Текст книги "Под лаской плюшевого пледа"

Бессонница

1

Обвела мне глаза кольцом

Теневым – бессонница.

Оплела мне глаза бессонница

Теневым венцом.

То-то же! По ночам

Не молись – идолам!

Я твою тайну выдала,

Идолопоклонница.

Мало – тебе – дня,

Солнечного огня!

Пару моих колец

Носи, бледноликая!

Кликала – и накликала

Теневой венец.

Мало – меня – звала?

Мало – со мной – спала?

Ляжешь, легка лицом.

Люди поклонятся.

Буду тебе чтецом

Я, бессонница:

– Спи, успокоена,

Спи, удостоена,

Спи, увенчана,

Женщина.

Чтобы – спалось – легче,

Буду – тебе – певчим:

– Спи, подруженька

Неугомонная,

Спи, жемчужинка,

Спи, бессонная.

И кому ни писали писем,

И кому с тобой ни клялись мы…

Спи себе.

Вот и разлучены

Неразлучные.

Вот и выпущены из рук

Твои рученьки.

Вот ты и отмучилась,

Милая мученица.

Сон – свят.

Все – спят.

Венец – снят.

8 апреля 1916

2

Руки люблю

Целовать, и люблю

Имена раздавать,

И еще – раскрывать

Двери!

– Настежь – в темную ночь!

Голову сжав,

Слушать, как тяжкий шаг

Где-то легчает,

Как ветер качает

Сонный, бессонный

Лес.

Ах, ночь!

Где-то бегут ключи,

Ко сну – клонит.

Сплю почти.

Где-то в ночи

Человек тонет.

27 мая 1916

3

В огромном городе моем – ночь.

Из дома сонного иду – прочь.

И люди думают: жена, дочь, —

А я запомнила одно: ночь.

Июльский ветер мне метет – путь,

И где-то музыка в окне – чуть.

Ах, нынче ветру до зари – дуть

Сквозь стенки тонкие груди – в грудь.

Есть черный тополь, и в окне – свет,

И звон на башне, и в руке – цвет,

И шаг вот этот – никому – вслед,

И тень вот эта, а меня – нет.

Огни – как нити золотых бус,

Ночного листика во рту – вкус.

Освободите от дневных уз,

Друзья, поймите, что я вам – снюсь.

17 июля 1916

Москва

Стихи к Блоку

1

Имя твое – птица в руке,

Имя твое – льдинка на языке.

Одно-единственное движенье губ.

Имя твое – пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту.

Камень, кинутый в тихий пруд,

Всхлипнет так, как тебя зовут.

В легком щелканье ночных копыт

Громкое имя твое гремит.

И назовет его нам в висок

Звонко щелкающий курок.

Имя твое, – ax, нельзя! —

Имя твое – поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век.

Имя твое – поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток.

С именем твоим – сон глубок.

15 апреля 1916

2

Нежный призрак,

Рыцарь без укоризны,

Кем ты призван

В мою молодую жизнь?

Во мгле – сизой

Стоишь, ризой

Снеговой одет.

То не ветер

Гонит меня по городу.

Ох, уж третий

Вечер я чую во́рога.

Голубоглазый —

Меня – сглазил

Снеговой певец.

Снежный лебедь

Мне по́д ноги перья стелет.

Перья реют

И медленно никнут в снег.

Так, по перьям,

Иду к двери,

За которой – смерть.

Он поет мне

За синими окнами,

Он поет мне

Бубенцами далекими,

Длинным криком,

Лебединым кликом —

Зовет.

Милый призрак!

Я знаю, что все мне снится.

Сделай милость:

Аминь, аминь, рассыпься!

Аминь.

1 мая 1916

3

Ты проходишь на запад солнца,

Ты увидишь вечерний свет.

Ты проходишь на запад солнца,

И метель заметает след.

Мимо окон моих – бесстрастный —

Ты пройдешь в снеговой тиши,

Божий праведник мой прекрасный,

Свете тихий моей души!

Я на душу твою – не зарюсь!

Нерушима твоя стезя.

В руку, бледную от лобзаний,

Не вобью своего гвоздя.

И по имени не окликну,

И руками не потянусь.

Восковому, святому лику

Только издали поклонюсь.

И, под медленным снегом стоя,

Опущусь на колени в снег

И во имя твое святое

Поцелую вечерний снег –

Там, где поступью величавой

Ты прошел в снеговой тиши,

Свете тихий – святыя славы —

Вседержитель моей души.

2 мая 1916

4

Зверю – берлога,

Страннику – дорога,

Мертвому – дроги.

Каждому – свое.

Женщине – лукавить,

Царю – править,

Мне – славить

Имя твое.

2 мая 1916

5

У меня в Москве – купола горят,

У меня в Москве – колокола звонят,

И гробницы, в ряд, у меня стоят, —

В них царицы спят и цари.

И не знаешь ты, что зарей в Кремле

Легче дышится – чем на всей земле!

И не знаешь ты, что зарей в Кремле

Я молюсь тебе – до зари.

И проходишь ты над своей Невой

О ту пору, как над рекой-Москвой

Я стою с опущенной головой,

И слипаются фонари.

Всей бессонницей я тебя люблю,

Всей бессонницей я тебе внемлю —

О ту пору, как по всему Кремлю

Просыпаются звонари.

Но моя река – да с твоей рекой,

Но моя рука – да с твоей рукой

Не сойдутся, Радость моя, доколь

Не догонит заря – зари.

7 мая 1916

6

Думали – человек!

И умереть заставили.

Умер теперь. Навек.

– Плачьте о мертвом ангеле!

Он на закате дня

Пел красоту вечернюю.

Три восковых огня

Треплются, суеверные.

Шли от него лучи —

Жаркие струны по́ снегу.

Три восковых свечи —

Солнцу-то! Светоносному!

О, поглядите – как

Веки ввалились темные!

О, поглядите – как

Крылья его поломаны!

Черный читает чтец,

Топчутся люди праздные…

– Мертвый лежит певец

И Воскресенье празднует.

9 мая 1916

7

Должно быть – за то́й рощей

Деревня, где я жила.

Должно быть – любовь проще

И легче, чем я ждала.

– Эй, идолы, чтоб вы сдохли! —

Привстал и занес кнут.

И окрику вслед – о́хлест,

И вновь бубенцы поют.

Над валким и жалким хлебом

За жердью встает – жердь,

И проволока под небом

Поет и поет смерть.

13 мая 1916

8

И тучи оводов вокруг равнодушных кляч,

И ветром вздутый калужский родной

кумач,

И по́свист перепелов, и большое небо,

И волны колоколов над волнами хлеба,

И толк о немце, доколе не надоест,

И желтый-желтый – за синею рощей —

крест,

И сладкий жар, и такое на всем сиянье,

И имя твое, звучащее словно: ангел.

18 мая 1916

11

Други его – не тревожьте его!

Слуги его – не тревожьте его!

Было так ясно на лике его:

Царство мое не от мира сего.

Вещие вьюги кружили вдоль жил,

Плечи сутулые гнулись от крыл,

В певчую прорезь, в запекшийся пыл —

Лебедем душу свою упустил!

Падай же, падай же, тяжкая медь!

Крылья изведали право: лететь!

Губы, кричавшие слово: ответь! —

Знают, что этого нет – умереть!

Зори пьет, море пьет, – в полную сыть

Бражничает. – Панихид не служить!

У навсегда повелевшего: быть! —

Хлеба достанет его накормить!

15 августа 1921

14

Без зова, без слова —

Как кровельщик падает с крыш.

А может быть, снова

Пришел – в колыбели лежишь?

Горишь и не меркнешь,

Светильник немногих недель…

Какая из смертных

Качает твою колыбель?

Блаженная тяжесть!

Пророческий певчий камыш!

О, кто мне расскажет,

В какой колыбели лежишь?

«Покамест не продан!»

Лишь с ревностью этой в уме

Великим обходом

Пойду по российской земле.

Полночные страны

Пройду из конца и в конец.

Где рот – его – рана,

Очей синеватый свинец?

Схватить его! Крепче!

Любить и любить его лишь!

О, кто мне нашепчет,

В какой колыбели лежишь?

Жемчужные зерна,

Кисейная сонная сень.

Не лавром, а тёрном —

Чепца острозубая тень.

Не полог, а птица

Раскрыла два белых крыла!

– И снова родиться,

Чтоб снова метель замела?!

Рвануть его! Выше!

Держать! Не отдать его лишь!

О, кто мне надышит,

В какой колыбели лежишь?

А может быть, ложен

Мой подвиг, и даром – труды.

Как в землю положен,

Быть может, – проспишь до трубы.

Огромную впалость

Висков твоих – вижу опять.

Такую усталость —

Ее и трубой не поднять!

Державная пажить,

Надежная, ржавая тишь.

Мне сторож покажет,

В какой колыбели лежишь.

22 ноября 1921

Ахматовой

1

О Муза плача, прекраснейшая из муз!

О ты, шальное исчадие ночи белой!

Ты черную насылаешь метель на Русь,

И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы.

И мы шарахаемся, и глухое: ох! —

Стотысячное – тебе присягает, – Анна

Ахматова! – Это имя – огромный вздох,

И в глубь он падает, которая безымянна.

Мы коронованы тем, что одну с тобой

Мы землю топчем, что небо над нами – то же!

И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,

Уже бессмертным на смертное сходит ложе.

В певучем граде моем купола горят,

И Спаса светлого славит слепец бродячий…

– И я дарю тебе свой колокольный град,

Ахматова – и сердце свое в придачу.

19 июня 1916

2

Охватила голову и стою,

– Что́ людские козни! —

Охватила голову и пою

На заре на поздней.

Ах, неистовая меня волна

Подняла на гребень!

Я тебя пою, что у нас – одна,

Как луна на небе!

Что, на сердце во́роном налетев,

В облака вонзилась.

– Горбоносую – чей смертелен гнев

И смертельна милость.

Что и над червонным моим Кремлем

Свою ночь простерла,

Что певучей негою – как ремнем,

Мне стянула горло.

Ах, я счастлива! Никогда заря

Не сгорала – чище.

Ах, я счастлива, что, тебя даря,

Удаляюсь – нищей,

Что тебя, чей голос – о глубь! о мгла! —

Мне дыханье сузил,

Я впервые именем назвала

Царскосельской Музы.

22 июня 1916

3

Еще один огромный взмах —

И спят ресницы.

О, тело милое! О, прах

Легчайшей птицы!

Что делала в тумане дней?

Ждала и пела…

Так много вздоха было в ней,

Так мало – тела.

Нечеловечески-мила

Ее дремота.

От ангела и от орла

В ней было что-то.

И спит, а хор ее манит

В сады Эдема.

Как будто песнями не сыт

Уснувший демон!

Часы, года, века. – Ни нас,

Ни наших комнат.

И памятник, накоренясь,

Уже не помнит.

Давно бездействует метла,

И никнут льстиво

Над Музой Царского Села

Кресты крапивы.

23 июня 1916

4

Имя ребенка – Лев,

Матери – Анна.

В имени его – гнев,

В материнском – тишь.

Волосом он рыж, —

Голова тюльпана! —

Что ж, осанна

Маленькому царю.

Дай ему Бог – вздох

И улыбку матери,

Взгляд – искателя Жемчугов.

Бог, внимательней

За ним присматривай:

Царский сын – гадательней

Остальных сынов.

5

Сколько спутников и друзей!

Ты никому не вторишь.

Правят юностью нежной сей —

Гордость и горечь.

Помнишь бешеный день в порту,

Южных ветров угрозы,

Рев Каспия – и во рту

Крылышко розы.

Как цыганка тебе дала

Камень в резной оправе,

Как цыганка тебе врала

Что-то о славе…

И – высо́ко у парусов —

Отрока в синей блузе.

Гром моря – и грозный зов

Раненой Музы.

25 июня 1916

6

Не отстать тебе. Я – острожник.

Ты – конвойный. Судьба одна.

И одна в пустоте порожней

Подорожная нам дана.

Уж и нрав у меня спокойный!

Уж и очи мои ясны!

Отпусти-ка меня, конвойный,

Прогуляться до той сосны!

26 июня 1916

7

Ты, срывающая покров

С катафалков и колыбелей,

Разъярительница ветров,

Насылательница метелей,

Лихорадок, стихов и войн,

– Чернокнижница! – Крепостница! —

Я заслышала грозный вой

Львов, венчающих колесницу.

Слышу страстные голоса —

И один, что молчит упорно.

Вижу красные паруса —

И один – между ними – черный.

Океаном ли правишь путь

Или воздухом, – всею грудью

Жду, как солнцу, подставив грудь

Смертоносному правосудью.

26 июня 1916

8

На базаре кричал народ,

Пар вылетал из булочной.

Я запомнила алый рот

Узколицей певицы уличной.

В темном, с цветиками, платке,

– Милости удостоиться —

Ты, потупленная, в толпе

Богомолок у Сергий-Троицы.

Помолись за меня, краса

Грустная и бесовская,

Как поставят тебя леса

Богородицею хлыстовскою.

27 июня 1916

9

Златоустой Анне – всея Руси

Искупительному глаголу, —

Ветер, голос мой донеси

И вот этот мой вздох тяжелый.

Расскажи, сгорающий небосклон,

Про глаза, что черны от боли,

И про тихий земной поклон

Посреди золотого поля.

Ты, зеленоводный лесной ручей,

Расскажи, как сегодня ночью

Я взглянула в тебя – и чей

Лик узрела в тебе воочью.

Ты, в грозовой выси

Обретенный вновь!

Ты! – Безымянный!

Донеси любовь мою

Златоустой Анне – всея Руси!

27 июня 1916

10

У тонкой проволоки над волной овсов

Сегодня голос – как тысяча голосов!

И бубенцы проезжие – свят! свят! свят! —

Не тем же ль голосом, Господи, говорят?

Стою, и слушаю, и растираю колос,

И темным куполом меня замыкает – голос.

Не этих ивовых плавающих ветвей

Касаюсь истово, – а руки твоей!

Для всех, в томленье славящих твой подъезд, —

Земная женщина, мне же – небесный крест!

Тебе одной ночами кладу поклоны, —

И все твоими очами глядят иконы!

1 июля 1916

11

Ты солнце в выси мне застишь,

Все звезды в твоей горсти!

Ах, если бы – двери настежь —

Как ветер к тебе войти!

И залепетать, и вспыхнуть,

И круто потупить взгляд,

И, всхлипывая, затихнуть,

Как в детстве, когда простят.

2 июня 1916

«Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…»

Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес – моя колыбель, и могила —

лес,

Оттого что я на земле стою – лишь одной

ногой,

Оттого что я о тебе спою – как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

У всех золотых знамен, у всех мечей,

Я закину ключи и псов прогоню с крыльца —

Оттого что в земной ночи́ я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других – у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,

И в последнем споре возьму тебя – замолчи! —

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты, —

О, проклятие! – у тебя остаешься – ты:

Два крыла твои, нацеленные в эфир, —

Оттого что мир – твоя колыбель, и могила —

мир!

15 августа 1916

1917– апрель 1922

«Мировое началось во мгле кочевье…»

Мировое началось во мгле кочевье:

Это бродят по ночной земле – деревья,

Это бродят золотым вином – гроздья,

Это странствуют из дома в дом – звезды,

Это реки начинают путь – вспять!

И мне хочется к тебе на грудь – спать.

14 января 1917

«У камина, у камина…»

У камина, у камина

Ночи коротаю.

Все качаю и качаю

Маленького сына.

Лучше бы тебе по Нилу

Плыть, дитя, в корзине!

Позабыл отец твой милый

О прекрасном сыне.

Царский сон оберегая,

Затекли колени.

Ночь была… И ночь другая

Ей пришла на смену.

Так Агарь в своей пустыне

Шепчет Измаилу:

– «Позабыл отец твой милый

О прекрасном сыне!»

Дорастешь, царек сердечный,

До отцовской славы,

И поймешь: недолговечны

Царские забавы!

И другая, в час унылый

Скажет у камина:

«Позабыл отец твой милый

О прекрасном сыне!»

2 февраля 1917. Сретение

Дон-Жуан

1

На заре морозной

Под шестой березой,

За углом у церкви,

Ждите, Дон-Жуан!

Но, увы, клянусь Вам

Женихом и жизнью,

Что в моей отчизне

Негде целовать!

Нет у нас фонтанов,

И замерз колодец,

А у богородиц —

Строгие глаза.

И чтобы не слышать

Пустяков – красоткам,

Есть у нас презвонкий

Колокольный звон.

Так вот и жила бы,

Да боюсь – состарюсь,

Да и Вам, красавец,

Край мой не к лицу.

Ах, в дохе медвежьей

И узнать Вас трудно, —

Если бы не губы

Ваши, Дон-Жуан!

19 февраля 1917

2

Долго на заре туманной

Плакала метель.

Уложили Дон-Жуана

В снежную постель.

Ни гремучего фонтана,

Ни горячих зве́зд…

На груди у Дон-Жуана

Православный крест.

Чтобы ночь тебе светлее

Вечная – была,

Я тебе севильский веер,

Черный, принесла.

Чтобы видел ты воочью

Женскую красу,

Я тебе сегодня ночью

Сердце принесу.

А пока – спокойно спите!..

Из далеких стран

Вы пришли ко мне. Ваш список —

Полон, Дон-Жуан!

19 февраля 1917

3

После стольких роз, городов и тостов —

Ах, ужель не лень

Вам любить меня? Вы – почти что остов,

Я – почти что тень.

И зачем мне знать, что к небесным силам

Вам взывать пришлось?

И зачем мне знать, что пахнýло – Нилом

От моих волос?

Нет, уж лучше я расскажу Вам сказку:

Был тогда – январь.

Кто-то бросил розу. Монах под маской

Проносил фонарь.

Чей-то пьяный голос молил и злился

У соборных стен.

В этот самый час Дон-Жуан Кастильский

Повстречал – Кармен.

22 февраля 1917

4

Ровно – полночь.

Луна – как ястреб.

– Что – глядишь?

– Так – гляжу!

– Нравлюсь? – Нет.

– Узнаёшь? – Быть может.

– Дон-Жуан я.

– А я – Кармен.

22 февраля 1917

5

И была у Дон-Жуана – шпага,

И была у Дон-Жуана – Донна Анна.

Вот и всё, что люди мне сказали

О прекрасном, о несчастном Дон-Жуане.

Но сегодня я была умна:

Ровно в полночь вышла на дорогу,

Кто-то шел со мною в ногу,

Называя имена.

И белел в тумане – посох странный…

– Не было у Дон-Жуана – Донны Анны!

14 мая 1917

«И кто-то, упав на карту…»

И кто-то, упав на карту,

Не спит во сне.

Повеяло Бонапартом

В моей стране.

Кому-то гремят раскаты:

– Гряди, жених!

Летит молодой диктатор,

Как жаркий вихрь.

Глаза над улыбкой шалой —

Что ночь без звезд!

Горит на мундире впалом —

Солдатский крест[4]4
  Крест, на каком-то собрании сорванный с груди солдатом и надетый на грудь Керенскому. См. газеты лета 1917 г. (Примеч. автора.)


[Закрыть].

Народы призвал к покою,

Смирил озноб —

И дышит, зажав рукою

Вселенский лоб.

21 мая 1917

Троицын день

«Только в очи мы взглянули – без остатка…»

Только в очи мы взглянули – без остатка,

Только голос наш до вопля вознесен, —

Как на горло нам – железная перчатка

Опускается – по имени – закон.

Слезы в очи загоняет, воды —

В берега, проклятие – в уста.

И стремит железная свобода

Вольнодумца с первого моста.

И на грудь, где наши рокоты и стоны,

Опускается железное крыло.

Только в обруче огромного закона

Мне просторно – мне спокойно —

мне светло.

25 августа 1917

«Мое последнее величье…»

Мое последнее величье

На дерзком голоде заплат!

В сухие руки ростовщичьи

Снесен последний мой заклад.

Промотанному – в ночь – наследству

У Господа – особый счет.

Мой – не сошелся. Не по средствам

Мне эта роскошь: ночь – и рот.

Простимся ж коротко и просто

– Раз руки не умеют красть! —

С тобой, нелепейшая роскошь,

Роскошная нелепость – страсть!

1 сентября 1917

«Ночь. – Норд-ост. – Рев солдат. – Рев волн…»

Ночь. – Норд-ост. – Рев солдат. – Рев волн.

Разгромили винный склад. – Вдоль стен

По канавам – драгоценный поток,

И кровавая в нем пляшет луна.

Ошалелые столбы тополей.

Ошалелое – в ночи́ – пенье птиц.

Царский памятник вчерашний – пуст,

И над памятником царским – ночь.

Гавань пьет, казармы пьют. Мир – наш!

Наше в княжеских подвалах вино!

Целый город, топоча как бык,

К мутной луже припадая – пьет.

В винном облаке – луна. – Кто здесь?

Будь товарищем, красотка: пей!

А по городу – веселый слух:

Где-то двое потонули в вине.

Последние дни Октября 1917

Феодосия

«Новый год я встретила одна…»

Новый год я встретила одна.

Я, богатая, была бедна,

Я, крылатая, была проклятой.

Где-то было много-много сжатых

Рук – и много старого вина.

А крылатая была – проклятой!

А единая была – одна!

Как луна – одна, в глазу окна.

31 декабря 1917

«Московский герб: герой пронзает гада…»

Московский герб: герой пронзает гада.

Дракон в крови. Герой в луче. – Так надо.

Во имя Бога и души живой

Сойди с ворот, Господень часовой!

Верни нам вольность, Воин, им – живот.

Страж роковой Москвы – сойди с ворот!

И докажи – народу и дракону —

Что спят мужи – сражаются иконы.

«Бог – прав…»

Бог – прав

Тлением трав,

Сухостью рек,

Воплем калек,

Вором и гадом,

Мором и гладом,

Срамом и смрадом,

Громом и градом.

Попранным Словом.

Проклятым годом.

Пленом царевым.

Вставшим народом.

12 мая 1918

Психея

1

Не самозванка – я пришла домой,

И не служанка – мне не надо хлеба.

Я – страсть твоя, воскресный отдых твой,

Твой день седьмой, твое седьмое небо.

Там, на земле, мне подавали грош

И жерновов навешали на шею.

– Возлюбленный! Ужель не узнаешь?

Я ласточка твоя – Психея!

2

На́ тебе, ласковый мой, лохмотья,

Бывшие некогда нежной плотью.

Всё истрепала, изорвала, —

Только осталось, что два крыла.

Одень меня в свое великолепье,

Помилуй и спаси.

А бедные истлевшие отрепья —

Ты в ризницу снеси.

13 мая 1918

«Полюбил богатый – бедную…»

Полюбил богатый – бедную,

Полюбил ученый – глупую,

Полюбил румяный – бледную,

Полюбил хороший – вредную:

Золотой – полушку медную.

– Где, купец, твое роскошество?

«Во дырявом во лукошечке!»

– Где, гордец, твои учености?

«Под подушкой у девчоночки!»

– Где, красавец, щеки алые?

«За́ ночь черную – растаяли».

– Крест серебряный с цепочкою?

«У девчонки под сапожками!»

Не люби, богатый – бедную,

Не люби, ученый – глупую,

Не люби, румяный – бледную,

Не люби, хороший – вредную:

Золотой – полушку медную!

Между 21 и 26 мая 1918

«Благословляю ежедневный труд…»

Благословляю ежедневный труд

Благословляю еженощный сон.

Господню милость и Господень суд,

Благой закон – и каменный закон.

И пыльный пурпур свой, где столько дыр,

И пыльный посох свой, где все лучи…

– Еще, Господь, благословляю мир

В чужом дому – и хлеб в чужой печи.

21 мая 1918

«Умирая, не скажу: была…»

Умирая, не скажу: была.

И не жаль, и не ищу виновных.

Есть на свете поважней дела

Страстных бурь и подвигов любовных.

Ты – крылом стучавший в эту грудь,

Молодой виновник вдохновенья —

Я тебе повелеваю: – будь!

Я – не выйду из повиновенья.

30 июня 1918

«Я – страница твоему перу…»

Я – страница твоему перу.

Всё приму. Я – белая страница.

Я – хранитель твоему добру:

Возвращу, и возвращу сторицей.

Я – деревня, черная земля.

Ты мне – луч и дождевая влага.

Ты – Господь и Господин, а я —

Чернозем – и белая бумага!

10 июля 1918

«Как правая и левая рука…»

Как правая и левая рука —

Твоя душа моей душе близка.

Мы смежены, блаженно и тепло,

Как правое и левое крыло.

Но вихрь встает – и бездна пролегла

От правого – до левого крыла!

10 июля 1918

«Рыцарь ангелоподобный…»

Рыцарь ангелоподобный —

Долг! – Небесный часовой!

Белый памятник надгробный

На моей груди живой.

За моей спиной крылатой

Вырастающий ключарь,

Еженощный соглядатай,

Ежеутренний звонарь…

Страсть, и юность, и гордыня —

Всё сдалось без мятежа,

Оттого что ты рабыне

Первый молвил: – Госпожа!

14 июля 1918

«Пусть не помнят юные..»

Пусть не помнят юные

О согбенной старости.

Пусть не помнят старые

О блаженной юности.

Всё уносят волны.

Море – не твое.

На людские головы

Лейся, забытье!

Пешеход морщинистый,

Не любуйся парусом!

Ах, не надо юностью

Любоваться – старости!

Кто в песок, кто – в школу.

Каждому – свое.

На людские головы

Лейся, забытье!

Не учись у старости,

Юность златорунная!

Старость – дело темное,

Темное безумное.

…На людские головы

Лейся, забытье!

27 июля 1918