшим, но это не имело значения. Поодаль, метрах в десяти, а может, в пятнадцати – с астигматизмом вождение в ночное время превращается в полную хрень – виднелось еще одно строение, которое очень смахивало на отдельно стоящий гараж. Перед домом была припаркована единственная машина – старый «Форд Бронко». Я узнала модель, потому что мой двоюродный брат многие годы восстанавливал такую же.

Я повернула к постройке поменьше и разглядела большую дверь гаража. Под шинами хрустел гравий, камешки ударялись о ходовую часть, и я снова напомнила себе, почему я здесь и что все будет хорошо. Потом припарковалась в сторонке. Поморгала, потерла глаза и наконец вытащила телефон, чтобы перечитать инструкцию, скриншот которой сделала. Может быть, завтра я зайду поздороваться с хозяевами. Или не полезу к ним, если они не полезут ко мне.

Я вышла из машины.

Вот так и буду жить до конца своих дней!

Буду стараться изо всех сил, как воспитывала меня мама, пытаясь соответствовать ее ожиданиям.

Не прошло и минуты, как с помощью фонарика в телефоне я нашла дверь – машина была припаркована прямо перед ней – и висящий на ручке мини-сейф. Код, который сообщил хозяин, сработал с первой попытки: в крошечной коробочке оказался один-единственный ключ. Он подошел, и дверь со скрипом распахнулась. Внутри слева оказалась лестница с еще одной, перпендикулярной ей дверью. Я щелкнула выключателем и открыла дверь прямо за той, через которую только что вошла. Я ожидала, что это вход в гараж, и не ошиблась.

Но, к моему удивлению, машины внутри не оказалось.

Стены были обшиты: местами чем-то вроде акустического поролона, который мне доводилось видеть в студиях звукозаписи, местами – синими ковриками, которые были прибиты гвоздями. Имелась даже парочка старых матрасов – они были привалены к стенам. В центре стоял большой черный динамик четыре на четыре дюйма со старым, видавшим виды усилителем. Имелись две табуретки и подставка с тремя гитарами. Еще были клавишные и стартовая ударная установка.

Я сглотнула.

Тут я заметила два постера, прикрепленных к коврикам, и медленно выдохнула. На одном был изображен молодой фолк-певец, другой извещал о туре двух рок-групп. Не кантри. Не поп.

И самое главное – не придумывать лишнего. Я отступила тем же путем, каким вошла, и закрыла дверь импровизированной студии.

Лестница повернула один раз. Я преодолела пролет, снова включила свет и вздохнула с облегчением. Все было как на сайте: квартира-студия. Справа у стены – полноразмерная кровать, в углу – обогреватель, смахивающий на дровяную печь, еще имелся маленький столик с двумя стульями, холодильник – похоже, из девяностых, но какая разница? – плита того же возраста, кухонная раковина и пара дверей: одна, вероятно, от кладовки, а закрытая, как я надеялась, от ванной комнаты, которая была указана в описании. Стиральная машина и сушилка отсутствовали, но про это я даже не спросила. В городе имелась прачечная – я проверяла. Так что у меня все получится!

Деревянные полы были обшарпаны, но стоявший на столике в стеклянной банке букетик полевых цветов выглядел мило – я улыбнулась.

Джонсы запричитали бы, что это не «Ритц», но для меня место выглядело идеально. Здесь было все, что нужно. Квартирка напоминала дом, в котором мы жили с мамой: те же деревянные стены и чувство… тепла.

Здесь в самом деле было прекрасно.

Я впервые позволила себе ощутить искреннюю радость по поводу своего решения. И, радуясь, я чувствовала, что это правильно. Надежда зажглась во мне, как римская свеча. Все вещи – чемоданы, коробку и сумку-холодильник – я подняла за три захода.

Считается, что на сборы при переезде уходят дни и даже недели. А когда имущества много, то и месяцы.

У меня вещей кот наплакал. Я почти все оставила Кэдену, когда его адвокат, которому я десять лет отправляла рождественские открытки, на следующий день после разрыва прислал мне уведомление в месячный срок съехать из нашего общего дома. Я с двумя чемоданами и четырьмя коробками уехала через несколько часов.

Хорошо, что так случилось, и я знала это. Тогда было больно, охренеть как больно, и потом тоже. Хотя сейчас уже не болело.

Но… иногда я все-таки жалела, что не отправила этим предателям пирог с дерьмом, как в «Прислуге». Нехороший я человек!

Я открыла холодильник, чтобы положить туда мясо для сэндвичей, сыр, майонез, три банки клубничной газировки и одно пиво, и тут снизу донесся скрип.

Дверь! Это скрипнула дверь.

Я приросла к месту.

Затем вытащила из сумочки перцовый баллончик и застыла в нерешительности. Ведь хозяин не стал бы вламываться просто так? Конечно, это его собственность, но ведь я ее арендовала! Подписала договор и отправила копию своего удостоверения личности, надеясь, что он не станет искать меня в сети. В других местах, где я останавливалась, хозяева интересовались, не нужно ли чего, но в комнату не входили. Только в одном случае обо мне наводили справки и задавали уйму неудобных вопросов.

– Кто там? – крикнула я, держа палец на кнопке баллончика.

Ответом был гулкий стук тяжелых шагов по лестнице.

– Кто там? – громче крикнула я, вслушиваясь в приближающиеся шаги и крепче сжимая в руке баллончик.

Я задержала дыхание, потому что так обострялся слух, и тут на мгновение увидела волосы, а затем лицо: в ту же секунду кто-то, должно быть, прыжком преодолел последние пару ступенек. Они были здесь.

Не они, а он. Мужчина.

Хозяин?

Господи, хоть бы он!

На нем была рубашка цвета хаки, заправленная в темные брюки – синие, черные или еще какие: из-за плохого освещения я не разглядела.

Я прищурила глаза и на всякий случай спрятала баллончик за спину, сцепив руки.

У него было оружие в кобуре!

Я вскинула руки вверх и закричала:

– Черт, берите, что хотите, только не убивайте!

Незнакомец дернул головой, а потом раздался хриплый грубый голос:

– Что?

Я подняла руки еще выше, плечи оказались где-то возле ушей, и подбородком указала на сумочку, лежавшую на столе:

– Сумочка там. Забирайте. Ключи в ней.

У меня была страховка. В телефоне, который лежал в заднем кармане, был скан удостоверения личности. Я смогу заказать новую дебетовую карту и сообщу о краже кредитки. Наличка – бог с ней. Жизнь дороже. До-ро-же.

Незнакомец снова дернул головой.

– Вы это о чем, черт возьми? Я не грабитель. Что вы делаете в моем доме?

Слова вылетали у него изо рта, точно снаряды.

Погодите-ка…

Я моргнула, по-прежнему держа руки за спиной. Что происходит?

– Вы Тобиас Роудс?

Именно так звали человека, у которого я арендовала жилье. На сайте была фотография, но я не удосужилась ее увеличить.

– А что?

– Я сняла комнату в этом гараже. С сегодняшнего дня.

– Сняла комнату? – тихим голосом повторил мужчина. Я почти не сомневалась, что он хмурился, хотя его лицо оставалось в тени. – Тут что, гостиница?

М‐да, ну и порядки!

Я открыла было рот, желая сказать, что нет, не гостиница, но бронь официальная, с полной предоплатой, как вдруг снизу послышался громкий скрип, а затем голос, высокий и молодой, крикнул:

– Папа! Погоди!

Мужчина повернулся к лестнице, всем корпусом выражая желание защитить, а может быть, отразить нападение.

Благодаря смене ракурса я поняла, что он был крупный. Высокий и крепкий. И на его рубашке имелись нашивки. Служит в полиции?

Кровь запульсировала в ушах, когда мой взгляд снова упал на пистолет у него в кобуре. Странно высоким голосом я, запинаясь, произнесла:

– Я могу показать подтверждение бронирования…

Что происходит? Неужели меня развели?

Он снова повернулся ко мне, и в тот самый момент на площадку выскочила другая фигура – ниже ростом и худощавее, а больше я ничего не разглядела. Кто это был: его сын или дочь?

Здоровяк даже не взглянул на новоприбывшего и, источая гнев каждым словом и жестом, произнес:

– Взлом и проникновение – это уголовные преступления.

– Взлом и проникновение? – в замешательстве прохрипела я. Сердце отчаянно колотилось. Что происходит? Что, мать вашу, тут происходит? – Я воспользовалась ключом при помощи кода, который мне сообщили.

Он что, не в курсе? И кто это вообще? Неужели меня действительно развели?

Краем глаза – потому что все мое внимание было сосредоточено на здоровяке – я заметила, что фигура поменьше что-то пробормотала себе под нос, а затем прошипела:

– Папа!

И тогда мужчина повернул голову в сторону того, кто был его сыном или дочерью, и проворчал:

– Эймос!

Это прозвучало предостерегающе. В его голосе слышалась ярость: живая, ожидающая.

Моя душа ушла в пятки.

– Мне нужно с тобой поговорить.

Это было сказано почти шепотом. Затем фигура повернулась ко мне, на секунду застыла, моргнула, после чего вроде бы отмерла и произнесла голосом настолько тихим, что я едва его расслышала:

– Здравствуйте, мисс Де ла Торре! М‐м, извините за накладку. Одну секунду, пожалуйста.

А это еще кто?

Откуда им известна моя фамилия? И, значит, это была накладка?

Тогда ладно…

Но мой оптимизм продлился лишь секунду. В тусклом свете квартиры мужчина медленно покачал головой, а затем внутри у меня все похолодело, когда он угрожающе пробормотал:

– Клянусь, Эймос, лучше мне ошибиться в своих подозрениях!

Это прозвучало не обнадеживающе.

– Ты поместил объявление о сдаче квартиры после того, как я раз пятьдесят сказал тебе забыть про эту идею?

Вопрос был задан безумно ровным голосом, который не повысился ни на йоту, но почему-то казалось, что это даже хуже, чем если бы мужчина заорал. Даже я внутренне поежилась, а он обращался не ко мне.

И что вообще он имел в виду?

– Папа…

Юноша встал под потолочным вентилятором. Свет упал на него и подтвердил мои догадки: это был подросток, судя по голосу, от двенадцати до шестнадцати лет. В отличие от своего крепкого отца, парнишка был худощавым, угловатым, с длинными тонкими руками, в основном скрытыми футболкой, которая была на два размера больше.

У меня возникли очень плохие предчувствия.

В памяти всплыло и застряло в мозгу, что в радиусе двухсот миль больше остановиться негде.

В гостиницу не хотелось. Их мне хватило на всю оставшуюся жизнь. При мысли о гостинице меня стало подташнивать.

И после этого последнего раза арендовать комнату в чьем-то доме тоже не вариант.

– Я уже заплатила. Платеж прошел, – почти крикнула я, внезапно запаниковав.

Мне хотелось остаться здесь. Я устала от вождения, и неожиданно каждая клеточка моего тела отозвалась на желание где-то осесть.

Я хотела начать все сначала. Построить что-то новое. И сделать это здесь, в Пагосе.

Мужчина посмотрел на меня, откинув голову, а затем снова сосредоточил взгляд на подростке. Его рука взметнулась вверх. Гнев прогремел гранатой.

Судя по всему, я была невидимкой, и факт платежа ничего не значил.

– Это шутка, Эйм? Я же сказал: нет. Не раз и не два, а всякий раз, когда ты заводил разговор на эту тему, – выплюнул он вне себя от ярости. – В этом доме не будет посторонних. Ты что, не понял меня, а?

Он по-прежнему говорил своим глухим голосом, но каждое слово звучало твердо и внушительно, как рык.

– Формально говоря, это не дом, – прошептал Эймос, а затем взглянул на меня поверх отцовского плеча и помахал. Рука его подрагивала.

Мне помахал!

Я не знала, что делать, и поэтому помахала в ответ. Я была в полной растерянности и смятении.

Это не возымело никакого действия на разъяренного мужчину. Вообще.

– Гараж – часть дома! И нечего мне рассказывать про формальности, – пренебрежительно отмахнувшись, прорычал он.

Рука у него была большая, на предплечье проступали вздувшиеся вены. Что за нашивки на его рубашке? Я прищурилась, стараясь рассмотреть.

– «Нет» значит «нет», – заявил он, когда парнишка открыл рот, желая возразить. – Поверить не могу, что ты на такое осмелился! Как ты мог за моей спиной? Ты поместил объявление в интернете? – Он качал головой, как будто действительно не находил слов. – Ты собирался пустить сюда всякую шваль, пока я буду в отъезде?

Шваль?

Это он про меня?

Конечно, я понимала, что это не мое дело. Но!

Я не могла удержаться и бросила:

– Для протокола: я не шваль. И я могу показать подтверждение бронирования. Я заплатила за месяц вперед…

Черт!

Мальчик вздрогнул, а мужчина сделал шаг к свету, и я впервые смогла его разглядеть. Целиком.

Такое лицо западает в память.

Даже когда я была с Кэденом, я бы оглянулась на мужчину, который сейчас стоял на свету. Ну да, я живой человек! А у него было такое лицо… Я повидала немало лиц и знаю, о чем говорю.

Визажисты все как один назвали бы его черты чеканными – не красивыми, нет, а мужественными, резкими, с напряженно сжатыми губами и нахмуренными бровями с выразительными тяжелыми надбровными дугами. У него была внушительная крепкая челюсть. И – я почти не сомневалась – небольшая ямочка на подбородке. На вид ему было около сорока.

Он был брутально красив – такое определение, пожалуй, подошло бы лучше всего. Может быть, даже безумно красив, если бы в данный момент не смотрел так, как будто вот-вот кого-нибудь убьет.

Ничего общего с внешностью моего бывшего – выглядевшего на миллион долларов «мальчишки из соседнего двора», по которому сохли тысячи женщин.

Из-за чего наш союз и треснул по швам…

Может, я все-таки отправлю пирожок с дерьмом. Подумаю об этом на досуге.

Короче говоря, этот препиравшийся с подростком мужчина – с кобурой на поясе и в форменной рубашке с нашивками – был невероятно красив.

И волосы у него были с проседью: я убедилась в этом, когда в гуще его каштановых или черных волос высветились более светлые и яркие пряди.

И ему было плевать на то, что я говорила: он чеканил слова совершенно ровным голосом, не повышая тона. Не переживай я о том, что меня вот-вот выставят за дверь, я была бы впечатлена.

– Папа… – снова начал мальчишка и встал между мной и отцом, как буфер.

Он был темноволосым, с гладким, почти детским лицом, чуть коричневатой кожей и длинными руками, выглядывавшими из-под черной футболки с логотипом.

– За месяц вперед?

Да, он услышал.

Парень даже не вздрогнул и очень тихо ответил:

– Ты не разрешаешь мне устроиться на работу. Как еще я должен зарабатывать деньги?

Вена на лице мужчины снова напряглась, краска залила скулы и уши.

– Я знаю, для чего тебе нужны деньги, Эйм. Но и ты знаешь, что я сказал. Твоя мама, Билли и я – все сошлись на том, что гитара за три тысячи долларов тебе не нужна. Твоя отлично звучит.

– Я знаю, что она отлично звучит, но все равно хочу…

– Новая тебе не нужна. Это будет не…

– Ну пожалуйста, папа! – взмолился Эймос и указал на меня большим пальцем через плечо. – Посмотри на нее! Она не шваль! Ее зовут Аврора. Де ла Торре. Я заходил на ее страницу в соцсетях. Она постит только фотографии с едой и животными. – Парнишка обернулся ко мне, моргнул, затем поморщился: на лице отразилось выражение отчаяния, как будто он тоже знал, что разговор идет не так, как нужно. – Все знают, что социопаты не любят животных. Помнишь, ты сам говорил? А теперь посмотри на нее.

Он склонил голову набок.

Его последнее замечание я проигнорировала и сосредоточилась на важной части сказанного. Выходит, он наводил справки? И что еще выяснил?

Все так и было. Помимо нескольких селфи и фоток с друзьями – и теми, кого я ошибочно считала таковыми, – я действительно размещала только фотографии еды и встретившихся мне животных. Это, а также стоявшие на полу чемоданы и коробки были еще одним напоминанием о том, что я хотела быть здесь, что в этих местах у меня были дела.

Либо парнишка знал слишком много, либо действительно повелся на фасад, который я представляла миру. На всю ложь, дымовые завесы и трюки с зеркалами, к которым мне пришлось прибегнуть, чтобы быть рядом с тем, кого я любила. На то, что я не удалила из соцсетей фотографии моей прежней жизни. Я никогда не публиковала в своем аккаунте снимки романтического свойства – из осторожности и чтобы не навлечь гнев миссис Джонс.

Может, страницу следовало закрыть, пока ехидна не пронюхала, раз уж такая мысль пришла мне в голову? За последний год я разместила всего несколько фотографий и не отметила ни одного места, где побывала. Старые привычки отмирают с трудом…

Мужчина стрельнул в меня взглядом и снова уставился на парнишку:

– А меня это волнует? Да будь она хоть Матерью Терезой, и тогда не пустил бы на порог! Не должен кто попало слоняться по дому! Это небезопасно.

Строго говоря, я бы не слонялась по дому. Жила бы себе в комнате над гаражом и никого не напрягала.

Понимая, что каждое слово, произнесенное мужчиной, сокращает мои шансы на проживание, я решила действовать быстро. На свое счастье, я любила улаживать проблемы и делала это неплохо.

– Богом клянусь, я не психопатка! Меня и штрафовали-то всего один раз, когда превысила скоростной режим в десять миль. Но тогда, должна сказать, мне страшно хотелось писать. Если вам нужна рекомендация, позвоните моим тете и дяде: они подтвердят, что я хороший человек. Или, если хотите, можете написать моим племянникам, потому что на звонок они не ответят, хоть весь день трезвонь.

Парнишка снова оглянулся: глаза широко раскрыты, на мордашке отчаяние. Но мужчина… он даже не улыбнулся и неприязненно смотрел на меня поверх плеча сына. В который раз… Лицо ничего не выражало, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, парнишка ринулся мне на подмогу.

Он говорил по-прежнему тихо, но теперь со страстью. Должно быть, гитара за три тысячи долларов была нужна ему позарез.

– Я знаю, что поступил нечестно. Но ведь тебя не будет целый месяц, а она – девушка…

Вообще-то встречались серийные убийцы и среди женщин, но вряд ли стоило говорить об этом сейчас.

– Поэтому я решил, что тебе не о чем беспокоиться. Я купил систему сигнализации и собирался установить ее на окна. А дверь закрывается на засовы, их снаружи не откроешь.

Мужчина помотал головой. Я почти не сомневалась, что глаза у него стали больше, чем обычно.

– Нет, Эймос. Нет. Не надо мне зубы заговаривать. Это бесит меня еще больше, чем твое вранье. О чем, черт возьми, ты думал? Какую байку собирался наплести дяде Джонни, когда он придет проведать тебя в мое отсутствие, а? Поверить не могу, что ты провернул это за моей спиной, когда я столько раз говорил тебе «нет»! Я же стараюсь защитить тебя, парень. Что тут неясного?

Он покачал опущенной головой, поникнув плечами, и мне стало ужасно неловко из-за того, что я стала невольным свидетелем постигшего его разочарования. Оно читалось в каждой линии его фигуры, погруженной в осмысление этого акта предательства. Казалось, он выдохнул, прежде чем снова поднять глаза, и, на этот раз сосредоточив внимание на мне, отрывисто сказал, явно искренне задетый поступком подростка:

– Он отдаст вам деньги, как только мы вернемся в дом. Вы тут не останетесь. Прежде всего вам самой не следовало бронировать комнату.

Я поперхнулась. По крайней мере, внутренне. Потому что нет.

Нет!

Я даже не заметила, когда мои вскинутые руки успели переместиться на живот, но теперь они были там, ладонями вниз, с зажатым в пальцах баллончиком, а остальное мое тело выражало гамму чувств: и беспокойство, и панику, и разочарование.

Мне было тридцать три, и я ощущала себя деревом, потерявшим листву, – бо́льшую часть того, что делало меня мной. Но и ветки, и корни остались при мне. Я рождалась заново – с новой листвой: яркой, зеленой, наполненной жизнью. Поэтому я должна была попытаться. Должна! Другого такого места мне не найти.

– Пожалуйста, – произнесла я, даже не поморщившись от того, насколько хрипло прозвучало это единственное сказанное мной слово. Теперь или никогда. – Я понимаю, что вы огорчены. У вас есть на это все основания. Вы беспокоитесь о сыне, о его безопасности, и это естественно, но…

Мой голос дрогнул, и я ненавидела себя за это, но знала, что не должна останавливаться, потому что шанс был только один, а потом он вышвырнет меня за дверь.

– Прошу вас! Обещаю, я буду вести себя тихо, как мышь, и не доставлю никаких хлопот. Я пробовала травку лишь однажды, в двадцать лет, и эффект был как при панической атаке, так что я чуть «скорую» не вызвала. И сильное обезболивающее принимала только раз, когда мне удалили зуб мудрости. Тогда меня вывернуло, и с тех пор ни-ни. Из спиртного я люблю только сладкий «Москато», изредка пью пиво. Если скажете, я даже не взгляну в сторону вашего сына. Только, пожалуйста, позвольте мне остаться! Я заплачу вдвое больше. Переведу прямо сейчас, если хотите. – Я выдохнула и приняла самый умоляющий вид. – Очень прошу вас!

Лицо мужчины оставалось жестким, челюсти – крепко сжаты. У меня появились нехорошие предчувствия. Самые нехорошие.

Когда он заговорил, в животе у меня возник спазм. Он смотрел прямо на меня, густые брови выделялись на безумно красивом лице. «Такое строение черепа можно увидеть разве что на древнегреческих скульптурах», – подумалось мне. Во всех чертах – царственность и решительность, ни одной слабой. Рот – выразительно очерченные губы, подобие которых множество женщин пытаются воспроизвести с помощью дорогих пластических хирургов, – стал ровной линией.