Текст книги "Весенний марафон"

– Да ладно, Кать, не расстраивайся ты уж так сильно, – пожалела ее Светка. – Все равно ведь не зря мы это затеяли, Женька так ревнует – аж с лица спал. Вот и поделом ему! Пусть теперь разводится!

Да уж, ты его еще сегодня с фингалом не видела, подумала Катерина и в душе восхитилась подругой: Светка взяла все-таки себя в руки и не стала убиваться по поводу развода, униженно просить мужа одуматься… Развлекает себя как может, и ей даже удается сохранять хорошую мину при плохой игре, письма-то все равно никчемные, а она вон как веселится. Даже странно. И тут Катерина заподозрила неладное. Чтобы убедиться, она еще раз перелистала папку с файлами.

– Свет, а еще одно письмо где? Ты же говорила, что их шесть…

– А шестое вот. – Светка перестала наконец смеяться, наоборот, сделалась ужасно серьезной, отчего смешно стало Катерине. Она с интересом наблюдала, как Светка роется в недрах своей немаленькой сумки, очевидно, нащупывая и открывая потайной кармашек. – На, читай.

Это было не письмо, а, скорее, записка, которая гласила: «Уважаемая любительница шопинга! Я с удовольствием пройдусь вместе с вами по магазинам, причем на взаимовыгодной основе. Позвоните, и мы договоримся о встрече. Владлен Георгиевич». И номер сотового телефона.

– Что ты молчишь? – принялась теребить подругу Светка. – Как тебе?

– Не знаю. Позвонить надо, – резонно предложила Катерина. – Наверняка тоже ненормальный.

– Да почему?!

– Во-первых, штемпелей на конверте нет – значит, не по почте послал, а сам пришел и положил в твой абонентский ящик. Странно, да? – прикинулась Шерлоком Холмсом Катерина. – Во-вторых, он с удовольствием ходит по магазинам… Ты где таких видела?

– Видела! – вступилась Светка за незнакомца.

– И где?

– В магазине!

– Ладно, допустим. Тогда чего ты не звонишь?

Светка замялась, потом спросила:

– Кать, а что такое вот этот… шопинг?

– Господи! – изумилась Катерина. – Ты что, правда не знаешь? Да все журналы этим забиты!

– Я не читаю, – созналась Светка. – Денег жалею.

– Ну хоть на что-то ты денег жалеешь. Ты какой язык в школе учила?

– Никакой. То есть немецкий. Не учила.

– Тогда понятно. Шоп – по-английски «магазин», шопинг – «делать покупки». Идиотское слово, но ничего не поделаешь. Ты – любительница шопинга. Любительница ходить по магазинам – еще хуже звучит.

– Так, ладно, – отчасти успокоилась Светка. – А что значит – на взаимовыгодной основе? Если он за меня заплатит, то какая ему выгода? Один убыток. А если я за себя – то мне какая?

– Какая тебе – не знаю, – в свою очередь развеселилась Катерина. – А ему какая выгода от хождения с тобой по магазинам – вполне могу предположить. Так что будь морально готова.

– Подумаешь! – расхрабрилась Светка. – Ну и пусть! Вот разведусь – и пожалуйста.

– Ну и чудненько. Тогда давай звони.

– Слушай, Кать… а еще имя-то какое дурацкое. Таких и нет теперь.

– Чего нет-то? Вот ко мне сегодня Василий приходил. Первый раз видела живого Василия. А ты на Владлена посмотришь, Георгиевича. Ему, наверное, лет сто.

– Да ладно тебе… – сразу расстроилась Светка.

– Звони, и все, – велела Катерина. – И узнаем, что и как.

– Кать… – Светка смотрела просительно. – Я боюсь звонить. Давай ты позвонишь, а? Ну как будто ты – это я…

– Фигушки! – отказалась Катерина. – С чего вдруг? Не буду.

– Ладно… Тогда я сама. Вот прямо сейчас и позвоню. Только ты сиди рядом.

Светка решительно набрала номер, подождала, потом не своим голосом спросила:

– Владлен Георгиевич? Это я давала объявление… Ну, про этот…

– Шопинг, – подсказала Катерина.

– Да, – кивнула Светка, как будто Владлен Георгиевич мог слышать и Катерину.

– Да… Да… – после третьего или четвертого «да» Светка немного расслабилась и даже улыбнулась.

Катерина кивала как китайский болванчик на каждое «да», не на шутку увлекшись процессом.

– Нет! – вдруг подскочила на стуле Светка. – То есть я не знаю…

Катерина насторожилась.

– Ну… хорошо. Вам где удобно? В центре? Тогда «Урал фэшн молл», например. Нет, это тоже магазин, возле Дома кино. Туда на презентацию бутиков Версаче, Бэлли и Касадеи недавно Зверев приезжал и Маша Малиновская, а Собчак обещала, но не приехала… – Сев на любимого конька, Светка оживилась и опять заулыбалась.

Катерина тоже успокоилась и выслушала еще несколько «да», после чего Светка попрощалась и выключила телефон. Вытаращив глаза, смотрела на Катерину и молчала.

– Ну?! – не выдержала та.

– Ой… – сказала Светка и опять надолго замолчала.

– Что «ой»? Или говори, или я домой поеду, – разозлилась Катерина. – Что он тебе сказал?

– Сказал, что у него ко мне интересное деловое предложение. Что нам надо встретиться и все обсудить. В ресторан приглашал…

– А, это когда ты «нет» завопила, – кивнула Катерина.

– Я боюсь с ним в ресторан, мало ли… Я вообще сто лет в ресторане не была. И платить потом как? Вдруг он альфонс.

– Ну уж не так сразу… А потом что?

– А потом он говорит – давайте встретимся в самом лучшем магазине, который вам больше всего нравится. Ну, я про «Тихвин» сказала и про этот «Фэшн молл». Он меня похвалил, что я в бутиках всяких разбираюсь, я ведь и правда разбираюсь, у меня…

– Нет-нет-нет, про это не надо, – поторопилась остановить подругу Катерина. – Про Георгиевича давай.

– Договорились, что встретимся в «Фэшн молл». Завтра. В семь часов. Возле «Версаче», на лавочке, там такие лавочки стоят посреди холла, такой симпатичный дизайн интерьеров, и фонтан…

– Про фонтан не надо, – отмахнулась Катерина. – Пойдешь?

– Не знаю… – испуганно протянула Светка. – А вдруг он маньяк?! А, Кать?..

– Ладно, я с тобой пойду, – решила Катерина. – Если что, хоть посмотрим на живого маньяка.

– Катя!

– А что? – пожала плечами Катерина. – Тоже интересно.

Утро следующего дня началось с того, что Катерина, придя на работу, обнаружила на ручке своего кабинета трогательный полиэтиленовый кулечек. Поскольку на пакет со взрывчаткой он явно не тянул, Катерина с любопытством заглянула внутрь. К ее великому изумлению, там лежали сырок в шоколаде и бутылка питьевого йогурта. Пожав плечами, она пристроила молочные продукты на узкий подоконник, где дуло так, что никакого холодильника не надо, и до обеда пыталась выяснить, кто из коллег оказался таким растяпой. Впрочем, к обеду она об этом напрочь забыла, потому что на планерке разразился скандал, и виновницей этого скандала, сама того не желая, оказалась именно она, Катерина.

– Что вы себе позволяете, уважаемые? – постукивая пальцем по газете со вторым выпуском рубрики «Будем знакомы!», вопрошал редактор Иван Устинович, поверх очков глядя то на Катерину, то на Бабина. Тонкая золотая оправа очков поблескивала так же язвительно, как звучал его голос. – Я понимаю, ваша молодость позволяет вам придерживаться принципа плюрализма во взглядах. Меня даже не удивляет, что такой номер могла выкинуть госпожа Титова со свойственной ей необыкновенной легкостью в мыслях. Но вы?!

Иван Устинович брезгливо отшвырнул газету и уставился на Бабина, взгляд его не сулил ничего хорошего.

– Вы, Евгений Николаевич, не только куратор данного конкретного проекта, но еще и должностное лицо, и вы обязаны думать не только о своих широких взглядах, но и репутации газеты. «Столица Урала» – официальный орган губернатора, а не какая-то бульварная газетенка, которая может себе позволить любую мерзость!

– Жень, а какую мерзость мы с тобой напечатали? – наклонившись к Бабину, прошептала ему в ухо Катерина. – Вроде сыночку его невесты звонили, он доволен был…

Но тот только пожал плечами и скроил непонимающую физиономию.

– Иван Устинович, – наконец не выдержал он, – да что мы такого натворили-то? Хоть объясните…

– Нет, уважаемые, это вы мне объясните, как такое могло случиться в нашей газете! Вот, извольте полюбоваться, это пришло по факсу. На фирменном бланке, до чего докатились!

Он швырнул на стол факс, и Катерина с Бабиным едва не стукнулись лбами, разом подсунувшись к бумажке, уж до того раззадорил начальственный гнев их любопытство.

Бумага была прислана из «общественной организации «Союз по защите прав лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией», отчего дальнейший текст Катерина и Евгений Николаевич читали с удвоенным интересом. «Уважаемые сотрудники газеты «Столица Урала»! Мы благодарим вас за понимание и гражданское мужество, которые вы проявили, напечатав наше объявление. Во всех других официальных газетах мы получили категорический отказ печатать наше объявление даже за деньги. Тем важнее для нас то, что к нашим проблемам отнеслось с пониманием издание губернатора и Законодательного собрания области. В качестве ответного жеста мы разместим рекламу вашей газеты на нашем сайте. Надеемся на дальнейшее сотрудничество. С уважением – Алекс Вибе, президент ОО «Союз по защите прав лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией».

Бабин, вытаращив глаза, перечитывал текст письма. Катерина, едва сдерживая смех, заверила редактора:

– Иван Устинович, честное слово, ничего подобного мы не печатали. Мы же обсуждали формат рубрики, я его придерживаюсь, писем пришло много, я тщательно отбирала. Вот и Евгений Николаевич подтвердит.

Она подпихнула Бабина локтем в бок, он оторвался наконец от письма и повернулся к редактору:

– Ничего подобного не было. Что они имеют в виду?

– Не знаю! – в сердцах отрезал редактор. – Разберитесь и доложите! Созвонитесь с этим, с Алексом, прости Господи. И если появится реклама нашей газеты на их сайте, я вас уволю. Обоих! А меня уже не уволят, потому что с такими сотрудниками я раньше как пить дать умру от инфаркта…

На этой фразе, как сто лет назад было заведено, дверь из приемной в кабинет открылась и вплыла Татьяна с подносом в руках. На подносе помещался традиционный для таких случаев набор: стакан воды и сердечные капли. Вид у нее, тоже по сложившейся традиции, был укоризненный. Довели начальство, бездельники – вот что означал этот вид. Иван Устинович демонстративно накапал капли в стакан, выпил и вышел вон, хлопнув дверью, но оставив за собой стойкий запах лекарства, дабы провинившимся сотрудникам было стыдно за свое поведение.

Но довольные представлением сотрудники разбежались по делам, и только Евгений Николаевич с Катериной остались изучать подборку объявлений, искренне недоумевая, чем же они заслужили столь горячую благодарность незнакомого Алекса Вибе и прогневили собственное начальство.

– Жень, я только вот про это могу подумать, – минуту спустя нарушила молчание Катерина. – Смотри, второе снизу: «Познакомлюсь с приятным молодым человеком, возраст и образование не имеют значения. Натуралов прошу не беспокоиться». Кто такие «натуралы», а?

– Твою ма-ать! – Бабин увесисто хлопнул себя ладонью по лбу и оттуда, из-под ладони, страдальчески посмотрел на Катерину. – Вот кретины! «Натуралы» – это мы с тобой. Ты мужиков любишь, я – баб. Не голубые и не розовые, поняла? Это же надо так облажаться! Ты куда смотрела, ворона?

– Я подумала, что «натуралы» – это какие-то извращенцы, но их как раз и просят не беспокоиться, значит, все нормально, – хихикая, пояснила Катерина. – Я порядочная девушка и в этих делах не очень разбираюсь. А ты куда смотрел? Еще вычитывал. И в печать подписывал. Ты же у нас специалист… по этим делам. И натурал, я так понимаю?

– Я тебя убью, и мне за это ничего не будет, – серьезно пообещал Бабин.

– Да брось ты! – утешила его Катерина. – Мы с тобой не поняли, корректоры не поняли, редактор тоже не понял. И читатели не поймут. Опять же, как знать, вдруг кто-то из них именно здесь найдет свое счастье… Надо только этому Вибе позвонить. И мягко так попросить нашу рекламу не ставить. В залог будущей дружбы.

– Вот ты и позвони, – оживился Бабин. – Твоя же рубрика.

– Здрасте! Я вообще никто, чтобы такие вопросы решать на уровне двух солидных организаций. А ты – начальство. Так что звони сам.

– Первый блин был комом. И второй тоже комом, блин… – проворчал Бабин, азартно вкривь и вкось черкая по газете ручкой.

– Это не ты сказал. Это «Русское радио», – не поддалась Катерина.

– Нет, Титова, с тобой невозможно! – в сердцах отбросил ручку Евгений Николаевич. – Хотел за умного сойти, и то… Могла и смолчать, язва!

– Ну так и быть, давай я этому Вибе позвоню, – сжалилась довольная Катерина. – Тем более что мы с ним знакомы. Кстати, он очень милый. И совсем не грубиян в отличие от некоторых.

– Вот за что я тебя люблю, что у тебя везде знакомые есть, и все-то ты знаешь, – обрадовался Бабин. – Спасибо, избавила!

– Должен будешь, – уже стоя в дверях, свысока обронила Катерина.

Сырок, который она в конечном итоге, проголодавшись, слопала, запивая йогуртом, между тем был не просто сырком, а знаменательной вехой на пути развития ее отношений с Василием, о котором она и думать забыла, напечатав во втором выпуске его объявление. Сырок был лишь первым пунктом стратегического плана, выработанного Василием. Всегда бесхитростно честный в отношениях с людьми, Василий и себе не врал: журналистка Катерина Титова поразила его в самое сердце. Во-первых, она была красавицей: такого струящегося платья, такой необычной прически и таких внимательных серых глаз, которые умеют так выразительно сердиться, он никогда не встречал у женщин. Дамы из его окружения на работе носили спецовки или халаты, а в нерабочее время одевались затейливо и пестро, стараясь выгодно подчеркнуть все богатство расплывающихся форм. На голове все как одна устраивали ровно подстриженный газон из белесых кудряшек, и сердиться или смеяться глазами у них не было необходимости: если им было смешно – они хохотали, если сердились – орали от души. Во-вторых, она была из другого мира, куда таким, как Василий, ход был заказан. В этом мире других женщин хозяйничали другие мужчины, которые тоже умели что-то такое, чего не умел он, Василий. Они по-другому жили и по-другому разговаривали. Он даже смутно догадывался, что если бы кто-то из этих мужчин принес Катеньке шампанское и цветы, она бы так не рассердилась.

Ну ничего, он тоже не лыком шит. И не дурак, и непьющий, и руки у него растут откуда надо, не чета этим, которые в пиджаках и галстуках или (он заметил) в смешных бабских вязаных кофтах без карманов, и непонятно, куда они клали права, ключи от машины и прочие совершенно необходимые вещи. Он ничуть не хуже их, и он, если захочет, сможет это доказать Катеньке. Зачем доказывать и что будет дальше, когда он докажет, Василий не задумывался. Теперь он знал, с чего начать.

На первом этапе Василию могли помочь два человека: главный инженер и начальник юридического отдела. Они, по мнению Василия, как раз и были представителями мужчин из мира, в котором жила Катенька. Начальник юротдела подходил даже больше, он одевался в дорогие костюмы, везде таскал за собой тоненькую кожаную папочку и запах дорогого одеколона (вспомнив, Василий покрутил головой, так как ненавидел, когда от мужиков пахло чем-нибудь, кроме мыла, табака или на худой конец бензина). И ездил он на «форде». Но у юриста был один недостаток – он был молод. Лет тридцать или около того. Жизненного опыта у него мало, зелен он Василию советы давать. Главный инженер подходил куда больше. Правда, он не носил костюмов, ездил на «девятке» и папочки отродясь не имел. Но зато был всегда чисто одет и аккуратно выбрит. Закатав рукава своей линялой джинсовой куртки, лез во все дыры и мог запросто разобраться в любом механизме. Матерного слова от него никто не слышал, а в машине у него всегда лежала книжка Жванецкого, как он сам говорил, чтобы читать в пробках. Наверное, поэтому он мог иногда сказануть такое, что мужики озадаченно переглядывались или хватались за бока от смеха: «Ребята, если уж мы по горло в дерьме, возьмемся за руки» (это когда у них на территории, как раз возле гаража, канализацию прорвало, и никто не хотел связываться с метлой и шлангом, а он сам взялся и других уговорил). Или вот про лаборантку их мечтательно так сказал, глядя вслед: «За что я люблю мини-юбки – видишь будущее». Или ворчал как-то в столовой, уж про что, Василий не знал: «Ты придумаешь, ты же и будешь делать, тебя же и накажут, что плохо сделал». Заводские женщины все как одна его обожали, а он был с ними галантен – и не более того, авансов не раздавал. В общем, нравился Василию этот мужик. И возраст у него подходящий – где-то сорок пять. Опять же он наверняка смеяться не будет. И не разболтает.

В тот день Василий приехал на завод не в свою смену и долго ждал, пока Палыч (так все уважительно звали главного) освободится, а с завода он все равно всегда уходил поздным-поздно. Подошел, сказал, что надо поговорить. Палыч понимающе кивнул, пригласил в свой кабинет, быстро соорудил чайку – от кипящего чайника окна моментально запотели, и в промерзшем кабинете стало будто по-домашнему, как на кухне. Под крепкий сладкий чай и извлеченные из какой-то заначки бетонно-твердые пряники Василий честно рассказал про свои дела и планы.

– Да, земляк, – почесал лысину Палыч. – Задал ты мне задачку. В общем, нормальное это дело, женщина вполне может быть не из твоего круга. Из другого, так сказать, социального слоя. У меня у самого так было: когда я свою жену встретил, пэтэушником был, а она – студенткой. Читать меня заставляла, смеялась, что неграмотный, таскала по музеям всяким… В институт заставила поступить, даже занималась со мной, представляешь! Я без нее никогда в жизни высшего образования не получил бы. В общем, подтягивала дурака до своего уровня. До сих пор меня пилит, что мало читаю и все такое. – Тут Палыч неожиданно улыбнулся, как будто вспомнил что-то очень приятное. – Но, понимаешь, мы молодые тогда были. И опять же – любовь у нас… Такие вот дела.

Василий слушал внимательно, не перебивал.

– У вас ведь любви нет, я так понимаю… И интерес односторонний, так? Но что хочешь соответствовать – это нормально, это я понимаю. Чем же тебе помочь? Давай так. Ты, во-первых, когда к ней пойдешь, рубаху эту сними. Костюм купи. Или джинсы.

Василий с удивлением оглядел себя с ног до головы. Он всегда считал, что милицейская рубаха придает ему значительности, не мнется, и в ней не так потеешь. К тому же брат присылает их по три в год, и он носит их зимой и летом, как раз до следующей посылки и хватает, к тому же на халяву, как известно, и уксус сладок. Ладно, спасибо, костюм у него есть, лет десять висит в шкафу два раза надеванный – к Димке в первый класс и на выпускной в девятом. Но вот уж галстук – ни за какие коврижки! Он подпер щеку ладонью и принялся слушать дальше, дельно человек говорит.

– …что такое дезодорант – знаешь?

Василий покраснел и возмущенно покачал головой. Нет, про дезодорант он, конечно, слышал, он же не глухой и не слепой, телевизор смотрит. Но уподобляться тем потным красавчикам, что скачут по крышам и лезут в горы не иначе как попрыскавшись из баллончика, ни в коем случае не собирался.

– Мыться надо чаще, – проворчал он себе под нос. – В-вот и все д-дела.

– Дикий ты человек, Василий, – укоризненно покачал головой Палыч и налил себе еще кипятку. – Дезодоранты есть специальные мужские, если хочешь – купи без запаха. Смысл в том, что побрызгался – и не потеешь. Ан-ти-пер-спи-рант называется, – произнес Палыч по слогам. – Запомнил? Или записать?

Василий упрямо смотрел в сторону.

– Ну, как хочешь, – вздохнул инженер. – Потом все женщины внимание любят. Им поклонники даже нужнее, чем любовники, поверь моему слову. Ты ей приятное что-нибудь сделай. Цветы или еще что, только по мелочи, чтоб не обидеть. Гранатовых браслетов не надо, да у тебя их и нет. Извини, это я так, к слову, – спохватился Палыч, взглянув на Василия. – И не навязывайся с общением там или с разговорами. Оставь – и уйди. Так… Она, говоришь, в газете работает? Ты эту газету покупай и читай. То, что она пишет и вообще. Если возникнет разговор – будешь в курсе. Опять же читать, брат, полезно. Как сказал один умный человек, устранять недостатки нашей жизни путем чтения вслух художественных произведений.

– Чего? – переспросил Василий. – П-про газету я п-понял, а про недостатки – нет.

– Это я так, не обращай внимания. Пробки, понимаешь… Вот что… Я тебе завтра диск принесу. У тебя видик есть? Посмотришь кино, хорошее, старое. Прямо про тебя снято. Только верни, жена у меня его очень любит.

Палыч не обманул, поэтому на другой день Василий после работы не завалился спать в восемь вечера, как обычно делал после дневной смены, а уселся перед телевизором с большой миской соленых сухариков. Пиво на сей раз осталось ждать своей очереди в холодильнике. Думать надо на трезвую голову, а пиво этому не способствует. Кино называлось «Весна на Заречной улице». Василий его, конечно, и раньше смотрел – но так, вполглаза, за неимением лучшего. Он предпочитал сериалы про ментов и дальнобойщиков. А теперь стал смотреть внимательно, раз Палыч посоветовал.

В кино он все понял. И что Палыч имел в виду – тоже понял. Он – сталевар, она – учительница. На Катеньку похожа, симпатичная и глаза такие же строгие. Жаль, что он сам на артиста Рыбникова не похож. За что сталевар учительницу полюбил, Василий тоже распрекрасно понял. А вот за что она его потом тоже вроде бы полюбила? Тут Вася не вник, хотя с того места, где она к нему на завод пошла, даже прокрутил еще раз, правда, в ускоренном режиме. Но все равно не понял. Может, за то, что про него в газете написали, что-то он там изобрел и прославился? Или просто вздумалось киношникам сделать так, чтоб был хороший конец, а дураки вроде него, Василия, смотрели бы и верили?

Но Василий-то – не дурак. Он усёк главное: герой и героиня постоянно встречались, ссорились они там или мирились – не важно, но виделись каждый день. Может, она просто к нему привыкла? Им с Катенькой встречаться негде. Такие птицы, как она, в их края не залетают. Значит, он сам должен стараться почаще быть рядом. Наверняка именно это Палыч и имел в виду. Это пункт первый. То есть нет, второй после костюма. Джинсы как-то несолидно, решил Василий.

Так, еще Палыч про подарки говорил. А вот с подарками выходит закавыка. Торт она не взяла, конфеты сунула подружке – противная баба, она потом хохотала в кабинете, когда он вышел. А он под дверью стоял и все слышал. Катенька, слава Богу, не смеялась, потому что она не чета этой тощей вертлявой мымре. Цветы ей, похоже, тоже не понравились, да и не напокупаешься цветов среди зимы-то… Палыч сказал, по мелочи. Что бы такое придумать? Василий ломал голову с полчаса, пока его не осенила гениальная и простая, как все гениальное, идея: что может быть лучше свежайшего сырка и кефирчика?! И покупать не надо, и как раз с утра можно завозить – или возвращаясь с ночной смены, или утром между магазинами заскочить, пока Катеньки на работе нет. Так что и отказаться она даже при желании не сможет. Придет, проголодается и съест, не толстеют от этого, и вообще полезно.

Ужасно довольный собой, Василий, потирая руки, прошелся по комнате, на ходу вдруг снял со стены гитару. Она безбожно фальшивила, и он долго натягивал струны, добиваясь хотя бы приблизительного звучания. Потом, сердясь на свои непослушные и все забывшие пальцы, похожие на средней толщины сардельки, долго подбирал аккорды. И наконец, справившись со всеми заморочками, сам себе с энтузиазмом исполнил песню из фильма: «Когда весна придет, не знаю, пройдут дожди, сойдут снега…» Слова-то он и раньше знал, даже пели, бывало, на кухне, когда у них еще компании собирались… Хорошая оказалась песня, прямо про Василия: и про заводскую проходную, и про дверь комсомольского райкома (а Василий комсомол очень уважал). Вот, правда, друзей у него не было – все попивали мужики, да пока Димка маленький был, было не до приятелей, дом – работа, крутился как белка в колесе. Ну ничего, он им еще покажет!

Вася душевно исполнил песню два или даже три раза, безбожно перевирая мелодию и на ходу вспоминая слова. Вышло неплохо, Катенька услышала бы – ей бы понравилось, самодовольно подумал он. Он ей еще сыграет, непременно сыграет! Пригласит к себе в гости, она придет, он и сыграет. Вот так.

Он послушал новости, доел сухарики и уже ложился спать, когда показалось – плачет кто-то на лестничной площадке. «Никак опять Вова с Раисой чего не поделили», – вздохнул Василий и пошел разбираться. Как-никак соседи, да и Вова ему помог тогда шпану эту выгнать. Под дверью и правда плакали. Но не Раиса, а коричневый толстопузый щенок, большеголовый и большелапый, стопроцентно беспородный – и как только угораздило его непутевую мамашу обзавестись потомством посреди зимы, подивился Василий.

– Ты, парень, откуда тут взялся? – спросил он у щенка.

Услышав человеческий голос, пес замолк, поднял мордаху (наполовину коричневую, наполовину белую) и уставился на Василия круглыми карими глазами.

«Утром меня мальчишки на проходную принесли. Потом в столовую, там молока дали и половинку сосиски. Вкусно! Потом меня Раиса, она там работает, домой принесла, в шарф завернула и принесла. Я на коврике спал. А потом мужик пришел злой, пахнет от него… – Щенок смешно затряс висячими ушами и чихнул. – Он меня за шкирку – и сюда. Я царапался, плакал, но обратно не пускают. Тут холодно. В подвале еще холоднее было, но там была мама, возле нее тепло».

Василий щенку сразу поверил, потому что, кроме Раисы, принести его сюда и некому. А Вова любого дармоеда выкинет на раз, ему что. И то, что он сам щенка понимает запросто, Василия тоже не удивило. Он с детства таскал со двора беспризорных собак, каждый раз надеясь, что уж этого-то мать не выкинет. Но они с матерью и старшим братом жили тогда в коммуналке, и каждого нового щенка мать кормила, а потом совала сыну в руки и велела «нести туда, где взял». Ни слезы, ни уговоры не помогали. Честно говоря, Василий понимал и жалел мать, жили они тесно и бедно, не до собаки. Но эти собачьи монологи, полные боли и укоризны, которыми найденыши провожали его, бросающего их и уходящего, он понимал так, будто они были произнесены словами.

Как же получилось, что, став взрослым и самостоятельным, он так и не завел себе собаку, не исполнил мечту своего детства, вдруг неожиданно подумал Василий. Теперь и место есть, и жили вроде не впроголодь, и Димка просил, и даже плакал, как когда-то сам Василий. А он отказывал сыну, приводя почти те же резоны, что и когда-то его мать. Может, взял бы собаку, и пошло бы у них с Димкой все по-другому, вырос бы парень не таким шалопаем, которому на все и на всех наплевать…

Щенок молчание Василия понял по-своему. Он переступил толстыми лапами, разочарованно опустил голову, как-то совсем по-человечески ссутулился и снова тоненько и безнадежно заплакал. Василий не выдержал, схватил его поперек толстого пуза и поволок в дом. Обессилевший от переживаний щенок не сопротивлялся, свесив лапы и полузакрыв глаза, а может, решил для пущей убедительности притвориться, что упал в обморок от голода и усталости. И только кряхтел, пока Василий мыл его с мылом, поставив в тазик, и тер полотенцем. Уже потом, когда новый знакомый держал его, мокрого, в коконе из большого старого махрового полотенца, он решил наконец удостовериться, что у того серьезные намерения. Щенок высунул мокрую голову с торчащей в разные стороны шерстью, энергично покрутил мордочкой, так что уши взлетели и захлопали, посмотрел Василию в глаза и робко спросил: «Ну что?»

– А что? – понимающе кивнул ему человек. – Будем жить. У нас с тобой вся жизнь впереди. Меня Василием зовут. А тебя… потом придумаем. Пока будешь – пес. Ты есть хочешь, пес?

Пес обрадованно кивнул и лизнул его в ладонь. Ладонь была теплой, твердой и шершавой, с желтыми бугорками мозолей, и пахло от нее вкусно и успокаивающе. Хозяином пахло. Пес еще раз понюхал, запоминая, и неожиданно для себя уснул, так и не дождавшись обещанной еды – все-таки он был еще совсем ребенок. А Василий как последний дурак еще битый час сидел в кресле в неудобной позе, согревая и даже зачем-то укачивая щенка, который разоспался и сопел носом, совсем как человек. Потом, смеясь над собой, перетащил свое чисто вымытое и пахнущее земляничным мылом приобретение на кровать и сам улегся рядом, дав себе слово, что воспитывать собаку в строгости начнет с завтрашнего дня – и уснул совершенно счастливый.

Катерина с трудом втиснула свою «девятку» между крошечным, как будто игрушечным фисташкового цвета «мерседесиком», из салона которого обиженно пялились два зеленых же плюшевых мишки, и солидным, похожим на майского жука из детского мультика, золотисто-коричневым красавцем «инфинити». Вообще-то на этой парковке у навороченного магазина, в котором продавщиц, охранников и уборщиц было раз в десять больше, чем покупателей, ее «девятка» выглядела замарашкой, решившей поглазеть с улицы на витрину богатого магазина. Конечно, от такого бы симпатичного «мерседесика» она бы не отказалась, хотя, если уж выбирать, она предпочла бы маленький трехдверный тойотовский джип. Даже черт с ним, пусть с правым рулем. Она уже приценивалась, и если взять кредит… Да, и платить потом лет пять. Тьфу! Вот как-то у других все и сразу, как полагается. А может, после развода родители захотят хоть чем-то утешить бедную, наконец-то взявшуюся за ум девочку? Мысль была настолько глупая и ей несвойственная, что Катерина очнулась от созерцания окружающих ее достижений мирового автопрома и повернулась к сидевшей рядом Светке. Светка, надо признать, была обворожительна в короткой светлой норковой шубке (на прошлогодних губернаторских выборах Бабину пришлось халтурить в двух штабах сразу, и он еще тогда грозился разводом, потому что Светка выгребла из дома все деньги подчистую, хотя дочери уже была обещана поездка на море). Но шубка была хороша настолько, что они, посоветовавшись, решили ее ничем не портить, и Светка оделась в черные брючки, черный тонкий джемпер, а из украшений – только длинная, почти до пояса, нитка серебристых бус. Получилось просто, дорого и элегантно.

– Слушай, у меня уже комплекс неполноценности из-за этой машины. Как бы разбогатеть и купить «лексус»? Как думаешь, пойдет мне «лексус»? – спросила она Светку.

Но ответа не получила. Светка сидела, судорожно сжимая в руках ремень сумочки (а вот это с летней распродажи в «Дольче и Габбана», скидка двадцать процентов, но скандал в семействе Бабиных все равно был еще тот). Широко раскрытыми глазами она смотрела на вспыхивающую неоновую вывеску «Ural fashion mаll», но никак не отреагировала, когда Катерина, проверяя наличие обратной связи, махала у нее перед носом растопыренной ладошкой. Так, понятно – девушка нервничает.

– Свет, я все хочу узнать – что такое молл, даже в словаре смотрела – нет, – завела она разговор. – Све-ет! Бабина!!!