Текст книги "Для кого цветет лори"

Глава 11

Чаши были наполнены ледяной водой и кусками льда. Погрузиться нужно было так, чтобы на поверхности остались лишь макушка и глаза.

Наставник стоял вне чаш, возле жаровни, и все мальчишки в тот момент его ненавидели.

– Каждый должен знать свой предел, – спокойно говорил наставник. Его не трогали ни белые лица учеников цитадели, ни скрючившиеся во льду худые тела, ни боль в чужих глазах. Его ничего не трогало. – Вы должны знать свои рамки совершенно точно. Чтобы не переоценить их. Чтобы поставить на кон все и выиграть. Вы должны научиться определять свой предел. Магия ведет к самонадеянности, и глуп тот, кто считает себя всесильным. Вы не люди, вы Сумеречные. Но и вы смертны. Вас можно сломать и победить, но вы должны стоять до конца… и никогда не терять рассудка. Вы – оружие. Оружие империи, и вы не имеете права на эмоции. Ваше тело и разум должны быть холодны, как эта вода. Вы обязаны быть совершенным оружием. А для этого необходимо знать, как много вы способны выдержать…

Голос наставника журчал водой и тоже казался мерзлым. В ледяной чаше время текло по-другому. Медленно. Слишком медленно. Даже воздух казался тяжелым и застывшим, словно песок, с трудом проникал в горло, царапал…

Наставник помолчал.

– Вы можете покинуть чашу, когда сочтете, что ваш предел достигнут. – Мальчишки встрепенулись. Наставник обвел всех равнодушным взглядом. – Но первая пятерка, покинувшая чашу, отправится в лабиринт.

Парни притихли, вновь скрючившись в ледяной воде. Воздух вырывался изо рта паром, синие губы дрожали. Но лабиринт! Его боялись больше, чем льда!

И все же уже через несколько минут многие начали думать по-другому. Первым из чаши вылез Саламандра, поскользнулся на каменном полу и, шатаясь, побрел к своим вещам. И сразу за ним – еще двое, подпрыгивая и растирая окоченевшими мокрыми руками бледные тела.

Ран не двигался, наблюдая за тем, как один за другим ученики покидают чаши. После пятерки вылезать стали активнее, уже без страха. Лавьер прикрыл глаза, контролируя дыхание. Холод уже сковал тело, просочился под кожу, в каждую мышцу, сделал кровь густой и липкой… Холод сжимал сердце, заставляя его остановиться…

Но это еще не предел. Нет, не предел.

Ран не пытался ничего доказать. Он хотел знать, как далеко он может зайти. Он хотел узнать свой предел.

– Очень интересно, – голос наставника разбил оцепенение. – Остались двое. Оба в сознании и отдают отчет своим действиям. Оба остаются в чашах осознанно. Правда, мотивация разная. Совершенно разная.

Ран сквозь обледеневшие ресницы посмотрел на наставников, что с исследовательским интересом обсуждали учеников. И слегка повернул голову, заинтересовавшись, кто второй в чашах. Поверх крошки льда на него смотрели светлые глаза Анрея Итора.

* * *

Лавьер тряхнул головой, прогоняя воспоминания, и вошел в янтарную гостиную. Из кресла кивнул Кристиан и потянулся, зевая.

– Знал, что ты явишься, не успеет взойти солнце, поэтому позаботился о завтраке. – Он указал на стол.

– Где остальные?

– Еще спят. Баристан проверил расстановку стражей, я не стал ему говорить, что ты сам их расставлял. Ветер уснул прямо в зале советов, ему нелегко дался последний год. Кстати, мое появление оказалось впечатляющим, ты не находишь? – Кристиан рассмеялся. И тут же скривился. – Жаль, Итор не оценил, сволочь. Я бы хотел увидеть его страх перед тем, как задушить.

Лавьер промолчал. Они заняли дворец, их план, который десятка, а вернее, Лавьер готовил несколько лет, сработал, но главный враг успел уйти! И одни демоны архара знают, что сейчас делает первый советник, какие силы собирает.

– Теперь он заляжет на дно… – начал Кристиан.

Лавьер покачал головой.

– Нет. Советник уже на пути к Шорской Гряде.

– Думаешь, он попытается переманить на свою сторону главу Шорского клана? – вскинулся Кристиан.

– Уверен. И также уверен, что ему это удастся. Не забывай, кем является наш друг. И Темнейший, и Ошар всего лишь марионетки в его руках. Проклятье! – Лавьер сжал пальцы на фужере, хрусталь звякнул. И тут же заставил себя успокоиться. – Как мы могли его упустить?

– Итор не явился на церемонию, – Кристиан покачал головой. – А ведь должен был! Бездна, мы были так осторожны! Ни одного прокола! Но он что-то почувствовал.

– Я отправил по следу ищеек, но…

– Но Итор умеет путать следы. Я мог бы сам… – начал Кристиан.

– Нет, – покачал головой Лавьер. – Возможно, он этого и ждет. Тебе с ним не справиться.

Кристиан наклонил голову. В словах Лавьера не было ничего обидного, а во взгляде Кристиана – сожаления. Они знали свои пределы и принимали их.

Дух наколол кусочек сыра, поднес нож ко рту.

– А что с этой девушкой, раяной? Где она?

– Раяна – мое дело, – резкий ответ заставил руку Кристиана остановиться, не донеся сыр до рта.

– Я просто полюбопытствовал, – Кристиан пожал плечами. – Никогда не видел раян.

– Не приближайся к ней, – Лавьер склонил голову, взгляд потемнел. – Я запрещаю кому-либо к ней подходить. Нарушите – ответите.

Кристиан пожевал сыр. Ему хватило благоразумия промолчать. Он редко видел своего друга взбешенным, но, кажется, одно упоминание об этой девушке доводило его до такого состояния. Но расспрашивать он не стал – себе дороже.

* * *

Лавьер отбросил ногой камень, нахмурился. Он уже в десятый раз обошел немаленькую территорию дворца, проверил стражей, укрепления и щиты, поговорил с Льеном. Тот уверил, что и магическая защита совершенна.

Спустился в подземелье, обошел клетки с пленными. Ему вслед неслись проклятия и пожелания скорой смерти, Рана это не трогало. Он приказал надеть на всех кандалы и провести в зал для допросов. У кого-то из женщин началась истерика. Мужчины побледнели.

Всего пленных оказалось четыре десятка, большей частью мужчины. Они выстроились перед Лавьером нестройными рядами, грязные и всклокоченные, с ненавистью в глазах. Ран заложил руки за спину, обвел людей внимательным взглядом, выжидая. Долговязый наместник с юга не выдержал первым, как Лавьер и думал. Сплюнул под ноги Рану, почти попав ему на сапог.

– Преступник Ран Лавьер! – со злобой выкрикнул он. – Думаешь, тебе сойдет это с рук? Думаешь, мы не найдем на тебя управу? Да тебя скормят собакам, сволочь, насадят на кол и выпустят кишки, чтобы все видели, как империя поступает с предателями!

Лавьер сделал один шаг, движение руки было почти неуловимым. Женщина, стоящая рядом с наместником, завизжала, отпрыгнула от упавшего с перерезанным горлом тела.

Лавьер вернулся на свое место и снова осмотрел притихшие ряды пленных. Даже визжащая женщина замолчала, зажимая себе рот рукой, чтобы не издать ни звука.

– Кто-нибудь еще хочет высказаться? – бесцветно спросил Лавьер.

Люди молчали. Ран кивнул. Он не сомневался, что демонстрация потребуется. Наглядное подтверждение всегда действует эффективнее любых разговоров. И даже в выборе жертвы Лавьер не ошибся, наместник не стал бы ему союзником, слишком спесив и самонадеян.

– У меня мало времени, у вас – еще меньше, – спокойно произнес Лавьер. – Я предлагаю каждому из вас дать мне клятву крови и рода, присягнуть на верность, и тогда я позволю вам вернуться к вашим семьям. Как вы понимаете, обойти подобные клятвы невозможно. – Он сделал паузу. – Я дам вам время на раздумье – до рассвета.

Пленные молчали. Лавьер посмотрел на одного из псов, взглядом показывая, что их можно уводить.

– Постойте, – наместник восточных пределов шагнул вперед. – Я не хочу ждать еще ночь. Я принесу клятву.

– Ты – предатель! – Северный князь сверкнул холодными синими глазами.

– Разве? – восточник криво улыбнулся. – Я предпочитаю видеть на престоле сильного правителя, а не марионеток или тиранов. И насколько я знаю, род Лавьер – это первая императорская ветвь, если углубиться в историю, то именно предок нашего, – он кивнул в сторону Лавьера, – Верховного должен был вступить на престол вместо Темнейшего Владыки двести лет назад. Вы забыли, что Темнейший заполучил это место обманом, благодаря своему дару и магии? – наместник пожал плечами. – Так что это вполне можно считать возмездием и восстановлением справедливости.

– Ты просто трус и продался завоевателям! – возмутился князь.

Лавьер не вмешивался, с интересом наблюдая за спором.

– Я предпочитаю быть живым, – с достоинством произнес восточник и поднял ладони, готовясь дать клятву крови. – Не думаю, что мой труп принесет пользу империи.

– Я тоже дам клятву. – Вышла сухая, прямая, как палка, старуха. – Я вдова Магрейн и старшая в роду Магрейн. Мой род будет служить вам верой и силой, если вы примете мою клятву.

Лавьер кивнул. Половина пленных решили сменить сторону и выбрать жизнь. Половина молчала и хмурилась, им он даст время до новой зари. Он предпочел бы оставить их в живых и получить клятву и поддержку кланов. Тех, кто ни при каких обстоятельствах не примет сторону Лавьера, уничтожили сразу после Ритуала. Верховный хорошо знал пределы каждого.

«Ты чудовище!»

Слова прозвучали в голове, и он сжал зубы. Посмотрел на труп наместника, из разрезанного горла все еще вытекала кровь, становясь черной и липкой на камнях пола. Тело обходили стороной и старались на него не смотреть.

Убийство не вызывало в душе Рана никаких эмоций. Ни наслаждения, ни негодования. Это было всего лишь способом достижения цели. Убийство применялось для того, чтобы сломить сопротивление, продемонстрировать власть и силу, запугать или привлечь союзников. Смерть – это лишь инструмент. Не более того. Было ли это чудовищно? Наверное… Он не знал. Для него это было привычно. Убивать легко, и он это умеет.

Чужая жизнь не вызывала ни трепета, ни благоговения. Вот Кристиан убивать не мог, его дар был ближе к целительскому, наставники ошиблись, сделав его псом. И жизнь в Цитадели для Кристиана стала мучением.

А Ран отбирал жизни легко. Он никогда не убивал ради забавы или удовольствия, нет, лишь по необходимости. Но делал это без эмоций.

Впрочем, он и сам умер бы так же – без сожаления, приняв и это как данность. Единственная жизнь, которую он желал сохранить, чего бы это ни стоило, была жизнь синеглазой раяны…

Да, после Ритуала Теней были смерти, это необходимое зло. Так его учили. Тех, кого нельзя сломить, необходимо уничтожить. Некоторых наместников нужно было убить, а власть и милосердие плохо сочетаются.

Да Лавьеру и не нужны были оправдания, он не желал их. Он был собой и шел к своим целям, а Оникс… он дал ей время и возможность сделать выбор. Но она не выбрала его, не открыла дверь, за которой он ждал. Она отвергла то, что он хотел ей предложить, не сочла его достойным. Что же. Да, он чудовище и убийца. Пусть так. Оникс сделала свой выбор, и он даст ей то, что она выбрала.

И все же… он ждал другой встречи. Другого взгляда, других слов. Нет, не ждал – надеялся. Ожидание основывается на реальных событиях, ожидание – порождение разума и логики. Он надеялся. Надежда эфемерна, и ей для существования не нужно ничего… лишь желание души.

В цитадели их учили, что надежда бесплотна и ведет к пропасти, если довериться ей.

Сумеречные уже приготовили все для клятвы, позвали Льена. Ветер перебирал свои бусы, белки глаз наливались кровью. Обойти клятву чрезвычайно сложно, из тех, кто сейчас на коленях давал ее, никто не обладал подобной силой. Такое подчинение связывает не только того, кто произнес слова заклятия, разрезая себе руки, но и весь род. Никто не рискнет несколькими поколениями ради того, чтобы разорвать клятву. К тому же среди наместников было всего несколько магов.

Ран сосредоточился, выбрасывая из головы раяну. Клятва крови требовала полного внимания.

* * *

Ран ударил первым. Кулаком. Пока еще кулаком, сбивая Итора с ног.

Тот откатился, вскочил, вытирая кровь, хлынувшую из носа.

– Думаю, не нужно объяснять за что, – холодно процедил Лавьер.

– Надо полагать, за смерть Линта, – вкрадчиво протянул Анрей. Он двигался по кругу, обходя противника, примеряясь. – Ты принял это близко к сердцу, Ран? Тебе его жаль?

Лавьер вытащил клинок из ножен. Ударил, как обычно, без предупреждения. Анрей отразил в последний момент, уклонился, снова отразил… Сталь звенела, ударяясь.

– Ты не понял, Итор. – Ран наступал. – Ты убил члена МОЕЙ десятки. И будешь за это наказан.

– Твоей? – в светлых глазах молодого пса вспыхнула злость. Клинки снова ударились и разошлись. – Это должна была стать МОЯ десятка! МОЯ! Так что можешь считать, что счет открыт!

– Завидуешь? – Ран отклонился, атаковал и ударил ногой, целясь в пах. У псов не было запрещенных приемов. Был лишь один закон – победить.

Итор отскочил, сплюнул на пол и метнул нож. Ран усмехнулся, пригнувшись. Они слишком хорошо знали друг друга.

– Знаешь, почему они выбрали меня? – Ран снова атаковал, стремительно, зло, не давая Итору вздохнуть от череды ударов, тесня его к стене. – Потому что я сильнее, – удар по клинку, заставляя Итора приоткрыться всего на миг, но этого хватает, чтобы впечатать кулак в его живот. – Я всегда был сильнее, – ногой отбросить выпавшую из руки сталь. И ударить снова, сваливая на каменный пол. – И всегда буду сильнее. Ты нагадил не в том месте, тварь. Еще раз сунешься на мою территорию – убью. Понял меня?

Удары, один за одним, сильные, жестокие, до разбитых костяшек на руках… впрочем, они всегда были разбиты, в Цитадели слишком часто приходилось драться. Хрустнул нос, на губах Анрея вспенилась кровь. Повисла плетью сломанная рука. Итор извернулся змеей, всадил нож в бедро Рана, захохотал. Правда, недолго. Еще один удар заставил его кулем свалиться на пол, лишив сознания.

Ран ударил бесчувственное тело сапогом в живот, выдернул нож, отбросил.

Целители цитадели его ненавидели, слишком часто молодой Лавьер поставлял им раненых.

* * *

Оникс пыталась вникнуть в то, что читала. Но сегодня ей это не удавалось. Дворец казался затихшим, затаившимся. Прислужницы сновали, словно испуганные мыши, по стеночке, боясь поднять заплаканные глаза на мужчин в форме Сумеречных. Помогать одеваться раяне пришла лишь Риа, но девушка вздрагивала от каждого громкого звука и не смотрела Оникс в лицо. А когда раяна с ней заговорила, и вовсе сжалась, закрыв голову руками.

– Это ужасно. – Она вновь приложила платок к красным глазам. – Простите, но это выше моих сил! Я никогда не видела такого… Тела… Они до сих пор там. В ритуальном зале.

– Скольких убили? – тихо спросила Оникс, озираясь.

– Я не видела точно… Но Магрет сказали, что несколько десятков человек. – Риа всплеснула руками и снова заплакала. – Такой красивый день! Ваша свадьба! Мне так жаль…

– Ты знаешь, где Светлейший Владыка? – оборвала ее причитания Оникс. – Он тоже там… среди тех, кого убили?

– Нет, – Риа покачала головой, не переставая всхлипывать. – Повелителя там нет. И советника Итора тоже. Небесные заступники помогли им скрыться и пусть помогут выгнать псов из дворца, надо молиться…

Она вновь захныкала, Оникс фыркнула. Потом вздохнула и коротко ударила девушку по щеке. Та изумленно захлопала глазами.

– Прекрати истерику, – приказала Оникс. – Никто не поможет нам, если мы сами о себе не позаботимся. – Она задумалась. – Прислужницы живы, их не трогают?

– Нет, Светлейшая. Просто запретили покидать дворец. – Она вновь округлила глаза. – Наш ключник не послушался и пошел к воротам. И его тоже… того.

– Так надо было слушаться, – раздраженно ответила Оникс. – Все, иди. Будешь нужна – позову. И мой вам всем совет – не злите псов.

Прислужница унеслась, вытирая глаза платочком, а Оникс задумалась. Значит, Ошара среди убитых нет. Хотя Риа могла и ошибаться.

Она схватила с кресла меховую шаль с длинными кистями, под которой удобно прятать руки и нож. И вышла за дверь. Хмыкнула. Стражи были те же самые, значит, и они изначально являлись людьми Лавьера. Впрочем, Оникс это уже не удивляло. Она забыла, что этот мужчина привык все контролировать. И поверила, что он ее отпустил. Зря.

Она должна была воспользоваться кольцом раньше. Или?

Оникс сжала под меховой накидкой рукоять ножа. Или она не хотела? Разве не могла она сбежать утром? Просто надеть кольцо на палец и оказаться где-то очень далеко. Пусть в одном покрывале, зато свободной?

Так почему она стояла там и смотрела на мужчину в своей кровати?

Оникс нахмурилась, не желая об этом думать. Ответ она знала, но озвучивать его не желала. Даже в собственной голове.

И сейчас упрямо пыталась читать, разбирая старые свитки, хотя все мысли снова и снова возвращались к другому. Оникс потерла глаза, потянулась к книге и замерла. Сегодня она зажгла лишь несколько ламп, и хранилище тонуло во тьме, и там, за гранью света, стоял человек. Лори на ее спине шевельнулся и приоткрыл свои лепестки.

– Нравится пугать меня? – чуть хрипло спросила Оникс.

Ей в ответ раздался тихий смех.

– А разве ты испугалась? Не думаю.

Лавьер оставался в темноте, и Оникс нахмурилась.

– Разве у тебя нет других дел? – резко бросила она, поднимаясь из кресла. – Кроме как смотреть на меня? Например, убить еще кого-нибудь?

– Уже двоих до обеда, – отозвался Лавьер, и Оникс задохнулась, понадеявшись, что он шутит. Ран облокотился плечом о стену. – Считаешь, что мне надо продолжить, раяна?

Покачала головой, закусив губу.

– Сядь на стол, Оникс.

Она застыла, упрямо сжимая зубы и чувствуя… дрожь предвкушения. Бездна! Когда она стала зависимой от его приказов? Мотнула головой.

– Мы ведь это уже проходили, раяна, – в его голосе прозвучала насмешка. – Я убийца и чудовище, но, увы, сильнее тебя. Во всех смыслах. Сядь на стол.

Оникс резко положила ладони на шершавую поверхность, села. Лавьер приближался неспешно, наслаждался предвкушением. Подойдя, положил ладонь на ее бедро, потянул вверх подол платья, глядя ей в глаза. Она нахмурилась.

– Мы здесь не одни…

– Ты говоришь о том хранителе, что забыл, как выглядит солнечный свет? Не переживай, я перерезал ему горло и положил тело в углу.

– Что? – Оникс дернулась, пытаясь вырваться из его рук.

Лавьер рассмеялся.

– Его здесь нет, раяна. – Он с улыбкой посмотрел на книги. – И он имеет право находиться с тобой в одном помещении лишь потому, что никогда не сможет прикоснуться к женщине. – Он коснулся ее губ, взгляд потяжелел. – Что ты читала?

– Старинные баллады.

– Интересно?

– Очень, – сквозь зубы прошипела Оникс.

Пальцы Лавьера уже добрались до ее нательных лент, он потер ладонью между женских ног. Теплые губы коснулись мочки ее уха.

– Больше не завязывай их, – негромко приказал он. – Я хочу, чтобы у тебя под платьем ничего не было. Чтобы ты всегда была готова меня… принять.

– Мне не интересно, чего ты хочешь. – Она попыталась отвернуться.

Лавьер снова тихо рассмеялся.

– Ты сделаешь так, как я хочу. Сделаешь, Оникс. Мы оба это знаем. Почитай мне.

– Что? – опешила она. Его рука поглаживала ей ногу, и в глазах мужчины дрожала тьма, бесконечная бездна.

– Почитай мне. – Он медленно провел языком по ее скуле. – Хочу слышать твой голос. Я по нему соскучился.

Оникс выдохнула, пытаясь собраться с мыслями. Желания и прихоти Лавьера всегда вгоняли ее в ступор. Почитать? Ну что ж. Он получит то, что просит!

Она потянула на себя свиток с балладой об одержимом короле, развернула его, пытаясь не обращать внимания на ласки.

 
Очей твоих холодный взор
Кинжалом, обагренным кровью,
Мне грудь безжалостно вспорол.
Я нареку тебя – Любовью[1]1
   Здесь и далее стихи Юлии Цыпленковой.


[Закрыть].
 

Лавьер проводит ладонью по ее телу, очерчивая контур. Это еще не прикосновение, лишь намек.

 
Сплетенье тел на ложе Тьмы,
Объятых огненной напастью.
До пепла выгорали мы.
Я нарекаю тебя – Страстью.
 

Пуговички на лифе расходятся под его пальцами, обнажая нижнюю сорочку. Он касается пальцем ее груди. Так нежно. Так ласково. Так осторожно, что хочется кричать.

– Еще…

Он ласкает Оникс затылок, вторая ладонь ложится на грудь. Сжимает. И ее тело прошивает молния удовольствия.

– Дальше, – шепчет он. Его губы так близко, он обжигает дыханием ее висок, но не целует. Ждет продолжения. Лишь пальцы гладят ее грудь сквозь ткань сорочки. Отодвигает край шелка, чертит линию по обнаженной коже. Прикосновение, даже такое легкое, заставляет обоих втянуть воздух. Он смотрит на губы Оникс, смотрит тяжело, ощутимо жадно, но все еще не целует.

Мужская ладонь скользит по бедру, слишком неспешно, слишком медленно. Невыносимо медленно. И Оникс хочется прогнуться, хочется вцепиться в его руку, заставить коснуться ее там, где уже так сладко ноет в ожидании этого прикосновения.

Бездна… Она зависима от его прикосновений. Она ждет их…

– Читай.

Он приказывает, пальцы танцуют возле ее пульсирующего лона, обжигая, но не давая того, чего Оникс хочет.

 
Сжимает в кольцах пустота.
Один во мгле, забыт тобою…
 

Ласки становятся острее, прикосновение – болезненнее. Он опускает голову и лижет напряженные соски, втягивает в рот, зажимает зубами. Оникс чувствует, как пульсирует кровь там, где его губы, и внизу живота, вынуждая ее дрожать и сдерживать стон.

Свиток падает на стол, но этого никто не замечает.

 
Отравой стала красота.
Я нареку тебя – Тоскою.
 

Он наконец прикасается внизу, сильно проводит ладонью между ее раздвинутых ног, ласкает.

– Я соскучился, Оникс. – Лавьер одной рукой притягивает ее к себе, не прекращая ласки. – Я просто дико по тебе соскучился…

И впился в ее губы. Он не целовал, он пожирал ее, трогал изнутри ее рот, держа за волосы и не давая отстраниться. Он ждал этого целый день. Как ни пытался не думать, но постоянно возвращался мыслями к ней. Думал о том, что она делает. И о том, что сделает он, когда вернется в покои. Он получил слишком мало, чтобы насытиться. Впрочем, Лавьер уже понимал, что ему никогда не насытиться раяной. Слишком сильно он ее желал. До безумия. И сейчас вылизывал ее рот, с трудом сдерживая рычание и желание содрать с нее платье. Ощутить обнаженное тело под собой, распластать ее, распять, придавить своей тяжестью. И вонзаться, таранить снова и снова, сходя с ума от ее стонов и своего наслаждения. Он забывал себя рядом с ней. Это пугало, и в то же время… он так жаждал этого забытья!

В его голове билось ее имя, но губы были заняты.

Он одержим.

Слова бились в голове, или это стучала кровь?

Он одержим. Он болен. Он зависим.

Он не может без этого дурмана, он думал, что излечился, но все стало еще хуже. Лавьер знал, что слишком жаден, слишком голоден и слишком тороплив. Он снова втянул в рот ее язык, облизал, чуть отодвинулся, чтобы касаться лишь чувствительного кончика. Короткими, чувственными движениями снизу, шелковой лаской влажных прикосновений. Раз за разом, движение за движением, ускоряясь, умирая…

Одно то, что Оникс была в его руках, в его власти, что он снова ощущал ее, заставляло Лавьера сжимать руки, желая заключить ее в клетку. Не отпускать. Больше никогда не отпускать.

Она словно была создана для него. Все в Оникс вызывало в Ране трепет и желание, все нравилось. То, как она ходит, как смотрит, как ест или спит… Он хотел смотреть на нее. Хотел ощущать. Хотел чувствовать…

Рывком раздвинул раяне ноги, прижался напряженным пахом и коротко застонал ей в рот. Сжал женские ягодицы, понимая, что не станет ждать возвращения в кровать и возьмет ее прямо здесь… Сдернул ее нательные ленты, разрывая тонкую ткань батиста. Снова завладел ее языком и губами, одной рукой дергая завязки на своих штанах. Проклятье…

Он все-таки отравился ядом лори, он безумец, думающий, что смог его победить и излечиться. Но ему плевать… он хотел лишь пить этот яд с ее губ, слизывать с кожи, собирать языком с тела. Желание – острое, больное, совершенно неконтролируемое – сводило с ума, пробуждало лишь самый древний и темный инстинкт, которому невозможно противиться.

– Моя, – он вложил слово ей в рот, одним движением погружаясь в нежное тело. Узко, горячо, влажно… пульсирующие мышцы и невозможность остановить древнее и единственно верное движение. Лавьер сжал бедра девушки, отклонился и вновь вошел. Сильнее, глубже, до остановки дыхания. Оникс вцепилась в его плечи, чтобы устоять под этим натиском, вгоняя ногти в кожу на шее. И зарычал, когда Оникс лизнула его язык, а потом прикусила ему губу. Короткая боль прошила спину плетью, и Лавьер почувствовал, что внутренние мышцы девушки сокращаются все сильнее. Оникс откинула голову, застонала, и этот негромкий звук сорвал последние оковы его выдержки, оргазм накрыл штормом, столь мощным, какого никогда не было даже на его Облачной Вершине.

Дыхание возвращалось короткими глотками, тело после столь сильного удовольствия казалось отяжелевшим.

Ран отодвинулся, осторожно провел пальцем по губам Оникс. Распухшие. Ему так нравится видеть ее губы такими. Ему так нравится… все в ней.

Отодвинулся, вытащил платок. И провел между женских ног, стирая следы своей страсти. Оникс молчала. Ран привел в порядок ее одежду, потом застегнул свои штаны.

– Кажется, ты не дочитала, – протянул с насмешкой. – Что было дальше?

Оникс посмотрела ему в глаза. Последние строчки она помнила и без свитка.

 
Воспоминанья, как палач,
Исхлещут яростною плетью.
Твоей любви я видел фальшь.
Я нарекаю тебя – Смертью.
 

– Занятная песня, Оникс, – голос охрип из-за сжавшегося горла. – Мне понравилась. Не засиживайся, я жду тебя к ужину.

И ушел в темноту, за грань слабого света. Оникс растерянно посмотрела на лампы. Из четырех сейчас горела только одна, а когда они погасли – никто из них не заметил.