Текст книги "Рунные витражи"

Сейчас темный проход был пуст. Из-под приоткрытых дверей большой комнаты пробивалась узкая колеблющаяся полоса света, и слышался тихий разговор. Я прокрался к двери, заглянул в щелку, поманил к себе Анрику.

Многие охотники укрылись в доме от бури. Одни сидели полукругом на скамейках, другие разлеглись прямо на полу. Корк устало стоял, опершись о стену. Возле Старосты сидел путник. В его глазах плясали отблески горящей на столе свечи, но казалось, что взгляд чужака устремлен куда-то далеко, мимо толстых стен каменного дома. Он пронизывал бурю и терялся там, за горизонтом, в неведомых далях.

Путник рассказывал.

– Жители того города разжигают костры на рассвете, и огненные ящерицы приходят на свет пламени. Они садятся вокруг костров, смотрят на огонь, и тогда местные охотники с легкостью их убивают. Тот город не знает бедности. Из него отправляются караваны кораблей, везущих прочные шкуры и вяленое мясо. На каждом корабле установлен штырь, погруженный в песок. Человек постоянно бьет по штырю, и тогда по пустыне уходят волны звуков: «у-у-ум, у-у-ум», отпугивая китов.

Путник помолчал, все завороженно слушали.

– Караваны едут далеко, человек должен идти целый месяц, чтобы пройти такой путь пешком. В условленном месте корабли встречают жители Небесного города, ради этого опускающегося на землю. В том парящем над пустыней городе растут настоящие зеленые деревья и благоухают цветы. Там постоянно звучит музыка, так как местный правитель содержит целый оркестр музыкантов. Правда, в Небесный город не пускают чужаков, и я там не был.

– Но зато я бывал восточнее летающего города, в землях песковиков, – продолжил путник. Его речь плавно текла и завораживала. – Добрался туда по карте. Песковики похожи на людей, но людьми не являются. Они свободно проходят сквозь песок, а живут в глубине под пустыней, в подземных каменных пещерах. Во мраке у песковиков светятся глаза, солнце им не нужно, так как они прекрасно видят в темноте. Во тьме пещер они живут, растят детей и умирают, поколение за поколением, как и мы на поверхности.

Жаль, что карту путника в дверную щель разглядеть было нельзя. Но, по-моему, он ее ни разу и не разворачивал, и карта лежала в его руках простым свитком.

– Чем дальше на восток, тем выше поднимаются подземные камни. И в конце концов есть такое место, где горные пики торчат над песком. Казалось бы – вот он, камень, можно брать столько, сколько потребуется. Но горы те так крепки, что отколоть кусок не под силу ни одному человеку. В тех местах свирепствуют страшные бури, и песчаные приливы разбиваются о выступающие пики, поэтому люди там не живут. Если выбрать время между порывами ветра и забраться на гору… Море! Оно лежит с той стороны горной гряды, защищенное от ветров и песка. Но не от солнца. Море почти высохло, превратившись в болото, которое за мгновение засасывает любой упавший предмет. Лишь грязевые драконы – крайне опасные создания – живут в том болоте. Синяя полоска воды видна на горизонте. Она блестит в лучах солнца, манит своей недоступностью, так как ничто живое, не обладающее крыльями, не может до нее добраться. А вы знаете, куда летят стаи птиц, проносящиеся над вашим Городом?

В этот момент обзор мне закрыл поднявшийся с пола Крыса.

– Мне кажется, что за нами кое-кто наблюдает, – сказал он и резко распахнул дверь.

Но меня и Анрики около нее уже не было. Громыхая, мы выбежали из дома Старосты, окунулись в порывы ветра и песка. На наше счастье, буря уже истощила силы в безрезультатных попытках разрушить Город и была не опасна. Мы бежали по улицам, и наши сердца бешено колотились в созвучии друг с другом.

* * *

– Уйдем, сегодня же и уйдем, – в запале сказала Крошка.

Мы сидели в доме у Стаса, и Анрика в который раз пересказывала друзьям нашу историю.

– Уговорим путника взять нас с собой, – добавила Крошка, – и уйдем!

– Я тоже не хочу здесь жить, – сказала Анрика. – Как мы можем существовать в тесных стенах Города, когда на карте путника нарисовано столько чудесных мест? Как мы вообще могли прожить здесь всю свою жизнь до сегодняшнего дня?

– Старосте это не понравится, – тихо произнес Стас.

– А если путник не возьмет нас с собой? – спросил я. – Вдруг навсегда захочет остаться в Городе?

– Тогда уйдем сами! – сказала Крошка.

– Ага – до первого песчаного кита, который нас съест, – развеял я мечты. – Без карты путника, на которой указаны поднявшиеся к поверхности каменные гряды, в пустыне не выжить.

– Надо идти и просить его взять нас с собой прямо сейчас! Либо достать карту и скопировать.

– Ночью?

– Да! Спрячемся и будем дежурить, чтобы путник без нас не ушел.

– Решено, – подытожил Стас. – Идем.

Ночной Город пуст и безмолвен, лишь качается, скрипит на ветру возле колодца одинокий фонарь с горящей внутри свечой. Над Городом – огромная, на половину неба, луна. Кажется, что весь песок в пустыне шевелится в ее холодном свечении, рвется в небо.

Мы сидим тихо-тихо, спрятавшись за стеной пустого дома. Ждем.

Раздался едва слышный стук. Ночная бабочка бьется о фонарь? Нет. Рука Анрики крепко сжала мою ладонь – это слышны шаги и тихие голоса в доме у Старосты. На пороге появился путник, а следом за ним седой старик – наш Староста. Последним вышел Корк.

Путник некоторое время любовался небом.

– Красивая сегодня луна, – сказал он.

– Такая, как и каждый день, – буркнул Староста. – Собираешься уходить?

– Пока нет, – ответил путник, – хочу немного у вас пожить.

Они помолчали.

– Зачем ты это всё рассказывал? – спросил Староста, глядя в глаза путнику. – Эти свои небылицы.

– Небылицы?

– Дурак! – воскликнул старик. – И ты, и я прекрасно знаем, что это всё ложь! Пустыня мертва! А ты прячешься за своими красивыми сказочками, живешь глупой мечтой.

Путник не отвел взгляда от колючих глаз старика.

– Живу! И что с этого?! Каждый человек имеет право на мечту, в том числе и жители вашего Города. Думаешь, сидеть в этом умирающем месте лучше, чем жить с мечтой в душе?

– Чтобы умереть с мечтой в душе! Если кто-то решит уйти с тобой в пустыню, наслушавшись твоего бреда, то его там ожидает только смерть. А дети? Считаешь, что они не побегут в пасти к китам после твоих сказочек? Тебе не приходит это в голову, когда ты рассказываешь свои небылицы? Убирайся! Уходи прямо сейчас!

Путник покачал головой.

– Нет, я не могу уйти сам, – тихо сказал он. – Я такой же упрямый, как и ты. Мне нужны спутники, чтобы продолжить поход к краю пустыни.

– Эх! – Староста махнул рукой. – Дурак! Корк, ты знаешь, что делать.

Старик вошел в дом и хлопнул дверью, Корк с путником замерли друг против друга. Их руки застыли возле висящих на поясах самострелов.

Как? Как нам быть? Казалось, что грохот наших сердец разносится по всей площади. Ногти Анрики впились в мою ладонь.

Мгновение – и всё произошло. Корк выхватил самострел, но путник успел первым. Щелкнула пружина. Корка отбросило в сторону. Одновременно раздался второй щелчок, и стрела пробила тело путника. Со спины. Зазубренное острие вышло из груди, темная в свете луны кровь брызнула на песок.

Я зажал Анрике рот.

– А-а-а, дьявол, он мне руку прострелил, – извивался Корк, пытаясь вытащить стрелу.

– Ну-ну, всё могло быть и хуже, – сказал Крыса, выходящий из темноты брошенного дома.

Мы вжались в песок. Крыса прятался буквально в десяти метрах от нас.

– Зачем вы поспешили? Я бы всё равно пристрелил эту падаль, как и собирались, – Крыса наступил ногой на мертвое тело и выдернул стрелу.

– Больно, д-дьявол! – стиснув зубы, простонал Корк. – Займись вещами, а тело – в пустыню.

– Не впервой, не учи ученого, – ухмыльнулся Крыса.

Корк поднялся и, шатаясь, вошел в дом. Крыса перевернул тело путника и принялся рыться в залитой кровью одежде. Довольно хмыкнул, видимо, нашел что-то ценное. Достал из кармана маленькую окровавленную книжку, покрутил в руках и бросил в груду веток. Туда же последовала и опустошенная сумка вместе с картой. Чиркнуло огниво, загорелось пламя. Крыса схватил тело путника за ноги и потащил в нашу сторону.

Я снял самострел с предохранителя. Показалось, что лязг металлической скобы эхом прокатился по площади. Крыса замер и насторожился. Он всматривался в темноту и словно даже принюхивался к запахам. Наконец, охотник быстро-быстро поволок мертвого путника, взяв несколько правее, и исчез во мраке между домами. Я выскочил из укрытия, бросился к костру, выхватил из него сумку и книжку, затоптал трещавшее пламя.

Вперед! Надо быстрее бежать с этой площади, пропахшей кровью.

* * *

– Они придут за нами, – плакала Крошка.

Стас ее обнял, плечи девушки вздрагивали в такт тихим всхлипываниям.

– Не придут. Нас никто не видел, – шептал Стас, прижав к себе Крошку и гладя ее по русым волосам.

Я встретился взглядом с Анрикой, достал из обгоревшей сумки карту, развернул. Руки дрожали. В глазах рябило от значков и линий. Вот нарисован город, но не наш – чужой. Город перечеркнут черными линиями – крест-накрест. Вот еще город – и снова крест. Еще и еще…

Кресты, соединенные пунктирными линиями невидимых дорог, покрывали всю карту. Они сидели, словно пустынные пауки, вцепившись в бумагу скрюченными лапами.

Перечеркивали надежду.

Я схватил книгу-дневник убитого путника. Обгоревшие страницы скрывали написанную историю. Можно было прочитать лишь несколько строчек в начале и в конце дневника.

«Уровень песка поднялся, кит сумел добраться до города. Города больше нет. Все погибли. Я выжил. Ухожу в пустыню».

И еще…

«Весь мир мертв. Города мертвы. Болезнь, чудовища и песок поглотили их всех. Везде только смерть. Я один во всей пустыне».

Кресты, уничтожившие города на карте, плясали перед глазами.

Путник так и не успел сделать следующую запись в дневнике про наш Город.

Нет больше пустынных кораблей и летающих городов. Нет песчаного народа и высыхающего моря. Больше ничего этого нет.

И не было.

– Он всё это выдумал, да? – тихо спросила Анрика. – Он соврал?

– Путник подарил нам свою мечту, – ответил я. – Рассказал про то, во что хотел верить сам. Он жил надеждой.

Я обвел взглядом Анрику, своих друзей – Крошку и Стаса.

– А карта… Это ведь всего лишь карта. На ней всегда можно нарисовать свой собственный путь.

– Мы всё равно уйдем, да? – посмотрел на меня Стас.

– Да, – сказал я.

А утром они передумали, Стас и Крошка. Они остались в Городе. А я и Анрика ушли.

Собравшись, ушли на рассвете туда, куда летят огромные свободные птицы в месяц ветров.

♀ Половина лохматых

Когда Мирк добрался до мемориала Первого полисмена, Шершавый уже был на месте и выцарапывал что-то на мраморной облицовке постамента. Первый полисмен, равнодушный к его стараниям, сидел на испещрённом надписями пьедестале и безразлично смотрел вдаль каменными глазами.

А на ступенях, ведущих к памятнику, сидела Лина и, аккуратно расправив вокруг себя юбку жёлтого в белый горох сарафанчика, играла в камешки.

– А она что здесь делает? – нахмурился Мирк, глядя на девочку.

Шершавый обернулся и, как делал всегда, когда смущался, неосознанно провёл рукой по затылку. Пальцы ощутили привычную щетину пробивающихся волос. Как он только их ни выводил – и бритвой, и бальзамами, и мазями! Но добиться идеально гладкой поверхности не удавалось; голова всегда была покрыта налётом щетины, из-за которой его и прозвали Шершавым.

– Родители ушли в ночную смену, велели мне за ней присмотреть. А она боится оставаться дома одна. Вот и пришлось взять с собой – не оставлять же малую.

Мирк недовольно фыркнул. С этой малявкой кварталов лохматых им сегодня не видать.

– Прекрасно, – раздражённо выдохнул он. – Значит, всё отменяется.

– Почему это?

– Потому что ты притащил довесок! Куда нам с ним?

– Я не довесок, – обиженно пробубнила сидящая на ступенях девочка, не отрываясь от игры в камушки.

Мальчишки её словно не услышали.

– Может, оставим здесь? – предложил Мирк. – А потом заберём.

Шершавый покосился на сестру. Лина, позабыв о камешках, подняла безволосую голову и уставилась на брата тревожными глазами.

– Нет, – покачал головой Шершавый. – А что, если мы не вернёмся до темноты? Тогда ей тут будет ещё страшнее, чем дома.

Мирк огляделся. Днём сквозь окружавшие памятник колонны лился солнечный свет, делая тайное убежище приятелей тёплым и уютным. Но когда наступал вечер, заброшенный мемориал погружался в холодные тени и становился мрачным и зловещим. В сумерках Мирку и самому становилось тут не по себе, хотя в свои солидные четырнадцать лет он никогда бы в этом не признался.

– Может, с собой её возьмём? – предложил Шершавый.

Мирк поперхнулся от возмущения. Брать малую с собой в квартал лохматых? Ещё неизвестно, получится ли у них самих туда пробраться, а уж с Айной!

Однако… Мирк нахмурился. Выбор у них невелик: или они сегодня вообще не идут, или идут, но вместе с девочкой. Есть ещё, конечно, вариант оставить Шершавого с сестрой и пойти одному, но… Во-первых, Шершавый обидится, а во-вторых… А во-вторых, идти в одиночку к лохматым Мирк опасался.

– Ладно, – махнул он рукой, сдаваясь, и направился к выходу из мемориала. Шершавый с сестрой поспешили за ним.

Пройдя сквозь оплетённые плющом колонны мемориала, приятели вышли на огромную площадь. Та была выложена каменными плитами; сквозь щели между ними густо росла трава, кое-где в ней желтела мать-и-мачеха. На противоположном краю площади, прямо напротив мемориала, валялся на земле сброшенный с постамента каменный крылатый мужчина. Одно из крыльев откололось и лежало рядом, под другим крылом, на лопатке, примостилось птичье гнездо.

– А что, раньше в Полисе жили ещё и крылатые люди? – спросила Лина.

– Нет, – отозвался Шершавый. – Крылатых людей не бывает.

– Тогда чей памятник лежит на площади?

Брат пожал плечами. Про крылатого он ничего не знал; знал только, что мужик, сидевший в мемориале – это первый полисмен, много веков назад основавший Полис. Площадь тоже носила его имя – по крайней мере, до тех пор, пока не случился Револьт. После Револьта все сразу узнали, что первый полисмен на самом деле был плохим человеком, и возмущённый народ немедленно решил снести мемориал, построенный в его честь. Но не вышло – здание возводили на совесть, на века, и людское возмущение разбилось о него, как волны о скалу. Толпа скинула с постамента крылатого мужика и на этом успокоилась; мемориал, расположенный на отшибе за городом, забросили и забыли. Прошло несколько лет, и площадь, а также ведущий к ней парк одичали – здесь густо росла трава, цепкие побеги ползли по плитам и колоннам, а по нагретым солнцем камням без страха сновали белки.

– А учительница нам сегодня на полисоведении рассказывала, что когда-то в нашем полисе жили все вместе, вперемешку – и мы, и лохматые, – продолжила Анна. – А потом все перессорились, и пришлось делить Полис пополам.

– Ха! – вмешался тут Мирк и презрительно фыркнул. – А учительница не рассказывала вам, что ещё до того, как мы все жили вперемешку, именно мы построили этот Полис? Потому мы и называемся истоками – мы были первыми. А лохматые заявились сюда много позже. Сначала приезжали просто поглазеть, затем стали оставаться на заработки, а потом начали оседать. Наоткрывали своих магазинов, настроили своих трактирий, навозводили свои церкви – и это в нашем городе! А потом ещё и права стали требовать!

– А в их трактириях еда вкусная, нас мама с папой туда водили, – бесхитростно и очень некстати заметила Лина прежде, чем Шершавый успел её одёрнуть.

Мирк немедленно помрачнел. Его мать работала на кухне в одной из трактирий лохматых. Она растила Мирка и двух его младших братьев в одиночку, зарплаты не хватало, вот и приходилось по выходным подрабатывать там, где была работа. Это бесконечно возмущало Мирка – чтобы его мать работала на лохматых? Да это лохматые должны работать на них, истоков, это же они в Полисе чужаки! Пусть зачастую и чужаки уже в третьем, а то и четвёртом поколении…

Парк остался позади, впереди показалась широкая асфальтовая дорога. Её проложили ещё в период Петролеумного расцвета, когда в Полисе было много машин. Сейчас же по ней ездили только велосипеды и грузовые велоциклы, и лишь изредка мелькали электрокары.

Трасса проходила через весь Полис и являлась той самой границей, по которой его разделили пополам; к западу от трассы была половина истоков, к востоку – половина лохматых. По обеим сторонам от дороги – и по всему периметру – тянулись проволочные ограждения, защищавшие границы от посторонних. Пройти сквозь них можно было только через тщательно охраняемые пропускные пункты.

Или через известные лишь немногим тайные лазейки в ограде.

Именно такой пользовались Мирк с Шершавым, бегая к стоявшему за пределами Полиса мемориалу Первому полисмену.

И сейчас через другую такую лазейку они собирались проникнуть на чужую половину.

О лазейке Мирк узнал, случайно подслушав старшеклассников, хвалившихся, что они побывали на половине лохматых. Парни говорили, что дыра в ограде находится прямо напротив самолёта, и Мирк решил, что найти её не составит труда – он прекрасно знал, где лежит крылатая машина. Собственно, об этом знал каждый – бездвижный самолёт, густо покрытый зеленью, давно стал неотъемлемой частью пейзажа на окраине Полиса.

Старшеклассники рассказали тогда и много другого. На половине лохматых они видели загоны, в которых лохматые разводили птиц для еды, хотя всякому известно, что птицы – священные создания, и их есть нельзя. Видели особые лужайки, где лохматые зарывали своих мёртвых в землю – и это вместо того, чтобы сжечь их как полагается. А ещё они видели специальные места, где лохматым подстригали, завивали, распрямляли и даже красили волосы! Когда Мирк себе это представил, его передёрнуло от отвращения. Волосы – это то, что осталось в людях от звериного. Избавляясь от них, как это делают они, истоки, люди окончательно порывают со своим животным прошлым. Однако лохматые не только не желают отказываться от этой позорной шерсти – они, оказывается, за ней ещё и ухаживают, и украшают её!

Словом, правильно говорят про лохматых – дикий и нечистый народ.

Впрочем, сегодня Мирк с Шершавым решили пролезть на чужую половину Полиса вовсе не для того, чтобы своими глазами посмотреть на странные обычаи лохматых. Нет, приятели собирались отомстить.

Пару недель назад, гуляя по базарным рядам Коридора, Мирк с Шершавым наткнулись на группу мальчишек лохматых примерно их возраста. Коридор считался нейтральной территорией; расположенный в самом центре Полиса, он являлся местом сосредоточения торговли, коммерции, культуры и управления. Только там трактирии и мастерские лохматых могли соседствовать с банками и магазинами истоков – там было самое лучшее место для бизнеса. Именно потому обе стороны заключили неписанное соглашение: входя в Коридор, забывать все обиды и претензии друг к другу – иначе бизнесу не выжить.

Разумеется, рассчитывать на благоразумие лохматых не приходилось; время от времени кто-то из них обязательно нарушал правила, и тогда истокам приходилось отвечать. Именно для таких случаев по Коридору постоянно курсировали патрули.

Однако в тот день патрули не обратили внимания на стайку мальчишек лохматых, окруживших двух мальчишек истоков.

Нет, Шершавого с Мирком тогда не побили. Но их засыпали обидными словами и унизительными, гадкими прозвищами, и попранная гордость требовала возмездия. И именно сегодня Мирк с Шершавым собирались его вершить.

В ограде напротив самолёта у самой земли и впрямь нашлась почти незаметная прорезь. Если проволочные края оттянуть в стороны, то можно проскользнуть внутрь.

За оградой был скучный пустырь, а за ним виднелись унылые постройки барачного типа. Лохматых в пределах видимости не наблюдалось. Значит, можно пролезать. Но Мирк медлил.

– Интересно, а она током бьёт? – задумчиво протянул он, глядя на колючую сетку ограды.

– Чтобы била током, нужно электричество, – резонно заметил Шершавый.

– Ну, так электричества-то у лохматых навалом! – воскликнул Мирк с затаённой обидой. Он всегда считал, что те, кто когда-то делил Полис между ними и лохматыми, плохо сделали своё дело. Если бы сделали хорошо, то электростанция не отошла бы лохматым, и они не драли бы за электричество втридорога. А теперь исконным жителям Полиса приходилось жёстко экономить на электричестве и пользоваться им только там, где это действительно необходимо. Пускать ток по ограде, окружающей их половину Полиса, истоки точно не могли. А вот лохматые – вполне.

– Старшеклассники же как-то пролезли, – продолжил тем временем Шершавый. – Значит, не бьёт.

Мирк осторожно потянулся, кончиком пальца дотронулся до колючей проволоки и тут же отдёрнул руку.

– Не бьёт, – с облегчением ответил он. – Ну, пошли?

– Погоди, а как же это? – ответил Шершавый и постучал себя ладонью по голове.

Мирк спохватился. Раз уж они собираются тайно проникнуть к лохматым, им надо замаскироваться, ведь их безволосые головы тут же заметят. О том, чтобы отрастить волосы, не могло быть и речи, а вот отвратительная привычка лохматых напяливать на свои волосы головные уборы может им пригодиться. Именно для этих целей Мирк стянул в одном из магазинов лохматых в Коридоре шапки.

– Держи, – сказал он, сунул в руки Шершавому одну шапку, достал себе вторую и напялил на голову. Чёрная шапка была неудобной – жёсткой, словно котелок, с ремнём, застёгивающимся под подбородком, и рисунком черепа спереди.

Шершавый надевать свой головной убор не торопился.

– А другой не было? – спросил он, вертя в руках большую пышную шапку с торчащим во все стороны мехом.

– Я, знаешь ли, по шапкам не специалист, не выбирал, – огрызнулся Мирк.

– Просто странная она какая-то, – с сомнением протянул Шершавый.

Мирк перевёл взгляд на шапку, которую приятель вертел в руках, и понял его затруднение. Растительность на голове – это животный атавизм. Добровольно напялить себе на голову мех не захочет никто из истоков. Тем более Шершавый, для которого это вообще больная тема – недаром он всё никак не может избавиться от щетины на голове, что только ни делает – а волосы растут, будь они неладны!

– Ладно тебе переживать! Мы же к лохматым идём – какая разница? – попытался он успокоить приятеля.

– Раз нет разницы, то давай поменяемся? – с надеждой предложил Шершавый, протягивая ему меховой комок.

Мирк невольно отпрянул.

– Ясно, – Шершавый недовольно вздохнул и, скривившись, напялил на себя шапку. Его голова тут же стала большой и пушистой. – Что-то в ней жарко, – заметил он несколько мгновений спустя. – Может, эта шапка – зимняя?

– Не говори глупостей, – отмахнулся Мирк. – Кто в своём уме будет делить шапки на летние и зимние? Шапки – они и есть шапки. Пошли!

– Погоди. А с Линой что делать будем?

Мирк было почти забыл про сестру Шершавого.

– Для неё у меня ничего нет, я ж не знал, что нам нужно три шапки.

– Но так ей идти нельзя, – встревожился Шершавый, глядя на безволосую голову девочки, а потом, подумав, снял с себя меховую шапку и надел сестре. Лина пискнула, и её голова немедленно утонула в пушистом головном уборе.

– А ты? – спросил Мирк.

Вместо ответа Шершавый порылся в кармане и вытащил оттуда большой носовой платок, синий в красную клетку и почти чистый – после стирки он им пользовался всего-то пару раз. Шершавый развернул его, сложил по диагонали и покрыл себе голову, завязав концы платка под подбородком.

– Ну как? – спросил он.

Мирк окинул его критическим взглядом. Что-то в повязанном на голову платке было не так, но он не мог сообразить, что именно. А потом и вовсе махнул рукой. Головные уборы – это полная дикость, потому они и кажутся ему странными. Главное, что прикрыто отсутствие волос.

– Нормально, – вынес Мирк свой вердикт. Перевёл взгляд на Айну – она приподняла меховую шапку и держала её теперь обеими руками, чтобы та не падала на глаза. – Сколько время?

Шершавый достал из кармана часы.

– Три. У нас на всё про всё ровно час.

Насколько мальчишки знали, рабочий день у большинства лохматых заканчивался в четыре, а до той поры улицы пустовали, и, значит, у них был шанс провернуть своё дело незамеченными.

– Успеем, – уверенно сказал Мирк и отогнул край сетки.

Несколько минут спустя троица уже пересекла пустырь и торопливо шагала по пустой улице, по обеим сторонам которой тянулись унылые складские помещения и приземистые промышленные постройки. Вокруг было решительно не на что смотреть; более того, этот район поразительно походил на промышленные кварталы в их части Полиса. Если не знаешь, что находишься на половине лохматых, ни за что не понять. И тем не менее глаза у Мирка с Шершавым восторженно сияли: ведь они оказались на чужой, закрытой, запретной территории! Настоящее опасное приключение!

Вскоре промышленные постройки сменились жилыми домами, появились магазинчики и пустующие забегаловки, а на улице начали встречаться первые лохматые. К счастью, их было совсем немного, как и рассчитывали Мирк с Шершавым. Но хотя мальчишки старались вести себя как ни в чём не бывало, видимо, что-то они делали не так – редкие прохожие, глядя на них, усмехались, качали головами, а то и вовсе крутили пальцами у виска.

– Нас что-то выдаёт, – сказал Шершавый и потянул сестру в ближайший переулок.

Мирк тоже видел, что на них пялились, и гадал, что с ними не так. Взять вот Шершавого. Обычный парень, серые штаны, зелёная футболка, голова прикрыта клетчатым носовым платком, завязанным под подбородком. На самом Мирке голубая рубашка с синими брюками и твёрдый как котелок головной убор с рисунком черепа, застёгнутый под подбородком ремешком. Да и с Линой всё в порядке – лёгкие босоножки, жёлтый сарафан, меховая шапка. Ни у одного из них не видно безволосой головы, а в остальном они и лохматые внешне ничем не отличаются.

– Что же не так? – задумчиво протянул Мирк.

– Не нравится мне всё это, – прошипел Шершавый, настороженно выглядывая из переулка. – Сейчас как кто-нибудь поймёт, что мы – истоки, и всё! Так что давай-ка скорее им заметим и уберёмся отсюда подальше. Тем более время поджимает.

– Да я разве против? – развёл руками Мирк. – Но не здесь же!

Шершавый кивнул. Если уж вершить месть, то как полагается. А мстить они собирались тем, кто их обидел. Конечно, найти тех самых мальчишек среди тысяч лохматых им не удастся, но вот отомстить другим школьникам – это вполне. Нужно только найти школу.

– Мне голове жарко, – заныла тут Лина.

– Потерпи, – строго наказал Шершавый, но девочка уже сняла меховую шапку, а когда брат попытался надеть её обратно, решительно заявила:

– Не буду я её больше носить!

Издалека донёсся звон часов.

– Три тридцать! – всполошился Мирк. – У нас осталось всего полчаса, а нам ещё вернуться к дыре надо!

Не теряя времени попусту, Шершавый быстро стянул с головы носовой платок и повязал его сестре, а сам напялил меховую шапку.

– Пошли! – скомандовал он.

Как ни странно, но Мирку показалось, что на голове Лины платок смотрится лучше. Видимо, прохожие тоже так считали, потому что когда троица выскользнула из проулка, лохматые на них хоть и косились, но уже не тыкали пальцами и не смеялись.

«Наверное, платки на головах можно носить только девчонкам», – подумал Мирк, вновь дивясь про себя тому, какие же дикие у этих лохматых обычаи.

Вскоре мальчишки нашли то, что искали. Заглянув в окна первого этажа старого здания из красного кирпича, они увидели внутри кабинет с доской на стене и детей за партами.

– Ну, вот и пришли, – радостно потёр руки Мирк и полез в рюкзак. Оглянулся, убеждаясь, что улица пустует, и вытащил баллончик с краской. Встряхнул, оглядывая стену, словно художник – новое полотно для будущей картины, и принялся выводить на стене буквы.

Некоторое время не было слышно ничего, кроме тихого шипения распыляемой краски. Шершавый нетерпеливо притоптывал на месте, оглядываясь по сторонам. На перекрёстке мелькнул велосипедист, в доме дальше по улице кто-то хлопнул дверью… Того и гляди кто-то появится!

– Быстрее! – прошипел он.

– Готово! – гордо ответил Мирк.

Шершавый обернулся.

«Чтоб вы сдохли, лохматые!» – было написано на стене.

– Добавь «вонючие», – предложил он. – Вонючие лохматые.

– Точно! – обрадовался Мирк и принялся торопливо дописывать слово. – Вонючие – это как раз про них.

Вонючими лохматых называли потому, что они редко мылись – ещё один признак их дикости. Впрочем, Шершавый иногда подумывал, что, возможно, лохматые редко мылись не потому, что такая у них традиция, а потому, что на их половине Полиса не хватало воды. Когда Полис разделили пополам, лохматым отошла электростанция, и теперь истокам приходилось жёстко экономить на электричестве. Зато истокам отошли водокачка и водохранилище, и так же, как лохматые не давали им вдоволь электричества, они не давали лохматым вдоволь воды.

– Всё! – сообщил Мирк. Встряхнул баллончик с краской и добрызгал остатки, выводя поярче букву «с» в слове «сдохли». – Пусть теперь знают! – злорадно добавил он.

Шершавый окинул взглядом надпись. На красном кирпиче стены большие белые буквы выделялись очень ярко. Да, хорошо получилось!

– Уходим, – скомандовал он, взял Лину за руку – и тут издалека послышался звон часов, отбивающих четыре.

Мальчишки в панике переглянулись. Сейчас улицы заполонят лохматые, и кто-то из них наверняка поймёт, что они – истоки!

– Мы не успеем добежать до дыры в ограде, – тихо и с отчётливой ноткой паники в голосе сказал Мирк.

Шершавый тоже это понимал. Конечно, они могли бы попытаться проделать весь путь обратно, шагая спокойно, как ни в чём не бывало, и надеясь, что их не разоблачат, но если уж даже редкие прохожие на пути сюда обращали на них внимание, то что говорить про целую толпу!

Улица тем временем ожила. Из школы донёсся звонок, возвещающий о конце урока, из зданий вокруг начали появляться люди, по дороге замелькали велосипедисты.

Шершавый огляделся и, увидев за перекрёстком груду обломков строительных плит, скомандовал:

– За мной!

Перебежками, вжимая голову в плечи и опасливо озираясь на заполонивших улицу лохматых, которые, к счастью, пока не обращали на них внимания, ребята пересекли перекрёсток и встали перед грудой обломков.

– Подземка, – пояснил Шершавый, кивая на полускрытый обломками вход.

Входы в подземку были и на их половине Полиса. Как любые уважающие себя мальчишки, Мирк с Шершавым считали заброшенные подземные туннели жутко романтичными. Тайком от родителей они спускались по ступеням, которые раньше, говорили, были самоходными, и тихонько ходили по огромным подземным платформам, глядя на умершие поезда и воображением зажигая потухшие фонари, оживляя неподвижные вагоны и наполняя туннели гулом и стуком колёс. Впрочем, углубляться в непроглядно-чёрные ходы они не решались.