Текст книги "Смертельный эликсир"

Франсуа криво улыбался, слушая речь мсье Пуля, но при словах о подружках он вспомнил мадам Додар и, быстро сняв новый костюм и еще раз подтвердив портному свое намерение его выкупить, быстрым шагом направился к шаркьютери мадам Додар. Он не сомневался в том, что тетушка обязательно захочет выяснить подробности посещения банка.

Когда он позвонил в дверь лавочницы и служанка впустила его, он понял, что не ошибся. В специальной корзинке стоял зонтик от солнца, который он знал с детства. Тетушка успела прибыть сюда раньше его.

Франсуа заволновался. Что скажет лавочница?

Его провели в комнаты и еще издали, в анфиладе, он услышал раздраженный голос мадам Лаке и успокаивающий – мадам Додар.

– Ну, полно, мадам Лаке. – Эмма говорила спокойно и ласково, подвигая к своей приятельнице корзинку, полную пирожных. – Вы зря ревнуете своего племянника ко мне. Я не отниму это милое дитя от вашей груди. Никогда. Клянусь, никогда!

И она засмеялась.

Легкий смех Эммы, дармовые лакомства, к которым тетушка всегда была неравнодушна, и такие откровенные слова по какой-то неведомой причине успокоили старушку. Она не отдавала себе отчет, что в другой обстановке ужаснулась бы, осознав смысл сказанного, но не в этот раз. Мадам Лаке заулыбалась. Здесь-то на сцену и вышел Франсуа.

– Вот проказник! – игриво сказала мадам Додар. – Что вы там наговорили своей тетушке про банк? Ей мерещится нищета и закладные на ваш великолепный дом. Стоило больших трудов объяснить ей, что это мне нужно волноваться за свой капитал, поэтому пришлось посетить моего друга-банкира, чтобы уточнить условия по закладным.

Франсуа понял, что Эмма Додар спасала его. Он склонил голову в благодарственном поклоне, который могла понять только эта женщина. Между ними установился скрытый для посторонних глаз контакт, что тревожило Франсуа. Он бы очень удивился, если бы узнал, что этим приемом при общении с мужчинами Эмма пользовалась всегда. Помнится, она его предупреждала, что всегда завязывает личные отношения с каждым из своих протеже.

– Ну, милый друг, садитесь к столу и расскажите нам, что там с вашей обновкой? – Мадам Додар продолжала ласково смотреть на Франсуа, который, подвинув стул ближе к накрытому столу, уселся поудобней и начал разглагольствовать о том, как он прогадал, заказав костюм сразу по приезде, а не спустя какое-то время. Костюм попросту мал, поскольку его талия округлилась от тетушкиных забот.

– О боже! – мадам Додар засмеялась, запрокидывая голову и показывая красивую шею. – Это же не о женщине! Вот женщине, особенно незамужней, опасно округлиться в талии.

Тетушка удивленно вскинула глаза на мадам Додар. Все же угощение угощением, но не нравился ей сегодняшний разговор!

И действительно, было похоже, что Эмма совсем потеряла осторожность. Всегда сдержанная и корректная в общении, сегодня она несколько раз соскользнула почти в пошлость.

И это при мадам Лаке! Ведь святее и строже этой женщины в Понтабери не было! Всем местным гулёнам доставалось от нее по первое число. У нее был нюх на адюльтер. Она сама определяла свою миссию так: «Вывести на чистую воду молодых распутниц и распутников, уделом которых стало моральное гниение». Поэтому первой информацию об изменах, выкидышах, подпольных абортах разносила по городку именно мадам Лаке. Причем не только оповещала всех и каждого, но и давала оценку произошедшего. И оценка эта была такого свойства, что все боялись попасть ей на язык. Пожалуй, ее служанка Дениз была единственной девицей в Понтабери, которой было все равно, что скажет эта усохшая горгулья.

Итак, Эмма Додар разошлась и потеряла всякую осторожность, предвкушая, как этот откормленный красавчик прыгнет в ее постель. Но она недооценила мадам Лаке, у которой были свои планы относительно дальнейшей жизни Франсуа. Она хотела его женить, а Эмма Додар не была той партией, которая считалась тетушкой выгодной.

– Послушайте, милая Эмма! – сказала тетушка. – Наш мальчик, – она сделала ударение на слове «наш», – такой неприспособленный к жизни. Ему, конечно же, нужна женщина-руководитель, но все же перед ним такая широкая дорога… научная, я имею в виду именно ее… поэтому все силы он бросает именно туда!

На что еще можно бросить силы ее мальчику, мадам Лаке тактично умолчала, видимо, понимая, что это ясно и без слов.

Дальнейшее чаепитие прошло без особого интереса женщин к диалогу. В основном молчали. Франсуа поглядывал на мадам Додар, но не вступал в разговор. А Эмма уже была уверена, что эти отношения повернулись в ее пользу. Она чувствовала: они молчали, но отношения развивались. Это ее на данный момент устраивало. А особенно ей нравилось, что Франсуа был благодарен за молчание относительно банковских операций, о которых знали трое: он, она и банкир.

Когда мадам Додар провожала гостей, то дружески, но не без отвращения, прижалась щекой к дряблой щеке мадам Лаке и очень чувственно пожала руку Франсуа. Причем пожатие и сама подача руки были таковыми, что даже глупец бы понял: предлагается поцелуй. Франсуа принял игру и приложился влажными губами к белоснежной руке мадам Додар. Он почувствовал, как ее рука задрожала, и невнятным, но ощутимым для целующего руку движением попыталась продлить действо на несколько секунд. Франсуа понял, что банкир будет предупрежден и что можно не ходить для этого в банк. В его голове начал смутно вырисовываться способ оплаты оказанных услуг. Но что будет потом, его не интересовало. За сегодняшний день он с головой окунулся в ту атмосферу провинциальности, которая его так мучила. Ему хотелось побыстрее оказаться в своей лаборатории, рядом со своими пробирками, в которых материализовывались и вызревали его мысли.

6

Утро. Работа. Небольшой променад по побережью. Обед. Работа. Ночной сон.

В таком темпе Франсуа жил следующие несколько месяцев.

Часто, чтобы не находиться в одиночестве, он предпринимал прогулки в компании патологоанатома мсье Лемара. Разговоры друзей были интересными. Они говорили о местных обычаях, истории, ее отголосках в современности, науке и о том, сколько бесплодных попыток было осуществлено человечеством в надежде приручить болезни и победить в борьбе со смертью. В одной из таких бесед Франсуа случайно обмолвился об идее вечной молодости, которая преследует одного из пациентов.

Лемар с интересом вскинул на него глаза.

– Пациент богатый? – только и спросил патологоанатом.

– Да, – кратко ответил Франсуа, почувствовав интерес Лемара к теме.

– Ну, тогда совет. Выжми как можно больше денег, предлагая плацебо, тяни время и говори, что нужно перепробовать все возможное из сырья.

Франсуа хмыкнул. Лемар оказался не таким уж простачком, как можно было подумать. Кормить пациентов обещаниями, обнадеживая, тянуть время и деньги, экспериментировать с плацебо – что может быть более низким в медицине?

– Это не мой стиль, – улыбнувшись, ответил Франсуа.

– А… стиль… – произнес Лемар. – Когда в таких ситуациях говорят о стиле, обычно ходят в драных штанах.

Франсуа засмеялся, хотя ему было невесело.

– Но я не хожу в драных штанах! – парировал он.

– При таком подходе и устройстве мира – это только вопрос времени, – отозвался Лемар и оскалил зубы в усмешке.

– Знаете, Лемар, мир устроен гораздо проще, чем мы думаем. Есть приятные люди, а есть неприятные.

Тут уже была очередь Лемара засмеяться.

– Увы, увы, – произнес он и добавил: – Надеюсь, я отношусь к приятным…

Оба они засмеялись.

– Слушай, помоги мне, – Франсуа перешел на «ты», поскольку решил, что самое время поговорить про биоматериал, изъятый из трупов.

Он давно подумывал сообщить о своих потребностях Лемару, да как-то все не складывалась беседа. А сейчас ему показалось, что это можно сделать – сказать о своих научных нуждах другу, коллеге, который, благодаря природной сообразительности и любопытству, уже почти понял, чем занимался Франсуа в этой глуши.

– Чем смогу. – Лемар улыбнулся, но улыбка получилась натянутой.

– Мне нужны свежие тестикулы здорового мужчины.

– Всего-то? – весело засмеялся Лемар. – А я думал, ты попросишь денег, которых у меня сроду не водилось.

– Да нет, для моего нового опыта нужны уже не мелкие грызуны, а человек. – Франсуа зачем-то улыбнулся. Вышло глупо.

– Я ждал, когда ты об этом попросишь, – сказал Лемар. – Теоретически и технически это элементарно.

– А практически? – через несколько секунд переспросил Франсуа, понимавший, что патологоанатом что-то выторгует за свои услуги.

– А практически… Ну, допустим, ты мне заплатишь по триста франков за каждую пару. – Лемар выжидающе смотрел на друга. – Ты же понимаешь: дело есть дело.

– Да… – только и выдавил Франсуа.

Через два дня Лемар доставил ему пару чудных тестикул здорового мужчины, которого придавило бетонной балкой на стройке берегового отеля. Выписав чек, Франсуа сразу же приготовил в экстракторе вытяжку и поместил ее в сосуд из темного стекла. Остатки экстракта он смыл из приемника дистиллированной водой и слил в широкий толстостенный кристаллизатор, который прикрыл крышкой. Жаль было выбрасывать эти драгоценные «смывки». Пригодятся!

Он начал новую серию экспериментов.

Лемар больше ни о чем не спрашивал.

Несмотря на некоторые различия, у них было много общего. Медицина, наука, нелюбовь к буржуазности – это их объединяло и подталкивало к поиску все новых точек соприкосновения. Франсуа открыл Лемару прелести настоящей нормандской кухни. Они часто обедали в доме тетушки Лаке, которая относилась к другу Франсуа как к родному. Закармливала его сытными омлетами, рыбными блюдами и с благодарностью слушала его пространные рассуждения о наследственности и условных рефлексах. Лемар, в свою очередь, приобщил Франсуа к рыбной ловле, снабдил его удочками, крючками, грузилами, сам копал червей и резал моллюсков для наживки. В свободное время они отправлялись в потаенные места на побережье, где, как считал патологоанатом, всегда хорошо клевала рыба. Франсуа редко удавалось что-либо добыть во время этой водной охоты, но ему нравилось все, чем сопровождалось это действо, начиная от вечерних сборов и заканчивая интеллектуальными беседами в ожидании клева.

Однажды рано утром, направляясь на мыс, где они намеревались поймать макрель, Франсуа и Лемар встретили нескольких крестьян, мимо которых нельзя было пройти, не обратив на них внимания. Это были человечки ростом по грудь здоровому тридцатилетнему мужчине, причем черты их лиц были весьма специфичными. Похожи они были на детей. Маленькие люди везли на тележках, запряженных серыми ослами, какую-то провизию. Видимо, их конечной целью была рыночная площадь.

Франсуа даже обернулся, провожая их взглядом.

– Кто это? – спросил он своего друга.

– Это? – как эхо отозвался Лемар, даже не взглянув вслед удаляющейся процессии. – Это местные, из деревни Нуайе, что в глубине прибрежной полосы. Сплошь крестьяне, рыбаков нет ни в одной семье. Там через одного рождаются от кровосмесительных браков. Братья, сестры, двоюродные, троюродные и так далее. Чего только не делали… И отлучить от церкви пытались, и проклятия насылали. Все бесполезно. Замкнутое родовое сообщество. И так уже несколько сотен лет.

– А откуда вы это знаете? – спросил Франсуа.

– Да просто знаю. Работа такая. Они редко умирают естественной смертью, хотя не живут дольше своих родственников, не имеющих этой патологии. В основном причина смерти – несчастный случай или алкоголь. Правда, бывают еще судороги, вроде эпилептических. Особенно это относится к мужчинам. Теперь ясно, почему я это знаю? Кому ж это знать, как не мне, патологоанатому?

Франсуа удивился. Он, родившийся в этой местности, никогда не слышал о таком увлекательном историческом, нет, скорее биологическом факте из жизни окрестных деревень.

– А вы обратили внимание, Лемар, какие у них молодые лица? – вдруг спросил Франсуа. – И такие ладные фигуры! Они хоть и полноваты, но соматотип просто отличный. Тугое тело, крепкие плечи и руки. А кожа!

– М-да… – изрек Лемар. – И учтите, это были немолодые люди. Думаю, всем где-то под пятьдесят или больше.

– А почему вы решили, что все они немолоды? – спросил Франсуа.

– А потому, что молодежь на рынок не ездит по причине… э-э-э… – Тут он осекся. – Ну, в общем, это нужно видеть самому!

Франсуа вдруг решил отменить рыбалку и пойти за крестьянами, чтобы понаблюдать за ними и поговорить.

– Знаете что, дружище Лемар, не хочу я сегодня ловить рыбу. Пойду на рынок. Забирайте мои снасти, может, наловите вдвое больше рыбы, – сказал он, передавая патологоанатому свои удочки.

Лемар только крякнул от досады, поняв, что решение его друга связано с тем, что он слишком много рассказал. Доктор расстроился, поскольку намеревался провести сегодняшний день в интересных беседах с коллегой, ловя рыбу и закусывая богатыми пирогами мадам Лаке. Он с сожалением взглянул вслед удаляющемуся коллеге.

– Кстати, – сказал, внезапно обернувшись, Франсуа, – тетушкины пироги вам придется съесть в одиночку!

– Не думайте, что я расстроюсь по этому поводу! – засмеялся Лемар, забирая у Франсуа заплечный мешок. – Все же зря вы передумали!

Франсуа уже быстрым шагом удалялся, пытаясь догнать крестьянские повозки с овощами и молочными продуктами. В его голове крутились тысячи мыслей, которые появились после встречи с маленькими крестьянами. Почему кровосмешение дает такой эффект? Где тот регулятор, который запускает молодость и крепость тела?

Вдалеке он уже увидел последнюю повозку и маленького полноватого человека, идущего с вожжами в руках. Франсуа прибавил шаг и через несколько минут поравнялся с мужчиной в крестьянской одежде. Ростом тот был точно по грудь Франсуа. Коротышка бросил на него из-под нахлобученной кепки весьма недружелюбный взгляд.

«Ого! – подумал Франсуа. – Контакт наладить будет непросто! Видимо, их здорово достали наказаниями и увещеваниями. Только бы они не приняли меня за очередного святошу или праведника, который пытается наставить их на путь истинный!»

– Приветствую, мсье! – сказал он, дружелюбно кивнув карлику.

Тот только зыркнул на незнакомца и отвернулся.

– На рынок с утра пораньше? – спросил Франсуа, уже не ожидая ответа. И так как его действительно не последовало, продолжил: – Меня зовут Франсуа Тарпи. Я живу вон на том холме. Там стоит мой дом, в котором я родился и живу со своей тетушкой – мадам Лаке. Мой покойный дядюшка – мсье Пьер Лаке – был таможенником. Его все здесь знали. Я врач и веду прием пациентов, так что можете приходить ко мне, когда в этом будет нужда. И детишек можете приводить. Бесплатно. Дети в деревне болеют?

Его попутчик не отвечал, а только смотрел на холку ослика, который тянул повозку с початками кукурузы и брюквой. Франсуа понял, что знакомство не состоится, поэтому достал портсигар, решая на ходу, свернуть к дому сейчас или для приличия пройти рядом с карликом еще несколько десятков метров.

Вдруг к нему протянулась рука маленького человека. Он, глядя исподлобья, протягивал Франсуа спичечный коробок, что, как для первого знакомства, было, видимо, для него большим достижением. Франсуа взял из загрубевшей от работы в поле руки коробок и, прикурив, вернул его хозяину, предложив сигарету для совместного перекура.

– Я знаю этот портсигар, – уже закурив и сделав первую затяжку, сказал маленький человек странным, скрипучим голосом. – Это вещь мсье Пьера. Я хорошо его помню. Мы родились с ним в один год, моя мать работала в вашем доме судомойкой.

Франсуа удивился. Он помнил, что его предки были очень экономны и из прислуги держали только кухарку и горничную. Кухарка также мыла посуду. Впрочем, он знал только семью Лаке, а этот человек сказал, что они с дядюшкой ровесники. Значит, это была семья Лаке, в которой он воспитывался и о которой, к сожалению, почти ничего не знал. Ровесники? Франсуа резко развернулся к собеседнику, заглянул ему в глаза и спросил:

– А сколько же вам лет?

– Скоро шестьдесят пять. По нашим меркам это хорошо, все мужчины моего возраста или старше меня давно умерли. – Собеседник опять удивил его тембром голоса.

Действительно, продолжительность жизни крестьян в этой местности была невелика. У рыбаков, впрочем, тоже. Все побережье было усеяно кладбищами, состоящими из одних надгробий над пустыми могилами, поскольку тела рыбаков поглотило море. Поэтому шестьдесят пять лет – это возраст, с точки зрения врача, весьма солидный, учитывая, что никаких знаний в геронтологии эти люди не имели и руководствовались только тем, что отложилось в крестьянской памяти за столетия существования этих земель.

– Так вы знавали дядюшку? – Франсуа вернул разговор в интересующее его русло.

– Знавал, – эхом отозвался человечек и не выдавил из себя больше ни слова.

– А кто эти люди? – Франсуа снова попытался его разговорить, указав на тележки и сопровождающих впереди.

Наверное, со стороны это выглядело нелепо, но он был очень заинтересован в сближении и возможности наблюдать интересные клинические случаи. Он знал, что медицинская помощь у крестьян считалась чем-то немыслимым и дорогим, поэтому надеялся привлечь этих людей в качестве пациентов.

Но поскольку попутчик на его вопрос никак не откликнулся, Франсуа, взмахнув рукой, пошел быстрее, чтобы поговорить на рынке со старожилами о маленьких людях из деревни Нуайе.

Первый же вопрос, заданный торговке овощами, дал эффект, которого Франсуа никак не ожидал. Торговка сперва покраснела, потом побагровела, и в ее глазах мелькнул такой ужас, как будто Франсуа продемонстрировал ей гравюру Босха, изображающую грехопадение и все страсти земные. Затем она долго плевала на землю сквозь гнилые зубы, точно попадая слюной в одно место, с жутким присвистыванием бормотала какие-то заклинания, и Франсуа показалось, что это некий магический ритуал, отгораживающий ее от простого вопроса о крестьянах из маленькой деревни. Он достал из бокового кармана пиджака пару су и дал их торговке. Она вроде успокоилась, но тут ее товарка, которая сидела по соседству, видимо, уразумев, о чем шел разговор, почти в точности повторила действо. Франсуа понял, что никаких денег на этих хитрых крестьян не напасешься, поэтому отошел в сторону и стал наблюдать за овощным рядом. По нему, как по морю, шла волна человеческих эмоций, в основном негодования. Франсуа почти физически почувствовал страх и презрение, которое изрыгали из своих глоток торговцы. Но когда они увидели тележки маленьких крестьян, которых опередил Франсуа, крику стало еще больше.

Он вышел за пределы торговых рядов и решил посмотреть на все происходящее из окон небольшого кафе, которое располагалось рядом с рынком. Взяв кофе в маленькой изящной чашечке, Франсуа уселся за столик. Он был один в небольшом зале, и рядом с ним поглазеть на происходящее пристроился официант, спрятав руки под длинным белым передником.

А на площади развернулась чуть ли не битва. Торговцы забрасывали карликов гнилыми помидорами и кочанами капусты, выражая таким способом свое негодование. Официант объяснил Франсуа, что крестьяне деревни Нуайе сильно сбивают цены на овощи и молоко, когда выезжают на рынок. У них нет здесь своих мест, поэтому такой ритуал избиения совершается каждый раз, когда они привозят свои продукты.

– Так это всего лишь ритуал? – спросил удивленный Франсуа.

– Ну да, и это продолжается каждую неделю почти сто лет, – ответил официант. – Это для того, чтобы сбить цену на товар конкурентов и выкупить все чуть ли не задаром. А этим… – он ткнул пальцем в сторону низкорослых людей, – стоять неохота, на них все глазеют. Поэтому они привозят свой товар, отдают все почти за бесценок перекупщикам на рыночной площади и убираются восвояси к своим родным во всех отношениях женушкам.

В этот момент закидывание овощами закончилось, и все приступили к переговорам. Достаточно быстро цена, устраивавшая обе стороны, была установлена, продавцы и покупатели ударили по рукам. Франсуа увидел даже передачу денег. Маленькие ручки его нового знакомого ловко свернули мелкие бумажные банкноты в трубочку и поместили на дно старого кисета, который скрылся в объемной кожаной сумке, висящей на боку у карлика наподобие почтальонской.

– Он что у них, за старосту? – спросил Франсуа, указывая на карлика.

– Это Огюст Мэй, самый старший, все они почитают его за полубога, – сказал официант. – А вы разве ничего не знаете о нем, мсье Тарпи?

– Н-нет, – протянул Франсуа.

– О, это целая история! – предвкушая интересный рассказ, воскликнул официант. – Этот малый был замешан… – Он присел было на стоящий рядом стул, намереваясь неспешно изложить эту историю, но бдительный хозяин сразу же прикрикнул на нерадивого прислужника.

– Ну, не удалось… – со смехом сказал Франсуа, решив, что тетушка ему в этом больше поможет.

Когда он вернулся домой и поведал тетушке о странной встрече на дороге, своем походе в город и о том, что видел на рыночной площади, она ничего не сказала в ответ, а только лишь недовольно поджала губы. А когда Франсуа попросил ее рассказать историю жизни карлика Огюста Мэя, к его удивлению, мадам Лаке отказалась это сделать. При этом она еще сильнее сжала губы, как будто для того, чтобы ни одно слово случайно не вылетело изо рта.

– Удивляюсь, однако, нашим людям, – через пару минут уже из другой комнаты сказала она. – Им что, кроме сплетен нечем заняться?

Франсуа подумал, что данный случай прекрасно характеризует пословица «в чужом глазу щепку видно, а в своем и бревна не замечаешь». Его тетушке это очень подходило. Большей сплетницы, чем она, в Понтабери не было. Поэтому ее отказ убедил Франсуа в том, что он обязательно должен докопаться до сути этой истории. Только к кому бы направить свои стопы?

Франсуа вспомнил об их старой горничной – матери Дениз. Вот уж кто знает все или почти все об их семье! И к тому же тетушка вряд ли общается с этой женщиной, поэтому до нее не дойдет известие о том, что он все же узнал интересующие его факты из жизни дяди. То, что история жизни карлика связана с его семьей, он уже не сомневался. Насколько тесно? Любопытно…

На следующее утро он, прихватив пару пирогов из буфета, отправился на поиски бывшей горничной Альбертины. Найти ее было легко, потому что всю свою жизнь она прожила на выселках Понтабери, в маленьких комнатках, которые достались ей от покойного мужа-рыбака, пропавшего, как и многие другие, в море во время рыбной ловли. Она делила домик на берегу с вдовой брата ее мужа. Что может быть печальнее, чем две одинокие старые вдовы в маленьком неказистом домишке, куковавшие много лет без мужчин? К тому же они имели детей, которые явно не радовали их в старости. У Альбертины была непутевая дочка Дениз, а у ее ятровки – сын-пьяница, который только и делал, что просиживал дни в ближайшей забегаловке или просил денег у матери, чтобы с утра залить жар, мучивший его после очередной попойки.

Когда Франсуа подошел к домику, он сразу же увидел маленькую сгорбленную женщину, копавшуюся в своем огородике. Неужели это Альбертина? Франсуа помнил крепкую, очень подвижную и работящую служанку, всегда бывшую на подхвате у его тетушки и знавшую все закоулки их дома, пожалуй, лучше, чем хозяева.

– Мадам Альбертина, здравствуйте! – прокричал Франсуа достаточно громко, поскольку знал, что она плохо слышит. Об этом как-то в разговоре упомянула Дениз, когда Франсуа задал ей вопрос о матери.

Женщина подняла голову и, приложив козырьком руку к глазам, всматривалась в незнакомца.

Он понял, что не узнан. Поэтому, перепрыгнув через невысокий каменный заборчик, стал аккуратно пробираться между рядками сельдерея и петрушки, чтобы подойти ближе к мадам Альбертине и представиться.

К его удивлению, как только она его разглядела, сразу же вспомнила, обняла и заплакала. При этом Франсуа почувствовал неприятный запах старого тела, как и у тетушки, который так его раздражал. Он попытался отстраниться, но не смог – мадам Альбертина крепко вцепилась в его пиджак. Голова сгорбленной старушки оказалась на уровне его пояса. У Франсуа было впечатление, что ему кланяются в ноги. Это было неприятно, поэтому он как можно быстрее постарался завершить ритуал приветствия. Они прошли в дом. Комнатки были совсем крохотные, но здесь было чисто, уютно и пахло сушеными травами. На спинках вытертых диванов и старых кресел были приколоты пожелтевшие от времени салфеточки ручной работы. Франсуа помнил, что мадам Альбертина была в молодости прекрасной кружевницей. Даже в их краю, где все женщины обучались этому ремеслу с малолетства, никто не мог лучше нее сплести кружевной воротник или праздничную повязку-прадез на голову. На комоде стояли фотографии ее покойного мужа и Дениз, когда та была еще девочкой. Франсуа взял в руки фото в рамке, обклеенной ракушками, и вгляделся в нечеткое изображение девочки в белом платьице, которая крепко сжимала в руках муляж уточки и с испугом таращилась в объектив фотоаппарата. «Что же она сейчас сжимает в своих руках вместо утки-игрушки?» – с сарказмом подумал он, вспомнив сексапильную служанку, и тут же укорил себя: мадам Альбертина, приблизив лицо к фотографии, смотрела на свою маленькую дочь влюбленными глазами.

– Как она там? – спросила женщина, указывая на фотографию.

Франсуа увидел, как скатилась слеза по морщинистой щеке старушки.

– Все хорошо, не волнуйтесь, с тетушкой отношения у нее непростые, но они друг друга терпят… – Улыбаясь, громко, чтобы быть услышанным, сказал он.

– Вот именно, терпят. – Мадам Альбертина устало опустилась в кресло. – Присядьте, любезный мсье Тарпи.

– Ну зачем так официально… Можно просто Франсуа… – сказал он. – Не стоит разводить церемонии, вы же меняли мне пеленки и кормили с ложечки…

Женщина скрипуче засмеялась, видимо, вспомнив что-то смешное. Франсуа сделал паузу, надеясь, что после этого воспоминания он и перейдет к делу. Попытается что-то разузнать о карлике.

Все же пауза – великая вещь. Так и случилось.

Мадам Альбертина задумчиво подняла выцветшие глаза к потолку и проговорила:

– Как будто вчера это было… Даже помню, как тяжело было держать вас на руках, когда кормили вас молоком и кашкой. Такой вы были вертлявый… Бывало, кашу размажете по щечкам, костюмчику, а от мадам Лаке потом достается.

– А что, дядюшка не принимал участия в моем воспитании? – спросил Франсуа, переводя разговор на интересующую его тему.

– Мсье Пьер был все время занят… Дела, работа… С вами он мало играл. Уже когда вы стали старше и пошли в гимназию, вот тогда он начал приглашать вас к себе в кабинет, – ответила бывшая служанка.

– А чем же он был так занят? – спросил Франсуа.

Мадам Альбертина задумалась, видимо, что-то вспоминая.

– Да все время к нему какие-то люди приходили, что-то приносили, спускали в подвал…

– А кто приходил? – снова задал вопрос Франсуа.

– Я уж и не вспомню всех. Моряки были, какие-то проходимцы немытые тоже были. Местных не было, это точно. Я бы запомнила. Вот только одного помню. Карлика. Страшненький такой, все ко мне заигрывал, я тогда уже вдовой была. Говорил, что у них в семье все такие маленькие, так ему нужно здоровую женщину, чтобы родить нормального ребенка. Да еще он хорошо знал вашего дядюшку. Не то молочные братья, не то в одном доме выросли. Я уж не помню. Но он был заводилой. Всем руководил, а мсье Пьер только шкатулку открывал.

– Какую шкатулку? – удивленно спросил Франсуа.

– Ну, денежную… – Старушка вдруг по крестьянской привычке прикрыла ладошкой рот. – Это я так, к слову… К чему вот сказала? Не знаю я ни про какую шкатулку! Только сразу после того, как пришел в дом этот карлик, и появились в семье денежки. Стали богаче жить, лучше кушать. Кому, как не мне, знать! Я же на базар и по лавкам каждый день ходила, так денег на закупки сразу стали больше давать. И мадам стала шить больше платьев, и материя стала другая – шелк, кружево. А раньше мадаполам, ситец.

Франсуа понял, что это удача. Значит, карлик знал дядю Пьера с детства и был частым гостем в их доме. Так почему тетушка не захотела о нем вспоминать и даже не призналась, что слышала о карлике? Франсуа понял, что здесь была тайна, до которой ему стоит докопаться. И еще пришел к горькому заключению, что историю своей семьи он не знает.

Что же делал Огюст Мэй в их доме? Для Франсуа было загадкой, как два таких несхожих человека – его дядя и карлик – могли общаться? Только если общее дело… И тут Франсуа вспомнил незаконченную фразу официанта. В чем-то Огюст Мэй был замешан. Но в чем?

И он напрямую спросил об этом мадам Альбертину. Она очень смутилась и ответила, что ничего не знает, а если что и знала, то забыла, ведь много лет прошло. Мадам стала торопиться в церковь, хотя Франсуа знал, что боль ограничивает подвижность ее суставов, и одна, без помощи, она никуда не ходит. Франсуа это показалось странным, но он попрощался и почти побежал на рыночную площадь к болтливому официанту.

Тот был словоохотлив и за небольшую плату согласился обрисовать ситуацию. Много лет назад на побережье орудовала банда контрабандистов. Продолжалось это лет пять, и все никак не удавалось взять их с поличным. Они проложили множество тропинок по всему побережью. Это как раз те тропинки, по которым сейчас разгуливает приехавшая отдохнуть и вкусить красот Нормандии публика. Всем этим делом, похоже, руководил карлик. Только вот доказательств не смогли собрать, не добыли улик против него. Пришлось отпустить. А тут еще в таможне случился пожар, и мсье Пьер Лаке умер от сердечного приступа после того, как все бумаги таможни сгорели. Вот так-то. А что, мсье Тарпи не знал о пожаре?

Франсуа и бровью не повел, хотя рассказ его просто убил. Уничтожил. Он дал официанту франк и пошел по тенистой аллейке, сам не понимая, куда его несут ноги. Головоломка почти разрешилась, и все услышанное сложилось в цельную картину. Недаром в Париже он дружил с криминалистами и целыми вечерами слушал их болтовню о расследовании преступлений. Еще несколько деталей – и он будет знать о своей семье нечто такое, что позволит ему понять, почему так упорно молчат карлик, тетушка и бывшая служанка.

Его окликнули. Это был Лемар, спешащий ему навстречу.

– Послушайте, Франсуа! – прокричал он. – Сенсационная статья в Медицинском вестнике! Только что получил. Опубликована работа Эйгена Штейнаха, посвященная омоложению! Вас это должно заинтересовать. Слушайте! Я давно понял, чем вы занимаетесь. Не увиливайте и внимательно прочтите это. И если вы хотите, чтобы приоритет в исследованиях был отдан вам, немедленно оформляйте отчет о своих опытах и отсылайте в вестник!

Франсуа скривился так, будто съел лимон. Его сейчас интересовали совсем иные вопросы. Ему нужно было разгадать семейный ребус, составленный тридцать лет назад его дядюшкой.