Текст книги "Дублер"

«Что за пургу я несла», – думала Григорьева, покидая класс под аплодисменты. Надо перестать заниматься этой профанацией и ехать домой писать.

* * *

Саша, Лиза и Доценко сидели на диване в ожидании. Лиза смотрела на отца и думала: еще недавно они вдвоем вечерами сидели с ним на этом диване, ели суши и сплетничали, еще недавно он терпеть не мог гостей, которые остаются до утра, и заранее снимал гостиницу своему брату. Хотя дяде Андрею с его американской семьей, наверное, даже в голову бы не пришло гостевать в чужом доме.

Доценко думал о том, что пока он поднимал тосты, ребенок там мерз и теперь лежит с температурой. А Сашка думал о том, что, когда они вернутся, он попробует устроиться на лимонадный завод в Ростове. Говорят, там могут работать только бабы, мужики сходят с ума от однообразных движений в течение четырех часов, перерыв, и еще четыре. Но Сашка переживет. Там прилично платят.

Лиза нетерпеливо посмотрела на часы.

– Интересно, уже спала температура?

– Тридцать семь и четыре, – вынесла градусник и объявила Таня.

– Ну слава богу, – сказал Доценко.

– Пап, вы не опоздаете на вокзал? – спросила Лиза.

Очевидно, про вокзал тут все забыли. Сашка бросил вопросительный взгляд на жену. Он все время, перед тем как ответить, смотрел на жену, сверялся. «Подкаблучник, – подумала Лиза, – хотя злая, злая, злая», – тут же поругала она себя. Может, они просто так любят друг друга. Но вот только Сашина жена перед тем, как что-то сказать, с ним не сверялась. В любом случае за них обоих сейчас ответил ее отец. Их.

– Какой вокзал! Думаю, ребятам нужно остаться, пока Маша не поправится.

Лиза на миг растерялась:

– Ну да, конечно…

– Мам, а теперь можно мне с вами? – вышла Маша.

– Маша, сколько раз повторять! – бросилась к ней Таня.

– Ну пожалуйста. Мне скучно лежать, – протестовала Маша. Она с любопытством смотрела на Лизу и не позволяла матери увезти ее обратно в кровать.

– Скучно ей, а потом, не дай бог, осложнение.

Маша вывернулась.

– А ты мне тетя?

– Очевидно, да, – сказала Лиза.

– А ты правда актриса?

– Правда, – ответила Лиза.

– А я хочу стать поваром или учительницей, – поделилась Маша.

– Замечательно.

У Лизы не было навыка общения с чужими детьми. Ни у одной из ее подруг-актрис и просто тусовщиц детей еще не было, даже у замужних, и даже не думали.

– Пап, нам пора. На студии ждут, – напомнила Лиза отцу.

– А может, все-таки, если Машка нормально, поедем? – нерешительно предположил Сашка.

– Это сейчас сбили. А там, ну не знаю, – Таня посмотрела не на Сашку, а на Доценко.

– Пропадут же билеты, Тань, – сказал Сашка.

– Да какие билеты в самом деле! Или с работой у тебя там горит? – спросил Доценко Сашку.

Тот бросил взгляд на Таню. Таня ответила за мужа.

– С работой у него не горит.

– А с билетами разберемся, – сказал Доценко и встал. – Давайте лечитесь спокойно. Справитесь тут?

– Господи, ну конечно! Спасибо! Чтобы мы делали! – воскликнула «девушка в толстых лосинах».

«Черт, ее зовут Таня», – одернула себя в который раз Лиза.

Они вышли в прихожую.

– Ой как неудобно, Сергей Владимирович, – Таня прижала руки к груди и сокрушенно покачала головой.

– О чем вы, Танюша, наоборот, это я себя чувствую виноватым – продержал вас там… – Доценко тяжело вздохнул.

– Поправляйтесь, – преувеличенно сердечно сказала Лиза.

Доценко вдруг вспомнил о важном, торопливо достал бумажник.

– Тут на углу супермаркет. Саш, ну найдешься.

Но Сашка почти испуганно отказался.

– Спасибо. Не надо, у нас есть.

– Бери-бери, в самом деле, вы у меня в гостях, а у меня шаром покати, – настаивал Доценко.

– Не надо, правда, Сергей Владимирович.

Лиза посмотрела на Сашку повнимательнее, явно тот не кокетничал. Не взял бы он денег. Она его даже зауважала.

– Рада, что мы познакомились, Саша. Надеюсь, еще увидимся.

Саша кивнул, слегка смутился.

– До свидания.

– Да. Вот мой номер, – вспомнил Доценко. У них ведь даже телефона его не было. Доценко черканул на листке, отдал Сашке.

– Звоните, если что! Как только освобожусь, сразу заеду.

Сашка и Таня остались в прихожей, закрыли за Доценко с дочерью дверь. Хозяева и гости поменялись местами.

Доценко с Лизой ехали в машине какое-то время в молчании.

Наконец Доценко бросил на задумчивую дочку взгляд. Обычно она болтала без умолку.

– Лисеныш, ну что скажешь?

– Что сказать? Познакомились.

– Да уж, нарочно не придумаешь такое первое знакомство. Бедный ребенок.

– Да, – только и ответила Лиза, отвернувшись к окну.

Она не могла справиться с тяжелым давящим чувством, которое возникло при первой встрече с этими бедняжками и не желало ее покидать.

– Лисеныш, ну скажи еще что-нибудь. Я и так чувствую себя кругом виноватым.

– Это заметно, пап.

Лиза помолчала, и все такие не смогла смолчать.

– Ты только не обижайся. Но это все не слишком?

– О чем ты?

– Ну бросаться развлекать, кормить, лечить, спасать, вот так запросто людей оставить в своей квартире.

Доценко своим ушам не поверил.

– Лиза, ты что, предлагаешь мне выгнать на улицу семью с больным ребенком? Ты, моя добрая, милая девочка.

Отец давно, а может, и никогда не называл ее «Лиза».

– Прости. Наверное, я не такая хорошая, как ты обо мне думаешь. Я не могу их так сразу взять их и полюбить.

Машина въехала на территорию завода и остановилась у павильонов кинокомпании. Доценко, обычно энергичный, взрывной, не спешил выходить из машины, положив локти на руль.

– Извини, Лисеныш. Прости, бога ради. Я слишком многого от тебя требую.

Лиза заметила, что отец так и не успел побриться с утра, может, поэтому он выглядел сейчас таким старым? Ей стало его жаль, впервые в жизни.

– Пап, давай ты хоть у меня не будешь просить прощения. Ладно?

Лиза прижалась щекой к его руке.

– Я тебя люблю, пап.

Они, обнявшись, вышли из машины и направились ко входу, кивнув по пути Петровичу, который с усердием натирал стекла служебного микроавтобуса.

В новой шубке Рената торопливо вошла в гримерную, Солнцев спокойно сидел у зеркала над какими-то бумагами, задрав ноги на соседний стул. «Бабарихи» не крутились, грим сегодня актерам не требовался.

– Привет! Я думала, опоздала, – выдохнула с облегчением Рената.

– Звукорежиссер в пробке, – бросил Солнцев, не отрываясь от чтения.

– А где наши «бабарихи»? – огляделась Рената, заметив, что они тут одни.

– В бухгалтерии, денежки получают, а ты вижу – уже? – Солнцев бросил поверх листов взгляд на шубку Ренаты и опять погрузился в чтение.

Рената уселась в кресло за соседним зеркалом, посмотрелась на себя. Осталась довольна. Раньше ее удивляло полное невнимание Солнцева к ее красоте, теперь она знала – дело не в ней.

– Как вчера все прошло? – спросила она невинным тоном.

– Как обычно. Алкоголь, наркотики, телки…

– А, – хмыкнула Рената.

– А ты чего сбежала так резко? – без особого интереса поинтересовался Солнцев.

– В рекламе снималась.

– Реклама – это то, что тебе надо, на твоем месте я б там и остался, – в своей манере бросил Солнцев.

Рената не обиделась, у нее в сумочке была бомба.

– А мы что читаем? Новый сценарий? – ласково поинтересовалась она.

– Я сценарии читаю после контракта, – бросил актер. Он отогнул краешек титульного листа, на котором значилось ДОГОВОР.

– У тебя новый договор с «Апрелем»? – заинтересовалась Рената. – Я что-то пропустила?

Солнцев даже не удостоил ее ответом. Все стало еще интересней. Рената нервно покачала ногой.

– А на главную женскую кто? Уже известно?

– Без понятия, – зевнул Солнцев. – Чего у Доценко не спросишь? Он режиссером.

У него в этот момент была такая противная рожа, что Рената не выдержала.

– Что за выражение? Между прочим, я сама его бортанула. Импотент. Только между нами.

– Неужели? – перелистнул страницу Солнцев.

Ренату бесило и его высокомерие, и его зевки, и ноги, задранные на зеркало. Она долго держалась. Ну что ж, поехали.

– Конечно, какое тебе дело до члена Доценко. Главное, что у Тимура с этим в порядке, – прошелестела Рената, поправляя помаду.

Солнцев вскочил так, что бумаги упали на пол, его скуку как рукой сняло.

Тут же он понял, что себя выдал, и взял себя в руки.

– О чем это ты?

На этот раз Рената уселась в кресло и задрала длинные ноги, насмешливо глядя на Никиту.

– Так мило.

Рената достала мобильник и открыла фото. Солнцев выхватил у нее телефон, трясущимися руками стер снимки. Но когда поднял глаза и увидел насмешливый взгляд Ренаты, понял, что ее это не испугало. Она протянула руку за своим телефоном. Солнцев послушно вернул.

– У тебя копии.

– В инстаграме все храню. У меня пятнадцать тысяч подписчиков, кстати. Пока закрытый доступ. А там посмотрим.

– Чего тебе надо?

Рената потрясла перед Солнцевым договором.

– Хочу главную женскую роль.

– Ты обалдела?

– Наоборот. Всем выгода. Ты замолвишь за меня словечко продюсерам. И Доценко. Хочу увидеть его рожу.

Рената улыбнулась.

– А я за это прикрою твою задницу. В самом прямом смысле этого слова, – добавила Рената.

– Сергей Владимирович, доброе утро. Лиза, здравствуйте! Отлично выглядишь! – Семагина встретила Доценко с дочерью в коридоре павильонов.

– И ты, – улыбнулась Лиза Семагиной совершенно искренне. Они расцеловались. У них друг к другу не было никаких претензий.

– Сергей Владимирович, надо обсудить новый проект. Солнцева генеральный утвердил, кастингом на актрису сейчас занимаются, скажите, когда будете готовы, назначим пробы.

– Класс! – обрадовалась Лиза. А что за проект?

– Дорогой, серебряный век, очень крутой, – поделилась Семагина. – Только пока тсс, а то сглазим…

Лиза выросла в киношной среде, она знала все приметы и суеверия.

– Конвейер, – отреагировал наконец без энтузиазма Доценко.

– Нас с вами должно радовать, Сергей Владимирович. Сколько народу без работы сидят, конечно, вы можете отказаться… Мы будем искать другого режиссера-постановщика.

– Я подумаю. И вообще. Давайте сначала закончим этот! – сердито сказал он и направился по коридору и скрылся в монтажной.

Лиза задержалась с Семагиной.

– Не обращай внимания. Он просто немного устал. Это же шестой проект без перерыва…

– Надеюсь. Скоро будет в порядке, – сказала Семагина.

Лиза оглянулась:

– А вы не видели – Рената уже здесь? У нас совместные сцены по озвучке.

– Да вот же они.

Рената и Солнцев вышли из гримерной. Одновременно из бухгалтерии вышли три «бабарихи», радостные, с ними рассчитались за проект. Замерли, глядя на парочку. Рената была уверена, час назад они шептались в бухгалтерии свои кружком, что режиссер дал актрисе отставку сразу после окончания съемок. Сейчас она взяла реванш.

Они приблизились друг к другу.

– Привет, Рената! У тебя новая шубка, – заметила Лиза, – какая прелесть! Гонорар получила?

– Поклонник подарил.

– Ого!

– А я уж думала, ты с Никитой, – шепнула Лиза подруге.

– А кто сказал, что это не одно и то же лицо? – шепнула Рената в ответ.

Рената догнала и привлекла Солнцева. Все-таки как удачно все складывается. А какие рожи у «бабарих».

Семагина удивилась такому повороту. Подумала, что в отличие от романа с официально женатым режиссером, такой союз двух свободных молодых актеров вполне можно использовать в пиар-целях. Надо им заказать совместное интервью. Вдруг Никита ее сам окликнул:

– Света, подожди. Можем поговорить?

Семагина всегда была рада поговорить с Никитой Солнцевым.

Они отошли к окну с фикусом-пепельницей.

– Свет, это насчет нового фильма.

– Ты еще не подписал контракт? – спросила она. – Если речь о повышении гонорара…

– Света, я хочу, чтобы в новом фильме со мной играла Рената.

Семагина, которая наблюдала зарождение романа, была уверена, что это не более чем маленькая месть Ренаты Доценко, и не более чем уступка Солнцева, которому приписывали романы с каждой партнершей, а снимался он в режиме нон-стоп. Он же не дурак, чтобы принять внезапную вспышку любви Ренаты к себе за чистую монету, Солнцев умный, циничный.

– Ты серьезно? Тебе-то зачем это?

– Я прочел сценарий и считаю, что она подходит для этой роли лучше других.

Семагина подумала, что Никита ее разыгрывает. Не так давно он подкалывал Ренату насчет ее актерских данных и романа со «стариком» Доценко. Может, забыл?

– Проблема в том, что генеральный разочарован в Черницкой. Доценко с ним согласен. Собственно, если бы не его протекция, ее бы и не взяли на эту роль. Но новый проект – не чета прежним, дорогой, премьерный. Он станет новым этапом в твоей карьере, Никита. Кроме того, подряд в двух фильмах вас зрителю вместе тоже, сам понимаешь… Так что…

Семагина улыбнулась Солнцеву, смягчила по-дружески.

– Если Рената попросила тебя о таком одолжении, ты сделал что мог. Вали все на плохих продюсеров.

Но Солнцев не поддался ее дружелюбному тону.

– Она не просила. Это мое требование. Или Рената снимается со мной, или я не снимаюсь.

Семагину как будто окатили холодной водой.

– Я обсужу это с руководством, – холодно и вежливо сказала она.

Семагина поцокала прочь к выходу. Умница, циник, карьерист Солнцев. Он ей даже нравился. Но сейчас Семагина усомнилась в своей высокой оценке.

К Солнцеву, который смотрел вслед Семагиной, подошла Рената, нежно погладила по щеке и слегка похлопала:

– Умница! Идем, милый. Нас ждут.

Надев наушники, у одного микрофона, Солнцев и Рената приступили к переозвучиванию постельной сцены, глядя на самих себя в постельной сцене.

– Я люблю тебя!

– Я тебе больше не верю!

Никаких «слышишь», никакой фальши, а сколько эмоций они вложили в свои голоса. Вот так-то лучше. Григорьева бы обрадовалась.

Доценко с Володькой и Шурой в монтажной стояли за спиной Юрьевой, режиссера монтажа, тетки опытной, преданной делу, как и все «апрелевцы».

– Вот это лишнее, затянули, – ткнул в экран Доценко.

– Сейчас почикаем.

Хорошим монтажом можно исправить любые ошибки.

– Погоди-ка. Вот тут. Она сразу выходит. А где сцена, где она отступает к двери? – встревожился Доценко. И посмотрел на Володьку.

– А мы это не снимали.

– Как не снимали? Черт! – выругался Доценко. – Чего делать будем?

– Мы на этом объекте уже снимать не сможем, арендовать из-за одной сцены? – тут же принялась решать задачу Шура.

Юрьева предложила:

– Ребят, подождите, а что, если мы кадр, когда она входит, пустим обратным ходом? Смотрите. Вот она вошла и улыбнулась. А теперь то же самое – только обратным ходом – шаг назад, улыбка ушла.

Юрьева повторила это несколько раз.

– Вы просто ангел-спаситель наш! – обрадовался Доценко. – С меня бутылка!

– «Киндзмараули», – подсказала Юрьева.

– Заметано! – пообещал Доценко.

Обернулся к Шуре. Та кивнула – будет сделано.

– А что с музыкой? – спросил Доценко.

Шура всегда все знала:

– Сейчас подъедет Беляев, покажет, что он там сочинил. Продюсерам уже, говорит, понравилось.

Вдруг у Доценко зазвонил телефон, он взял трубку, не отрываясь от экрана монтажера, ответил сердито и рассеянно.

– Черт, кто там еще.

И вдруг напрягся:

– Что?! Ждите меня! Сейчас буду!

Все оглянулись на Доценко.

– Что-то случилось?

– Надо срочно отъехать, – Доценко уже набросил пальто.

– А как же Беляев? И звукорежиссер хотел…

– Потом все. Решим. Без меня пока, – Доценко поспешно вышел. Шура и Володька переглянулись.

Доценко влетел в свою квартиру, дверь была открыта нараспашку.

– Что случилось? Я видел скорую у подъезда.

– Вот, – развел Сашка руками, указывая на спальню.

Доценко стремительно прошел в комнату, как был.

Маша лежала на кровати, ее слушала строгая докторша лет пятидесяти, по другую сторону стоял молодой санитар.

– А что тут?.. – начал было Доценко, который привык командовать, но командовать ему тут не дали.

Врачихе было не слышно легкие, и она выставила руку, тихо, мол.

– Не мешайте! Я ничего не слышу.

Она продиктовала санитару:

– Слева хрипы, температура, – докторша вытащила градусник из-под мышки девочки, – тридцать семь и два.

– Я сбила, – вставила Танька. – А была под сорок! Ужас! Она спала, и вдруг – судороги, задергалась вся. Я так испугалась!

– По словам матери, у ребенка наблюдались судороги, – продиктовала докторша.

– Собирайтесь, повезем в инфекционную на Соколиную.

– В больницу? – ужаснулась Таня. – А мне с ней можно?

Доценко сморщился от «инфекционной». Он примерно себе представлял, что это такое.

– Мать может сопроводить ребенка в приемное, совместного пребывания там нет, насколько мне известно, – строго ответила докторша.

– Простите, я правильно понял, вы хотите отвезти девочку в инфекционную? – уточнил Доценко.

– Я ничего не хочу, а делаю, как положено, – сказала та, убирая стетоскоп.

– А может, там есть хоть платное, отдельно, да и как же – без матери? – встрял Доценко.

– Мама, я не хочу в больницу! – заверещала Маша.

– И платного тоже нет, – отрезала врач скорой.

Танька с Сашей испуганно переглянулись и оба, как по команде, посмотрели на Доценко.

Доценко им успокаивающе кивнул и достал телефон.

– Наташа? Привет, дорогая. Слушай, тут такое дело…

Прикрыв трубку рукой, Доценко вышел в гостиную.

Наташа складывала в коробку теплые старые вещи, готовилась к выезду на дачу.

– Сережа?!

Ее удивил звонок. И даже испугал.

– Что-то с Лизой?

Другого повода для его звонка она не знала. Но, послушав в трубке, успокоилась.

– Слава богу… Извини. Конечно, Сережа, я позвоню сейчас своим, там примут. Есть полис-то у них?

Доценко спросил Сашку, который с надеждой смотрел на отца от дверей спальни.

– Полис с собой?

Сашка радостно кивнул.

– Хорошо. Пусть скажут, что от меня, – Наташа дала отбой и тут же набрала номер подруги.

– Зоенька, добрый вечер! Ты дежуришь? Замечательно! Можно тебя попросить? Знакомые Сережи приехали Москву посмотреть, разболелся ребенок. В инфекционку отправить хотят на Соколиную, там же наркоманы одни, с гангренами… Ребята с полисом, с полисом. Примете?

Доценко вернулся в комнату. Врачиха закончила осмотр, санитар собрал инструмент.

– Мама, я не хочу в больницу, – Маша скулила и прижималась к Таньке, но та и сама была напугана до смерти.

Сашка не знал, что делать и куда бежать. Доценко подошел к строгой врачихе, собиравшейся выйти и не видевшей преград. Однако Доценко мягко взял женщину за плечо.

– Простите, как вас зовут?

– Алла Геннадьевна, а что? – врачиха явно была недовольна задержкой.

– Алла Геннадьевна… Просьба.

Доценко достал пять тысяч и попытался положить доктору в карман.

– Что вы делаете? – врачиха возмущенно воззрилась на Доценко.

Как будто впервые в жизни видела деньги. Как маленькая, ей-богу.

– Отвезите их, пожалуйста, в детскую на Полянке. У меня там жена работала, там свои люди.

Врачиха, работница бюджетной сферы с тридцатилетним стажем, терпеть не могла «блатных». Даже за деньги. Однако Доценко не выпускал ее локотка и не отрывал убедительного взгляда.

– Ну какая инфекционка, Алла Геннадьевна? Ребенок просто простыл. Я вас очень прошу. Пожалуйста, – настаивал Доценко своим низким по-режиссерски убедительным голосом.

Врачиха вдруг поменялась в лице.

– Ой. А я, кажется, вас узнала. Вы снимали «Зимний сад», вы – Доценко?

– Так точно, – скромно улыбнулся он.

– Замечательная картина! Одна из моих любимых! – воскликнула Алла Геннадьевна.

– Спасибо, мне так приятно, – поцеловал ей руку Доценко.

– Олег, – бросила за плечо Алла Геннадьевна санитару, – едем на Полянку.

Санитару было без разницы, шоферу в общем-то тоже. На зарплате.

Все вышли к скорой у подъезда дома Доценко, старый московский дворик «сталинки», со шлагбаумом и дорожками.

– Возьмите, пожалуйста! От всей души, – Доценко все-таки удалось сунуть врачу в кармашек деньги.

– Да не стоило, что вы, – смутилась Алла Геннадьевна, садясь в машину.

– Мы поедем за вами, можно? – спросил Доценко.

Кто мог ему отказать?

– Вам все можно, – как девочка, улыбнулась Алла Геннадьевна.

Дверь скорой, в которой скрылись Таня с Машенькой, закрылась. Доценко махнул Сашке, они сели в машину и двинулись следом.

В монтажную заглянула Лиза.

– Мы закончили! А где?..

Лиза только сейчас заметила, что папы тут нет.

– А Сергей Владимирович уехал, – ответила Шура. – Позвонили, сорвался как на пожар.

– Ясно, – только и сказала Лиза.

Не было такого пожара, который бы сорвал папу из монтажной. Но теперь у папы появились «они».

Лиза вышла и тут же увидела в коридоре композитора. Валентин Гаврилович Беляев возмущенно жестикулировал перед Семагиной. Это он мог позволить себе опоздать. Но чтобы его «прокатили» со встречей! У Беляева было повышенное чувство собственного достоинства и он тщательно за ним следил, как и за собственной внешностью. У Беляева было женское лицо со следами инъекций ботокса. Все знали, что он голубой. Но это не мешало ему пребывать в статусе глубоко женатого человека.

– Возмутительно! Он сам назначил мне встречу! У меня тоже время! – постучал он по дорогим вычурным часам.

Его время стоило больших денег. Валентин Гаврилович сотрудничал не только с «Апрелем», но и с другими кинокомпаниями, да что там – писал музыку для половины родных поп-звезд. И это, конечно, не могло не наложить отпечаток на его творчество. Когда-то, в зените, на волне любви к пианисту Коле Лялину Валентин Гаврилович придумал одну оригинальную композицию. Коля Лялин уехал в Голландию, а Беляев испугался, остался с женой, репутацией и разбитым сердцем. И все то, чем он занимался последние лет двадцать, были всевозможными аранжировками той композиции. Беляев – это было имя, к нему привыкли, и к его композиции тоже. А Коля Лялин женился на голландце и стал Ники. Беляев нарочно освоил «Фейсбук», чтобы тайком подсматривать за его новой жизнью.

– Да идите вы к черту! Что за наглость! Пусть тогда он сам садится и пишет музыку!

Семагина сделала Лизе страшные глаза через плечо возмущенного Беляева, умоляя дочку Доценко о помощи. Та поняла, набрала номер папы.

– Пап, а ты где? Да, это все, конечно, ужасно… Но тебя ждут! – Лиза перешла на шепот: – Беляев гневается.

Лиза выслушала ответ, моргнула и дала отбой. Взяла себя в руки и подошла к Беляеву с Семагиной, издалека изобразив улыбку-сожаление.

– Боюсь, сегодня у него не получится. Папа в больнице.

Беляев перестал возмущаться.

– С ним все в порядке?

– Не уверена, – сказала Лиза и пошла к выходу. Объясняться или что-то придумывать у нее сейчас не было сил.

Беляев почему-то сразу подумал, что, если Доценко в больнице, значит у него что-то с сердцем. Он тут же ухватился за свое. Это был давний страх Беляева, с тех пор как однажды в купе «Стрелы» скончался его попутчик, петербуржец Лев Михайлович Стромыко, модный лектор, который ездил в Москву по приглашению читать лекции о ЗОЖ. Ничто не предвещало. Они оказались ровесниками, имели приятную беседу о пользе цикория и забавных отличиях питерцев от москвичей, выпили по рюмочке коньяку, а утром попутчика вынесли завернутым в черный полиэтиленовый пакет. Внезапная остановка сердца во сне. Тело в полиэтиленовом пакете засело в голове Беляева и не давало ему спокойно спать. И бодрствовать тоже. Беляев заводил будильник каждые полчаса ночью. Требовал от жены, чтобы та следила за его дыханием в часы дневной сиесты. Он ходил с этим страхом к терапевту, кардиологу, невропатологу и даже к модному психотерапевту. Последний, подлец, взял с него триста евро за то, чтобы сообщить Беляеву о пользе позитивного мышления и вреде негативного. С сердцем у Беляева все было в полном порядке.

Семагина отморозилась и бросилась за Лизой все прояснить.

– Лиза, подожди!

Вышли Рената с Солнцевым из гримерки, под ручку.

– О Валентин Гаврилович, здравствуйте! А где Сергей Владимирович? Хотел с ним попрощаться, – сказал Солнцев.

– И поговорить, – нежно прижалась к нему Рената в своей новой шубке.

Не убирая руки с груди, Беляев в своих мыслях, слабо промолвил:

– В больнице.

– А что с ним? – спросил Солнцев.

Беляев пробурчал.

– Наверное, что-то с сердцем?

– Бедняжечка, надеюсь, с ним ничего серьезного, – ласково прощебетала Рената.

А что – было бы неплохо, если бы Доценко за его пренебрежение к ней поразила небесная кара.

– Простите, Валентин Гаврилович, нас друзья ждут!

И парочка ушла. Молодые, влюбленные, красивые – посмотрел вслед с завистью Беляев. И опять взялся за грудь.

– А я ведь на четыре года старше Доценко…

В вопросах смерти люди почему-то всегда ужасные эгоисты.

Лиза была вынуждена сообщить Семагиной, что к папе нагрянули родственники и им требуется внимание. Надо было срочно остановить нечаянно запущенный композитором Беляевым и стремительно разлетевшийся катастрофический слух о «плохом сердце» Доценко. Чем немало разочаровали Ренату.

Доценко волновался, стоя у дверей лучшей в Москве детской больницы.

– Если вам надо, Сергей Владимирович, так поезжайте, я тут подежурю, – предложил Сашка.

– Ничего. Главное узнать, что там. Черт побери! Зачем же я заставил вас там ждать!

– Сергей Владимирович…

Сашка переживал. И за дочку, и за Таньку, и за… Доценко. Но Доценко только махнул рукой, прижал кулак к губам, постучал, закрыл глаза, чувствуя себя кругом виноватым. Сашка закурил.

– Дай-ка мне тоже, – сказал Доценко, – давненько я не курил.

Они стояли рядом на пороге больницы и курили, сын и отец.

Машу осматривал дежурный врач детской больницы на Полянке, молодой армянин в успокоительно-голубой форме и бандане с корабликами.

– Ну, что я могу сказать? Есть небольшие хрипы, но ничего криминального я не вижу, – сказал он.

Врач был бесконечно терпелив и доброжелателен. В смотровых его ждали младенец с аллергией на японские памперсы и третьеклассник, выкуривший пачку сигарет на спор.

– А судороги? – спросила Таня.

– Так бывает при высокой температуре. Вы говорите, она спала? Дети часто дергаются во сне, возможно, это были не судороги.

– Такого никогда раньше не было! – воскликнула Таня.

Тип «тревожной матери», определил армянин, да еще «блатная». По своему опыту врач знал, что с такими лучше не спорить.

– Я, конечно, могу назначить обследование.

– Пожалуйста! Она нас так напугала!

– Хорошо, сделаем кардиограмму и энцефалограмму, а также полный скрининг. Уверен, все будет нормально. У вас еще есть вопросы ко мне?

Больше у Тани вопросов не было. Врач вышел, в коридоре навстречу бросилась медсестра – в приемной CITO: пара влюбленных подростков пытались покончить с собой, прыгнув с девятого этажа.

Раздался деликатный стук в дверь, и в палату доставили ужин.

– Приятного аппетита! – улыбнулась санитарка в жизнерадостно-салатной униформе, больше похожая на горничную. – Если что-то понадобится, не стесняйтесь, вот кнопка вызова.

Санитарка вышла. Таня посмотрела на поднос.

– Вот что значит столица. Не то что у нас в больнице, помои. Давай-ка кушай. Запеканка, смотри, с джемом, сметанка, на выбор. И какао.

Маша сидела на кровати, понурив плечи, и не разделяла радости матери.

– А где папа сейчас?

Таня хлопнула себя по лбу, взяла телефон.

– Са-аш!

Девочка потянулась к трубке:

– Можно мне с ним поговорить?

Но Таня на нее цыкнула, указала на тарелку – ешь, мол. Девочка взяла вилку, вяло начала ковырять, прислушивалась.

– Что? Да ничего хорошего! Обследование назначили.

Девочка тревожно вслушивалась.

– Энцефалограмму, голову проверять будут. Полный скрининг, – добавила Таня приглушенным тревожным голосом.

У девочки застрял кусок в горле. Маша подумала, что дядя-врач обманул ее своей милой улыбкой, у нее что-то страшное, может, даже она умрет.

– Навещать можно, – Таня не заметила перемены в дочке, она говорила в телефон тоном той, прежней мамы. – Еду не надо! Тут полно. Завтра приходи! И Сергею Владимировичу не забудь сказать от нас большое спасибо. От Маши ему привет. Не забудь!

Таня положила телефон и обернулась к дочке – та сидела с широко открытыми глазами, в которых стояли слезы:

– Я умру?

Лиза вернулась домой, бросила ключи, села на до сих пор разобранный диван – и правильно, видно, рано убирать гостевую подушку. Села ждать папу с новостями. Но, постучав пальцами по столику, нетерпеливо взяла телефон, набрала отца:

– Пап, есть новости?

Новости были про судороги и энцефалограмму.

– Бедняжки, – посочувствовала Лиза.

Ей было стыдно за свою черствость, она попыталась утешить отца.

– Все будет нормально, вот увидишь. Я даже не сомневаюсь.

Но ей, судя по всему, не удалось приободрить отца. Ладно, просто хотела сказать, что дверь закрывать не будет. Диван ждет. Ах, он с Сашей у себя? Да, конечно, что-то она не подумала.

– И ему тоже привет, – сказала она папе и положила трубку.

Потом она позвонила Ренате, но услышала лишь автоответчик с ее задорным голосом: «Это Рената. Мы с любимым в кино! Мы вам перезвоним». И счастливый смех.

Вот глупая, переживала о чувствах Ренаты, а у нее все замечательно. Папа с Сашкой, наверное, будут пить коньяк и переживать за своих бедных девочек. А Лиза одна. Циничная и нечуткая.

В коробке в прихожей, куда она высыпала, не глядя, из сумочек всякий хлам, заколки, помады, визитки, журналы, Лиза все-таки отыскала визитку.

– Привет. Это Катя. Хочешь пойти в кино?

Еще и лгунья. Ну и пусть.

Танька никак не могла успокоить дочку, она уже потеряла терпение.

– Да с чего ты взяла?

– А зачем доктор сказал – ничего страшного? – Маша довела себя до икоты. – Это чтобы меня не пугать, да?

Таня прижала дочку к себе, вздохнула.

– О господи. Ушки у тебя на макушке. Да говорю тебе – просто посмотрят голову. Вот и все. Ну кровь с пальца возьмут. От этого еще никто не умирал. Вот от голода – можно. А ну-ка ешь. Так и стоит.

Девочка немного успокоилась. Мама стала такой, к какой Маша привыкла.

Таня оглянулась вокруг – телевизор, две кровати, на стеночках красивые картиночки, шторы, торшер, а не голая лампочка под потолком.

– Не скажешь, что больница. Прям как в гостинице. Все для нас. А ты тут устроила.

– Я домой хочу, – сказала Маша.

– Вот обследуемся, и твой дедушка за нами приедет.

– Я хочу к нам обратно!

Маша хотела в Котловку. Там не было цирка, киношных свадеб, аквариума с колой и «Макдоналдса». Но там не было и пугающих темных заводских павильонов, больницы, тревожных глаз вокруг. Мама здесь стала непохожей на себя ту, домашнюю, котловскую маму.

Танька развернулась к дочке, взяла ее за плечи, очень крепко и серьезно посмотрела ей в глаза, как никогда не смотрела.

– Мы не поедем домой, Маша. Мы остаемся здесь.

И почему-то Маша поняла, что здесь это не больница, здесь – это вся Москва.