Текст книги "Барабан бьет атаку"

Интерлюдия

Вмешательство Интендантства в экономику Свободной зоны было вызвано в первую очередь необходимостью создать акцент в отраслях необходимых для военных действий. Многие предприятия перепрофилировали для производства боеприпасов и других необходимых вещей. Предприниматели занимающиеся ремонтными работами или расширением производства получали налоговые льготы.

Этот пункт был крайне важен для понимания будущих реформ. Уже тогда внедрялись начатки новой системы с прогрессивным налогообложением. При этом Интендантство стремилось сохранить заработную плату и цены на прежнем уровне. Во многом это удалось.

Именно для обеспечения заметно выросшего городского населения (беженцы) и военных были введены продовольственные карточки. Распределение таким образом обеспечивало адекватное питание, но военная диета была достаточно однообразной. Некоторые базовые продукты, такие как картофель поначалу не распределялись, а продавались свободно.

Мясо, масло, сахар, яйца и молоко с самого начала жестко лимитировали. Чай и кофе были доступны только в виде эрзацев. Достаточно понятно. В горах с колониальными товарами очень скоро стало плохо. Повышенные нормы выдачи продуктов были связаны с более тяжелой работой или особыми, вызванными состоянием здоровья потребностями. В целом недостатка в пище не имелось.

Территория Свободной зоны с самого начала имела два уровня подчинения. Военная власть выполняла функции правительства, почти не вмешиваясь в функции местного самоуправления. Зато очень серьезно руководство Национальной Лиги отнеслось к созданию новых медицинских пунктов, культурных мероприятий и молодежному воспитанию. Печаталось несколько газет, выходили всевозможные брошюры и справочники. Слушали и обсуждали передачи радио. Не только новости, но и культурные программы.

Лекции общества «Знание» проходили в самых дальних и малодоступных районах, как и посещения горных поселков специальными «летучими» медицинскими отрядами с целью профилактики и лечения заболеваний. Во многих местах местные жители впервые увидели заботу о себе на государственном уровне.

Собственно уже здесь мы можем отметить основные принципы и методы будущей власти. Государственные органы экономического развития, применяющие разнообразные стимулы для проведения запланированных мероприятий. Создание основ налоговой, культурной и социальной политики, получивших в дальнейшем развитие, но выросших в те годы. И естественно армия. Это принципы формирования, снабжения и вооружения.

Взяв рычаги управления в свои руки и сделав экономику страны регулируемой государством Шаманов серьезнейшим образом изменил ее характер. Мало кто в курсе о существовании в те времена, к примеру законов, согласно которым «хозяину дозволялось унимать приказчика мерами домашней строгости». Проще говоря, бить подчиненных не только не возбранялось, а прямо разрешалось.

Экономический курс Патры после провозглашения независимости и его последствия. Гвинед. Издательство Прогресс.

Глава 6. Уна Клейменова-Рудова. Из тюрьмы в министры. 2700 г

В коридоре не ко времени застучали сапоги и лязгнуло, открываясь «окошко». Знакомая усатая морда осмотрела камеру, будто надеясь обнаружить в ней множество дополнительного народа. Форточка захлопнулась и заскрежетал замок.

Уна поднялась в некотором недоумении, не дожидаясь стандартного окрика. Происходило нечто странное – нарушение обычного порядка. Подобные вещи всегда заканчивались нерадостными известиями. В прошлый раз ее перевели в одиночку. Кто четвертый месяц не сидел так, не представляет насколько приятно увидеть даже собственного недоброжелателя.

В дверь ввалилось сразу четверо. Один – прекрасно знакомый охранник. Трое остальных в общевойсковой форме. Капитан и трое рядовых.

– Собирайтесь, Клейменова, – объявил офицер. – Одеяло, матрац и прочее барахло не брать! Только личные вещи.

Куда переводят, она переспрашивать не стала. Все равно не ответят. Проверено неоднократно. В соседнюю камеру переводили и то изображали ужасную тайну. Да и, если честно, любые перемены ей по душе. Сколько можно сидеть без малейшего понятия о происходящем в одиночке. Даже на прогулку выводят отдельно. Ничего не поделаешь, заботятся. С ребенком в общую камеру запрещено, выпустить – это нарушение инструкции, да и не позволила бы она забирать маленького. Подумала и в очередной раз горько усмехнулась. Будто кто спросил бы ее мнения. Расстреливать без суда запросто, а здесь вдруг заинтересуются материнскими желаниями.

Почему нельзя хотя бы отцу вручить (не Лайсу, а ее папаше), она так и не выяснила, а задавать лишние вопросы остерегалась. Лишний раз о себе напомнишь – где-то в канцелярии откроют дело и заинтересуются. Засунули ее в тюремную больницу и намертво забыли. Наверняка к лучшему. И на допросы всего пару раз в самом начале таскали и жизнь здесь не особо тяжкая.

– Это как-ж, господин капитан? – в недоумении спросил военный. В руках он вертел полный набор наручников. Ручные и ножные. – У нее дите, да еще и вещи, как нести станет в цепях?

– Или ты вещи сам потащишь, – со смешком сказал охранник, – или заодно и бабу понесешь.

– На руки не крепить, – вынес вердикт офицер, – с ножными не побежит. – А ребенка и сумку сама. Еще не хватает носить за подследственной.

Уне очень хотелось поинтересоваться, с каких пор она стала подследственной, а не административно задержанной по указу военного командования, но это не имело смысла. Ругаться без особых причин ей не хотелось. А, кроме того, натурально наденут цепь и будешь мучиться, будто дура. Спасибо надо говорить доброму человеку, а не устраивать скандалы. Мальчишка у нее здоровенький с хорошим аппетитом, нормальным стулом и не крикун. Тем не менее, доверять неизвестно кому нести совсем не хочется.

В запряженной двойкой лошадей закрытой полицейской карете она обнаружила Гору Виноградову, с которой вместе налаживали общество «Юных разведчиков» и Киву Сорокину, загремевшую в тюрьму из-за родственных связей. Угораздило ее иметь в родных братьях пропагандиста Зудова. За женское равноправие выступала, но в Лиге никогда не состояла. Зато муж у нее выбран мэром Фармина и после «Дна» ушел с лигистами в горы.

Что-то там ей тоже при аресте предъявляли, вроде собирания помощи нуждающимся и совместные мероприятия, но сама Кива искренне обиделась за арест. За равенство полов она боролась и не скрывала этого. Независимость ей не требовалась. Раньше. Теперь у нее вырос не зуб, а огромный бивень, как у мамонтов на севере на королевство и его несправедливость. А женщин ее уровня раздражать не рекомендуется. Они злопамятные и имеют неплохие связи.

– Куда нас все-таки везут? – пытаясь хоть что-то рассмотреть в зарешеченное окошко под потолком, пробурчала Гора. Все обнаруженное сводилось к верхушкам деревьев и куску сумрачного неба. С утра опять зарядил мелкий противный дождик.

Желательно не в Оллил, подумала Уна, не делясь своими опасениями с остальными. Бывшие казармы шестнадцатого пехотного полка под Синендом передали в распоряжение Специальной Полицейской Стражи. Слухи о происходящем там ходили жуткие. Достоверно было известно о пытках и бессудных расстрелах. Переводили туда либо особо опасных членов сопротивления, либо схваченных на горячем уже после начала мятежа и по каким-то причинам не приконченных на месте. В любом случае ничего хорошего их не ждало.

Когда карета остановилась и под команды и крики: «Быстрее» и «Двигайтесь» она обнаружила серый[3]3
  Пассажирские вагоны различаются по цвету. 1 класс – синий, потом коричневый и зеленый. 4 – серый. Очень наглядно и цвет билетов соответствует. В 3 и 4 классе номеров мест вообще нет. Просто идешь в соответствующего цвета вагон. А 1 и 2 классный всегда в небольшом количестве. Невыгодно. Люди предпочитали ездить 3 и даже 4 классом. В результате покраски никакой путаницы с посадкой и для безграмотных.


[Закрыть] железнодорожный вагон, даже почувствовала облегчение. В Оллил наверняка бы отправили морем. После нападения на поезд в тридцати лигах от города и освобождения людьми из «Движения воли» почти пол сотни схваченных, железную дорогу для перевозки заключенных использовали редко. Только к армейским эшелонам иногда цепляли зарешеченный вагон. Сейчас ничего такого не наблюдалось. Обычный пассажирский и два дополнительных. Один, без сомнений, для охранников. У него двери нормальные.

– Наши продолжают прибывать. Четырнадцать! – радостно закричали при их виде, уже сидевшие внутри.

Практически всех она знала. С кем-то успела посидеть вместе в Крепости, пока не перевели в больницу, с кем-то работала. Все имели отношение к Лиге так или иначе.

– С ребенком пятнадцать, – возразила смутно знакомая девица, помогая устроиться Уне на нарах.

– Тогда почему двух Садовских не считаем? – азартно воскликнула Хонка Морева.

Вопреки своей фамилии она постоянно утверждала, что в жизни не ступала на палубу корабля. Лодки с веслами на реке не в счет. Все кто ездил на восток от Утнока непременно видели огромную гору сланца, расположенную у берегов озера. С незапамятных времен люди откалывали от нее куски и глыбы, а она внешне будто и не уменьшается.

Местный сланец по глубокому убеждению жителей острова самый лучший в мире. Из него делают покрытие крыш. Все в курсе – черепица из сланца переживет здание. Это единственный камень, раскалывающийся по длине на гладкие слои, не нарушая твердости блока.

Ко всему еще на горе чередуются пласты разного цвета. Серые, синий, зеленый, красный разных оттенков позволяет разнообразить внешний вид строений. А обработка сланца давнее наследственное занятие местных жителей. Ведь только на первый беглый взгляд представляется, что это так просто. Попробуй расколоть каменную глыбу на ровные пластины и убедишься в собственной несостоятельности. Работать со сланцем приходится долго учиться.

Пару лет назад Уна бы с недоумением пожала плечами, предположи кто, что она будет считать хозяйку этой каменой горы своей подругой. Что общего у учительницы с гор и единственной наследницы серьезнейшего состояния. При любом катаклизме семейство Моревых только выиграет. Черепица всегда нужна, особенно при новом строительстве. Да и обычная напольная плитка или для дорожек в солидных домах уже не первый век используется. Без заработка не останутся.

Хонка сама пришла в Лигу, услышав о попытках наладить занятия в школах на периферии и в горах. Дело в том, что компания производила и сланцевые карандаши. Она предложила поставлять их по себестоимости, в любом количестве, при условии раздачи их школьникам. Даже готова была поставить часть бесплатно, но под твердые гарантии.

Это ведь кажется, сантимы. Когда речь идет о десятках тысяч штук, влетает в серьезные деньги. Она и потом всегда подозрительно изучала столы и карманы своих соратников на предмет не прихватили ли они совершенно «случайно» предназначенное детям.

Уна всегда охотно брала достающееся в виде подарков и готова была произносить множество благодарственных слов, забывая об очередном благодетеле, стоило ему выйти за дверь. Хонка не ушла. Она покрутилась, суя свой страшно любопытный нос в самые разные места и посещая собрания. Умудрялась даже пролезть куда совсем не звали. Выгнать ее было слишком сложно, проще не замечать. Тем более никаких особых тайн в Униной работе не имелось.

Внимательно изучила всю механику происходящего и сделала неожиданный вывод. Требуется контролировать расход средств. После чего в Женском Корпусе занялась финансами, сняв с шеи начальницы тяжелейший жернов. Уж тырить мелочь Хонка точно не собиралась. Согласно наведенным Лайсом справкам отец пару миллионов в приданное приготовил и страшно страдал от нежелания дочери выходить замуж и рожать внуков. Девке двадцать первый год (на тот момент) пошел, а она ударилась в общественную деятельность.

Правда в глубине души он своей наследницей гордился и попробовал бы кто ему что сказать неприятное! Весомый авторитет в Национальной Лиге (патриот, естественно) она заработала самостоятельно и не деньгами. Наверное знал бы, что двадцать третий день рождения Хонка встретит в тюрьме, связал бы и увез домой.

– Нам бы пайки правильно считали, – угрюмо сказала мадам Гейдра Акатова.

Вот ее Уна недолюбливала и особой радости от встречи не испытала. Медичка слишком много о себе понимала, будучи старше и давно известной на Патре. Делала одолжение, помогая иногда. Да и ее образ жизни всерьез раздражал. Вечный эпатаж. С чего ее сунули в общую компанию неизвестно. Напрямую она в Лиге никогда не состояла и держалась всегда особняком.

Садова что-то пробурчала невнятно очень похожее на ругань и отвернулась. Чего окрысилась непонятно. Уж ее точно Уна не задевала и встречала всего пару раз.

– Нейда на мужа злая, ужасть, – тихонько поведала Хонка, присев рядом.

– Он-то в чем виноват? – удивилась Уна.

– На самом деле нет, – согласилась та, – в газетах не напишут. А фактически погиб по дурости. Не героически отстреливался от врагов, а влип по недомыслию. Принес домой какие-то бумаги. Тысячу раз предупреждали его не держать дома всякое секретное барахло. Вот пока Садов отстреливался, а Нейда их жгла в печке. Так что дурь натуральная. Она потому жива осталась, что в угол потом забилась и он ее столом прикрыл. Кинули гранату в окно. А мог бы и сдаться. Не захотел. Правда, – добавила, подумав, – троих все-таки завалил. Насмерть. И бумаги не достались. Все одно подвиг получается.

Под окнами раздалась смачная ругань. Несколько мужских голосов посылали друг друга в самые разнообразные места. Потом дверь откатили и обнаружился стоящий под моросящим дождем уже знакомый капитан. Вид у него был не радостный.

– Госпожа Виррих – на выход, крикнул внутрь.

Женщина поднялась и оглянулась на остальных.

– Иди, – сказала Уна. – Может, передумали и отпустят. Сама понимала, насколько глупо звучит.

Тоже пострадала неизвестно за что. Брать сразу мастистого архитектора для проектирования Академии, предложенного адвокатом, Уна отказалась. И денег жалко, и хотелось чего-то оригинального. Поэтому и объявила конкурс. И проект мадам Виррих оказался лучшим. Не потому что женщина. Они всей компанией обсуждали. И адвокаты, и Шаманов.

Участок для строительства находился вне города в окружении поросших лесом холмов. Проект очень удачно включал в себя участки естественной природы. Здания группировались вокруг лужаек. Красиво задумано. Кроме учебы необходимо и отдыхать. Ей лично всегда не хватало возможности в перерывах между занятиями просто посидеть на травке.

Институтский городок, состоял из учебных, жилых и хозяйственных зданий, образующих внутренние дворы и проезды. Парки, общежития, магазины, больница и отдельная библиотека. Архитекторша сама многое придумала без подсказки. Многие здания на вырост и про деревья остальные как-то не задумались. Очень любопытный контраст строгих прямоугольных объемов и растянутыми в длину многочисленными галереями. Еще были предусмотрены живописные и скульптурные изображения на стенах, придающие уникальный колорит всему комплексу. Правда до них дело так и не дошло.

Естественно на строительстве трудилась масса людей из Национальной Лиги. А кого брать на работу? Не чужих же. Из Шиола желающих подработать, выкапывая котлованы и замешивая раствор, как-то не прислали. Вот это потом Виррих и поставили в вину, даже забыв о ее отнюдь не патранском происхождении.

Крайне глупо. На подобном основании можно посадить любого жителя острова. У всех либо в семье, либо на службе обнаружатся знакомые, сочувствующие Лиге. Армейское командование, будто специально восстанавливало против себя все без исключения слои общества на острове.

Крестьян, обремененных принудительными поставками, нередко сгоняемых с земли, потому что военная зона. Рабочих лишенных всех прав. Профсоюзы и забастовки запретили. Жалованье заморозили до особого распоряжения. Чиновников и служащих, потерявших средства к существованию в результате закрытия учебных заведений, издательств и земств. Достаточно привилегированная раньше по отношению к основной части населения прослойка лишилась даже видимости власти. Фабрикантов, купцов и помещиков, собственность которых конфисковывалась – никто не хотел мириться с создавшимся положением.

Оскорбленные национальные чувства на данной почве расцвели пышным образом. Кто раньше не рвался бороться за свободу, вполне довольный условиями существования вынуждено задумался о будущем. Ему попытались показать место, как цепной собаке. Следовательно требовалось избавиться от военного правления. Путь к этому, как наглядно убедились все, лежал через поддержку восстания. Даже люди с шиольским паспортом, много лет пожившие здесь нередко сочувствовали и помогали, если не мятежникам, так негласному сопротивлению.

– До свиданья девочки, – нерешительно сказала архитекторша. Ей было страшно уходить в неизвестность.

– Быстрее, – раздраженно потребовал офицер.

Дверь опять закрыли и снаружи загремел засов. Невнятно бубнили голоса. Вдруг отчетливо и громко Виррих:

– Вас везут в горы, обменивать!

– Слава Богу, не в Оллин, – прошептала рядом Виноградова.

Уна поняла, что не ей одной в голову приходили неприятные мысли. В том нападении погибло больше десятка боевиков при остановке поезда и почти всех бежавших поймали. Там были мужики. А ей мотаться по дорогам и прятаться с грудным сыном вообще последнее дело.

Остальные себе голову дурными мыслями не забивали. Просто радовались. Когда поезд тронулся и по положению солнца стало ясно – путь идет на юго-восток, даже дружно запели. Понеслось сначала нечто революционное, приплывшее с континента в паршивом переводе. Собственных на эту тему почему-то раньше не писали.

За неимением перешли к чисто лирическим, как-то незаметно перешедшим в народное творчество. Откуда и поперло. Вся женская мятежная банда происходила за редчайшим исключением из городских, да образованных. А кто деревенских частушек в изначальном виде не слышал, получит ярко красные уши, как у Ханки. Слишком уж прямо все называется соответствующими словами. Солдаты и те постесняются при дамах так выражаться. А в своем кругу бабы не преминут специально ляпнуть и еще посмотрят на реакцию.

Флаг у нас, есть оторопело подумала Уна, герб имеется. Уже и армия появилась. А гимн? Без него никак нельзя. Где взять музыканта и стихи? Не использовать же вот такое. Задорно, но неприлично. Пожелание Эримону засунуть гранату в известное место звучало в рифму, но в переводе явно много потеряет.

А ведь стоит открыть рот и Стен моментально назначит ответственной. Потом всю жизнь оправдываться, почему слова не такие? Маловдохновляющие или рифма хромает. Не, надо подкинуть идею через кого другого.

* * *

Дом ничем особенным не отличался от соседних. Разве трехцветное знамя на крыше и несколько человек в военной форме и с оружием во дворе. В сущности, на Патре отроду не имелось общего для всех флага, за неимением единого государства до прихода шиольцев. Пять племен имели свои, но для Национальной Лиги требовалось нечто общее и притом без явных заимствований. Места обидам здесь никак нельзя оставить.

Обсуждали и ругались они в очень узком кругу. Шаманов не желал столь ответственное дело выносить на публичное обсуждение и позвал Зудова и ее. Интересный такой выбор. Пропаганда, просвещение и главный начальник.

Наверное, впервые они с Дуганом не сговариваясь, совместно отвергли первоначальное предложение. Обычно долго приходилось утрясать общие мероприятия. Зудов вечно бил на эмоции, что не всегда правильно. С точки зрения Уны требовалось не сиюминутные решения, а работать на перспективу. И не мешает иметь в голове, что воспитание молодежи и особенно взрослых адская работа. На голом энтузиазме можно протянуть недолго. В итоге они вполне уживались и уважительно общались, но слишком разные ставили перед собой задачи, а Зудов вечно лез в ее дела.

Тем не менее, желто-зеленый флаг они дружно отвергли. В представлении не слишком поэтичного по натуре Шаманова желтое обозначало солнце, зеленое соответственно растительность. В смысле остров Патру. Бред. Даже у фадзийцев светило обозначали красным. Слишком въелось всем знакомое – желтый цвет – малодушие, трусость и измена. Желтыми профсоюзами называли организации, лидеры которых сдавались под нажимом предпринимателей.

А зеленый, напротив, обозначает безопасность. Не сочетается. В результате маловразумительного спора, причем, попутно сверяясь, с сигнальной книгой, притащенной из порта, дабы не повторить чье-то еще, было принято путем голосования отныне и навеки знамя Патрана. Черно-сине-красное знамя из трех вертикальных полос.

Черный цвет символизировал силу, мужество, великое прошлое символ доблести и веры, природы и плодородия. Синий – чистое небо над головой и морские просторы. Красный цвет – это цвет пламени очагов и сердец. А позднее, уже вне ее желания, но явно под влиянием Дугана, стали утверждать, что это кровь борцов, пролитая в борьбе за свободу. Услышав впервые, уже в тюрьме, она впервые воочию поняла: так рождаются легенды. Ну не думали они тогда ни о чем подобном! А сейчас отрицать собственную предусмотрительность и мудрый взгляд далеко вперед глупо.

Часовой у двери поинтересовался именами и, не проверяя документов, пропустил внутрь. По сравнению с «Домом Лиги» ничего принципиально не изменилось, разве винтовки носят открыто. Там тоже все было жутко демократично в общении и при этом к высшему эшелону без договоренности редко попадали.

Ничуть не удивило обнаружение в прихожей Камова, собственной персоной. Тот, на удивление, не изображал страшную занятость и пропустил Уну сразу, категорически отсекая и Мореву, и Акатову. Спорить сейчас не имело смысла, тем более Гейдра ей совсем не требовалась. Пусть свои вопросы решает самостоятельно. Уна машинально поправила волосы и, толкнув дверь, шагнула внутрь.

– Слава Богу, – поднимаясь из-за стола и обнимая ее, – сказал Шаманов. – Почти нормально выглядишь. Ребенок как? С кем оставила?

Сам он как раз вблизи выглядел не очень. Требовалось хорошо подкормить и спать уложить. Явно давно нормально не высыпался. А так ничего, забавный вид. В отличие от всех остальных по-прежнему без знаков различия. Зато повадки и осанка – натуральный офицер из немаленьких чинов.

– Тверд в полном порядке, – заверила она. – С хозяйкой остался.

Имена у патранов по большей части уходили в седую древность и нередко имели смысловую нагрузку. Называть в честь живых, детей было не принято. Это дело давно и лихо научились всячески обходить. Не буквально, а с намеком. Вот и сына она назвала так, что следователь моментально сообразил. Стен писался steen и мог означать камень или облицовку камнем в зависимости от контекста. Суть была именно в пожелании родителями ребенку оставаться крепким и здоровым. Соответственно и Тверд звучало более чем ясно.

– Не забыла, я главный свидетель на свадьбе?

Это был еще один древний обычай. Такая связь считалась родственной и частенько применялась в очень определенных целях, связывая разные семьи и Кланы узами. В случае каких-то проблем свидетель обязан был взять на себя помощь и воспитание ребенка.

– Надеюсь не понадобится, – сказала Уна и посмотрела вопросительно.

– Лайс в Натмуке, – пояснил Шаманов, – в ближайшее время я его выдерну в горы. Он мне нужен здесь. Так, – произнес, превращаясь на глазах из приятеля в Команданте, – познакомься. Майор Сорк Ежов. Невысокий здоровенный мужчина уже в возрасте церемонно поклонился, поднявшись.

– Это у нас Контрольная Комиссия, пока Рудов отсутствует. А это…

– Мы знакомы, – не слишком вежливо сказала Уна.

Она была всерьез удивлена, обнаружив здесь младшего господина Костина, да еще с майорскими нашивками и в форме. Прекрасно помнила пижона по профсоюзным делам. Скользкий, хотя не сказать противный тип. Середина наполовину. Лишнего с него не выдоишь, но давиться за сантим не станет. Попадались гораздо худшие экземпляры. Но вот обнаружить его в рядах мятежников достаточно странно.

– Это, – объяснил Шаманов, с ощутимым нажимом в голосе, – суперинтендант Свободного района майор Добрев. Слав Добрев.

– Очень приятно, – сообщила Уна, шаркнув ножкой.

Почему не подыграть соратникам. Несложный посыл она уловила. Не все желают извещать королевские власти о своем местонахождении и занятиях. В подполье тоже своих имен лишний раз не называют. А у этого не только родственники, но и заводы с прочими денежными вкладами внизу остались. Еще не хватает под конфискацию угодить.

– Так мы пойдем? – спросил так называемый Добрев.

– От мадам Клейменовой у меня тайн нет, – сообщил Шаманов.

Уна мысленно закончила «в данном случае». Не настолько она глупа, чтобы поверить. И раньше кое-что замечала, но обиды не держала. У каждого своя сфера деятельности и всем в курсе разных тонкостей не обязательно быть. А в тюрьме всерьез вздохнула с облегчением. Реально она могла назвать исключительно пожертвователей денег. Естественно кроме высшего эшелона Лиги, которых и так все знали в лицо и по фамилиям. Нечего ей было рассказывать даже при горячем желании сотрудничать со следствием.

А оно отсутствовало полностью. Уна уперлась и по любому поводу ссылалась на документы. Вот что дали, то и отражено. А она имеет девичью память и смутно помнит. Слишком дело по нынешним временам чревато последствиями. Многие давали на общее дело от души. Зачем нормальных людей подставлять?

А всякие глупости: оружие, связи с заграницей, подготовка к мятежу и прочее в таком роде, хоть пытай – нечего сообщить. Она занималась культурой и просвещением. Ее не подпускали и ничего не знает. Все. Чистая до кристальной прозрачности правда.

Задним числом она имела достаточно много времени поразмышлять на тему: в какую кучу опаснейших вещей ее не посвящали. Если не считать уязвленной гордости и к лучшему. Прекрасно знала не из-за недоверия. Если уж Лайс про свои дела не рассказывал…

– Он ведет себя как натуральный псих, – пожав плечами, в смысле начальству виднее, сказал Ежов. – Ходит под обстрелом в полный рост и демонстративно отказывается находиться в укрытии. Я все понимаю, вроде глубоко умного «свою пулю не услышишь», но он, в конце концов, дает отвратительный пример для подчиненных. Подражания в подобном идиотизме приводят к неоправданным потерям.

– Он хочет стать легендой при жизни, погибнув молодым, – задумчиво произнес Стен. – Смерть приходит и человека больше нет. Так чего ж бояться?

– В данной притче из «Изначальной книги», – очень вежливо сказал Добрев-Костин, – смысл как раз в добрых делах, не в совращении молодых. Я вот по позициям не бегаю и занимаюсь всякой ерундой в тылу. Кто ж восхищаться станет?

– Команданте, – настойчиво продолжил Ежов, – мне не по душе, когда преклоняются перед откровенно жестоким и не задумывающемся о людях рядом, человеком. Он напрашивается на неприятности. Пусть для себя. Его дело. Это провоцирует других на самые удивительные глупости.

– Я понял, – сказал Шаманов, – и непременно поговорю с Максом.

Мысленно он сделал себе зарубку на топоре. Это уже вторая. На третьей Вождь Клана посылал войско разбираться с обнаглевшим соседом. Здесь ситуация несколько иная. Рубить голову в принципе не за что. Дурь она и есть дурь. Что Геллер смерти не боится, он знал не первый год. А вот что провоцирует ее – звучит совсем нехорошо. В смерти нет ничего красивого. Даже если ты умираешь за свободу.

В ближайшее время необходимо внимательно присмотреться и побеседовать с глазу на глаз. Никого нельзя понять до конца – это Стен твердо усвоил. Иной герой в бою, способен беспричинно убить случайного прохожего или продать родную мать. А уж поймать мародера, считающегося дома нежным отцом и заботливым мужем, в жизни не прикарманившим чужой корочки хлеба, ему приходилось несколько раз. Война заставляет себя вести по-разному, вытаскивая из глубин самому неведомые пороки. Многие ломаются.

А власть на людей частенько действует крайне неприятно. Не просто командовать – посылать на смерть. Такие вещи бьют в голову похлеще крепких напитков. Как минимум дальше 1-й бригады Максу подняться не стоит позволять. Пусть покажет что умеет. А то есть серьезное опасение, не по глупости вытворяет. Просто чувствует свой потолок. Командовать ротой умеет. Батальон потянул. С бригадой не справляется. Отсюда и все заскоки. Найти ему другое место? С Черными орлами удачно получилось. В каждой бригаде дополнительную роту разведки и поставить его на обучение? Интересный вариант.

– Контрольная Комиссия занимается наблюдениями за соратниками? – очень нейтральным тоном поинтересовалась Уна, когда они с Шамановым остались одни.

– Меня не устраивает, когда докладывают то что я хочу услышать. Каждый нормальный начальник, – устало объяснил Стен, – приблизительно представляя, что имеется на складе, норовит попросить раза в три больше необходимого у вышестоящего. Не из подлой сущности, а в расчете создать запас на будущее. Для своих людей. Сам этим неоднократно грешил и ничего ужасного не вижу. Просто надо постоянно держать в голове коэффициент на сколько делить заявку. В зависимости от характера и наглости писавшего докладную. Ну и наличия запасов. И не менее рьяно принимается втирать о своих изумительных успехах в деле…

Он запнулся, явно не желая озвучивать имя и продолжил:

– Не важно. В порученном ему. Поэтому Контрольная для проверок и существует. В первую очередь меня интересуют недочеты в обеспечении войск всеми видами довольствия и вооружения. Во вторую – тыла. И крайне важно знать о недостатках в подготовке и проведении операций. Командиры, ведущие себя несколько неадекватно, тоже могут стать серьезной проблемой. Это азы управленческой работы. Наверняка и сама сталкивалась.

Уна невольно улыбнулась. В таких выражениях она никогда не думала, но и ее раздражали слишком большие запросы с мест. Будто бюджет резиновый и деньги валятся с неба. Делить приходилось между всеми и достаточно солидные суммы превращались при этом в мелочь. В результате она и сама вечно скандалила, добиваясь добавки. Ничем не лучше смотрелась. У каждого свой потолок и начальник. А поведение, если внимательно рассмотреть достаточно схожее.

– Хотя видит Бог, вот такое – в первый раз. Напиться или по бабам, прости меня, уже случалось. Это не вполне нормально, но как бы по-человечески. Но вызвал я тебя для другого. Может быть не стоит это говорить, но когда начались переговоры об обмене пленными у меня был совсем другой список.

– Без меня?

– Вот ты в нем единственная из всего женского отряда присутствовала. Это честно. Просто не было у меня в руках генералов, а отдавать людей с известными именами Оффрон не пожелал. Лейтенанты с капитанами идут по другому прейскуранту. Ты лично – стоила майора.

– Хочу соответствующее звание!

– Будет тебе приказ обязательно. Министр у меня должен иметь авторитет. Кстати и ближайшим помощникам от щедрот звания отвалю. Список представишь завтра.

– До сих пор моя должность называлась начальник Департамента культуры. Предлагаешь превратиться в военную?