Текст книги "Орелинская сага. Книга первая"

Старик уже жалел, что выспался днем. Рассвет застал его на той скамье, где в последний раз смотрела на звезды Рофана. И, сам не зная зачем, но с первыми лучами солнца Старик вдруг поднялся и грузно полетел туда, где должны были лежать найденные им обломки Генульфовой пещеры.

Они оставались на месте – камни разной величины, с одной стороны совершенно гладкие, испещренные значками, символами и рисунками. Вот с этим, самым большим, Старику пришлось хуже всего – ужасно был тяжел! Но на нем, похоже, сохранился какой-то законченный текст, потому что хорошо видна линия, окаймляющая его со всех сторон. А вот на этом, совсем маленьком камне – только рисунок. Старик взял обломок в руки и рассмотрел его. Облако, а на нем орелинское яйцо – ничего и объяснять не нужно. Но вот остальное… «Интересно, – подумал Старик, – что еще придумает Судьба, на какие изощренности пойдет, если я сейчас раскрошу всё это в пыль, или, к примеру, сделаю так…». Он размахнулся и с силой зашвырнул обломок с рисунком подальше. Камень со стуком покатился по скалам куда-то вниз, заставляя рассветное эхо лениво отзываться. Но Старик уже не думал о нем.

Внизу просыпалось Гнездовище. Крошечное поселение, которое он знал буквально с первого камня, растущее, как живой организм, но уже обреченное. Старик вдруг понял это, как и то, что он будет жить до тех пор, пока предсказание не исполнится. Жить и смотреть, как рождаются малыши, строятся планы, расцветают надежды и любовь… Жить и знать, что все это может прерваться, не сегодня, так завтра… Жить и ждать этого.., жить и ждать… Старик понял, что обречен на муку.

С этого дня видения его оставили.

Это не могло не вызвать радости и облегчения. Но обидным показалось то, что и незнакомец, а точнее, новоявленный брат, тоже больше не являлся. Старику необходимо было с кем-то общаться. В Гнездовище не осталось никого, хоть сколько-нибудь близкого ему по духу. Он изгой во всем: потому что одинок, потому что летает, потому что носит в себе тайну и живет так долго. Многие знали о том, что Старик что-то скрывает, но это никого не интересовало. Он был слишком из другого времени, которое, похоже, так и кишело всякими проклятьями, пророчествами и другими такими же делами. В нынешней спокойной и размеренной жизни ничему подобному места не было. Старика жалели, о нем, по мере сил, заботились, но его тайнами совсем не интересовались. А он, как ни старался, никак не мог избавиться от непонятного беспокойства. Всякий раз, сидя у своей гнездовины и наблюдая за жизнью поселения, Старик чувствовал себя так, будто он зря теряет время, вместо того, чтобы куда-то бежать и что-то делать. Нередко по ночам он летал. Для чего – и сам не смог бы ответить. Но, пролетая над спящим Гнездовищем, словно добрый дух, охраняющий его сон, Старик, иной раз, думал с тайной надеждой: может обойдется?

* * *

Как-то раз в его гнездовину постучали.

На пороге стоял Тевальд. Он уже вырос и стал совсем взрослым, довольно привлекательным орелем. Вот только глаза выдавали, что прежние надежды в нем еще живы, и умирать, похоже, не собираются.

Тевальд, прямо с порога, потребовал, чтобы его научили летать. И, пресекая возможные попытки Старика отвертеться, ссылаясь на возраст, заявил, что видел его летающим, не далее как сегодня ночью, и, что он тоже так хочет. Крылья у него, что надо, побольше, чем у других, и сильные. Он пробовал сам, но без опытного наставника, это сложновато.

– Зачем тебе? – спросил Старик, пряча улыбку.

Крылья у Тевальда действительно были большими, но годились они, пожалуй, только на то, чтобы слететь, без помех, с дерева на землю.

Тевальд долго мялся, пытался отговориться какой-то совершеннейшей нелепицей, но, в конце концов, сознался, что мечтает залететь на скалы.

– Ты надеешься встретить там Летающих? – спросил Старик, хотя ответ знал наверняка.

– Надеюсь, – с вызовом ответил Тевальд. – Я знаю, что избран Судьбой, и от своего не отступлюсь.

Тогда Старик усадил его напротив себя и, с тяжелым вздохом, поведал о второй части предсказания. А, когда увидел, что молодой человек все еще не может поверить, не поленился и повторил во второй раз.

– Ты понимаешь, что это значит? – завершил он. – Исчезнут все: малыши, которые веселятся сейчас на улице, их родители, приятели, с которыми ты рос, девушка, которую ты любишь… Ты ведь любишь кого-то? – добавил он, увидев как зарумянился его собеседник.

Тевальд смутился, но кивнул. Неизвестно почему, но, издерганный насмешками ровесников над собой, он вдруг открылся этому старику, что давно, но безнадежно влюблен в Метафту – младшую дочь Усхольфы. Она жила теперь в семье старшего брата – Торлифа, который перенял от отца его искусство и лечил всё Гнездовище. Метафта поразила Тевальда своей красотой и независимостью, но этим же она и приводила его в отчаяние. Невозможно было представить, чтобы такая девушка ответила на чувства орелина, над которым, с детства, смеялось все вокруг.

Старик ничего не ответил, но, в тот же день, вечером, сам пошел к Торлифу. Ему доставило несказанное удовольствие услышать из уст самой Метафты, что и она давно любит Тевальда. А виду не подавала из-за боязни, что он, увлеченный своими идеями, только посмеется над её чувствами.

Свадьба получилась веселой и шумной.

Приятели Тевальда, издевавшиеся над ним прежде, теперь, по-дружески шутили, что он нарочно отвлекал их внимание всякими нелепицами, чтобы без помех завоевать сердце самой красивой девушки Гнездовища. И, хотя их жены, сидевшие рядом, немного дулись на это, они все же не могли не признать, что невеста была на диво хороша. Метафта мило краснела, а Тевальд глупо и счастливо улыбался.

Старика тоже пригласили, и он пришел. И радовался со всеми вместе, не столько самой свадьбе, сколько тому, что в глазах жениха, кроме огромной любви и спокойного умиротворения, не видел больше ничего. Он уступил молодым свою прежнюю гнездовину, которая так и стояла пустая со времени его ухода, и был бесконечно признателен им за то, что, пусть ненадолго, они дали ему почувствовать то, что, по его мнению, должен был чувствовать отец.

Метафта с Тевальдом тоже были признательны Старику. Они и считали его, почти что отцом. Ему первому сообщили, что ждут малыша, и за ним сразу же послали, чтобы пришел посмотреть, когда этот малыш родился…

Надо сказать, что на новорожденного Нафина бегали смотреть, как на диковину. Он появился на свет с такими огромными крылышками, которые были при рождении, наверное, только у детей Рофаны и Генульфа. Все Гнездовище перебывало у его колыбельки. Женщины ахали, умильно щебетали и поздравляли Метафту, покрывая её лицо поцелуями, мужчины жали руку Тевальду и хлопали его по плечу, и только Старик, осмотрев малыша внимательным взглядом, нахмурился и, ни слова не говоря, ушел.

Это, конечно, немного задело Тевальда, но во всем остальном он был совершенно счастлив.

Он вообще сильно переменился. Из гнездовины Старика сделал, едва ли не дворец Иглона, столько в нем было резьбы, украшений, картин о жизни Гнездовища, выбитых прямо на стене, и прочих красот, которые Тевальд или сделал своими руками, или натащил откуда только смог. Он совершенно измучил Торлифа просьбами отдать ему красивый клинок в ножнах, который бескрылые подарили еще на свадьбу Усхольфы. И добился бы своего, но оставил эту затею, когда узнал, что Метафта терпеть не может этот клинок с тех самых пор, как в детстве неосторожно об него поранилась.

Другим талантом Тевальда оказалось его умение разрешать споры. Как-то раз, он помог соседям в решении какого-то серьезного вопроса, да так ловко, что с тех пор, все кому не лень, стали обращаться к нему с каждым пустяком. Тевальд никому не отказывал, и вскоре все в Гнездовище прониклись к нему нешуточным уважением. А, когда умер старейшина, как-то само собой получилось, что его заменил Тевальд.

Он сразу развил бурную деятельность. Построил хранилища для зерен и высушенных листьев, и, едва ли не собственноручно, перекрыл все гнездовины в поселении по собственному методу. Сначала из тонких, гибких веток сплетался каркас, который плотно облегал верхушку гнездовины, а на него потом крепились куски коры. Это было удобно, особенно если учитывать, что сильные ветры легко «раздевали» каменные жилища, и орели по сто раз перекрывали свои крыши.

Следующим мероприятием, которому Тевальд решил целиком отдаться после перекрытия гнездовин, было какое-то невероятно прогрессивное благоустройство огородов. Но Судьба опять вмешалась в его жизнь, перепутав все планы и напомнив о себе самым неожиданным образом.

Однажды маленький Нафин, которому едва исполнилось года четыре, проснулся что-то уж очень рано и запросился пойти с отцом. Это было время цветения деревьев Кару, и Тевальд намеревался собрать немного листьев, которые в такую пору особенно полезны от головной боли, если ими, смоченными в дождевой воде, обложить лоб, и для зубов и десен, если их жевать.

Отец с сыном уже дошли до плантации деревьев, но Тевальд не стал собирать листья по краю. Ему так нравилось идти, чувствуя в руке теплую ладошку сына, что, ради продления удовольствия, он решил прогуляться дальше, туда, где между деревьями виднелась небольшая полянка.

– Смотли, папа, – сказал вдруг Нафин, показывая вперед ручкой, – тлавка цветет.

Тевальд посмотрел и замер. Ночью был ветер, цветы с деревьев осыпались и, с того места, где они стояли, действительно казалось, что трава зацвела.

В Тевальда словно молния ударила. Он подхватил сына на руки и помчался домой, не разбирая дороги.

Старик в то утро тоже проснулся рано. Спал он отвратительно, беспокойно, а под утро неясным туманным образом явился его Брат и произнёс что-то вроде: «Жди, уже скоро…». Старик проснулся и встал. По обыкновению присел возле окна и посмотрел на улицу, ещё прикрытую предрассветным туманом. «Жди… Уже скоро…» – что это может означать? Смерть? – Нет, это глупо. А что ещё? Мальчик с огромными крыльями пока слишком мал…

Старик неслучайно нахмурился, увидев новорожденного Нафина. Он понял, что этот ребёнок сможет летать, когда вырастет, но зачем он ТАКОЙ родился в Гнездовище? Неужели этот крошечный комочек обречён исполнить то, что замыслила Судьба? Старик жил уже очень долго и порой ворчал сам себе, что устал и готов уйти. Но вид ребёнка, который каждым годом своей жизни, возможно, приближает его конец – испугал. Он вообще всегда думал о том, что ему предстоит с каким-то тяжёлым чувством. Так порой думают о смерти, о её обязательном приходе, страшась неизвестности того, как, каким образом она придет. Смерти Старик не боялся. А вот того, что они с найденными братьями должны будут совершить, опасался очень сильно. Свои ночные полёты он оправдывал тем, что готовится, держит себя в форме… Но для чего? Чтобы суметь подняться на Сверкающую вершину и иметь силы докончить там последний акт затянувшейся истории? Он много размышлял над этим и нашёл себе некоторое утешение. Рано или поздно предсказание исполнится, он бессилен как-то на это повлиять, но зато он может дождаться своего часа в полной готовности и сделать всё, чтобы спасти Гнездовище. Даже если ему будут мешать все его братья.

Примерно о том же рассуждал Старик в то утро, когда громкие крики с улицы заставили его вздрогнуть. А потом в гнездовину ворвался Тевальд. С выпученными глазами, колотя себя в грудь кулаком, он ни минуты не стоял на месте и без конца повторял:

– Видел, видел! Я видел! И теперь знаю, что должен делать… Я действительно видел… Я избранный… Значит, не ошибался тогда! Но как же просто это было увидеть! Ах, что же я раньше-то…

– Что ты видел? – спросил Старик, ощущая, как внутри что-то сжимается от предчувствия.

– Да цветущую траву – вот что!

И Тевальд, захлёбываясь словами от возбуждения, пересказал Старику, как было дело.

– … Нафин раскрыл мне глаза, но самое важное я понял сам, там же, не сходя с места! Я должен исполнить первую часть предсказания и не исполнять вторую. Ну, в смысле не искать детей Дормата. Тогда всё застрянет на одной точке – избранник увидел, что нужно, и всё… Всё! Понимаешь?

Старик молча кивнул.

– А Генульфову пещеру я раскопаю! – так же восторженно продолжал Тевальд. – Наверняка там есть что-то такое, что мне поможет. А то сделаю что-нибудь не так… или не сделаю. Короче, мне нужно, как можно скорее, бежать и начинать копать! Ты ведь когда-то сам там копал, неужели ничего не нашёл? Впрочем, ты ведь не избранный…

– Как ты собираешься прочесть записи? – спросил Старик – Ты же не умеешь читать.

– Прочту, прочту, – замахал руками Тевальд. – Если бы это совсем было невозможно, в предсказании не говорилось бы, что они… ну, как там? «Отправная точка и руководство к действию».

Старик не успел ничего возразить – в гнездовину вбежала Метафта с орущим Нафином на руках.

– Что случилось? – она еле сдерживала себя, чтобы не закричать. – Влетел, сунул мне ребёнка и умчался сюда с какими-то дикими воплями. Всех переполошил, соседи напуганы, ребёнок плачет… Что случилось?!

Тевальд при жене немного поутих и с довольным видом, поглаживая по спине Нафина, чтобы успокоился, рассказал наконец, как было дело, обстоятельно и спокойно. Однако во время рассказа снова пришёл в сильнейшее возбуждение и закончил всё тем, что выбежал вон из гнездовины, чтобы, не медля ни минуты, начать раскопки Генульфовой пещеры.

Метафта, мало что понимая, посмотрела ему вслед, а потом перевела взгляд на Старика. Она явно ожидала объяснений, но Старик не смотрел на неё. «Жди… Уже скоро…» стучало у него в голове. Нафин больше не плакал, а, обнимая за шею Метафту, только всхлипывал, косясь на сердитого старого орелина через плечо. «Вот он, – думал Старик, – тот, о ком было предсказание. Тевальд, конечно, заблуждается, как всегда, и пусть. Но до чего же коварна Судьба! Пожалуй, любой взрослый рассудил бы точно так же, как теперь Тевальд, но этот малыш погубит нас, даже не ведая, что творит… Однако Метафта ждет объяснений, нужно сказать ей что-нибудь…» Он подошёл к женщине и, как можно беспечнее, посоветовал ей не мешать мужу.

– Пусть перебесится. Это со временем пройдет.

– Но он же собирается рыться в обвале! – возмутилась Метафта. – Его засмеют или чего доброго шею себе свернёт на этих раскопках! Почему ты его не удержал? Ведь трава не цвела, всего лишь деревья осыпались. Но зато теперь из-за этой ерунды он будет рыться в обвале и не успокоится до тех пор, пока не откопает то, что ищет. Уж я-то это знаю, как никто.

– Пусть роется, – Старик таинственно улыбнулся, – не мешай ему.

Метафта фыркнула, пробурчала что-то про «дурацкие тайны» и ушла, унося с собой сына. А Старик, едва дождавшись ночи, полетел к своему тайнику в скалах. Обломки лежали на том же месте, где он их в последний раз оставил, но это место уже не казалось орелину безопасным. Сейчас малыш сюда, конечно, не долетит, но, став подростком, он сможет сделать это легко. Значит, нужно всё уничтожить или перепрятать.

Сначала Старик собирался разбить обломки на мельчайшие кусочки, но в памяти вдруг возник образ отца. Такого, каким он видел его в последний раз – плачущего и просящего прощения… Долгие годы Генульф потратил на то, чтобы выбить эти значки и рисунки, и у Фостина, проснувшегося в Старике, не поднялась рука на его работу. Перепрятать – вот лучший выход! Мелкие обломки можно закопать прямо у себя на огороде и завалить сверху сухими ветками, чтобы свежевскопанная земля не привлекала ничьего внимания. А вот большой, с сохранившимся текстом… Да-а, вниз его уже, пожалуй, не стащишь – силы у Старика давно не те, что прежде. Вот если только переложить камень в небольшую пещерку, что виднеется неподалёку… Старик обследовал её и остался доволен. То, что надо! Чтобы сюда забраться, нужно согнуться в три погибели, а этого вряд ли захочется пылкому мальчику, если он когда-нибудь в эти места залетит. Да и залетит ли?..

Несколько ночей Старик закапывал обломки. Самый большой он перепрятал в первую же ночь, удивляясь, как смог затащить этакую тяжесть на скалы. Зато с остальными оказалось проще… И теперь, когда работа была завершена, он с удовлетворением осмотрел кучу веток, скрывающих захоронение, и сел на свою скамью передохнуть. Здесь ему снова вспомнился отец. Как жаль, что они простились так плохо. Хотя, остальным детям и этого не было дано. Разве что Хорику… Интересно, что он почувствовал, когда нашёл, наконец, пещеру и увидел, что вход в неё завален? Почему не ушёл с началом грозы? Или, до самого последнего мгновения, бегал по вершине бугра от отверстия к отверстию, умоляя отца откликнуться и помочь ему спасти себя? Никто этого уже не узнает, они ушли вместе.

Старик вспомнил, что больше всего боялся наткнуться на останки отца и брата во время своих раскопок. Но этого, к счастью, не случилось. А теперь он жалеет. Нужно было похоронить их возле Рофаны. Пожалуй, стоит сказать Тевальду.., но нет… Все, что было можно, Старик переворошил в своё время, а к остальному не подступиться. Слишком большие глыбы, их невозможно ни сдвинуть, ни приподнять. Так что пусть Тевальд роется, он всё равно ничего больше не наёдет. Это со временем охладит его пыл, а там, возможно, и у Нафина не появится охоты что-либо искать.

С такими мыслями Старик спокойно уснул, прямо на скамье. Но он сильно ошибался.

* * *

Тевальд раскапывал обвал с невиданным упрямством. Прошел год, а он все никак не хотел признавать свое поражение. Соседи то посмеивались за спиной, то жалели, но задевало все это одну лишь Метафту. Первое время, когда ее расспрашивали о причинах долгих отлучек мужа, она пыталась объяснить их хозяйственными нуждами. Дескать, Тевальд затеялся строить что-то для Гнездовища у обвала, но не уверен в успехе и, поэтому, пока все держит в секрете. Однако после того, как старейшина был не единожды замечен прыгающим с крыши хранилища, с явным желанием полететь, всем стало ясно: Тевальд принялся за старое.

Бедная Метафта, как могла, старалась оправдать мужа перед жителями поселения. Вместо него она разрешала споры между орелями и давала им советы, неизменно добавляя, что «так рассудил бы Тевальд». Сама занялась переустройством огородов, уверяя всех, что это именно он подсказывает ей вечерами, что нужно делать. И больше всего на свете боялась, что кто-нибудь узнает, о том, какие в действительности разговоры велись у них в гнездовине, когда Тевальд возвращался с раскопок. Метафта пыталась образумить мужа, взывала к долгу отца и старейшины, но тщетно. Тевальд становился все азартнее и всякий раз уверял ее, что ему осталось «совсем чуть-чуть».

Однажды он вернулся в гнездовину раньше обычного и признался, что внутри все «как-то странно болит». Смыл с рук белую пыль, лег и больше уже не вставал. Метафта сбегала за Торлифом, который, осмотрев больного, постановил, что Тевальд надорвался, пытаясь, видимо, поднять что-то очень тяжелое, но это должно пройти, если дать ему отлежаться. Несколько дней орелина хлопотала возле мужа, пока не поняла, что ему не только не стало лучше, но наоборот, делается хуже и хуже. Он слабел на глазах, все чаще впадал в беспамятство и как-то раз, взяв Метафту за руку, объявил ей, что скоро умрет. Она, конечно, расплакалась, заверяя его в непременном выздоровлении, но Тевальд велел жене помолчать и послушать.

Именно тогда узнала она о второй части предсказания и о планах мужа по спасению Гнездовища.

– Но я заблуждался, – слабеющим голосом заключил Тевальд. – Нафин – вот кто избранный. Ведь это он увидел, что трава цветет. Он, а не я. Ему и завершать начатое. Следи за ним, Метафта. И, по возможности, не мешай. Пусть летает, пусть роется в обвале… От Судьбы не уйдешь… Старик это тоже понимает, поэтому и не удерживал меня. Но, когда придет время, когда первая часть предсказания исполнится, обещай мне, что ты расскажешь Нафину все и не дашь ему погубить Гнездовище. Надеюсь, что это случится, когда он станет взрослым и мудрым, но сейчас перед лицом смерти что-то подсказывает мне, что Судьба не даст ему повзрослеть. Поэтому следи за сыном, Метафта, следи лучше…

Тевальд перевел дух, глубоко вздохнул и вдруг заплакал.

– Дурак я! – шептал он жене, бросившейся его успокаивать, – Судьба избрала меня для счастья с тобой и с Нафином… Мне бы раньше догадаться, и не камни ворочать, а сына воспитывать… А теперь выходит – все свалилось на твои плечи. Милая моя, – он поцеловал Метафте руку и посмотрел в ее лицо долгим взглядом, – прости. Я ничего не могу поделать, смерть уже зовет меня. Приведи Нафина попрощаться и помни: я очень сильно люблю вас…

Он действительно умер скоро – той же ночью. И Метафте потребовалось много мужества и очень много серых, безжизненных дней, чтобы пережить эту потерю. Все Гнездовище старалось ее подбодрить, и даже Старик, который опасался, что, подобно бабушке и матери, Метафта расхочет жить без мужа. Он заходил едва ли не каждый день, чтобы утешить, помочь или просто посидеть рядом.

Нафин сначала избегал сурового старца, но потом привык и однажды даже доверительно шепнул, что соседская девочка Сольвена рассказала ему, что слышала от родителей, будто бы его, Нафина, отец искал в обвале записи своего деда, чтобы отдать их Летающим орелям. И тогда они забрали бы Тевальда с собой и сделали бы его своим старейшиной.

– А еще, – добавил мальчик обрадованный, что нашел такого внимательного и заинтересованного слушателя, – Сольвена сказала, что раз отец умер, я должен найти то, что он искал и стать старейшиной у Летающих вместо него. Тогда она женится на мне и улетит туда вместе со мной.

Старик не знал плакать ему или смеяться. Он не мог не понимать, что наивные детские разговоры лишь первый шаг к тому, что Нафин заинтересуется судьбой отца и узнает о предсказании. Самым лучшим тут было – это рассказать мальчику все, но Старик не знал, как отнесется к этому Метафта, и решил, не откладывая, с ней поговорить.

Он не слишком удивился тому, что орелина знает и про вторую часть предсказания. Глупо было бы думать, что Тевальд ей об этом не рассказал. Гораздо большее удивление вызвали его последние слова – по возможности, Нафину не мешать. Метафта слово в слово передала свой разговор с мужем накануне его смерти и, как ни странно, эти воспоминания ее заметно подбодрили.

– Тевальд просил присмотреть за Нафином, – оживающим голосом сказала она. – В том смысле, что я не должна пропустить момент, когда ему будет можно все рассказать. И я выполню его волю. И мешать не буду… Ведь это правильно, да?

– Правильно.

Старик взял Метафту за руку и ласково ее погладил.

– Тевальд очень сильно любил тебя и Нафина, и своим любящим сердцем он придумал, как спасти вас от беды. Поверь, если в детстве он мечтал только об избранности, то все, что делалось им в последние годы, делалось исключительно ради вас. Поэтому не сомневайся и выполняй его завещание…

– И Нафину можно рыться в обвале? – всхлипнула Метафта.

– Можно, – кивнул Старик, – ничего опасного там давно уже нет.

Орелина вскинула на него глаза, и по ее взгляду было видно, что она поняла, о чем ей только что сказали.

С тех пор Старик перестал так часто навещать вдову Тевальда. Он по-прежнему летал по ночам, встречал рассвет на скамейке Рофаны, днем отсыпался, а вечером садился у окна своей гнездовины и смотрел на жизнь в Гнездовище.

Метафта сама заходила к нему, рассказывала о своей жизни и о жизни Нафина. Мальчик подрастал, помогал ей по хозяйству и все чаще интересовался делами Тевальда. Конечно, орелина понимала, что именно интересует её сына, но начала она с другого. Сначала рассказала о том, каким прекрасным отцом и мужем был Тевальд, потом расписала в самых радужных красках его деятельность на посту старейшины и, только когда вся их совместная жизнь была изложена, кажется, по минутам, поведала, наконец, о предсказании.

Нафин слушал очень внимательно и серьезно. Он засмеялся только раз, когда узнал, что отец совсем не собирался становиться старейшиной у Летающих орелей и пожалел их. Такого старейшину, каким, по словам Метафты, был Тевальд, стоило еще поискать. Больше он о предсказании ничего не говорил и, похоже, не слишком им заинтересовался. Но его мать не так-то легко было провести. С некоторых пор она не раз замечала на его руках такую знакомую белую пыль и, по характерным синякам на теле, догадывалась, что он учится летать. Но, верная обещанию, вида о своих догадках не подавала.

Возможно, Нафин еще долго пребывал бы в уверенности, что ловко провел Метафту, если бы не соседи. Кто-то заметил его упражнения в полетах, кто-то видел, как мальчик выбирался из обвала и, разумеется, обо всем об этом было незамедлительно доложено матери. Метафта для вида поругалась и даже потопала ногами, но, когда по ночам Нафин тайком снова выбирался из гнездовины, прикидывалась спящей, чтобы не мешать.

С тех пор так и повелось: мать, якобы, узнавала все от соседей, а сын выдумывал новые уловки, чтобы делать свое дело втайне от неё.

Старика рассказы Метафты очень забавляли. Как только они договорились ни в чем Нафину не препятствовать, на душе его стало заметно легче. И, даже когда мальчик пришел с просьбой научить его орелинскому языку, не стал притворно изумляться и спрашивать, зачем ему, а просто согласился.

Все пока шло хорошо.

Но однажды, после довольно сильной грозы, Нафин примчался в поселение с громкими криками, переполошив половину жителей. Он без конца оглядывался на скалы, тыкал рукой куда то вверх и кричал, что видел Летающего ореля. Прибежавшая Метафта долго не могла понять, в чем дело, а когда разобралась, задала Нафину при всех хорошую трепку и увела его в гнездовину.

Оказывается, она послала сына помогать орелям, которые поднимали поваленные бурей сушильные столбы, но мальчик, вместо этого, улизнул в горы на свое любимое место. Им уже давно был проделан туда удобный подъем, и теперь он забирался все выше и выше, совершенствуясь в полетах. Вот, и в этот раз, забравшись на максимальную для себя высоту, Нафин взлетел и увидел стремительно удалявшегося ореля. Тот, правда, был уже очень далеко, но мальчик готов был поклясться, что это был именно Летающий орель и никто больше!

– Наверное, птицу какую-нибудь увидел большую, – предположили соседи, наблюдая, как Метафта уводит сына домой. – Бедная она, бедная! Сначала муж, теперь сын…

– Надо бы ей хорошенько его наказать, да заставить делом заниматься. Глядишь, глупости из головы и повыскакивают!..

– А Старик-то, видели, как разволновался? Даже из гнездовины своей выскочил!..

– Верит, верит в свои предсказания! Но ему простительно – он старый. А вот молодому человеку так себя позорить – нехорошо!

Соседи осуждающе покачали головами и разошлись. И только Старик, который никак не мог справиться с волнением, охватившим его при криках Нафина, продолжал стоять посреди улицы еще некоторое время. Но потом и он вернулся к себе. Бросил взгляд на захоронение в запущенном огороде, куда регулярно докладывал сухие ветки, так что образовалась приличная свалка, и, дождавшись ночи, полетел к своей пещерке и завалил вход в неё камнем. «Хорошо, что она далеко от того места, где Нафин летает», – подумал Старик. Ему, вдруг, сделалось очень грустно. Он, как-то раз, подсмотрел, как мальчик выделывает в воздухе различные пируэты и, впервые в жизни, позавидовал его легкости и силе крыльев. Самому Старику летать становилось все труднее. Уже часто и подолгу делал он перерывы в своих ночных вылазках. И, нередко, с грустью думал о том, что, если так будет продолжаться, то, пожалуй, в решающий час он не сможет даже просто поднять себя в воздух. Ужасно! Судьба словно нарочно растягивает шаги, чтобы лишить его последних сил. Даже этот короткий перелет дался с большим трудом. Несколько дней потом Старик не выходил из гнездовины. Отлеживался и уверял себя, что всему виной волнение. «Ничего, ничего, – думал он, – вот поправлюсь немного, схожу к Метафте и поговорю с Нафином. Возможно, он, как и его отец, принял желаемое за действительное. Когда чего-то очень хочешь, то и большая птица может показаться орелем».

Но Нафин пришел сам.

День был в самом разгаре, когда он ввалился в гнездовину Старика со связанными крыльями и горящими глазами. С улицы донесся детский смех и дразнилки, но Нафин, похоже, этого не заметил.

– Я видел Летающих орелей, – сообщил он прямо с порога. – И видел их так же близко, как и тебя сейчас. Можешь поверить – это были не большие птицы! Два ореля спали наверху, на скалах, и я их хорошо рассмотрел. Правда, когда они проснулись и увидели меня, то испугались и сразу улетели, но зато оставили свои сосуды с какой-то странной жидкостью. Я взял их с собой, и даже моя мать мне, наконец, поверила! Предсказание сбывается, Старик! И я к тебе пришел, чтобы ты рассказал мне все, что нужно. Ну, в смысле, то, чего я еще не знаю!

Юноша радостно уселся на скамью возле входа, положил чинно руки на колени и приготовился слушать. Но Старик не торопился рассказывать. Он по-прежнему смотрел в окно, старчески пережевывая губами и перебирая край одежды. Руки его слегка тряслись, но, во всем остальном, создавалось впечатление, что Старик вообще ничего не слышал. Такого Нафин не ожидал! Самое меньшее, что сейчас, по его мнению, должно было бы происходить – это жаркие радостные объятия и немедленное раскрытие всех хранимых Стариком тайн. А то, что происходило на самом деле, никуда не годилось!..

– Метафта говорила с тобой? – неожиданно спросил Старик, отворачиваясь, наконец, от окна.

– Говорила!

Нафин резво повернулся и продемонстрировал связанные крылья.

– Но я убедил ее, что к тебе отпускать можно. Ты ведь расскажешь мне, что было в Генульфовых записях? Правда?

Старик встал и отошел от окна.

– Что ты хочешь узнать? – спросил он, тяжело шаркая к столу, на котором стояла кружка с водой, и лежали остатки еды.

– Все! – обрадовался юноша. – Абсолютно все! Что там было написано? Зачем? Для кого? Ну, и вообще… Ты же понимаешь!

Старик усмехнулся, покачал головой и сделал большой глоток из деревянной кружки.

– Ты ошибаешься, если думаешь, что я знаю все. Пожалуй, самое главное тебе сказала Метафта… Она ведь сказала тебе о планах твоего отца?

– Сказала.

– Ну, вот… А то, что знаю я, тебе вряд ли пригодится.

И повернувшись к юноше спиной, Старик неторопливо стал убирать со стола.

– Как.., – опешил Нафин, – что значит, не пригодится? Должно пригодиться! Ты не можешь утаивать от меня ничего! Все Гнездовище знает, что ты хранишь какие-то секреты. Я избран Судьбой, увидел все, что было предсказано и имею право знать, что будет дальше!