Текст книги "Черные люди"

С четверть часа они перекидывались цифрами – сколько ружей, сколько патронов, сколько взамен шкур и мяса, когда именно каждый получит свое, какие задержки допустимы. Алана знала, что обычно отец не торгуется, однако сейчас он согласился на условия с заметным колебанием.

– В чем дело? Сложности есть? – насторожился Александр Васильевич.

– Пока нет… Боюсь только, сезон не очень хорошим выйдет.

– Почему?

– Из-за Черных людей. Они пока не подходят к нам, но страх есть. И в ту сторону, ты сам слышал, нам запретили ходить.

Александр Васильевич задумчиво покивал и отложил перьевую ручку.

– Ты знаешь меня, не хочу лезть со своим уставом в чужой монастырь. Но страха вашего не разделяю. Из наших пока никто их не видел, но ваши говорят, они как обычные люди по виду… Явно не черти и не привидения. Почему просто не подойти к ним и не спросить, чего им тут нужно?

– Так оно ясно, что им нужно.

– Да, помню, по-вашему, они предвещают беду. Значит, стало быть, вестники. Но ведь если не взять у гонца письмо, весть от этого не исчезнет, верно?

Геван ссутулил плечи.

– Я охотник. Не мое дело думать о таких вещах. Улгэн говорит, они прокляты, и что духи не велят с ними общаться.

– Ладно, я потом сам с Улгэном поговорю…

– Простите, – подала голос Алана. – А к другим народам они никогда не приходили? К вам, например?

– Ах, Алана, Алана, – Александр Васильевич задорно ей подмигнул. – Умненькая ты! В гимназию бы тебе. Лично я о Черных людях никогда раньше не слышал, но подумал о том же, что и ты. Послал несколько писем, вот, жду ответов. Придут с чем-нибудь полезным – обязательно дам вам знать. Сомневаюсь, впрочем. А по поводу добычи не волнуйся, – обратился он к Гевану. – Если не получится Улгэна убедить, сочтемся так, чтобы все остались довольны.

Геван поблагодарил, они пожали друг другу руки.

– Пойдем теперь к Антону зайдем, – предложил Александр Васильевич. – Это его брата мы ждем с товаром. Поговорим. Может, кстати, у него еще остатки с прошлого заезда остались…

Алана с ними не пошла: сказала, что побудет пока здесь, вырвет Ганю из загребущих рук Ольги и Настасьи. Александр Васильевич горячо ее поддержал:

– Правильно! Эх, замуж девкам пора бы, чтобы своих нянчили, но как посмотришь, что с Ганькой вытворяют – так и страшно за внуков, честное слово!

Геван ничего не сказал – по обыкновению, считал забавы девчонок детскими играми, не стоящими внимания.

Они ушли. Алана, ободренная Александром Васильевичем, направилась в комнату к его дочерям. Из-за плотной занавески, которая заменяла дверь, доносилось приглушенное хихиканье. Алане оно совсем не понравилось; она нахмурилась и отдернула занавесь в сторону.

Ганя сидел на сундуке, завернутый в цветастые платки и обвешенный бусами, словно барышня с южного востока – картинки с такими однажды показывал один заезжий путешественник. На щеках у Гани были следы сахарной пудры и шоколада. Глаза – сонные, полуприкрытые. Он слегка покачивался из стороны в сторону, а Ольга и Настасья от души над ним потешались.

– Ганя! – Алана тряхнула брата за плечо. – Что вы с ним сделали?

– Не кипятись, – фыркнула Ольга. – Просто пышек объелся. И как столько влезло!

– И конфет, – добавила Настасья. – Они, наверное, забродили немножко.

Алана принялась сдирать с Гани платки, бусы и прочие украшения. Он не пытался сопротивляться, только сонно улыбался и вяло что-то бормотал. Ольга поперхнулась смешком и, предупреждая взрыв гнева, спросила:

– О чем говорили? Оленей торговали? Или жениха тебе подыскивали?

Алане захотелось осадить их, и она бросила:

– О Черных людях.

Расчет был на то, что девушки испугаются и станут вести себя посерьезнее. Но куда там – Настасья и Ольга переглянулись с довольно скучающим видом.

– Чего говорить, – протянула Ольга. – Ясно, что беглые.

– Кому ясно?

– Да всем. Кто сюда по своей воле притащится? – она вздохнула, вспомнив свою светлую и красивую комнату в далеком Санкт-Петербурге. – Надолго они здесь не задержатся. Нам Димка говорил.

Димка тоже был отпрыском русского торговца – уже взрослый, он пытался освоить отцовское дело, как поговаривали, без особого успеха, и чаще просто слонялся без дела.

– Димка? – переспросила Алана. – Он-то откуда знает?

Настасья огорошила:

– Так он у них был. С вашим Дыгияном. Эти, Черные, сказали им, что скоро уйдут.

Алана попыталась унять быстро забившееся сердце и сдернула с Гани последний покров – не платок даже, а вышитую салфетку.

– Чего ты яришься? – спросила Ольга. – Вот, возьми красивенький. Дарим.

Алана машинально взяла протянутый розовый платочек, что-то пробормотала.

И Димка, и Дыгиян были достаточно бестолковыми и могли соврать, чтобы покрасоваться перед девушками. Если так, то затея провалилась – ни Настасья, ни Ольга явно не были впечатлены появлением этих странных людей.

По первости перепугавшись, Алана усомнилась, что это правда. Димка никогда бы не дошел до Черных людей один – с тайгой он был знаком скверно. Пару раз ему поручали собрать валежник у самого края леса, и оба раза его пришлось искать всем миром. «В трех соснах заблудиться может», – говорили русские, и эта нелепая поговорка всегда удивляла и смешила. Дыгиян – совсем другое дело, однако он не отличался особой смелостью, и едва ли посмел нарушить запрет Улгэна.

Успокоив себя, Алана поставила Ганю на пол и за руку потянула его прочь.

11

Ночью на бикит налетел ветер. Нежданный и необычайно сильный, он кружил по дворам, хлопал ставнями, дребезжал стеклами, с тихим свистом просачивался сквозь щели и трогал тела людей неприятной прохладой.

Алане снился сон. В нем они с Иничэном бежали по берегу Оленьего озера. Это было непросто – вокруг водоема росли деревья, поэтому игра в догонялки быстро превратилась в бег с препятствиями: приходилось огибать деревья и отскакивать в сторону от мест, где пропитанная влагой почва подавалась под ногами. Но и из Аланы, и из Иничэна била энергия – от сознания того, что они добрались до тайного и запретного места, куда никто не ступал многие сотни лет, – и ничто не могло остановить их радостный бег.

Наконец они, тяжело дыша, упали на островок сухой травы и забылись дремой. Алана знала, что спит, но в то же время видела со стороны и себя, и озеро.

Сначала все было спокойно. Тихо хлюпала вода. Мягко шуршали травы. С этими мирными звуками смешивалось ровное дыхание спящих.

Но потом взгляд Аланы скользнул в сторону, и ее пробрал страх.

Среди деревьев показался темный силуэт. Один. Второй. Третий.

Иничэн проснулся и закричал.

Громко хлопнула ставня. Алана подскочила на своей постели и не сразу поняла, от чего проснулась – от хлопка, сквозняка, лижущего голые ноги, или от ночного кошмара. Спросонья в голове было мутно, и она лишь через минуту осознала, что рядом хныкает Ганя. Должно быть, это он закричал, а ей приснилось, что Иничэн.

– Чего подвываешь? – прошептала Алана. – Родителей разбудишь.

– Мне плохой сон приснился.

– Мало ли. Мне тоже приснился, я же не кричу.

– Кричишь. Я слышал.

Алана помолчала. К шуму ветра прибавился собачий вой – недобрый знак. Сначала выла одна собака, потом присоединились другие. Ганя свернулся в тугой комочек, из-под шкуры выглядывала только его темная макушка.

– Ничего, – Алана погладила его по волосам. – Что тебе снилось?

– Иничэн.

Холодящая дрожь родилась где-то в животе и противно поползла вверх, словно сквозняк сумел пробраться внутрь.

– И что он делал в твоем сне?

– Не скажу.

Такого от Гани Алана еще не слышала и слегка оторопела.

– Что значит «не скажу»? Я твоя сестра. Говори.

– Нет.

В голосе Гани зазвучало недетское упрямство. Он с головой исчез под шкурой.

– Этот ураган из-за Черных людей? – спросил он через минуту.

– Не говори глупостей, – сказала Алана, хотя сама не была в этом уверена.

Как не подумать об этом после известия о том, что Димка и Дыгиян могли говорить с ними? Положим, сам Дыгиян не нарушал запрета Улгэна, но провел друга до нужного места. Что тогда?

К вою соседских собак прибавились отзвуки утробных стонов – подали голос олени. Это было уже совсем нехорошо.

Алана услышала, как встал отец, наказала Гане не выходить из дома и постараться уснуть, а сама вместе с подоспевшей матерью выбежала во двор, содрогаясь от холода раннего утра и мощных порывов ветра. Геван уже стоял на дороге, держа в руках ружье. Из других домов и чумов тоже показались вооруженные мужчины и встревоженные женщины. Все были напряжены, и Алана быстро поняла, почему.

Собаки не находили себе места, но никак нельзя было определить, что вызвало их беспокойство. Один пес сидел и выл, устремив морду к темно-серому небу, другой с лаем бегал меж домов, не обращая на людей ровно никакого внимания. Животных пытались усмирить, но бестолку.

По бикиту продолжал гулять ветер, каждый его порыв был подобен сильному толчку. Люди беспокойно запереглядывались: не иначе как начинается стихийное бедствие.

– Проверим стадо, – предложил Семен. – А кто-то пусть к саману сходит.

– Я сбегаю, – вызвался Орочен, которого прозвали Орлом – он был всего на год старше Аланы, но уже считался настоящим охотником.

– Я тоже, – сказала Алана.

Отец Дыгияна подтолкнул сына вперед:

– Бегите втроем. – Надеялся, видимо, что хоть тут сын принесет пользу.

Алана, Орел и Дыгиян рванули с места, кто в чем был – босиком и в домашней одежде. Холода земли они не ощущали, и как колючие травинки впиваются в ноги – тоже. Только зловещий ветер пробирал до костей.

Орел сразу ушел вперед, и Алана невольно подумала, насколько же он быстр. И бежит совсем не как Дыгиян. У того – бег с ноткой паники, как у зайца, а у Орла – целеустремленный полет. Ее саму Геван сравнивал с оленем: когда надо – может нестись со всех ног, не теряя при этом красоты и достоинства.

Несмотря на такой разный бег, к чуму Улгэна они прибыли почти одновременно. Шаман, конечно, уже не спал: сидел перед пылающим костром, обхватив шаманский бубен и закатив глаза, и что-то не то напевал, не то просто бормотал.

Они знали – мешать ему сейчас нельзя, он говорит с духами, – и потому тихо присели неподалеку.

Алана сперва смотрела на фигуру Улгэна, покачивающуюся в такт пению, затем покосилась на Дыгияна. Он изрядно нервничал и, судя по всему, уже рвался бежать обратно. Орел сидел, нахмурив брови – ему не терпелось узнать у Улгэна, в чем дело. Ветер трепал длинные волосы шамана и доносил до чума олене-собачий вой.

Время шло. Постепенно животные замолкли. Показались мужчины – со стадом все было в порядке. Только ветер продолжал бушевать.

Алана еще чувствовала тревогу, пронизывающую все вокруг, и ей было очень холодно, но у нее начали слипаться глаза. Пение Улгэна прокрадывалось в зыбкий сон, держа темные фигуры на расстоянии. Они были похожи на человеческие, эти силуэты между деревьев, и в то же время нет. Словно неподалеку разверзлась земля, и на поверхность из Хэргу буга, Нижнего мира, выбрались злые духи – прихвостни Харги, злого брата творца Сэвэки. Их длинные тела сгибались в три погибели, чтобы не возвышаться над деревьями, из голов ветвились кривые рога, напоминающие ломанные ветви.

Страх сковал Алану по рукам и ногам. Она даже не могла оглянуться и посмотреть на Иничэна.

Чья-то рука легла ей на плечо. Алана вздрогнула и проснулась. Шея затекла; она с трудом повернула голову и увидела, как Орел указывает на Улгэна.

Шаман поднялся на ноги. Постояв молча с минуту, он хрипло сказал:

– Идите по домам.

По его утомленному, но спокойному виду все поняли: беда пока миновала. Да и ветер стихал.

Алана встала, с трудом управляя замерзшим телом. Прежде чем уйти, она бросила взгляд на тайгу. Зоркие глаза увидели: там, между деревьев, кто-то стоит.

Через мгновение тень будто почувствовала, что на нее смотрят, и отступила в лес.

12

Никто так и не смог снова лечь спать. Алана покрутилась в постели, но тогда и Ганя тревожно заворочался, и она махнула рукой на сон, встала и занялась домашними делами.

День тянулся томительно медленно. Пару раз Алана дремала, облокотившись на стол. Время от времени ее за чем-нибудь дергал Ганя. Она решила не напоминать ему о ночном кошмаре – хватало своих – и не задавать вопросов.

Но не тревожиться не получалось. Им обоим приснилось что-то страшное об Иничэне – вряд ли это могло быть простым совпадением. Иногда людям снятся сны, в которых они заново переживают прошлое, и иногда, особенно если болеешь или устал, это прошлое портится, извращается, выглядит страшно. У Аланы достаточно воспоминаний о времени, проведенном с Иничэном, но Ганя ничего такого не хранит, у него есть только ее истории. Возможно ли, что духи предупреждают ее, как Улгэна? Стоит ли прекратить рассказывать об Иничэне? Или…

Алана стиснула пальцы. Ей сильно, до боли захотелось наведаться в их тайное место. Оно было не слишком далеко от запретного стойбища, где осели Черные люди, и потому уже довольно долго она не думала о том, чтобы пойти туда. Но, может, сны на это и намекают? Иничэн наверняка расстроится, когда узнает, что она забросила их маленькое святилище.

Мать сидела на улице, тоже вялая после тревожной ночи, поглаживала забежавшего соседского пса.

– Пойду наберу сон-травы, – сказала ей Алана. – У нас почти закончилась.

– Иди, и ырьяна набери. Только жертву принеси обязательно.

Алана кивнула. После страшной ночи принести духам жертву, определенно, стоило.

Она пошла в кладовую, отлила в мех молока, прихватила полоску оленины. Нашлось даже немного пастилы, подаренной русскими.

Пока Алана копалась в скромных запасах, у нее за спиной слышалось тихое дыхание – Ганя не мог упустить такой момент. Но Алана твердо решила, что пастилы ему не достанется: жертва важнее. «Сделаю вид, что ничего не заметила», – сказала она себе, повернулась – дыхание тут же стихло – и шагнула к выходу. Дыхание возобновилось у нее за спиной. Алана ушла, не обернувшись.

– Ганя в кладовой прячется, – сказала она матери. – Я не стала закрывать.

Мать покачала головой:

– Он с отцом ушел. К стаду.

Алану пробрало холодом.

Она слышала дыхание. Тут невозможно было ошибиться. Слух, отточенный путешествиями по тайге, не мог ее подвести.

Алана вернулась к кладовой. Теперь темнота, обычно мягкая, почти уютная, казалась зловещей. «Может, Ганя просто передумал идти с отцом, – подумала Алана. – Убежал и вернулся».

– Выходи, – сказала она негромко. – Некогда мне. Сейчас закрою дверь.

Тишина.

Ганя никогда не стал бы так рисковать. Остаться одному, в темноте, запертым – никакая пастила и уж тем более никакая шутка не стоили такого риска.

Алана закрыла дверь и прислушалась. Тихо. И впрямь показалось, из-за того, что она мало спала?

Селение притихло: ночная буря и вой всех выбили из колеи. Дети вместо того, чтобы играть в догонялки, сидели по дворам и о чем-то молчали. Взрослые старались не пересекаться друг с другом, каждый торопился остаться в одиночестве, самому полелеять свою тревогу, утихомирить ее, а не раздражать еще и чужими страхами. Собаки, поднявшие бучу, тоже были необычайно тихи, но, возможно, им просто передалось настроение хозяев.

Алана подошла к лесу. Ей вспомнился темный силуэт, который она видела серым утром, и на всякий случай она не стала заходить дальше – присела возле первого же куста, сложила из опавших веток и листьев небольшой костерок, разожгла, как учил ее отец, осторожно раздувая пламя своим дыханием. Когда огонь стал достаточным, Алана положила в него мясо и пастилу, затем залила все молоком. Дым, поднимавшийся к листьям и небу, был густым и ароматным – значит, жертва принята благосклонно.

На душе у Аланы стало полегче. Она забросала пепел землей и смело шагнула в лес. Он встретил ее прохладой и доверием, словно и не было никаких дурных предзнаменований. Слабо шуршали ветви, змеились тропы, ковер из опавших листьев и игл пружинил под ногами. Ароматы хвои и прелых ягод укрощали тревогу, как умелый ловец – оленя, и слегка пьянили. Черные люди начисто вылетели у Аланы из головы: она просто шла давно знакомой дорогой, прислушиваясь к звукам, которые издавали невидимые обитатели леса, и отдыхала телом и душой.

По пути она остановилась нарвать ырьяна – попалась хорошая полянка. Настой из этой травы помогал при глазных болезнях. Стоило ее тронуть, и она расточала сильный, острый аромат. Мать любила рассказывать историю, как одна девушка со странным именем Сорани отправилась в лес за грибами. Сорани была очень красивой, и злой Харги, хозяин Хэргу буга, хотел непременно ее погубить, потому что все прекрасное, созданное Сэвэки, раздражало его до боли.

Сначала он повелел своим духам вселиться в медведя. Обезумевший зверь бросился на Сорани, но, когда она обернулась, замер, пораженный ее красотой, и духи сразу покинули его тело. Тогда Харги отправил духов в стаю волков, но и из этого ничего не вышло – волки рядом с Сорани повели себя как домашние псы – стали ластиться к ней. Но Харги не собирался сдаваться и отправил духов в ворона. Ворон выклевал Сорани глаза. Слепая девушка побрела наугад и задела подолом юбки поле с сон-травой. Поднятый аромат вскружил ей голову, она легла и уснула. Ей снился родной дом, и из пустых глазниц текли слезы. Харги довольно посмеивался, но из слез Сорани рядом вырос ырьян. Подул ветер, пахучие стебли наклонились, и от резкого запаха Сорани открыла глаза. Она сорвала траву, растерла ее между пальцами, поплевала, помазала свои глазницы – и прозрела.

Как-то раз Алана пересказала эту историю Настасье и Оле, но те засмеялись: так, мол, не бывает. Алана возразила: все правда, глаза у ее матери иногда болели и гноились, и настой ырьяна всегда помогал. Совсем недавно похожая напасть случилась у Васильевых, вся семья намучилась, пока им не принесли настой. С тех пор русские не упускали случая прикупить полезное лекарство.

Алана почти полностью опустошила полянку и огляделась. Это явно было не то место, где отдыхала Сорани, потому что сон-травы рядом не было и в помине. Но ее как раз найти легче, и Алана спокойно продолжила путь.

Тайное место находилось не очень далеко от деревни, однако добраться туда было непросто, не сунешься специально – не найдешь. Глаз сразу цеплялся за упавшее дерево, перегородившее дорогу, и поле болотной травы за ним. Перебраться при желании можно, но идти туда попросту незачем, особенно если не хочется увязнуть в болоте.

Алана легко забралась на дерево – старое дупло и ветки служили ступенями – и спустилась с другой стороны. Земля здесь была сырой и мягкой, но на самом деле назвать это место болотом все-таки нельзя. Пройдешь по самому краю – и вовсе ничего не почувствуешь. Алана так и сделала, протиснулась между деревьями, глубоко вздохнула и с удовольствием огляделась.

Это и было их с Иничэном тайное место. Давным-давно здесь вилась тропинка, но потом буря сделала ее неудобной, и здесь почти никто не ходил. Сейчас, из-за Черных людей, и подавно не стоило ждать гостей. Местечко было очень уютным: в рощице рядом со старой тропой круглилось небольшое пространство в форме берлоги, и удачно лежащее бревнышко, на котором приятно сидеть.

Алана опустилась на него, погладила участок земли, присыпанной травой и листьями. Раньше здесь была проплешина, но последний раз Алана приходила сюда осенью. Потом настала зима, по глубоким сугробам было не пробраться. Затем Улгэн рассказал о Черных людях и запретил сюда приближаться.

Достав из котомки крохотный кусочек пастилы, оставшийся после жертвоприношения, Алана закопала его на краю участка и задумчиво посмотрела на деревья. За ними была старая, уже заросшая тропа, еще небольшой участок леса, а там уже рукой подать до обиталища Черных людей. Близко, но в этом огороженном от всего мира месте Алане казалось, что она одна на всей земле.

Ее начало клонить в сон – сильно, непреодолимо, словно кто-то привязал к сознанию камень и бросил его в омут ночи. Спать в лесу было никак нельзя, и Алана отчаянно сопротивлялась, пыталась встать и развеять дрему, или хотя бы протянуть руку и достать из сумки ырьян, взбодриться от его запаха; и во время одной из таких попыток осознала, что уже спит. Она не почувствовала паники – мысли побежали вскачь, как перепуганное стадо оленей, к дому и сказкам, к Сорани, которая никак не могла вырваться из плена сон-травы. Грезилось, что это она, Алана, и есть, и плачет не от тоски по родным, а из-за ночного кошмара.

Она снова увидела Оленье озеро. Они с Иничэном резвились на берегу, потом прилегли отдохнуть. Алана, которая снилась Алане-Сорани, тоже уснула, и тоже увидела кошмар, а когда проснулась, Иничэна не было рядом.

Вода исчезла из озера. На его месте осталась огромная яма, точь-в-точь воронка, с помощью которой наполняют бутылки, и на самом ее дне, свернувшись калачиком, лежал Иничэн.

– Ты кричишь.

Незнакомый голос полоснул Алану по лицу вместе с резким запахом ырьяна – кто-то махнул веточкой прямо перед ее носом. Она вздрогнула, открыла глаза и обомлела.

Алана по-прежнему сидела на бревне, привалившись спиной к дереву, а прямо напротив нее стоял Черный человек.

13

Путешествие на поезде казалось Наде тяжелым – так долго они тряслись в вагоне, где толком нельзя было даже ноги размять. И пускай отец предупреждал, что это самое начало, воспринимались его слова без опаски. Ничего особенного, думала Надя, пару дней на лошадях по тайге – и на месте. Но не тут-то было. Она и представить себе не могла, насколько сложным окажется переезд, да и Каролина успела пожалеть, что опрометчиво согласилась на эту поездку.

Дни сплылись в одну унылую серую череду. Дорога была символической – даже в деревне после дождя легче проехать. Колеса постоянно увязали в грязи, спотыкались о камни и ветви. Нередко приходилось переправляться через потоки рек, то небесно-синие, то устрашающе-бурые. Через них тянулись шаткие и ненадежные мосты, и каждый переход становился настоящим испытанием. Надя и Каролина всегда выбирались из повозки и шли пешком, потом с замиранием сердца наблюдали, как переводят лошадей. Сложно было поверить, что эти с виду хлипкие сооружения из подгнивших досок выдержат такой вес, а ведь за ними тянулся караван их тяжелых грузов.

– Да успокойтесь вы, – буркнул Аркашка, когда они, после первого перехода, едва не впали в истерику. – Они же не дураки. Будут выгружать и потом снова загружать.

– Это же долго!

– Всегда так, – он безразлично пожал плечами.

Довершалось все огромным количеством мошки, которая пробиралась под одежду и нещадно впивалась в самые разные места. Красные укусы дико зудели и быстро воспалялись.

Останавливались в основном в небольших деревеньках. Там можно было сносно поесть и поспать, но Наде для отдыха этого было недостаточно. Без отца она чувствовала одиночество и тревогу. Присутствие Каролины не особо ободряло – было понятно, что она и сама порядком нервничает. Хотя Пал Палыча они видели каждый день – он нагонял их на месте ночлега, обычно на несколько часов позже, и неизменно ругался, что они еще не спят, – до встречи еще нужно было дожить. Ждать приходилось среди незнакомых людей, которые иногда ни слова не знали по-русски. Тогда вся надежда была на Аркашку: он бойко, но с видимым недовольством переводил с русского на тунгусский и наоборот.

Уже на третий день путешествия Надя не выдержала. Дождавшись прихода Пал Палыча, она не дала ему и шагу сделать к заветной посудине с ухой, заступила дорогу, принялась было сыпать упреками, но в конце концов просто разрыдалась.

– Зачем? Зачем ты меня сюда отправил? Это из-за Тамары Назаровны?

– Господи, Надька! – Пал Палыч с сожалением посмотрел на кастрюлю, взял дочь за плечи и усадил ее на грубо сколоченную скамью. – Какая еще Тамара Назаровна? Что значит «отправил»? Вместе же едем…

– Это невозможно! Везде какие-то дебри! Холодно! Видеть лошадей уже не могу – тошнит! Грязь! Мошкара эта ужасная! Столько дней! Даже бани нигде нет!

Под дверью послышался странный звук – это Аркашка, деливший свою позднюю трапезу с возничим, хрюкнул от смеха. Пал Палыч, у которого Сибирь за время многих поездок въелась под кожу, не мог его в этом упрекнуть.

– Ох, девки, – пробормотал он. В Сибири его говор всегда становился проще – заражался от местных. – Надежда, ну-ка, успокойся немедленно. Нечего тут концерты на всю Сибирь закатывать…

Пока Надя всхлипывала, Пал Палыч тихонько передвинулся поближе к кастрюле и быстро, стараясь не слишком хлюпать, поел ухи, закусывая хлебом. Перевел дух и только после этого почувствовал себя в силах продолжить разговор. Надя уже отплакалась и посмотрела на него укоризненно.

– Да ладно тебе, – принялся оправдываться Пал Палыч. – Вы-то уже поели давно, а я – нет. Теперь поговорим.

– Что еще говорить?

– Понял, все претензии старику уже высказала. Не знаю, Надька, что случилось у вас с Эстер, и какой черт тебя дернул забираться к ней в дом, но я давно думал о том, чтобы с тобой сюда съездить. Думаешь, легко это? Стал бы я тягать тебя из-за воплей Назаровны?

Надя промолчала. Она, конечно, понимала, что это перебор.

– С условиями тут и правда неважно, – продолжал Пал Палыч. – И с непривычки сложно столько в дороге. Но считать, что это особая пытка, для тебя лично – это ты, мать, совсем сдурела. Посмотри, сколько людей с тобой едет – и не жалуются. Наоборот. Где эта ваша девчоночья романтичность? Мошки и грязь ей не нравятся! А мы едем с мужиками, так они заливают – посмотри, Пал Палыч, какие деревья, почувствуй, какой воздух, смотри, какой цветок необычный. А ей баню подавай. Тьфу! Может, еще магазин с тряпками?

Надя не сдержала улыбки.

– Одинаковые они все, деревья эти, – сказала она. – Одни и те же всю дорогу. И ты от предмета не уходи. Зачем повез меня и Каролину с собой?

Пал Палыч насупился. Он некоторое время колебался, затем решил сказать как есть.

– Беспокоюсь за вас. Неприятности у меня с некоторыми людьми в Москве. Ты не бойся. И Каролине не говори, – предупредил он. – Ничего слишком… Бояться нечего. Просто все так сложилось: Антон давно просит его навестить, я тебе дела показать хотел, и мне сейчас с вами спокойнее. Знаю, тебе кажется, что в глушь несусветную едем… И, не буду скрывать, следующая ночевка гораздо хуже будет. Но в конце пути, право слово, все очень прилично. Там наши, русские, семьями живут. Большая фактория. Банька есть. Потерпи только. Все одно, теперь уже поздно назад поворачивать…

Надя вздохнула. Несмотря на тревожное известие, ей немного полегчало: по крайней мере, у этой поездки действительно была серьезная причина.

– Да понимаю я. Но эта дорога мне уже осточ… Надоела до смерти. Каролина тоже еле держится. Но она хоть книжки читает, а я на ходу не могу.

– Знаешь что? Возьмите Аркашку к себе, – предложил Пал Палыч. – Поболтайте.

– Да о чем с ним болтать, – фыркнула Надя.

– Он больше тебя повидал, уж поверь мне. Расскажет, может, чем деревья друг от друга отличаются, раз они для тебя все одинаковые, – Пал Палыч усмехнулся. – И про ворон у него спроси, тебе же интересно было. Наверно, и знает чего. Ладно, давай отдыхать, завтра рано выезжаем…

Утомительное путешествие продолжилось. Пал Палыч не сгущал краски – следующая ночевка оказалась хуже некуда. Если говорить начистоту, они ночевали прямо в тайге, в убогом охотничьем домике, который больше напоминал шалаш, и стеной между женской и мужской спальней служило только покрывало, накинутое на протянутую веревку. Ужин, прихваченный из деревни, разогревали на огне и подкреплялись консервами.

– Каролина, у вас ужасно печальный вид, – сказал Пал Палыч.

– Да нет, нет, – рассеянно отозвалась Каролина. – Я просто очень устала.

– За этот месяц я вам вдвое увеличу жалованье, – пообещал Пал Палыч.

Каролина слабо улыбнулась. Судя по ее кислому виду, она была уверена, что живой из этой передряги не выберется, а значит, деньги ни к чему.

Спали плохо. Из леса постоянно доносились звуки: шорохи, хруст веток, хриплые крики ночных птиц. Надю пробирала дрожь, и остальные, была уверена она, чувствуют себя не лучше. Невозможно лежать посреди тайги и не бояться, что к дому выйдет медведь. Или еще чего похуже.

Несколько человек расположились снаружи – все в домике все равно бы не поместились, и кому-то надо было присматривать за лошадьми. Стараясь отогнать тревогу прочь, Надя прислушивалась к приглушенным голосам и треску костра за хлипкой стеной. Они постепенно убаюкали ее.

Не спи.

Голос раздался так четко, словно появился прямо в Надином ухе, и она открыла глаза.

В домике было темно и тихо.

Не спи, Наденька. Тебе нельзя спать.

Надя резко повернулась и задела плечом Каролину. Та заворочалась во сне, но Наде было не до этого.

Голос раздавался из-за стены.

И это был голос Эстер.

«Мне снится, – сказала Надя себе. – Конечно, снится».

Она положила дрожащие пальцы на стену. Та была сплетена из веток, сквозь щели веяло холодом. Но даже если бы на улице стоял день, Надя ничего не смогла бы разглядеть.

Знаешь, что лежит в яме, Надя? Я знаю.

Эстер, рассказывающая историю про замок-лабиринт. Ее нога, ушедшая под землю. Изменившееся лицо Аюра, когда он заглянул внутрь.

Надя затряслась всем телом. Голос звучал. Он не был рожден в голове, она была уверена, слух четко улавливал каждое слово, сердце различало знакомые интонации.

Но Эстер не могло быть в тайге. Это невозможно.

Что-нибудь ответить? Не безумие ли это?

Выходи ко мне. Я тебе кое-что покажу.

Надя повернулась к Каролине, прижалась к ней, дрожа от страха. Та проснулась, обняла ее одной рукой и снова уснула. Тело Нади было напряжено так, что заболели все мышцы, но она никак не могла расслабиться. Ждала, что Эстер вот-вот просочится сквозь щели и сотворит что-нибудь ужасное.

Отомстит ей за все.

Время шло. Надя слышала, как за стеной кто-то ходит. Ветви хрустели вполне отчетливо.

– Наденька… – пропел голос.

Надя укрылась одеялом с головой, и оно как будто накрыло не только ее тело, но и сознание.

Настала темнота.

14

Утром Каролина еле добудилась Нади. Голова у той была тяжелее камня. Надя без аппетита позавтракала хлебом и сыром – съела всего по кусочку и отказалась от остального.

– Тебе плохо, Наденька? – заволновался Пал Палыч.

Надя вяло помотала головой и встала на ноги:

– Пойду пройдусь.

– Не уходи от дома. Тут же тайга.

– Нет, я рядом.

– Не выспалась, может, – тихо проговорила Каролина.

– Да понятно, какой тут сон, в таких условиях… – виновато пробормотал Пал Палыч. – Ничего, сегодня заночуем в деревне, и пообедаем как следует.

Надя тем временем обошла домик сбоку и приблизилась к стене. Это оказалось непросто – земля вокруг была неровной и заросшей.

Однако прямо у стены трава была примята. Надя с тяжело бьющимся сердцем присела на корточки.