Текст книги "Утопленница и игрок"

– Я сейчас иду на пруд, – категорично заявила выпрямившаяся с лейкой в руке Маня, которой окончательно надоела эта история. – А потом приду и сварю макароны и… сосиски. Не волнуйся, Леш – все успеем… – И вылила из лейки на траву остаток воды.

– Стыдно, Мань – бросать… лежачего! Больного. И оставлять без ужина… своевременного. Подло, Мань!.. Не по-людски.

– Что?! Больного?! – задохнулась Маня. – Извини, Леш – да на тебе пахать можно! Посмотри на себя… ты, Леш, извини еще раз, конечно – бугай каких мало! У тебя шея уже с трудом поворачивается, а ты все… – выпалила Маня ожесточенно и махнула рукой.

Поднакопилось у нее все-таки. Накипело.

– Да. Больного. И беспомощного, – нимало не смутившись, не дал себя сбить Леша. – Я в беде, – твердо объявил он. – Даже с участка не могу выйти. Пойти, к примеру, с тобой на пруд, хотя мне, может, тоже – в кайф купнуться! – Леша горько вздохнул и жалостно посмотрел на Маню.

– Леш…

Но «больной бугай» давил на жалость. И бил, в случае с «сердобольной» Маней, наверняка, о чем прекрасно знал. Несмотря на ощутимый душок театральщины с его стороны.

– И в магазин – не могу. Даже еды не могу себе купить – не на что. Все же, Мань, тебе верну, как договорились – в кредит, и под серьезные проценты – клянусь!.. При мне сейчас бабла – ни цента – я пустой. Гол как сокол… в настоящий момент. И глубоко несчастен. – Леша понуро опустил голову.

– Леш, ты чушь какую-то несешь…

Тот поднял голову. Маня, с пустой лейкой в руке, все еще мялась около грядок.

– А ты взбунтовалась. Ужин готовить не желаешь. Долг свой забыла. Обязанности свои прямые выполнять отказываешься. У тебя, Мань, напомню – есть конкретные… обязательства… – слегка занесло Лешу.

– У меня?!

– Да. Моральные, – быстро нашелся тот. – Я не могу… без еды остаться. Без ужина… вовремя! Итак обед был… никакой – бульон и торт! Это смешно. Не обед, а… – Леша махнул рукой, – … недоразумение.

– Что?! Если ты недоволен, Леш, можешь…

– Да. Недоволен. Это не дело, – упрямо и обиженно гнул Леша своим низким, надтреснутым голосом. – И заметь, Мань – я уже даже не настаиваю на мясе… Эту надежду я похоронил!

– И правильно сделал, – подрагивающим голосом ответила Маня, пошла к крану и зачем-то налила в лейку воды. Бессмысленно посмотрев на полную лейку, Маня поставила ее на траву, не зная, что с ней делать.

Упоминание о «некупленном мясе» и «непоставленной бутылке» вызывало у Мани неконтролируемую реакцию.

– Хоть сосиски вовремя получить!.. Правда, они, Мань здесь – несколько… лиловые, я уже обратил внимание, но…

– Они нормальные, – железным голосом парировала Маня.

– Уж какие есть, Маняш… ничего, ничего – сговорчиво забормотал Леша. – Но – вовремя! Без опоздания и… задержки. Потому как, Мань, – Леша сплюнул травинку, – ты все в крайне замедленном темпе… совершаешь!.. Тормозишь. Тормоз, ты, Мань, по жизни… конкретный.

… Вот – траву уже жует. Точно – «оголодал»!

Маня ненавистно прищурилась.

– … Ты ж вот даже эти сосиски – сколько раз видел, Мань – из холодильника достаешь минут 15! Сперва холодильник медленно откроешь – и смотришь в него… какое-то время, Мань. Думаешь. Потом – осторожно! – сосиски эти лиловые вытягиваешь. Положишь на стол и – замрешь. Смотришь на них минут десять… задумчиво. Вопрос – зачем, а? Но тебе виднее, Мань. Затем целлофан с них еще минут пять сдираешь – аккуратно, аккуратно… блин!.. Потом вспоминаешь, что плитку забыла включить и воду для них поставить и ахаешь… Но это уже обычно – совсем надолго… Плитка эта с одной конфоркой, Мань, извини – на тебя похожа, как две капли воды. Такая же замедленная, еле тянет. – Леша безнадежно вздохнул. – Починить невозможно – я смотрел. А нам, Мань – еще и макароны на ней варить! В доме ж «Ролтона» – и того нет, кончился. Нет, Мань – так не пойдет! Ты ж купальник только один в доме – по 20 минут надеваешь!.. Че там, казалось, трусики да… две детали снял, две натянул – и вперед! Мне даже интересно, Мань, что ты там делаешь с купальником так долго, а? Пока я на крыльце сижу?

– Мы тратим время на пустые разговоры.

Его дурацкая тирада подлила масла в огонь и Маню безумно раздражила, только укрепив в желании сходить на пруд. Одной. Она направилась к яблоне, где очень низко, практически в траве, была натянута веревка, и строптиво сняла с нее свой купальник. Попутно обстрекалась о крапиву.

– Черт!.. Я скоро приду.

– Скоро? Не гони, Мань! – сплюнул Леша очередную травинку, наблюдая за ее перемещениями. – Ты ж пока соберешься, пока до пруда доползешь… полчаса как минимум. А то и минут сорок. С купальником – час. Пока искупаешься, то се… И с концами. Пока погуляешь по окрестностям, пока мужиков, по канавам вечерком отдыхающих, поищешь-подберешь… в надежде устроить личную жизнь, пока…

– Что?!

– Нет, Мань – я не в осуждение. – Леша энергично покачал головой. – Ты не думай. Тут ты в своем праве. Для тебя это какой, никакой – а выход. Но только – не сегодня, Мань. Поздно уже. У тебя… дела. Ужин.

– Иди ты черту, Леш!..

– Мань, а давай я тебя из ведра окачу?

– Что?!

– Ну, из ведра… как себя – на голову вылью. Бодрит. Зачем тебе на пруд… тащиться-то? Целая история. А я быстренько, Мань… – Леша встал, озираясь в поисках ведра. – Ты иди пока, купальник свой переодевай… по оперативнее… чего ты его к груди-то прижимаешь и… топчешься… Ведро на кухне, Мань?

– Я не хочу – из ведра… ты, что – с ума сошел?!..

– Да какая разница, Мань… там вода – и там вода… Не боись, Мань – я смотреть не буду, – захмыкал Леша. – Не волнуйся. Глаза закрою. Или хочешь – спиной встану? И броском – через бедро… то есть, через плечо… опрокину… Куда ты ведро-то подевала, Мань?

– Свари себе эти сосиски сам, если так голоден. И макароны. Дело несложное. А я пойду, извини, Леш…

– Что значит – «сам»?! Мань, я три дня назад хотел вермишель… помнишь, ты мне поручила? – и ушла на станцию. На два часа. Кончилось-то плохо, Мань!.. Ты сама потом была недовольна.

– Да. Ты все залил. Все убежало и прилипло. Намертво. Я потом полдня оттирала!..

– Видишь? Но ты права – нехорошо получилось. Мань, если честно – я не очень умею… И потом зачем – если женщина в доме, а, Мань? Согласна?

– Я…

– И нечего тебе, Мань, по прудам шляться… приключения на свою голову искать. Ты к этому склонна. Дома надо, Маняш, сидеть!.. И ужин готовить.

… Щаз-з-з! Все брошу и кинусь. Уже бегу.

Маня напоследок огляделась… что-то она еще хотела…

Ах да, лейка. С упрямым видом, зажав купальник, вылила из нее ненужную воду и шагнула к грядкам – тяпку убрать забыла…

– … Или из лейки – как в душе, Марусь… Чего тебя не устраивает-то, не понимаю?… С закрытыми глазами!.. – настаивал Леша. Он явно заговаривал Мане зубы и тянул время.

Идея с ее «уходами» ему не нравилась – в принципе.

Он этого… не любил.

Баловство и непорядок.

Ну, и ужин – ужин, главное!..

Своевременно, без спешки и задержки, обстоятельно поданный – совместный ужин.

– Отстань, Леш. Извини, но мне надо помыться. Искупаться. Не понимаю, почему я должна тебе это… объяснять… Ты, Леш, вроде взрослый, женатый человек… – Маня, нагнувшись, отчищала залипшую землей тяпку.

– Не пудри мне мозги, Марусь. Ты позавчера мылась из ведра, с ковшиком и мочалкой – как положено – под яблоней, чайник грела…

Маня резко выпрямилась, пронзив восседавшего на крыльце Лешу прокурорским взглядом.

– Что?! Откуда ты знаешь, что с ковшиком и… мочалкой и… что под яблоней? Ты же в доме был, в своей комнате – я тебя попросила?! Мы же договорились, пока я сама тебе не скажу – ты не выйдешь и… не будешь ходить по дому!

– Ну и что… Какая ты у нас стеснительная, Мань, – усмехнулся Леша. Однако взглянув на сильно раскрасневшуюся от безжалостного солнца Маню, начавшую на глазах еще больше темнеть лицом и багроветь – и на тяпку в ее в руке – быстро сказал: – Да. Был в своей комнате – точно, Мань. Лежал на кровати – все время. Как договорились. Не сомневайся. Я же вышел – помнишь? – только когда ты мне крикнула с веранды… Мань, ты…

– А откуда тогда… что под яблоней… Ты видел, да?!!!

– Успокойся, Мань!.. Нет, конечно – что ты!.. Просто под той яблоней… единственное место, где ниоткуда снаружи не видно – только из дома… и трава там потом была мокрая и сильно примята… как после коровы… Мань…

– Выбирай выражения!!!

– Мань, ты…

– И откуда… про ведро… ковшик и мочалку?! А?! Я же все убрала, прежде… чем тебя позвать!

– Просто догадался, Мань! Ну что ты… Ну, если ты чайник греешь… не чашкой из ведра же поливаться… тебе особенно, и…

– Врешь. И мочалку я даже не вешала – забыла, сунула в пакет и… она там до сих пор, по-моему, валяется…

– Мань…

– Так ты – что?!.. Смотрел?!! Подсматривал из окна?!!!.. как… как семиклассник… как…

– Мань, успокойся! Не было ничего. Клянусь. А посмотреть, Мань, любят… не только семиклассники… – не удержавшись, неосторожно заметил Леша, ухмыльнувшись.

– Что?!!! Да ты просто… скотина, Леш!! Бестактная и неделикатная скотина!!! Ты… ты…

– Мань, ты ужас какая вся… красная… и распаренная… Мань – тебя удар не хватит?… не пугай меня… давай я все-таки тебя… из ведра, – забормотал Леша, приподнимаясь на крыльце, несколько встревожено следя глазами за тяпкой в Маниной руке, которой та машинально помахивала и на которую вдруг задумчиво уставилась.

– … из ведра, говорю, давай… холодная вода… оно… самое оно… при таком-то… зное… Мань, оставь ты эту тяпку… положи на землю… зачем она тебе… Она старая и ржавая, ну ее… положи, говорю, на землю – я потом уберу… – Леша попятился, – я знаю куда – ты за бочкой прячешь, под клеенку, куда и топор… Я за ведром, Мань… – и он юркнул на веранду.

Через минуту выглянул.

Маня, спиной к нему, умывалась из крана холодной водой. Облила шею, руки по локоть и ноги, скинув шлепанцы, побрызгала на макушку, сорвав панамку.

Леша вышел обратно на крыльцо и одобрительно закивал головой:

– Вот… другое дело, Маняш… Правильно. Молодец… Давай, давай… а то ты сегодня вообще… с полдня…

Леша снова уселся на крыльцо.

– … с полдня где-то, говорю… после Веркиного визита, в смысле… я тебя вообще, Мань – просто не узнаю!.. На солнышке перегрелась и… перевозбудилась. Тебе вредно. И не надо тебе, Мань…

– Перевозбудился, по-моему, ты, Леш, – свирепо огрызнулась Маня, не дав ему закончить свою мысль. Вытерев лицо, она решительно направилась в дом. – Дай мне пройти, пожалуйста.

Леша посторонился, глядя на нее в некотором недоумении.

А Маня передумала и повернула назад – кое-что вспомнила. Вернулась к крану и злобно схватила забытый на траве купальник.

– Мань, ты все-таки решила идти… – Леша снова жевал травинку, недовольно перекатывая ее во рту. – Тогда – скачками, Марусь. Одна нога здесь – другая там. И купальник пошустрее надевай. Через 10 минут, как хочешь – войду.

Маня, вконец рассвирепев, с купальником наперевес прошагала мимо «жильца» по крыльцу, бросив вздрагивающим от ярости голосом:

– Не надо мне угрожать. Ты забываешься. Или с кем-то меня путаешь. Я тебе не Верка. На меня суровые мужские интонации мало действуют. Так же как и знойный кобелиный шарм.

Зря она это сказала. Упустила свой шанс на победу. Ей бы смолчать – и сделать по-своему. А так…

Вместо победы получилась фигня.

Полная. Как обычно.

– Ясно. – И Леша цинично сплюнул травинку.

«Целый стог уже сжевал, – проходя, мстительно отметила Маня про себя. – Ничего – „жеребцам“ полезно… сено жевать».

Она ушла в комнату и закрыла за собой дверь. Веранда осталась открытой. Леша сидел на крыльце, и они теперь разговаривали через закрытую Маней дверь.

– Из-за Верки. Я так и понял. Бунтуешь. Слушаться перестала. И вообще…Агрессивна как потерявший управление танк. Или раздраженный носорог – что практически одно и тоже.

Леша прислушался – ни звука.

– Да на хрен сдалась мне эта Верка пузатая, Марусь! Этих Верок – как собак нерезаных, куда ни плюнь. Подумай сама. Ей сегодня-завтра родить, а меня уже здесь не будет!.. И ее, кстати, тоже.

Леша вытянул ухо.

Никакой реакции. Молчание.

Оправдался Леша сгоряча крайне неудачно – с женской точки зрения. Но он этого сразу не сообразил и погнал дальше.

– Ты из-за нее весь день, Мань – сама не своя! Утром спокойно жили – завтрак, потом ты поработала, потом обед… У нас… график. Все по порядку. А она нам все сбила со своей… со своим тортом!.. Мы хорошо, Мань, живем – в режиме, и… Что скажешь, Мань? А?

Ни ответа, ни привета.

– А я тебе скажу – сама виновата, Мань! Нечего ее приваживать!.. Подруги, они всегда – первые враги семейной жизни!.. то есть… не только семейной… а вообще!.. Подруг надо подальше держать, – тебе любая скажет! – разгорячился Леша. – От них – одни неприятности!.. Только и жди… Странно, что ты не в курсе, Мань!.. Ты слышишь меня, Мань?

Маня молчала, сидя на кровати. Состояние ее было не из лучших.

«Жилец» как всегда прав – сама виновата. В очередном «ведре помоев», которые только что на нее вылили. Она сама это ведро и… спровоцировала своими последними высказываниями.

Мане сидела и себя презирала. Противно ужасно!.. Задергалась, завелась, вскипела чайником…

Из-за чего, спрашивается, а?!

И выдала ту реакцию – точь-в-точь! – которой от нее добивались.

… Сидит там, наверное, сейчас – и ржет над ней про себя.

… Да тысячу раз он прав! Какая-то откровенно «семейная» разборка – при полном отсутствии семьи!..

Смешно. И дико.

Дико смешно.

… Бурная «сцена ревности»!.. Отыгранная ей по полной программе – по всем формальным признакам.

Фу-у-у!.. Гадость.

За что «лежачий бугай» немедленно и уцепился. И от души веселится.

Да-а-а…

Гормоны у нее что-ли… фонят?

Таблетки сильно сбили ей гормональный фон – но она знала, на что шла, ее предупреждали.

… Нежели настолько, что ей хочется в кого-нибудь «вцепиться» и… убить?!..

До этого, однако, почему-то не хотелось.

… Нет, что и у него гормоны «фонят» – да еще как! – никаких сомнений. На почве неудовлетворенности.

Здоровой, сексуальной почве.

И ее втягивает в свои дебильные игры!

… Как там у него вырвалось-то – рассудительно так, по-мужски практично: «Меня уже здесь не будет».

… В смысле, когда Верка родит и… будет готова к употреблению.

Только через пару месяцев после родов, между прочим, не раньше! – важную деталь упустил.

… Да пошел он!

– … Верка вот твоя пришла и… нарушила мирное, плавное течение нашей жизни. Только взбудоражила, а… – явно уже зарапортовался Леша, переполошившись и заговорив неожиданно «высоким» литературным стилем, смутно чувствуя – поезд на всех парах несется не в ту сторону. – … Мань, ты переодеваешься? – добрым голосом спросил Леша. – Как твои дела?

… Что-что?

Ах, «взбудоражила».

Кого это, интересно?

Его, надо полагать – больше некого.

В голове у Мани что-то лопнуло.

Эта бестолковая – с Лешиной стороны крайне неосмотрительная! – реплика была последней каплей.

Маня взбесилась.

Несмотря все на свои давешние умные и «отстраненные» мысли.

Как с цепи сорвалась.

– Леш, я сейчас пойду на пруд, и с дороги позвоню Вере, – сказала Маня спокойным, страшным голосом. – Скажу ей, что у тебя к ней дело – срочное. Чтоб она прямо сейчас сюда зашла. Пока я буду на пруду. Здесь, конечно – не бордель. Это даже не мой дом – Татьянин. Но… если тебе так остро приспичило… удовлетворить свою сексуальную потребность, и обязательно – «естественным путем» – то… я, как человек «жалостливый»… а ты же, Леш, у нас – кругом «в беде»… я не против. Верка, насколько я поняла – тоже, ты ей очень даже понравился. Но ты сам знаешь. А Толик ее сегодня вечером в Москву уезжает, помнишь, она сказала? Так что – все одно к одному… и удачно совпало. И я, со своей стороны, спокойно выкупаюсь и пройдусь, и… Вот так.

Леша чуть не упал с крыльца.

– Да на кой ху…, извини, Мань, на кой хрен мне эта Верка? – взвыл он в ужасе. – Мань – что ты такое… говоришь-то?!!!

– Она тебя и сосисками накормит, кстати. Я разрешаю. Только мой совет – воду пусть сразу поставит, плитка здесь действительно… небыстрая. Пока вы закончите, они и сварятся… потихоньку.

И Леша услышал шелест одежды и Манины движения.

«Купальник надевает»!

Леша заметался.

– Мань, ты… того… зачем ты так, Мань…

Молчание и тихий шорох в районе кровати.

– Не уходи – очень прошу. Пожалуйста.

А Маня внезапно остыла.

Так. Еще одно «шоу» закатила. Замечательно.

Совсем рехнулась!..

Гормоны у нее точно «фонили». Пошаливали.

Вернее, зашкаливали.

Позорный срыв.

Стыдно. Унизительно.

Впрочем… об этом ее «позоре» – никто никогда не узнает. А Леша – «свой в доску» и… и скоро слиняет. И – «концы в воду».

… Все «концы» в нее – в воду – а куда же еще-то…

Маня напряглась. Нет, нет!.. сейчас не об этом… хотя бы сейчас!.. – Боже, пожалуйста!..

… Так о чем она?… о чем?… о чем?!..

Да. Так вот. Она – дура.

А Леша – сволочь.

И дело сразу пошло веселей.

«Сволочь» Леша, плотно у нее поселившийся, ежедневно обеспечивает ей бурную, эмоционально-насыщенную жизнь.

Не давая ни расслабиться, ни отвлечься, без усилий поддерживая ее, Маню, в «нужном» градусе – в тонусе.

Маню буквально захлестывают, «раздирают» идиотские эмоции.

Время на другие, черные ее и страшные мысли – почти не остается.

Леша, с его нахрапом и специфическим характером – занимает слишком много места, энергично организуя вокруг себя пространство.

За счет Мани, само собой.

Отлично.

Значит, польза от него есть.

Как и в те первые две недели, когда Маня его «выхаживала». Тогда был угар непривычных, драматичных забот о полуживом незнакомом «мужике». И она прикрывалась, спасалась «благородной кипучей деятельностью» от своих мучительных проблем. Ясно отдавая себе в этом отчет.

Маня хитро усмехнулась.

«Получается, что и сейчас я его использую – для своих целей, а не только он – меня»!..

Успокоившись на этой утешительной мысли, Маня с легким сердцем вышла на веранду.

… А Верка к ним больше не заходила. Ни разу. Маня ее не приглашала, а сама она «проявляла такт» и не напрашивалась. Нет, Маня с ней частенько, конечно, виделась и по ходу дела в меру общалась, болтала – на дороге, в магазине, на станции…

Раза три, правда, они трепались у Маниной калитки. Лешу, в этих случаях – в момент сдувало с участка в дом. Он издалека быстренько вежливо здоровался с Веркой, и – только его и видели!..

Купальник Маня все-таки надела – в запале. И из принципа. Но на пруд не пошла. За всеми этими «базарами», действительно стало поздно.

Нет, лично для нее нормально, время детское – она позже даже обычно ходила, когда «жила одна», но при существующем раскладе…

… Тот самый случай когда проще «дать», чем объяснить, почему «не даешь»… ужин всего лишь!.. – не подумайте худого, господа… – хмыкнула Маня, вспомнив расхожую фразу, очень подходящую под ситуацию.

Да.

Загнал-таки ее «бугай в беде» за приготовление «семейного» ужина – не мытьем так катаньем! – прободал, проявив отдающие маниакальностью упорство, настойчивость и сноровку.

Профессионал, в своем роде.

Маня вздохнула.

Теперь, дальше сценарию, Маня «отдыхала» за сосисками и макаронами перед раскаленной плиткой на раскаленной от солнца веранде.

Но оказалось – это не все. Не «конец истории».

Их сегодняшняя «дневная дискотека» близилась к концу, но еще не завершилась.

Еще один танец, господа!..

Не зря, ох не зря самолюбивая Маня тайно гордилась, что умело «использует» делового Лешу в собственных корыстных целях.

Тот свое отрабатывал.

Бесперебойно обеспечивал ей фейерверк бодрящих переживаний, «куная» ее в них с головой.

… Струхнувший Леша смирно сидел на крыльце и не подавал признаков жизни – какое-то время.

Затих и не выступал.

Маня прислушалась и, усмехнувшись, полезла в холодильник.

С крыльца в ее сторону отчетливо неслись потоком флюиды раскаяния, типа: «Перебор. Я все осознал и больше не буду. Клянусь, Мань.»

В подтверждение на крыльце протяжно вздохнули.

Потом Леша тихо встал и заглянул на веранду. Немного потоптавшись, неуверенно в нее вдвинулся. И заискивающе посмотрел на Маню, занимающуюся макаронами.

Та молчала, с головой уйдя в приготовление «пищи».

Еще немного виновато потоптавшись, Леша понес какую-то уничижительную ахинею.

– Я на улице, Мань, пока побуду… – невнятно забормотал он, – … чтобы не раздражать тебя… пока там… не мешать, и… говорю, Мань… я пока на улице… где мне и место…

Мане, стоявшей к нему спиной, стало смешно.

И Леша – Маня это увидела «спиной» – что-то воровато прихватив с подоконника, шмыгнул на участок.

Интересно, чего он там стянул?…

Маня оглянулась – но на подоконнике столько всего валялось, что она так и не поняла, что исчезло.

… А, ладно – неважно…

Маня снимала целлофан с сосисок – аккуратно-аккуратно! – снова хмыкнула она, вспомнив Лешин «наезд». Вода уже закипала.

… Как жарко-то, Господи…

У Мани по спине и по лицу катился липкий пот. Она сбрызнула себе лицо водой из ведра. Но легче не стало.

От плитки несло жаром – наконец раскочегарилась, будь она неладна!..

И кипяток для сосисок в обжигающей кастрюльке готов – булькает…

Горячо. Самой свариться можно… уф-ф-ф…

… Как это он смешно бормотал: «Я, Мань, на улицу… где мне и место…»

Маня хихикнула.

«Это из какого-то старого кино… что-то очень знакомое… кто же так… говорил-то?"… – насмешливо наморщилась Маня, пытаясь вспомнить.

«Точно! „Служебный роман“. Там артист этот, Мягков… но он изображал интеллигентного мужика в очках, прессуемого на работе суровой начальницей-„мымрой“».

… «Мымра» в наличии имеется – это она, Маня!..

Маня засмеялась, помотав головой, и вытерла тыльной стороной руки лоб.

… А вот Леше, с его мышцой, голдой и наколкой, это мягковское – «…где мне и место…» – как козе боян!..

… А у него, видно, тоже выплыло из подсознания, он и ляпнул нервно – первое, что пришло в голову…

… И ведь Леша, мастер сценических эффектов, не шутил. Его сконфуженный лепет был дурацкий, но – искренний.

Маня на сей раз не уловила ни малейшего налета театральности. Леша был смущен на самом деле.

«Так испугался… что тут же хвост поджал!..» – развеселилась Маня.

Наивная Маня.

Зря она на него умилялась.

Не тот человек был Леша.

– Хло-обысь!.. – вдруг неожиданно раздалось с участка мощным ударом падающей воды.

Маня вздрогнула и уронила в кастрюльку сосиску, которую должна была аккуратно туда поместить. – Хло-обысь!

Растерянно посмотрев в окно, Маня увидела следующее:

Леша стоял недалеко от крана. В трусах. Ею, кстати, и купленных. И опрокидывал себе на голову – одно за другим – ведра с холодной водой.

Ведра было два. Маня вспомнила – она их вчера, пустые, забыла рядом с туалетом.

А Леша нашел. И теперь, предусмотрительно поставив одно под открытый кран, другим окатывался – практически нон-стопом.

И по всему участку, дому и окрестностям покатились победные раскаты Лешиного хриплого голоса.

Опрокидывая очередное ведро, он ухал филином, молодецки крякал и блаженно отфыркивался.

– Хло-обысь!. – с грохотом падала и стекала с него вода. – Хло-обысь!..

Два широких шага к крану за ведром, два обратно, и…

– Хло-обысь!.. Хло-обысь!..

Маня тупо уставилась на дышащие горячим паром ей в лицо сосиски, машинально вытирая рукой лоб и смаргивая пот, лезущий в глаза.

… Так вот оно, значит, как…

Ему, значит «место» – там, «на улице».

По сенью сладостных, освежающих струй – в палящий зной.

– Хло-обысь!.. Хло-о-обысь!

А ее «место», значит – здесь, на веранде.

На этой раскаленной сковородке, перед пылающей плиткой за горячими кастрюлями и кипятком – пластаться за готовкой «своевременного» ужина – для него.

… Уже больше часа! – вместо того, чтобы сходить на пруд, искупаться и наплаваться!..

Мудро.

– Хло-обысь!.. Хло-обысь!

… Молодец. Вон – счастливо жмурится и фыркает, орет и крякает «алтайским маралом».

Освежается. Ему хорошо.

В отличии от несчастной, липкой Мани – практически «готовой», как эти самые чертовы сосиски с макаронами!

– Хло-обысь!.. Хло-о-обысь!

… Так вот что значит этот извиняющийся – загодя! – лепет, задушевно-сконфуженный, перед тем, как улизнуть на участок.

– Хло-обысь!.. Хло-обысь!

Леша был не дурак и прекрасно знал, какие соображения неизбежно, при виде этой картины, посетят Маню, накаленную и испекшуюся на жгучей веранде – он в точности предугадал ход ее мысли.

Догадливый… хмырь.

– Хло-обысь… Хло-обысь!

Маня насчитала восемь ведер, а потом – считать перестала.

В этот момент она Лешу ненавидела.

Внезапно на участке все прекратилось.

Маня выглянула в окно.

Леша, перестав обливаться и прихватив что-то с травы, шагнул с ведром чуть вглубь высокой травы.

Мочалка!..

… Так это он мочалку свою, купленную для него все той же Маней, воровским жестом стянул с подоконника. А мыло было у крана.

… Решил, значит, от души-таки помыться-освежиться – по полной программе!..

Леша энергично стал намыливался мочалкой, обнажившись целиком, судя по всему.

Дальше «деликатная» Маня в окно уже не посматривала.

Будешь тут деликатной!..

Дело в том, что Леша, в отличии от Мани, не был застенчивым. Совсем. И руководствовался, судя по всему – «как любой нормальный мужик», по его же словам, нехитрым принципом: «Кому не нравится – не смотрите. Я не настаиваю.»

Вот и сейчас – Леша всего лишь немного, с краю, вдвинулся в заросли, повернувшись просто спиной к дому – его мокрый торс возвышался над высокой крапивой.

Ну, а потом опять понеслось:

– Хло-обысь!.. Хло-о-обысь!

Маня, заправляя макароны, насчитала 6 раз.

В этот момент она Лешу – сильно ненавидела.

Лихо, одним прыжком преодолев высокое, трехступенчатое крыльцо, которое под ним просело и хрустнуло и на которое он на ходу что-то скинул – Маня услышала – Леша, в одних трусах, бодро прошлепал мимо, в свою комнату.

Маня, зависая над макаронами, на него даже не взглянула.

– Мань, – донеслось из дальней комнаты, – Мань, я там на крыльце джинсы оставил… и полотенце… не знаю, куда… – Леша активно шевелился – явно переодевался, – а то ты потом опять… недовольна будешь, если я не туда… суну…

Все он прекрасно знал.

Джинсы, несвежие, надо было положить в специальный тазик с его грязными вещами – тазик этот всегда стоял на веранде под облупленным низким буфетом, для Леши это был не секрет.

А полотенце надо было просто развесить на веревке на участке – не полениться.

И все.

… А не бросать все одним комком на крыльце – потому что так удобнее и неохота!..

Леша всегда предпочитал оставлять Мане все убирать за ним и собирать, втянувшись в эту приятную привычку с того момента, когда он был действительно «лежачим».

… Ну, потом, надо полагать – исключительно уже по доброте своей бесконечной, предоставлял ей высокую честь – «ухаживать» за ним, обслуживая до мелочей.

… В святой уверенности, что это доставляет ей огромное удовольствие и делает практически счастливой.

У Мани, от злости, духоты и жара, дрогнула рука, и она чуть не обрезалась о нож, которым резала хлеб.

… Прислугу себе халявную нашел, крендель дешевый!

… Ни совести, ни такта, ни… благодарности!..

… Эта затянувшаяся игра «в семью» – ей уже вот где!..

… Когда он только отсюда свалит!!!

… Загостился.

… Ну, нет – все. Хватит. Завтра она уйдет на пруд – в обязательном порядке. Пробудет там долго-долго! Сколько захочет, и…

– А вот и я, Мань!

Красноликая Маня подняла на Лешу тяжелые глаза.

Тот нарисовался на веранде как ни в чем не бывало, переодевшись во все чистое, Маней же и постиранное – джинсы и футболку.

… К ужину подготовился.

Он весь сиял бодростью и свежестью, как зеленый огурчик в капельках прохладной утренней росы.

Блестели, на фоне загорелой кожи, яркие белки серых глаз с длинными тенями ресниц.

Вспыхивала на крепкой шее промытая многочисленными ведрами голда.

… Да и весь он – просто переливался и лучился свежей энергией и благожелательностью!..

Прежде чем взглянуть на Маню, Леша торопливо обежал глазами «поле деятельности».

– А салат… или мы так будем… – озабоченно проговорил он, шаря глазами по кухне. – Ага. И салатик… – приподняв крышку с миски, обрадовано подсюсюкнул он своим хрипастым голосом. – Отлично.

И только после этого сфокусировал взгляд на «свекольной» Мане.

– Мань, здесь такое парилово… – Я сам все в комнату отнесу, – великодушно решил Леша, секунду с сомнением посмотрев на Маню и оценив ситуацию. – А ты иди – умойся холодной водой, руки, ноги намочи… – велел он заботливо, – сразу легче станет, Мань. И на голову сбрызни, и на плечи, шею тоже сполосни…

– Шею-то я, конечно, помою… – сказала Маня с непередаваемым выражением лица, и хотела прибавить еще кое-что, но… закрыла рот. Не стала. Сдержалась – из последних сил. Чтобы не упасть ниже допустимого уровня.

Вскинув голову и жуя губами – пережевывая свой невысказанный ответ – распрямила плечи и с бордовой рожей проследовала туда, куда ее послали – к спасительному крану.

… Так, в таком вот ключе, и проходили их дни – день за днем.

Тем не менее, они с Лешей поужинали – чинно и благородно. Солидно сидя друг напротив друга за столом, в прохладе и покое. Нынешняя Манина комната, проходная, в которой посередине стоял стол, а у окна Манин Notebook, казалась просто раем во второй половине дня – окнами она выходила на северо– восток, и солнце в ней бывало только утром.

Маня, умывшись холодной водой, и вообще – «умытая» сегодня по жизни в прямом и переносном смысле – успокоилась и отошла, преисполнившись ближе к вечеру философским взглядом на жизнь.

Они долго пили чай и даже что-то обсудили, оживленно и заинтересованно, какой-то новый фильм, снятый по одной известной книге.

Леша, со своей стороны, высказал несколько неожиданных, но здравых мыслей и трезвых суждений по теме, чем Маню несказанно удивил. Она вынуждена была с ним согласиться.

Вечер уже вступил в свои права – Леша менялся на глазах. Наконец, он встал из-за стола, поблагодарил Маню и вышел на улицу.

Она относила посуду на веранду и посмотрела в окно – Леша уселся на крыльцо. Ноги согнуты в коленях, на коленях тяжелые руки, голова опущена – отрешенная поза отчаяния или близко к тому. И никакого театра – Маня знала. Он не играл перед собой, а больше было не перед кем.

… Выдохся ближе к ночи и скис.

Маня вздохнула и занялась «хозяйством».

Минут через пятнадцать Леша вернулся. Уже не ерничающий и серьезный. «Застегнутый на все пуговицы».

– Мань, можно я сяду за твой Notebook, в сети зависну – часа на полтора? – спросил он чрезвычайно корректно.

Маня занималась посудой.

– Конечно, Леш.

Тот уселся перед компьютером и «завис». Быстро что-то вызывал, смотрел, убирал, стирал. Снова открывал какие-то непонятные сайты.

Он всегда аккуратно все уничтожал после себя, ничего не оставляя «на рабочем столе», никакого файла, никаких закладок или вкладок и «историй». «В целях безопасности, Маняш, – туманно объяснил он ей как-то. – Не только моей – но и твоей». По той же причине, судя по всему, никогда не пользовался ее мобильником, хотя она предлагала – позвонить «по делам», если нужно. Предложила сим-карту даже другую купить – лично для него.