Текст книги "Мусульманская Русь. Восток"

– Ведь сдаются, – в недоумении сказал я.

Все происходящее разительно отличалось от ранее виденного. По дороге мы взяли не меньше трех тысяч пленных и никого не расстреливали. Приставляли минимальную охрану и гнали китайцев на сборный пункт. Отношение было пренебрежительным, но вполне спокойным.

Раненым помогали. А тут такое. И не внезапная вспышка беспричинной жестокости: нашего товарища убили – отмстим. Все было проделано очень обстоятельно и, похоже, запланированно.

– Ходимо, – сказал сержант и, не оглядываясь, двинулся к догорающей казарме. – Першое отделение за мной… Переверяти необходимо, – сообщил он не то мне, не то всем остальным, стреляя в первого застонавшего. – А то любят прикидаться, а потом ножом у спину.

Отделение неторопливо двигалось цепью, методично стреляя во всех лежащих подряд. От казармы страшно несло жаром и запахом паленой человечины. Не в первый раз нюхаю, но удовольствия не доставляет. Совсем наоборот.

– Дивись, – сказал мне взводный, пинком ноги переворачивая убитого.

– Это не китайцы? – разглядывая лицо покойника, переспросил я.

– Всякие е. Весь Туркестан. Кто уйти успел на юг после мятежа. Здесь не меньше пяти сотен сидело. Своим не доверяют, в Мукдене охрана из этих… Нияк не успокоятся. Вси к нам ходят, и не з подарунками, – сказал сержант с нешуточной злобой в голосе. – Вони пленных не берут. А якшо хто попадется, ремнеив з живого нарежут. Китайцы их содержат, а як шо, вони за них не отвечают. Нерегулярные части. Ну як есть бандиты. А с тими по-другому нельзя. Давно пора весь их род под коринь вырезать. Око за око. Слободку тож спалимо, – сообщил спокойно, – где семьи ихние.

Впереди из кучи тел с трудом поднялся высокий мужчина в разодранной и залитой кровью китайской форме. Ноги у него подламывались, но упорно пытался встать ровно.

– Иуды, – прохрипел сорванным голосом. – Ненавижу…

– И русские бывают, – покачал головой сержант.

– Придет еще наше время…

– Правда, цей з поляков. Така же гнида. Шо басмачи, шо ци. Одним миром мазаны. Ци навить гирше. Ти за землю, а разумовники разные за идею воюють. Самые противные. Ридну матку зарежут.

– Не будет вам места на земле…

Сержант сунул пистолет в кобуру. Спокойно шагнул вперед за спину человека и одним движением, выхватив шашку, нанес внезапный удар сзади. Голова слетела с плеч, а тело осело мешком. Яхуд вздохнул рядом. Хотелось бы верить, что не от зависти перед мастерством. Зрелище для непривычного достаточно неприятное.

– Они перед уходом в Китай, – сказал из-за спины Яхуд, – разрешили желающим вернуться. Сдайте, мол, оружие и валяйте до дома. И все с речами о понимании и отсутствии претензий. Вместе сражались добровольно, а дорога вышла разная. А потом полторы тысячи человек посекли. Там вся долина в костях. Собственных друзей убивали. Зверье.

Вечером, когда парень притащил мне пожрать из общей кухни, я попытался разобраться. Кое-что сильно царапало. Почему все-таки иуды? Такие вещи я знал. На Кубани хазаки вполне себе христиане, и я кое-чего нахватался, пока вместе по горам ходили. Простейшие вещи, однако иногда любопытно сравнить. В Коране многое перекликается с Библией и Торой, а объяснения другие. Для крестящихся Иуда символ и синоним предателей. Почему так, мне никогда не понять. Уж если Иисус Бог, не мог не знать, что его предадут. Да без распятия и нет искупления грехов человеческих. Значит, запланировано так изначально. В общем, бред. Лучше с верующими не спорить. Они в доказательствах не нуждаются. Сказано так – и вполне достаточно. Но сейчас кого хазаки предали? Они что, договаривались во время мятежа о совместных действиях? Вот уж не поверю. Давно бы известно стало.

– Це не про всех, – невозмутимо объяснил Яхуд. – Из-за этого, – он постучал по нашивке на рукаве.

– Череп и кости, – в полном недоумении назвал я. – У каждого полка своя нашивка – я в курсе. И что с того?

– Это Адамова голова, – с непередаваемым превосходством знающего перед тупым сообщил парень. И опять этот взгляд свысока, как тогда с винтовкой. Они хазаки, и это все прекрасно объясняет.

– Видпочевай, – приказал взводный, появившийся из темноты, и Яхуд обрадованно подхватился. Натурально ему со своими товарищами интереснее и спокойнее.

– У будь сотня али якшо мобилизация полка, свои значки е, – удобно пристраиваясь рядом и шаря по карманам в поисках кисета, сказал сержант.

Я предложил сигареты, но он отмахнулся. Слабый табак. Ему ядреной махорки с собственного огорода подавай. Чем дальше он говорил, тем меньше резал местный выговор слух. Постепенно я и замечать перестал. Привык.

– Есть официальные названия, а есть народные. Вот третий полк эмблему имеет – серп. Вроде они трудятся на земле, – сержант хохотнул. – А именуют не иначе: «серпом по яйцам», а в четвертом конь, вставший на дыбы. Так те – «жеребцы», если не сказать похабней. Там на рисунке, если внимательно смотреть, у коня ну очень большой. У каждого значка своя история. Мы помним. Не просто так на рукаве нашивку носят. Есть причина. И у серпа, которым хунхузов резали, и у жеребцов, угнанных страшно давно у монгол. А мы – «христосики».

– И где связь?

– Христианский это символ. Смерть во имя веры и воскрешение.

– ?!

– А это, – с удовольствием глядя на мою физиономию, сообщил, – есть то, о чем вся Маньчжурия да Китай знает. Одни русские не в курсе. Не легенда, а быль из седых времен.

– А ты расскажи! Глядишь, и узнают. Я вот напишу.

– Да нам до того самого места, узнают или нет. Давно это было. Однако история интересная… Сначала на Амур пришли отслужившие из солдатских полков. Жизнь там достаточно неприятная. Болота, чащобы, земля не лучшая. Да еще и с маньчжурами поцапались. Кому все это вокруг принадлежит. Их первоначально и не очень много было.

Он с наслаждением затянулся дымом, делая старательную паузу.

– Потом стали пригонять ссыльных. Все больше поляков. После первого раздела Польши военнопленных, аристократов всяких. Мужиков особо не было, и баб тоже. На реке Уссури три большие деревни образовалось. И жил в одной из них авторитетный хозяин. Платон Сивый звали. Всем был хорош, да ума слишком много. Захотелось ему вспомнить святые книги. Как там правильно прописано. А Библии в ссылку не давали. За нее и по хребту получить запросто. У кого находили, на кострах книги жгли. Католиков тогда на Руси крупно не любили, и за дело. Вот Сивый хорошо покумекал и потопал к иудеям. У них Танах – это тот же Ветхий завет. Дайте, говорит, почитать. Подробности забывать начал. Нехорошо. Подивились на странного человека ученые раввины. Оно ж не латинскими буквами написано. Даже не русскими. Хотя, честно сказать, откуда ученые в те времена! Читать могли, а заумствования за Уралом остались. Солдаты меньше пятнадцати лет лямку не тянули. Так что не до книг им было, и «ученые» – это кто хоть немного больше других знал. Десять лет выхода в отставку раньше – это не льгота. Это поход на Амур навсегда. Ну не суть. Так гутарят, а мы слухаем… А, говорит Сивый. Раз так – учите читать! И научили. И начитался. И с духовными авторитетами иудейскими наобщался. Да так, что в один прекрасный день уверовал в ихнего Бога. Пришел домой и так и сказал. Вижу, где правда. Обманывали нас попы. Вот прямо с завтрашнего дня обрезаться пойдем всем семейством.

– Врешь ты что-то, – неуверенно сказал я. – Сказка.

– Не, правда. Мабыть приукрашенная, но правда. Мы точно знаем. В нашей станице записи внука лежат. Ценнейший документ. Кроме него, от тех времен ничего толком и не осталось. Одни легенды. Но не выдумка! Существует летопись!

– Так внук лет через полсотни или даже больше от событий писал. Что он помнил? Разговоры старших в самом лучшем случае.

– Через сорок восемь. На старости потомкам изложил. Так я и гутарю – приукрашено. Я хазак поживший, могу сообразить. А молодым ты такого сказануть не смей. Вдарят. Это наш род, и хулить его никому не позволено. Думай хорошо, о чем писать. А то дождешься.

– Ваш род?

– Слухай, а не перебивай! Все подробно обскажу. Глава семейства в те времена – не то что сейчас. Сказал – все. Слово поперек вздумать гутарить не моги. Сивый на старости лет еле двигался, шесть ранений. Два еще там. Четыре уже здесь. Всем доказал, якой хазак наипервейший. Где брань, он завсегда с сынами. Это я о чем? Ага… Так внучок старику что-то поперек сказал и моментально палкой по лбу заработал. Откуда и силы взялись. Не смей поперек главы рода! У того вся рожа в крови, о чем и вспоминал потом. Навсегда запомнил субординацию. Ну, дык… Они и так всей семьей талмудов через папашу вкусить успели. Старший вообще в раввины подался лет через пять. Сам, никто не заставлял. Да на том не кончилось. Платон и деревню обратил, а потом и две соседние. Как сумел, уж и не разобраться, но не силой – словами. Триста шестьдесят две души.

– Хм. Вот так точно!

– А остался у внучка дедушкин молитвенник. И на последней странице каждое имя. Всех записывал. Не сразу, понятно, набежали, пара лет прошла. Да и то не срок. Хазаки обалдели с эдакого зрелища и сход собрали. Как к этим герам[18]18
  Человек, принявший иудаизм не по рождению.


[Закрыть] относиться? Жизнь на новых землях была неспокойна. На самом Амуре китайцев не водилось, сплошь дикие племена да в мизерном количестве. Однако из-за реки маньчжуры часто приходили и грабили. Людей не хватало границу держать. Вот хазаки судили, рядили и вынесли постановление. Поскольку геры происхождением из солдат, а сосланные военнопленные жолнежи и есть польские солдаты, да еще веру сознательно приняли, приписать к Войску на общих основаниях. Вот с тех пор и существует шесть больших родов среди хазаков – Сивые, Браньские, Перекрестовы, Князевы, Гусаровы и Польские. Платон на ентом достижении не успокоился, все с проповедями по ссыльным ходил. Его католики и бить пытались, да здоровый как медведь и всегда с сынами. Те ничуть не хилее. Кой-кого уболтал. Еще с несколько родов помельче имеется. Болотовы, Краковские, Панычевы, Незнанские, Саксонские, Буяновы. Мы усих знаем точно… Крест топтали на клятве в доказательство истинности намерений. Вот потому и кличут иногда иудами. Помнят поляки из упертых и проклинают. Рядом со станицей Заречной, где сплошь потомки, в жисть не поселятся. Нам-то давно плевать и растереть. Пусть себе желчью исходят, не задевает ничуть. Я шестое поколение Гусаровых. Не правительствам служу – государству. Мы налог кровью платим из века в век, а не серебром. За право жить, как нам надобно, не спрашивая позволения. Через то в каждом поколении кто-то гибнул, и право мы заслужили честно.

– И нет между вами и остальными хазаками различия?

– И, – усмехнулся, – да откуда ему взяться. Наши парни жен из других станиц приводят, а девки замуж на сторону уходят. Давно все перемешались. В каждом маньчжурском хазаке хоть капля польской крови имеется. Не суть, кто ты по происхождению. Ты человек воинский хазачьего сословия. Важно, кто твои отцы и деды были. Что совершили. Не запятнали ли чем честь хазачью. А все остальное…

– Так иудеи по матери смотрят!

Он, не сдерживаясь, откровенно заржал.

– На меня посмотри, – отсмеявшись, посоветовал. – Ничего удивительного не замечаешь? Азиатчина в лице не просматривается?

Еще бы не заметил, просто не задумывался. Широкие скулы, темные чуть раскосые глаза. Людей с такой внешностью в Сибири называет гуранами. С первого взгляда ясно для всех – помесь русаков с бурятами или еще какими азиатами. С бурятами чаще – там гуще селились, – однако попадаются и в других местах.

– У меня прабабка с Алтая – теленгитка, – сообщил сержант. – Прадед за нее десяток баранов отдал. Ниче. В синагоге всю жизнь в первых рядах сидела. Приняла веру – и никто никогда не посмел прошлым попрекнуть. Мы, хазаки, не талмудисты заумные из Вильно. У нас свои законы и знатоки иудейского права. Не только здесь. И в Сибирском Войске на это иначе смотрят. И на Кавказской линии завсегда на дела ратные глядели, а не предписания занюханных специалистов по предписаниям тысячелетней давности. Танах – святая книга, как для тебя Коран. А толкования с большим разбором смотрим. На то и собственные училища имеются.

Это точно, невольно мысленно соглашаюсь. Что Старкис сказал, то и будет. Приказал в свое время Салимова поддержать и мятеж в Туркестане давить – и не потребовалось других указчиков. Встали и пошли. А мог и что другое приказать. Это хазаки могут считать его духовным лидером. Он скорее политик, хотя и очень специфический.

– Откуда в первые годы бабы на границе брались? – с насмешкой спросил сержант. – Из местных. С собой немногие привезли. Понятное дело, учили девок перво-наперво. Да сибирским племенам, откровенно говоря, в основном до задницы… кому молиться. Сейчас ученые стали, а тогда никакой разницы. Что бараньим салом идола мазать, что в мечеть или синагогу ходить. Наши это прекрасно знали и всегда заставляли учиться. У хазаков не как у русских – девочки тоже грамотные. Именно поэтому. Традиция. Жена должна знать, что можно и чего нельзя. Кто хотел – выучился. Особенно кто не прочь был родственные связи завести и жить получше. У нас ведь и приписанные к Войску местные имеются – и там давно половина на половину. Кто к ламам ходит, а кто и к раввинам. Так больше сотни лет и смешивались. У многих хазаков скулы и глаза не европейские. От прабабок досталось наследство. Это сейчас на железку садись и двигайся на мягком сиденье. А тогда год до Руси ходить, да по тайге и разбитой дороге. Разве что война очередная – так привозили потом с собой. Переселенцы не сразу появляются. Они приходят туда, где бывшие солдаты уже разных разбойничков повыводили. Да и соседей, падких пограбить, хорошо проучили. А мы идем первые! Мы – хазаки, и этим все сказано!

Скачки с препятствиями закончились неожиданно. Утром появился недовольный неизвестно чем сотник и отправил меня в штаб полка. Там я уже знакомой дорожкой прошел несколько ступенек наверх, и окончательно от меня избавились, сплавив на бронепоезд. Не сказать, чтобы особо недоволен был. Пора было приступать к выяснению мнения вышестоящих офицеров. Насколько удачно все прошло, потери, дальнейшие перспективы. Обсуждать столь интересные темы с Яхудом не имело смысла. Он хороший парень, но не тот уровень, да еще вечно боится лишнее сказать. А то я не знаю – у них и одноверный разночинец за полчеловека числится, а на любого русского заранее с подозрением смотрят.

Достаточно уже написал о хазачьем героизме и любви к Родине. Не хочется повторяться и заниматься вымучиванием текстов. Про взятие Мукдена вот доложил по телеграфу, а про казарму не стал. Уж больно это кроваво смотрелось. Такой почти нейтральный абзац в тексте о мятежниках, пошедших на службу к врагам Руси. Вот она, их истинная сущность. По заслугам и гибель. Лежал и смотрел мертвыми глазами в низкое тяжелое небо сбившийся с пути человек. Предатель, получивший по заслугам. Не потому что ушел за кордон. Его право жить хоть в Австралии, если не устраивают порядки. А потому что взял в руки оружие. Против своих воевать вздумал. Еще и фамилию назвал. Документы посмотрел и назвал. Вырежет военная цензура или нет, а если есть у него родственники – пусть знают. К лучшему или худшему – все честнее, чем неизвестность.

– Интервью желаешь взять, – хохотнул с трудом отловленный Тульчинский, падая на койку и вытягивая ноги на стул. – Я бы лучше поспал. Пиши про простых героических солдат. А мне светиться не положено. Или к генералу Ольшанскому. Он Особой армией командует и не прочь прославится в «Красной Звезде».

– А ты – нет?

– Честно – нет. Больше лишней звездочки на погоны не упадет, а я ее и так заработал своим горбом. Бьемся об заклад, получу?

– На самом деле странно смотрится капитан, отдающий указания полковникам, – сознаюсь. – Давно пора повысить в звании. Должность не соответствует.

– Мы… э… нерусские народности на эти вещи страшно чуткие. Порой и там, где нет, дискриминацию обнаруживаем. Однако здесь все правильно. Откуда у меня выслуга, я ж аккурат послевоенного выпуска общевойскового училища, и совсем неплохо поднялся. Известное дело, у нормального солдата в вещмешке генеральский лампас приготовлен, но мне они обрыдли с детства. Вечно кругом желтые мелькали. Совсем не стремился в армию – течением понесло. А так двигаюсь… Потихоньку, помаленьку. Десять лет с младшего лейтенанта до майора – приличная карьера. А уж по должности меня никому не перескочить.

– Стоп, – сказал я в недоумении, – Нуялис по Западному Туркестану все больше гулял. В Семиречье. В Ташкенте. Где вы с ним служить могли?

– Поймал! – обрадованно вскричал Тульчинский. – С тобой ухо держи востро! Я у него старшиной на Австрийской в роте был. Он что, никогда не рассказывал?

– Да не очень-то мы и виделись в последнее время.

– Зря, такой классный собутыльник. Хоть бей, ничего не скажет про служебные дела. Зато выпить можно и расслабиться. Подчиненные и начальство вечно смотрят с интересом, и не всегда доброжелательно, а Радогор по другому управлению. Ему мои дела фиолетовы. Можно просто о бабах потрепаться. Или о знакомых.

– А это точно не по служебным обязанностям?

– Тьфу на тебя. Нужен ты мне. Как раз отчебучил что-то про турок в «Красной Звезде» особо занимательное – вот и попался на язык. А, эта замечательная история про арест двух совершенно невинных иностранных журналистов. Как там бишь второго звали?

– Сальвадор Диас, – автоматически отвечаю.

– Ну! Два горячих парня с разных концов континента избили восемь турецких полицейских, явившихся их арестовать по подозрению в шпионаже. Потом выглянули в окно и обнаружили еще взвод, окружающий гостиницу. Это им крайне не понравилось, и, выйдя на улицу, они пинками гнали не понимающих, с кем связались, представителей суверенной Турции до самых окраин.

Выстрелами из отнятых у должностных лиц револьверов разогнали практически всю местную власть. Пришлось для утихомиривания мирных и крайне добродушных иностранных граждан поднимать дивизию по тревоге и объявлять военное положение в провинции.

– Не писал ничего такого!

– Ну, это мы уже совместно восстановили недоговоренное честным и постоявшим за честь Руси репортером… под вторую бутылку. Под тосты о вашем здоровье, и пусть знают наших. Мне особенно понравилось искреннее негодование в статье, описывающей отвратительную подготовку полицейских и незнание ими необходимых процедур. Вроде предъяви они правильно оформленные ордера на арест – и вы бы не стали нагло бить в растерянные лица. Покорно бы позволили себя связать и препроводить в кутузку. Гы. Да я бы таких ухарей в военное время непременно к стенке поставил. Просто на всякий случай.

– Мы не стали дожидаться подхода дивизии, – скорбно сообщаю. – Срочно уехали. А то и среди турок попадаются любители отрезать головы.

– Обычай у монголов такой, – сразу понял. – Ничего не поделаешь. Кто доложил?

В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, заглянул Красильников.

Благодаря ему я пристроился на полное довольствие. Даже личную койку отхватил. А что?

Старый хороший знакомый. Успевший закончить артиллерийской училище по первому разряду[19]19
  В зависимости от разряда получали при выпуске из училища звания. Первый соответствовал лейтенанту, второй – младшему лейтенанту.


[Закрыть] до войны и командовавший артдивизионом еще во времена, когда я только попал на фронт рядовым, после тяжелого ранения перевелся в формируемые бронеавтомобильные подразделения.

Сблизились мы, конечно, гораздо позднее, во время его командования наиболее боеспособной частью добровольческой бригады – бронепоездом. Стрелять они умели виртуозно, и не последняя заслуга в этом командира.

С виду простоватый, с совершенно не идущими ему маленькими усиками, вечно ходил в каком-то старом комбинезоне, иногда попадая из-за отсутствия признаков формы и знаков различия в дурацкие ситуации. Для нас важнее было умение точно попадать. Не раз бывало, «Забияка» накрывал мятежников первым же залпом. Видимо, неплохо учили артиллеристов в Саратовском заведении.

Зато и пили на бронепоезде по-черному. Это вообще была занимательная особенность добровольцев. Большинство не просто успело повоевать – основная масса состояла из офицеров или юнкеров. В бою вели себя очень грамотно, однако вне строя не считали важным соблюдать признаки дисциплины.

– Японцы прибыли, – доложил Красильников.

– Пошли, – сказал мне Тульчинский, поднимаясь. – Поможешь.

Перед штабным вагоном выстроилась шеренга молодцов при полном параде с выпученными от усердия глазами. Винтовки «на караул», на фланге офицеры во главе с Красильниковым. Оркестра вот не наблюдалось. Как-то не догадались с собой притащить.

Напротив почетного караула стояли трое в форме японской императорской армии. Даже с желтыми околышами на фуражках – вблизи никак не спутаешь с нашими доблестными хазаками. Совсем другой тип лица. Один чуть спереди, и по этим странным полупогончикам на плечах – майор. Какого шайтана нам в учебном полку в свое время, кроме австрийских знаков различия, вбивали еще и японские, мне и через годы не понять. Потенциальный противник. Однако пригодилось.

Майор подчеркнуто поклонился и застрочил по-английски. Я правильно сообразил, в чем помощь должна выражаться. Английского Тульчинский не знает. Запросто:

– Его зовут Окумура, – принялся бодро толмачить. – Он из Седьмой дивизии, стоящей в Люйшуне и Даляне. Он говорит, действия русской армии были блестящими, и по поводу разгрома китайцев японцы плакать не собираются. Однако они хотели бы уточнить, не полезем ли мы дальше и насколько далеко простираются наши претензии. Железная дорога на юг построена японским правительством, принадлежит ему, и имущество тоже. Да и вообще не мешало бы обсудить кой-какие хозяйственные и политические вопросы. Пока неофициально.

– Очень ворный перевод, – сообщил Окумура на почти нормальном русском языке. До меня не сразу дошло, что «ворный» – это вольный, он «л» не выговаривает. – Смысл, тем не менее, передан верно.

Японец оскалился, показывая мелкие кривые острые зубы.

– Русское командование стремится к скорейшей нормализации обстановки в этих районах, – с еще более широким оскалом сообщил Тульчинский. – Пожалуйте в штабной вагон – я вижу, переводчик нам не понадобится. – Он изобразил поклон и воистину безупречно. Градусы наклона выверены абсолютно точно. Буквальное повторение японского.

Те дружно зашипели что-то непонятное. Не по-русски и не по-английски, но вроде довольно, и гуськом направились ко входу в вагон.

– Смирно! – дурным голосом заорал Красильников. Рожа у него была страшно довольная, и смотрел он на меня. Откуда мне было знать, что Окумура понимает русский? Чего вдруг его понесло на островном наречии объясняться, если прекрасно может по-нашему?

– Чего смешного, Иван? – зло спрашиваю Красильникова.

– Да не дуйся ты! Все вышло прекрасно. Я, как начальник автоброневого отряда, выношу личную благодарность за правильную атмосферу начала переговоров. Они теперь непременно пройдут в теплой дружественной обстановке. Пойдем хлопнем. У меня во фляжке натуральный французский коньяк.

– Соглашение о порядке охраны железной дороги на юг и нашем участии в эксплуатации, впрочем, как и о границах Монголии, было заключено еще правительством Китайской империи. Она не первый год отсутствует, – наливая по новой, сказал Красильников. – Заметил, мы рельсы старались не трогать? Никакого ущерба иностранному имуществу. Да и своему. Там русской доли не больше десяти процентов, но все же.

– За твое здоровье!

Чокнулись. Настоящий коньяк. Выдержанный.

Мы сидели прямо на подножке вагона, и не сказать про особое удобство. Зато лишних ушей рядом не имеется.

– Рано или поздно японцы все равно введут войска – якобы для охраны своих интересов. А там недолго и до оккупации всей провинции. Русь просто сыграла на опережение. Мукден нам выгоднее в качестве буфера. Генерал Фэн Юйсян получит власть…

То-то его войска даже не пошевелились, понял я.

– И впридачу наших советников. Но вот Токио оккупация не понравится. Потому они и приехали. Предварительные переговоры. И уровень такой. Наш майор Окумура – начальник разведки японской Северной армии. Той, что достаточно самостоятельна в действиях и имеет влияние на правительство. Выходить на более высокий уровень – показать заинтересованность. Зачем? Это Восток. Тут важно не потерять лица. Мы уйдем только после подписания договора об аннексии внутренней Монголии. Фэн легко и сегодня подпишет, но нам нужна подпись Пекинского правительства. Для снятия в дальнейшем всех вопросов. Иначе потом китайцы в одностороннем порядке потребуют вернуть все к первоначальному состоянию. А так – правильно. Не чья-то марионетка подмахнула, а правильная печать стоит. И вот здесь начинаем давить на Пекин вместе. Мы и они. – Он кивнул на место, где раньше стоял Окумура.

– А что они получат?

– Вот этого мне не докладывали. Я человек маленький. Три бронепоезда, десяток броневиков и грузовики. А высокая политика не по моей части. Может, отдадим свою долю в Южной железнодорожной компании. А может, что другое. Я верю, – подмигивая, сообщил, – в добрую волю договаривающихся сторон и доброжелательность.

– Все это странно смотрится. Две армии между собой договариваются… Да какие армии! Майор с капитаном.

– Очень непростые майор с капитаном. Мог уже понять. И вообще вы, русские, странные люди. К чему глубокие раздумья? Смотри на облака и радуйся жизни. Все равно ничего цензура не пропустит. Пиши про подвиги рядового, насадившего на пику взвод китаез. Очень патриотично.

– Почему «вы, русские»? А ты кто?

– А я, – гордо сказал Красильников, – литвин. Из самых лучших.

– Кто?

– Уроженец города Молодечно, – подчеркнуто заявил.

– А где это? – тупо спрашиваю.

– Где святой Милонег похоронен, знаешь? – с обидой спрашивает.

– Конечно. Деревня Черный Яр. Так бы и сказал – саклавит. А то литвины какие-то.

– Издеваешься, – уверенно сказал Красильников.

– Слегка, – сознаюсь. – Ну правда, какие литвины? Ты еще про полян с древлянами вспомни. Или про мещеряков с муромцами. У меня вот в роду немцы с поляками имеются. А я русский. И ты… Кстати, ты легенду с «христосиками» знаешь?

– А, подумаешь, – отмахнулся. – В Забайкалье была история похуже. Часть стрельцов из сосланных тоже веру поменяла. Хорошо, не при Абдульвахиде дело было, а на двести лет раньше. Могли по закону и камнями забить. Додумались тоже истинную веру отвергать. И сейчас об этом немногие знают. Их быстренько разбросали в разные стороны – на Иртыш и Енисей. Почти три сотни человек. А там кого только не было. Башкиры, татары, русские, ногайцы. Еще ходили слухи, что воеводу зарезали, а то отписать во Владимир грозился. Кому неприятности нужны? Смерть как раз на те годы приходится, а точно причины уже никак не узнать. Документов нет, якобы напала на острог жесточайшая болезнь и все дружно померли. А во избежание распространения эпидемии все сожгли – иди проверь. И тогда, и особенно сегодня. Сибирская сказка. Я точно знаю – никакой эпидемии. Мне рассказывал человек, который врать не будет. И то имен не называл. До сих пор опасаются. Тоже сибирские хазаки. Нет, – разливая еще по одной, сказал, – история освоения Сибири еще ждет своего исследователя. В учебниках одна хрень понаписана. Откуда вот в туркестанской степи племя мадаров взялось, никто не знает. А я с ними говорил, и не мадары это – мадьяры. Полным-полно венгерских слов в языке. Я философских трактатов не прочитаю, но на базаре нормально с венграми объяснялся. И запросто со здешними понимали друг друга. Но это еще ладно. Те ускакали тыщу лет назад – эти остались. Почему мадары христиане? Смотрят на тебя пустыми глазами и говорят: «Так всегда было». Я еще медресе не забыл и уроки истории. Венгры в одиннадцатом веке приняли крест. До того язычники были. А эти, получается, раньше европейцев умудрились. Чушь! А куда девалась казна последнего бухарского эмира?

– Так все знают…

– Что? – спросил с насмешкой. – Увез, закопал и надпись написал? Да никто того места не видел! А на какие шиши Аминулла на трон уселся и предпочел не заметить присоединения к Руси северного Афганистана? То-то! Генерал-губернатор в те времена был полный владыка в Туркестане. Ежели не себе в карман, так вполне мог зажучить на полезное дело. Золото – тлен. Сегодня есть, завтра не будет. А земля останется навечно в государстве.

– Теория хороша – с доказательствами туго.

– Так можно о чем угодно сказать. Иной раз только на косвенных предположениях и строить теории. Нет другого объяснения. Аминулла вдруг разбогател и при этом замечательно дружил с русскими.

– Да сколько угодно! Пожалуйста. Он того же эмира бухарского грабанул. А заодно и кучу других беглецов. Не с пустыми руками уходили за кордон. А будучи сам пуштуном, не слишком заинтересован был в землях, населенных узбеками и таджиками. Лишняя головная боль. Мало ему было восстаний и английских экспедиций. Всю жизнь на жердочке сидел. Чуть сдвинешься – упадешь. От нас оружие брал против англичан, у них – против нас. Почему не зарезали – тайна глубока и темна. Уж точно не из-за денег.

– Но согласись, – невозмутимо сказал Красильников, – моя теория гораздо красивее, и можно гордиться замечательной разведоперацией и введением в заблуждение всего мира. До сих пор придурки клад эмира ищут.

– Ты мне еще потрещи про отсутствие Чингиз-хана. А что? Могилы нет – это раз. «Тайное сказание монголов» написано хорошо, если через сто лет и еще триста лежало в архивах богдыхана. Сколько там правды, уже не проверишь – два. При Кагане историки сошлись на трехстах тысячах пришельцев, однако ни в одной летописи цифр не обнаружишь при всем желании. Тьма и тьма. Да такая армия должна была растянуться на сотни километров. Дорог в несколько полос еще не сооружали. А у каждого, по источникам, не меньше трех заводных коняжек. Никакие армии в сто – двести тысяч человек с полумиллионом лошадей не могли ходить по степи. Сейчас такое невозможно. Наверняка от бескормицы передохнут. У нас снега совсем не здешние, на подножном корму не проживут, а с крестьян столько не собрать. Отнюдь не многотысячные деревни в те времена были. Десятку хватит, но не сотням или тысячам. Да и не верю в неумение прятать. Народ у нас ушлый, от налогов всю жизнь прятался – три. В считаные годы кочевники научились города брать – четыре. Государство без письменности существовать не может – пять. Ясу записали гораздо позже. Кто ее создавал и насколько она соответствует изначальной – шесть. Описывают его рыжебородым. Много ты рыжих монголов видел? Семь.

– Хной красил. Совершенно нормальное дело.

– А желтые глаза?

– Это поэтическое преувеличение, намек на хищника – глаза как у тигра. Но с внешностью исторических лиц действительно странные вещи творятся. Бату-хан на беременную бабу на рисунке похож. Нельзя все это всерьез воспринимать. В любой древней рукописи по части количества войск необходимо нолик отбрасывать. Десять – тридцать тысяч – вполне нормально. Серьезная сила. Не всякое древнее государство способно такую армию выставить в поле.