Текст книги "Для кого цветет лори"

Глава 17

Ран не приходил.

День, второй… четвертый…

Десятый.

Прислужницы говорили, что Верховный поправился, и Лавьера почти все время видят с псами, и даже ночует он зачастую в гарнизоне, организованном на нижнем этаже. Разрушенную стену восстанавливали, согнав людей из Темного Града.

Но к ней в спальню Ран не являлся, и Оникс кусала ночами губы. Видимо, аид наигрался раяной или нашел себе новую игрушку? И почему эта мысль, которая должна была вызвать радость, заставляла Оникс плакать?

Она хотела его… Ощущать его руки, целовать лицо, смотреть в глаза. Хотела, чтобы этот мужчина принадлежал ей. И эти мысли пугали раяну. Пугало это чувство – необходимости, невозможности жить без него…

И невозможности быть с ним.

Она заставляла себя молчать и не расспрашивать прислужниц о Верховном, но жадно ловила каждое слово, стоило девушкам заговорить. К слову, после нападения весь дворец Светлейшую просто боготворил, и Оникс порой боялась выходить из своих покоев, потому что женщины при виде ее падали на колени и пытались целовать руки. Да и мужчины смотрели так, что раяна торопилась сбежать и спрятаться. Нет, теперь в мужских взглядах не было вожделения. Там было почитание, поклонение и обожание!

И Оникс пряталась теперь от них, проводя время в темном хранилище знаний.

Псы же готовились к войне, к столице стекались все новые и новые отряды, многих размещали за пределами дворца, в спешно возведенных деревянных строениях. Но туда Светлейшую не пускали, вежливо, но твердо разворачивали, стоило Оникс подойти.

Лавьера она увидела неожиданно, когда и не думала. Просто шла через галерею, кутаясь в плащ, кинула взгляд на разоренный парк. От его красоты ничего не осталось, и смотреть туда раяна старалась реже.

Ран стоял на дорожке между деревьями, смотрел на тренировку воинов. Черный плащ терзал ветер, и мужчина стоял, расставив ноги, сложив руки за спиной.

Оникс замерла возле арки без стекла, глядя на него с галереи. И, словно почувствовав ее взгляд, Ран резко повернул голову. На лбу, у виска теперь белел шрам от удара, но сам аид был все таким же… И этот взгляд – темный, тяжелый, злой.

Она отшатнулась от окна, развернулась, стремясь уйти в свои покои, потому что смотреть на него было невозможно. Бежала по ступенькам, чувствуя, как сжимается сердце, как перехватывает дыхание. Хотела запереться в своей комнате, закрыться тяжелой дверью ото всех…

Почти успела.

Почти добежала, когда ее настигла темная тень, когда развернули сильные руки, вжимая в стену. И сразу он впился ей в губы, болезненно сильно, невыносимо жадно. Слов не было. Были руки, судорожно поднимающие подол платья. Губы, терзающие так, что не было желания дышать. Дыхание, обжигающее обоих. Были рваные движения, торопливые, срывающиеся. Он не был нежен, но она и не хотела нежности… И когда Лавьер резко вошел в ее тело, застонала, глядя в его хмельные глаза, яркие и темные одновременно. Он замер на миг, дыхание вырывалось из его рта с хрипом. Они оба дышали, как загнанные звери, как раненые звери, как умирающие друг без друга звери… И вот это движение – сильное, глубокое проникновение было лекарством, единственной надеждой на выживание…

Ран втянул воздух сквозь сжатые зубы. Он обещал себе, что не придет к ней. Он загружал себя работой и тренировками, но – проклятие! – один взгляд, один лишь ее взгляд заставил его забыть обо всем. Желание… Невыносимое. Сводящее с ума. Убивающее. Он не мог без нее жить, без этой проклятой раяны, без ее дыхания, без ее тела.

Моргана была права. Он подыхал без Оникс. Горел изнутри и ненавидел весь мир за это. Ее, себя, небесных и демонов, что свели их вместе!

Его пустыня, его боль, его жизнь…

Он смотрел в глаза Оникс, смотрел и сдерживал стон, что рвал горло. Вбивался в ее тело, целовал, понимая, что никогда это не закончится, пока кто-то из них жив. Хотелось кричать. От наслаждения и силы, с которой его тело и душа реагировали на эту девушку.

Оторвался на миг, чтобы толкнуть ее на кровать. Он хотел ощущать ее кожу, он чувствовал себя голодным настолько, что мутилось в голове. Платье мешало, и он распорол ткань ножом, от горла до пояса, прижался губами к оголившейся груди. В паху болело от необходимости быть в ней, от желания брать, таранить, иметь так, чтобы утолить этот голод хоть немного! Чтобы жить.

Они вцеплялись друг в друга, как потерпевшие кораблекрушение, торопясь ощутить вкус, вобрать запах и впитать в себя друг друга. Скользя губами, двигаясь навстречу друг другу. Ран прижал Оникс к покрывалу. Он хотел большего, всего, что мог получить от нее, всю ее, и эта необходимость, эта одержимость заставляли его наматывать на кулак белые волосы, словно и сейчас она могла уйти… Но и этого ему было мало.

Она стонала под ним, и по затуманившемуся взгляду, по расширенным зрачкам Ран знал, что Оникс совсем рядом со своей вершиной.

Остановился, потянул за волосы, всматриваясь в ее глаза.

– Для кого цветет лори, раяна?

Он хотел это слышать. Хотел. Опустил руку, провел пальцами там, где соединялись их тела. Девушка выгнулась, застонала.

– Для кого?!

Толчок и остановка. Ласка пальцев. Оникс выгибалась и терлась, стремясь продолжить их движения, дойти до края. И его тело дрожало от желания сделать это. Но нет… снова толчок и ласка.

– Ран! Чтоб ты сдох, аид… – Оникс стонет и бьется, комкает в пальцах покрывало.

– Не так быстро… – он целует ей шею, трогает языком ямочку у горла. – Скажи мне, сладкая… Скажи. Давай, Оникс! Мне надо это услышать…

Толчок. Они оба уже мокрые от желания закончить, от желания освободиться.

– Для кого?

– Для тебя, Ран…

И он снова двигается – сильно, резко, сжимая стальными пальцами ее тело, лаская так, что у Оникс больше нет сил сдерживаться, и она кричит, вцепившись в его плечи, ощущая, как мощно он извергается внутри ее…

Как успокаиваются его дыхание и стук сердца.

Аид поднял голову, усмехнулся.

– Я пришлю тебе новое платье, раяна.

Поднялся, поднимая с пола свою одежду.

Новое платье? Пришли мне новое сердце, аид. Старое ты искромсал в клочья.

– Всего лишь раяна? – Оникс тоже усмехнулась, почти зеркально повторив его. Приподнялась на локтях, не пытаясь прикрыться. – Ты забываешься, пес. Пришли своей повелительнице десять платьев. И красные розы.

Ран повернул голову, в его глазах вспыхнуло изумление. И рассмеялся.

– Как интересно… Я учту, Светлейшая.

Оникс откинулась на покрывале, закинув руки за голову и чувствуя его взгляд.

* * *

Утром ее разбудила Риа.

– Госпожа, госпожа, просыпайтесь! Там такое!!!

– Что?

Оникс отвернулась, спать хотелось неимоверно. Даже подумала, а не послать ли прислужницу к демонам и снова завернуться в кокон покрывала. Но что-то в голосе Риа заставило приоткрыть один глаз.

– Что?

Прислужница указала дрожащей рукой на дверь, соединяющей спальню с гостиной.

– Ну что там?

Раяна сползла с кровати, прошлепала босыми ногами. И рассмеялась. В гостиной были платья. Разных цветов, украшенные кружевом и вышивкой, усыпанные камнями. Одиннадцать штук. На изготовление каждого такого платья мастеру иглы понадобился бы месяц. И Оникс не сомневалась, что все они идеально подойдут ей по размеру.

– А розы? – внутри поднималось что-то, от чего хотелось смеяться. – Должны быть красные розы!

Риа с круглыми глазами подала ей записку, и Оникс торопливо сломала печать с буквами. Такими же, как на ее плече…

«Цвета моего рода – синий и белый, Светлейшая».

– Там! – Риа ткнула пальцем в окно, похоже, слов у говорливой прислужницы не осталось.

Оникс подошла, дернула створку, распахнула, ступила на маленький балкончик. Зима еще не ушла, и мигом закоченели босые ноги. И показалось, что сад в снегу…

Но нет. В саду цвели розы. Синие и белые. Все синие и белые… Сотни или тысячи роз, живых и благоухающих, цвели под ее окном в мертвом саду. Оникс не выдержала и все-таки рассмеялась.

– Что это, госпожа? – Риа высунулась, с восторгом перевалилась через перила, рискуя вывалиться.

– Это приближение, – прошептала раяна.

Сладкое, восхитительное приближение.

Но ноет сердце, страшась нового удара…

* * *

Ран стоял в тени деревьев и смотрел, как она смеется.

Закутанная в покрывало, растрепанная, босая. И хохочущая. Счастливая.

Когда Оникс смеется, она становится совсем юной… Он видел ее разной. Но смеющейся? Вот такой – никогда. И он любовался ею – такой. Смотрел, не в силах даже отвести взгляда. Хмурился оттого, что она стояла босая на холодном камне. Мрачнел оттого, что его это настолько беспокоит. И чувствовал себя счастливым, понимая, что смог заставить ее смеяться. Это было странное чувство, непонятное, теплое, будоражащее.

Незнакомое ему.

Кажется, впервые за долгое время внутри не болело.

Глава 18

Новая весточка прилетела с птицей. Вернее, пришла. Прислужницы взвизгнули, увидев это чудо – важно заходящую в комнату птицу величиной с гуся, но покрытую такими яркими разноцветными перьями, что глазам было больно смотреть. Птица курлыкала, словно голубь, а потом застыла посреди комнаты и распустила хвост – сине-зеленый, с золотом на конце каждого перышка, с серебром у основания.

– Что это? – восхищенно захлопала Риа. – Смотрите! Там свиток!

Служанки кинулись птицу ловить, та бросилась убегать, кудахча, как обыкновенная курица. Оникс хохотала, глядя на этот балаган. Риа схватила птицу за хвост, сорвала свиток.

– Светлейшей.

Раяна провела пальцем по круглой печати – Р и Л.

«Надеюсь, Светлейшая окажет честь псу, разделив с ним ужин?»

Она закусила губу, пытаясь сдержать улыбку. Он просит? Он действительно ее просит? Ран Лавьер просит поужинать с ним? Не приказывает, не принуждает, а просит?

Невероятно.

– Риа, дай мне перо и чернила.

Подумала минуту. И написала несколько слов.

– Закрепи это на шее птицы и выпусти в парк!

* * *

– Долго это будет продолжаться? – поинтересовался Кристиан.

По парку носился перепуганный павлин, за которым гонялись стражи. Птица кудахтала и пыталась взлететь, хотя сроду этого не умела. Кухарки и служанки, свесившись из окон, хохотали, как ненормальные. Псы ругались так, что матери зажимали дворовым мальчишкам уши и краснели.

– Может, все-таки болт? – хмыкнул Кристиан, показав на свой арбалет. – Заодно узнаем, есть ли под этими перышками мясо.

– Нет, – отрезал Лавьер.

Кристиан не стал говорить другу, что тот сошел с ума. Это и так было очевидно. Сначала розы, теперь павлин… правда, убивал Лавьер по-прежнему слишком быстро, чтобы нашелся смельчак назвать его сумасшедшим.

Или влюбившимся.

Самому же Верховному, похоже, было наплевать, что о нем думают.

Он стоял, заложив за спину руки, и смотрел не на парк, где на деревьях уже проклевывались первые листочки, и не на обезумевшую птицу, а на балюстраду, где стояла раяна. Светлейшая улыбалась. И Кристиан должен был признать, что понимает Верховного. И, наверное, даже завидует.

Немного.

Было что-то такое в глазах Оникс, когда она смотрела на Рана Лавьера, что заставляло сжиматься сердца Сумеречных псов. Если у них все еще были сердца. Эти двое порой смотрели друга на друга с таким выражением, что становилось больно. Больно от невозможности получить то же самое. От дикого желания это получить.

– Одолжишь? – Ран потянулся к арбалету, обрывая размышления Кристиана.

– Ты решил все-таки пристрелить эту разноцветную курицу?

Лавьер, не отвечая, вытащил короткий крученый болт, намотал на основание паутину из веревок. Кристиан хмыкнул. Ран натянул тетиву и спустил, почти не целясь. Стрела вонзилась возле разноцветного хвоста, сеть раскрылась, накрывая птицу. Павлин закудахтал, но лишь сильнее запутался.

Один из псов дернул свиток, привязанный к шейке, подал Верховному.

«Увы, но мой вечер уже занят. Но я смогу разделить с тобой завтрак, пес».

Лавьер рассмеялся, поднял глаза к балюстраде.

Но Оникс там уже не было.

* * *

Ран осмотрел гостиную, улыбнулся. Длинный стол, сервированный золотой и серебряной посудой. Два кресла с высокой спинкой, напротив друг друга, на разных концах стола. Трое прислужниц с непроницаемыми лицами.

Кажется, его ждет веселый завтрак.

Садиться не стал, если Оникс хочет играть, он вполне может ей это устроить. К тому же… ему было интересно. Действительно интересно. Такую раяну он не знал. Знал монахиню из Обители Скорби, знал девчонку в мужском костюме, знал женщину, которую хотел до безумия. Какую еще грань покажет ему эта девушка?

Ран посмотрел на часы, украшенные хрусталем и золотом. Светлейшая опаздывала. Впрочем, по этикету она вполне могла себе это позволить.

Лавьер отошел к окну. За стенами дворца шествовала весна. Солнечный свет разбрызгивался радугами, согревал ласковыми лучами землю. Из гостиной, выбранной Оникс, был виден сад, в котором все еще цвели розы. Пришлось потрудиться, чтобы найти мага, владеющего силой произрастания. А потом убедить его сделать то, что нужно. Старик оказался с характером и гонором, общаться с захватчиками отказался, не желая ни денег, ни наград.

– Выращивайте сами, раз вам они нужны, – нахально бросил он Лавьеру.

Ран вздохнул. Он честно хотел по-другому.

– Я не умею выращивать цветы, – сказал он. – Я умею убивать. По-разному. Иногда долго и мучительно. И лучше вам сделать вашу работу, чтобы мне не пришлось делать мою.

Маг сделал, из хрупких саженцев за ночь вырастил целый сад. И, похоже, даже сам им гордился, Лавьер это видел.

Но на мага было плевать, главное, что розы порадовали раяну. Глупости, необходимые ее женскому сердцу, Рана забавляли. Смысла в них он не видел и не понимал, но Лавьер устал воевать с Оникс. И хотел, чтобы она улыбалась ему. Улыбалась, желала, принимала с радостью. Насильственного подчинения оказалось слишком мало. Он считал, что будет достаточно ее тела, но увы… Лавьер всегда желал все, целиком.

Возможно… Возможно, ему удастся получить не только тело раяны. Возможно. По крайней мере, он попытается.

Прислужницы зашевелились и склонились в поклонах, Лавьер обернулся. Замер, рассматривая девушку. Светло-зеленое платье с золотой вышивкой, нежные белоснежные кружева, выглядывающие из декольте и в высоких разрезах по бокам. Так скромно и в то же время завлекательно, хотелось смотреть не отрываясь, в надежде увидеть точеную ножку. Или содрать все эти тряпки к демонам и разложить раяну на столе.

Но он сдержался. Белые волосы распущены и собраны с одного бока тонкой косичкой. Зеленая бархатка на шее. И белый бутон розы.

– Кажется, вы вновь забыли о правилах приличия, аид? – Оникс окинула его насмешливым взглядом. – Разве можно так беззастенчиво разглядывать вашу повелительницу?

– Если повелительница столь прекрасна, что у ее подданных отказывает здравый смысл, то несомненно. – Лавьер склонил голову.

Оникс улыбнулась, указала рукой на стул.

– Неужели ваши губы могут произносить что-то помимо непристойностей и команд, мой подданный? – она выделила голосом последние слова, и Ран усмехнулся. Дождался, пока Оникс сядет, расположился напротив.

– Мои губы способны на многое, Светлейшая. Жду не дождусь момента, когда смогу вам это доказать.

Их взгляды встретились через стол. Зеленые глаза Рана откровенно смеялись. Прислужницы поставили перед ними чаши с водой и плавающими лепестками. Лавьер смотрел на Оникс, ничего не делая, и улыбнулся, когда раяна опустила в чашу пальцы, а после с видом истинной повелительницы протянула служанке, чтобы она вытерла их тончайшим батистом.

Чаши унесли и поставили перед каждым маленькую тарелочку с густой белой массой и тонкой лепешкой. Оникс, не глядя, выбрала из длинного ряда сверкающих приборов узкую лопаточку, намазала крем на лепешку, и откусила.

– Этот сливочный крем определенно удался, – протянула она. – Хотя мне кажется, в нем не хватает сладости.

Ран сражался с желанием одновременно и рассмеяться, и швырнуть на пол салфетку, преодолеть разделяющее их расстояние и прижать Оникс к себе.

Но не сделал ни того, ни другого, лишь изогнул насмешливо бровь.

– Вам не хватает сладости, Светлейшая? Я бы добавил перца.

– Блюдами с перцем я уже насытилась, аид, – раяна промокнула тонкой полотняной салфеткой губы, и Лавьер чуть не взвыл. Обычный жест выходил у нее на редкость соблазнительным. Оникс вежливо улыбнулась. – И, кажется, от перца у меня начинается желудочная болезнь. Все же острую пищу стоит заедать десертом. Хоть иногда.

Ран рассмеялся. Вряд ли они говорят о еде.

Блюда снова сменили, теперь возле них появились тарелочки с сырными шариками в меду. И снова Оникс безошибочно выбрала прибор, наколола кусочек, поднесла ко рту. Янтарная капелька осталась на ее губах, и Ран снова едва сдержался. Аппетит пропал напрочь, он слишком хотел утолить другой голод.

Но все же… Игра была занимательной. И ему она ужасно нравилась.

– Вы так и не сказали, понравился ли вам мой подарок, Светлейшая? – Он положил что-то в рот, не слишком понимая, что именно. Проглотил.

– Вам удалось меня порадовать, аид.

– И чем же вы порадуете меня, Светлейшая?

– О, – раяна тоже приподняла бровь, – как невежливо требовать что-то взамен. Но я прощаю вас. И могу лишь сказать, что в награду выполнила вашу просьбу, что вы озвучили в хранилище знаний.

Лавьер чуть не поперхнулся. Его просьбу? «Я хочу, чтобы под платьем у тебя ничего не было… чтобы ты всегда была готова для меня».

Оникс смотрела невозмутимо, а его эта мысль заставила отодвинуть фрукты и облизнуться. Удивительно, но понимание, что стоит задрать ей юбку и его пальцы коснутся обнаженной кожи, дико возбуждало.

– Сегодня прекрасная погода, не так ли, аид? – Оникс смотрела насмешливо. – Даже немного жарко. Мне кажется, стоит приоткрыть окно, я вижу на вашем лбу испарину.

– Боюсь, свежий воздух мне не поможет, – Ран усмехнулся. – И боюсь, что совсем скоро вам тоже станет нестерпимо жарко, Светлейшая. Вы даже станете… стонать от небывалого жара.

– Хм, не разделяю ваших опасений, – Оникс сделала глоток из фарфоровой чашечки, – к тому же… – она поманила пальчиком одну из прислужниц. – Флери, посмотри список моих дел, там есть что-то похожее на… стоны?

Служанка округлила глаза.

– Э… кажется, нет, моя повелительница.

– Вот видите, – раяна очаровательно улыбнулась. – Никаких стонов. А что касается жары… Для нее слишком рано. Возможно, летом?

– Летом? – Лавьер швырнул салфетку, в несколько шагов пересек разделяющее их расстояние и, склонившись, уперся ладонями в подлокотники, заключая Оникс в клетку своих рук. – В МОИХ планах ваши жаркие стоны еще до завтрака, Светлейшая!

– Ах, – синие глаза Оникс светились, – мне кажется, вам пора пересмотреть ваши планы. И как минимум согласовать их с вашей повелительницей, аид!

– Вы так думаете? – Он тронул пальцем ее губы, провел, обрисовывая контур. Хотелось впиться, хотелось целовать, но как же она смотрит! Лавьер почти рычал, загоняя внутрь свое желание. Кто бы мог подумать, что однажды он попытается его обуздать ради света в глазах раяны! – Я готов подождать лишь до окончания завтрака.

– Всего лишь? – Оникс надула губы. И неожиданно тронула языком его палец. Сжала губами и лукаво улыбнулась, услышав мужской вздох. Отстранилась. – Мне кажется, вам стоит вернуться на ваше место, аид.

– Да в бездну! – Ран одним движением поднял Оникс и сел в ее кресло, опустив девушку на колени. – Этот стол слишком длинный, Светлейшая.

– Вам было плохо видно с другого конца? – Оникс невинно улыбнулась. – Ох, вы заставляете меня думать, что пора сменить Верховного. На более… зоркого.

– Ты можешь попытаться, – он тронул губами ее шею, провел языком вдоль бьющейся жилки, – главное, помните, Светлейшая… Что зоркость – не самое главное в… Верховном. А я слишком быстро убиваю.

– Ваши угрозы портят мне аппетит, – Оникс постаралась не рассмеяться. Хотя от его присутствия и ласки у нее сбивалось дыхание. И проклятый лори уже открылся полностью, дурманя всех в комнате.

– Мне кажется, здесь слишком многолюдно. – Он все-таки не сдержался, прикусил ей кожу на оголенном плече.

– Не думаю. – Оникс потянулась к фруктовой дольке. – Кажется, в самый раз для… завтрака.

– А мы все еще завтракаем?

– Несомненно!

Лавьер слизал фруктовый сок с ее губ. Он хмелел. Он желал. И он был счастлив.

Это было так странно… Так безумно и странно, что поверить было почти невозможно.

– Вы уверены, что хотите завтракать, Светлейшая? – еще одно слизывание, встречающиеся языки, жадные касания.

– Конечно. Совершенно уверена. Вы ведь не будете столь жестоки, что лишите вашу повелительницу еды?

– Похоже, моя повелительница надо мной издевается, – еще одна ласка, тела горят от желания. – Не знал, что ты так жестока, раяна.

– Жестока? Мне еще учиться и учиться, аид… Но я буду стараться.

– Ты столь талантливая ученица, что я не могу доверить твое обучение другим…

– Простите, Светлейшая, завтрак подавать? – смущенный голос прислужницы заставил Оникс рассмеяться и прервать поцелуй.

– Пошли вон! – рявкнул Лавьер.

– Нет-нет! – Оникс вывернулась из его рук. – Ваша повелительница желает завтракать!

– Оникс, – голос Рана стал вкрадчивым, – ты ведь не хочешь, чтобы я брал тебя при всех?

– Но ты ведь не сделаешь этого, правда? – Она улыбнулась, глядя в слишком яркие зеленые глаза.

Ран нахмурился. Кинул на прислужниц недовольный взгляд.

– Убирайтесь.

– Ран!

– Мы будем завтракать, – уголки его губ все же дрогнули. – Но наедине.

Оникс тяжело вздохнула. Ну хоть что-то. Честно говоря, затевая этот завтрак, она не рассчитывала и на такие уступки. Прислужницы поспешили скрыться за дверью, еще раз доказав, кто является реальным хозяином в этом дворце. Ран взял дольку фрукта, поднес ее к губам Оникс. Слизал капельку сока, капнувшую на ее подбородок. Раяна покачала головой.

– Ран! Я хочу поговорить.

– Поговорить? – еще одно движение его языка на коже.

– Да! – Оникс попыталась отстраниться, борясь и с ним, и со своим телом, которое уже отозвалось на мужскую ласку. – Я хочу поговорить! Хочу узнать о тебе что-то помимо того, как ты убиваешь или…

– Или? – теперь его глаза откровенно смеялись.

И Оникс застыла, глядя в эту невозможную зелень, посветлевшую от смеха. Не совсем понимая, что делает, она подняла руку и провела по его щеке. От ресниц по скуле и до твердых губ. Осторожно, едва касаясь. Так трогают слепые, пытаясь «увидеть» чужое лицо. Увидеть внутри себя, на внутренних веках. Увидеть и запомнить.

Или влюбленные.

И Ран застыл, даже дыхание замерло на его губах. Он напрягся, ловя эту ласку, боясь спугнуть ее, тая желание податься к ее руке, словно зверь.

– Я хочу узнать тебя, – тихо сказала Оникс. – Расскажи мне.

– Что?

Он все-таки поймал ее руку губами, тронул тонкие пальцы.

– Что угодно. О себе, своей жизни.

Ран молчал, задумчиво прижимая ее руку к своим губам.

– Не хочешь? – осторожно спросила Оникс.

– Хочу, – вздохнул Лавьер. – Но… Я не знаю, что рассказать тебе. И это странно. Мне всегда казалось, что моя жизнь наполнена событиями, действиями, людьми… А сейчас я перебираю все это и понимаю, что мне совершенно нечего рассказать тебе. Словно я и не жил… Не могу найти ничего, что тебя не испугало бы или не отвратило. Пытаюсь посмотреть на свою жизнь твоими глазами и понимаю, что лучше бы тебе ничего о ней не знать.

Оникс снова провела ладонью по его лицу. Она оценила то, что он сказал.

– Тогда расскажи о своем детстве.

– Это тоже не слишком радостная история.

– Все равно расскажи. Сколько тебе было, когда ты попал в цитадель?

– Ты упрямая, раяна, – он снова улыбался. – Ну хорошо. Мне было шесть.

– Тебе было страшно? – она не удержалась и снова провела ладонью по его щеке.

Ран прищурился, словно кот.

– Пожалуй, – протянул он. – Немного. Хотя скорее – интересно. Я был рад пробуждению дара и тому, что меня везут в Долину Смерти.

– Не могу представить тебя ребенком, – Оникс поерзала, устраиваясь удобнее на его коленях. – Совсем не могу. Даже подростком. Дети – они слабые, нежные, трогательные. А ты словно камень…

– Ты говоришь об обычных детях, – Лавьер усмехнулся. – Сумеречные даже в детстве не слабые и не трогательные, поверь мне. Слабые в цитадели не выживают.

– Это ужасно, – она хмурилась, неосознанно чертя линии на его груди, обтянутой тонкой рубашкой. – Так не должно быть. У детей должно быть детство, а не выживание!

– Такое детство не может подготовить к жизни Сумеречного. А то, что дают в цитадели, может.

– То есть тебе не жаль? – Оникс смотрела на него во все глаза. – Не жаль, что твоя жизнь была такой?

Ран покачал головой.

– Я не жалею. Ни капли. И благодарен цитадели, раяна. Я стал тем, кто я есть, благодаря ее урокам. Я не жалею о прошлом. Жестокость – это оправданная необходимость, Оникс. Сумеречные – оружие империи, они не имеют права быть слабыми. Тех, кто не способен быть оружием, лучше уничтожить сразу, до того, как они дадут слабину в важный момент.

– Это чудовищно!

– Нет, – Ран покачал головой. – Это необходимо.

– Как и убийство тех людей, после Ритуала Теней? – тихо спросила Оникс. Ее ладонь замерла, и Ран снял ее со своей груди, поднес к губам. И поцеловал пальцы с такой нежностью, от которой у Оникс защемило сердце. И которая совсем не вязалась с мгновенно ставшим жестким взглядом.

– Да.

И все. Просто «да». Ни оправданий, ни объяснений, ни попыток внушить ей, что он прав. Просто «да». И ей оставалось с этим лишь смириться.

Оникс закусила губу, отвернулась. Да, отношения с ним точно не будут простыми. Но они оба так устали воевать…

Его губы целовали раяне пальцы, каждый в отдельности, нежили ее ладонь.

– Моя очередь задавать вопросы, – негромко сказал Лавьер. – Теперь поговорим о тебе, Оникс.

Она пожала плечами, скрывая улыбку. Привычка приказывать, похоже, въелась Лавьеру в кожу.

– Ничего интересного. Я была самой обычной девочкой. Непоседливой и чрезмерно любопытной, как утверждала Марвея. Любила гулять на скалах. – Она слегка оживилась, вспоминая. – Там была пещера. За Обителью, но я лишь видела ее, а добраться не могла, скалы обросли скользким мхом и были почти отвесными. А я хотела добраться! – девушка улыбнулась. – Думала, что там спрятано драконье золото и если я его достану, то мы сможем отремонтировать Обитель, а еще накупить в долине всяких вкусностей. – Она тихо рассмеялась. Лавьер смотрел не отрываясь, боясь пошевелиться. Оникс была такой… расслабленной. На ее губах блуждала улыбка, а в глазах светилась радость воспоминаний. И ему нравилось смотреть на нее такую.

– Даже не сомневаюсь, что однажды ты все-таки добралась до той пещеры, – пробормотал он.

– Да, – Оникс лукаво улыбнулась. – Надо признать, это было непросто. Но внутри не оказалось ни дракона, ни золота. Только летучие мыши. – Она рассмеялась. – И мне пришлось сидеть там три дня, потому что я не могла слезть! Бедным монахиням пришлось плести веревочную лестницу и забрасывать мне, чтобы я могла спуститься! – Оникс снова улыбнулась и запнулась. – Почему ты так смотришь на меня?

– Я… – его голос внезапно охрип, и раяна застыла, глядя в его глаза. Завороженная его взглядом, в котором бился ответ. Но Ран качнул головой и потянулся к бокалу с водой. – Хочешь, мы навестим твою Обитель? Когда… все закончится.

– Поеду туда, где выросла? – сердце Оникс подпрыгнуло от волнения.

– Поедем, – поправил Лавьер. – Да, если хочешь.

– И в качестве кого я туда поеду? – Оникс закусила губу, настороженно глядя на аида.

Он снова чуть улыбнулся.

– В качестве повелительницы империи.

– Небесные… – пробормотала она. – Я не понимаю! – Слова вырвались, хотя она и не собиралась спрашивать об этом. – Не понимаю! Зачем? Почему я? Из-за лори?

– Лори? – Лавьер нахмурился. – Мне плевать на цветок. Я не собираюсь его использовать.

– Тогда зачем? – с отчаянием спросила Оникс.

– Разве ты не понимаешь? – он смотрел так странно… – Я хочу дать тебе что-то, Оникс. Взамен того, что забрал.

– Что?

Она так удивилась, что слова испарились из головы. Дать ей что-то? Посадить ее на трон империи, окружить роскошью и почетом, но оставить в клетке?

– Взамен свободы?

Его губы сжались, а лицо стало замкнутым.

– Свобода… Ты так хочешь ее? Хочешь жить одна, на том берегу, в доме, где все пропахло рыбой? Это твоя свобода, Оникс?

– Да! – она попыталась слезть с его колен, но Лавьер не позволил, удержал. Его тело словно закаменело, а руки сжались, словно прутья клетки. Хрупкое перемирие рушилось на глазах, шло трещинами. – Там у меня был выбор! И лучше жить там, чем…

– Чем со мной? – уточнил он тихо.

Оникс застыла. Лавьер смотрел ей в глаза и медленно разжал руки. Словно делая над собой усилие. Позволяя встать и уйти.

Она осталась. И темноты в его глазах стало чуть меньше.

– Нет. – Оникс вдохнула.

Он медленно изогнул бровь.

– И что же это значит, раяна? – негромко спросил он. Ран не двигался. Не пытался притянуть ее ближе, не пытался обнять. Просто смотрел. Но она чувствовала, как он напряжен. Тело под ней словно окаменело.

– Я… – неуверенно начала Оникс и вдруг лукаво улыбнулась. – Возможно… возможно, я к тебе привязалась. Или мне просто скучно, и я развлекаюсь. Какой вариант тебе нравится больше, аид? – сказала раяна, переиначивая слова самого Лавьера. – Так что ты выбираешь?

Он закрыл глаза. На мгновение. А потом открыл и посмотрел на нее с таким выражением, что Оникс стало нечем дышать. И стало не до смеха. Очень медленно она подняла руку и вновь провела по его лицу.

– Я хочу узнать… тебя, – прошептала Оникс. – Но… с тобой трудно. И страшно.

– Я больше не причиню тебе боли, – сказал он, глядя ей в глаза. – Я обещаю, Оникс.

Она медленно кивнула. Приближение… Осторожное… Испуганное приближение… Как страшно… но…

Ласковое касание. И его руки, что снова ложатся на тело, вырывая вдох. Кажется, она так привыкла к его рукам, что без них ей уже плохо. И правильным кажется лишь находиться внутри его объятий. Оникс склонилась, несмело тронула его губы, лизнула. Он не отвечал, ждал. Но даже от этого мимолетного движения кружится голова. Этот мужчина, с его силой, неудержимостью, страстью, заставлял раяну терять разум, заставлял плавиться и желать его. Да. Страшно… Страшно, потому что Ран непредсказуем, потому что быть с ним – это добровольно поселиться рядом со зверем. Он кажется ручным, когда сыт и когда позволяет прикасаться к своей шкуре, но зверь всегда остается диким и однажды может растерзать, если ему станет скучно. Поиграет, загоняя в угол и щуря зеленые глаза, а потом сомкнет клыки на шее и слижет кровь, довольно урча.

Страшно… но выбора у Оникс уже не было. Она сошла с ума, но она хотела быть с ним.

– Шинтаро саанма…

– Что это за язык? – встрепенулась Оникс.

– Древний, – он улыбнулся. – Его учат лишь наследники первой ветви, чтобы могли прочитать старинные свитки. Это красивый язык, Оникс.

– Да, – она замерла, глядя в его глаза. – Очень красивый. Мне всегда кажется, что на нем ты говоришь что-то важное…