Текст книги "Москва. Автобиография"

Москва – третий Рим и семь московских холмов, 1520-е годы
Старец Филофей, Иван Забелин

В 1472 году Иван III женился на племяннице последнего византийского императора Софье (Зое) Палеолог, тем самым официально подтвердив статус Руси как наследницы Византийской империи и оплота православия. После свадьбы великий князь заимствовал в качества герба своего государства бывший герб Византии – двуглавого орла.

Не удивительно, что именно в правление Ивана и его сына Василия сложилась столь популярная впоследствии концепция «Москвы как третьего Рима». До России на статус наследницы Византии претендовали Сербия и Болгария, правители которых состояли в родственных отношениях с византийской династией. Притязания России на византийское наследство подтверждались географической близостью и общей верой двух стран, брачным союзом Ивана III и византийской принцессы и даже шапкой Мономаха – даром императора Византии киевскому князю Владимиру.

Из русских мыслителей первым изложил представление о Москве как третьем Риме митрополит Московский Зосима, однако традиционно формулировка идеи приписывается старцу Елеазарова монастыря в Пскове иноку Филофею, который неоднократно рассуждал о третьем Риме в своих посланиях великому князю Василию и великокняжескому наместнику дьяку М. Г. Мисюрю-Мунехину.

Государя великого князя дьяку, господину Михаилу Григорьевичу, твой нищий богомолец старец Филофей Бога молит и челом бьет. <...>

Итак, о всем том прекратив речи, скажем несколько слов о нынешнем преславном царствовании пресветлейшего и высокопрестольнейшего государя нашего, который во всей поднебесной единый есть христианам царь и правитель святых Божиих престолов, святой вселенской апостольской церкви, возникшей вместо римской и константинопольской и существующей в богоспасаемом граде Москве, церкви святого и славного Успения пречистой Богородицы, что одна во вселенной краше солнца светится. Так знай, боголюбец и христолюбец, что все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, это и есть римское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать. Много раз и апостол Павел упоминает Рим в посланиях, в толкованиях говорится: «Рим – весь мир». Ведь на христианской церкви уже совершилось блаженного Давида слово: «Вот покой мой во веки веков, здесь поселюсь, как возжелал я». Согласно же великому Богослову: «Жена, облаченная в солнце, и луна под ногами ее, и младенец на руках у нее, и тотчас вышел змей из бездны, имеющий семь голов и семь венцов на головах своих, и хотел младенца этой жены поглотить. И даны были жене крылья великого орла, чтобы бежала в пустыню, и тогда змей из своих уст источил воду, словно реку, чтобы в реке ее утопить». Водой называют неверие; видишь, избранник Божий, как все христианские царства затоплены неверными, и только одного государя нашего царство одно благодатью Христовой стоит. Следует царствующему управлять им с великою тщательностью и с обращением к Богу, не надеяться на золото и на преходящее богатство, но уповать на все дающего Бога. А звезды, как я и прежде сказал, не помогут ни в чем, не прибавят и не убавят. Ибо говорит верховный апостол Петр в соборном Послании: «Один день пред Господом, как тысяча лет, а тысяча лет, как один день, – не задержит Господь награды, которую обещал, и долго терпит, никогда не желая погубить, желая всех привести к покаянию». Видишь ли, боголюбец, что в руках его дыхание всех сущих, ибо говорит: «Еще однажды потрясу не только землей, но и небом». И так как и апостолы еще не были готовы, то сверх силы не велел вникать: Богословесный же наперсник в своем «Откровении» говорит: «В последние времена спасаясь, спаси свою душу, да не умрем второю смертью, в геенне огненной», но обратимся ко всемогущему во спасении Господу с мольбами искренними и усердными слезами восплачемся перед ним, чтобы смилостивился, отвратил ярость свою от нас, и помиловал нас, и сподобил нас услышать сладкий, блаженный и вожделенный его глас: «Приидите, благословенные, наследуйте уготованное вам царство Отца моего прежде создания мира».

По мере того, как представление о третьем Риме делалось все более популярным, сторонники этой идеи искали ее подтверждения во всем, от идеологии до географии. Отсюда берет свое начало расхожее суждение о том, что Москва стоит на семи холмах, подобно Риму. Уже в XVII столетии в сочинениях иностранцев, посещавших Россию, упоминание о «семихолмной Москве» становится общим местом. Известный москвовед И. М. Снегирев в XIX столетии предпринял разыскания, дабы обнаружить все семь московских холмов. Историк И. Е. Забелин рассказывает о поисках и гипотезах Снегирева и опровергает его выводы:

В том же Цареграде объявились сами собою предсказания, что победу над басурманством исполнит не кто иной, как именно русский род. Очень естественно, что наш летописец воспользовался этими гаданиями цареградских христиан и внес в летопись их же свидетельство, что если исполнились предсказания о погибели Цареграда, то исполнится и последнее предсказание, как пишут, что «русский род Измаилита победит и Седмохолмного примут и в нем воцарятся».

Таковы были ходячие легенды о Седмохолмном. Ясное дело, что по этим легендам и Третьему Риму, славному городу Москве, надо быть также Седмохолмному.

Топографическое расположение Москвы в действительности представляет как бы очень холмистую местность, где легко обозначить не только семь, но и более разнородных холмов. По-видимому, эта мысль о семи московских холмах уже ходила в народе с того времени, как было составлено сказание о Третьем Риме. Один из иноземных путешественников в Москву, Яков Рейтенфельс, еще в семидесятых годах ХVII столетия упоминает уже о семи холмах и пишет между прочим, что «город (Москва) расположен на семи средних по высоте холмах, кои тоже немало способствуют наружной его красоте». Другой путешественник Эрколе Дзани (1672) тоже повествует, что город «заключает в своей окружности семь холмов».

Иностранцы едва ли могли сосчитать московские холмы, не очень явственные и для тутошних обывателей, а потому несомненно они записали только ходячее сведение у тогдашних грамотных москвичей, которые очень хорошо знали свои урочищные горы, напр., Красную горку возле университета, Псковскую гору в Зарядье, Гостиную гору у Николы Воробино, Лыщикову гору на Воронцове, Вшивую при устье Яузы и т. д. и по этим горам могли насчитать полных семь гор или семь холмов. Однако нам не встретилось никаких указаний на такое старинное перечисление московских холмов.

В наше время толки о семи холмах особенно настойчиво были проводимы известным историком Москвы Ив. М. Снегиревым.

В разыскании московских семи холмов принимали участие естествоиспытатель Фишер фон Вальдгейм, журналист Сенковский, историк Погодин.

Вероятно, при содействии Снегирева естествоиспытатель Фишер в месторасположении города нашел именно семь холмов, маковицы которых, т. е. самые высокие места, он указывает – для первого холма колокольню Ивана Великого. Другие маковицы находятся: для второго холма на Покровке церковь Успения Богоматери, для третьего – Страстной монастырь, для четвертого – Три Горы (Трехгорка. – Ред.), для пятого – Вшивая горка; для шестого – Лафертово, т. е. Введенские горы, и наконец, для седьмого холма – местность от Нескучного до Воробьевых гор.

Погодин вместо Трех Гор указывал возвышенность от Самотеки и Трубы к Сухаревой башне. Сенковский насчитал девять холмов, полагая Три Горы за три холма.

По мнению Снегирева, вообще «Москва составляет такую котловину, коей дно усеяно холмами с их пригорками».

Таковы новейшие сказания собственно о месторасположении Москвы. По этому поводу мы приводим здесь наши наблюдения, изложенные в критическом разборе сочинения Снегирева.

Москва действительно лежит «на горах и долинах», но эти горы и долины образовались собственно от потоков ее рек и речек. В сущности же, в общем очертании Москва большей частью занимает ровную местность, что замечали и иностранные путешественники еще в XVI столетии. В ее черте нет даже таких перевалов, какие находятся, например, в ближайших окрестностях под именем «Поклонных гор». Горы и холмы Москвы суть высокие берега рек; долины и болота – низменные, луговые их берега; таким образом, эти горы будут горами только в относительном смысле. Кремль – гора в отношении к Замоскворечью, так как местность Ильинки или Варварки – гора в отношении к низменному Зарядью; Маросейка в отношении к Солянке (Кулижкам); но и Кремль, и Ильинка, и Маросейка суть ровные места в отношении к Сретенке, Мясницкой и т. д. Поток Москвы-реки, как и всех почти мелких рек Московской области, в своем извилистом течении, беспрестанно поворачивая в разных направлениях, образует почти при каждом более или менее значительном повороте обширные луга, долины, которые нередко своим общим видом, окруженные высокими берегами, представляют действительные котловины. В отношении таких-то котловин высокие берега, разумеется, становятся горами.

Месторасположение Москвы и состоит из таких гор и долин; в этом и заключается общая характеристика ее топографии, но это же самое не дает точного основания представлять местность Москвы «котловиною, усеянною на дне холмами».

Ровная местность, на которой, главным образом, расположена Москва, бежит к Москве-реке с севера от Дмитровской и от Троицкой (Ярославской) дороги.

Оттуда же, с севера, от боровой лесистой стороны к югу, в Москву-реку текут – Неглинная посредине; к востоку от нее – Яуза, а к западу – речка Пресня. Приближаясь к городу, эта ровная местность начинает распределяться потоками упомянутых трех рек на несколько возвышений, т. е. возвышений лишь относительно русла этих потоков, относительно тех небольших долин, которые ими промыты.

Главная, так сказать, становая возвышенность направляется от Троицкой и Миусской заставы сначала по течению речки Напрудной (Самотека), а потом Неглинной прямо в Кремль; проходит Мещанскими через Сухареву башню, идет по Сретенке и Лубянке (древним Кучковым полем) и вступает между Никольскими и Ильинскими воротами в Китай-город, а между Никольскими и Спасскими воротами – в Кремль, в котором, поворачивая несколько к юго-западу, образует, при впадении в Москву-реку Неглинной, Боровицкий мыс – срединную точку Москвы и древнейшее ее городище, где, на месте нынешней Оружейной палаты, против разобранной церкви Рождества Иоанна Предтечи на Бору, первой на Москве, были найдены даже курганные серебряные вещи. <...>

С восточной стороны эта продольная возвышенность, образуя посредине, в Земляном городе, между Сухаревой башней и Красными воротами или между Сретенкою и Мясницкою Дебрь или Дербь (Никола Дербенский) с ручьем Ольховцем, постепенно скатывается к Яузе, сходя в иных местах, в верхней северной части, почти на нет, а в иных, по нижнему течению Яузы, образуя довольно значительные взгорья, особенно подле Маросейки в Белом городе и подле Зарядья в Китай-городе. <...>

В Китай-городе та же возвышенность образует Псковскую гору, по которой идет улица Варварка с низменностью урочищ: Мокрое, Болото (Зарядье). Затем возвышенность с той же стороны делает по Москве-реке Кремлевское береговое взгорье с низиною впереди к реке, называемой Кремлевским Подолом.

Другая часть той же северной ровной возвышенной местности идет в город от северо-запада, от дорог Дмитровской и Тверской, почти параллельно правому берегу Неглинной, который спускается к реке вообще довольно покато. С западной стороны этой возвышенности, также от севера, течет Пресня, с ручьями, опуская местность постепенно к Пресненским прудам.

Та же местность, приближаясь с западной стороны к Москве-реке по сю сторону Пресни, образует крутые берега в Дорогомилове, которые, идя дальше, постепенно понижаются к Девичьему монастырю. За Пресней те же берега делают урожище Три Горы, с новым Ваганьковым.

Проходя по Занеглименью, эта же возвышенность делится у Белого города на две ветви Сивцевым Вражком (по Пречистенскому бульвару). Одна ветвь, восточная, в Белом городе образует урочище Красную Горку (университет) и Остров (Воздвиженка), а при впадении в Москву-реку Черторыи – мыс, где теперь новый храм Спасителя и где найдены арабские монеты половины IX века. Другая, западная ветвь, в Земляном городе, образует возвышенность Пречистенки и Остоженки, за которыми на юго-запад уходит в Девичье поле и в Москворецкие луга за Девичьим монастырем к Воробьевым горам.

Замоскворечье представляет луговую низменность, где по берегу против Кремля и Китая находился великокняжеский Великий луг и Садовники. В середине, ближе к западу, на Полянке эта низменность имела также Дебрь или Дербь (церковь Григория Неокесарийского, что в Дербицах), а к Москве-реке, с той же западной стороны, оканчивается береговыми взгорьями – урочищами: Бабьим городком, Васильевским (Нескучное), Пленицами (связки плотов дровяного и строевого леса), где Андреевский монастырь, проходя такими же взгорьями к Воробьевым горам. Такова общая характеристика месторасположения Москвы.

Впрочем, предание о семи холмах, на которых якобы стоит Москва, остается широко известным по сей день.

Новодевичий монастырь, 1524 год
Степенная книга, духовная грамота Василия III

В числе исторических московских достопримечательностей, наряду с Кремлем, Красной площадью и Замоскворечьем, неизменно упоминается Новодевичий монастырь, некогда располагавшийся вне городской черты. Не в последнюю очередь нынешняя известность монастыря связана с одноименным кладбищем, на котором в XX столетии стали хоронить «лиц с общественным положением». Тем не менее и сам монастырь, основанный великим князем Василием III на Девичьем поле (Хамовники) в 1524 году в честь иконы Смоленской Богоматери Одигитрии в благодарность за взятие Смоленска, оставил значительный след в истории: в частности, здесь был избран на царство Борис Годунов, сюда после стрелецкого бунта заточили царевну Софью.

Степенная книга говорит:

Того же лета великии князь воздвиг над Москвой-рекою за посадом преименитую общую обитель, в неи же храм Пречистой Богородицы, и тут собрал инокинь девического чину множество; им же была начальница благоверная и благочинная инокиня Елена, зовомая Девочкина, монастыря Покровского из Суздаля, и прочие с нею избранницы инокини. <...>

В духовной грамоте (завещании) великий князь Василий Иванович подробно говорит об основании монастыря.

Да была на то Божья воля, достал свою вотчину город Смоленск и земли Смоленские, и тогда обещал поставить на Москве на посаде девичий монастырь, а в нем храмы во имя Пречистой, да Происхождения Честного Креста, и иные храмы; а которые храмы в том монастыре поставил, тому велел написать запись дьяку своему Трифону Ильину своею рукой, да дать печатнику своему Ивану Третьякову. А дать обещал в тот монастырь от своих сел дворцовых село или два; а пашни в тех селах в одном поле тысяча четвертей, а в двух полях по тому же, да на строение тому монастырю три тысячи рублей денег, и ныне того монастыря состроить не успел. И ведая, что Божия воля надо мною станется, а того монастыря при своем животе не успею состроить, приказал казначеям своим и приказным своим людям на том месте тот монастырь состроить, и из сел из своих из дворцовых в тот монастырь велел дать село или два, в одном поле на тысячу четвертей, а в двух полях по тому же; а на строение тому монастырю наши казначеи выдадут три тысячи рублей денег.

В июле 1525 года в монастырь торжественно перенесли список с чудотворной иконы Смоленской Богоматери. В грамоте Ивана Грозного (1571) монастырь именуется «Пречистой Одигитрии новым девичьим»; это именование было призвано отличить новый монастырь от «старого девичьего», иначе Зачатьевского, основанного митрополитом Алексием в XIV веке.

Пятиглавый собор Новодевичьевого монастыря строился по образцу кремлевского Успенского собора. Другие же архитектурные шедевры, прославившие монастырь, были возведены уже в конце XVII столетия, при деятельном участии царевны Софьи, – и трапезная, и колокольня, и надвратные церкви.

Повседневная жизнь, 1526 год
Сигизмунд Герберштейн

О повседневной жизни средневековых горожан Москвы оставил воспоминания австрийский дипломат С. Герберштейн.

В каждом жилом доме на почетном месте у них находятся образа святых, нарисованные или литые. Когда один из них приходит к другому, то, войдя в дом, он тотчас обнажает голову и оглядывается кругом, ища, где образ. Увидев его, он трижды осеняет себя крестным знамением и, наклоняя голову, говорит: «Господи, помилуй». Затем он приветствует хозяина такими словами: «Дай бог здоровья». Потом они протягивают друг другу руки, целуются и кланяются, причем один все время смотрит на другого, чтобы видеть, кто из них ниже поклонился и согнулся, и так они склоняют голову по очереди три или четыре раза, как бы состязаясь друг с другом в проявлении взаимного почтения. После этого они садятся, а по окончании своего дела гость выходит прямо на середину комнаты и, обратив лицо к образу, снова трижды осеняет себя крестным знамением и повторяет, наклоняя голову, прежние слова. Наконец, обменявшись (с хозяином) приветствиями в прежних выражениях, гость уходит. Если это человек, имеющий определенную власть, то хозяин провожает его до лестницы; если же это человек еще более знатный, то и еще дальше, принимая в расчет и учитывая достоинство каждого. Они соблюдают странные обряды. Именно, ни одному лицу более молодому или более низкого звания нельзя въезжать в ворота дома какого-нибудь более пожилого или более знатного лица, но надо спешиться. Для людей бедных и незнакомых труден доступ даже к низшей знати, которые показываются в народ очень редко, чтобы сохранить тем больше значительности и уважения к себе. Также ни один знатный человек из тех, кто побогаче, не пойдет пешком даже до четвертого или пятого дома, если за ним не следует лошадь. Однако в зимнее время, когда они не могут безопасно ездить по льду на неподкованных лошадях или если отправляются ко двору государя или в храм Божий, то обычно оставляют лошадей дома, а когда они идут пешком, то несут в руках (некие) трости, что, впрочем, прилично не всякому, а только более молодым либо невысокого звания.

Господа, находясь дома, обыкновенно сидят и редко или никогда не занимаются чем-нибудь, прохаживаясь. Они сильно удивлялись, когда видели, как мы расхаживаем в наших гостиницах и на прогулке часто занимаемся делами. <...>

И область московская не отличается ни пространностью, ни плодородием; плодоносности препятствует главным образом ее песчаная повсюду почва, в которой посевы погибают при незначительном избытке сухости или влаги. К этому присоединяется неумеренная и чересчур жестокая суровость климата, так что, если зимняя стужа побеждает солнечное тепло, посевы иногда не успевают созреть. В самом деле, холод там бывает временами настолько силен, что, как у нас в летнюю пору от чрезвычайного зноя, там от страшного мороза земля расседается; в такое время даже вода, пролитая на воздухе, или выплюнутая изо рта слюна замерзают прежде, чем достигают земли. Мы лично видели, как от зимней стужи прошлого года совершенно погибли ветки плодовых деревьев. В тот год стужа была так велика, что очень многих ездовых, которые у них называются гонцами, находили замерзшими в их возках. Случалось, что иные, которые вели в Москву из ближайших деревень скот, привязав его за веревку, от сильного мороза погибали вместе со скотом.

Село Коломенское и церковь Вознесения, 1532 год
Воскресенская летопись, Гектор Берлиоз, Иван Андреевский, Сергей Гаврилов

Еще одним «религиозным аванпостом» растущей Москвы стало село Коломенское. Впервые оно упоминается еще в духовной грамоте Ивана Калиты, которая датируется 1339 годом: «...А се дал есмь сыну своему Андрею: ...село Ясиновьское, село Коломнинское, село Ногатинское». Свое название это село получило от города Коломна; предание гласит, что Коломенское основали беженцы из Коломны, спасавшиеся от жестоких воинов хана Батыя в 1237 году. В летописях упоминается, что здесь останавливались перед возвращением в Москву войска Дмитрия Донского после Куликовской битвы, а археологические раскопки позволили установить, что именно в Коломенском некогда находилось городище Дьяково – древнейшее человеческое поселение на территории Москвы.

В 1532 году князь Василий III – как считается, в честь рождения сына Ивана, будущего Ивана Грозного, – после паломничества по святым местам «ради обретения чадородия» – заложил в Коломенском, которое в ту пору являлось летней усадьбой московских князей, церковь Вознесения Господня (архитектор – итальянец Пьетро Аннибале, Петрок Малый летописей). По другой версии, храм строился не как обетный, а как молельный, то есть в нем великий князь собирался молить Бога о ниспослании наследника. Так или иначе, церковь была построена – на крутом берегу Москвы-реки; по соседству с нею несколько десятилетий спустя появились церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи и церковь Святого Георгия Победоносца с колокольней.

О построенной церкви Вознесения летописец упомянул так:

Того же лета свершена была в Коломенском церковь каменная Вознесения Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа. Бе же церковь та вельми чудна высотою, красотою и светлостью, такова не бывала прежде сего на Руси. Князь же великий Василий Иванович, государь всея Руси, возлюбил ее и украсил всякою добротою, каковой достойна Божия церковь, честными и святыми сосудами и святыми владычными образами Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа и пречистой Царицы Девы Богородицы Марии... и святых, Ему угождавших, обложенными златом и серебром, и повелел ее благочестивый государь освятить.

И столетия спустя впечатление от церкви ничуть не ослабело, как явствует из мемуаров французского композитора Г. Берлиоза.

Ничто меня так не поразило в жизни, как памятник древнерусского зодчества в селе Коломенском. Много я видел, многим любовался, многое поражало меня, но время, древнее время в России, которое оставило свой памятник в этом селе, было для меня чудом из чудес. Я видел Страсбургский собор, который строился веками, я стоял вблизи Миланского собора, но кроме налепленных украшений я ничего не нашел. А тут предо мною предстала красота целого. Во мне все дрогнуло. Это была таинственная тишина. Гармония красоты законченных форм. Я видел какой-то новый вид архитектуры. Я видел стремление ввысь, и я долго стоял ошеломленным.

В 1917 году в церкви произошло обретение Державной иконы Богоматери. О том, как это произошло и какие чувства вызвало у верующих, вспоминал профессор И. М. Андреевский (Андриевский).

Вскоре после трагического отречения государя императора Николая Александровича от престола, которое произошло 2 марта 1917 года, всю Россию облетело известие, что именно в этот день в селе Коломенском под Москвой (в 6 верстах от Даниловской заставы) произошло чудесное явление новой иконы Божией Матери, названной «Державной», так как Царица Небесная была изображена на этой иконе как Царица земная.

Пораженный этим известием, в начале лета 1917 года я решил отправиться в Москву и попытаться пробраться в село Коломенское, чтобы поклониться новоявленной иконе и лично узнать обстоятельства ее явления.

Господь помог мне осуществить мое намерение, хотя подобные паломничества в то время были чрезвычайно затруднительны. Одна добрая знакомая, раба Божия Мария (научная сотрудница Московского университета, большая специалистка по старинной русской иконописи), проживавшая постоянно в Москве и уже успевшая побывать в селе Коломенском, – взялась помочь мне, и мы вдвоем с ней отправились в путешествие. От Москвы до села Коломенского мы прошли пешком. Пришли к священнику Вознесенской церкви села Коломенского о. Николаю. Он нас встретил очень приветливо и ласково, накормил, показал свои многочисленные домашние иконы и рассказал следующее.

Благочестивой мирянке, крестьянке Броницкого уезда Жирошкинской волости деревни Починок Евдокии Ивановне Адриановой, проживавшей в слободе Перерве, была открыта воля Пресвятой Богородицы: 13 февраля (на следующий день после праздника Иверской иконы Божией Матери) в сонном видении некий голос сообщил ей о большой черной иконе, находящейся в храме села Коломенское. Сию икону нужно взять, сделать красной и пусть молятся. Как бы в ответ на усердную молитву, 26 февраля Адрианова увидела во сне белый храм и находящуюся в нем женщину, в которой своим сердцем она признала и ощутила Царицу Небесную, хотя и не увидела Ее святого лика.

2 марта Евдокия Ивановна отправилась из Перервы в Коломенское. Она сразу же узнала ту самую церковь, которую видела во сне. Настоятелем храма был священник о. Николай Лихачев.

Выслушав заявление Андриановой, священник пригласил ее в храм, где показаны были ей все иконы, находящиеся на своих местах в ризах; осмотрев их, Андрианова спросила, нет ли где еще икон? На этот вопрос священник приказал церковному сторожу и бывшему в храме прихожанину принести из подвала самую большую икону; когда ее принесли, то на ней от осевшей пыли не было видно лика, тотчас же промыли икону и на ней оказалось изображение Царицы Небесной, восседающей на Царском Троне, в руках имея скипетр и державу в красной мантии, на голове корона, на коленах Божией Матери – Благословляющий Спаситель. Андрианова, находя, что эта икона вполне соответствует ее видениям, тотчас же попросила отслужить молебен, и с этого времени стала разноситься слава об иконе среди всех окрестных жителей, и весьма многие прибегают к помощи Царицы Небесной.

Весть о явлении новой иконы в день отречения государя от престола 2 марта 1917 г. быстро понеслась по окрестностям, проникла в Москву и стала распространяться по всей России. Большое количество богомольцев стало стекаться в село Коломенское и перед иконой были явлены чудеса исцеления телесных и душевных недугов, как об этом стали свидетельствовать получившие помощь. Икону стали возить по окрестным храмам, фабрикам и заводам, оставляя в Вознесенской церкви села Коломенского только на воскресные и праздничные дни. Мы с рабой Божией Марией пришли поклониться иконе именно в воскресенье.

После своего рассказа о. Николай повел нас в церковь. При входе в храм я сразу же заметил направо около клироса большую (мне показалось, даже огромную), узкую темную икону. Царица Небесная была изображена как Царица земная, восседающая на царском троне, в темно-красной царской порфире на зеленой подкладке, с короной на голове и скипетром и державой в руках. На коленях находился благословляющий Богомладенец. Необычайно для Богоматери был строг, суров и властен взгляд ее скорбных очей, наполненных слезами.

В трепете и страхе, с мольбой о прощении, упал я ниц и после троекратного земного поклона приложился к иконе. Долго, молча, сосредоточенно, внимательно, с сердцем, захлебывающимся от горьких слез покаяния и сладких слез умиления и благодарности, смотрел я на дивную икону, овеянную духовным благоуханием святости и тонким физическим запахом розового масла.

Мы с рабой Божией Марией словно окаменели: молча вышли из храма, молча, со слезами поблагодарили священника и молча пешком отправились в Москву. <...>

Через несколько недель мне вторично удалось побывать в селе Коломенском, и я был глубоко потрясен изменением иконы: она сама собой обновилась, стала светлой, ясной и... «красной», так как особенно ярко стала бросаться в глаза царская порфира, как бы пропитанная кровью.

С радостным страхом и покаянным трепетом начал народ русский молиться «Державной» иконе Божией Матери по всей России, а сама икона в бесчисленных копиях стала украшать все русские храмы. Появился дивный акафист и канон этой иконе, слушая который вся церковь падала на колени. <...>

В советское время храм Вознесения входил в состав музея-усадьбы «Коломенское», основанного в 1923 году. В 1990 году храм вернули церкви, а четыре года спустя он получил статус патриаршего. При этом предпринятая в конце 1970-х годов и продолжавшаяся до окончания столетия реставрация едва не уничтожила церковь. Бывший главный архитектор музея «Коломенское» С. А. Гаврилов писал:

В 1970-е годы в повышении уровня воды в Москве-реке, в границах территории Коломенского, не только не было необходимости, но и запрещено законом, так как это противоречит статусу заповедника. Здесь судовую проходимость можно было улучшить углублением русла, но городским руководством было «решено», поэтому сделали повышение.

Строительство начиналось под предлогом противооползневых работ. Берегоукрепительные меры должны были заложить в проекте, но нас (реставраторов) к нему даже не подпустили. Подлинные родники, над которыми была построена церковь, составлявшие с ней единый архитектурно-природный комплекс, были при строительстве просто завалены грунтом. По проекту строительства в основание набережной забили шпунтовые сваи, исключающие возможность дренирования грунтовых вод, а при производстве «забыли» устроить водосборный коллектор и ложе для него стали выдалбливать в бетоне отбойными молотками только после нашего письма Брежневу (качественно сделать уже не смогли), отказались также от облицовки берега железобетонными плитами, иначе природное основание церкви Вознесения было бы похоже на септик (отстойник), но с мраморными лестницами, от которых тоже отказались по нашему требованию. Саму набережную строители построили полностью и в срок. Но проведенные работы привели к обратному результату. Грунтовая вода поднялась выше, образовала случайные промоины, берег заболотился. В результате оползневый процесс активизировался. В 1980-е годы грунты смещались на 20–25 миллиметров в год. Максимальные смещения грунта зафиксированы противооползневой станцией в 1987 г. Однако было «решено, что оползень побежден», и одновременно с максимальным смещением грунта наблюдения противооползневой службы прекратили. Перед Олимпиадой реставрационные и исследовательские работы были «временно приостановлены». Комплексные исследования памятника, начатые в 1990 г., прекратила директор музея, напуганная критической передачей телепрограммы «Добрый вечер, Москва», хотя надо было ответить на несправедливую критику. По программе-90 в фундаментной плите шурфов не было. Все последующие попытки продолжить исследование церкви, в том числе инструментальное наблюдение за просадками и за отклонениями памятника от вертикали (1994 г.), а также исследования геофизиков 1997–1998 гг. были прекращены из-за отсутствия финансирования. В 1996 г. московское правительство выделяло на изыскания по памятнику 1 млрд руб., но об использовании этих средств мне ничего не известно.