Текст книги "Лунные хроники. Мгновенная карма"

– А сколько у вас волонтеров? – спрашиваю я. – Помимо персонала.

– В штате всего три человека. Мама, Шона и Опал – доктор Джиндал. Еще у нас… – Он делает паузу, считая в уме. – Шестнадцать волонтеров, включая меня и Морган. Мама хотела бы нанять больше людей, но все упирается в деньги… – Он замолкает. – Я имею в виду, мы в значительной степени зависим от государственных субсидий, которых едва хватает, чтобы накормить животных, а уж про зарплату служащих и речи нет. Но волонтеры – это здорово. Что-то вроде семьи, и все действительно работают с душой.

Он смотрит на меня, и я снова читаю в его взгляде легкий упрек: а ты что здесь делаешь? Но это быстро проходит.

– Я хочу сказать, посмотри в эти глаза. Разве в них можно не влюбиться?

Я вздрагиваю. Сердце екает, и я не сразу понимаю, что он показывает на Луну. Но ее глаза закрыты. Наверное, она спит.

– Ладно, – говорит Квинт. – Мне нужно работать. Я тебя освобождаю.

– Боже, как великодушно. – Я хмурюсь. – Но почему ты не хочешь, чтобы я помогла тебе?

Он качает головой.

– В одиночку я быстрее управлюсь. Завтра мы продолжим твое обучение. Конечно, если ты все еще планируешь вернуться. Потому что, если это не для тебя…

– Я приду, – твердо говорю я. – А к концу лета мы представим мистеру Чавесу убойный доклад. Таков уговор, верно?

Квинт сжимает зубы, но, помедлив, протягивает мне руку.

Я сглатываю, но, замешкавшись лишь на мгновение, подаю ему свою.

И мы обмениваемся решительным рукопожатием.

Шестнадцать

– Это так противно! – Я плюхаюсь на диван в комнате Ари. – Представь себе рыбное пюре. К тому же мне пришлось отрубать рыбьи головы! Брр, мне дурно от одной только мысли об этом. И потом, почему бы просто не скормить это животным, верно? Так нет. Нужно давать им это через зонд. – Я содрогаюсь.

Ари что-то бормочет, словно с пониманием относится к моим жалобам, но я знаю, что она почти не вникает в суть. Она сидит на полу, скрестив ноги, с гитарой на коленях и, склонившись над телефоном, что-то читает.

Я вздыхаю и смотрю в потолок.

– Но я должна вернуться, – говорю я скорее себе, чем Ари. – Если хочу переделать проект, придется потерпеть. Целых четыре недели.

Ари бренчит по струнам, хмурится и качает головой. Наконец она поднимает на меня взгляд.

– Почему ты не можешь просто согласиться на тройку?

Я бросаю на нее испепеляющий взгляд.

Она пожимает плечами.

– Просто спрашиваю. Любой другой так и сделал бы.

– Но только не я. «Удовлетворительно»! Эта оценка будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь, если я не пересдам.

– Да так ли уж она важна? – мягко замечает Ари. – Вряд ли тебе понадобится высокий балл по биологии, если ты будешь поступать в школу бизнеса. Ну, сама подумай. Никого, кроме тебя, не волнует этот проект и оценка, которую ты получила.

– Вот именно. Меня волнует, а это самое главное.

Она задумывается.

– Пожалуй, ты права. Значит, ты официально устраиваешься волонтером в Центр спасения животных на следующий месяц. Какая самоотверженность, дорогая Пруденс.

– Эй, я умею быть бескорыстной, – говорю я, отмечая сухость в ее тоне.

Она смеется.

– Я знаю, что можешь, но разве ты не видишь иронии? Ты же это делаешь только из-за оценки.

– Ну и что? – Я напрягаюсь, занимая оборонительную позицию. – Хорошим человека делают поступки, а не мотивы.

– Не уверена, что согласна с этим, – задумчиво говорит она. – Но это неплохая идея для песни. Хорошо или плохо, правильно или неправильно… оправдывают ли средства цель и наоборот… – Ари погружается в свой сочинительский транс, но ненадолго. Она опять склоняется над телефоном, и длинные пряди темно-каштановых волос занавесом опускаются ей на лицо. Одной рукой она откидывает их назад, закручивая на затылке, но они постепенно выбиваются и ложатся на плечи. Я знаю, что через несколько минут они снова упадут, и подумываю предложить ей свой ободок, но Ари никогда им не пользуется, так что я и не пытаюсь.

Ари морщит лоб, перебирая струны. И недовольно хмыкает.

– Кроме рыбных смузи… Как тебе работалось с Квинтом?

– Такое чувство, что меня за что-то наказывают. – Я выдерживаю паузу, задумавшись. – Хотя, наверное, все оказалось не так ужасно, как могло бы быть.

Она приподнимает бровь, и я хватаю подушку, чтобы швырнуть в нее. Она наклоняется вперед, защищая собой гитару.

– Перестань. Он меня не интересует. Я просто хочу сказать, что, очевидно, он может быть вполне приличным человеком, когда занимается тем, что ему небезразлично. А Центр спасения животных ему далеко не безразличен, теперь я это точно знаю. И все равно его это не оправдывает, если вспомнить, сколько крови он мне попортил в этом году. И, поверь мне, когда дело дойдет до сдачи проекта, опять начнется та же тягомотина, что и в прошлый раз. Для меня идеальный сценарий – сделать все самой, а потом просто отправить проект с адреса электронной почты Квинта, чтобы у нашего учителя не возникло сомнений насчет его участия.

– Ты, кажется, говорила, что одной из причин плохой оценки было как раз отсутствие командной работы?

Я усмехаюсь.

– Опять же, не по моей вине. Попробовала бы ты поработать с ним.

– И все же ты подписалась на это, – хихикает Ари.

– Знаю. – Я со стоном заваливаюсь набок.

Ари снова теребит струны, наигрывая одну и ту же мелодию, пока и у нее не вырывается стон разочарования.

– Никуда не годится! Тот, кто сочинил эту аранжировку, понятия не имел, что делает.

Она встает и идет к полкам с виниловыми пластинками. Бегло просматривая корешки, она достает пластинку из бумажного конверта и ставит ее на допотопный проигрыватель, который живет в этой комнате со дня нашего знакомства. А может, и с тех пор, как ее семья переехала в этот дом. Коллекция пластинок Ари впечатляет: это целая стена стеллажей от пола до потолка, забитых под завязку. Все подчинено строгой системе, но я никак не могу ее разгадать. Жанры? Эпоха? Я знаю, что где-то есть секция мексиканской музыки – когда-то Ари познакомила меня с рок-группой из восьмидесятых под названием «Мальдита Весиндад»[31]31
  La Maldita Vecindad y los Hijos del Quinto Patio (англ. The Damned Neighborhood and the Sons of the Fifth Patio, обычно называемые только La Maldita) – группа, образованная в Мехико в 1985 году. Пионеры рока на испанском языке и одна из самых влиятельных рок-групп Мексики.


[Закрыть], и я пришла в восторг, хотя так и не поняла, где хранятся их записи.

Зато я знаю, где найти «Битлз».

Но сейчас Ари выбирает не их.

Звучит красивая мелодия, но я не сразу понимаю, чья.

– Элтон Джон?

– Просто послушай, – шикает на меня Ари. – О, обожаю это вступление. Флейта! Кто бы мог подумать? Я бы и сама никогда не догадалась. Но это то, что надо!

Я строю рожицу. Как скажешь, Ари. Но она не обращает на меня внимания.

Вступает Элтон Джон с песней о некоем Дэниеле, улетающем в Испанию.

– Да, кстати, – вспоминаю я, – Джуд говорил тебе насчет работы в магазине пласти…

– Да! Пруденс, помолчи!

Я поджимаю губы. Ари снова берет гитару, но не играет. Просто сосредоточенно слушает песню.

Мои мысли возвращаются к Центру спасения животных и фотографиям в докладе Квинта. Рыболовные крючки. Леска. Укусы акул. Печальные, трагические глаза.

Я думаю о Квинте, о том, каким сердитым он выглядел при встрече.

И как оживился, загорелся, когда рассказывал мне о животных-пациентах.

Я ловлю себя на том, что вспоминаю его улыбку. Открытую, неизменную улыбку. Сегодня она была немного другой. Более задорной, что ли.

Да ладно тебе, мозг. Тратишь драгоценные клетки на анализ улыбки Квинта? Прекращай это.

Мои мысли возвращаются к тому, какими занятыми казались Квинт и другие волонтеры, какой усталой выглядела Роза. Почему бы им не нанять дополнительный персонал?

Песня заканчивается, и Ари подскакивает к проигрывателю, чтобы выключить его, пока не зазвучала следующая песня. Она хватает гитару, и я понимаю, что ей не терпится попробовать воспроизвести вступительную партию флейты.

– Я думаю, у них проблемы, – говорю я.

Ари перестает играть.

– Что? У кого?

– У Центра. Мама Квинта выглядела очень напряженной, и, может быть, это потому, что у них сегодня не хватало рабочих рук, но не уверена. Просто у меня такое чувство, что дела там идут не очень хорошо. Большая часть денег поступает из грантов, и, похоже, этого едва хватает, чтобы держать их на плаву. – Я потираю лоб. – Могу только представить, сколько они тратят на рыбу, не говоря уже обо всем остальном, что необходимо для функционирования этого комплекса.

– А они занимаются сбором средств? – спрашивает Ари.

– Не знаю.

Я задумываюсь. На столе в вестибюле было полно бумаг. Что это – финансовые отчеты? Информация о спонсорах? Заявки на гранты? Если они и занимаются сбором средств, то, похоже, у них это очень плохо получается.

– Арасели! – кричит из кухни ее отец. – Пруденс останется на ужин?

Ари переводит взгляд на меня.

– Абуэла готовит?

– Не думаю.

Я надуваю губы, но все равно это лучшее предложение из всех возможных.

– Да, хорошо. Если только не рыба.

Ари откладывает гитару и бежит наверх. Возвращаясь ко мне, она кивает.

– Он заказывает пиццу. Никаких морепродуктов.

Я поднимаю вверх большие пальцы.

– Так как тебе идея поработать в музыкальном магазине?

– Шутишь?! – Взвизгивает она. – Это работа моей мечты! Ну, во всяком случае, на лето. Я начинаю на следующей неделе.

– Лучше ты, чем я.

Она поднимает иглу проигрывателя.

– Кстати, о работе мечты. Ты знала, что Элтон Джон не писал тексты своих песен? Он сочинял музыку, но слова почти все написаны парнем по имени Берни Топин. Можешь себе представить? Я ужасно хочу быть им.

Она снова ставит песню, но на этот раз не берет гитару. Вместо этого она ложится на пол и закрывает глаза. Ее лицо выражает полную сосредоточенность. Вступает флейта, и вскоре к ней присоединяются рояль и печальный голос Элтона.

– Послушай это. – Пальцы Ари танцуют в воздухе. Я вижу красные сигнальные огни, летящие в Испанию… Она вскидывает руку вверх, обозначив крещендо, а затем опускает ее, слегка сжатую в кулак.

– Вот! Ты слышала этот Е-7? Недиатонический доминантный аккорд, но затем он разрешается прямо в ля минор. Блестяще. Честно говоря, пианисты сочиняют лучшие аккорды. – Она прижимает обе ладони ко лбу и тяжело вздыхает.

Я понятия не имею, о чем она говорит.

– Может, мне стоит взяться за фортепиано? – размышляет она.

– У меня есть синтезатор, могу тебе отдать.

Она поворачивает голову и смотрит на меня.

– Серьезно?

– Конечно. Он стоит у нас в гостиной, заброшенный и нелюбимый. Можешь забирать хоть сейчас. Ну, правда, инструмент не суперкласса. Наверное, твоя мама могла бы купить тебе что-нибудь получше, но, если хочешь…

Ари морщится. Она терпеть не может, когда кто-то упоминает о достатке ее семьи, и я, пожалуй, могу это понять. Она не хочет, чтобы ее ценили за то, что у нее есть деньги, как и я не хочу, чтобы меня осуждали за то, что у меня их нет.

– Я бы с удовольствием взяла. Спасибо, – говорит она. – И обещаю, что буду обращаться с ним очень бережно. А теперь, тише, слушай. Эта часть…

Элтон поет о шрамах, которым не зарубцеваться; о глазах, которые погасли. Ари в полной эйфории, ее руки снова взлетают вверх, словно к небесам. Дэниел, ты – звезда…

– О, – задумчиво бормочет она. – Послушай эту высокую ноту! Он берет тонику, замещая модальный аккорд. Так просто и в то же время гениально. Как это… – Она вздыхает, прижимая руки к сердцу, и начинает подпевать, но ее голос еле слышен.

Честно говоря, я нахожу эти пассажи из теории музыки занимательными, но у меня такое впечатление, будто она говорит на другом языке, мне совершенно не знакомом. Ее музыкальные описания понять труднее, чем быстрый испанский, на котором она общается со своей семьей. Беседуя со мной о музыке, она как раз ожидает от меня понимания. Но, если в испанском я еще кое-как ориентируюсь, потому что три года учила его в школе, то из уроков фортепиано помню только, как играть «Мерцай, мерцай, звездочка». (С чувством.)

Элтон поет, а мои мысли снова блуждают. Вокруг экотуризма. И Центра спасения животных.

Я думаю о Квинте Эриксоне и его маме. О том, что им нужно больше сотрудников. О том, как убого выглядит их здание.

Центру необходимо, прежде всего, поменять стратегию. Стать не просто некоммерческой организацией, ориентированной на помощь несчастным животным, попавшим в беду, а самостоятельным бизнесом. Им нужен дальновидный и предприимчивый управляющий. Кто-то, кто поможет создать прибыльное предприятие. Ну, по крайней мере, прибыльное в некоммерческом смысле. Если так можно выразиться. Я не знаю можно ли, но это не имеет значения, потому что шестеренки в моей голове уже вращаются, и мне вдруг становится ясно, что…

Центру нужен кто-то вроде меня.

– Вот именно! – Я резко вскакиваю и смотрю на Ари. – Экотуризм! Я могу… я…

Я хмурюсь.

– Ты что, плачешь?

Ари смущенно вытирает щеки, залитые слезами.

– Нет, – отвечает она и шмыгает носом. – Да! Ничего не могу с собой поделать! Просто это так печально.

Я слушаю последний куплет.

Боже, это, наверное, Дэниел. Или просто слезы застилают мне глаза.

Я пожимаю плечами.

– Черт возьми, да кто такой этот Дэниел?

Ари хохочет.

– Понятия не имею!

Я со стоном поднимаюсь с дивана, чтобы выключить проигрыватель, как раз под финальную партию флейты.

– Так вот, пока мы с Квинтом работали над проектом по биологии, он все время говорил об этом Центре спасения животных. Возможно, он был прав. Что, если Центр станет местом притяжения туристов? Тогда можно будет зарабатывать деньги! Я имею в виду, они все равно останутся некоммерческой организацией, но ведь руководители некоторых НКО – миллионеры. Дело даже не в деньгах. Я просто говорю, что могла бы использовать все то, что узнала, пока готовила этот дурацкий проект, и… Что, если я спасу этот Центр спасения?

Ари садится и, недоуменно моргая, смотрит на меня. Ее щеки все еще пылают, но эмоции, навеянные песней, кажется, угасают.

– Извини. Что ты задумала?

– Я собираюсь составить бизнес-план! Для Центра спасения!

Ари, кажется, приходит в замешательство.

– Знаешь, я всегда восхищаюсь твоими амбициями, но ты пробыла там ровно один день.

– И это замечательно, потому что – как человек со стороны – я могу дать объективную оценку. Я не погрязла в их повседневной рутине. Им как раз необходима инъекция свежих идей, которые вдохнут новую жизнь в их организацию и ее миссию. Что-то, что сделает Центр… ну, как сказать… ценным активом.

– Ты не думаешь, что спасение животных ценно само по себе?

Я закатываю глаза.

– Ты рассуждаешь так же, как Квинт. Это не то, что я имею в виду. Им нужно найти способ зарабатывать, а у тюленей и черепах, как выясняется, с деньгами туго.

Я начинаю расхаживать по комнате, потирая руки, что, наверное, может показаться слегка маниакальным. Мой мозг работает на десятках уровней, фонтанируя идеями и возможностями.

– Идеально. Это может быть реальным примером того, как экотуризм приносит пользу туристам, обществу, местной экономике и окружающей среде. Работа практически пишет сама себя, и, если я добьюсь успеха – если я спасу некоммерческую организацию от банкротства, – только представь, как это обогатит мое портфолио для колледжа! Я выберу любую бизнес-школу, какую захочу.

– Ты точно знаешь, что они на грани банкротства, или просто фантазируешь?

– Считай, что это обоснованное предположение. И перестань пытаться охладить мой пыл. Это гениально. Ох, мне не терпится рассказать Квинту. – Я хмурюсь. – Только не говори ему, что я так сказала.

– Твой секрет умрет вместе со мной.

Я продолжаю расхаживать по комнате, не в силах избавиться от ощущения, что само мироздание подтолкнуло меня к этому решению. Все на это указывало, и пазл сложился. Партнерство с Квинтом, плохая оценка, падение Морган с лестницы, предложение Розы, чтобы Квинт обучал меня как волонтера. Сначала я, может, и сопротивлялась, но теперь это обретает смысл, тем более что все происходит вскоре после обретения мною новой космической силы. Это должно что-то значить. Что-то большее, чем я; большее, чем Квинт.

Может, это знак того, что я на пути к своей судьбе.

Теперь мне остается только следовать этим путем и смотреть, куда он приведет.

Семнадцать

Я приезжаю в Центр спасения рано утром, как велено, но на этот раз с папкой под мышкой. Я почти не спала прошлой ночью. Меня переполняли идеи, и я допоздна составляла планы, изучала принципы работы некоммерческих организаций и методы фандрайзинга[32]32
  Сбор пожертвований (от англ. fundraising) – привлечение сторонних ресурсов для реализации социально значимых задач, культурных проектов или поддержания существования организации.


[Закрыть]. У меня есть идеи. Множество идей. И теперь меня несет, как бочку несет течением. Я совершенно не чувствую усталости, когда вхожу в вестибюль. Я словно наэлектризована. Я готова изменить мир.

Но останавливаюсь как вкопанная, лишь только переступаю порог. Квинт и его мама стоят у стола вместе с Шоной и еще одной женщиной в белом халате – доктором Джиндал? Рядом слоняются двое волонтеров. Лица у всех мрачные, руки скрещены поверх одинаковых желтых футболок.

Квинт округляет глаза при виде меня.

– Ты вернулась, – бормочет он, явно удивленный.

Я ощетиниваюсь, сдвигая солнцезащитные очки на макушку.

– Конечно, вернулась. – Я демонстративно смотрю на часы, подарок Ари на прошлый день рождения. – И ты в кои-то веки не опоздал?

Он почти улыбается.

– Наверное, чудеса случаются.

– Спасибо, Опал. – Роза протягивает ветеринару лист бумаги. – Я сегодня же начну обзванивать учреждения. – Она печально пожимает плечами, глядя на ожидающих распоряжений волонтеров. – Думаю, пора выносить игрушки. Давно мы этим не занимались. Надеюсь, все эти пляжные мячи не сдулись.

Волонтеры и доктор Джиндал уходят. Я хмурюсь, не смея шелохнуться.

– Что происходит?

– У Луны когнитивное расстройство, – говорит Квинт. – Она никогда не сможет прокормить себя, а это значит, что мы не можем отправить ее обратно в океан.

– О! – Я даже не пытаюсь скрыть замешательства. Мне стоит больших усилий сдержаться и не спросить, что в этом такого, когда очевидно, что для всех остальных это трагедия.

– Значит, она поедет в океанариум или зоопарк, или еще куда-нибудь?

– Когда будет готова, – отвечает Роза. – Это займет несколько месяцев. Я так рада, что мы нашли ее, и что она выживет. Просто… мы всегда надеемся, что рано или поздно они вернутся в естественную среду обитания.

– Нет худа без добра, – говорит Квинт. – Когда наши животные оказываются в зоопарках и океанариумах, они могут многое рассказать людям о дикой природе и важности ее сохранения. Они становятся своего рода защитниками других животных и нашего Центра.

Мне все еще кажется, что я что-то упускаю. По-моему, лучше жить в красивом зоопарке, где целый день кормят рыбой и можно резвиться в воде под радостные возгласы и аплодисменты очаровательных детишек, чем охотиться за едой в океане, рискуя запутаться в сетях. Но полагаю, я здесь единственная, кто так думает, поэтому помалкиваю.

– Мы найдем хорошее место. – Шона сжимает плечо Розы. – Лучшее для нее. С ней все будет в порядке.

Сегодня Шона надела вместо нитки жемчуга яркие массивные украшения – серьги-кольца размером с бейсбольный мяч и брошь из горного хрусталя в форме бабочки, которую приколола к футболке. Полагаю, что, когда на работе приходится носить такую жуткую униформу, как эти желтые футболки, возникает естественное желание продемонстрировать личное чувство стиля. Для меня это губная помада. Для Шоны, очевидно, это шикарная бижутерия. Во всяком случае, ее аксессуары соответствуют ее образу крутой бабули.

– Наверное, сейчас неподходящее время? – Я подхожу ближе к столу. – Но у меня появились кое-какие идеи, которыми я хотела с вами поделиться.

Роза смотрит на меня.

– Какого рода идеи?

– Да. – Квинт настораживается. – Что еще за идеи?

– Просто кое-что пришло в голову. Насчет того, как организовать бизнес и все здесь устроить…

Квинт фыркает и поднимает глаза к небу, словно умоляя послать ему терпения.

– Даже не сомневался в этом, – бормочет он.

Я не совсем понимаю, что он имеет в виду.

– В основном, просто идеи по фандрайзингу, – продолжаю я, игнорируя его реплику. – И некоторые соображения по рекламно-информационной деятельности. Думаю, это поможет привлечь больше внимания к Центру, сформировать сознательное отношение к животным… надеюсь, даже увеличить доход. Я так понимаю, с деньгами пока туго.

Роза устало стонет:

– Это еще мягко сказано. – Она показывает на шаткие стопки бумаг на столе. – Мы пытаемся собирать средства на протяжении многих лет. Но не слишком успешно.

Она выглядит подавленной. Как будто это просто удел любой некоммерческой организации. Может, так оно и есть. Но я убеждена, что так быть не должно. По крайней мере, для этого Центра.

– К счастью, нас выручают гранты.

– Хорошо. Это я тоже слышала, – продолжаю я. – Но, вы же знаете, мы с Квинтом работали над проектом по биологии в этом году.

Я старательно избегаю взгляда Квинта. Я чувствую, как хмуро он смотрит на меня, и это заставляет меня нервничать. Отчасти потому, что не понимаю, из-за чего ему расстраиваться.

– Я думаю, что смогу использовать свои исследования, чтобы помочь Центру, что, в свою очередь, поможет мне с моим дополнительным заданием. В общем, что-то вроде симбиотических отношений. Как между акулами и теми крошечными рыбками-присосками, которые очищают их от паразитов.

Я ухмыляюсь, гордая собой – надо же, еще помню тот урок по биологии, – и невольно бросаю взгляд на Квинта. Он, кажется, нисколько не впечатлен. Его голос лишен всяких эмоций, когда он задает вопрос:

– В этом сценарии ты кто? Акула, рыба-присоска или паразит?

Его слова задевают очень сильно, и я изумленно смотрю на него, даже когда Роза отчитывает его:

– Квинт!

Но я не нуждаюсь в защитниках. Я делаю шаг к нему.

– Прости, но в чем твоя проблема? Вчера я сделала все, что ты велел, сегодня пришла вовремя, хотя ты явно не ожидал этого. Так в чем же дело?

Его глаза сверкают, и он открывает рот, чтобы заговорить, но не решается. Он переводит взгляд на маму, и его лицо мрачнеет. Сложив руки на груди, он встряхивает головой.

– Неважно. Я просто умираю от желания услышать твои идеи.

– Квинт, – снова вмешивается Роза. – Ты ведешь себя грубо. И, видит Бог, любой финансовый толчок будет здесь очень кстати.

– Спасибо.

Я выдерживаю взгляд Квинта, прежде чем повернуться к Розе. Крепче сжимая папку, я выступаю с речью, которую раз десять репетировала перед зеркалом прошлой ночью.

– Считайте меня своим новым бизнес-консультантом. Во-первых, я хочу начать с общественного мероприятия, которое поможет нам вовлечь местных жителей. Я живу в Фортуна-Бич с самого рождения и только недавно узнала об этом Центре, так что совершенно очевидно, что нам не хватает наглядной агитации, и это нужно исправить. Кроме того, люди хотят быть частью чего-то большего. Им приятно думать, что своими действиями они могут на что-то повлиять, изменить ситуацию. Дело ведь не только в том, чтобы нажать кнопку с суммой пожертвования на Kickstarter[33]33
  Сайт для привлечения денежных средств на реализацию творческих, научных и производственных проектов по схеме краудфандинга.


[Закрыть]? Как только они увидят, какая важная и нужная работа здесь проводится, еще больше людей захочет внести свой финансовый вклад, я в этом уверена.

Роза смеется, перебивая меня.

– Ну, Квинт не преувеличивал. Ты, конечно, большая энтузиастка. Пруденс, я ценю твой оптимизм. – Она почесывает затылок. – Но вынуждена прервать тебя, потому что, честно говоря, мы уже перепробовали все, что можно, и ничего не выходит. У нас каждый год проходят благотворительные акции, но деньги, кажется, испаряются быстрее, чем поступают. Мы пробовали устраивать мероприятия, у нас есть аккаунт в Facebook, хотя мы давно не размещали обновлений.

Она спохватывается, словно понимая, насколько безысходно все это звучит.

– Дело в том, что ни у кого из тех, кто работает здесь, нет на это времени. Включая меня. В первую очередь, у меня. – Она вздыхает и встает из-за стола. – Не хочу тебя расстраивать, но давай поговорим позже. А сейчас мне нужно проведать Луну и других наших пациентов. И я знаю, что у вас обоих сегодня тоже много работы. Извини, Пруденс. Мне ужасно неловко от того, что не могу выслушать тебя до конца, но…

Что бы она ни говорила, ее взгляд действительно расстраивает.

– Мы еще вернемся к этому разговору, но позже, хорошо?

Не думаю, что она это всерьез. Не думаю, что она пытается охладить мой творческий порыв. Но она выглядит измученной, а ведь ее рабочий день только начинается. Возможно, она настолько сломлена ежедневной борьбой за выживание этого места, что просто не в силах принять идею, связанную с новыми заботами.

А это значит, что, если я хочу чего-то добиться, мои планы не должны вращаться вокруг Розы или, по крайней мере, зависеть только от ее одобрения.

Я совершенно не собираюсь сдаваться. На самом деле, все складывается к лучшему. Мне не нужно, чтобы она контролировала каждый мой шаг, пока я буду делать все возможное, чтобы вдохнуть новую жизнь в это место.

Роза уходит в отсек, который они называют отделением интенсивной терапии, и я чувствую руку на своем плече. Я вздрагиваю и оборачиваюсь. На меня с улыбкой смотрит Шона, и ее глаза утопают в море морщинок.

– Не сердись, она просто переживает сильный стресс. У нас был тяжелый сезон, – говорит она. – Что до меня, то я думаю, новые кампании по сбору средств могли бы здорово помочь. Надеюсь, ты попробуешь что-то сделать.

Я киваю:

– Спасибо.

Шона тоже уходит, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

Я постукиваю уголком папки по ладони и поворачиваюсь к Квинту. Глаза у него темные, губы плотно сжаты.

– Что? – рявкаю я. – Почему ты на меня так смотришь? – Мои щеки и без того раскраснелись, а мы еще даже не ругаемся. Пока. Но я чувствую его враждебность и сразу занимаю оборону, хотя понятия не имею, из-за чего мы ссоримся.

– Просто так, – говорит он, и это вопиющая ложь. – Ладно, мне надо работать.

Он поворачивается и толкает сетчатую дверь.

Я иду за ним, прижимая папку к груди. Квинт хватает щетку, прислоненную к стене, и принимается за чистку одного из пластиковых бассейнов. Вчера здесь плескались морские львы, но к утру его освободили. Интересно, как часто приходится чистить бассейны? И сколько времени уходит на то, чтобы пересадить животных? Я имею в виду, так ли уж это необходимо? В конце концов, их естественная среда обитания – морская вода со множеством всяких примесей и водорослей.

– Так в чем проблема? – переспрашиваю я.

Двое волонтеров, которые кормят рыбой животных в соседнем бассейне, удивленно оборачиваются к нам, но мы не обращаем внимания.

– Ответь мне честно. Я думала, ты будешь в восторге от моей идеи!

– О да, я в восторге. – Квинт брызгает немного жидкости для мытья посуды прямо в пустой бассейн. – Хорошо мыслишь, напарник. Я так рад, что ты в нашей команде. – Он берет щетку и начинает яростно скрести пластик.

Я машу рукой.

– Ты еще даже не выслушал меня до конца! Разве ты не хочешь, чтобы это место приносило больше денег? Стало успешным предприятием?

Он замирает и обеими руками вцепляется в черенок, словно борется с желанием запустить в меня щеткой.

– Ты пробыла здесь всего один день, Пруденс. Один. День. Ты хоть знаешь, как отличить морского котика от морского льва?

Я растерянно хлопаю ресницами и перевожу взгляд на ближайший бассейн, где пухлые лоснящиеся существа ныряют в воду и шумно выныривают.

– Тюлени. – Я машу папкой в их сторону.

– Ответ неверный.

Наповал.

– У морских львов, помимо прочих отличий, есть ушные клапаны.

Что? Какие еще клапаны?

Я приглядываюсь.

О, у них действительно торчат какие-то забавные ушки. Кто бы знал?

– Ты знаешь, кто такие ластоногие?

Я недовольно морщу нос.

– Нет. Но держу пари, что могу написать это слово без ошибок, не в пример некоторым!

Он сердито смотрит на меня, и да, я знаю, что это грязный прием. Но я не понимаю, почему он так себя ведет!

– Ластоногие – это млекопитающие, которые в процессе эволюции приобрели ласты вместо ног. Как, например… тюлени! И морские львы!

Я упираюсь рукой в бедро.

– Допустим, я не сильна в терминологии. И какое это имеет значение?

– А с какой рыбой мы вчера работали? Ты даже не поинтересовалась.

– Это рыба! Причем, отвратительная. Они ее едят. И что с того?

– А то, что тебе все равно. Все, что тебя волнует, это возможность разнюхать тут обстановку и взяться за другой проект, чтобы доказать всем, насколько ты, – он показывает на меня пальцем, – гениальна или что-то в этом роде. Но ты ничего не смыслишь ни в этих животных, ни в том, чем мы здесь занимаемся. В то время как моя мама управляет этим местом почти двадцать лет. Почему ты решила, что знаешь больше, чем она? Чем я? Чем волонтеры, которые годами вкладывали в свою работу сердца и души? Постой-ка! – Он хлопает себя ладонью по лбу. – Ты говоришь, мы должны зарабатывать больше денег? О, Пруденс, да ты гений! Как же мы сами до этого не додумались?

Он закатывает глаза. Никогда еще на меня не нападали с таким откровенным презрением, и на мгновение я теряю дар речи, хотя все во мне клокочет. Квинт возвращается к чистке бассейна. Мышцы на его плечах напрягаются. Волонтеры в соседнем вольере уже скормили ведро рыбы, но я вижу, что они медлят. Видимо, не знают, стоит ли им вмешиваться в наш спор, или простое любопытство мешает им уйти.

– Ладно. Может, ты и прав. – Мой голос звучит на полтона тише.

Квинт продолжает скрести. Я чувствую, что к тому времени, как он закончит, это будет самый чистый бассейн, который когда-либо видели эти животные.

– Мне мало что известно об этом месте. До вчерашнего дня я даже не знала о его существовании. Но последние полгода я проводила исследования как раз по этой теме – как сделать прибыльными организации, занимающиеся охраной животных и окружающей среды. Сейчас это бурно развивающаяся индустрия, и, судя по тому, что я увидела – да, действительно, всего за один день, – Центр вообще не использует эти возможности. Вы даже не обновляете свою страницу в Facebook! Квинт, именно об этом шла речь в нашем докладе. Мы говорили о том, что люди с удовольствием вложат средства, чтобы приобщиться к чему-то хорошему. Чему-то важному. Но для начала нам нужно, чтобы все узнали о существовании Центра. Нам нужно, чтобы люди прониклись его заботами.

Он бросает на меня быстрый взгляд. Никаких признаков смягчения.

– Нам?

Я хмурюсь, улавливая намек на то, что меня он не считает частью этой команды, этой семьи.

– Тебе. Твоей маме. Этим волонтерам. Я лишь хочу помочь.

– Конечно. Потому что ты готовила доклад по экотуризму. – Он склоняет голову набок. – Напомни, какую оценку ты получила?

Я рычу. Это удар ниже пояса, и я чувствую, что он мстит мне за замечание об орфографии.

– Я получила плохую оценку не потому, что не владею материалом, – шиплю я сквозь стиснутые зубы. – Я получила плохую оценку, потому что… – Мое внимание возвращается к группе морских львов. Они плещутся в воде, но, как только ловят мой взгляд, один из них выскакивает наружу, и через несколько секунд остальные бросаются следом за ним на палубу бассейна. Пожалуй, это самая умилительная версия игры «Следуй за лидером».