Текст книги "Утопленница и игрок"

Из дома они еще раз созвонились, уточнили время и забили стрелку.

Леша, узнав, что к ним зайдет Верка, пару секунд молча смотрел на Маню, взгляд у него стал холодный и настороженный. Потом прищурился и отвернулся, глядя в окно.

И вынес вердикт:

– Ладно. Уже не принципиально. Пусть забегает.

Маня внутренне возмутилась и саркастически вздернула брови.

… Разрешил. Пригласить ко мне мою знакомую – почти через два месяца. Добрый какой. Спасибо.

… Офигеть!

Точно в назначенный час, днем – как договорились, торжественно прибыла Верка с огромным тортом.

Торт был циклопический – больше 2 кг, дорогой и явно привезен из Москвы.

– Мне его Толик вчера вечером привез – я попросила. Захотелось чего-нибудь… эдакого… необыкновенного и вкусненького, – поглядывая на Лешу, чуть смущенно приговаривала Верка, пока Маня, водрузив торт на стол, развязывала бант.

– Да, – тут же поддержал ее Леша, с усмешкой переводя глаза с Мани на торт и обратно. – И мне тоже – не поверишь, Вер.

И Леша обвел выразительным взглядом праздничный стол, который Маня как могла сервировала для чая к приходу гостьи.

Маня подала свежий хлеб, сыр, докторскую колбасу, какие-то немудреные конфеты и печенье – максимум, что могла себе позволить в настоящий момент.

Предполагалось именно «чаепитие» и ничего более – Маня отдельно на это намекнула. Беременная Вера полностью с ней согласилась. Манино желание в таком деле – закон. Жене лучше знать – нести бутылку в дом или нет, тем более днем.

Мане с трудом изыскала в Татьянином хозяйстве три почти одинаковые приличные чашки, три блюдца и три тарелочки. Аккуратно расставила приборы, порезала и красиво разложила угощение, и сочла, что все весьма достойно – для такого случая.

Выворачиваться наизнанку и спускать последнее, чтобы пустить пыль в глаза – Маня не собиралась, она вообще такое «купечество» не любила и не одобряла.

А Вере, кстати, все очень понравилось. Съев маленький кусочек торта, она неожиданно навалилась на колбасу и сыр. Все делала себе бутерброды и запивала чаем – Маня только успевала ей подливать.

Вера ела, да похваливала, и даже сокрушалась, что давно здесь не покупала ни колбасы, ни сыра – Толик из Москвы привозил.

– Так вкусно, Мань – особенно с чаем… сил нет!..

Маня улыбалась.

– В гостях – все вкусно, Вер – почему-то.

– Точно, Мань! Главное – не сама покупаешь, готовишь и подаешь – как в кафе. Классно, – искренне восхищалась Верка, с аппетитом уплетая бутерброды.

Маня слегка вздохнула.

Верке, Маниной ровеснице, можно было наворачивать сколько угодно и от души – она была хорошенькая и стройненькая. Из «нестройненького» у нее был только живот, который торчал огурцом, но это было по-своему даже пикантно.

Верка была совершенно счастлива. Но не только из-за вкусных бутербродов и самого факта дружеского застолья.

Напротив нее сидел Леша и упирался в нее по мужски пристальным, чуть насмешливым взглядом.

Он снисходительно участвовал в общем разговоре, подавая, как он это умел, редкие шутливые реплики. При этом глаз своих серых нагловатых, полных нескрываемого, чисто мужского ироничного превосходства, он с Верки не спускал, упорно продолжая ее «сканировать».

Верка пунцово разрумянилась и истово пила чай. Ее свежее личико лучилось от удовольствия, губы неудержимо растягивались в веселую, кокетливую улыбку, нос морщился, глаза довольно сияли.

Леша сидел чуть боком к столу, легко облокотившись одним плечом на спинку стула. Шмотки на нем были родные, крутые – тенниска и джинсы, и даже кроссовки свои надел – перед приходом «гостьи».

… Вырядился.

Маня сделала интеллигентное лицо и предложила Верке кофе.

Та моментально согласилась, и принялась пить его красиво, по ресторанному – чашку держала как-то особенно изящно и небрежно изысканно и то и дело поводила точеным шоколадным плечиком, поправляя соскальзывающую бретельку бирюзового топика.

Леша, вальяжно развалившись на стуле, хладнокровно рассматривал Верку и лениво цедил свои шуточки.

Посверкивала, перекатываясь на широкую грудь, голда на крепкой загорелой шее. Стильная тенниска выигрышно подчеркивала могучий, но без чрезмерности, рельеф мускулатуры. Сильные загорелые мужские руки аккуратно, словно опасаясь повредить, держали хрупкую чашку.

… Хорош, подлец!.. – неприязненно усмехнулась про себя Маня, невольно вспомнив фразу из какого-то старого романа или фильма.

Верка была на седьмом небе. Она грациозно прихлебывала кофе, и временами, забывшись, засматривалась на Маниного «мужа» довольно откровенно, буквально глядя ему в рот, улыбаясь и подхихикивая в нужных местах.

… Н-да-а-а…

Ну ладно этот – давно людей не видел, но Верка-то…

Веселье, короче, шло полным ходом.

– Ой, кстати – внезапно выдала уже полностью освоившаяся Верка, по-свойски доверительно округлив глаза, – давно хотела вам рассказать. Вы знаете, что тогда, в субботу-то… ну, в ту, когда, Леш, с тобой эта неприятность произошла – еще две драки было. Представляете?

Леша с самого начала твердо взял курс на «ты», а Верка с удовольствием просоответствовала.

– Ну надо же. – Маня покачала головой, предпочитая, однако, не комментировать.

Лешино лицо чуть отвердело и застыло в насмешливой улыбке.

– Я же тогда в воскресенье, ну… на другой день, в магазин ходила, на станцию, и мне Зойка, продавщица, рассказала. Ужас что было… ну, в ту субботу-то… тогда в июне еще.

Маня и ее «муж» молчали – ждали продолжения, как бы затаив дыхание, весьма натурально изображая острый интерес к местным сплетням, по типу: «Да что ты! Чего твориться-то!.. Ну, ну, Вер – не томи!.,»

– Ну вот. Зойка мне и говорит: «Вер, представляешь, сегодня каких два хмыря, такие, знаешь, чморилы-мордовороты бритые на бумере тонированном к магазину подкатили и ко мне ввалились. Оглядываются чего-то и молчат стоят. А я им – мальчики, вам чего? А они меня стали про мужика какого-то спрашивать – мол не было ли здесь вчера, в субботу, или сегодня мужика какого-то избитого, чужого. Может его в больницу забрали или еще там что. И фотку его мне показывают».

– А Зойка что? – спокойно спросила Маня, подцепив ложечкой торт. – Сказала, был такой – чужой, избитый?

Леша холодно улыбался и слушал.

И только Маня почувствовала, неплохо уже зная Лешу, что улыбка эта больше смахивала на звериный оскал.

А Верка ничего не замечала, продолжая увлеченно рассказывать:

– Зойка им сказала, что точно – как раз вчера были две драки, обычные – по пьяни. Одна прямо здесь, у магазина. Другая – у «Избы рыбака», за станцией, рядом. А потом Зойка у этих и спрашивает – а зачем, мол, вам – чего надо-то, ребята?

– Ну и чего? – заинтересованно спросила Маня, держа в руках чашку и медленно попивая из нее чай. – Чего им надо-то было, Вер?

– Вот. И Зойка удивилась – они ж все ей фотку под нос совали. Видно, неспроста искали. А Зойке сказали: «Мужик этот загулял, пропал-де где-то в вашем районе. Домой не вернулся. Жена очень волнуется. Просила помочь, разыскать. Мы мол-де, с его работы – коллеги. Хороший пацан – жалко, если что».

– А Зойка?…

– Я, говорит Зойка, засмеялась и говорю им – не было никого чужого. Все свои, местные. Ну, кто дрался-то. Один точно – встать не мог, а корешки, которые его мутузили – смылись. Так за ним потом Ольга-жена пришла, ругалась по-черному, а он – весь в крови. Ну, уволокла она его – дома добивать, он же деньги тут оставил немалые, пока с друганами гужевался.

– А у «Избы рыбака» чего было?…

– А она, «Изба», давно заброшенная и забитая, знаешь, Мань?

– Ну да.

– Там всегда чего-то происходит. – Верка махнула рукой. – А в ту субботу, вроде даже – поножовщина была. Одного вроде насмерть, это… ну, ты его не знаешь, Мань. Он отсюда, наезжал часто, но… спивался, короче. Другого, соседа его – жена в больницу отправила. Зойка говорит, менты даже из района приезжали. Но все – отсюда, наши, чужих – не было, всех по домам разобрали. И тебя, Леш в том числе, – лукаво прищурилась Верка, – Маня твоя быстро домой доставила.

– И что, Вер – усмехнулся вдруг Леша, пошевелившись и расправив плечи. Он снова осторожным жестом взял свою чашку, а Маня подложила ему еще торта на тарелку – … и что – таки всех по домам разобрали, ни одного лишнего не осталось – бесхозного?

Вопросил он строго, чуть сдвинув брови, но серые глаза его насмешливо скользили по возбужденной Верке.

– Никого, Леш, – развела руками Верка. – Говорю, все свои были – местные и известные. А мужика того – с фотки – Зойка не признала. Говорит, никогда в жизни не видела. С этим гаврики залетные убрались из магазина и укатили. Да, телефончик, правда напоследок Зойке оставили. Если встретишь – стукни, говорят. Не задаром само собой, не пожалеешь.

– Да-а-а… Нескучно у вас здесь, – задумчиво пожал плечами Леша. – Вроде дыра дырой – а жизнь бьет ключом.

– Да. По голове, – неожиданно раздраженно согласилась с ним Маня.

– Ну, ничего, ничего, – забормотала Вера, переводя глаз с одного на другого и по-своему поняв Манино недовольство. – Ничего, Мань. Это ж давно все было, считай два месяца прошло. Главное – все живы и здоровы. Правильно, Леш?…

– В точку, Вер. Здоровье – главное. Мы с Маней тоже так считаем. Правда, Мань?

Маня молча пила чай.

– А для здоровья главное – что? А, Вер? Ответь хоть ты мне – Маня на меня сердится, видишь – разговаривать не хочет. Так что главное-то, а?

Вера кокетливо хмыкнула и затуманилась.

– Нет, и это тоже, Верунь, – чуть подавшись вперед, интимно мигнул ей Манин «муж» – Верка сморгнула и краска опустилась ниже, залив ей шею, – и это тоже – не буду спорить. Но первопричина-то всего? Основа, так сказать? На чем все держится? Твое мнение, как женщины, Вер?

– Я прям и не знаю, Леш… – Пунцовая Верка прыснула.

– Не разочаровывай меня, Верунь. Ты просто подзабыла за чаем… ну?

– Леш…

– Питание, – прогремел Леша назидательно. – Или я не прав, Вер?

Немногословный Леша, до этого бросавший лишь отрывочные реплики – внезапно разговорился. Тема для него животрепещущая, больной вопрос – Лешу слегка понесло.

– Да, Леш, – сморщив носик, игриво засмеялась Верка, – питание для вас, мужиков – вопрос первостепенный. Тут я с тобой согласна, Леш. Не поспоришь. Вы ж – как маньки с этой жратвой, – вырвалось вдруг у нее вполне искренне, – это у вас, блин, первое – после бутылки!..

Леша понимающе хмыкнул.

– Вот, Вер – ты понимаешь. Умная женщина. А Маня… – Леша вдруг грустно заморгал и поник головой. – Маня, Вер, меня не кормит, – поделился он горько и замолчал, впав в подчеркнуто трагическую паузу.

– Как?! Мань… Леш, чего ты такое говоришь-то…

Маня нехорошо усмехнулась, бросив на «мужа» короткий выразительный взгляд.

– Да. Лечить – лечила. И вылечила – признаю. А теперь – не кормит. Представляешь, Вер?

– Леш…

– Мяса ни разу не купила. Как тебе это, Вер? Про бутылку – заикнуться вообще страшно. Но хоть бы мяса, Вер…

– Мань, – смеялась порозовевшая Верка, – ты что, правда – не кормишь? В смысле, мясо не покупаешь?

– Да. Не покупаю.

– Мань, но… А почему, Мань?

– Не заслужил, – лаконично отрезала Маня. – Обойдется.

Верка расхохоталась.

– Мань, ну ты уж больно строга… им иногда нужно – мясо есть… я тебе скажу…

– Не уверена.

– Вот, Вер – видишь?! Сижу тут – вылеченный, но голодный, денег – ни копья… Полный копец, Верунь… Э-э-эх! – И Леша, покосившись на Маню, безнадежно махнул рукой и шмыгнул носом.

– И деньги все отобрала, – весело ахнула Верка. – Молодец, Мань!.. Но… купи ты ему разок, другой этого мяса – утешь!.. Ну и на грудь – чуток… самую малость – для души.

– Не куплю.

– Да ладно, Мань! – двусмысленно ухмыльнулась вдруг Верка, – Он потом тебе отработает… – Взглянув на Манино каменное лицо, Верка однако тут же осеклась и солидно посоветовала: – Лучше купить – проблем меньше.

– Скажи ей, Вер, скажи!..

– А ты Леш – молчи, – неожиданно рассудительно влепила ему Верка. – Как я поняла – ты наказан, и по делу. Старайся исправиться и… и веди себя хорошо, – хихикнула Верка, не удержавшись. – А пока – терпи, короче.

– Я терплю. И хорошо себя веду. А толку… – И Леша хотел было снова театрально махнуть рукой и шмыгнуть носом – но не стал, передумал – натолкнувшись на Манин взгляд.

… Верке жаловаться вздумал! Нашел момент. Все резвится. Ну-ну…

Маня машинально ковыряла ложкой торт, и на ее лице установилась твердая, официальная улыбка радушной «хозяйки дома».

«Любитель мяса» и его союзница, одновременно взглянув на Маню, а потом быстро друг на друга, моментально перестроились и сменили пластинку – завели нейтральный разговор на общие темы – об «урожае, погоде и новостях кинематографа».

Верка посидела еще часок, мило светски щебетала, а потом засобиралась домой, хотя уходить ей явно не хотелось.

Леша, характерно ухмыльнувшись, проводил ее проникновенным долгим взглядом.

– Заскакивай, Верунь. Рад был познакомиться.

Верка вся расцвела, счастливо заулыбалась и откланялась.

Маня вышла проводить ее до калитки.

– Ну и мужик у тебя, Мань!.. Леха твой… – возбужденно шептала сильно раскрасневшаяся Верка, стоя с Маней у калитки. Глаза у Верки горели как у кошки. – Ну, ваще!.. – восхищенно покрутила она головой. – Тут есть, кого лечить, Мань!.. – одобрительно прицокнула она языком. – И за что бороться!.. В смысле, за что подержаться, – совсем уже откровенно неприлично хихикнула беременная Верка. Она была на взводе, словно хорошо приняла, хотя не выпила ни грамма – пресловутый «Леха» ее сильно-таки расшевелил и раскочегарил – до красна.

– Шикарный мужик… Лешка твой, между нами… девочками, Мань!.. Прям… – несло Верку, – прям, никогда бы не подумала, что у тебя… – Верка запнулась и не договорила – слегка опомнилась.

Но Маня прекрасно ее поняла. Что у нее, у такой вот толстой и неуклюжей Мани – «та-а-акой мужик»!..

Маня усмехнулась, глядя на Верку.

Та, еще больше покраснев от неловкости, смутилась, но тут же нашлась:

– Я… в смысле, что ничего – пусть ценит!.. – высказалась она энергично. – У тебя, Мань – лицо такое… красивое, неполное даже… глаза особенно – обалдеть!.. Совсем, Мань, ведьминские – даже Толик мой заметил, и Витек тоже… Ну, я их конечно шуганула – чтоб заткнулись и губы не раскатывали… В чужой тарелке – всегда слаще, по себе скажу… А уж мужикам, Мань, им особенно – сама знаешь!.. Тебе б похудеть только… немного – и все, Мань.

Маня смотрела на разошедшуюся Верку и загадочно молчала.

Ту опять понесло – никак не могла успокоиться.

Завелась девушка.

«Ну, Леша!.. Ну, „шикарный мужик“» – как Верку-то подогрел, а! – хмыкала про себя Маня. – Прямо, повело ее!.. Ты погляди, а!..

– Да-а-а… – блестела глазами Верка, держась рукой за косой столбик калитки, – Лешка-то твой, Мань – небось погуливает от тебя, а? Сра-а-азу видно, Мань… конь такой, что… Порода известная. Только глаз да глаз, Мань.

Маня слушала и кивала с насмешливой улыбкой. Смешная Верка, если б только она знала, или хоть могла бы предположить… реальное положение вещей – реальный расклад!..

– Построже надо с ними, Мань, – вдруг решительно сказала Верка. – Потому как, по большому счету и между нами – кому они нужны, Мань, а?!

– Полностью с тобой согласна, – с готовностью поддержала ее Маня. – Ни-ко-му.

– Вот именно, – лихо махнула рукой Верка. – Никому. Кроме нас. Вот так-то, Мань. Ну все, я побежала, – подхватилась вдруг Верка. – Толик ругаться будет – я ж всего на часок… сказала ему, а сама… тут у вас… – удаляясь от калитки в сторону своего дома, бормотала она. – Пока, Мань, – обернулась она с дороги.

– Пока, – помахала ей вдогонку Маня. – Спасибо, что зашла.

Проводив Верку, Маня вернулась в дом.

По пути ее переполняли противоречивые чувства – она то улыбалась, то вздыхала.

… Все это конечно, очень мило, но…

«Шикарный мужик» Леша, молодецки развернувшись вместе со стулом в ее сторону, встретил ее длинной наглой ухмылкой.

– Ну что, Мань – повысились твои акции, а? Среди местного бабья, а? Так как, Мань, все удачно прошло – как я понял? Хоть какая польза от меня – согласись, Мань?

Маня не ответила, достойно промолчала – плюнула только про себя в досаде. Этот чертов «роскошный мужик», по выражению абсолютно сомлевшей от него Верки, этот нахал, проще говоря, висевший у нее, у Мани, на шее уже второй месяц – действительно все просекал… даже такие «нюансы».

… Надо же!.. Просто куманек какой-то… тьфу!..

Просекал, размазывал и наслаждался произведенным эффектом.

Издевался.

Вел себя из рук вон, гнусно – на грани отвратительного. Во-первых, при Верке снова затянул свою пошлую, невыносимую и нестерпимую песню про мясо и бутылку. А во-вторых… во-вторых, с Веркой вовсю кокетничал, стрелял по ней глазами. «Впечатление производил», словом.

И преуспел.

Маня внезапно обозлилась.

Нет, ну сволочь… просто!..

Верка права.

Жеребец. Кобель.

И даже не считает нужным это скрывать.

Наоборот. Всячески выпячивает. Помавает, как флагом – зазывно.

Верку – беременную!.. – и ту разогрел и завел. Замужнюю, между прочим. Гарцевал перед ней. Стати свои удалые вовсю демонстрировал, бицепсами поигрывал, развалившись на стуле, позы роскошные принимал, то одним, то другим своим борцовским плечом на стуле откидывался. Воображал. А сам – слюни пускал. Маслеными глазками все на Верку пялился – как мартовский кот – и хмыкал блудливо. Маня прекрасно видела.

Раздраженно, почти ненавистно, Маня покосилась на Лешу.

Да. Здоровый кабан – дедок-хирург был прав. Здоровее не бывает. На «больного» уже – никак не тянет. То есть, абсолютно. Все на нем давно зажило – как на той самой надоевшей собаке.

Домой ему пора – вот что. Зажился здесь у нее… почему-то – не к добру.

Маня на глазах мрачнела и, поджав губы, начала, демонстративно молча, убирать со стола остатки чаепития, упрямо стараясь «противостоять» и не глядеть в сторону «роскошно» развалившегося на стуле Леши с его широченными плечами и проклятой блескучей голдой, золотом перекатывающейся с мощной загорелой шеи на не менее мощную и загорелую, чуть влажную грудь, в широко распахнутом вороте тенниски. И не видеть бугры мышц на его мужских лапах с выпирающим веревками вен, и еще – не видеть слегка уже отросшего серого ежика, а главное – смеющихся наглых серых глаз, в упор ее разглядывающих.

Да. Практика показала – Маня, несмотря на свои несчастья, была все-таки тоже живой человек. Женщина, как ни крути. И определенные вещи на нее, к сожалению – помимо ее воли, видит Бог!.. – действовали безотказно.

… Особенно, если настырно торчать перед глазами, назойливо мелькать туда-сюда и постоянно приставать с идиотскими разговорами!..

Хотя странно.

…Мало ли здоровых плечистых мужиков повидала 30-летняя Маня на своем веку! Вот хоть на здешнем пруду их – «пруд пруди». Целыми компаниями, «гроздьями» там рассыпаны, когда ни приди. И все как один – со своими джипами, торсами, голдами и наколками!.. Не тревожили они Манино воображение – ничуть. Не волновали. Ей до них, откровенно говоря – «до лампочки». Начхать. Никакого интереса никогда не испытывала. Маня их почти и не замечала – так, элемент общего пляжного «пейзажа», не более. И вообще, женщина взрослая, Маня давно уже подходила к мужчинам с другими мерками.

А тут…

Странно.

… Наверное, дело все же – в серых глазах, в этом неотвязном прицельном взгляде… Дерзком и…

Тот и вправду, насмешливо, с понимающей – до чего же мерзкой! – ухмылкой, наблюдал за Маниной деятельностью по уборке стола.

Увидев однако, что мрачная Маня хочет унести торт, моментально озаботился.

– Мань, – встревожено заговорил «шикарный мужик», следя глазами за уплывающим тортом, – что ты делаешь? Не уноси пока. Мань, а можно я его доем? – А, Мань?

– Ешь, – вздохнула Маня и вернула торт на место.

Леша обрадовался, придвинул торт к себе, и оперативно перехватив у Мани свою чашку – чтобы, не дай Бог, не унесла! – плеснул себе еще чаю.

Маня присела к столу и, подперев голову рукой, стала смотреть, как Леша уплетает торт.

Пригорюнилась.

– Мань, ты не переживай… – покосившись, ободрил он ее, не отрываясь от торта.

– Ты и так один полторта съел, когда Верка еще была… А торт – вон какой – огромный… 2 кг… Сколько можно, я просто удивляюсь…

– Можно много, Мань, – авторитетно заявил «шикарный мужик», с головой уйдя в торт и не забывая при этом прихлебывать из своей чашки.

– Да ты за торт… душу готов продать, – рассердилась Маня. – Тьфу, противно!..

– Не скажи, Маня, не скажи, – блаженно щурясь, хрипловато промурлыкал Леша. – Хотя – ты права, мужики, они все такие. За добрый кусок… нет, не торта, Мань, конечно, – Леша печально вздохнул, – торт, Мань – это по случаю… трагических обстоятельств, за неимением лучшего, так сказать… А вот за хороший кусок мяса, – с упоением вернулся он к прежней, осточертевшей Мане, теме, мечтательно закатив глаза, – за большой кусок, или лучше даже – несколько больших кусков… да соответствующий бутылек…

– Что?! – начала багроветь Маня. – Что-о-о?!

– Молчу, – моментально заткнулся «шикарный мужик». – Молчу. Не сердись, Мань, – примирительно, почти заискивающе произнес он. – И сосредоточенно углубился в торт.

Мане немедленно стало стыдно.

– Нет ничего хуже, чем зависеть от кого-то, – изрекла она философскую мысль. И вздохнула. – Извини, Леш. Ешь, и не обращай на меня внимания.

– А я и не обращаю, – дипломатично донеслось со стороны торта.

– Но ты сам поставил себя в такое положение, – начала по новой накаляться Маня, – и пребываешь в нем, по-моему, с удовольствием. И почему-то, по только тебе, Леш, известным причинам – мне недоступным! – никак не хочешь с ним расстаться, черт побери!.. С этим положением. Как-никак второй месяц на исходе, – вполне откровенно подпустила Маня «тонкий» намек на «толстые» обстоятельства. – Давно пора по-моему, опять-таки – согласись, Леш!

Но Леша, в свойственной ему манере, не обратил ни малейшего внимания на «тонкий» намек в свой адрес.

– А может я, – ухмыльнулся он, почти покончив с тортом и с наслаждением переключившись на энную уже по счету чашку чая, – не «с положением» не могу расстаться – а с тобой! А, Мань?

– Знаешь что!.. Ты просто…

– Потому как, – невозмутимо перебил ее Леша, снова нырнув в недоеденный торт, – если от кого зависеть – то только от тебя, Мань. Зависеть от тебя… кайф! – значительно повторил он из-за торта.

Маня моментально ощетинилась, глаза у нее стали злые.

– Леш, я тебе не жена, не мать и не сестра. И даже – ни медсестра. Полегче, Леш.

– Понял. Не дурак, – вынырнув из торта, вдруг снова ухмыльнулся тот своей длинной и наглой ухмылкой и уперся в Маню откровенным взглядом. – Я все понял, Мань. Я над этим подумаю. В принципе, нет ничего невозможного, Мань… если тебе очень хочется. Хотя…Думал я, правда, по-другому с тобой рассчитаться – баблом, и как следует – но… раз уж тебя так приперло, Мань…

Задохнувшись от негодования, Маня лишилась дара речи.

– Ты… ты… – начала она, как рыба, открывать и закрывать рот.

– Я тебе про себя скажу, Мань – сам без бабы почти два месяца, ты в курсе. Не дело – сама понимаешь. Если уж у нас с тобой такой разговор пошел, – цедил он абсолютно спокойно, по-мужски холодно и по-деловому, глядя в Манины, круглые от бешенства, глаза. – Не с Веркой же твоей – хотя она вроде не против, как я ее понял. Но у ней живот… уже неслабый, реальный, не дай Бог – родит… в процессе. А это лишнее, Мань. Стресс и… перебор – почти экстрим. Ну ее, к лешему, Мань! Согласна?

– Ты… ты… Да ты…

– А я, как ты тонко подметила, никуда отсюда пока не двигаюсь и не двинусь еще какое-то – непродолжительное, Маня, обрати внимание! – время. Опасно. По своим, неведомым тебе, Мань, причинам – как ты опять-таки тактично подчеркнула в своем на меня «наезде». И с участка мне нельзя ни ногой. Так что, Маняш – я тут поразмыслю пару дней, с твоего разрешения – ну, потерпи чуток, Мань – столько уже терпела!.. а может и…

Леша вдруг перестал ухмыляться и посерьезнел.

– Но опять предупреждаю – на меня особо не рассчитывай. В смысле чего серьезного, Мань. Не увлекайся… ситуацией. Не заводись. Чтоб потом не огорчаться… и локти себе не кусать. Занят я, Мань – я тебе уже говорил – женат. – Леша неожиданно зло прищурился, отвернулся и какое-то время смотрел в окно. – Семья, Мань. Сын, и все дела.

– Да мне плевать!.. Ты…

Взглянув на Маню, Леша опять заухмылялся.

– А ты у нас, Мань – женщина культурная… такая вся из себя, интеллигентная, в редакции работаешь… сказки вон даже сочиняешь – по ночам. А по ночам, Мань, бабы – в твоем возрасте – совсем другим занимаются. Уж больно ты у нас, Мань… трепетная, и по всему – малоопытная… в таких делах, – мягко заметил Леша. – Хотя и глаза у тебя – ух ты!.. – совсем… разные, – неожиданно несколько отвлекся он от основной темы. – Вы ж все, – хмыкнул он снисходительно, вернувшись к прежнему, – и опытные даже – прилипчивые да привязчивые… не отцепишься никак… иной раз… А что я – я ж только временно могу, Мань, и… для удовольствия… приласкать, приголубить. А ты – втянешься, потом плакать будешь, переживать… Подумай сперва сама, Мань… тебе это нужно? Жалко мне тебя, Мань, – завздыхал Леша сочувственно. – Тебе надо что-то… серьезное искать – а это не ко мне, Марусь…

«Вот гад. Наглая морда! Нет, ну это беспредел… какой-то!»

Маня неожиданно успокоилась.

«Нажрался торта, и тут же стал наглеть по новой. И хамить.»

Нет, она долго терпела – видит Бог! Но всему есть предел. Все. Хватит. Давно пора спустить на землю этого «плейбоя на отдыхе»!

Излишне, кстати, затянувшемся отдыхе.

Маня решилась.

«Ну, погоди, я тебе сейчас все скажу, Леша»!

И начала хамить сама.

– Спасибо, конечно, тебе, Леш за… теплые слова и за… заботу. Не ожидала прямо от тебя… такой тонкости… чувств. Но ты сильно-то, Леш, не переживай за меня. Не убивайся так. Нет к этому оснований – особенно у тебя, Леш, поверь мне!..

– Мань, ты не права… Ты…

– Я, Леш, – твердо перебила на сей раз его Маня, – позволю себе кое-что тебе напомнить. И объяснить. Исключительно из человеколюбия и хорошего отношения к тебе – чтоб ты так не страдал – из-за меня. И не мучался, – достаточно высокопарно и назидательно начала Маня. – Милый Лешенька, целые, долгие две недели я мыла тебе, помимо прочего, причинные места – и спереди и сзади. Вытирала… попу и промывала. Везде залазила – во все места. Выносила за тобой… горшки. Как «мать Тереза». – Маня сделала паузу, красноречиво уставившись на «плейбоя» за тортом – тот сидел с безмятежным видом и постукивал по столу чайной ложечкой, которая, в его ручище, напоминала скорее игрушечную, из детского набора. – Такой расклад, Леш – надеюсь, ты сам понимаешь, а мужик умный и тертый!.. – мало способствует… романтическим чувствам.

– Мань…

– То есть. – совсем не способствует, Леш, прямо скажем!.. Тут не до романтики. Скорее – наоборот. Согласись, Леш – довольно трудно влюбиться… после… Короче, нереально, Леш – в принципе.

– Мань…

– Так что, Леш – успокойся. Расслабься. И не волнуйся за меня… насчет себя.

Расставив, таким образом, все точки над «i» – раз и навсегда, Маня сочла тему исчерпанной и разговор законченным. Она встала и спокойно начала собирать со стола посуду.

– И опять скажу – вот ты какая, Мань!.. Безжалостная. И бездушная. Вот оно, Мань – твое истинное лицо. А как же на фронте, Мань, а? – подал совершенно неожиданную реплику «плейбой на отдыхе».

– Что?!.. – Маня, которая, придерживая подбородком, понесла посуду на веранду, чуть ее не рассыпала.

Стало ясно – смутить или сбить этого «кабана» дело тухлое. Безнадежное. Любая попытка обречена на провал. Бесполезно и пробовать.

– На войне, говорю, Мань… Ты там ничего не уронила?

Маня на веранде с грохотом сгрузила чашки и тарелки, ловя их практически на лету.

– Медсестрички на фронте, Мань, после боя, тащили на себе раненных бойцов – или то, что от них оставалось – в любом виде, Мань!.. – лечили-выхаживали, мыли-обмывали, с суднами бегали, слезами их раны обливали. Горючими, Мань, бабьими слезами, и все – от любви.

Маня принесла влажную тряпку, смахнула крошки и стала оттирать клеенку.

– Да. От любви. Влюблялись страшно, и замуж за них, родимых, стремились изо всех своих женских сил. За этих бойцов, в смысле – или за то, что от них, от бойцов, оставалось после боя. Без рук, без ног, Мань, культя так культя!.. Вот так-то, Мань. А ты говоришь!..

Завершив свою нравоучительную тираду, Леша пафосно вздохнул и услужливо приподнял свою тарелочку, чтобы Маня могла под ней протереть. Тарелочку, с последним, очень маленьким куском торта, Леша заботливо припас, оставив при себе. Когда Маня собирала со стола посуду, он, как бы машинально, по забывчивости, крутил тарелочку, на самом деле, цепко ее придерживая. Маня, отследив этот нехитрый маневр, вздохнула и тарелку оставила – не стала настаивать.

– А вот ты, Мань – совсем другая, – как ни в чем не бывало разливался «раненый боец». – Не такая, как они – те бабы фронтовые. Резкая ты, Мань. Не родная какая-то. Нежнее надо как-то, Мань, и… сговорчивее – я тебе на это уже намекал, Маняш… Как ежик, колючки выставишь и… А все почему? – стукнул он вдруг кулаком по столу – тарелка подпрыгнула. Леша ее аккуратно поправил.

Маня, с тряпкой в руке, вздрогнула от неожиданности и открыла было рот – она опять начала неудержимо, как чайник, закипать от Лешиных пошлых и хамских поучений, достал он ее! – но сказать ничего не успела – «раненый боец» ее опередил:

– Почему, спрашиваю, а, Мань? – прогремел он. – Мужика тебе надо, Мань, – выдержав «риторическую» паузу, брякнул Леша. – И как можно быстрее. Пропадаешь ты зазря – на глазах, Мань. Жалко тебя. Ты ж вся в комплексах, Маняш… – Леша деликатно вздохнул. – А ты не тушуйся, Мань… Ничего страшного. Конечно, с твоей комплекцией, так сказать… фигурой это назвать, извини, Мань – язык не поворачивается… быстро замуж не выйдешь, но… Есть любители, я тебе уже говорил. Попадаются, Мань. Не теряй надежду.

Леша, засидевшись, встал и всласть потянулся всем своим могучим телом – вспыхнув золотом, перекатилась цепь на дюжей шее.

Маня закрыла открытый рот, так и не успев ничего сказать, распрямилась и пошарила глазами по комнате.

Мощно потянувшись и опустив на Маню глаза, Леша, всегда легко читающий Манины мысли, вдруг юркнул на соседний, низкий стул, и пригнувшись, весьма оперативно спрятался за высокой коробкой от торта, стоявшей на столе.

И правильно сделал.

Маня, зайдясь от бешенства, лихорадочно озирала комнату в поисках подходящего тяжелого предмета.

– Вот, Мань, видишь – на людей уже кидаешься. Совсем озверела, – опасливо зашептал Леша из-за коробки. – Я уж прям боюсь… тебя…

– Ты вот сейчас метнешь, Мань… – пригнулся Леша еще ниже за коробку, – в меня… чем-нибудь тяжелым… и что самое смешное – можешь попасть. Несмотря на свою неуклюжесть. Известно же – силы, при определенных обстоятельствах – удваиваются. А в твоем непростом случае, не обижайся, Мань – удесятеряются… учитывая еще твой боевой настрой, и… – Леша осторожно выглянул из-за коробки – глаза Мани метали молнии, – … разошлась-то как… К Верке что ли приревновала… – бормотал себе под нос вышеозначенный «жеребец», проворно опускаясь и заныривая ниже уровня стола.