Текст книги "Похождения бизнесвумен. Книга 2. Лихие 90-е"

ШПИОНЫ И ЛЕСБИЯНКИ

Издательство газеты «Хет парол», название которой отдаёт чем-то шпионским, находится в самом центре Амстердама. Не знаю, что наговорили Хопперсы, но встречают нас внушительным составом. В кабинете, за большим круглым столом, кроме нас с Дежой – ещё человек шесть во главе с главным редактором. Я раскладываю фотографии Лозовского, и хотя всё внимательно просмотрено, удивления и восторга не вызывает. Видимо, для европейцев это обычный уровень репортёрской работы. Но ведь сюжеты, к ним надо ещё иметь доступ…

В этом нет проблем, объясняет главный, доступ сейчас получить легко. Их газете нужен постоянный корреспондент… вы из какого города?… в Ленинграде или Киеве, например. В Москве уже есть, но плоховато знает русский, а перевод, вы понимаете, может значительно искажать. Ну, и важно, что говорят простые люди, как они ко всем переменам относятся. Вот вы могли бы быть нашим корреспондентом? Не нужно никакого особенного качества фотографий. Главное – вовремя оказаться там, где что-то происходит, такой информацией мы вас обеспечим. С передачей материалов тоже нет проблем, через консульство. Есть в Ленинграде голландское консульство? Если вы готовы обсуждать наше предложение, мы могли бы вместе пообедать, здесь недалеко прекрасный ресторан, свежайшие морепродукты, вид из окна… Дежа с каким-то отстранённым выражением лица слушает этот монолог, изредка прерываемый моими робкими возражениями.

Наконец, я собираюсь с духом и, поблагодарив за предложение, от которого вынуждена отказаться, вкратце объясняю истинную цель моей поездки – поиск оборудования, налаживание культурных связей. Похоже, отказ их не смущает, потому что, провожая меня до двери, главный протягивает свою визитку со словами: «На всякий случай, вдруг передумаете».

Минут десять мы с Дежой идём молча, и это сейчас очень кстати, потому что я продолжаю мысленно приводить аргументы, почему я не гожусь в корреспонденты. «Прямо шпионский фильм», – неожиданно произносит Дежа, так что я даже вздрагиваю. И тут до меня доходит. Какие там корреспонденты, им просто нужны разведданные! Я чуть не задохнулась от негодования. Какая наглость! Посреди дня, в присутствии стольких свидетелей меня пытались завербовать прямо в редакции газеты! Ну, сопля голландская!

Я почему-то вдруг припомнила это выражение моей бабушки, бывшей смолянки. Оно всегда произносилось уничижительно и адресовалось тому, кто спасовал, сглупил, в общем как-то оконфузился. У них в Смольном институте нерадивых и провинившихся ставили возле печек-голландок на всеобщее порицание, как к позорному столбу. Те, кто послабее, через какое-то время начинали точить слезы и исходить на сопли, отсюда и пошло «сопля голландская»…

От злости я распоясалась и потребовала обедать в том самом «прекрасном ресторане». Дежа заикнулась было о высоких ценах и данных ей инструкциях, но я так выразительно на неё взглянула, что мы уже через несколько минут входили в фойе неброского, явно престижного заведения. Моя проводница объясняла что-то подошедшему с радушной улыбкой администратору, а я раскованно и чуть вызывающе отдавала свою скромную курточку в недра гардероба. В конце концов, они (то бишь, Хопперсы) меня затащили в этот шпионский рассадник, пусть теперь платят компенсацию за моральный ущерб. Желательно той же монетой, которой меня только что собирались подкупить. Для душевного равновесия. В шпионы мы не пошли, а в ресторан всё равно попали. Так-то!

В этот вечер, то ли под влиянием хорошей кухни и выпитого вина, то ли вдохновлённая шпионскими страстями, Дежа пригласила меня к себе домой. Поболтать, посидеть у камина, послушать музыку. С котами познакомиться.

У неё живёт кошачья парочка сиамцев. Естественно, стерильных, естественно, воспитанных. Гуляют они на крыше, выходя из окна гостиной через оставленную щель. Иногда их возвращение сопровождается пронзительным щебетом или писком. Это означает, что хищникам попалась добыча, которую они, конечно же, подносят своей хозяйке.

Ещё в квартире имелась крохотная спальня без окон, зато с громадной, чуть не во всю комнату, кроватью. Я увидела её на секунду, когда мы зашли в квартиру, но дверь тут же была прикрыта.

Пока Дежа кормила своих любимцев, воркуя с ними на чуть гортанном и кхекающем языке, я с интересом рассматривала картины на стенах, вернее, огромные монохромные фотографии в паспарту и рамах. Поначалу не могла догадаться, что на них изображено, потом, поняв одну, тут же расшифровала и остальные. Это были фрагменты слившихся в объятиях тел. Чем больше я присматривалась, тем яснее понимала, что все тела женские. Сделано мастерски и смотрится здорово на фоне грубо оштукатуренных стен. Когда газовый огонь в камине загудел, а бокалы наполнились белым вином, я спросила, с чем связан такой выбор.

– Я лесбиянка, – ничуть не смутившись, ответила Дежа и тут же принялась мне показывать другие фотографии: вот она три года назад, ещё с большой грудью, а вот через полгода, после операции, грудь маленькая, как у девочки-подростка.

А вот её любовь, они расстались совсем недавно, та вышла замуж и живёт в другом городе. На фотографии запечатлена уже немолодая, полноватая, заурядной внешности женщина с немного анемичным лицом и светлыми, чуть навыкате, глазами. Вот они на море прошлым летом. Они были так счастливы, так бесконечно счастливы… Этим летом Дежа поняла, что у подруги кто-то появился. Невыносимое, невыносимое чувство. Слезы, ссоры, разлад. Не встречались почти месяц. Потом Дежа ее отыскала, уговорила начать заново. Неделю было так прекрасно, как никогда прежде. А потом всё разом рухнуло. Оказалось, подруга готовилась к свадьбе, но уступила. Для неё это было расставание с прошлым, со свободой, с той, которая продолжает её по-прежнему любить…

Дежа отвернулась, но я заметила слезинку, стремительно скатившуюся со щеки. Ещё мгновение – и всё как прежде. В руке сигарета, у рта – бокал с вином, музыка – чуть громче, кошачья парочка – по сторонам, на отведённых им высоких стульях. Привычная жизнь, привычное одиночество потерянной любви.

Когда уже совсем затемно я собралась уходить, разыгралась настоящая метель. Дежа посмотрела на мою голую шею и предложила на выбор любой шарфик с полки над вешалкой. Я сразу выбрала в красную и чёрную клетку – лёгкий и тёплый.

– Это шарф Риты, её звали Рита, – Дежа жалостливо улыбнулась.

Я предложила поменять шарф, но потом решили – поношу до отъезда, ей приятно будет его видеть хотя бы на мне.

Уже в гостинице, лёжа на квадратной кровати и силясь заснуть, но в то же время перебирая в уме события прошедшего дня, я с грустью думала об этих не принятых у нас отношениях. О Рите, немолодой, банальной и некрасивой, но любимой так страстно… О Деже, в которой меня больше не раздражали ни привычка всё время чем-то занимать рот, ни снисходительная манера общения… О собственной печальной истории, давно отболевшей и оттого как бы отодвинутой временем…

У ХОППЕРСОВ

Наконец-то первая неделя моего пребывания в Голландии закончилась, и наступило время активных действий. Как только Дежа объявила, что завтра утром мы едем на вокзал, я полностью отдалась планам будущей недели. На этом фоне мне даже стало немного жаль расставаться с Амстердамом. Нечто похожее на ностальгию закралось в душу при виде уплывающих в моросящую утреннюю дымку башен и арочных сводов – последних опознавательных знаков покидаемого города.

Впереди нас ждал провинциальный городок, название которого я тщетно пыталась запомнить. Через полтора часа, которые мы провели, болтая с Дежой о всякой всячине, поезд на минуту остановился и мы оказались на уютном небольшом перроне уютного небольшого городка. Дома под неизменными черепичными крышами, красными, как и сотню лет назад.

Нас встретил Джос, сияя приветственной улыбкой под холёными усами. Мои сумки и папка быстро оказались в багажнике, а я – на переднем сиденье его шикарной машины.

Дорога запетляла, очень скоро оторвалась от цепляющихся за обочину домиков, аккуратных и нарядных, местами увитых рождественскими гирляндами. Мы то въезжали в лес, то выбирались на открытые поля, то опять попадали в поселения с расчерченными в полоску дорогами и никому не нужными, но выполняющими свой ритуал светофорами.

В одном из перелесков мы круто взяли влево и уже через минуту подъезжали к воротам, за которыми угадывались неправильной формы дом, стриженые купы деревьев и приятный запах дыма, уходящего, как в молоко, в светло-серое, безмятежное небо. Джос вытянул руку с пультом, и ворота отъехали, пропустив машину во двор.

На этих пультах у Джоса был настоящий бзик. Для него они служили чем-то вроде волшебной палочки: включали музыку и телевизор, открывали ворота, раздвигали шторы, зажигали фонари в саду. С ними он чувствовал себя немного Санта Клаусом и всеми усами улыбался, видя моё детское изумление.

Мы входим в большую, всю из стекла и светлых панелей прихожую, вернее, аппендикс зала, где происходит общая жизнь семьи. Белый рояль отделяет кухонно-обеденное пространство от диванно-отдыхательного. Спальни, как у них водится, наверху.

Нас встречают. Инну Хопперс я узнаю сразу – у Джоса всегда под рукой её фотография, как и снимки двух подростков – их детей. Рядом с Инной стоит пожилая пара с кучей чемоданов у ног. Чемоданы старые, кожаные, хоть и потёртые, но очень добротные. Вначале мне показалось, что это гости, которые по стечению обстоятельств как раз уезжают, и мы с ними случайно столкнулись на выходе. Но нет, они тоже меня встречают и после приветствий принимаются открывать чемоданы. По очереди достают старые вещи: какие-то шубы, обувь, одежду, сумочки, – Джос разворачивает и показывает, а Инна комментирует. Всё это сопровождается запахом нафталина, с каждой новой вещью он становится всё гуще. Я остолбенело гляжу, не говоря ни слова. Дежа озабоченно на всё взирает. Пару раз я ловлю её взгляд, как бы говорящий: «Не бери в голову, они просто старики».

Наконец Инна сочла нужным пояснить:

– Наши соседи, узнав, что к нам приезжает гостья из России, собрали лишние вещи и хотят передать вам. А вы сами смотрите, что возьмёте себе, остальное кому-нибудь отдадите.

А Джос добавил:

– Вещи хорошие, качественные. Носились аккуратно. Вот посмотрите, ботинкам лет десять, а они как новые.

Ботинки и правда сияют, отмытые и начищенные. Но на коже отчётливо проступают бугры от старческих мозолей, а подошвы с ортопедической стелькой говорят о плоскостопии хозяина.

В какой-то момент у меня закружилась голова и, прислонясь к стене, я еле выдавила:

– Спасибо, у нас всё есть, никто не нуждается.

А сама представляю, как я прохожу таможенный досмотр и что мне говорят про ворох старых вещей. В дальнейшем я часто сталкивалась с попытками подобной благотворительности и научилась легко и непринуждённо благодарить, умиляться и отказываться, мотивируя тем, что таможня это не пропустит. Но в тот раз всё было написано на моём лице. Инна решительно взяла меня под руку и со словами: «Соседи очень добрые, но очень старые» потянула в уютный кухонный закуток с накрытым столом и аппетитными запахами.

С Инной Хопперс мы сразу подружились и даже были немного похожи. Нас принимали за сестёр, со мной постоянно заговаривали по-голландски. И поражались, узнав, что я русская. А когда Инна сделала мне макияж и причёску, нарядила в свой чёрный с серебряными полосами жакет, то моё фото можно было поставить на полочку рядом с семейными фотографиями Хопперсов – я уже ничем от них не отличалась.

В этом голландском городке произошёл забавный случай. Уже перед самым отъездом, когда все мои дела по обязательному списку были сделаны, я стала искать галерейщиков. Папка с фотографиями картин, плакатов, ювелирки так и оставалась не раскрытой. Это омрачало моё пребывание – неиспользованные возможности потом долго ходят по пятам, я знаю. Культурный обмен – вот моя сверхзадача, мой настоящий интерес. Наконец мне дали адреса трёх галерей, а Дежа вызвалась меня проводить. В первых двух меня приняли сразу и после беглого просмотра слайдов и фото, выдали вердикт: живопись – да, везите. Остальное – это не искусство.

К третьему галерейщику я пошла одна, Дежи уже со мной не было. В залах развешивали очередную экспозицию, хозяин пообещал освободиться через полчаса, и я стала ждать. Вместе со мной ожидал невысокий бородатый мужчина богемного вида. Он бегло говорил на английском, спросил о цели моего визита.

– Я представляю художников, хочу договориться о выставке.

Он тоже имел это намерение, но представлял самого себя. Мы ещё минут пятнадцать поговорили. Меня интересовало, что он знает о коммерческом успехе подобных галерей, на что он ответил – это во многом зависит от конъюнктуры. К примеру, сейчас очень важно, откуда родом художник.

– Where are you coming from?55
  Откуда вы приехали?


[Закрыть], – спросила я.

– I am from Mosсow66
  Я из Москвы.


[Закрыть], – с гордостью ответил бородач.

– А я из Питера! – завопила я как на митинге. На сём наша «светская» беседа закончилась, к тому же вышел хозяин, и они ушли в недра галереи – продолжать разговор на международном языке.

Я сказала, что в тот раз Дежи со мной уже не было. Она уехала, не попрощавшись, она просто меня бросила. Вот как это произошло.

Жильё Хопперсов было поистине великолепно. Вроде бы и в лесу, но до центра – десять минут езды. Дорога рядом – но её не слышно. Вокруг коттеджа – сплошной ландшафтный дизайн, и пруды, и фонари. Вот только с планировкой самого дома не всё понятно. Это моё мнение. Возможно, их и устраивает, что рояль на кухне, а под фотоальбомы выделена нехилая по размерам комната. Эти альбомы – вторая страсть Джоса. Он всё время фотографирует, печатает снимки и с рукописными комментариями раскладывает по альбомам. Причём делает это, видимо, много лет. Только на полках этой специальной комнаты альбомов штук сто, а сколько ещё всего в шкафах! Как-то он показывал мне свою родню – утомил ужасно. Зато, случись лет эдак через тысячу археологические раскопки, по одним только его фотографиям можно будет с мельчайшими подробностями восстановить жизнь среднего голландского бизнесмена и его семьи в конце 20-го века…

Так вот. Кроме большого зала, четырёх малюсеньких хозяйских спаленок на втором этаже и этого фотохранилища, никакого жилья больше нет. То есть гостей разместить негде. Зато полдома занимает бассейн. Правда, без воды. Инна сказала, что слишком много денег идёт на отопление, чистку и прочие необходимые процедуры. Так что бассейн стоит пустой, им пользуются только летом. Подозреваю, что его создание – одна из идей Джоса. Наравне с бесконечными пультами и комнатой для фотоальбомов. Всё это явно его затеи.

Короче, нас с Дежой поселили в бассейн. Поставили рядышком две такие скромные раскладушечки. Мы, как приютские дети, оказались вдвоём в прохладном большом пластико-кафельном бункере. В первую ночь наши постельки стояли «на суше», то есть на дорожке вокруг бассейна. Но когда в темноте я чуть не свалилась вниз, пытаясь пробраться к туалету, раскладушки переставили «на дно». А известно, что тёплый воздух легче холодного, вернее, холодный тяжелее тёплого. Так вот, этот холодный воздух тоже лёг на дно и затаился. Под утро я проснулась от нестерпимого холода и стала искать, чем бы ещё накрыться. В полутьме наткнулась на Дежу и чуть её не придавила. «Мне очень холодно, – бормотала я, – я вся трясусь». Дежа вскочила со своего ложа и, ничего не соображая, спросила, что мне надо. «Давай будем спать вместе под двумя одеялами, так скорее согреемся», – предложила я. В тот момент я напрочь забыла, что мы с ней разнополые. От холода этот факт из памяти выветрился. Для меня она была девушкой, просто немного с заскоком. Я всё мечтала о втором одеяле, да как мы с ней рядышком ляжем и, сопя друг другу в шею, вполне согретые, наконец уснём. «Нет, я не хочу этого! – напряжённый голос вернул меня к действительности. – Ты не должна меня заставлять!».

О, Боже! Только этого мне не хватало! Я принялась её успокаивать, уверяла, что я ничего такого не имела в виду. Все мои попытки только усугубляли положение. На каждую неуклюже составленную фразу она отвечала фырканьем и упрямым «я не хочу». Пришлось лечь и замолкнуть. Я долго не могла заснуть, всё ворочалась на своей раскладушке, боковым зрением наблюдая за молчаливо стоящей, как будто в саване, фигурой. Видимо, я всё же слегка отключилась и вскоре почувствовала, что никого в бассейне нет. А потом и вовсе рассвело.

За завтраком Дежи не было, Джос поведал о сильном похолодании – ничего похожего он не помнил за много лет. Мне пообещали тёплое пуховое одеяло и шерстяные носки. Про Дежу никто ничего не говорил. Когда Джос уехал на работу, Инна спокойно произнесла, глядя в мои глаза:

– Дежа сказала, что не может больше быть с тобой. Ты её домогаешься.

Я стала горячо оправдываться, но она прервала меня:

– Мы так и подумали. Это её фантазии. Она очень несчастна. Мы хотели ей помочь, отвлечь и дать заработать. Но теперь видим, что зря это делали.

Мне тут же стало жаль Дежу, захотелось всё исправить.

– Ничего странного, это всё мой плохой английский. Было холодно, и я предложила ей спать вместе. Неудивительно, что она могла меня заподозрить. Она не виновата.

– Никто не виноват, просто она всем осложняет жизнь, – с грустной улыбкой ответила Инна.

– Я надеюсь, что из-за меня она не пострадает… Ну, я имею в виду – денежно.

– Мы договорились, что она проводит тебя в аэропорт. А пока с тобой буду я, – Инна взяла ключи от машины, и мы поехали по магазинам.

Конечно, эта нелепая история выбила меня из колеи. Как бы я ни старалась делать вид, что ничего не произошло, как бы ни настраивалась на деловой лад, – мысли о Деже, о её улыбке и привычке морщить нос, о наших прогулках и разговорах – все эти воспоминания то и дело крутились в моей голове, порождая бессонницу и утреннюю хандру. Я старалась не думать о ней и не могла не думать! Инна не заводила на эту тему разговоров, а я всё ждала, надеялась услышать: «Дежа завтра приедет, всё в порядке». Время от времени Инна поглядывала на меня каким-то особенным, долгим взглядом, и мне мерещился немой вопрос: «Ну что, может её вернуть?». Хотя скорее всего, она прикидывала, кому бы меня перепоручить, чтобы заняться рабочими делами. В это время она не могла не вспоминать о своей помощнице и, возможно, сомневалась в моей полной невиновности.

Вечера были довольно тёмные и, умаявшись за день: Джос в типографии, делая работу за двоих, мы с Инной на встречах и в поездках, – наша троица, не сговариваясь, начинала зевать и, пожелав друг другу спокойной ночи, разбредалась по своим углам. Существенный плюс отсутствия Дежи – меня перевели из бассейна в гостиную. Пока нас было двое, единственный стоявший там диван, несмотря на его потенциальные размеры, для сна не подходил. Теперь я спала на нём, как барыня, в тепле и уюте. С уходом Хопперсов наверх, всё пространство первого этажа оказывалось в моём распоряжении: и большой зал, невидимо поделённый на комнаты; и ванная, сияюще-белая, с окном в сад; и даже фотохранилище, живущее своим прошлым, сонным и немного затхлым, – всё это на целую ночь становилось моим.

Я освоилась и стала привыкать к такой шикарной жизни. Воображение подбрасывало заманчивые сюжеты. То вдруг Хопперсы предлагают мне работать с ними, и я остаюсь и покупаю технику в совместное предприятие, но не в России, а в Голландии. То мне грезилось знакомство с голландским меценатом, мы затеваем с ним массу культурных проектов, и я чуть не каждую неделю летаю в Амстердам, оставив скучную рутину Инденку и всей команде.

Такие мысли не способствовали засыпанию, и я крутилась на широченном удобнейшем в мире диване, выстраивая в уме столь яркие и достоверные картины, что наутро почти верила в их реальность. Про Дежу почти не вспоминала. Где-то на краю сознания тоненькой занозой нет-нет да и колола ехидная мыслишка: «Так говоришь, она всё выдумала, она нисколечко тебе не нравится?» – «Почему же не нравится, очень даже нравится. Но в другом смысле». – «Ладно, себе-то не ври. Ведь ты в ней постоянно видишь парня, не так ли?» – «Ну, поначалу – да, но потом всё разъяснилось…» – «Что разъяснилось? Что она по сути парень и есть, остальное – только видимость? Ведь тебе нравятся её короткая стрижка, высокая фигура, длинные пальцы и хрипловатый голос, нравятся походка и полувопросительные интонации. И проснулась ты среди ночи и на неё завалилась нарочно, разве не так? А потом невинным голосом по-пионерски предложила вместе спать – холодно тебе, видите ли, одной!» – «Глупости всё это, ерунда полная. Это её проблемы, а не мои. Подумаешь, фифа какая, пристают к ней, как же!».

В конце концов я засыпала, и мне снилась наша Шкиперка с двором-колодцем, выходящими в него тремя крылечками и кхекающими на голландский манер голубями. Дом пуст, из него давно все выехали, и я хочу найти нашу парадную, но меня отвлекают: то грузчики кидают ящики, то пуговица у пальто отрывается, и я пытаюсь её найти среди наметённой ветром листвы…

Наутро Инна хлопочет на кухне, деликатно стараясь не шуметь, и я сквозь сон слышу гортанную голландскую речь – это Хопперсы за завтраком обсуждают дела. А потом Джос, ткнувшись в Иннину щеку своими улыбающимися усами и крикнув погромче, явно для моих ушей: «Ба-ай!», исчезает из поля моего и без того урезанного подушками зрения. Тут же Инна зовёт пить чай, я вскакиваю и привычным маршрутом – туалет, душ, кухня – совершаю утренний обряд «восстания из сна». Пока я намазываю джемом гренки, вытащенные из тостера, и прихлёбываю чуть остывший чай, Инна ловко собирает мой диван, не переставая говорить по телефону в прижатую плечом трубку. А через десять минут мы уже стоим в гараже, и я в который раз восхищённо слежу взглядом за поднимающимися воротами, которые нехотя пускают в полутёмное гаражное чрево блеклый свет нового дня.

Наконец-то я в самой гуще дел! Программа плотная, по две-три встречи в день. Мы с Инной уже побывали на производстве, где используют те же шелкографские полуавтоматы, которые я собиралась покупать. Там печатают на ткани и трикотаже. Мне всё нравится, кроме запаха. Хоть они и говорят про экологичные краски на водной основе, бо́льшая часть одежды, в основном детской, украшена «резиновыми» аппликациями. Они объёмные и шершавые на ощупь. Спрос на такую одежду велик, и стоимость гораздо выше. Через неделю запах выветривается, но в момент печати он невыносим. Молодёжь в цеху оснащена респираторами. Короткий рабочий день и всякие социальные блага.

Узнав, что я интересуюсь поставками товаров для магазина химкомбината, мне дают пакет с детской одеждой, снабдив все образцы листами с описаниями и ценами.

Нет, такую «вонючую» технологию ставить не хочу. Как бы читая мои мысли, Инна предлагает поехать на завод по выпуску красок и на месте решить, какие из них лучше использовать. Она договорилась с дирекцией, и нас ждали.

Запах возник задолго до того, как мы подъехали к заводу. По словам Инны, в этом районе сосредоточено всё вредное производство, а люди здесь совсем не живут. Но ведь работают по 8 часов в день! К тому моменту, как мы подъехали к главному входу, меня уже тошнило, и я с трудом держалась. Мною владело только одно желание – немедленно убраться отсюда и подальше. Ни торжественное поднятие в мою честь российского флага, ни любезные улыбки, ни ароматный кофе – ничто не могло сбить меня с этой мысли. Я с трудом выдержала полчаса. Все остальные спокойно улыбались, делали свою обычную работу и как будто не страдали от жуткой вони. Я сразу вспомнила химкомбинатовского Колю-Ваню, его постоянно больную жену Валечку и их слова: где нет химии, там нет денег.

Значит, такое не только у нас?! Значит, это враньё – про экологию на Западе? Здесь чисто, всё новое, всё блестит. Но запах! Его не скроешь, он всё выдаёт. Никакие улыбки, поднятые флаги и видимое довольство рабочих завода не могут скрыть правду: это вредное производство, где люди губят своё здоровье. Просто им за это больше платят. Но ведь так нечестно! Разве можно измерить деньгами здоровье и жизнь человека?

Успокойся, у нас точно так же, только тебе этого не покажут, об этом просто не принято говорить. И здесь – не принято. Так что терпи и улыбайся!

Перед отъездом Хопперсы решили меня развлечь. В один из последних вечеров мы пошли в местный театр на оперу. Приехали итальянцы, привезли «Аиду». Одно выступление. Закрытый вход по пригласительным. Инна то и дело принималась рассказывать, кто приглашён и сколько стоит приглашение. Естественно, пришлось надеть её серебристо-чёрный пиджак. Перед этим меня отвели к парикмахеру и косметологу. Выглядела я как раскрашенная кукла, но ради приличия выражала благодарность и не сопротивлялась, позволяя им крутить мною по своему усмотрению. Дотрагиваясь до волос и ресниц и ощущая противную липкость, я успокаивала себя: «Осталось всего три часа, и всё можно будет смыть».

Оказалось, что я плохо знаю итальянскую оперу. Во-первых, итальянцы привезли полную версию. А это четыре часа. Во-вторых, после спектакля – ненавистный мне фуршет, где я никогда не могу ничего толком поесть. А тем более в чужой одежде и стоя – какая уж тут еда! Как прошли эти часы, помню смутно. Борьба со сном (оказывается, нет ничего зануднее итальянской оперы!), а в антрактах – бесконечное представление меня местному бомонду. На миг показалось, что моё присутствие на этом мероприятии – из ряда вон выходящее событие, по сравнению с которым приезд итальянцев – обычное дело. Мне подносили рюмку за рюмкой, чокались, знакомились. Джос с Инной, улыбаясь, стояли с обеих сторон и всем желающим объясняли, что у них необычная гостья – леди из России, которая приехала покупать оборудование и собирается открывать производство. Боязнь испачкать Иннин пиджак привела к тому, что я почти не закусывала и конец вечера помню смутно, лишь какие-то обрывки: я залпом опрокидываю рюмку, по-гусарски подняв локоть, укоризненное лицо Инны и сияющая улыбка Джоса: «Why not?»77
  Почему нет?


[Закрыть].

Когда мы вернулись, я, конечно, ничего с себя не смыла, а завалилась на диван, едва сняв Иннин пиджак. Холодный бассейн в эту ночь мне был бы как нельзя кстати.