Текст книги "Жена самурая"

Ольга

Паршинцева чувствовала себя разбитой и уставшей. Вот уже несколько дней она практически не отдыхала – конец года, на кафедре подводили итоги за первый семестр, плюс к этому Ольга постоянно просматривала купленные диски, отчего в голове регулярно возникали батальные сцены с участием самураев. «Еще чуть-чуть – и я сойду с ума, – с жалостью к себе и в то же время как-то отстраненно думала Ольга, видя в зеркале свое потемневшее лицо и провалившиеся глаза. – Может, прав был Карепанов? Ну, на фиг мне это? Что я – следователь, опер? Нет. Адвокат чей-то? Чей? А-а, короче! Надо заканчивать с этим пинкертонством, в самом деле».

Но решить было значительно легче, чем сделать. Паршинцева в душе была одержима желанием докопаться до истины и доказать высокомерному Карепанову свою правоту. А в том, что она права, Ольга почти не сомневалась. Просмотр учебных фильмов по боевым искусствам только утвердил ее во мнении, а взятая в библиотеке книга о принципах самурайского кодекса лишний раз убедила в том, что подозрения Ольги верны. Чтобы хладнокровно отрубить голову человеку, да еще и не одному, а нескольким, нужна большая сила духа и абсолютное презрение к смерти, а этим как раз и должен отличаться человек, вставший на путь японского воина.

«Господи, сколько же в мире придурков, – потирая переносицу и пытаясь сосредоточиться на заполнении дневника практических навыков, думала Ольга. – Не живется людям спокойно, постоянно острых ощущений хочется».

Ей самой острых ощущений не хотелось, да и времени на них тоже не было. Пару раз позвонила Анжела, предложила встретиться, но Ольга вынуждена была отказаться – дежурила. В голосе одноклассницы послышались нотки недовольства, но Паршинцева не обратила на них внимания – особой дружбы и взаимной привязанности между ними и в школьные годы не существовало, а уж после стольких лет…

Та встреча в кафе убедила ее, что от Анжелы вообще лучше держаться подальше. Не стесняясь в выражениях, она легко и как-то буднично рассказывала, что живет с богатым типом, неприятным внешне, зато очень денежным и щедрым во всем, что касается ее.

– И тебе не противно? – брезгливо сморщилась Ольга, представляя, чем именно рассчитывается за подобную щедрость Анжела.

Та только пожала плечами:

– Противно. Но оно того стоит.

– Не понимаю, – вздохнула Паршинцева, отпивая кофе. – Зачем тебе это, а?

– Ой, Оля, вот только не исполняй мне тут моралистку! – скривилась одноклассница, доставая из сумочки узкую пачку сигарет. – Ты еще скажи – надо работать, приносить пользу обществу – чтоб уж совсем в духе соцреализма! А я не хочу, понимаешь, не хочу ишачить на дядю за копейки! Я хочу достойно и красиво пожить, пока молодая и привлекательная, пока у меня есть возможность использовать все это, – тут она довольно бесстыдно выпятила вперед грудь, обтянутую тонкой блузкой, – чтобы получить все, что я хочу.

– Да? И чего же ты хочешь? – поинтересовалась равнодушно Ольга, которую уже немного тошнило от Анжелкиной искривленной морали.

– Денег, – спокойно ответила она. – Денег – много, чтобы хватило надолго.

– Откладываешь на старость?

– Да, – не смутилась Анжела, картинно выпуская дым. – Открыла счет в банке, туда и складываю.

Ольга смотрела на нее во все глаза и поражалась произошедшим в девушке переменам. В школе Анжелка не была такой расчетливой и зубастой щучкой… И ей вдруг отчего-то стало даже жаль ее – такая красивая, видная девчонка, а продает себя, как последняя путанка.

– Что, Олечка, жалеешь меня? – словно прочитав ее мысли, проговорила Анжела с легким смешком. – А ты не жалей, не надо. У меня все отлично.

– Сама-то веришь?

– А то ж! – девушка вздернула подбородок, но в глазах Ольга успела заметить что-то, убедившее ее в обратном…

Больше они не встречались, только по телефону пару раз разговаривали.

Сегодняшний вечер Ольга провела в любимой позе – на своем диване, с тарелкой печенья и большой кружкой молока она просматривала очередной фильм. Мама несколько раз заходила в комнату, качала головой, видя, что дочь поглощена зрелищем и ничего вокруг не замечает, только рука движется туда-сюда от тарелки с печеньем ко рту.

– Ольга! – не выдержала Наталья Ивановна. – Ты умяла килограмм печенья! Не его жалко – тебя! Поужинай наконец нормально, оторвись от своих ужасов!

– Это не ужасы, мам, – пробормотала дочь, не отрывая взгляда от экрана, где в этот момент невысокий человек с выбритой головой, на которой оставалась только длиннющая коса на самом темени, размахивал двумя мечами и что-то гортанно выкрикивал. – Это кэндзюцу.

– Кин – что? – удивилась Наталья Ивановна, присаживаясь на край дивана.

– Кэндзюцу, мам. Это такое боевое искусство. А есть еще кэндо, практически запретная техника, ее применяют крайне редко, в основном для воспитания духа настоящего самурая. Понимаешь – «дзюцу» означает «искусство», а «до» – путь, и упор делается именно на духовное воспитание.

– Оленька, ты помешалась, – мама покачала головой и с тревогой взглянула в озабоченное чем-то лицо дочери. – Ты никогда прежде столько времени не проводила у экрана…

– Мне не дает покоя одна вещь… – Ольга выключила телевизор и откинула плед, опуская ноги на пол. – Три трупа – и у всех совершенно одинаковый механизм повреждений. Понимаешь? Совершенно одинаковый – голова отсечена с одного удара, а такое возможно только при очень хорошей подготовке и только специальным орудием.

– Почему непременно специальным? – Наталья Ивановна ногой подвинула дочери тапки. – Ведь раньше казнили, отрубая головы топором – разве это не может быть топор?

Паршинцева взлохматила волосы, сунула ноги в тапки и помотала головой:

– Нет, мам. Топором все равно нельзя отсечь сразу – будет пробная насечка, как бы метка, куда нужно ударить второй раз. А тут и линия среза такая странная – снизу вверх спереди назад, так топором при всем желании не ударишь.

Наталья Ивановна поморщилась, представив, с какими кошмарами приходится сталкиваться ее девочке каждый день. Немудрено, что она так плохо выглядит, мало спит и вообще какая-то стала замкнутая.

Ольга не сказала матери еще одного – того, что недавно ни с того ни с сего вдруг записалась на курсы японского.

Зачем ей потребовалось изучение такого сложного языка, Ольга не понимала, но какая-то внутренняя сила толкала ее к зданию университета, где располагался лингвистический центр. Пройдя собеседование, она выслушала раздраженное замечание пожилой преподавательницы о том, что занятия идут уже несколько месяцев и создавать новую группу они не планировали, а значит, новоявленному полиглоту придется многое наверстывать самостоятельно.

– Я, разумеется, могу оказать вам помощь, – преподавательница выразительно посмотрела на девушку, и у Ольги не осталось выбора, кроме как кивнуть и согласиться заниматься еще и дополнительно за отдельную плату.

«На черта мне это все надо? – раздраженно подумала она, выходя из кабинета. – И теперь еще дополнительно заниматься, и оплачивать дополнительно… Где деньги-то брать? Придется просить Нарбуса, чтобы ставил меня на дежурства в морг, иначе я просто не вытяну».

…Она сразу приметила эту молодую женщину в группе из семи человек – Александра оказалась самой старательной и успешной, ей легче остальных давался непростой японский, и преподаватель часто хвалила ее, отчего глаза девушки теплели, а их жесткий взгляд смягчался. Лицо ее показалось Паршинцевой знакомым, но она никак не могла вспомнить, где и когда могла его видеть.

Александру нельзя было назвать красавицей в том смысле, какой обычно вкладывается в это слово, однако Ольге понравилось ее открытое лицо и глубокие темные глаза. Возможно, черный цвет кудрявых волос, стянутых безжалостно в тугой пучок, слегка старил ее, но не настолько, чтобы сделать внешность отталкивающей. И вообще – она была миниатюрная, статуэточная какая-то, к тому же едва заметно прихрамывала на правую ногу, и все это вызывало у Ольги странное и необъяснимое желание защитить девушку, как защищала бы она свою младшую сестренку. Все это подталкивало Ольгу к знакомству, но Александра не реагировала ни на что вокруг, поглощенная только иероглифами.

Ольга устроилась так, чтобы сидеть впереди Александры, и все время старалась обратить внимание девушки на себя, но та никак не поддавалась и, казалось, вообще не замечала присутствия новой ученицы. После занятий она покидала кабинет первой, и ни разу Ольге не удалось ее догнать и даже заметить, в какую сторону от университета она уходит. Причина была в том, что Паршинцевой постоянно приходилось задерживаться и переспрашивать у Марии Васильевны, той самой недовольной преподавательницы, непонятное.

– Я предупреждала вас, Паршинцева, что вам будет довольно сложно – японский язык все-таки не английский. Хотя выучиться говорить на нем значительно проще, чем писать и читать. С разговорным проблем не возникнет – ну, не должно, во всяком случае – а вот с чтением…

Ольга расстраивалась – именно ради чтения она и пришла на курсы, хотела изучать интересующую ее тему по первоисточникам, а не по переводным изданиям.

– Знаете что, – изрекла однажды Мария Васильевна, сунув в рот дужку модных очков в розоватой оправе. – А вы попробуйте, Паршинцева, поговорить с Сашенькой Сайгачевой.

– С кем? – удивилась Ольга.

– Ну, с нашей Сашенькой, Александрой Ефимовной. Ее супруг – известный специалист по японской культуре. Он занимается изучением восточных боевых техник, прекрасно владеет языком и довольно часто бывает в Японии. Возможно, он не откажется позаниматься с вами, раз уж вам это так важно.

И вот тут все встало на место – конечно, это имя и это лицо она знала хорошо, – Александра Ефимовна Гельман-Сайгачева преподавала на кафедре нормальной анатомии того самого института, который закончила Ольга. Правда, учиться у нее Паршинцевой не довелось – в то время Александра как раз не работала, но потом вернулась и даже сидела в комиссии на госэкзаменах. Просто Ольга никак не ожидала встретить ее в таком месте, а потому не сразу узнала.

– Если так пойдет и дальше, я тихо спячу, – заявил Нарбус, закрывая чемоданчик.

Ольга молчала, хотя ей тоже выезды на совершенно одинаковые трупы уже порядком осточертели. Очередной бомж с отсеченной головой на городской свалке… Кругом зловоние и смрад от разлагающихся гор мусора, снуют огромные собаки, истошно каркают полчища ворон… Рядом с милицейским «уазиком» трутся пятеро таких же бедолаг, как тот, что лежит сейчас в черном полиэтиленовом мешке. С той лишь разницей, что эти пятеро сегодня вечером выпьют свою дневную дозу «технаря», а Червончик – так звали бомжа при жизни – уже нет.

– Но вы точно уверены, что это он? Ничего не путаете? – донимал бомжей Карепанов, пытавшийся получить от них хоть какие-то сведения.

– Начальник, дык чего тут путать… – сиплым голосом проговорил старший из этой пятерки. – Вона и синьки его… и «ИК-10» на запястье – за то его Червончиком-то и звали, да еще за то, что чалился ровно червонец… Не, начальник, тут ошибки… эта… не может быть… – Сиплоголосый шмыгнул носом и поежился. – Вот же смерть какую принял… не приведи господь…

– Вот и будьте аккуратнее, – буркнул Карепанов, записывая что-то в блокнот. – А вообще никого странного не видали тут? Ну, посторонних каких?

Бомжи переглянулись и дружно затрясли головами:

– Не, начальник… не было никого… никого не видали… – разноголосо забормотали они.

Карепанов морщился от зловония окружающего пейзажа и от весьма своеобразного амбре, исходившего от допрашиваемых. Больше всего он мечтал сейчас оказаться в собственной ванне, смыть с себя эту вонь, которой, как ему казалось, он насквозь пропитался за это время. Это все уже походило на демонстрацию, на издевку – трупы бомжей обнаруживались с регулярностью, а никаких зацепок не было, никаких следов, кроме почерка убийцы – четкого идеального края раны и пропавшей головы…

«Черт бы побрал этого идиота… Когда уже в нашей стране всех сумасшедших будут надежно изолировать? – думал Карепанов, записывая показания бомжей. – Ведь тут явно какой-то безумец орудует – ну на фиг кому-то нормальному отсеченные головы? И почему все-таки бомжи?»

– Возможно, он проверяет остроту меча, – раздался рядом голос Ольги Паршинцевой, и Карепанов понял, что последнюю фразу произнес вслух. – Вы же помните, я рассказывала о том, что среди самураев принято было убивать неприкасаемых-эта для тренировки или проверки остроты оружия… Это не преследовалось уголовно…

– Мы не в средневековой Японии, мать твою, – пробормотал Карепанов. – И у нас убийство бомжа – такое же преступление, как убийство инженера, врача или водителя такси!

– Наш самурай живет по своим законам, ему безразлично нынешнее государственное устройство… – не уступала девушка, чем привела оперативника в ярость.

– Паршинцева, ты рехнулась?! – взревел тот. – Думай, что говоришь!

– А я и думаю… вы посудите сами – он ведет себя именно так, как должен вести самурай с традициями!

– Так, все, все! Хватит, я тебе сказал! – замахал руками оперативник. – Я уже слышать не могу о твоих самураях, традициях и япониях! Займись своим непосредственным делом, Паршинцева, и оставь меня в покое!

Ольга пожала плечами и направилась в «уазик» судебно-медицинского бюро.

«Зачем же ты, дружок, на веках татуировки-то сделал? Чем мне теперь их замазывать, не подскажешь? Весь вид испортил, дурачок… Ну, ладно, запудрим как-нибудь. А вот волосы придется сбривать наголо… Жаль, конечно, с волосами как-то солиднее, но уж больно неохота мне отмывать твою вековую грязищу. Ничего, будет один лысый – для разнообразия…»

– Постойте, пожалуйста, Александра Ефимовна, – сразу после окончания занятий Ольга вскочила из-за стола и перегородила дорогу девушке, не давая ей возможности ускользнуть, как обычно.

– Что? – нетерпеливо спросила та, демонстрируя желание поскорее покинуть кабинет.

– Я… мне… словом, Мария Васильевна сказала мне, что ваш муж может помочь мне в изучении иероглифов…

– Саша? – как-то растерянно переспросила Александра. – Не знаю, вряд ли…

– Я прошу вас – мне это очень важно… – умоляюще сложила руки под подбородком Паршинцева, и та улыбнулась:

– Да зачем вам это?

– Я не могу объяснить, но поверьте – это очень важно. Александра Ефимовна, пожалуйста, поговорите с вашим мужем, а?

– Я не знаю… у него очень мало свободного времени… у него ученики… и вообще… – темные глаза изучали лицо собеседницы. – Вы ведь Паршинцева, у Нарбуса работаете на судебке?

– Да, меня Ольгой зовут. Александра Ефимовна, если дело в оплате – то никаких проблем! – браво заявила Ольга, словно ей вообще не составляло труда оплатить любые услуги со своей стипендии и довольно скромной зарплаты.

– Нет, дело не в этом… – смутилась Александра. – Я спрошу у Саши, но ничего не обещаю. Если не выйдет – не обижайтесь, Ольга, хорошо? И еще – обращайтесь ко мне просто по имени, вы ведь уже не студентка, договорились?

– Конечно-конечно, о чем вы, никаких обид! И спасибо за переход на имена, – поспешно заверила Ольга, но в душе ей очень хотелось, чтобы этот неприступный и загадочный Саша согласился заниматься с ней.

Ответ Александра дала через три дня на следующем занятии.

– Вы могли бы прийти к нам домой в субботу вечером? Я дам адрес и телефон. Саша хотел лично с вами побеседовать, прежде чем согласиться или отказаться.

– Ой, Сашенька, вы даже не представляете, как меня обрадовали! – искренне сказала Ольга, но девушка только покачала головой.

– Погодите радоваться, Ольга. Мой муж очень сложный человек, и вполне возможно, что он вам откажет.

Но Паршинцева, окрыленная возможностью изучать язык при помощи человека, владеющего боевыми искусствами, пропустила это мимо ушей. Она была практически уверена в положительном исходе встречи.

Ровно в восемь часов вечера в субботу Ольга Паршинцева стояла у двери квартиры Сайгачевых. Она вдруг поймала себя на том, что волнуется, даже ладони стали влажными. Она надавила на кнопку звонка, но мелодии не расслышала, дверь почти мгновенно распахнулась – на пороге стояла Александра в розовом кимоно и с высокой прической, скрепленной деревянными шпильками.

– Входите, Ольга. Саша ждет вас.

Она приняла у Паршинцевой куртку, убрала в шкаф и пригласила девушку в комнату. Ольга на секунды замешкалась, оглядывая огромные стеллажи с книгами, занимавшие все стены коридора, отметила также необычное убранство квартиры – совсем не традиционное, скорее экзотическое. В комнате, куда ее провела Александра, на низкой тахте перед черным деревянным столом, подвернув под себя ноги, сидел огромный мужчина с обожженным лицом и черным кружком-повязкой, скрывавшей отсутствие левого глаза. Одет он был тоже не совсем традиционно в понятии Ольги – в черное шелковое кимоно и свободные черные же штаны. На гладко выбритой голове, на самой макушке, Ольга с удивлением увидела длинную тонкую косу, доходившую своему владельцу до пояса – конец ее свободно свисал как раз на уровне талии. Его лицо было хмурым и озабоченным, даже неприветливым. Однако когда Паршинцева поздоровалась и представилась, мужчина слегка улыбнулся и предложил присаживаться, назвав и свое имя тоже. Ольга неловко опустилась на вторую тахту, и рядом немедленно оказалась Александра с подносом, на котором стояли белые высокие чашки без рисунка и белый же керамический чайник.

– Спасибо, Аленька… дальше мы сами, иди к Соне, – негромко проговорил мужчина, и Александра отступила за дверь-ширму, задвинула ее за собой, оставив их наедине.

Ольге показалось странным такое поведение молодой женщины, да и поведение ее мужа тоже. Но она сочла за благо промолчать – зачем лезть в чужую семью со своим уставом?

Учитель налил чай в обе чашки, взял свою, повертел в пальцах, вдохнул аромат и поставил обратно, упер руки в бедра и спросил, глядя на Паршинцеву в упор:

– Так вы, стало быть, желаете научиться понимать и читать иероглифы? А позвольте узнать – зачем вам это?

Ольга решила не юлить и не вилять, а рассказать все честно, чтобы позже вдруг чего не вышло, однако потом поняла, что говорить правду не имеет права – это уголовно наказуемое должностное преступление как-никак…

– Знаете, я увлеклась недавно самурайскими традициями и обнаружила, что существует очень мало достойных книг по этому вопросу… ну, в смысле – переводных мало. И мне захотелось научиться читать на языке оригинала, понимаете?

Он внимательно разглядывал сидящую перед ним девушку. Что-то в ее словах убедило мастера, что Паршинцева все-таки сказала не всю правду и японский язык ей нужен еще для чего-то, и Ольга чувствовала исходившее от его мощной фигуры недоверие.

– Хорошо… я помогу вам, но у меня одно условие: все, что я требую, вы исполняете беспрекословно – иначе расстанемся, – жестко подытожил он. – Я требую внимания и усердия от своих учеников, и вы не исключение, Ольга. Если согласны – можем приступить хоть сейчас.

– Да-да, конечно, – выпалила Паршинцева. – Только… вы ничего не сказали об оплате…

Мастер усмехнулся:

– А оплата будет зависеть от ваших успехов. Если будете стараться и двигаться вперед, то я не возьму с вас ни копейки. Но если мне придется повторять по нескольку раз – то не обессудьте, это будет стоить дорого. Такое у меня правило.

Озадаченная Паршинцева кивнула и потянулась за своей сумкой, в которой лежала тетрадь.

Визиты в дом Сайгачевых напоминали Ольге погружение в какой-то иной мир, в мир, где все совершенно не так, как принято. Там живут по старинным традициям, когда жена не смеет в присутствии мужа повысить голос, вообще как-то обозначить свое присутствие в доме. Насколько успела заметить Ольга, Александру такое положение вещей не удручало и не тяготило. Она выполняла свои обязанности с легкой улыбкой, и в глазах сурового на вид Александра Михайловича тоже мелькало что-то похожее на радость от того, что эта миниатюрная женщина разделяет его привычки. Шестилетняя кудрявая Сонечка прониклась к Ольге дружескими чувствами и радостно встречала ее у дверей, когда Ольга приходила на занятия. Соня довольно бегло говорила по-японски, и иногда отец позволял ей присоединиться и послушать, о чем они говорят с Ольгой. Девочка садилась на тахту, аккуратно расправляла на коленях домашнее платьице и замирала, становясь похожей на маленькую куколку. Ольга удивлялась, насколько терпеливой может быть непоседливая и живая Сонечка и какими влюбленными глазами она смотрит на мощную фигуру отца, на его обожженное лицо. «Интересно, он был таким до ее рождения или что-то случилось уже после? – думала Паршинцева. – Как только ребенок не боится? Я когда впервые вошла, так едва крик удержала…»

Как учитель Александр Михайлович оказался требовательным, и Ольге приходилось готовиться к каждому визиту с особым прилежанием, чтобы не опозориться перед достаточно занятым человеком, который уделяет ей время. Дело двигалось на удивление легко: то ли Сайгачев оказался таким хорошим учителем, то ли Паршинцева способной к изучению языка, – и уже через неделю Ольга самостоятельно смогла прочитать первые иероглифы. Для начала он дал ей книгу, в которой были собраны старинные танка, и велел читать каждый вечер одно-два, чтобы не только практиковаться в разборе непонятных слов, но и заодно приобщиться к культуре.

– Вы заигрались, Паршинцева, – сказал ей однажды Нарбус, когда после очередного вскрытия Ольга, моя руки, вдруг забубнила что-то на непонятном языке. – Так и не избавились от мысли, что убийца непременно связан со школами единоборств и владеет мечом не хуже самурая?

Ольга только плечами пожала – ей не хотелось обсуждать эту тему ни с кем, в ней вдруг проснулся азарт самой докопаться до истины.

Отношения с Сашей Сайгачевой тоже изменились. Девушки прониклись друг к другу симпатией и доверием. Теперь они часто вместе выходили после занятий, вдвоем шли к автобусной остановке, разговаривали, практикуясь в японском. Ольга никак не решалась заговорить с Сашей о том, что очень ее интересовало, – о странном укладе жизни в их доме. Но однажды случай все-таки представился.

Занятия закончились на час раньше, преподавательница торопилась куда-то, а потому, извинившись, отпустила курсантов. Одеваясь в гардеробе, Александра довольно улыбнулась и сказала:

– Вот и хорошо, что так получилось, а то я не успела в магазин, и на ужин нет рыбы, как раз сейчас заскочу и успею приготовить.

– Рыбы? – удивилась Ольга, застегивая свою неизменную «аляску». – Сегодня не четверг вроде.

– При чем тут четверг? – не сразу поняла Саша, а потом рассмеялась: – А-а, вон ты о чем – о ресторанах? Нет, просто Сашка любит рыбу, а мяса практически не ест. Вот я и стараюсь готовить ее каждый день.

– Слушай, Саш… – решилась Паршинцева. – А скажи… у вас что – всегда так в доме заведено? Ну, в смысле, если кто пришел – ты чай подала и вон из комнаты?

– Да, – спокойно отозвалась Саша, отсчитывая мелочь на билет и убирая кошелек в сумку. – А что?

– Ну как – что? Не обидно? Дискриминация какая-то. И Соню к этому приучили – я же вижу, как ей хочется вместе со всеми посидеть.

Александра удивленно смотрела на нее, и было видно, что она искренне не понимает того, о чем спрашивает Ольга. Для нее образ жизни мужа уже давно стал привычным и обыденным, а соблюдение ритуалов таким же рядовым делом, как утреннее умывание.

– Я бы так не смогла, – продолжала Паршинцева, выходя вслед за приятельницей из здания университета. – Как-то не по-людски…

– А по-людски жить с алкоголиком? Или с человеком, который тебя бьет? – тихо поинтересовалась Саша, глядя под ноги, и Ольга приостановилась:

– В смысле?

– А вот в прямом смысле – если женщина живет с алкоголиком, то это нормально. Если он ее бьет, деньги пропивает, унижает всячески – нормально. Если женщина не чувствует в муже опоры, все на себе тащит – тоже нормально. А если из комнаты выходит, когда к мужу кто-то пришел, – то это как-то не так?

– Нет, ты не путай… – попробовала объяснить Ольга, но Александра неожиданно перестала быть тихой и словно сбросила какую-то маску, которую носила все это время:

– Это ты не путай! Что ты все вынюхиваешь у нас в доме? Все высматриваешь, приглядываешься, оцениваешь? Не устраивает тебя что-то! Так это не мы тебя позвали – ты сама пришла! Не нравится – не держим! – С этими словами Александра развернулась и побежала в сторону остановки, а Паршинцева так и осталась стоять посреди запорошенной снегом аллейки, ведущей от крыльца университета к центральной улице.

В чем причина такой вспышки у обычно ровной, спокойной и уравновешенной Саши, Ольга так и не смогла понять, однако сделала отметку о том, что разговаривать с ней на темы, касающиеся ее семьи и уклада жизни, больше не станет. В конце концов, ей-то какое дело до того, как в этом доме быт устроен?

Огорченная ссорой, Ольга уныло побрела в большой книжный магазин. Это место оказалось притягательным, книжные полки успокаивали, и девушка, чуть расслабившись, бродила между стеллажей, изучая названия и авторов. Незаметно для себя Ольга оказалась в небольшом закутке, где стояли книги на японском языке и переводные издания. Тут она слегка оживилась, забросила ремень сумки на плечо и принялась с увлечением перелистывать страницы вынутого наугад альбома с красочными изображениями самурайских баталий.

– Вы это купить хотите или картинки смотрите? – раздалось у нее за спиной в тот момент, когда Ольга восхищенно застыла над фотографией, изображавшей пару старинных мечей в черных ножнах – именно такие мечи она видела в доме Сайгачевых.

От неожиданности Ольга вздрогнула и едва не выронила тяжелую книгу, но стоявший рядом мужчина поддержал ее руки:

– Осторожно. Я вас, кажется, испугал.

– Нет.

– Так как – картинки нравятся?

Ольга вдруг почувствовала враждебность – ну, что мужчины за люди, почему они считают женщин не способными всерьез чем-то интересоваться, если это не косметика, не тряпки и не глянцевые журналы? Она смерила мужчину взглядом и снисходительно проговорила:

– А еще я умею буквы в слова складывать. Правда, я способная?

Незнакомец сперва опешил, а потом рассмеялся, чуть откинув назад светловолосую голову:

– Простите, я вас не испугал, а, кажется, обидел. Ей-богу, не хотел! Но согласитесь – это редкое зрелище, чтобы девушка с таким выражением лица рассматривала не модный журнал, а фотографию старинных дайсё.

– Разные девушки бывают, – буркнула Ольга.

– Кстати, если вы всерьез, могу порекомендовать нескольких авторов, неплохо пишущих об оружии.

– С удовольствием послушаю.

Ольга сунула книгу на место и, поправив съехавший ремень сумки, вопросительно посмотрела на мужчину.

– Меня зовут Михаил, – представился тот, и девушка назвала свое имя. – Прекрасно. Ну что ж, добро пожаловать в прекрасный мир японского самурайского меча, Оля.

Никогда в жизни Паршинцева с таким интересом не слушала мужчину. Михаил то и дело выхватывал с полки очередную книгу и сопровождал свой рассказ иллюстрациями, от возбуждения его щеки пошли пятнами, а на лбу даже появилась испарина. «Ты смотри – фанатик прямо!» – с удивлением отметила про себя девушка, двигаясь за собеседником по отделу. Михаил, казалось, знал об оружии все. И, судя по всему, говорить о нем мог часами, не следя за стрелками. Так они договорились до закрытия магазина, и уже на крыльце Михаил словно опомнился:

– Ой, боже мой, Оля, я вас совершенно заболтал… Редко встретишь такого благодарного слушателя, как вы.

Ольга пожала плечами:

– Я вас не из вежливости слушала, мне на самом деле интересно.

– Да? – обрадовался он, натягивая на голову смешную шапку-пирожок и застегивая коричневую дубленку. – Так, может, мы продолжим? Тут недалеко кафе…

«А почему нет?» – подумала Ольга и согласилась.