Текст книги "Булавка. Повесть"

Ширма. Продолжение

В кают-компании вечером Жорик, Лика, Марго. На столе арбуз, конфеты, чай. Жорик то ли жалуется, то ли предъявляет претензии Лике.

– Я чувствую себя использованным. Я ей массаж делаю по 10 минут, а она мне 2—3, – кидает он в «зал», видимо рассчитывая на сочувствие.

– Да? – спрашивает Лика, подняв бровь.

– Ну, ладно, четыре, – не унимается Жорка.

– Каждый человек считает, что он даёт больше, чем дают ему, – парирует Лика. Видя сомнения на лице, предлагает:

– Хорошо, а теперь давай посчитаем по моей линейке.

– Давай, – оживляется Жорик.

– Сколько девушек завидует мне и хотели бы оказаться на моём месте, когда я делаю тебе массаж? – Лика ставит вопрос ребром.

– Ну в институте несколько…

– Нееет, здесь на теплоходе.

– Ну одна точно! 15-летняя девочка.

– Поздравляем, сэр! – Марго не может сдержать ехидства, – у вас есть поклонницы. Значит, скоро будут и чаевые.

Жорик надевает улыбку и делано гладит себя по голове.

– Одна? – переспрашивает Лика, – а теперь давай посчитаем, сколько хотели бы оказаться на твоём месте?

– Капитан, старпом, – начинает перечислять Жорик, – этот с бородкой-испанкой, как его?

– Миша – системный… – подсказывает Лика, – понимаешь теперь? Жорик – ты ширма.

– Ширма? – возмущается Жорик, – обидно! Думал, я – друг. А меня используют!

– Все друг друга используют, – с ленцой отвечает Анжелика, – ты используешь меня, когда я делаю тебе массаж и угощаю шоколадками, – продолжает она, срезая в тарелку арбузную мякоть, – я использую тебя, когда ты мне делаешь массаж и возвращаешь шоколадки. Тебе приятно и мне приятно, разве нет?

Практичная циничность и прямота этой женщины поражают.

– А зачем ширма? – уточняет Жорка.

– Ну чтобы ко мне не делали шагов, на которые я не хочу ни отказывать, ни соглашаться.

– А почему? Здесь же столько взрослых мужчин… – Жорику, и правда, интересно. А Лике, похоже, нравится просвещать молодежь в теме отношений.

– Ничего подходящего. Давай посмотрим конкретно.

Он снова перечисляет:

– Капитан…

– Женат и любовница.

– Да? – Жорик изумляется на секунду, думает, – впрочем, это ожидаемо. Старпом?

– Жена – прачка ресторана.

– Правда? – у Жорки снова открытие, – системный?

– Кажется, женат и бухает. Второго уже достаточно…

– Ну этот ещё… Ну с красивыми руками.

– Красивые руки? – всерьёз задумывается Лика.

– Ну накачанные.

– Аааа, Илья? Ну, вроде, нет. Мы с ним просто улыбаемся друг другу, – отвечает Лика. Марго, почему-то, вздыхает с облегчением.

Жорик погружается в свои мысли.

Разборки окончены, парочка расползается по диванчикам, что сдвинуты углами: он на своей стороне, Лика – на своей, головы почти касаются друг друга.

Из кубрика, лёгок на помине, поднимается Илья.

– Илья, там твои вещи постираны? – спрашивает Лика.

Он кивает.

– Многие почти высохли и стали разлетаться. Ветер сильный, – предупреждает она.

Илья выходит на борт собирать вещи. Проходит обратно к кубрику мимо стола. Кажется, что его лицо слегка мрачнеет, когда он видит, как эти двое мирно лежат головами друг к другу.

Клубника с часами

– Я купил тебе небольшой сувенир, – 102-й протянул белую коробку.

– Ой, как красиво, – выдыхает Лика, увидев золотистые часы. Прямоугольные одной шириной с браслетом. Над циферблатом в отметке 12 – один прозрачный камушек.

– Забери, пожалуйста, я не могу это принять, – говорит она.

– Не заберу.

Они препираются, пока Лика не слышит:

– А можно?

Неподалёку стоит пассажирка, ожидая пока неё обратят внимание.

После смены Лика идёт в каюту, думая, как поступить с часами. Под золото, на металлическом браслете. Довольно стильный аксессуар, но сколько бы они ни стоили – это слишком дорого, чтобы принять от мужчины, с которым даже не симпатия.

Надо придумать, что делать, если он откажется забирать. Часа в 2 ночи, наконец-то, засыпает.

***

Теплоход причалил в Дубне. Этот город нравится Ане длинным песчаным пляжем, дорожками и забавными сувенирами. Кружки, шоперы сделаны с юморком, по современному, а не в лубочном стиле Костромы и Ярославля.

Аня искупалась после смены и, заняв лавочку около ротонды, открывает ту самую ссылку:

«Спасибо Жорке за тот разговор, я поняла, что у меня крыша не поехала. Что любуюсь на этого матроса неспроста, не только потому что я влюбилась в мальчишку, который годится мне в сыновья.

Он объективно хорош. Я скрыла, конечно, будто понимаю, о чём Жорик, когда он говорил о симпатии Ильи. Мне приятно, прям пластырь на раны. Если кто-то извне видит его симпатию, значит, она есть?

Мысль об его объективной мужественной красоте уже посещала меня, но теперь это уж точно! Если даже мужчина (Жорка – хоть и 20-летний мальчишка, но считай, мужчина – соперник, в глобальном смысле) замечает красоту его фигуры и признает, значит…

Интересно, а чем занимается Илья? Каким спортом? Вряд ли, это качалка… Он по личным качествам не похож на качка.

***

Вчера иду по пролёту. Впереди перекрывает дорогу капитан.

Он стоит в пролёте между трапами, собирался, наверное, в рубку подниматься, да мои шаги услышал.

А я спешу, ищу старшую, у нас внеплановое заселение туриста. Сбавила ход, думаю, как раз он поднимется пока. Он же, наоборот, делает шаг в пролёт. Стоит ему раскинуть руки, он перекроет всё пространство – его не обойти, слишком широк.

Поймал. Прижимает к себе, хвать за попу, в своей лапище сжал тихонько. Чувствую, поплыла. Внутри всё всколыхнулось, поднялось, заалело. Бросило в жар. Я только выдыхаю ему в шею:

– Поймали-таки.

Вырываться-то бесполезно. Не буду же я орать рядом с пассажирскими каютами?!

И так хорошо мне в этих лапах, так бы и забыла про всё.

– Ну все, теперь отпускайте меня, – говорю, а самой так не хочется, чтобы он руки разжимал. Он руки убрал, мол, силком никого не держим, иди на все 4 стороны.

Я иду, а у самой тело орёт и требует обратно в эти ручищи, хочет тело продолжения банкета.

Вернулась в каюту, где-то на подходе слёзы. Как это понимать? Хамство человека бесит, а тело словно предаёт тебя».

Аня готова от ярости швырнуть телефон об одну колонн ротонды. Да как же так! Когда есть такой классный Илья, как можно позволять капитану себя лапать? Она бы кусалась и вырывалась. Орала бы так, чтобы он к ней ни на секунду больше приближаться не смел.

Что творится в голове у этой странной женщины? Ведь очевидно же, кто лучше!

Чтобы успокоиться Аня прошлась до магазина. Купив колы, она вернулась на ту же лавочку и продолжила читать.

***

«Теплоход прибыл к Рыбинску. Давит жара.

– Пойдём прогуляемся? – спрашивает 102-й.

– Да.

– Купим клубнику до или после?

Мы идём мимо тётки, ожидающей туристов. Спелая клубника выглядывает из прозрачных литровых стаканов и манит к себе из плетеных корзинок.

Я не готова к разговору, но к такому, наверное, не подготовишься. Чтобы держать свою линию, важно сейчас от него ничего не принимать. Да и вообще, что за формулировка? Словно я уже заранее согласна на «мы», и мы точно что-то вместе купим. Но сейчас не до мелких ссор, нужно сберечь энергию для решительного броска. Вернее отказа.

– Позже.

Жара придавливает. Наконец-то, нашли тень. И лавку.

– Я не могу принять часы, это слишком.

– Это ничуть не слишком, – перебивает он.

– Дай мне договорить, – повышаю голос, – я не могу принять. Это красивый подарок и мне приятно. Но нет.

– Это просто на память, – снова начинает 102-й, – может, мы никогда больше или год не увидимся…

– У нас не тот уровень отношений. Я понимаю, что ты искренне, но я не могу. И если ты откажешься взять их обратно, у нас с этой минуты отношения, как у администратора и туриста.

– Ну и пожалуйста, – вскипает он, – я просто их выброшу. Они всё равно мне не нужны.

– Твои слова сейчас похожи на шантаж! Впрочем, вещь твоя, поступай, как хочешь.

– Это не золото и не что-то такое…

– Неважно. Я не могу отплатить тем же… Не хочу чувствовать себя обязанной.

– Достаточно подарить мне любой пустяк, магнитик. Пусть часы напоминают обо мне.

Убедительно. Но я редко вступаю в разговоры без принятого решения.

– Я и так тебя не забуду, – я не собиралась ему говорить, что такой подарок словно навязывает мне оставаться верной ему и ждать, пока он отработает год и приедет на материк.

Не хочу связывать себя морально. Молча сижу на лавочке. А надо, как я потом поняла, было сразу встать и уйти. Надеялась, что, может быть, он сейчас как-то поможет, ну сменит тему, и можно как-то вежливо дойти до следующей точки маршрута, который для нас может спокойно проходить по тропе «приятельство».

– Не понимаю, чего ты ломаешься, – говорит 102-й.

Я почувствовала слово, как почёщину, резко встаю с лавки и ухожу прочь. Ну что ж… Истинное отношение ясно.

Не надо покупать меня.

Задешево не надо.

Задорого? Рискните.

Вдруг не устою?

Не стоит вам меня касаться

сальным взглядом, Я вижу, чувствую.

Мне скучно. Я молю

Пресыщенному мозгу дайте каплю

Интриги,

Тайны, чтоб подумать мог

О том, что всё здесь не напрасно,

Что в этой жизни и игра, и сказка ждёт.

Не говорите прямо, что я мила,

Что жизнь со мной готовы провести.

И я прошу, хоть раз пройдите мимо,

Когда так хочется вам мимо не пройти.

Ведь разве что-то есть смертельней скуки?

Есть яд сильнее? Есть острей кинжал?

Когда сто раз тебя обнимут руки,

Которые и ты сто раз обнял.

О дайте воздуха, прошу,

Воображению

Позвольте над землёю воспарить.

Ведь нет любви и жизни без движения.

Когда всё ясно, слишком тошно жить.

Постояла у стойки регистрации, в ожидании Ритки-Маргаритки. 102-й появляется в пролёте. «Чёрт, может подумать, что я жду его». Быстро прошла в каюту за часами. По дороге обратно сую ему в руку белую коробку, краем глаза вижу, как он шагает на борт.

– Правда, выбросит? Жаль, красивая вещь.

До отправления теплохода около часа, парень из Рыбинска (с личным катером) отписался:

– У меня туристы заказали экскурсию на весь день, не выберусь.

В качестве извинения кинул ссылку на фильм, «который стоит посмотреть хотя бы ради одной фразы».

«Тиндер» пока не принёс ни одной встречи. Впрочем, теплоходная жизнь так затянула, что я и не успеваю толком уделять время перепискам.

Аня поняла, что начинает всерьёз присматриваться к Лике. Что же в ней было такое, что мужики вьются вокруг неё? Она не верила больше в объяснения девчонок, которые утверждали, что та просто со всеми спит.

Да есть такие женщины, только никто им часов не дарит. Зачем мужчинам всерьёз тратиться, если женщина в постель ложится с каждым?

Да и дневник. Она достаточно откровенно пишет обо всём. Вряд ли, эту часть она обошла бы вниманием.

Булавка. Продолжение

«Ох уж эта история с диванчиком в рубке. Но я придумала! Кусать кэпа я не буду – решимости не хватит. Неадекватная самозащита. И зубы жаль в случае его непредвиденной реакции. Не охота по морде получить. Кто знает, как мужские рефлексы на прямую агрессию сработают? Да и это может быть воспринято, как эротическая игра.

А если всегда носить с собой булавочку? Типа, случайно расстегнулась. Неприятно, больно, неожиданно. Использовать её только при публичных выходках.

Несколько дней я таскала огромную булавку с собой. Перестегивала её с форменной одежды на повседневку. А он перестал. Больше не было ничего, типа той истории с диваном в рубке, когда бы потребовалось защищать себя с оружием в руках.

***

Ещё точнее осознала, что дело именно в широких плечах и в форме. Когда Илья в своих шортах и белой майке, у меня ничего к нему нет, кроме наработанной реакции «ой, Илья, ура». А вот тельняшка или форменный свитер… Сразу мозг в отключку.

Он в работе – в этой конкретной форме своего проявления вызывает у меня бессознательную тягу. Горизонтальная полоска тельняшки визуально делает широкие плечи ещё шире. Из-за комбеза стройная талия скрыта темной тканью и кажется ещё уже – это усиливает контраст. Эффект перевёрнутого треугольника – идеальной мужской фигуры.

Когда он на вахте, деловитый такой, сильный уверенный, я тащусь. Мне хочется подойти сзади, приобнять и положить голову ему на спину, прижаться к ложбинке между лопатками. Казалось бы, бред – малознакомый вспотевший на работе мужчина.

Тянет прижаться к той точке, откуда, наверное, растут крылья у некоторых людей. У которых уверенная походка и трудолюбие. Хочется ощутить, как движутся мышцы под тельняшкой. Знаю, что если попробую сделать это, пока мы просто знакомые, это ничего мне не даст.

А вот если я попробую его нарисовать, возможно, меня отпустит? Нарисовать в движении, в деле».

Нужна твоя помощь

Анжелика повернулась на один бок, другой. Села. На планшете час ночи. Взяла листы и коробочку с пастелью. Ильи нет у кормы, работает где-то. Она пошла рисовать главный пролёт. Сделав набросок двери, трапа и мужской фигуры, ушла на корму. Смотрит на воду. Ночью вода страшная. Тёмная. Манит в омут.

Скоро он появился – пришел за инструментом. Сначала смутилась. Заготовленная речь (про то, что хочется просто обнять) устарела, да и предполагала некую интимность и романтичность обстановки. Метла в его руке и мусорные бачки рядом как-то не вписывались в этот план. Из растерянности Лику вытащило понимание, что потом она его не найдёт и пожалеет. Она заставляет себя вынырнуть из одиночества и обойти корму. Илья курит.

– Ты мне нужен. У тебя есть пара минут?

Взгляд на часы:

– Пара минут как раз и есть, потом обход.

– У меня не получается нарисовать ноги, – Лика показывает ему набросок, – тогда после обхода? В главном пролёте? Ну там, где ты начищал до блеска ободки у стёкол…

– Правда? – Илья немного обалдел, глядя на рисунок, и из-за повода, по которому Лика подошла. Обычно, все просят что-то сделать: утащи туда, подвинь это, убери то. А тут…

Лика садится на нижнюю ступень главного трапа, прорисовывает детали: зеркало, перила. Приходят Аня с Лёхой. Им, видимо, надоело играть в карты. Аня крутится около Лики, заглядывает в рисунок.

– Кыыыш, – шутливо отмахивается Лика.

Лика боится, что надо будет просить: «Сделай вид, что ты натираешь…", модель потеряет естественность движений… Опасалась, что будет манерничать или смущаться. Но Илья просто делал свою работу, а она может поправить слабые места в наброске.

Аня подходит к Илье – принесла ему тряпочку. Лика бросает ревнивый взгляд. Тряпочка – это просто тряпочка или это повод (с одной или другой стороны)?

Для тебя божественно стара

Аня в каюте. Открыла телеграм, надеясь, что заветная ссылка, по-прежнему, на месте. Может, и хорошо, что она ничего сразу не сказала Лике. Видимо, ссылка предназначалась кому-то другому. Может, быть даже самой себе, чтобы не потерять.

Илья, наверное, всем девчонкам нравится. Аня немного завидовала тому, какие поводы для общения есть у Лики – сегодня она его рисовала. Аня, всего лишь, горничная. Тряпочка…

Забавно, но даже в этом банальном поводе хочется усмотреть что-то большее. Мол, Илья попросил у неё тряпочку, не потому что горничная и сейчас у неё вахта (то есть просить больше не у кого), а потому что она – это она. Аня. Симпатичная стройная молодая девушка. Не то, что эта Лика. Ей же под сорок!

Почему не слушается взгляд?

Отчего он отдыхает на тебе?

Не пойму, смущён ты или рад,

Что прикован он к тебе, к тебе.

Я пытаюсь рот свой удержать

На замке. Ведь счастье любит тишину.

Как мне на весь мир не закричать,

Что твоих объятий тайно жду.

Ты не снишься мне. Пока что…

Только днём

Будет ох непросто будет нам в миру.

Я не знаю, смогут ли понять

Все, кого от нас я берегу.

Я не знаю, сможешь ль это ты?

Выдержат ли губы и глаза?

Видеть, ну и главное, любить

То, что полюбить, увы, нельзя.

Каждый день ты набираешь сил.

Опыт твой растёт и зрелость близко.

Я же, так уж боже рассудил,

Отмеряю в Лету годы. Искры?

Нет ещё не уголь, но увы,

Нам отмеряны не годы. Месяц, дни?

Мой черёд придёт. Ещё десятка два…

Для тебя божественно стара.

Прочитав стихотворение Аня, почему-то смягчилась. Лика понимает всю странность ситуации и ей просто горько от невозможности. В этом скорее, некая драма, чем повод для возмущения или шуток.

Первым мирится тот…

Теплоход идёт на Москву. Илье вместе с боцманом можно и не рассчитывать на сон. Впереди девять шлюзов.

Как только туристы сойдут, начнётся гонка и у горничных. За несколько часов надо полностью вымыть каюты, с которых выезжают, и сменить постельное.

Заселение предстоит на 150 человек.

У администраторов тоже своя история: с этого рейса им сообщили, что перестают платить за время, когда они выходят на смену одновременно.

– Слушай, ну я не буду работать бесплатно, – говорит Анжелика Рите, – и ты давай не смей вставать с утра. Я справлюсь. Отдыхай, тебе смена предстоит та ещё.

– Дура обещала, что поставит девочек из арт-бригады на декларации, а сама поможет с заселением.

– Ну, будем надеяться, – грустно усмехается Лика, – но зная её «обязательность»…

Гасит свет, чтобы не мешать соседке спать. Тускло мерцает экран планшета.

Ане надо отоспаться. Но хоть на минутку заглянуть бы через замочную скважину случайной ссылки в чужую жизнь.

– Вы так и не помирились? – спросила соседка про 102-го.

– Первым мирится тот…

– Кто мудрее, – Рита завершила фразу банальностью.

– Первым мирится тот, кому нужнее, – возразила я.

Лика проспала. Кое-кто из туристов успел съехать. На ресепшен лежат ключи и отзывы.

Она быстро рассортировала всё и передала горничным ключи от пустых кают. Запело теплоходное радио, созывая на завтрак. После завтрака будет мощный выход – уезжают на экскурсию.

Ближайшие пару часов с рабочего места не отойти.

102-й подходит к стойке:

– Прости, если не то сказал. Я не хотел обидеть.

– Обижаются слабые, я оскорбляюсь.

– Просто неудачное слово.

– Слова выдают истинное отношение, – она распутывает верёвочки с бейджами для гостевых карт, на него не смотрит.

– Ну что я такого сказал? – начинает он.

– Если ничего, значит, ничего, – Лика смотрит мимо, – у меня сейчас смена, давай после?

Если такое нужно объяснять, значит, смысла в объяснениях нет.

В Москве 102 выходит. Через несколько часов стоит перед ней с букетом белых и бордовых роз с россыпью мелких ромашек.

– В знак примирения. Не хочу больше ссориться.

– Красивые, спасибо.

С радостью сбежала с рабочего места, благо, смена закончилась.

Пошла прогуляться по чудесному парку Северного речного вокзала. Одна. Счастье. Между деревьями пробегают белки. Шумят фонтаны, звенят детские голоса.

По дороге смешные синие электробусы катят туристов с чемоданами к отдалённым причалам.

День речника

– Ты чего?

Рита в очередной раз припёрлась на рабочее место в то время, как могла бы отдыхать, – думаешь мне стоит снять кассу на полчаса раньше и свалить? Праздник?

– Да, – покорно соглашается та, – а то в каюте страшновато. Поступает много предложений попить кофе.

– Кто на этот раз? – хохочет Лика. Девочка ещё не понимает, что никто не будет её насиловать. Да и вообще – секс – это довольно приятно. Если мужчина симпатичный.

– Я не знаю, как его зовут.

– Ух ты! Это что-то новенькое.

При помощи наводящих вопросов Лика выясняет личность, которая не могла в этот вечер прожить без чашечки кофе.

– Ну, он симпатичный, – хмыкает она.

Рита делает испуганное лицо, словно напарница собирается отдать её на растерзание толпе.

– Пошли-пошли, – успокаивает девочку Лика, – с пьяными действительно иметь дело не очень приятно, буду оберегать твою честь.

Они посидели в кают-компании. У Риты выявились какие-то проблемы с её преддипломной практикой. Она переживает и сидит с несчастнейшим видом.

Лика подсказывает Рите, как можно решить проблему в обход.

– Я пошла танцевать. Возьму с собой ключ, если что, просто закройся изнутри.

Рита покорно кивает и выдавливает из себя благодарную улыбку. Хорошо, что успели поменять замок до этого праздника всех водяных и русалок. А то пришлось бы всю ночь бодрствовать, отпугивая подвыпившую нечисть, которая осаждает каюту. Пусть даже в Ритином воображении, которое возбудил любитель кофе из машинного отделения.

Рита ходит теперь по туристической части осторожно, избегая главного пролёта, рядом с которым размещается 102 каюта. Лишний раз встречать настырного ухажера не хочется.

На палубе за баром поёт Артём. У него дефект ног – носки максимально развёрнуты наружу. Походка напоминает девочек-балерин или мультяшного тюленя, вышагивающего на хвосте.

Пошловатые попсовые песенки составляют основной репертуар. К некоторым неравнодушна и Лика. Но сегодня, кажется, их не будет. Или Лика не дождётся. Под ту лабуду, что он поёт, танцевать не хочется.

Она сделала пару шагов в сторону выхода, Артём кричит в микрофон:

– Анжелика, не уходи.

Мультяшный тюлень посвящает ей следующую песню. Обозвав её борт-проводницей и сообщив (выбором песни), что даже очень хотел бы ей вдуть.

Она дослушивает из вежливости, хотя выходка неприятна. Уходит на нос смотреть, как теплоход входит в шлюз.

Когда теплоход оказывается в бетонном заточении, попсовая разноголосица второй и третьей палубы эхом отражается от стен шлюзов. Кажется, теплоход перемесился в мир абсурда. Фантасмагория. Бред воспалённого мозга.

К счастью, в шлюзе запрещен шум. Музыку выключили. Но подвыпившие в честь праздника туристы не растерялись – начали хором горланить песни.

Лике хотелось тишины. Надежда на это удерживала её в кают-компании. А ещё ей нравилось смотреть на Илью. А он как раз начал шататься из кубрика на палубу, собираясь на ночную вахту. То кофе выпить, то покурить.

Она собралась даже поговорить с ним в надежде выяснить причину того, почему они стали смотреть мимо друг друга. Но где повод?

Самолётик в левом верхнем уголке планшета намекнул, что Лику ждёт сообщение в телеграме.

«Это он. Моё море. Мой порт», – мечтательно подумала она. Мир снова стал свежим и ароматным, как майское утро в яблоневом саду.

Когда Лика подняла глаза от планшета, над ней навис ДрейфСаныч.

– А я стою-стою, не замечает… Ты давай приходи сегодня в рубку в 10 минут первого, – строго говорит Прилипкин. Приглашение в обход критичного мозга воспринимается как приказ, которому нельзя не подчиниться. Осознавая, что она становится зомби под влиянием этого тона, Лика выдыхает смесь восхищения и офигевания от наглости:

– Андрей Саныч, меня ещё никто так на свидание не приглашал: «Десять минут первого!» Во даёте!

Перед сном Лика решает проверить ещё и вК. Свет выключен, большинство туриков спит. Осторожно идёт в главный пролёт – там лучший интернет, но для неё зона нон-грата из-за близости к каюте 102-го.

«Был вчера на той астраханской аллее, где воровал для тебя розы, – прочитала она сообщение, – не родилась ещё та, которой ему хотелось бы снова подарить такую красоту».

Слёзы текут по щекам, Лика радуется, что ночь и погашен свет.

Очнулась от легкого шума. Илья натирает до золотого блеска рамы дверей центрального пролёта.

Они снова разговорились, как добрые приятели.

Лика обрадовалась возобновлению общения с Ильёй мельком, как чему-то само собой разумеющемуся. Так легла карта. Так должно было случиться. Она вообще была готова обнять весь мир, вновь обретя свой любимый причал.

Не пошла она в рубку. С Ильёй гораздо интересней, чем со старпомом.

После обхода Илья вернулся из кубрика с пачкой волшебного чая для Лики, ушёл на корму.

Она с кружкой вышла из-под защиты стен кают-компании. Ветер набросился. Но скорее игриво, чем зло. Тёплый. Илья чинит стул, с которого вечером чуть не грохнулся капитанский сын.

Присела на корточки, навалившись на стену.

– Нам тут сказали, что больше не будут платить зарплату обеим на посадке, мол, выходите по одной. Ну я два Нижнего ухожу, если не моя смена. А Рита вчера два часа вертелась вокруг да около: «Меня никто не отпускал».

«Я, – говорю, – тебя отпустила». Я сама-то, когда не моя смена, собралась, да ушла. Ну или Дуру поставила перед фактом, если она на месте.

– Мы так не можем, – говорит Илья с сожалением.

– Ну да, вы молодые ещё. За работу держитесь.

– Вот если честно, я тут просто убиваю своё лето, – взрывается он, – у меня была возможность работать в другой компании. Там и зарплата несопоставима, и реальная практика. Но из-за того, что здесь уже согласовали, пришлось оставаться. Мне все родные пальцем у виска покрутили. Не тот уровень «матрос», да даже и «рулевой» – не тот уровень. У меня ведь семья вообще, если честно, других возможностей.

– Так по тебе видно, – отзывается Лика, – видно, что ты из другой песочницы.

– Ко мне почему-то капитан как-то иначе, чем ко всем относится, если бы так же, как к остальным, я бы не выдержал, уволился.

– У него чуйка, он тоже видит, что ты от других отличаешься.

– Вот, как вы это видите?

– Опыт. Внутри какое-то ощущение появляется. Я ведь в разных слоях общалась, в нескольких городах жила, в Москве – год. Походка, взгляд, речь. Ты ответственный…

– Ну я бы не сказал…

– Ну это ты себя с самим собой сравниваешь, самокритично, а он тебя с другими, с общим срезом.

Она и не заметила за разговором, как начало светлеть. На корму пришёл курить 3-й штурман. Значит, что скоро 4 утра. Илье можно сдавать вахту и спать.

Чтобы не заставлять его из вежливости возобновлять разговоры (он ведь устал после вахты), Лика старалась в такие моменты уходить.

Хотя хотелось увидеть его свободным от работы. Чувствовать, что вот сейчас он общается с ней, не только потому что разговор хоть как-то развлекает, а уйти с работы нельзя.

Но она чувствовала – есть разговоры, которые не продолжишь, когда их подсветило утро и прервало вторжение другого человека.

Но спать не хотела. Пошла гладить форменную блузку.

– Ты чего не спишь? – в гладильную заглядывает Миша, системный. Лицо чуть припухшее от сна, помятое.

– Не смогла уснуть, а через пару часов уже посадка в Чебах, – отвечает Лика, продолжая утюжить блузку.

– Мужика тебе надо крепкого, – хамит он.

– Н-да? Может ещё и кандидатуру предложишь? – включает она язву.

– Ты ставишь меня в неудобное положение, – произносит он и… вдохнув побольше воздуха выпаливает, – ну а я чем хуже других?

– Иди, давай. А то, видишь, я с утюгом, – Лика придаёт голосу строгость, но смеётся внутри: «Будто я не знаю, что ты меня хочешь».