Текст книги "Стеклянный занавес"

И Валя подумала, счастье, что никто не знает про художника-авангардиста Васю, этот увалень подписал бы своим именем всё, что скажут.

– Гепатитку поеду с тобой встречать, ты с наркушами не умеешь, – предупредила Вика.

– А кто тебя воспитал?

– Я ж из тебя верёвки вила! На шее сидела и копытами помахивала!

Когда полусонные Валя с Викой подошли к вагону поезда, дорогу перегородила высокая полноватая девушка в мешковатом платье с клеёнчатой челночной сумищей и испуганными детскими глазами:

– Тёть Валя, я – Оля.

– Здорово, чувиха, – распорядилась Вика. – Берём тачку, чешем в больницу. Въезжаешь?

Оля покорно кивнула. Она не вписывалась в ожидаемый образ девчонки, на которой пробу ставить негде, а выглядела несчастным перепуганным подростком.

По договоренности Горяева, ехали в такси на Соколиную Гору. Вика расспрашивала Олю, и та, не стесняясь, рассказывала:

– Дома жить – ржавчина… Брат всегда пьяный, мать орёт. Парень мой – тоже алкаш, бил сильно. Сотрясение мозга набил. Потом сказал, убью… Я и решила, досвидос! Прилепилась к взрослому бандиту, чтоб заступился. У бандита бильярдная. Мы с ним в квартире… В общем, в вашей квартире, тёть Валя. Открыл кейс, а там шприц. Умоляла меня не колоть, страшно. Он не бил, говорил, хорошо будет, спасибо скажешь! Уколол меня и себя, стало легко, как в детстве! Три ночи не спали, есть не хотелось, говорили, и ваще всякое… Потом уехал. А мне куда? Пошла к подруге, там у неё парень. К другой пошла, родители выгнали, мол, подстилка бандитская. В подвале торчки, я – к ним. Куда ещё? Говорят, бабки заноси. Домой зашла, материно кольцо стырила. И понеслось… Потом болеть стала животом, кости ломит, понос, рвота… Вся пожелтела. Торчки говорят, если пожелтела и отпустило, желтуха обычная. Если хуже – в больницу. Врач кровь взял, говорит, всё – облом.

– Ты, коза, вперёд-то смотрела? О жизни думала? – взорвалась Вика.

– Вика, прекрати, – осадила Валя.

– Хоть знаешь, что после герыча не рожают? – продолжала Вика тоном классной руководительницы. – Это тебе не винт!

– Куда мне рожать? – удивилась Оля. – Жить негде. Вылечусь, на стройку пойду. Тряпки возить, как мамаша, не умею.

– На стройку с твоей печенью? И смотри у меня, если в больнице дозу найдёшь! – погрозила Вика.

– Как найду? Кроме вас, никого и не знаю!

– Это для вашего брата, нарка, не проблема, – покачала головой Вика.

Больница на Соколиной горе была страшная, ободранная. Перед Валей расшаркались, Олю ждала отдельная палата на шесть пустых кроватей, а стекло в коридор затянули простынями.

Переодевшись в халатик серого цвета, Оля и сама стала похожа на крупную испуганную мышь. Зашёл молодой врач, велел Вале с Викой ни до чего не дотрагиваться, раздражённо добавил:

– Сделали что могли. Туалет общий.

– Спасибо большое! – кивнула Валя.

– Понимаю, вы звезда… Но меня главврач вызвал, велел, чтоб каждые два часа вам звонил, отчитывался. А на мне ещё сто таких, как ваша!

– Извините, – стала оправдываться Валя. – Можно, буду звонить раз в день?

– Это лучше, – кивнул он. – Вы вроде из медиков?

– Медучилище.

– Анализы привезли?

– Вот бумажки. – Оля достала бланки анализов.

Когда врач ушёл, Вика вывернула содержимое Олиной челночной сумки и поделила на две кучки. В правой оказались мыло, шампунь, зубная щетка, паста, прокладки, туалетная бумага, бельё, расчёска, общая тетрадь и четыре банки сгущёнки.

В левой – одежда, кошелёк, жалкая косметичка и два батона сухой колбасы. Правую Вика уложила в тумбочку, левую сгребла в сумку и придвинула себе.

– Мамаша сказала, с голоду тут помру, – умоляюще глянула на Вику Оля.

– Копчёную колбасу нельзя. Вот пакет с едой по диете. Буду тебе такую носить, – хмуро ответила та.

Когда уходили, окликнул врач:

– Запущенная очень… Чем лечили?

– Я её утром впервые увидела, – пожала плечами Валя. – Дочка одноклассницы из провинции.

– Ничто человеческое вам не чуждо? – усмехнулся врач.

– А думали, я Баба-яга?

– Жена от вас млеет, книжку вашего мужа-артиста купила…

– Не в курсе, сколько за вранье в таких книжках платят? – грубо спросила его Вика. – Вы нам девочку не проглядите! По полной программе с вас спросим!

– Спрашивайте, как я, олух царя небесного, за две копейки вкалываю! – возмутился он. – То ли ребёнку домой заразу притащу, то ли нарк ножом пырнёт за то, что курьера с дозой не пускаю! Вам никто спрашивать не запретит, потому что вы на ероплане, а я – в помойной яме.

– Что нужно для лечения? Дайте список, – попросила Валя.

– Да всё нужно! Начиная с постельного белья. Вашей новое постелили, другие на рвани лежат…

Шли от больницы вдоль большого шоссе. Валя видела, насколько для Вики болезненно общение с Олей.

– Уеду, кто будет врачу звонить?!

– Прям без тебя планете трындец? С врачом мой кент Мамочкин перетрёт, у него ВГИК – второе высшее, по первому – терапевт.

Вале стало обидно от того, как просто всё устраивается без неё, но виду не показала:

– Вернусь из Дании, внесём аванс за квартиру. Почему же Ада ещё и на Данию расщедрилась?

– Любая уважухистая контора держит представительского чела, чтоб шастал на свадьбы и похороны вместо первого лица.

– Мне бы твои мозги, – засмеялась Валя.

– При твоей фактуре ещё и мозги? Боливар не вынесет двоих!

– Виктор гонит перед Данией в провинцию, – вспомнила Валя. – А как же проголосовать?

– Мы с Горяичем тебя посчитаем, – пошутила Вика. – К приезду этой овцы книгу про наркоту листала. Пишут, от роли в семье зависят шансы стать нарком. На обезьянах экспериментировали – у подчинённых обезьян выше предрасположенность к герычу.

– Обезьян кололи героином? – не поверила Валя.

– У них на могилах выбито «отдали жизнь науке». И ещё въехала, хватит стоять на полупальцах, – твёрдо сказала Вика. – Буду пилить мамкину хату!

Валя даже остановилась от неожиданности:

– Что это вдруг?

– В книжке написано, типа это важное звено восстановления самооценки!

– Хочешь от нас уйти? – испугалась Валя.

– Не уйти, а получить своё жильё. Выросла я! Взрослая стала! На наркушу посмотрела – как свою школьную форму примерила! Говорю ж, ты ничё вокруг себя не замечаешь! – Вика заорала так, что прохожие стали оглядываться. – Ещё в книжке про то, что самооценка нарка складывается из суммы баллов, набранной в «глазах» родителей. А вы с бабкой на меня таааааааак смотрели! Как я маленькой на торт смотрела, когда мне его из-за диатеза не давали.

– Ты и была для нас тортом. И всегда им будешь…

Поезд в городок, куда Валю командировал Горяев, отходил ночью. Слава привёз к вагону билет и букет роз, но забыл книгу Лебедева.

– Не говорите ему, что забыл, – попросил он. – Злой сейчас, уволит под горячую руку.

– А цветы зачем?

– Сказал, купи! Денег дал! – отчитался Слава. – Я чек взял, чтоб не думали.

– Отнесите жене. Куда я с букетом попрусь?

– Она сроду таких цветов не видывала. Решит, что налево сходил.

– Скажите, от меня. Как он?

– Я уже падаю, а он вовсе не спит.

СВ оказался пустым, Горяев проплатил два билета. Какой-то пьяный затеял возню в коридоре, но проводник заорал на него:

– У меня такая пассажирка, что ща тебя посреди поля ссажу!

И стало тихо.

Утром в городке хлестал дождь. На платформе стояли пять человек. Три женщины, два мужчины в костюмах по моде советской номенклатуры. Самый высокий, оказавшийся охранником одного из четверых, держал над Валей зонтик.

Гостиница была бывшая «обкомовская», но с евроремонтом и кучей иностранных телеканалов. У лифта белела приклеенная скотчем бумажка «Ни б. 3 чел.».

Встречавшие пригласили Валю завтракать в отдельный зал гостиничного ресторана, где ожидало ещё двенадцать человек. Дяденьки и тётеньки по очереди трясли ей руку и юркали за стол.

Табличек с фамилией у тарелок не было, но казалось, за каждым давно и прочно закреплено своё кресло. Валино место было во главе. Стол ломился от деликатесов, девушки в белых халатах и накрахмаленных колпаках выносили три перемены горячего.

– За встречу с дорогой гостьей! – воскликнул самый важный из присутствующих, в его руках виртуозно открылась и потекла по рюмкам местная водка.

– Пробуйте, пробуйте водочку! На нашей ключевой водице! – загомонили тётки, хотя на часах было восемь утра.

– Не завтракаю так рано, – наотрез отказалась Валя.

– Завтрак по протоколу! Повара старались! Поросёночка попробуйте! Вот этот бочок гуще зажарен! – гудели тётки, опрокидывая в себя водку и закуску.

Валя попросила чай, но к нему принесли блинов с двумя видами икры и подвезли столик, заставленный сладостями.

– У нас такой нищий регион, уж и не знаем, как проголосуют, – шепнула Вале соседка по столу, фаршируя себя поросёнком. – Завод встал. Вовсю тужимся, пыжимся. Конечно, административный ресурс подтянем, но народ недоволен, работать не хочет.

– А есть где работать? – Вале отчаянно хотелось надеть ей на голову блюдо с поросёнком.

– По сусекам поскрести, найдёшь, – откликнулся сосед с другой стороны. – Да вы закусывайте, закусывайте!

И Валя подумала, что в её нищем родном городишке в администрации засела такая же сволота. Порешить бы их всех одной гранатой, на это и жизни не жалко.

Выпив безумное количество водки, они почему-то не попадали под стол – комсомольская закалка, – а потащили Валю на экскурсию по городу в подогнанном «икарусе».

К «икарусу» подъехал на «мерседесе» мэр и плюхнулся рядом с Валей на сиденье. Во время экскурсии он хамовато перебивал экскурсоводшу, и та робко поправляла, когда он пытался рассказать историю города, не зная названий даже основных улиц.

– Меня три года как из Сибири прислали, никак не обвыкнусь, – пояснил мэр.

Город состоял из полуразрушенных купеческих особнячков. Во многих жили люди. Мостовые были разбиты, с домов сыпалась штукатурка, сияли разномастные окна, торчали жуткие фонари, пестрели косые заборы.

Посреди поездки остановились в некоем учреждении. Там снова столы, накрытые по схеме завтрака. После «второго завтрака» отвезли на встречу со студентами.

В уникальном здании бывшей гимназии только что не обваливались кружевные чугунные лестницы. Студенты, не выезжавшие из родного города и изучившие мир с помощью телевизора, сидели вперемежку с преподавателями.

Два пожилых мужчины с разных сторон аудитории показались Вале городскими сумасшедшими. В финале выяснилось, что оба они профессора. Почётное место занял мэр.

– Реформы остановили сползание страны в пропасть, – отвечала Валя честными штампами. – К тысяча девятьсот девяносто первому году экономика развалилась, вспомните пустые полки магазинов. Вспомните, что рубль ничего не стоил и обмен превращался в натуральный…

– У нас и сейчас одна валюта – бутылка водки! – выкрикнул студент сзади, и на него осуждающе шикнули.

– А вы живых олигархов видели? – спросила девушка с конопушками.

– Видела на мероприятиях.

– А зачем их Ельцин сделал?

Несколько лет назад Валя и сама так спрашивала, но теперь в голове прибавилось:

– Олигархов сделал не Ельцин, а Лигачёв. Он курировал центры научно-технического творчества молодёжи и только им дал право обналичивать деньги. Отсюда первые крупные состояния.

– А вас там почему не было? – выкрикнул один из «городских сумасшедших», оказавшихся профессорами.

– Я тогда стояла у массажного стола, чтоб заработать на квартиру в Москве.

– А где вы со своим мужем Горяевым познакомились? – с нажимом продолжил он.

– У меня было два мужа – Соломкин и Лебедев, остальное придумали журналисты, – сдержанно ответила Валя.

– А почему лица кавказской национальности захватили все рынки? – встал с места бритый наголо парень в чёрной рубашке с подбитым глазом.

– И наших женщин имеют! – присоединился к нему длинноволосый прыщавый юноша с тоненькой шейкой, белеющей из воротника такой же чёрной рубашки.

– А с чего вы взяли, что выбравшие их женщины ваши? – пыталась объяснить Валя. – Станьте привлекательней, и женщины выберут вас.

– Лощинкин, чё сказать хотел? – обернулась на прыщавого, видимо, первая красавица курса, выбеленная перекисью водорода. – Или просто кастрюлькой брякнул?

– А почему вы не уехали за границу? – спросила востроглазая девушка.

– Я была в Финляндии и Швеции. Они считаются одними из самых благополучных стран, но мне там не понравилось, – коротко ответила Валя.

– А что вы там делали? Мужа искали? – дёрнула плечом девушка.

– В Хельсинки живёт подруга и болеет от ностальгии. А в Швеции представляла наш телеканал, но ни я им не была интересна, ни они мне, – призналась Валя.

– Правда, что в Москве у всех пейджеры? – спросил длинноволосый блондин.

– Не у всех. Пишут, их на всю страну двести пятьдесят тысяч. У нас в семье ни одного пейджера, только у меня сотовый.

– Скажите, – смущённо обратилась страшненькая девочка, – а как удачно выйти замуж?

– Не знаю, – пожала плечами Валя. – У меня пока не получилось!

И всем стало неловко в повисшей паузе. На втором ряду встал мужчина в очках и с бородкой:

– Как вы сделали телекарьеру, не имея высшего образования?

– Сама не знаю. В Москву приехала несчастной испуганной дурой, встретила людей, которые меня вылепили. Стольким им обязана, что до конца жизни отдавать и отдавать…

Когда встреча закончилась, мэр повёз Валю на обед и, приобняв, спросил:

– Кто вам текстовки пишет? Мне б такого!

– Какие текстовки?

– Про обязана, про отдавать… Понимаю, работать надо по-новому, люмпенизация в крае страшная, а текстовки писать некому.

Валя отодвинулась от него с отвращением.

Обед в местном ресторане протекал как первый и второй завтраки. Мэр сел возле Вали и вполголоса предложил купить разоряющийся ликёро-водочный завод, а она не знала, что отвечают в таких случаях.

– Может, не вам, а кому из друзей? – уговаривал мэр. – Надо, чтоб был свой человечек, а уж мы сделаем зелёную улицу в голубых погонах.

Валя вернулась в гостиницу и, услышав слово «ужин», означавший ту же компанию с ящиками водки, попросила не трогать её до утра. Вспомнила, как Вика поучала:

– Весь кайф пиплам обламываешь, они же звезду ждали. Надо говорить: «Всех в сад! Этого не обсуждалось! Обеспечьте охрану, чтоб я не видела ни души!» Настоящая звездень должна выделываться, а ты, терпила, – лишаешь людей праздника!

Ночной город в окне выглядел недружелюбно. Валя спустилась в ресторан. Администраторша повела её в общий зал, за руку с администраторшей шла её маленькая дочка, волоча по полу куклу.

В раскрашенном синими и золотыми полосами зале не работал кондиционер, было накурено до тумана, а густо татуированный мужик в майке хрипло пел в микрофон:

– Благословляю музыкантов и воров, у них судьба всегда ходить по краю!

– Лучше мне в номер какой-нибудь бутерброд, – попросила Валя.

– Сей момент принесут!

И через десять минут в дверь постучали три официанта. С бутербродами всех мастей, с рюмками и несколькими бутылками, с расписным самоваром и столиком со сладостями.

Утром от завтрака отказалась, повезли к местным кружевницам. В зале, обшитом туалетным кафелем, сидели девушки и, постукивая деревянными коклюшками, плели невозможную красоту. Валя знала слово «коклюшки» из-за бабушкиной поговорки: «Языком плетёт, что коклюшками», – но видела их впервые.

Коклюшечницы трудились, не поднимая глаз.

– Узелки да петли считают, отвлекутся, нити попутают, ничего не заработают, – объяснила сопровождающая. – А они семьи кормят.

Потом повезли на выступление в зале с колоннами. Разношёрстная публика задавала вопросы о политике, московских ценах и Валиной личной жизни. Вслед за этим было интервью главному местному телеканалу и обед.

Моросило. На поезд провожали десять человек. Самый длинный снова держал над ней зонт. Совали в подарок сувениры и местную водку. Валя отнекивалась изо всех сил, в ответ пытались целоваться, приговаривая:

– Вы уж про нас всю правду расскажите!

Поезд тронулся, тут в дверь купе забарабанили кулаком. Валя приоткрыла, перед ней стояли два огромных, вусмерть пьяных мужика.

– В чём дело? – спросила она милицейским голосом.

– Здрасте, Валечка! – игриво заорал один из них. – Я местный депутат, а это генерал Лёнькин. Мы в гости с сюрпризиком!

Сюрпризиком была початая бутыль коньяка и мятая шоколадка, которую он тискал в лапищах.

– Извините, я устала!

– Мы на секундочку с Лёнькиным! Что ж не предупредили о приезде? Мы б с почётом, с мигалочками!

Валя грудью стояла на страже купе, а депутат пытался протискиваться внутрь.

– Неужто не выпьем с героем? Лёнькин, ты на какой войне лампасы получил?

– Я это… – икал Ленькин. – Какая женщина!

– Королевишна! – возвёл к небу глаза местный депутат. – Горяев – орёл!

И Валя психанула в ответ так, что вышвырнула депутата из щёлочки, которую всё-таки сумел занять в её купе, и захлопнула дверь. Депутат шмякнулся об окно, выронил бутылку и завопил под дверью:

– О… а, чёртова кукла?! Лёнькин, смотри бутылку! Целая?

Дома Валю встречали сосредоточенная Вика, озабоченная Олиным питанием мать, вымытый Шарик и тоненькая книжонка Кирилла. Половину содержания составляли его и Валины фотки, взятые из прессы.

– Всю-то совесть Кирюшка пропил, – покачала головой мать. – Врёт как сивый мерин.

Валя улеглась с дороги в ванну, начала читать. Повествование начиналось с истории про комсомольца, спортсмена, красавца. Как пел и плясал в юношеской самодеятельности, как приехал в Москву поступать в театральное.

Как снялся в первом эпизоде, потом во втором. Как стал звездой – несколько раз в детских сказках порубил картонным мечом дракона. Как встретил Валю.

И с этого места безбожно врал, что влюбился с первого взгляда. Искал, преследовал, убедил бросить Лошадина и пойти за него. Что этим оба обрушили свою кинокарьеру, поскольку фильм, от которого они отказались, якобы стал хитом сезона.

О том, что Лебедев женился не столько на Вале, сколько на московской прописке, ни слова. Как и про развод с Юриком, суды и скандалы. Как и про то, что на свадьбу Валя упросила Леночку вынести из дома Соломкиных свадебное платье, в котором выходила за Юрика.

И что долги за свадьбу в Доме кино отрабатывала, сверхурочно стоя за массажным столом. Зато в список гостей Лебедева попали те, кто стал знаменитым, но не был на свадьбе, и не попали те, кто не стал знаменитым, но был среди гостей.

Про свадебную драку в ресторане Дома кино наврал, что бил артиста, оскорбившего Валю. Крохотная комнатка, заваленная пустыми бутылками, куда привёл молодую жену, описывалась как уютная квартира в престижном районе.

Убогие съёмки фильма «Лесной богатырь» выглядели Голливудом. Врал, что потребовал снять Валю в эпизоде, где набирает воду в колодце, иначе бы отказался от главной роли. Про то, как запил на съёмках, тоже ни слова.

Опустил и роковую сцену, когда пьяно отстаивал право быть отцом: «Моего сына хочешь убить, сука? Забыла, как я тебя с панели подобрал?! Забыла, что на тебе, шлюхе, женился?!» И швырнул Валю так, что потемнело в глазах.

Слава богу, был не в курсе, что аборт и повторную чистку Вале делали практически без обезболивания и она орала, как насквозь простреленный зверь. Что, получив телеграмму о смерти бабушки Поли и узнав, что детей у неё больше не будет, пыталась в больнице порезать вены.

И тут она чуть не выпрыгнула из ванны как ошпаренная – Кирилл писал, что Валя сделала аборт, потому что была беременна не от него, а от депутата Горяева из ельцинского окружения! Показалось, что спит или бредит. Она же познакомилась с Горяевым через столько лет…

Впрочем, кого это интересует перед выборами? И дальше врал, что Горяев снимал ей жильё, устраивал на работу, проплачивал учёбу на экстрасенса, купил квартиру, дом и передачу «Берёзовая роща».

– Парашник твой Лебедев, – заметила Вика. – Не зря от него аборт сделала!

– Давай не про это, – взмолилась Валя. – Скажи, как Оля?

– Всё тип-топ. У меня там всё схвачено.

– Мамочкин контролирует? – одобрительно улыбнулась Валя в надежде хоть что-то услышать про Викину личную жизнь.

– Мамочкин… – ответила та и поменяла тему.

Нельзя было просчитать, как книга Лебедева сработает в избирательной кампании, но по Вале, несмотря на появившийся иммунитет, она проехала танком. Горяев это понимал, выкроил время и пригласил поужинать.

Она кое-как оделась, словно не к любовнику, а к другу за утешением. Горяев и сам выглядел измученным, похудевшим, постаревшим. Грубовато обнял её в машине, прижал к себе, скомандовал:

– Слава, в «Тамерлан»! Покажу тебе модное местечко.

– Зачем послал меня в такой отстойник?

– Ты для них всё равно что я б приехал. Практически мой наместник. Государево око! Сэкономила поездкой немного моих сил и набрала голосов.

– Начальство весь рабочий день пьёт, жрёт деликатесы и жалуется на бедность региона. С завтрака – водку стаканами! Водочный завод мне предлагали купить!

– В красном поясе все такие. Ясин придумал понятие «коэффициент прибедняемости». В красном поясе, ласточка моя, этот коэффициент особенно высок. Сама видишь, бьёмся из последних сил.

– Какие новости?

– Гарант то с Женей Осиным потвистует, а то вытащат историю, как Костикова сбросили с парохода современности. А электорат такие вещи не заводят.

– С какого ещё парохода?

– Плыли в девяносто четвёртом по Енисею, Костиков нажрался, полез к Гаранту с прибаутками. Тот его послал, Костиков не отлипает. Шеф пошутил, чтоб бросили в реку. Так кретины Барсуков, Бородин и Шевченко приняли за чистую монету, швырнули бедолагу в енисейские воды, а потом на охрану свалили.

– Стой рядом, ты б тоже кинул? – с неприязнью спросила Валя.

– Я, ласточка моя, потому рядом не стою и без вызова не хожу. Ты на кремлёвских приёмах не была, там, когда официальная часть закончена, сметают стены, столы и колонны, чтоб припасть к президентскому ботинку. Это ведь целая наука – работать при власти и сохранить себя.

Стало неудобно, что упрекнула его в лизоблюдстве.

Они въехали на Пречистенку, и у Вали заколотилось сердце – машина остановилась и показался кусок дома, куда она должна занести аванс за квартиру.

Подумала, это знак. Но промолчала.

Как говорила бабушка: «Подальше положишь, поближе возьмёшь». Для Вали были слишком унизительны слова Виктора, что до конца выборов не одолжит денег на квартиру.

С таким же унижением столкнулась, когда Горяев выбивал из Ады долг, послав рэкетира в генеральских погонах. А когда признался в сексе с женой, который «про другое», чем с Валей, захлебнулась от унижения. И не понимала, как продолжать отношения.

В странном ресторане «Тамерлан» посреди зала медленно вращался огромный раскалённый круг из металлических клиньев. И официанты в расшитых монгольских костюмах деревянными палками помешивали на нём еду.

Пахло так, что вегетарианец навсегда пожалел бы о своём выборе. С боков движущегося круга в контейнерах находились почищенные и порезанные куски всего, что росло и водилось как в России, так и за её ближними пределами.

Гость набирал в тарелки мяса, рыбы, овощей и фруктов, а официант, помешивая, жарил эти сложносочиненные составы. Ресторан был полупустой, цены в «условных единицах». Сколько стоила условная единица, как всегда, зависело от совести владельца ресторана.

К их столику бросился администратор.

– В Монголии готовят на такой штуке? – показала Валя на раскалённый круг.

– В походах Тамерлана женщины разводили огонь под щитами воинов и готовили, смешивая всё, что осталось в обозе, – произнёс администратор поставленным голосом. – Рекомендую фирменное блюдо «Шанага Тамерлан». В него могут войти тринадцать видов мяса, пятнадцать видов овощей, пять видов масла и двадцать видов специй.

– Годится, – кивнул Горяев. – И на десерт то, что моя внучка любит.

– Малахай, – подсказал администратор. – Паровое яблоко со взбитыми сливками, к нему блинчики и финики с орехом, заправленные кокосовым сиропом.

– Талантливые ребята, но прогорят, – поделился Горяев с Валей. – Ресторанную культуру прививают с младенчества. Со временем всему научимся, главное, чтобы сейчас вся эта громада не покатилась назад.

– Тебя ничего, кроме этого, не волнует? – упрекнула Валя.

– Врать не буду, ничего! Думаешь, голубиная любовь у нас закончилась? Просто перерыв на выборы. Наши жёны – пушки заряжёны.

– Никак не приду в себя после книжки Лебедева. Кажется, что ты во всём виноват.

– Осталась бы массажисткой, его б не достали. С годами романами с тобой, ласточка моя, будут хвастать совсем не те, романами с которыми хвастаешь ты. Пойдём «Шанага Тамерлан» по плошкам накладывать.

Провожая Валю в аэропорт, Вика убеждала:

– Хоть после лебедевской книжонки не экономь на отрыве! И когда журналюги опять начнут тереть про русскую проституцию, спроси, за что они каждый год забивают дельфинов.

– Как забивают? – не поняла Валя.

– Чтоб жрать. Там море от крови красное, нам кино про это крутили.

Валя не поверила.

В зоне отлёта сотрудница аэропорта предупредила:

– Вы летите первым классом!

Валя занервничала, она не понимала в билетах и жалела деньги на доплату.

– Это подарок! – засияла девушка. – Мы вас очень любим!

Самолёт «SAS» казался после Швеции родственником. Валиным соседом был белокурый датчанин. Глаза у него были стеклянные, без единой эмоции. А в соседнем ряду сидела бойкая русская женщина, улыбающаяся Вале.

– Пересаживайтесь ко мне, – предложила Валя, рассчитывая расспросить её о Дании. – Попрошу его поменяться.

– Вы не знаете этих уродов, – покачала головой женщина. – Ни за что не поднимут задницу.

Валя знаками попросила датчанина поменяться с женщиной. Тот, не изменившись в лице, сказал по-английски что-то, означающее отказ.

– Наелась этого по самые помидоры. – Женщина отстегнула ремень и встала с кресла. – Но я скорее выкину его из самолёта, чем не просижу это время с вами!

И она заверещала по-английски на таких пронзительных тонах, что сбежавшиеся датские стюардессы начали умолять и умолили соотечественника уступить место.

– Удивляюсь, как они друг другу детей делают. В прошлый раз подлетели, один чемодан сверху снимал, уронил другому на башку. Этот не заорал, тот не извинился. Мало у них энергии, чтоб на такое тратиться, – начала монолог женщина, пересев. – Я вас обожаю! Ваш Лебедев – скотина!

– Там ни слова правды, – поморщилась Валя.

– Мы с подругами поняли – ничего не сходится! Зачем было делать аборт от Горяева, чтоб потом родить от него дочку?

– У меня нет детей. Вика – дочь моего бывшего мужа, – остановила её Валя. – Нет ли других тем?

– Конечно, есть. Я – хозяйка ресторана. Про политику знаю всё. Открыла, дура, в ресторане клуб для политиков. Скидку им сделала на сорок процентов. Пришли два депутата и час убеждали официанта сложить их скидки и сделать общую в восемьдесят! Грозить стали, мандатами махать! Потом попросили клубный день. Расписала в меню, что под бутылку водки ставлю стол русских закусок. Вечер просидели, заказали на двадцать человек бутылку водки, смели всю закусь. Моя охрана сказала, каждые двадцать минут водителей в магазин за водкой посылали и те в туалете им водку передавали! Представляете? Пресс-конференцию у меня оплатили, пришли журналисты ведущих изданий. Двадцать чашек после пресс-конференции как корова языком слизала!

– Чашек? – не поверила Валя своим ушам.

– Я, дура, сделала кофейные чашки с надписью «Большая политика»!

Потом была её длинная исповедь о жизни деловой женщины, о мужьях-альфонсах, больных родителях и заброшенных детях. Так что узнать о Дании времени не оста-лось.

Из самолёта попали в большой тихий аэровокзал. Валя шла за соседкой, как цыпленок за курицей, не понимая ни одной надписи. Соседка запихнула ей в карман визитку и сдала с рук на руки встречающему блондину с табличкой.

Блондин, на лице которого совсем ничего не было написано, словно рисовали, но не дорисовали, провёз Валю через красивый город, отворил стеклянную дверь шикарного отеля, втащил чемодан и испарился.

Копенгаген был третьим иностранным городом, который Валя видела в своей жизни. Напоминал Стокгольм, тоже стоял у воды, но казался менее тесным и более проветренным. Пока ехала, заметила огромное количество игрушечных домов без занавесок на окнах.

В Стокгольме их было меньше. Переводчица Эльза объясняла, что в XVII веке шведам запретили занавески, чтоб королевская стража, заглядывая в окна, следила, что люди живут по средствам. Закон давно отменили, но люди по-прежнему готовы жить на виду.

«Русские бы так не смогли, – подумала тогда Валя. – У нас с занавесочек начинается уют. Да и пойди обойди окна Рассеюшки, стражи не хватит. Но с другой стороны, в комнате моего детства за роскошно расшитыми матерью занавесками ежедневно творилось насилие. Может, кто заглянул бы и остановил его?»

В отель Валя заселялась либо с Горяевым, либо с Викой, либо в лучах своей известности. А тут приземистая азиатка с бульдожьим лицом потребовала на ресепшен кредитную карточку.

Валя жестами показала, что у неё нет кредитной карточки. Азиатка уставилась во все глаза, полистала паспорт и презрительно прокомментировала:

– Раша!

Если б Валя говорила по-английски, высказала бы в ответ всё, что думает. Так что вложила это во взгляд.

Азиатка стушевалась, подала магнитную карту от номера и бумажки на иностранном языке. И Валя осталась посреди фойе, не понимая, куда дальше.

Сделала вид, что изучает местность. Обошла стеклянные витрины с ювелиркой, киоск с сувенирами. Обнаружила лифт, возле которого стоял крепкий парень в джинсах и тенниске, похожий на мексиканца из сериала, которые так любит мать.

Валя умоляюще глянула на него и протянула магнитную карточку и бумажки. Парень кивнул. На лице у него тоже не было ничего написано, но это было совсем иное «ничего не написано», чем у вёзшего на машине датчанина.

Вошли в лифт, парень нажал нужную кнопку, довёл до номера, открыл дверь магнитной карточкой и ушёл. В большом номере, полутёмном от деревьев за панорамным окном, категорически не зажигался свет.

Валя разобрала вещи, легла поверх покрывала на постель и стала смотреть в окно. По водной глади скользили белоснежные лебеди, за ними сияли бирюзово-зелёные башни и черепичные крыши.

Через полчаса зазвонил телефон, мужской голос с приятным акцентом сообщил, что это переводчик Кристиан. Он ждёт в нижнем фойе, дресс-код сегодня вечерний, и всё пойдёт по программе, которая у Вали на столике. Программа, естественно, была на английском.

Валя надела красивое чёрное платье с полуголой спиной, которое подарила Соня в комплекте с маленькой концертной сумочкой. А сверху кораллы, подаренные Горяевым. Брызнула духами, подкрасила губы и бросилась к лифту.

Кнопки первого этажа не было. Нажала на второй, но не увидела лестницы вниз, а площадка перед лифтом переходила в офис. Снова вызвала лифт, нажала на третий этаж, оказалась перед распахнутыми дверями фитнес-центра.

Оттуда вышли четверо мужчин в шортах и майках с полотенцами на плечах. «Решили, что я русская проститутка, попёршаяся в вечернем клеить мужиков в баню», – подумала она, краснея.