Текст книги "Переводы"

5

– И что, и что – еще?

6

– О, детские мозги!..

Но чтобы не забыть итога наших странствий:

От пальмовой лозы до ледяного мха,

Везде – везде – везде – на всем земном пространстве

Мы видели всё ту ж комедию греха:

Ее, рабу одра, с ребячливостью самки

Встающую пятой на мыслящие лбы,

Его, раба рабы: что в хижине, что в замке

Наследственном – всегда – везде – раба рабы!

Мучителя в цветах и мученика в ранах,

Обжорство на крови и пляску на костях,

Безропотностью толп разнузданных тиранов, —

Владык, несущих страх, рабов, метущих прах.

С десяток или два – единственныхрелигий,

Все сплошь ведущих в рай – и сплошь вводящих

Подвижничество, так носящее вериги,

Как сибаритство – шелк и сладострастье – мех.

Болтливый род людской, двухдневными делами

Кичащийся. Борец, осиленный в борьбе,

Бросающий Творцу сквозь преисподни пламя:

– Мой равный! Мой Господь! Проклятие тебе!

И несколько умов, любовников Безумья,

Решивших сократить докучный жизни день

И в опия морей нырнувших без раздумья, —

Вот Матери-Земли извечный бюллетень!

7

Бесплодна и горька наука дальних странствий:

Сегодня, как вчера, до гробовой доски —

Всё наше же лицо встречает нас в пространстве:

Оазис ужаса в песчаности тоски.

Бежать? Пребыть? Беги! Приковывает бремя —

Сиди. Один, как крот, сидит, другой бежит,

Чтоб только обмануть лихого старца – Время.

Есть племя бегунов. Оно – как Вечный Жид.

И как апостолы, по всем морям и сушам

Проносится. Убить зовущееся днем —

Ни парус им не скор, ни пар. Иные души

И в четырех стенах справляются с врагом.

В тот миг, когда злодей настигнет нас – вся вера

Вернется нам, и вновь воскликнем мы: – вперед!

Как на заре веков мы отплывали в Перу,

Авророю лица приветствуя восход.

Чернильною водой – морями глаже лака —

Мы весело пойдем между подземных скал.

О, эти голоса, так вкрадчиво из мрака

Взывающие: – К нам! – О, каждый, кто взалкал

Лотосова плода! Сюда! В любую пору

Здесь собирают плод и отжимают сок.

Сюда, где круглый год – день лотосова сбора,

Где лотосову сну вовек не минет срок.

О, вкрадчивая речь! Нездешней лести нектар!

К нам руки тянет друг – чрез черный водоем.

– Чтоб сердце освежить – плыви к своей Электре! —

Нам некая поет – нас жегшая огнем.

8

Смерть! Старый капитан! В дорогу! Ставь ветрило!

Нам скучен этот край! О, Смерть, скорее в путь!

Пусть небо и вода – куда черней чернила,

Знай, тысячами солнц сияет наша грудь!

Обманутым пловцам раскрой свои глубины!

Мы жаждем, обозрев под солнцем все, что есть,

На дно твое нырнуть – Ад или Рай – едино! —

В неведомого глубь – чтоб новоеобресть!

БРЕТОНСКИЕ НАРОДНЫЕ ПЕСНИ

1. «Милую целуя, я сорвал цветок…»

Милую целуя, я сорвал цветок.

Милая – красотка, рот – вишневый сок.

Милую целуя, я сорвал цветок.

Грудь – волне досада, стан – стволу – упрек.

Милую целуя, я сорвал цветок.

С ямкой – подбородок, с ямкой – локоток.

Милую целуя, я сорвал цветок.

Ножка – так с ладошку, а подъем – высок.

Милую целуя, я сорвал цветок.

Млеют городские, думают: дай срок…

Милую целуя, я сорвал цветок.

Но, могу поклясться, – их обман жесток.

Милую целуя, я сорвал цветок.

2. «Вскочила утречком с зарей…»

Вскочила утречком с зарей.

Пошла в зеленый садик свой.

Пошла в зеленый садик свой

За розмариновой листвой.

За розмариновой листвой.

Чуть сорвала листок-другой,

Чуть сорвала листок-другой —

Глянь – соловей летит лесной!

Глянь – соловей летит лесной.

Мне говорит на лад на свой,

Мне говорит на лад на свой:

– Девица, береги покой!

Девица, береги покой!

Цена мальчишкам – свищ пустой.

Цена мальчишкам – свищ пустой,

Цена мужчинам – меньше той!

3. ВСЕГО ЛЕСА ВДОЛЬ…

Всего леса вдоль

Я ласкал Жанетту.

Целовал Жанетту

Всего леса вдоль.

Был бы дольше лес,

Я б свою Жанетту,

Я б свою Жанетту —

Дольше целовал.

Вел бы дальше лес,

Я б свою Жанетту,

Я б свою Жанетту —

Дальше целовал.

Всего края б вдоль

Целовал Жанетту,

Целовал Жанетту —

Всего б рая вдоль!

4. ХОРОВОДНАЯ

– Барышня, прекрасней нету,

Цвет сирени с розы цветом,

Вам по нраву ли сосед?

Розы цвет, сирени цвет.

– Барышня, пляшите с нами!

Барышня, решайте сами:

С кем пропляшете весь век?

Цвет сирени, розы цвет.

5. ТОРОПЛИВАЯ НЕВЕСТА

– Мама, долго ль?

Мама, скоро ль?

Мама, время

Замуж – мне!

– Голубка, в доме – ни гроша!

– Зато пшеница хороша:

Ее продавай,

Меня выдавай!

Мама, долго ль?

Мама, скоро ль?

Мама, время

Замуж – мне!

– Голубушка, где ж платье взять?

– Из льна-то – платья не соткать?

Тки, шей, расшивай,

Меня – выдавай!

Мама, душно!

Мама, скушно!

Мама, время

Замуж – мне!

– Где жить-то будешь с муженьком?

– Есть каменщики – будет дом!

Домок воздвигай,

Меня – выдавай!

Мама, тесно,

Мама, тошно,

Мама, время

Замуж – мне!

– Голубка, нет у нас вина!

– Чай, в винограде вся стена!

Скорей отжимай,

Меня выдавай!

Мама, тошно,

Мама, томно,

Мама, время

Замуж – мне!

– Нет, дочка, милого у нас!

– Есть толстый Жак: он в самый раз!

Лови – не зевай,

Скорей выдавай!

Мама, завтра ж!

Мама, нынче ж!

Мама, время

Замуж – мне!

ИЗ БОЛГАРСКОЙ ПОЭЗИИ

ЕЛИСАВЕТА БАГРЯНА
(р. 1893)

ПРАВНУЧКА

Нет ни прародительских портретов,

Ни фамильных книг в моем роду.

Я не знаю песен, ими петых,

И не их дорогами иду.

Но стучит в моих висках – лихая,

Темная, повстанческая кровь.

То она меня толкает к краю

Пропасти, которая – любовь.

Юная прабабка жаркой масти,

В шелковом тюрбане ниже глаз,

С чужеземцем, тающим от страсти,

Не бежала ли в полночный час?

Молнию-коня, чернее врана,

Помнят придунайские сады!

И обоих спас от ятагана

Ветер, заметающий следы…

Потому, быть может, и люблю я

Над полями лебединый клич,

Голубую даль береговую,

Конский бег под хлопающий бич…

Пропаду ли, нет, – сама не знаю!

Только знаю, что и мертвой я

Восхвалю тебя, моя родная,

Древняя болгарская земля!

НИКОЛА ЛАНКОВ
1902–1965

ИСПОВЕДЬ

На этой земле я невольный жилец,

Зато самовольно ее не оставлю!

Единственный долг мой – прожить как боец

И мир целовать огневыми устами.

Как жизнь ни черна – не страшусь ее туч,

Тоска тяжела – отрясу ее бремя.

Кипит в моем сердце серебряный ключ,

Надежда на лучшее близкое время.

Одно лишь сокровище есть у меня:

То – сердце, которое все возлюбило!

Чтоб вольною стала родная земля,

Его я с размаху бросаю в горнило.

Я жить не просился, я вынужден жить,

Зато самовольно земли не оставлю!

Единственный долг человека – творить

И мир целовать огневыми устами.

ЛЮДМИЛ СТОЯНОВ
1886–1973

ГУСЛЯРСКАЯ

Едва лишь сел я вином упиться,

Вином упиться – друзьям на здравье,

Друзьям на здравье, врагам на гибель —

Над ровным полем взвилися птицы,

Что было грезой – то стало явью,

От страшной яви – волосья дыбом.

Глашатай кличет по Будим-Граду,

По Будим-Граду, Демир-Капии,

По всем-то стогнам, путям и селам,

Его я слышу, и горше яда

Вино, и думы, что тучи злые,

Застлали мраком мой пир веселый.

Соленой влагой полны колодцы.

Рыдают нивы, рыдают хаты,

Всему народу – лихая туча!

– С торгов Афон-гора продается!

Мчат богатеи в Солунь треклятый,

Не повторится счастливый случай!

Гора, где каждый-то камень – подвиг!

Здоровье хворых, свобода пленных,

Защита сирых, опора слабых!

На райских пастбищах овцы бродят,

В святых обителях белостенных

Монахи черные Бога славят.

Меня в колыске качало Худо,

Качало Худо у мерзлой печки,

За мною Худо ходило тенью.

Как не скучать мне в ночи без свечки,

Коль ничего мне и ниоткуда,

Ни в будний день мне, ни в воскресенье!

Каб богатеем глядел на солнце,

Все откупил бы долины-горы,

Златые нивы, златые руды…

Эх, потекли бы мои червонцы

На радость здравым, на здравье хворым,

На сласть и радость простому люду…

ИЗ ПОЛЬСКОЙ ПОЭЗИИ

ЮЛИАН ПШИБОСЬ
1901–1970

БЕГСТВО

Позади горизонты валились пластами, как пашня под плугом,

Ввысь взлетали мосты наподобие огненных птиц,

И наш дом – для последнего разу – мне брызнул звездою.

Я над телом лежащим помедлил.

На широких равнинах – их пули со свистом сшивали

тесней и тесней, —

Как восторгом, охваченный ужасом,

Брат!

Я укрыл тебя ветвью.

Сжала жница тебя не серпом, не серпом тебя сжала, а саблей…

В землю торопится кровь.

В поле останется тело.

И погрузился я в ночь, у которой ни дна нет, ни сна нет.

…И необъятная – вся —

Стала земля мне одним

Местом, запавшим

На объем человека.

МАТЕРИК

Только глянул – пространство со взгляда,

как с якоря, сорвалося!

Эти вспышки зеленого дыма – зеленого пыла —

Как помыслю листвою?

Вместо тени – дичайшая темень.

Ввысь скакнула земля.

Материк – в небосвод провожаю?

Так ударами сердца растрогать гранит этот дикий —

Чтобы взмахом одним стал и плотью, и кровью, и жизнью.

…Будто гром его только что ранил.

Ничего – только волн начинающихся береговая кривая.

ГОРИЗОНТ

Может, туча из недр морских вынесет на горизонт

Эту землю – как бурю, задержанную в полете.

Жду, покамест два вала ее двуединым ударом приблизят.

Здесь еще не ступала нога человека.

Эти лица – людей или глыб?

Ветер дует с начала творенья.

Этот остров возьму под стопы и руками его повторю,

Разрешу мирозданье по-новому,

Сразу.

О, поднять бы, руками поднять ту воздушную линию гор,

Чтобы стали они,

Чтобы стали те горы двумя

Запрокинутыми над головою руками.

ЛЮЦИАН ШЕНВАЛЬД
1909–1944

РАССВЕТ
(Вступление к поэме “Сцена у ручья”)

Глинозема седым бурьяном,

Желтым полем, звенящим вслед,

В глубь дубового океана

Боязливо бредет рассвет.

В темной гуще, где все заглохло,

Просыпается каждый листик.

В свежих листьях – тысячи вздохов,

Грачьих карков, иволжьих свистов.

Утирает лицо листвою

Яблонь дикая в чаще сонной.

Жемчугами плеснул в лицо ей

Говорливый ручей влюбленный

И красавицу камышами

Обнял нежно и многоруко,

Белой пеной одел, как шалью,

Быстрой песнею убаюкал.

От корней до вершин – и выше —

Раздирается тьмы завеса.

Стисни сердце, чтоб билось тише,

И послушай сказанье леса.

Ухнул камень в лесную ночь.

В тишь дремучую вторгся глухо.

Пробужденная камнем ночь

Утра ход уловила ухом.

Пал тот камень из жарких рук,

В глубь дремучих ветвей врезаясь,

Развернулся в гудящий круг,

Затрещал в камышах, как аист.

Шли крестьяне за сухостоем

Сонной чащею, утром мглистым.

Оглашали жилье лесное

Невеселым мужицким свистом.

Шли травою сырою, глиной,

Не гуторя, да не толкуя,

Шли по сучья да по малину,

Шли то кучей, то врассыпную.

Вдруг – вся глушь загудела гудом!

Да никто, кроме белки быстрой,

Увидать не успел – откуда

Камень грянул, откуда – выстрел.

Снегирей и щеглов не спросят,

Кто и кем здесь уложен насмерть.

Долго выстрел стихал вдоль просек,

Долго дыма качалась проседь,

Долго реял над местом ястреб.

Ветер дым разнесет по рощам,

Ели в думу уйдут по-вдовьи.

Лес наместничий новой мощи

Наберется, напившись крови.

Только гончая на закате,

Чутким носом копнувши хвою,

Морду вскинет, белки закатит

И зальется протяжным воем.

Да ребенок, глядящий дико,

Жарким полднем сбежав в канаву

За черникой и земляникой,

Подивится на след кровавый.

Таковы-то бои в лабиринте барсучьем,

В дикой чаще лесной, полной клычьев и сучьев.

Меньше струек в ручье, меньше хворосту в ямах,

Чем рубцов на хребте и на темени шрамов.

Столько в пении ландыша скрытого скрипа,

Сколько белых цветов под отцветшею липой.

И не так многочисленна погань грибная,

Как железные цепи на страждущем крае.

А чем больше мужицких загубленных жизней —

Тем щедрее калина кораллами брызнет.

А чем больше под елями крови мужицкой —

Тем сочнее трава и жирнее землица.

А чем больше камней унесется потоком —

Тем мудрее дубы на откосе высоком.

АДАМ ВАЖИК

РАДОСТЬ СОВЕТСКАЯ

Мало радостных слов нам оставило прошлое наше

Отдадимте ж уста

настоящего радостным гудам

Жаждет радость советская звуков как полная чаша

Да пробьется на свет красота

что в забитых народах веками лежала под спудом

Извлекайте ж народы

ваших пашен слова трудовые

ваших песен слова хоровые

молодые слова

оды

развернувшейся долгим о!

Песни юношей в море

Да участвует в хоре

бодрой юности торжество

Есть прекрасные звуки

Сколько зим они втайне

простояли в гортани

жен под черной чадрой

В море сброшены чадры

и не высохли руки!

Лижет львом прирученным

вольным вольные руки

вал впервые зеленый

пеной белой впервой

Но тех звуков прекрасней

звук дыхания: ах!

в час как счастья избыток

проступает в слезах…

ИЗ ЧЕХОСЛОВАЦКОЙ ПОЭЗИИ

ОНДРА ЛЫСОГОРСКИЙ

МАМЕ

О ты, которой не хватало суток!

Ты в первый раз сегодня заспалась!

Чтоб накормить девятерых малюток,

Одеть раздетых и обуть разутых, —

Ты до рассвета начинала утро,

А ночью шила, не смыкая глаз.

Усердная, ты говорила мало,

Ты только пела, бедный соловей!

Под песни ты растила сыновей.

А Лысая Гора, как страж, стояла, —

И песни те, которых нет грустней,

Как разыгралися в крови моей!

Лежишь в гробу. Я продолжаю петь…

Спи, труженица! Отдохни, певица!

Ты – оттрудилась. Мой черед потеть…

В полях, в горах, на синей Островице.

Ты – оттерпела, мой черед – терпеть,

Устами сына продолжаешь петь.

БАЛЛАДА О КРИВОЙ ХАТЕ

Под ивой хата приткнулась криво.

В той хате бабка варила пиво.

Входили парни в лохматых шапках,

Хвалили пиво, хвалили бабку.

Но деньги сплыли, и парни сплыли.

Одна Калорка среди бутылей.

Согнулась бабка прениже ивы:

Куда как страшен налог на пиво!

Пять долгих дней не пила, не ела —

Все на налоговый лист глядела!

Прошел день пятый, настал день платы:

Осталась бабке пустая хата.

– Пивные втулки – и те прихватим! —

Осталась бабка одна с распятьем.

У бабки дыбом встают волосья!

Глаза – что угли – у переносья!

Срывает бабка из сил последних

С гвоздя распятье, с себя – передник.

Рвет на полоски передник старый,

Из тех лоскутьев – веревка стала!

И на гвозде – какова обновка?

Где раньше крест воззирал, – веревка.

Крестьяне едут с суда, чуть живы.

Залить обиду решили пивом.

– Простите, други, за сказ мой грубый, —

Висит Калорка и скалит зубы.

ПЕСНЯ О РАБОТНИЦЕ

За винтиком винтик, шуруп за шурупом, —

Мы в пекле, мы в саже – и так до кончины!

Мы света не видим, мы только – машины.

Спешат наши пальцы. Шуруп за шурупом.

От адского грохота – смолоду глохнем!

За винтиком винтик, шуруп за шурупом…

А в этот же час, на земле этой самой

Небесную музыку слушают дамы

В шелках и напитки небесные тянут

Из рюмок… Ответную музыку даме:

– За винтиком винтик, шуруп за шурупом, —

Скрываем за стиснутыми зубами.

А есть же на свете поля золотые!

– За винтиком винтик, шуруп за шурупом, —

Янтарный ячмень, золотая пшеница…

А люди, как псы, подыхают в столицах!

Мы, женщины, слышим родящую землю!

Мы, женщины, помним о собственном лоне!

Сегодня – колесико, винт меж винтами,

А завтра мы песню споем – кулаками!

К нам с Волги приходят великие вести.

Мы видим: смеющееся поколенье,

С детьми на руках и с детьми на коленях…

Работает время. Шуруп за шурупом.

НА СОВЕТСКОЙ УКРАИНЕ

О, волны золота живого!

Краса, которой нету слова,

Живого золота равнина, —

Подсолнечники Украины!

О, край, в котором счастье – дома!

О, красные по чернозему

Платки! О, красною малиной

Повязанная Украина!

Нигде не зрел я в мире этом,

Чтоб цвет был – плод, а плод был – цветом!

Подсолнечники на равнине:

Красавицы на Украине!

СОН ВАГОНОВ1

Были вагоны, стали – могилы…

Крытые снегом, битые вьюгой.

Встали – вагоны. Цугом уклоны

В ряд друг за другом, в ряд друг за другом.

Нет о нас вести в братственных странах.

Ржавчина кровью кроет колеса…

Пусты и немы угольных кранов

Пасти и глотки… Зов безголосый.

Белые – трубы, белые – груды

Шлака: одел их саваном иней.

Где-то гудки гудят смерти гудом:

Хлеба спросонья просят равнины.

2

В ряд – по край глаза! В ряд – по край света!

Были вагоны, – стали гробницы…

Вдруг (не забудьте: снится нам это!)

Настежь – просторы! Пали границы!

Наши составы движутся ходко,

Наши составы движутся шибко.

И затевают пасти и глотки

Жаркую топку, черную ссыпку.

Толпы в заводы рвутся с разгону!

– Победоносно! – Многоголосо! —

Уж не гробы мы – снова вагоны!

И торжествуют наши колеса.

3

Нет! не гробы мы! Требуем пара!

Требуем ходу! требуем гуду!

Ждут не дождутся нашего дара

Целые толпы бедного люда!

Уголь, что парень жилистый вырыл,

Станет он жаром, станет он блеском!

Каждому краю, целому миру

Свет поставляет – край наш силезский!

Пало господство! Кончено рабство!

С тысячеруким братским приветом —

Уголь везем мы, чтобы по-братски

Всех обеспечить счастьем и светом!

ИЗ ГРУЗИНСКОЙ ПОЭЗИИ

ВАЖА ПШАВЕЛА
1861–1915

ГОГОТУР И АПШИНА
(Старинная быль)1

Говорят, хевсур Апшина,

Воин из селенья Бло,

Из Миндодаури рода,

Что добро забыл, что – зло.

Грабит верных и неверных,

Рубит мужа и жену,

Дом сокровищами полнит,

Словно царскую казну.

Говорят еще – Апшины

Есть сильнейший: Гоготур.

От мизинца Гоготура

Навзничь грохнется хевсур.

Да и царь про Гоготура

Рек: “Он тысячи сильней!

Стоит тысячи друзей он,

Стоит тысячи мужей!

Сердце у него – железо,

И железная рука.

Сколько раз под нею стлался

Враг, бесчисленней песка!

Он в бою подобен смерти,

Он, как смерть, неуязвим.

С Гоготуром биться – биться

С смерти ангелом самим.

Как волна играет лодкой —

Так играет он врагом.

Нет сомнения: сей воин

Бранным ангелом ведом”.

Царь не раз просил: “Останься!

Ты мне друг – как ни один!”

Но ответ был неизменный:

“Царь! Не вынесу долин!

Если на меня не дует

Горным ветром – дел не жди!

Сердце плачет, и не хочет

Плоть ни хлеба, ни воды.

Рта и вовсе не открою!

Буду стыть и цепенеть.

Мне одна дорога – горцем

Жить и горцем умереть.

Есть печаль у Гоготура:

Стали недруги смирны!

Но у истинного пшава

Дело есть и без войны!”

Говорит: “Одной породы

Меч с косой – что брат с сестрой!

Поработаем! Разбоем

Жив не будет род людской”.

Ни единого упрека

В целой Грузии ему.

А не то, чтобы безлунной

Ночью – вырывать суму!

Ломит он платан столетний,

На плечи кладет, как трость,

И, попыхивая трубкой,

В дом несет – чтоб грелся гость.

Или, возвратясь с оленем,

– Сдался, леса властелин! —

Взяв пандури на колени,

Сумерничает один.

И звенит его пандури,

И дымит его табак,

Щиплет струны смуглый палец,

Сыплет золотом очаг.

Запоет – ей-ей на балках

Потолок не улежит!

А ногой еще притопнет —

Вся-то Пшавия дрожит!

2

Три у женщины приметы:

Говорок быстрей воды,

Пол-ума (и тот с безумьем

Схож) и страсти без узды.

Денно-нощно, нощно-денно

Мелет, мелет языком:

Просит подвигов у мужа —

Ими хвастаться потом.

Кроме “славы”, нету слова

В малом доме между скал.

Будь супруг ее хоть вором —

Только бы мечом махал!

Только бы ружья не ржавил!

Жеребца не жарил зря.

Только бы жену забавил

Платьем красным, как заря!

Подступает к Гоготуру:

“Муж, на что тебе твой щит?

Раз к домашнему порогу

Хуже хворого пришит!”

И опять героя точит:

“Муж, на что тебе твой меч?

Погляди: слезами плачет!

Хочет голову отсечь!

Собирай оброк с хевсуров,

Грабь чеченца на горе!

Говорят, что у Апшины,

Конь – что рыба в серебре!” —

“Женщина, – ей муж, – что мелешь?

Худо с разумом твоим!

Ты с воителем венчалась,

Не с грабителем ночным.

Чем язык чесать о зубы —

Шерсть чеши да лен чеши!

Худородная, что можешь

Знать про ружья и мечи!

Чем безумствовать речами —

Хоть чулок вяжи с умом!

Лишь тогда рубиться свято,

Коли рубишься с врагом!

Царь пока не кинул клича:

– Враг напал! Пора в поход!

За плечами Гоготура

Сдвинься, Пшавии народ! —

До тех пор не будет крови

Гоготурову мечу.

Страшной кровью – братней кровью

Славного не омрачу!

Было ли, чтобы татарин

На скамье меня нашел?

Как гиена на джейранов,

На татарина я шел!

Я о вражеские спины

Семь мечей – восьмой визжал! —

Целых восемь иступил я,

А девятый был – кинжал.

Женщина, коль ты не демон,

Устыдись своих словес!” —

“Я о том скорблю, что дому

Пользы мало от чудес!

Слава – слабая одёжка,

Варево пустое – честь.

Сто порубленных татарских

Спин – их с солью будешь есть?

Ну-ка, кроме ран на теле,

Что домой принес с войны?

В добром имени – что проку,

Коли руки не полны?”

Сильно огорчился воин;

Меч берет (возьмет и щит),

Лыком липовым потуже

К поясу его крепит,

Щит налево взял, направо

Ружьецо – как есть бревно

Стопудовое! – и дуре

Молвил слово таково:

“Как сказала – так и будет!

Без добычи не вернусь!”

Может, видели, как ехал,

Чуть посмеиваясь в ус?

3

Мимо гор в зеленых шубах,

Мимо вод, бегущих в ширь,

По фиалковым глазочкам

Едет, едет богатырь.

Едет он землею пшавской,

Первой зеленью лесной,

Едет Пшавией весенней,

Едет Пшавии весной.

У лесного населенья

Точно сговор в этот день:

Древо клонится к оленю,

К древу тянется олень.

Птицы так щебечут сладко,

Что растаял и ледник.

Только у одной Арагвы —

Грозный говор, черный лик.

Мчит, раздутая снегами,

Раздробившая броню,

Полными горстями брызжа

В очи горцу и огню.

Глянь, из-за Копала-камня

Богатырь – скалы облом! —

Словно оползень тяжелый,

Продвигается с конем.

А навстречу, глянь, на лурдже

Стройном: на коне – синей

Синей тучи! (Всадник – лурджи,

Лурджа – всадника стройней.)

Богатырь другой в черкеске

Красной – что твоя заря!

Хороши на поле красном

Щит и меч богатыря!

Он поет – все горы вторят!

Знать, и впрямь непобедим!

Свищут конские подковы

По камням береговым.

Всадник видит Гоготура,

Устремляется – смотри! —

И уже вплотную стали

Кони и богатыри.

С руганью занесши меч свой,

Им всю местность осияв:

“Пшав, сдавай свое оружье!

Мирному без нужды, пшав!

Я – Апшина! (И вторично

Выругавшись – что твой гром!)

Сказанному – покорися!

Либо повторю – мечом!”

Думает силач: “Прикинусь

Кротким, к братству воззову!

Как откликнется Апшина

На склоненную главу?” —

“Друг, одумайся! Иль впрямь я —

Грязь, ногам твоим – навоз?

Тоже женщиною вскормлен!

Чай, не на навозе взрос!

Брат, одумайся! Коль впрямь ты —

Богатырь, как можешь, брат,

Мирного лишить оружья?

Или Бог тебе не свят?

Без меча – как покараю?

Без меча – как пощажу?

Родичеву ругань: – Тряпка! —

Без щита чем отражу?

Коли свят тебе, Апшина,

Бог – хоть шапку мне оставь!

Не пускай меня без шапки,

Сдавшегося не бесславь!

Человек ты громкой славы,

Муж, прославленный кругом.

Обойдись со мной по-братски —

Станет брат тебе рабом”.

Закипел Апшина: “Много

Разговариваешь, пшав!

Меч снимай, снимай и шапку!

Кто сильнее – тот и прав!

Ты за целую неделю

Первый будешь мне барыш.

Щит давай, давай ружье мне, —

Не то землю обагришь!

Либо пнем слетишь в Арагву!

По весне вода черна.

Пусть бревном тебя сосновым

Мчит арагвская волна!”

Отдал Гоготур хевсуру

Щит-свой-звон и меч-свой-вес.

И уздечки на утеху

Не оставил живорез!

Вороного шпорой тронул,

Конь что молния взвился!

Тут у Гоготура лопнул

Гнев: “Глядите, небеса!

Гляньте, скалы, гляньте, горы,

Бурная, замедли течь! —

На грабителя, у брата

Вырвавшего щит и меч!

Гляньте, горы, гляньте, скалы —

Как с седельца сволоку, —

Как об этот самый камень

Этот череп истолку!”

Схвачен вор и опрокинут,

Богатырским боем бит,

Связан и, середь дороги

Кинут, идолом лежит.

Стал лежачему стоячий

Речь держать: “Презренный тать!

Как с купцом хевсурским, думал

С Гоготуром совладать?

На протянутую руку

– Вор – ответивший мечом,

Подавай сюда чеканный

Меч! – мой меч! и мой шелом!

Мой и конь! моя и сбруя!

Мой и щит! моя броня!

Кто мечом махал на брата —

Ниже праха для меня”.

“Пощади! – ему Апшина,

От расправы побелев

Дозелена, а от гнева

Дочерна позеленев. —

Обознался я – помилуй!

Промахнулся я – прости!

Ты мне рухлядью помнился,

Глиною в моей горсти.

Мощи нет твоей превыше,

Грудь твоя – скалы ребро.

Побратаемся, могучий!

Выпьем дружбы серебро!

А потом, во имя дружбы,

– Стыдно мне, лежу в пыли! —

Брат, верни мое оружье

Или им же заколи!” —

“Что, легко (ему – каратель)

Проходимцу свой шелом

Отдавать? Кинжал и меч свой

Зреть на поясе чужом?”

“Либо возврати оружье,

Либо им же и убей!”

Поумнел, во прахе лежа?

Образумился, злодей?

Чем от перса и от турка

Грузию оберегать —

Путника разоружаешь?

И тебя – грузином звать?

И чего ты, скверный, рыщешь,

Словно дух бесплотный, дом

Потерявший! Вор несытый

С уворованным кулем!

Голоден – сказал бы прямо,

Досыта бы накормил.

Но – чтоб мирного ограбить!

Или Бога позабыл?

А без Бога – хоть бы горы

Серебра – какой в них прок?

Если же подраться хочешь —

Меч на поясе высок.

Меньше щебня под ногами,

Чем у Грузии врагов!

На единого грузина —

Войско в тысячу голов!

Бей их справа, бей их слева!

Меч сломал – другой достань!

Правая изныла – левой!

Меч не стал – рукой достань!

Бей неверных, как баранов!

Рассыпай врагов, как вихрь!

Первый молвлю, что достоин

Ты доспехов боевых.

Но тому, кто мирных грабит,

Кому кротость не кротка —

Нет убора головного,

Кроме женского платка.

Грабил ты войны не знавших,

Грабил старцев и детей,

Не встречал ты рук железных

И железных челюстей!

Не хочу твоих доспехов —

Опозорился б мой кров!

Мало ли у Гоготура

В доме ружей и щитов?

И коня возьми обратно!

Будешь, муж непобедим,

Мужеством своим хвалиться —

Похвалися и моим.

Но тебя крестом Хахматским

И Копала-камнем – свят! —

Заклинаю: все, как было,

Говори, хевсурский брат!”

Развязал Апшине руки,

На ноги поставил, щит

Подает. Апшина – синий,

Весь заплаканный стоит.

“Горе, горе мне, Апшине,

Вору из селенья Бло!

Я, как зверь, уйду в пещеру!

Но за все твое добро

Дай тебя облобызаю!”

Тут, словца не говоря,

Гоготур Апшину обнял,

Богатырь – богатыря.

Младший из сумы ковровой

Спешно достает бурдюк,

Сели наземь, сели рядом —

С младшим – старший, с другом – друг.

Тут Апшина рог наполнил,

Руку поднял, око взвел:

“Ты дотоль живи и здравствуй,

Пока небо поит дол,

Пока солнце греет землю,

Пока ночь идет за днем,

Пока лес весною зелен,

Пока высь дружит с орлом,

Пока разом пуда соли

Не притащит муравей…

Да умножит крест Лашарский

Подвиги руки твоей!”

“Да спасут тебя святые! —

Гоготур ему, с душой.

А что крепок ты – изведал

Нынче собственной рукой.

Злому демону не следуй,

Злого дела не твори,

И продлит Господь меж нами

Разговоры и пиры”.

Настрогал хевсур кинжалом

Серебра в вино – залог

Верной службы, вечной дружбы —

Каждый осушил свой рог.

Славно пили, складно пели,

И, Арагвы на краю,

Разошлися побратимы

Каждый в сторону свою.