Текст книги "Похождения бизнесвумен. Книга 2. Лихие 90-е"
Автор книги: Марина Важова
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
НИЗКИЕ ЗЕМЛИ
Наступил ноябрь, и уже рябенькие дожди покрыли окна тонкой паутиной. Воспоминания о лете, надежды на возвращение тепла и солнечных погожих дней преследуют как наваждение, но рассудочные прогнозы неумолимы в своём вердикте – лето кончилось безвозвратно. Впрочем, и осень, сбросив своё полыхающее убранство и заголившись белыми стволами с тёмными складочками и подпалинами, поспешно ретируется, смущённо пряча свою увядающую красоту под парики вечнозелёных елей. Белые пальцы инея прикасаются к золотистым шеям корабельных сосен, затачивают их зелёные, равнодушные к морозу иглы до стального блеска. Ничего уже не вернуть, ничего…
Зато работы как никогда много. В тесном, но уютном офисе малого государственного предприятия «Март» постоянно толпится народ. Я живу в десяти минутах ходьбы и нередко использую свою квартиру для встреч, переговоров. Это удобно для дела, но неудобно для жизни. Хотя сейчас моё дело и есть моя жизнь. Эх, как бы не заиграться…
С поставкой техники – сплошные обломы: то шведы в позу встанут (мало мы их на Ладоге били!), то химкомбинат отзовёт свои деньги из Внешэкономбанка, то сам банк какие-то контры устраивает. В конце концов, Женька, мой партнёр, теряет всякое терпение. Он больше не верит в возможность чего-то значительного в жизни, не верит в новое производство, не верит комбинату, не верит мне. Я познакомила его с Тоном и Джосом, но Женька и голландцам не верит, он надеется только на себя и на свои руки.
Как-то раз пришла за готовыми визитками очередного срочного заказа, и он холодно сообщил, что ничего не готово, была более важная работа, и вообще ему это всё надоело. Чуть не отправила всю депутатскую группу в Москву без знаков отличий! Пришлось на Женьку надавить, стоять над душой и отвозить вожделенные, остро пахнущие свежей краской пачечки прямо к поезду. В тот раз поняла: всё идёт не так, как надо. И с комбинатом, и с Женькой, и вообще вокруг.
Звонит Тон, напрашивается на встречу. Они приходят вдвоём с Хопперсом, тот расспрашивает о судьбе контракта, интересуется химкомбинатом. «O, Siberia – very far!»11
О, Сибирь – очень далеко!
[Закрыть] – комментирует Тон, но по его интонации понятно, что он готов туда летать хоть каждую неделю. Обещаю устроить Джосу поездку в Тобольск. В ответ он вдруг неожиданно достаёт конверт, в нём приглашение в Голландию и страны Бенилюкс. На целых две недели! Увидев радость на моём лице, Тон уточняет: «It is a business invitation with hope for contract and future cooperation»22
Это деловое приглашение в надежде на контракт и будущее сотрудничество.
[Закрыть].
А почему бы и нет? Что мы за этих шведов ухватились, ведь никого из них даже в лицо не знаем, техники живьём ни разу не видели, всё по картинкам. А тут есть возможность самой посмотреть, выбрать. Женьку бы взять, но после подставы с депутатским заказом неохота иметь с ним никаких дел. Пусть работает, получится что – будет большая радость для нас обоих. Не получится – никто не в обиде.
Две недели – это очень много. На первом месте, понятно, – попасть на современное производство, чтобы купить не допотопную технику, которую Европа в третьи страны сбывает, а самую современную. Изучить краски, плёнки, бумагу, ведь мы о них ничего не знаем, Женька работает на всём примитивном, отечественном. Ещё надо договориться о выставке питерских художников, для этого запаслась пачкой слайдов: живопись, авторские плакаты, ювелирные украшения. Везу графику и репортёрские фотографии Валерия Лозовского – фотографа, имеющего всюду доступ номер один. На фотографиях – наши бывшие и действующие политики, заснятые в разные моменты своей деловой жизни и, что интереснее, – в личной тоже. «Я бы мог стать внештатным корреспондентом солидной газеты, я работал в Англии, Японии», – поясняет Лозовский. Ещё Филатов просил подыскать поставщиков товара для химкомбинатовского магазина – а то у финнов слишком высокие цены, в Голландии всё дешевле.
Мало-помалу набираются две сумки и здоровая папка. Только денег практически нет. Каштан даёт мне десять немецких марок, он часто ездит за рубеж и получает командировочные. Моя поездка – частная. Считается, что принимающая сторона должна меня всем обеспечить. Сашка Петров выдаёт для Лёньки пятнадцать долларов, у него иногда иностранцы покупают картины. Негусто, конечно, но как-нибудь переживу.
Перед самым отъездом Каштан протягивает мне книжицу: «Возьми, может пригодиться, забавно написана». Книжка вовсе не забавно, а сухо и конкретно называется «Как пройти таможенный досмотр». Читать некогда, просто кладу её на дно сумки. Авось НЕ пригодится.
Меня не провожают. Юра на гастролях, Каштан где-то за границей, Саша Инденок дежурит у Ирки в больнице – у неё воспаление лёгких, а Квашенко детей опекает и квартиру стережёт – видимо, от них же.
Жаль, что никто не даёт советов выезжающим за рубеж. А как бы они могли помочь, ведь реальность никак не соотносится с нашим представлением о закордонной жизни. Мне рассказывали о людях, которые просто теряли сознание при виде магазинных полок. Особенно почему-то напирали на сорта сыра – несметное количество сортов, приводящее всех совков в форменный ступор. Тут всё было настолько другим, что в какой-то момент притупившееся сознание переставало воспринимать информацию, объявляло бойкот. Как правило, это заканчивалось совершенным равнодушием к происходящему, даже раздражением и желанием поскорее уехать.
Но пока я ещё дома, и наши таможенники на пару с паспортной службой угрюмо и пренебрежительно фильтруют нас через своё сито. Флаг им в руки, а я как шла, так и прошла. Без страха и заискивания. Как будто никаких препятствий не было, а была потребность с кем-то поговорить, поделиться целью поездки, показать фотки на паспорте, вытащить на свет божий пятнадцать долларов и десять марок, открыть сумку и с вопросом: «С чего начнём?» попытаться выложить барахло прямо таможеннику под нос. Конечно, с улыбкой и прямым, честным взглядом. Мне тоже в ответ улыбаются, кивают – полная идиллия.
Пешее шествие к самолётам, инструкции на двух языках, нам показывают, что делать при посадке на воду, как пользоваться запасным выходом, а под конец для успокоения предлагают напитки из бара. Время в пути – три часа, при этом мы вылетаем в девять утра, а прилетаем в десять. Что-то там с часовыми поясами, а может, с зимним и летним временем, о котором у нас пока ничего не известно, а у них оно есть.
На выходе – толпа встречающих. Меня тоже встречают. Не знаю, кто, но обязательно узнаю. Так сказал Тон. Вглядываюсь в лица, читаю таблички. На одной вижу: «Marina Vazhova», её держит высокий парень с тёмно-русой шевелюрой, весь в чёрном. Иду к нему, улыбаясь. Парень в ответ тоже улыбается, не переставая жевать жвачку, приветливо сияет, протягивает руку. И тут я понимаю, что с ним что-то не так. В овале лица, мгновенном приветственном наклоне головы, непринуждённом жесте, с которым он вынул резинку изо рта и щелчком отправил в урну. И ещё одно: он не стремится взять мой багаж, он его просто не видит. Мы идём вместе к выходу, и уже возле самых дверей парнишка забирает из моих рук самую лёгкую сумку, предоставляя мне возможность тащиться с тяжеленным баулом и папкой. Он договаривается с таксистом, а я, пытаясь сохранять улыбку и достоинство, гружу весь багаж, недоумевая, как можно так спокойно и лениво наблюдать за мной, не предлагая помощь. Садимся на заднее сиденье, он говорит: «My name is Deja»33
Меня зовут Дежа.
[Закрыть]. Дежа, с ударением на второй слог. Понятно. Это девушка.
Пока едем, Дежа не переставая говорит. Информацию воспринимаю отрывками. Что сейчас едем в гостиницу, где я пробуду неделю, а потом перееду к Хопперсам и неделю поживу у них. Она, Дежа, будет со мной всё время, Инна Хопперс попросила, а ей всё равно делать нечего, да и деньги нужны, почему бы не помочь? Инна – это жена Джоса, они совладельцы типографии. Сначала всё принадлежало Инне, потом Джос на ней женился, стал управляющим, а теперь и партнёром. О’кей, всё понятно?
Что будем делать в первую неделю? Посещать музеи, путешествовать по Голландии, в театр обязательно сходим. Вообще ей велено меня всячески развлекать, кормить, поить, покупать всё вкусное, ну и сигареты, воду, жвачку, спиртное, только немного. Но никаких основательных покупок, подарков и сувениров. Это пока нельзя. И денег мне в руки давать нельзя. Такое распоряжение. Без обид, да?
Забавно. Пригласили для «future cooperation»44
будущего сотрудничества.
[Закрыть] и участия в полумиллионном контракте, а отношение, как к нищей. Ну нет, просить ничего не буду, как-нибудь переживу шоковую товаротерапию.
Довольно быстро подъехали к отелю. Небольшой двухэтажный домик, несмотря на зимнее время увитый зелёным плющом. Есть ещё подвал, там ресторан. Мои пожелания просты: рюмку коньяка и чего-нибудь съесть. Дежа сама выбирает блюда. То ли от усталости, то ли вкус у меня другой, но эти пресные овощи с соусом из кусочков мелко нашинкованной телятины совершенно не лезут мне в глотку. Помогает коньяк. Процедуру его разлива вижу впервые. Для моего скромного заказа выбирают огромный круглый бокал, подставляют его под краник, из которого вылетает струя пара. Только после этого в бокал наливают ароматный напиток, заранее отмеренный прозрачным стаканчиком. Хочешь не хочешь, а перед тем, как выпить, нанюхиваешься парами коньяка из подогретой рюмки.
Утром просыпаюсь от птичьего гомона. На долю секунды воображаю, что я в своём Алтуне, и сойки скандалят, деля жёлуди. Но полосатенькие занавески и особый, чисто европейский запах отеля моментально возвращают меня к действительности. Я – за границей. Через пару часов придёт Дежа и мы отправимся на экскурсию по Амстердаму. Больше всего меня интересует музей Ван-Гога, который имеет самое полное собрание его картин. Ван-Гог – один из моих любимых художников. Я время от времени перечитываю его письма к брату Тео, находя в них некоторые объяснения противоречивому творчеству художника. И его поступкам тоже.
А пока нужно привести себя в порядок и позавтракать. Кое-как разобравшись с душем, спускаюсь вниз, в уютный светлый холл с очаровательными столиками и плетёными стульями. Дежа сказала, что завтрак включён в стоимость проживания. Посматриваю на остальных посетителей и стараюсь делать то же, что они. А они берут разное: кто только кофе с круассанами, другие – по несколько подносов набирают и сидят за завтраком больше часа. Неужели всё по одной цене? Позже я узнаю, что это называется «шведский стол», а пока просто беру то, что хочется. Закончилось это плохо: я не могла осилить всего, что набрала, а оставлять еду на тарелках у нас не принято, посему к приходу Дежи я грустно взирала на оставшуюся нетронутой добрую половину завтрака. Дежа мне быстро помогла, а в дальнейшем я всегда брала побольше, в расчёте на неё. Что-что, а аппетит у моего проводника отменный.
Вообще я поняла, что в её организме больше всего занят делами рот. Она могла есть, пить, одновременно курить, при этом не умолкая говорить, в перерывах жевать жвачку, сосать конфеты. Видимо, это объяснялось тем, что за всё было заплачено, а то, что я не курю, жвачку и конфеты не жую, ей только на руку – она это делала за меня. Мы то и дело заходили в кафе и ресторанчики, отказаться не было никаких сил: и запахи, и интерьеры были очень привлекательными. Желудок вскоре воспротивился такому насилию, да и времени это занимало много, так что в музей мы попали только после обеда.
Стоял солнечный день, и здание музея, построенное в стиле «техно», было насквозь пронизано воздухом и светом. Этажи, соединённые открытыми лестничными пролётами и площадками, как бы подвешены в пустоте, образуя замкнутые кольца. Картины Ван Гога размещены в хронологическом порядке, и я впервые смогла охватить всё творчество, всю боль и страсть художника, начиная с ранних мрачных рисунков до ярких, наполненных светом полотен позднего периода. Мои любимые сине-зелёные картины висели рядом. В первый раз в жизни я видела их в таком большом количестве.
Дежа уже давно сидела в нижнем холле, где можно было курить, есть и пить кофе, а я всё ходила из конца в конец этой искусственно закольцованной жизни, попадая то в мрак и сумасшедшую безысходность, то в примитивную непосредственность. Магнетизм коллекции был настолько силён, что мне стоило большого труда вернуться в действительность. Не помню, как нашла Дежу, что ей говорила, и, только обнаружив в своей руке зажжённую сигарету, поняла, что сижу в холле, смотрю на малиновые от закатного солнца облака за стеклянной стеной и курю. Но ведь я не курю…
– Ведь ты не куришь? – удивлённо улыбается Дежа.
Я киваю. Вообще-то не курю…
Три дня мы путешествовали. Посетили Роттердам, практически полностью разрушенный бомбёжками и заново отстроенный после войны. Удивительные здания острого арт-конструктивизма с большой натяжкой можно было назвать архитектурой. Одно – в форме гигантского троллейбуса, вертикально врытого в асфальт, другое – в виде нескольких кубиков, стоящих на остриях, хотя внутри помещений всё на удивление прямое. Заглянули в музей мадам Тюссо, где я немного пообщалась с Маргарет Тэтчер, а она со мной – нет.
Хорошо, что я без денег. В магазины, как и на родине, совсем не тянет. Только причины разные: там нечего покупать, здесь – не на что. Канун католического Рождества, всюду наряженные ёлки, блеск и музыка, свет вибрирует за стёклами витрин, изобилие подавляет. Десять марок с пятнадцатью долларами требуют реализации, хотя бы в виде подарков детям.
Старинный маленький городок, куда мы приехали на автобусе посмотреть ветряные мельницы. Заходим в светящееся разноцветное пространство магазина. После интеллектуального шока, вызванного сочетанием старинных ветряков и современных коттеджей, голова отдыхает. Как под наркозом тащусь сквозь торговые залы, рационально выбирая товар по цене. Джинсы для Лёньки, огромный выбор. Всё дороже моих пятнадцати долларов. Наконец вижу подходящую цену. Ну-ка, что за фирма? Да это наш советский, наш питерский «Маяк». Вот это да! Всё же приятно, что наша лёгкая промышленность прорвалась за рубеж. Но я, похоже, останусь без покупки. Дежа, может, и понимает мою проблему, но инструкция работодателя – это непреложное правило.
На выходе из магазина, у касс она вдруг замечает какую-то мелкую штуковину, с её помощью удаляют ворсовые катышки с одежды, и стоит она десять гульденов. Деже явно такую хочется иметь, купить хотя бы для меня, но я с беззаботным выражением лица показываю, что никаких катышков на моей одежде нет. И тут же предлагаю ей сделку: она покупает машинку для себя, но якобы для моего изношенного костюма, а мне добавляет столько же на подарки детям. Вскоре выхожу на улицу, разглядывая свои покупки. Помимо тёмно-синих, с тройной строчкой и кучей карманов «ливайсовских» штанов, Лёнчику удалось приобрести чудную ярко-жёлтую футболку с большим «эппловским» яблоком на груди. Лийке на оставшиеся деньги была куплена клетчатая юбка в складку, тёплая и практичная.
ДЕТСКИЙ ДОМ
Отлично! Денег, как и забот о них, больше нет. Дежа, получив инструкции по телефону, предлагает дальнейший сценарий. Мы посетим несколько арт-галерей, сходим в издательство одной из крупнейших газет Голландии и ещё зайдём в детский дом. С остальным понятно, но зачем нам детский дом? О, это уникальный детский дом, увидишь! Туда многие хотят попасть, но никого не пускают, а нам, гостям из России, – пожалуйста, к тому же Хопперсы… Хопперсы везде договорились.
На следующее утро стоим у дверей старинного трёхэтажного особняка под красной черепицей. Длинные, узкие окна с бликующими, мелко переплетёнными рамами, вымощенная гравием дорожка, уходящая за дом, где угадываются сад со старыми деревьями, сбросившими свою листву, которую уже убрали, обнажив изумрудный ковёр нечувствительного к лёгким морозам газона.
Я смотрю на свои белые кроссовки, которые купила перед поездкой, – на них ни одного пятнышка, хотя я их не мою и не чищу. А ведь стоит декабрь, идут дожди, вчера даже выпал лёгкий снег, который почти сразу растаял. У нас в такую пору – самая грязища: не то что обувь, одежду приходится чистить после улицы и поездок в транспорте. Тут я с удивлением припоминаю, что мы нигде не вытирали ноги, но даже на светлом ковролине не оставляли никаких следов. И сейчас, когда нам открыли дверь, и Дежа по-голландски заговорила с приятной молодой женщиной, я увидела невысокую беломраморную лестницу, а чуть позже, подымаясь по ней, украдкой оглянулась. Следов не было.
Этот феномен не давал мне покоя до самого прилёта в Россию, когда, пройдя все перипетии контролей, взмыленная и злая, я ступила на родную землю. В самую грязь! Моментально мои белые кроссовки, пережившие двухнедельное путешествие по североевропейской стране, исходившие почти сотню километров по разным дорогам: по обычному, но такому ровному асфальту; по плитам песчаника с растущими в щелях ковриками растений; по траве, мокрой после дождя; по булыжной мостовой; по узорам из разноцветных плиток, – мои белые хорошенькие кроссовки теперь решительно и безвозвратно потеряли и белый цвет, и тугую прелесть новизны – всё то, что казалось мне как бы уже свойствами самой обуви.
Этот феномен я теперь отлично понимаю. В Голландии, да и во всём цивилизованном мире, нет дорог, за которыми никто не ухаживает, нет ничего общего, но зато много государственного. Там никого не дурили темой, что всё принадлежит народу. Есть государство, а есть народ, просто люди. Каждый чем-то владеет и за это отвечает, в том числе и государство, которое имеет будь здоров какой потенциал и владеть, и управлять владениями. У нас тоже есть государство и будь здоров тоже есть, только владеть – одно, а управлять этим – совсем другая песня. Поэтому в моей богатой и могущественной державе нет ни единой возможности сохранить осенью белый цвет кроссовок…
Увлечённая мыслями о своём бесследном пребывании на голландской земле, я не сразу заметила, что попала в обычную квартиру, правда, с многодетной семьёй. Не было ни групп, разделённых по возрастам, ни воспитательниц, ни спален с рядами кроваток, ни игровых комнат, оборудованных на манер классов. Везде чем-то занимались дети разных возрастов под присмотром то «мамы», то «папы». Вот кого не было видно, так это бабушек с дедушками. Об этом я сразу спросила у заведующей детского дома, которая встретила нас на пороге небольшой комнатки с накрытым для чаепития круглым столом с клетчатой скатёркой.
– Да, у нас работает в основном молодёжь, подходящая по возрасту в «родители», но про бабушек и дедушек – это интересно, надо будет подумать, многие пенсионеры не прочь подработать, а некоторые так и не получили внуков, – заинтересовалась заведующая.
Две дамы, которые составляли нам компанию, согласно закивали, дежурно улыбаясь, – манера общения, к которой я долго не могла привыкнуть за границей и попадала подчас в неловкие ситуации, принимая знак вежливости за подлинное чувство.
Мы побродили по детскому дому, попутно хозяйка нам рассказывала о житье-бытье воспитанников. Оказалось, что только половина детей не имеет родителей, которые либо умерли, либо от них отказались. Остальные живут здесь временно: родители болеют или учатся, у одной девочки мама в тюрьме, у кого-то не хватает средств на воспитание ребёнка, и государство обязало их до лучших времён поместить чадо в детский дом.
– У нас им лучше. Питание, уход, обучение, на лето мы всех вывозим на море. У каждого отдельная спальня.
– И у самых маленьких тоже? Как же они спят одни? – удивилась я, наблюдая, как «папаша» меняет малышу ползунки.
– Есть дежурные нянечки, они живут здесь же, на третьем этаже, как и все одинокие сотрудники, не имеющие семей.
Это не детский дом, а Дом Обретших Семью. Я сказала это вслух, и лица присутствующих сразу порозовели, неподдельные на сей раз улыбки, смущённые взгляды. Одинокие люди создали этот приют, чтобы избавиться от одиночества, чтобы жить в семье. Поэтому он такой уникальный, поэтому сюда никого не пускают!
Развязываю тесёмки папки. В последний момент, перед самым отъездом, зачем-то сунула десяток цветных литографий со сказочными сюжетами. Без всякой цели руки просто взяли эти пухлые желтоватые листы с наивными яркими картинками и положили в общую папку к другим, серьёзным работам. И вот эти сказки, перелетевшие в громадной старой, обтянутой холстом, папке тысячи километров, прошедшие таможню, лежали до поры до времени бессмысленно, пока не зашла речь про детский дом. И тут сразу всё встало на свои места – вот оно!
Иногда со мной это бывает. Даже ночью просыпаюсь, хватаюсь за бумагу: записывать, записывать… Что-то делаю, просто хочу именно это делать, а почему и зачем, не знаю. А потом все становится понятным, все объясняется…
Сказочные сюжеты произвели сказочное впечатление. Дамы с улыбкой восхищения, как драгоценность, приняли из моих рук литографии, не переставая благодарить. Они тут же стали выбирать места для эстампов. Да, и названия, названия нужны! Переводчиков с русского трудно найти, а уж кто сможет разобрать рукописные подписи художников, тех и вовсе нет. Больше часа ушло на перевод названий и имён. Последний, запоминающий взгляд на семейную идиллию по сути чужих друг другу людей – и мы выходим в лёгкую морось амстердамской окраины.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?