Текст книги "Весенний марафон"

Она пошла на кухню, налила себе чаю, плюхнула туда толстый желтый круг лимона, три ложки сахара и стала думать в другом направлении, правильном и более подходящем в данной ситуации. Почему она никогда не скучала о муже? Провожая в командировку – не расстраивалась, да и не провожала: сам собирался, сам уезжал. Встречая – не особенно радовалась. Если его долго не было – отвыкала, и в первые дни после его возвращения ей было с ним неловко и вместе ужинать, и смотреть телевизор, и ложиться в одну постель. Нет, раньше, давно, она и скучала, и ждала, и даже плакала, когда он уезжал, скандалила, ругалась, выдвигала ультиматумы. Но он все равно уходил, уезжал, пропадал в таких местах, где ни почты, ни телефона. Она не могла ничего с этим поделать. И смириться тоже не могла, не таков характер. И тогда она запретила себе эти эмоции. Будто бы не ждала, и будто бы не злилась, и будто бы не скучала. А потом пришла к выводу, что мужчина – любой, даже самый слабохарактерный и никчемный, как ее Олег – упорен в своих пристрастиях и заблуждениях.

А она хотела другой жизни: красивой, яркой, интересной, да более обеспеченной, черт возьми! И чтобы вместе проводить вечера перед телевизором, вместе иногда ужинать в ресторанчиках, ходить в театр просто так, а не ради репортажа с премьеры (и в платье, черт возьми, а не в джинсах после работы!) и ездить летом к морю. Она любила море, а муж в любом пятизвездочном отеле немедленно начинал задыхаться от жары и умирать от безделья, поэтому уже много лет она отдыхала вдвоем с дочерью в своей любимой Турции, а муж с приятелями кормил комаров на реке Хахапоньке где-то на Севере. Если запланированная замечательная «другая жизнь» с этим человеком невозможна – надо попробовать с другим. Переделать мужчину невозможно, значит, придется поменять его на другого, более соответствующего твоим требованиям и идеалам. Это направление куда более перспективно. Да, цинично. Зато верно.

Тут дерьмоискатель тихо пискнул, предупреждая, что Катерина, безусловно, женщина умная и здравомыслящая и, конечно, делает все правильно, но… пока она сама верит в эти свои теории не стопроцентно. Ничего, разозлившись на себя, подумала Катерина, решение уже принято, согласие на развод Олег прислал, так что… стоп-кран сорван, бояться поздно.

– Мам, уж полпервого, ты чего тут сидишь, даже телик не включишь? – притащилась на кухню сонная Дарья, завернутая в одеяло, которое шлейфом тащилось за ней по полу.

Глаза у нее закрывались, и ноги ее уже не держали, поэтому она приткнулась возле Катерины, привалилась к ней боком и засопела. Училась она во вторую смену, поэтому Катерина не особенно сражалась за соблюдение режима – все равно по утрам она убегала на работу, а дочь спала всласть. К тому же Катерина сама была сова и полуношница, да и Дашка в последнее время так редко подкатывалась к ней с лаской… Поэтому Катерина не стала ее прогонять и занудствовать насчет режима. Она вздохнула, подвинулась на табуретке, освободив дочери половину, прижала Дашку к себе и тихонько понюхала ее волосы. Раньше от нее пахло молоком, воробьем, солнышком, котенком… счастьем. Теперь пахло шампунем, и волосы стали жесткими… Но все равно здорово, что она пришла и можно вот так ее обнять и посидеть минуту, не думая ни о чем.

– Мам, – из-под ее руки придавленным голосом спросила Дашка. – А вы правда будете с папой разводиться?

Катерина молча кивнула, и Дашка как будто услышала ее кивок. Она выпросталась из-под руки и продолжила допрос:

– А зачем?

Этот простой и закономерный вопрос поставил Катерину в тупик.

– Даша… Ну папа же все равно с нами почти не живет. Я не могу так. Он своими делами занимается, я своими… это тоже не семья. Я по-другому всегда хотела… Я не знаю, как тебе объяснить. Ты же еще маленькая, дочура…

Катерина мялась и путалась, она ненавидела себя за то, что не подумала о самом главном – как все это объяснить одиннадцатилетней дочери. Она почему-то думала, что Дашка, которая видела отца редко, воспримет все как само собой разумеющееся и не будет задавать вопросов. Вот дура!

– Да я поняла, – выпросталась Дашка из-под ее руки. – Ты хотела, чтобы все было по-твоему. А ничего по-твоему не получилось. Да?

И пока Катерина пыталась справиться с изумлением от столь исчерпывающего анализа ситуации, дочь добила ее окончательно:

– «Вишневую косточку в землю зарыли мы прошлой весною. Теперь там гараж и терраса». Ты как будто дерево хотела, а папа хочет гараж, да?

– Это… что? Это откуда?

Из глубин одеяла Дашка выудила книгу с верблюдом на обложке.

– Отсюда. Это «Порри Гаттер», я ее уже третий раз читаю.

– Ты тоже книги читаешь? – несказанно изумилась Катерина, уже давно смозолившая язык, безуспешно доказывая дочери необходимость чтения книг. – Сговорились прямо. А… где ты ее взяла?

– Папа дал. Сказал, что я уже большая и юмор понимаю. Поэтому мне уже можно читать хорошие книги, а не пялиться в телик. Это его друзья написали, они не писатели, а вроде ученые. Я и читаю. Эту и другие еще. Хочешь, тебе дам почитать? Она правда смешная. Да ладно, ты не переживай, мам. Папа мне сказал, что ты умная и что все будет хорошо.

Дочь чмокнула Катерину в щеку, боком сползла с табуретки и, волоча за собой одеяло, отправилась спать. Катерина тоже легла, но сон не шел, она смотрела в окно, на снег, медленно и торжественно спускавшийся с небес. Завтра утром на улице тоже будет торжественно и чисто, как будто всем поступило указание свыше утром начать новую жизнь, с чистого белого листа. Завтра она поедет знакомиться с мужчиной – не по долгу службы, не ради интервью, это запросто и на любом уровне, Катерина умела подстроиться и понравиться любому собеседнику, будь он директор щебеночного карьера или председатель телерадиокомпании. И флиртовала она тоже легко и умело – но не более того. У нее был муж. А на этот раз она будет знакомиться с мужчиной по объявлению. Это она-то, всегда считавшая такой способ уделом неудачниц, вынужденных предлагать себя кому попало! Ой, мамочки, за каким чертом она все это затеяла!

Полежав еще немного, Катерина взяла себя в руки и заставила думать конструктивно. Это было ее решение, за язык ее никто не тянул, и все обо всем уже договорились, так что ныть и охать поздно. Она была неверующей, но суеверной, поэтому две сентенции, которые друг за другом выдали подруга и дочь, решила считать знаменательными: она посадит и будет выращивать другую вишневую косточку, раз над этой построили гараж. И ждать второго миллионера, поскольку первого она нашла для Светки.

Но засыпая уже под утро, когда черный квадрат окна потускнел и стал серо-сиреневым, а снег как-то сразу и неожиданно кончился, будто кто-то щелкнул выключателем, Катерина все же была вынуждена признаться себе, что еще одна мысль царапнула ее и даже выбила из равновесия: папа сказал… папа дал почитать, и она уже, видите ли, третий раз читает. Почему-то когда она, Катерина, впихивала в дочь хоть что-то из школьной программы, все ее усилия заканчивались крахом. В общем, что-то в этом было неправильное. Но дальше думать уже не было сил, и Катерина наконец уснула, с головой завернувшись в одеяло, потому что соседи за тонкой стенкой (мама – тренер по легкой атлетике, папа – спортивный обозреватель на городском телеканале и двое пацанов) по выходным вставали рано, делали зарядку под оглушительную музыку и отправлялись в лыжный поход, а стучать среди ночи или под утро по батареям у них в доме было не принято.

В воскресенье без пяти одиннадцать они со Светкой приехали в назначенное место – Катерина не хотела, чтобы загадочный обладатель элитной недвижимости и белого коня знал, где она живет: во-первых, из соображений безопасности, а во-вторых, она стеснялась своего неказистого дома с крошечными разномастно застекленными балкончиками и вдрызг разбабаханной снующими туда-сюда детками входной дверью. Золушка и та жила, если вспомнить, в неплохом доме – забегаешься прибирать, а еще розы там и все такое. Поэтому они договорились встретиться возле оперного театра. На стоянке было пусто, поэтому дамы сразу догадались, что одиноко стоявший в центре джип с наглухо тонированными стеклами – это и есть та самая посланная за ними карета. Возле джипа прохаживался водитель, он же кучер, – подтянутый крепкий мужик средних лет, в короткой и тонкой не по сезону кожаной куртке. Катерина вышла из машины и посмотрела в его сторону.

Мужчина немедленно подошел.

– Вы Катерина? Меня зовут Игорь.

Катерине он немедленно понравился. Серые глаза смотрели внимательно и весело, идеальная стрижка и выглядывавший из-под расстегнутой куртки воротничок белой рубашки говорили о том, что их обладатель привык выглядеть безупречно. А когда она, знакомясь, протянула руку, мужчина немедленно сдернул перчатку. Нет, на простого шофера он явно не тянул. Бывший военный – решила Катерина, сейчас такой выправкой мало кто может похвастаться, все больше пивным пузцом или остеохондрозом от изнурительного сидения на стуле в офисе.

– Вы – водитель? – спросила она, вложив в интонацию максимум сомнения.

Надо отдать ему должное: он понял, улыбнулся и сделал неопределенный жест рукой:

– Не совсем.

– Что значит – не совсем? – насторожилась Катерина.

Но ответа на вопрос не получила. Как и возможности задать следующий, потому что «не совсем водитель» пояснил:

– Я понимаю, что у вас много вопросов. И вряд ли я смогу на них ответить. Я вижу, что вы очень предусмотрительная женщина и, надо понимать, поедете на своей машине?.. Тем лучше. Мы едем в Карасьеозерск, это недалеко. Знаете? И там вам все объяснят. Выезжаем из города через Пионерский.

Катерина молча кивнула. Пункт назначения многое объяснял. Карасьеозерск был элитным поселком, где обитала местная знать, провинциальная Рублевка, и еще неизвестно, где трубы ниже и дым пожиже. Она была однажды в Карасьеозерске по работе, когда во время выборов жена мэра пригласила особо приближенных и лояльных журналистов к себе на дачу, чтобы те могли воочию убедиться, как скромно и демократично живет городской голова, питаясь кабачками и капустой с приусадебного участка. Въезд в поселок был наглухо перекрыт для посторонних, его обитатели были людьми известными, и, стало быть, Катерина и Светка не рисковали оказаться в каком-нибудь притоне с сауной на окраине заброшенного совхоза.

Водитель джипа внимательно посмотрел на Катерину, убедился, что информация понята правильно, улыбнулся и предложил:

– Поехали?

Полчаса спустя они свернули с шоссе и вскоре подъехали к шлагбауму, возле которого бдили сразу два охранника, причем один – в милицейской форме.

– Это хорошо, – кивнула Светка. – Значит, убивать нас тут не будут. Если что – действительно развернемся и уедем. Хотя мужик ничего, симпатичный, да, Катюх?

– Ой, не знаю… – сбрасывая скорость, обронила Катерина. – Знаешь, говорят: вход – рубль, выход – два.

– Да ладно тебе! Смотри, как тут все круто! И правда дворцы! – Светка с интересом всматривалась в затейливые крыши с флюгерами, видневшиеся вдали среди сосен. – И дорога прямо как в кино.

Впереди идущий джип проскочил под услужливо взлетевшим шлагбаумом – охрана знала «свои» машины в лицо, на секунду притормозил, водитель сказал что-то охраннику через опущенное стекло, и Катерина последовала за ним, въехав на «дорогу как в кино», как определила Светка. Сосновый лес расступился, и в первый ряд чопорно вышли пушистые, одинаковые, как на подбор, ели. Дорога была идеально вычищена от выпавшего ночью снега, и вдоль нее зачем-то горели средь бела дня круглые шары невысоких фонарей. Метров через сто аллея вышла к небольшому пруду. На самой середине пруда все еще стояла большая увешанная игрушками елка, а вокруг нее был устроен каток, и ребятишки в ярких курточках старательно выписывали коньками кренделя, смешно спотыкаясь и падая.

– Надо же! – удивилась Светка. – Живут же люди! Вышел из дома, пожалуйста: летом – купайся, зимой – катайся. И караси небось. А у нас и зимой и летом – стройка-помойка. Лена давно на каток просится, так это куда ехать надо, через полгорода, и народищу в выходные! А тут неплохо устроились. Выходи, Катюха, за него замуж. А мы с Леной будем к тебе в гости ездить по выходным.

– За кого? – расхохоталась Катерина, выруливая за джипом на правый берег пруда. Смеялась она не потому, что ей было так уж весело, а потому что нервничала. – Мне еще никто ничего не предлагал.

– Вот как предложат, сразу и выходи, не выпендривайся. Ты же писала – хочу хозяйкой в замок, может, ему как раз тебя и не хватает.

Катерина промолчала. По мере того как они ехали по поселку, в ней росло беспокойство. Двух– и трехэтажные коттеджи, перед которыми стояли дорогие машины, большие участки – то ли газоны у них там летом, то ли теннисные корты, – вычищенные дорожки, подступающие к домам сосны – все это было так не похоже на жизнь за шлагбаумом, откуда прибыли Катерина со Светкой, что она остро ощутила свою неуместность здесь, на этом островке благополучия и респектабельности. На таких машинах, как у нее, здесь ездит, наверное, только прислуга, подумала Катерина. А она, дура, искательница приключений на свою задницу. Это, как бы сказала мама, не ее круг – бери выше. Она могла бы быть к нему причастна, если бы в свое время «правильно» вышла замуж, а ее мужу повезло бы сделать карьеру. Или деньги. Но очень хорошие деньги, потому что сюда, за шлагбаум, пускали только проверенных бизнесменов, тех, что уже могли позволить себе стать респектабельными. На этом острове живут преуспевающие мужчины и красивые, уверенные в себе женщины, а она словно не в поселок приехала, а в космос попала, в невесомость, отчего совсем утратила почву под ногами и чувство реальности. Дело, которое задумывалось как веселое приключение, ни к чему не обязывающая шутка, вдруг стало тяжелым и неприятным. Слишком серьезным.

– Приперлись со свиным рылом в калашный ряд! – проворчала Катерина вслух.

– Ты про что? – не поняла Светка.

Но объяснить Катерина не успела, потому что джип неожиданно остановился, и ей пришлось резко дать по тормозам, чтобы не влететь в него сзади. То есть джип ей мигал, а она, погруженная в процесс самобичевания, ни черта не видела. «Девятку» занесло, она пошла боком (а не езди два года на одной и той же зимней резине!), и Катерина ее с трудом выровняла. Она затормозила впереди джипа, и, выключив мотор, молча сидела, не выходя из машины, приходила в себя.

– Ну, ты даешь, подруга! – нарушила молчание Светка. – Устроила бы им тут ДТП. Въехала бы ему в зад. И что бы мы стали делать? Слушай, а чего мы тут встали? Поселок вроде кончился?

Катерина увидела, что ее сопровождающий вышел из машины и идет к ним. Она тоже выбралась наружу, посмотрела на него виновато. Но, судя по всему, несостоявшееся ДТП его мало волновало. Катерина оглянулась по сторонам: они выехали на окраину поселка, впереди дорога кончалась, и лес стоял стеной. Светка, перегнувшись через сиденье, с тревогой смотрела на приближавшегося мужчину.

– Все, приехали, – улыбнулся он.

– Но мы… – начала было Катерина.

Он ее перебил, коротко показав рукой направо, куда, как Катерина только теперь заметила, сворачивала неширокая, двум машинам не разойтись, дорожка:

– Прошу!

И Катерина, обойдя машину, увидела, как по этой дорожке к ее машине приближается… всадник на белом коне. Близко к дороге стояли высоченные сосны и ели, укрытые снегом. Сияло солнце, и небо было ярко-синим. Это сочетание чистых, без всяких оттенков, цветов – зеленого, синего и белого – было неестественно красивым, придуманным, совсем как на дорогих рождественских открытках. В городе нет таких чистых цветов, там небо как будто чуть полинявшее, снег немедленно становится серым и будто усталым, а о зелени не велено вспоминать до лета. Катерина опять подумала о нереальности происходящего. Ведь недаром же Артур Грей для парусов своего «Секрета» искал в лавках чистый алый цвет без оттенков и сомнений. И конь, столь же ослепительно и несомненно белый, тоже казался нарисованным.

Но в звенящей морозной тишине, не нарушаемой ни шорохом ветра, ни птичьими голосами, звонко и четко цокали по дороге копыта.

Цок-цок. Цок-цок. Все ближе и ближе. Катерина и Светка, одинаково открыв рот, смотрели на приближавшееся чудо. Белоснежный красавец подошел совсем близко и остановился, перебирая ногами. Катерина никогда не думала, что лошади бывают такими большими. Те лошадки, которые катали в городе детишек или уныло таскали глупые свадебные фаэтоны, были невысокими, коротконогими и пузатыми, от них крепко пахло навозом и грязной шерстью. Приставленные к ним девчонки тоже были немытыми и нахальными, орали на лошадей и могли ударить. Катерина этих лошадей жалела и поэтому никогда не катала Дашку, когда та была маленькой. Конь, который теперь уже стоял перед Катериной, негромко всхрапывая и поводя боками, был высоченным и тонконогим, у него была красивая гордая голова с белоснежной коротко подстриженной гривой и темные, как черносливины, глаза в обрамлении длинных ресниц. Под идеально белой шкурой выпукло играли мышцы. Как зачарованная Катерина задрала голову и подняла руку, чтобы погладить эту удивительную, совершенно по-человечески смотревшую лошадь, но опомнилась и остановилась с поднятой рукой. И тогда лошадь искоса посмотрела на нее огромным темным глазом, в котором Катерина увидела свое отражение, наклонила голову, тихонько фыркнула и сама ткнулась в протянутую ладонь мягким замшевым носом.

Воскресное утро Василий традиционно потратил на уборку квартиры, которая на этот раз заняла времени гораздо меньше обычного: все-таки за безалаберным сыночком приходилось прибирать гораздо больше. Безымянный найденыш как привязанный таскался за Василием из комнаты в комнату до тех пор, пока тот не включил пылесос. Тогда щенок с визгом удрал в дальнюю комнату, забился под кровать и там трясся от ужаса, ни в какую не соглашаясь вылезать. Василий его и уговаривал, и на руки брал, пытаясь объяснить, что вот он – пылесос, ничего страшного – безуспешно. Щенок орал и трясся как припадочный. Плюнув, Василий решил на этот раз обойтись без пылесоса, подмел пол мокрым веником, а потом вымыл тряпкой. Потом на кухне кормил изнемогшего от переживаний пса вареной сосиской. Потом варил суп на неделю – на этот раз борщ, да не рассчитал, на одного вышло много. Ничего, может, зайдет Димка. У матери не больно сытно, наверняка едят что попало, куски хватают, была бы бутылка. Ох, пропадет парень… Но в глубине души Василий, к своему стыду, чувствовал облегчение. Он устал сражаться с сыном по любому поводу, устал постоянно ждать плохих новостей, тяготиться вечерним одиночеством вдвоем. Говорить им было не о чем, а если Василий и начинал разговор, то немедленно сползал на поучения («Вот я в твои годы» и «В армии тебя научат») и заканчивалось все ссорой и опять тяжелым молчанием. Бог даст, до армии дотянет, ничего не случится.

Потом он нажарил две сковороды котлет и сварил на два дня макарон. Во вторник и среду будет на гарнир гречка, в четверг и пятницу – вареная картошка. А по субботам он картошку жарил, с луком и крупной солью, и неизвестно, что было прекраснее: сама картошка, золотистая, обжигающая, с коричневым лучком – или ее запах, заполнявший всю квартиру.

К трем часам все дела были переделаны, и настала пора приступить к самому ответственному мероприятию, намеченному на выходные. Василий вымыл голову, побрился, потом вспомнил наставления инженера… и принял душ. Вообще-то он делал это по вечерам, потому что в душе всегда мерз и сразу лез в постель – греться под одеялом. Стуча зубами, вытерся полотенцем, прошел в комнату, достал из кармана куртки свернутую вдвое бумажку и написал: «Халат». Аккуратно свернул бумажку как было и сунул ее обратно в карман. Потом взял старую газету и положил ее в коридоре возле входной двери. Пес, сытый и успокоившийся, сидел посреди комнаты и с интересом наблюдал за его действиями.

– Я быстро, – доложил Василий. – Туда и обратно. И смотри у меня, не гадить, а то живо вышвырну, не хуже Вовы. Я вот тебе газету постелил – соображай. Понял?

«Я?! Гадить?! – возмутился щенок. – Я… постараюсь. Но ты приходи побыстрее, ладно?»

– Как получится, – вздохнул Василий. Предстоящая авантюра его пугала.

Вчера он достал из шкафа костюм – новехонький, два раза надеванный – и обнаружил, что в брюки он категорически не влезает, а пиджак изрядно жмет под мышками, того и гляди, затрещит по швам. Вот она – сидячая-то работа и полбуханки с четвертью на день, расстроился Василий. Делать нечего, придется покупать и костюм. Таким образом, в составленной им на завтра бумажке значилось четыре пункта: костюм, рубашка – 2 штуки, джинсы и добавившийся после утреннего душа халат. Эх, гулять так гулять!

В магазины Василий был не ходок. Одежду и обувь он покупал на рынке возле автовокзала, там все то же самое и дешевле, рубашки присылал брат. Обходился, в общем. Но делать было нечего. Он ведь решил, и отступать было бы не по-мужски. Сев в машину, он немного успокоился: ровное урчание мотора всегда возвращало ему душевное равновесие, а уж за нормальную работу мотора своей любимой «шестерочки» он ручался, как иначе, если каждую детальку руками прощупал, толком приладил и пять раз проверил. В машинах он толк знает, самодовольно подумал Василий, все мужики, чуть что, бегут к нему за советом. А он никому не отказывает. Вот только положенную в таких случаях бутылку никогда не берет, потому что на дух это дело не выносит.

Но в магазине Василий опять впал в уныние, увидев длинные ряды разноцветных пиджаков и брюк с непонятными цифрами на этикетках. Он прошелся взад-вперед, трогая костюмы руками, так и не решившись что-то выбрать. Потом к нему подошла продавщица, молоденькая девчонка. Василий не произвел на нее ровным счетом никакого впечатления, и она спросила равнодушно:

– Мужчина, вам помочь?

– Мне к-костюм, – обрадовался Василий.

– Размер?

– Н-не знаю… – растерялся он. На рынке-то покупал «на глаз», и ничего, не ошибался.

– Пятьдесят четыре, – решила продавщица, смерив Василия скучающим взглядом. – Рост сто семьдесят.

Василий поспешно кивнул – продавщица его пугала своим равнодушием.

– Вам подешевле?

– П-почему? – обиделся Василий и подумал, что, наверное, Палыч был не так уж и не прав насчет его любимой милицейской рубахи. – Мне п-получше!

– Тройку? – В голосе продавщицы он уловил непонятное ехидство.

– Вы несите, что есть, а я выберу, – буркнул он и отвернулся с независимым видом.

Через полчаса он выбрался из магазина красный и вспотевший, держа в вытянутой руке два приятно шуршащих пакета, и отправился на рынок – уж джинсов-то там пруд пруди, каких угодно. Выбрал черные, утепленные фланелью, резонно рассудив, что на дворе не лето, а поддевать трико, возможно, будет неудобно, мало ли как оно там обернется… От этой вполне конструктивной и непривычно игривой мысли Василий повеселел и разволновался и в универмаге возле дома, задвинув в сторону здравый смысл, купил шикарный синий, с золотым узором, махровый халат – под цвет недавно купленных тапок. В багажник лег последний, четвертый, большой пакет и Василий, усталый, но довольный, поехал домой.

Задача была выполнена, дома было тепло, восхитительно пахло борщом и котлетами, покупки были разложены на диване, а впереди был длинный зимний вечер у телевизора с пивом и сухариками! Настроение сделалось таким хорошим, что он великодушно не стал ругать пса, который с виноватым видом старательно отворачивался от красовавшейся посреди комнаты лужи. Он молча вытер лужу, ткнув щенку под нос мокрую тряпку (тот сокрушенно вздохнул и втянул голову в плечи), а на то место, где была лужа, щедро побрызгал освежителем воздуха для туалета, «Цитрусовым». Пес чихнул и ушел на кухню.

– Подумаешь, – проворчал Василий. – Нежности какие. А ты не гадь! Говорил же тебе. Ладно, больше не буду.

Наевшись и выпив большую кружку обжигающего сладкого чаю, Василий вылил остатки борща щенку, да еще и хлеба туда покрошил, а сам перебрался в комнату и включил телевизор. Потом вскочил, достал из пакета халат, торопясь, отрезал ценник и – облачился. Сразу стало тепло и уютно, как под одеялом (тельняшечку-то он не снял!). Не дураки этот халат придумали, умиротворенно кивнул сам себе Василий, снова усаживаясь в кресло. Пес смотрел на красавца хозяина с явным восхищением. Но любимый сериал про дальнобойщиков на сей раз так и не смог завладеть вниманием Василия. Через пару минут он опять вскочил, прихватил двухлитровую бутылку пива, десяток сушеных лещей и отправился к соседям на переговоры.

Двери открыл Вова, трезвый и оттого мрачный. Но разговор все равно надо было начинать с ним, а не с Раисой, поэтому Василий, поудобнее перехватив бутылку и завернутую в чистую тряпочку рыбу, дождался, когда тусклый взгляд соседа сфокусируется на подарках, прояснится и в нем проглянет надежда на будущее, и только тогда сообщил:

– Володя, разговор есть. Пойдем на кухню?

Переговоры длились недолго – много ли надо двоим мужикам, чтобы усидеть два литра пива?

– Ладно, я согласен! – подвел итог повеселевший хозяин. – Раиса!

– Ну чего орешь? – тут же нарисовалась на пороге супруга. – И так слышу, не глухая. Чего надо-то? Здравствуй, Вася!

– Вася… – проворчал муж. – Вот, блин, бабы! Слушай сюда: Василий женщину себе завел, так что ты тут хвостом не мети. Костюм купил и все такое. Брюки ему надо подшить и джинсы. Ты ему сделай. А он тебе конфеты обещает или еще что. Поняла?

– А чего не понять-то? – обрадовалась Раиса и посмотрела на Василия долгим взглядом, в котором он уловил любопытство, сожаление и еще что-то… не разобрать. – Дело хорошее. Подошью, конечно. За зефир в шоколаде. Только померить надо.

– Вот и я об этом! – припечатал ладонь к столу Вова. – Мерить пойдем все вместе. Я тебя, заразу, знаю.

– Да ладно тебе, Вовчик, – захихикала довольная Раиса и, проследив за взглядом мужа, поплотнее запахнула халат. Ревность супруга ей явно льстила. – Прямо сейчас и пойдем.

Завидев гостей, щенок мгновенно узнал вышвырнувшего его из дома Вову, поджал хвост и от греха подальше убрался на кухню. Там для успокоения нервов он доел остатки борща из своей чашки – те, что не съел часом раньше, опасаясь лопнуть, и улегся мордой к двери – подслушивать. Мало ли что они там решат, особенно Вова этот… Раиса долго нахваливала Васины покупки и его самого в обновках, корила супруга, который одевался, по ее словам, «как бомжатина», а «дома вечно ходил в трусах, не то, что некоторые», ползала возле Василия на коленях, что-то там закалывала и хихикала. Вова молча страдал, и когда Раиса закончила, схватил ее в охапку и немедленно отправился домой, хотя Раиса намеревалась поиграть со щенком. От этой примерки Василий устал еще больше, чем от покупок, поэтому после их ухода немедленно завалился спать, отослав щенка на место и строго-настрого погрозив ему пальцем. Завтра ему к восьми, и он как раз успеет завезти что-нибудь вкусное Катеньке. Ка-тень-ке. Несколько раз с удовольствием повторив ее имя, Василий уснул и улыбался во сне. Напереживавшийся за вечер щенок, выждав, когда он захрапит, осторожно сполз со своей подстилки, сделанной из старого шерстяного свитера, тяжело запрыгнул на постель и, потоптавшись, улегся у хозяина под боком. Довольный, тоже улыбнулся и с трудом, но все же свернулся толстеньким уютным колобком. В пузе приятно урчало, Вова убрался несолоно хлебавши. День выдался отличный!..

Катерина лежала в постели и внимательно рассматривала узоры на обоях. По стенам и потолку пробежала желтая дорожка света от фар въехавшего во двор автомобиля, метнулись черные тени. Смолк мотор. Хлопнула дверца. Пискнула сигнализация. Треснулась в косяк металлическая входная дверь. И кого это черт носит зимой в полвторого ночи, подумала Катерина. Ей до этого не было никакого дела, просто она уже третий час лежала в постели, мысленно встречая и провожая припозднившихся соседей по дому, тщетно пытаясь уснуть.

Стрелка подбирается к двум, в шесть пятнадцать вставать, пить кофе и продирать глаза, в семь за ней заедет машина с телевидения. И пусть тамошний гример выкручивается, приводя ее заспанную физиономию в пригодный для демонстрации в эфире вид. Зато потом она пойдет в суд накрашенная ни абы как, а в лучшем виде, потому что в одиннадцать часов с четвертью добрая фея в облике судьи Сабельниковой превратит ее в незамужнюю женщину с большими перспективами. И что-то там еще о новой жизни.

Именно настойчивая и беспокойная мысль о том, что новая жизнь, похоже, уже началась вчера, в тот самый момент, когда она увидела, как по дороге среди серебряного заснеженного леса к ней приближается белоснежный конь, и не давала ей уснуть… Она стояла посреди дороги и смотрела, как дура или как Ассоль, которая вдруг увидела возникающую на горизонте громаду алых парусов. Но деревенская дурочка Ассоль в них искренне верила! А Катерина про принца на белом коне по-шу-ти-ла! Но конь подошел и ткнулся ей замшевым носом в ладонь.

И она стояла столбом и молчала, держа ладошку кверху… пока откуда-то сверху не раздался чуть насмешливый голос:

– Честно говоря, я это предвидел: заказывали принца на белом коне, мы приехали, а на принца – ноль внимания. Тогда я, пожалуй, слезу.

И перед Катериной оказался высоченный красавец, что называется, ни отнять, ни прибавить: плечи значительно шире попы, короткие вьющиеся идеально подстриженные волосы (пшеничного цвета, подумала почему-то Катерина, хотя упомянутый злак видела только по телевизору, когда в «Новостях» шли репортажи об уборке), смеющиеся карие глаза в обрамлении детских пушистых ресниц, капризно, но твердо изогнутые губы, четкий подбородок и к тому же (как без этого) с ямочкой посредине. Не хватало только короны для портретного сходства с принцем из любого детского фильма.

Катерина лихорадочно соображала, как ей себя вести. Принца она немедленно узнала, да и трудно было бы не узнать, поскольку изображения с его голливудской физиономией периодически появлялись на билбордах: принц был депутатом Госдумы, лидером местного отделения партии «За справедливость для всех» и самым желанным ньюсмейкером для всех журналистов Екатеринбурга.

Возглавляя фонд «Нет наркотикам!», он лично участвовал в милицейских рейдах по наркопритонам и периодически выступал с сенсационными разоблачениями наркоторговцев и оборотней в погонах. На следующий день во втором раунде обиженные стражи порядка обвиняли уже его в том, что в процессе реабилитации в частной клинике, принадлежащей фонду, погиб от передозировки очередной недолеченный наркоман. Он участвовал во всех крупных городских скандалах – и деньгами, и административным ресурсом, и личным присутствием на месте разборок общественности и представителей органов власти, всегда на стороне обиженных, будь то актеры крошечного театра, которых выгоняли на улицу из насиженного подвала, родители, протестующие против уроков сексуального просвещения в школе, или жители хрущевки, под носом у которых вырыли котлован для элитной многоэтажки, от чего их дом перекосило. В паузах он бил морды пойманным на вранье политическим оппонентам – красиво и в прямом эфире. Под свою коллекцию старинных икон он купил полуразвалившийся древний особнячок в центре города, сделал из него конфетку и повесил табличку: «Музей. Вход бесплатный». Он был совладельцем компании «Уральская медь», десятка ювелирных и книжных магазинов, писал неплохие стихи, часто подкидывал деньжат знакомым местным поэтам и на свои деньги содержал толстый литературный журнал.