Текст книги "Я Вас люблю всю жизнь и каждый день"

Первое солнце

 
О первое солнце над первым лбом!
И эти – на солнце прямо –
Дымящие – черным двойным жерлом –
Большие глаза Адама.
 
 
О первая ревность, о первый яд
Змеиный – под грудью левой!
В высокое небо вперенный взгляд:
Адам, проглядевший Еву!
 
 
Врожденная рана высоких душ,
О Зависть моя! О Ревность!
О всех мне Адамов затмивший Муж:
Крылатое солнце древних!
 

10 мая 1921

Марина

1

 
Быть голубкой его орлиной!
Больше матери быть, – Мариной!
Вестовым – часовым – гонцом –
 
 
Знаменосцем – льстецом придворным!
Серафимом и псом дозорным
Охранять непокойный сон.
 
 
Сальных карт захватив колоду,
Ногу в стремя! – сквозь огнь и воду!
Где верхом – где ползком – где вплавь!
 
 
Тростником – ивняком – болотом,
А где конь не берет, – там лётом,
Все ветра полонивши в плащ!
 
 
Черным вихрем летя беззвучным,
Не подругою быть – сподручным!
Не единою быть – вторым!
 
 
Близнецом – двойником – крестовым
Стройным братом, огнем костровым,
Ятаганом его кривым.
 
 
Гул кремлевских гостей незваных.
Если имя твое – Басманов,
Отстранись. – Уступи любви!
 
 
Распахнула платок нагрудный.
– Руки настежь! – Чтоб в день свой судный
Не в басмановской встал крови.
 

11 мая 1921

2

 
Трем Самозванцам жена,
Мнишка надменного дочь,
Ты – гордецу своему
Не родившая сына…
 
 
В простоволосости сна
В гулкий оконный пролет
Ты, гордецу своему
Не махнувшая следом…
 
 
На роковой площади
От оплеух и плевков
Ты, гордеца своего
Не покрывшая телом…
 
 
В маске дурацкой лежал,
С дудкой кровавой во рту.
– Ты, гордецу своему
Не отершая пота…
 
 
– Своекорыстная кровь! –
Проклята, проклята будь
Ты – Лжедимитрию смогшая быть
Лжемариной!
 

11 мая 1921

3

 
– Сердце, измена!
– Но не разлука!
И воровскую смуглую руку
К белым губам.
 
 
Краткая встряска костей о плиты.
– Гришка! – Димитрий!
 
 
Цареубийцы! Псекровь холопья!
И – повторенным прыжком –
На копья!
 

11 мая 1921

4

 
– Грудь Ваша благоуханна,
Как розмариновый ларчик…
Ясновельможна панна…
– Мой молодой господарчик…
 
 
– Чем заплачу за щедроты:
Темен, негромок, непризнан…
Из-под ресничного взлету
Что-то ответило: – Жизнью!
 
 
В каждом пришельце гонимом
Пану мы Иезусу – служим…
Мнет в замешательстве мнимом
Горсть неподдельных жемчужин.
 
 
Перлы рассыпались, – слезы!
Каждой ресницей нацелясь,
Смотрит, как в прахе елозя,
Их подбирает пришелец.
 

13 мая 1921

«Благоухала целую ночь…»

 
Благоухала целую ночь
В снах моих – Роза.
Неизреченно-нежная дочь
Эроса – Роза.
 
 
Как мне усвоить, расколдовать
Речь твою – Роза?
Неизреченно-нежная мать
Эроса – Роза!
 
 
Как мне странную сласть
Снов моих – Роза?
Самозабвенно-нежная страсть
Эроса – Роза!
 

7 июля 1921

«Гордость и робость – родные сестры…»

 
Гордость и робость – родные сестры,
Над колыбелью, дружные, встали.
 
 
«Лоб запрокинув!» – гордость велела.
«Очи потупив!» – робость шепнула.
 
 
Так прохожу я – очи потупив –
Лоб запрокинув – Гордость и Робость.
 

20 сентября 1921

Хвала Афродите
^{(Из цикла)}

 
Блаженны дочерти твоих, Земля,
Бросавшие для боя и для бега.
Блаженны – в Елисейские поля
Вступившие, не обольстившись негой.
 
 
Так лавр растет, жестоколист и трезв, –
Лавр-летописец. горячитель боя…
– Содружества заоблачный отвес
Не променяю на юдоль любови.
 

17 октября 1921

«От гнева в печени, мечты во лбу…»

 
От гнева в печени, мечты во лбу,
Богиня Верности, храни рабу.
 
 
Чугунным ободом скрепи ей грудь,
Богиня Верности, покровом будь.
 
 
Все сладколичие сними с куста,
Косноязычием скрепи уста…
 
 
Запечатленнее кости в гробу,
Богиня Верности, храни рабу!
 
 
Дабы без устали шумел станок,
Да будет уст ее закон – замок.
 
 
Дабы могильного поверх горба:
«Единой Верности была раба!»
 
 
На раздорожии, ребром к столбу,
Богиня Верности – распни рабу!
 

24 октября 1921

«С такою силой в подбородок руку…»

 
С такою силой в подбородок руку
Вцепив, что судорогой вьётся рот,
С такою силою поняв разлуку,
Что, кажется, и смерть не разведёт –
 
 
Так знаменосец покидает знамя,
Так на помосте матерям: Пора!
Так в ночь глядит – последними глазами –
Наложница последнего царя.
 

24 октября 1921

Молодость

1

 
Молодость моя! Моя чужая
Молодость! Мой сапожок непарный!
Воспаленные глаза сужая,
Так листок срывают календарный.
 
 
Ничего из всей твоей добычи
Не взяла задумчивая Муза.
Молодость моя! – Назад не кличу.
Ты была мне ношей и обузой.
 
 
Ты в ночи нашептывала гребнем,
Ты в ночи оттачивала стрелы.
Щедростью твоей давясь, как щебнем,
За чужие я грехи терпела.
 
 
Скипетр тебе вернув до сроку –
Что уже душе до яств и брашна!
Молодость моя! Моя морока –
Молодость! Мой лоскуток кумашный!
 

18 ноября 1921

2

 
Скоро уж из ласточек – в колдуньи!
Молодость! Простимся накануне…
Постоим с тобою на ветру!
Смуглая моя! Утешь сестру!
 
 
Полыхни малиновою юбкой,
Молодость моя! Моя голубка
Смуглая! Раззор моей души!
Молодость моя! Утешь, спляши!
 
 
Полосни лазоревою шалью,
Шалая моя! Пошалевали
Досыта с тобой! – Спляши, ошпарь!
Золотце мое – прощай – янтарь!
 
 
Неспроста руки твоей касаюсь,
Как с любовником с тобой прощаюсь.
Вырванная из грудных глубин –
Молодость моя! – Иди к другим!
 

20 ноября 1921

Муза

 
Ни грамот, ни праотцев,
Ни ясного сокола.
Идет – отрывается, –
Такая далекая!
 
 
Под смуглыми веками –
Пожар златокрылый.
Рукою обветренной
Взяла – и забыла.
 
 
Подол неподобранный,
Ошмёток оскаленный.
Не злая, не добрая,
А так себе: дальняя.
 
 
Не плачет, не сетует:
Рванул – так и милый!
Рукою обветренной
Дала – и забыла.
 
 
Забыла – и россыпью
Гортанною, клёкотом…
– Храни её, Господи,
Такую далекую!
 

19 ноября 1921

Орфей

 
Так плыли: голова и лира,
Вниз, в отступающую даль.
И лира уверяла: мира!
А губы повторяли: жаль!
 
 
Крово-серебряный, серебро –
Кровавый след двойной лия,
Вдоль обмирающего Гебра –
Брат нежный мой, сестра моя!
 
 
Порой, в тоске неутолимой,
Ход замедлялся головы.
Но лира уверяла: мимо!
А губы ей вослед: увы!
 
 
Вдаль-зыблящимся изголовьем
Сдвигаемые как венцом –
Не лира ль истекает кровью?
Не волосы ли – серебром?
 
 
Так, лестницею нисходящей
Речною – в колыбель зыбей.
Так, к острову тому, где слаще
Чем где-либо – лжет соловей…
 
 
Где осиянные останки?
Волна соленая – ответь!
Простоволосой лесбиянки
Быть может вытянула сеть?
 

1 декабря 1921

Амазонки

 
Грудь женская! Души застывший вздох, –
Суть женская! Волна, всегда врасплох
Застигнутая – и всегда врасплох
Вас застигающая – видит Бог!
 
 
Презренных и презрительных утех
Игралище. – Грудь женская! – Доспех
Уступчивый! – Я думаю о тех…
Об одногрудых тех, – подругах тех!..
 

5 декабря 1921

Новогодняя

С.Э.

 
Тот – вздохом взлелеянный,
Те – жестоки и смуглы.
Залетного лебедя
Не обижают орлы.
 
 
К орлам – не по записи:
Кто залетел – тот и брат!
Вольна наша трапеза,
Дик новогодний обряд.
 
 
Гуляй, пока хочется,
В гостях у орла!
Мы – вольные летчики,
Наш знак – два крыла!
 
 
Под гулкими сводами
Бои: взгляд о взгляд, сталь об сталь.
То ночь новогодняя
Бьет хрусталем о хрусталь.
 
 
Попарное звяканье
Судеб: взгляд о взгляд, грань о грань.
Очами невнятными
Один – в новогоднюю рань…
 
 
Не пей, коль не хочется!
Гуляй вдоль стола!
Мы – вольные летчики,
Наш знак – два крыла!
 
 
Соборной лавиною
На лбы – новогодний обвал.
Тоска лебединая,
В очах твоих Дон ночевал.
 
 
Тоска лебединая,
Протяжная – к родине – цепь…
Мы знаем единую
Твою, – не донская ли степь?
 
 
Лети, куда хочется!
На то и стрела!
Мы – вольные летчики,
Наш век – два крыла!
 

18 января 1922

«Не ревновать и не клясть…»

Алексею Александровичу Чаброву

 
Не ревновать и не клясть,
В грудь призывая – все стрелы!
Дружба! – Последняя страсть
Недосожженного тела.
 
 
В сердце, где белая даль,
Гладь – равноденствие – ближний,
Смертолюбивую сталь
Переворачивать трижды.
 
 
Знать: не бывать и не быть!
В зоркости самоуправной
Как черепицами крыть
Молниеокую правду.
 
 
Рук непреложную рознь
Блюсть, костенея от гнева.
– Дружба! – Последняя кознь
Недоказненного чрева.
 

20 января 1922

«Не похорошела за годы разлуки!..»

С.Э.

 
Не похорошела за годы разлуки!
Не будешь сердиться на грубые руки,
Хватающиеся за хлеб и за соль?
– Товарищества трудовая мозоль!
 
 
О, не прихорашивается для встречи
Любовь. – Не прогневайся на просторечье
Речей, – не советовала б пренебречь:
То летописи огнестрельная речь.
 
 
Разочаровался? Скажи без боязни!
То – выкорчеванный от дружб и приязней
Дух. – В путаницу якорей и надежд
Прозрения непоправимая брешь!
 

23 января 1922

«Завораживающая! Крест…»

 
Завораживающая! Крест
На крест складывающая руки!
Разочарование! Не крест
Ты – а страсть, как смерть и как разлука.
 
 
Развораживающий настой,
Сладость обморочного оплыва…
Что настаивающий нам твой
Хрип, обезголосившая дива –
 
 
Жизнь! – Без голосу вступает в дом,
В полной памяти дает обеты,
В нежном голосе полумужском –
Безголосицы благая Лета…
 
 
Уж немногих я зову на ты,
Уж улыбки забываю важность…
– То вдоль всей голосовой версты
Разочарования протяжность.
 

29 января 1922

На заре…

 
На заре – наимедленнейшая кровь,
На заре – наиявственнейшая тишь.
Дух от плоти косной берет развод,
Птица клетке костной дает развод,
 
 
Око зрит – невидимейшую даль,
Сердце зрит – невидимейшую связь.
Ухо пьет – неслыханнейшую молвь.
Над разбитым Игорем плачет Див.
 

18 февраля 1922

«Знакомец! Отколева в наши страны?..»

 
Знакомец! Отколева в наши страны?
Которого ветра клясть?
Знакомец! С тобою в любовь не встану:
Твоя вороная масть.
 
 
Покамест костру вороному – пы́хать,
Красавице – искра в глаз!
– Знакомец! Твоя дорогая прихоть,
А мой дорогой отказ.
 

18 марта 1922

Москва

«Лютая юдоль…»

 
Лютая юдоль,
Дольняя любовь.
Руки: свет и соль.
Губы: смоль и кровь.
 
 
Левогрудый гром
Лбом подслушан был.
Так – о камень лбом –
Кто тебя любил?
 
 
Бог с замыслами! Бог с вымыслами!
Вот: жаворонком, вот: жимолостью,
Вот: пригоршнями – вся выплеснута,
С моими дикостями – и тихостями,
С моими радугами заплаканными,
С подкрадываньями, заборматываньями…
 
 
Милая ты жизнь!
Жадная еще!
Ты запомни вжим
В правое плечо.
 
 
Щебеты во тьмах…
С птицами встаю!
Мой веселый вмах
В летопись твою.
 

2 июня 1922

Берлин

«Есть час на те слова…»

 
Есть час на те слова.
Из слуховых глушизн
Высокие права
Выстукивает жизнь.
 
 
Быть может – от плеча,
Протиснутого лбом.
Быть может – от луча,
Невидимого днем.
 
 
В напрасную струну
Прах – взмах на простыню.
Дань страху своему
И праху своему.
 
 
Жарких самоуправств
Час – и тишайших просьб.
Час безземельных братств.
Час мировых сиротств.
 

11 июня 1922

Берлин

«Когда же, Господин…»

 
Когда же, Господин,
На жизнь мою сойдет
Спокойствие седин,
Спокойствие высот.
 
 
Когда ж в пратишину
Тех первоголубизн
Высокое плечо,
Всю вынесшее жизнь.
 
 
Ты, Господи, один,
Один, никто из вас,
Как с пуховых горбин
В синь горнюю рвалась.
 
 
Как под упорством уст
Сон – слушала – траву…
(Здесь, на земле искусств,
Словесницей слыву!)
 
 
И как меня томил
Лжи – ломовой оброк,
Как из последних жил
В дерева первый вздрог…
 
 
Дерева – первый – вздрог,
Голубя – первый – ворк.
(Это не твой ли вздрог,
Гордость, не твой ли ворк,
Верность?) – Остановись,
Светопись зорких стрел!
В тайнописи любви
Небо – какой пробел!
 
 
Если бы – не – рассвет:
Дребезг, и свист, и лист,
Если бы не сует
Сих суета – сбылись
 
 
Жизни б…
Не луч, а бич –
В жимолость нежных тел.
В опромети добыч
Небо – какой предел!
 
 
День. Ломовых дрог
Ков. – Началась. – Пошла.
Дикий и тихий вздрог
Вспомнившего плеча.
 
 
Прячет…
Как из ведра –
Утро. Малярный мел.
В летописи ребра
Небо – какой пробел!
 

22–23 июня 1922

«Некоторым – не закон…»

 
Некоторым – не закон.
В час, когда условный сон
Праведен, почти что свят,
Некоторые не спят:
 
 
Всматриваются – и в скры –
тнейшем лепестке: не ты!
 
 
Некоторым – не устав:
В час, когда на всех устах
Засуха последних смут –
Некоторые не пьют:
 
 
Впытываются – и сти –
снутым кулаком – в пески!
 
 
Некоторым, без кривизн, –
Дорого дается жизнь.
 

25 июня 1922

«Здравствуй! Не стрела, не камень…»

 
Здравствуй! Не стрела, не камень:
Я! – Живейшая из жен:
Жизнь. Обеими руками
В твой невыспавшийся сон.
 
 
Дай! (На языке двуостром:
На! – Двуострота змеи!)
Всю меня в простоволосой
Радости моей прими!
 
 
Льни! – Сегодня день на шхуне,
– Льни! – на лыжах! – Льни! – льняной!
Я сегодня в новой шкуре:
Вызолоченной, седьмой!
 
 
– Мой! – и о каких наградах
Рай – когда в руках, у рта:
Жизнь: распахнутая радость
Поздороваться с утра!
 

25 июня 1922

«В пустынной храмине…»

 
В пустынной хра́мине
Троилась – ладаном.
Зерном и пламенем
На темя падала…
 
 
В ночные клёкоты
Вступала – ровнею.
– Я буду крохотной
Твоей жаровнею:
 
 
Домашней утварью:
Тоску раскуривать,
Ночную скуку гнать,
Земные руки греть!
 
 
С груди безжалостной
Богов – пусть сброшена!
Любовь досталась мне
Люба́я: бо́льшая!
 
 
С такими путами!
С такими льготами!
Пол-жизни? – Всю́ тебе!
По-локоть? – Во́т она!
 
 
За то, что требуешь,
За то, что мучаешь,
За то, что бедные
Земные руки есть…
 
 
Тщета! – Не выверишь
По амфибрахиям!
В груди пошире лишь
Глаза распахивай,
 
 
Гляди: не Логосом
Пришла, не Вечностью:
Пустоголовостью
Твоей щебечущей
 
 
К груди…
– Не властвовать!
Без слов и на́ слово –
Любить… Распластаннейшей
В мире – ласточкой!
 

26 июня 1922

Берлин

«И скажешь ты…»

 
И скажешь ты:
Не та ль,
Не ты,
Что сквозь персты:
Листы, цветы –
В пески…
Изустных
Вер – индус,
Что нашу грусть –
В листы,
И груз – в цветы
Всего за только всхруст
Руки
В руке:
Игру.
Индус, а может Златоуст
Вер – без навек,
И без корней
Верб,
И навек – без дней…
 
 
(Бедней
Тебя!)
И вот
Об ней,
Об ней одной…
 

3 июля 1922

«Неподражаемо лжет жизнь…»

 
Неподражаемо лжет жизнь:
Сверх ожидания, сверх лжи…
Но по дрожанию всех жил
Можешь узнать: жизнь!
 
 
Словно во ржи лежишь: звон, синь…
(Что ж, что во лжи лежишь!) – жар, вал
Бормот – сквозь жимолость – ста жал…
Радуйся же! – Звал!
 
 
И не кори меня, друг, столь
Заворожимы у нас, тел,
Ду́ши – что вот уже: лбом в сон.
Ибо – зачем пел?
 
 
В белую книгу твоих тишизн,
В дикую глину твоих «да» –
Тихо склоняю облом лба:
Ибо ладонь – жизнь.
 

8 июля 1922

«Светло-серебряная цвель…»

 
Светло-серебряная цвель
Над зарослями и бассейнами.
И занавес дохнёт – и в щель
Колеблющийся и рассеянный
 
 
Свет… Падающая вода
Чадры. (Не прикажу – не двинешься!)
Так пэри к спящим иногда
Прокрадываются в любимицы.
 
 
Ибо не ведающим лет
– Спи! – головокруженье нравится.
Не вычитав моих примет,
Спи, нежное мое неравенство!
 
 
Спи. – Вымыслом останусь, лба
Разглаживающим неровности.
Так Музы к смертным иногда
Напрашиваются в любовницы.
 

16 июля 1922

Берегись…

 
Но тесна вдвоём
Даже радость утр.
Оттолкнувшись лбом
И подавшись внутрь,
 
 
(Ибо странник – Дух,
И идёт один),
До начальных глин
Потупляя слух –
 
 
Над источником,
Слушай-слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек – берегам:
 
 
– Ты и путь и цель,
Ты и след и дом.
Никаких земель
Не открыть вдвоём.
 
 
В горний лагерь лбов
Ты и мост и взрыв.
(Самовластен – Бог
И меж всех ревнив).
 
 
Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек – берегам:
 
 
– Берегись слуги,
Дабы в отчий дом
В гордый час трубы
Не предстать рабом.
 
 
Берегись жёны,
Дабы, сбросив прах,
В голый час трубы
Не предстать в перстнях.
 
 
Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек – берегам:
 
 
– Берегись! Не строй
На родстве высот.
(Ибо крепче – той
В нашем сердце – тот).
 
 
Говорю, не льстись
На орла, – скорбит
Об упавшем ввысь
По сей день – Давид!
 
 
Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек – берегам:
 
 
– Берегись могил:
Голодней блудниц!
Мёртвый был и сгнил:
Берегись гробниц!
 
 
От вчерашних правд
В доме – смрад и хлам.
Даже самый прах
Подари ветрам!
 
 
Над источником
Слушай-слушай, Адам,
Что проточные
Жилы рек – берегам:
 
 
– Берегись…
 

8 августа 1922

«Золото моих волос…»

 
Золото моих волос
Тихо переходит в седость.
– Не жалейте! Всё сбылось,
Всё в груди слилось и спелось.
 
 
Спелось – как вся даль слилась
В стонущей трубе окрайны.
Господи! Душа сбылась:
Умысел твой самый тайный.
 
 
Несгорающую соль
Дум моих – ужели пепел
Фениксов отдам за смоль
Временных великолепий?
 
 
Да и ты посеребрел,
Спутник мой! К громам и ды́мам,
К молодым сединам дел –
Дум моих причти седины.
 
 
Горделивый златоцвет,
Роскошью своей не чванствуй:
Молодым сединам бед
Лавр пристал – и дуб гражданский.
 

Между 17 и 23 сентября 1922

Седые волосы

 
Это пеплы сокровищ:
Утрат, обид.
Это пеплы, пред коими
В прах – гранит.
 
 
Голубь голый и светлый,
Не живущий четой.
Соломоновы пеплы
Над великой тщетой.
 
 
Беззакатного времени
Грозный мел.
Значит, Бог в мои двери –
Раз дом сгорел!
 
 
Не удушенный в хламе,
Снам и дням господин,
Как отвесное пламя
Дух – из ранних седин!
 
 
И не вы меня предали,
Годы, – в тыл!
Эта седость – победа
Бессмертных сил.
 

27 сентября 1922

Хвала богатым

 
И засим, упредив заране,
Что меж мной и тобою – мили!
Что себя причисляю к рвани,
Что честно́ мое место в мире;
 
 
Под колесами всех излишеств:
Стол уродов, калек, горбатых…
И засим, с колокольной крыши
Объявляю: люблю богатых!
 
 
За их корень, гнилой и шаткий,
С колыбели растящий рану,
За растерянную повадку –
Из кармана и вновь к карману.
 
 
За тишайшую просьбу уст их,
Исполняемую, как окрик,
И за то, что их в рай не впустят,
И за то, что в глаза не смотрят.
 
 
За их тайны – всегда с наро́чным!
За их страсти – всегда с рассыльным!
За навязанные им ночи
(И целуют и пьют насильно!),
 
 
И за то, что в учётах, в скуках,
В позолотах, в зевотах, в ватах,
Вот меня, наглеца, не купят, –
Подтверждаю: люблю богатых!
 
 
А еще, несмотря на бритость,
Сытость, питость (моргну – и трачу!),
За какую-то – вдруг – побитость,
За какой-то их взгляд собачий,
 
 
Сомневающийся…
– Не стержень
ли к нулям? Не шалят ли гири?
И за то, что меж всех отверженств
Нет – такого сиротства в мире!
 
 
Есть такая дурная басня:
Как верблюды в иглу пролезли.
…За их взгляд, изумленный насмерть,
Извиняющийся в болезни,
 
 
Как в банкротстве… «Ссудил бы… Рад бы –
Да…»
 
 
За тихое, с уст зажатых:
«По каратам считал, я – брат был…»
– Присягаю: люблю богатых!
 

30 сентября 1922

«– Спаси, господи! Дым!..»

 
– Спаси, господи! Дым!
– Дым-то, бог с ним! А главное – сырость!
С тем же страхом, с каким
Переезжают с квартиры:
 
 
С той же лампою вплоть –
Лампой нищенств, студенчеств, окраин.
– Хоть бы деревце, хоть
Для детей! – И каков-то хозяин?
 
 
И не слишком ли строг
Тот, в монистах, в монетах, в туманах,
Непреклонный, как Рок,
Перед судорогою карманов?
 
 
И каков-то сосед?
Хорошо б холостой, да потише!
Тоже сладости нет
В том-то, в старом, – да нами надышан
 
 
Дом, пропитан насквозь!
Нашей затхлости запах! Как с ватой
В ухе – спелось, сжилось!
Не чужими: своими захватан!
 
 
Стар-то стар, сгнил-то сгнил,
А всё мил… А уж тут: номера ведь!
Как рождаются в мир –
Я не знаю; но так умирают.
 

30 сентября 1922

«Так, заживо раздав…»

 
Так, заживо раздав,
Поровну, без обиды,
Пользующийся – прав.
 
 
Шагом Семирамиды,
Спускающейся в пруд
Лестницей трав несмятых,
И знающей, что ждут
Ризы – прекрасней снятых
 
 
По выходе из вод…
 

7 октября 1922

«В сиром воздухе загробном…»

 
В сиром воздухе загробном –
Перелетный рейс…
Сирой проволоки вздроги,
Повороты рельс…
 
 
Точно жизнь мою угнали
По стальной версте –
В сиром мо́роке – две дали…
(Поклонись Москве!)
 
 
Точно жизнь мою убили.
Из последних жил
В сиром мо́роке в две жилы
Истекает жизнь.
 

28 октября 1922

«Не надо ее окликать…»

 
Не надо ее окликать:
Ей оклик – что охлест. Ей зов
Твой – раною по рукоять.
До самых органных низов
 
 
Встревожена – творческий страх
Вторжения – бойся, с высот
– Все́ крепости на пропастях! –
Пожалуй – органом вспоет.
 
 
А справишься? Сталь и базальт –
Гора, но лавиной в лазурь
На твой серафический альт
Вспоет – полногласием бурь.
 
 
И сбудется! – Бойся! – Из ста
На сотый срываются… Чу!
На оклик гортанный певца
Органною бурею мщу!
 

7 февраля 1923

«Нет, правды не оспаривай…»

 
Нет, правды не оспаривай.
Меж кафедральных Альп
То бьется о розариум
Неоперенный альт.
 
 
Девичий и мальчишеский:
На самом рубеже.
Единственный из тысячи –
И сорванный уже.
 
 
В самом истоке суженный:
Растворены вотще
Сто и одна жемчужина
В голосовом луче.
 
 
Пой, пой – миры поклонятся!
Но регент: – Голос тот
Над кровною покойницей,
Над Музою поет!
 
 
Я в голосах мальчишеских
Знаток… – и в прах и в кровь
Снопом лучей рассыпавшись
О гробовой покров.
 
 
Нет, сказок не насказывай:
Не радужная хрупь, –
Кантатой Метастазовой
Растерзанная грудь.
 
 
Клянусь дарами Божьими:
Своей душой живой! –
Что всех высот дороже мне
Твой срыв голосовой!
 

8 февраля 1923

Душа

 
Выше! Выше! Лови – летчицу!
Не спросившись лозы – отческой
Нереидою по – лощется,
Нереидою в ла – зурь!
 
 
Лира! Лира! Хвалынь – синяя!
Полыхание крыл – в скинии!
Над мотыгами – и – спинами
Полыхание двух бурь!
 
 
Муза! Муза! Да как – смеешь ты?
Только узел фаты – веющей!
Или ветер станиц – шелестом
О страницы – и, смыв, взмыл…
 
 
И покамест – счета – кипами,
И покамест – сердца – хрипами,
Закипание – до – кипени
Двух вспенённых – крепись! – крыл.
 
 
Так, над вашей игрой – крупною
(Между трупами – и – куклами!),
Не́ общупана, не́ куплена,
Полыхая и пля – ша –
 
 
Шестикрылая, ра – душная,
Между мнимыми – ниц! – сущая,
Не задушена вашими тушами,
Ду – ша!
 

9 февраля 1923

«От руки моей не взыгрывал…»

 
От руки моей не взыгрывал,
На груди моей не всплакивал.
Непреложней и незыблемей
Опрокинутого факела.
 
 
Над душой моей – в изглавии,
Над страдой моей – в изножии…
(От руки моей не вздрагивал,
Не твоей рукой низложена!)
 
 
Азраил! В ночах без месяца
И без звезд – дороги скошены.
В этот час тяжело-весящий
Я тебе не буду ношею!
 
 
Азраил! В ночах без выходов
И без звезд – личины сорваны!
В этот час тяжело-дышащий
Я тебе не буду прорвою!
 
 
А потом – перстом как факелом –
Напиши в рассветных серостях
О жене, что назвала тебя
Азраилом – вместо Эроса!
 

16 февраля 1923

«Голубиная купель…»

 
Голубиная купель,
Небо: тридевять земель.
 
 
Мне, за тем гулявшей за́ морем,
Тесно в одиночной камере
Рук твоих,
Губ твоих,
Человек – и труб твоих,
Город!
– Город!
Это сорок
Сороков во мне поют.
Это сорок
– Бить, так в порох! –
Кузнецов во мне куют!
 
 
Мне, решать привыкшей в мраморе,
Тесно в одиночной камере
Демократии и Амора.
 

21 марта 1923