Текст книги "Стеклянный занавес"

– Как тебя, Лебёдка, варяги вместо меня принимали?

– Нормально, – угрюмо ответила Валя.

– Считаешь меня полной сукой, а я как бы не полная! Раневская говорила: «Если бы я часто смотрела в глаза Джоконде, я бы сошла с ума: она обо мне знаёт всё, а я о ней – ничего…» И про фильм с тобой не знала, и про Лошадина не знала. Ты трижды замуж сходила?

– Лошадин врёт, могу паспорт показать, – ответила Валя, как советовал Горяев.

– Вот чего ты, Лебёдка, на другой канал попёрлась?! Со мной отношения портить, как срать против ветра.

– Позвали, и съездила, – поддержала Валя Викину легенду.

– Знаю, Лебёдка, что ты не из тех, кто с разбега на пол и целовать ботинки. Но всё равно предлагаю договор на четыре передачи – каждая по штуке баксов. Тебе хату покупать, а у Горяева возьмёшь – дурой будешь. У мужиков бабки только дуры берут – отрабатывать тяжелей, чем самой заработать.

– С последним пунктом согласна.

– Горяев о тебе членом думает, а член у него не молодеет!

– Тебе что до его члена?

– Байка Лошадина, что депутат тебе особняк подарил, Горяеву как кусок торта! Другие по двадцать штук баксов в месяц жгут, чтоб с моделью показываться, а Горяев тобою трясёт на халяву. После байки Лошадина к тебе ни один мужик не подойдёт. Приличный подумает, что ты содержанка, а козёл поймет, что Горяев закатает его в асфальт.

– Так за меня переживаешь?

– Думаешь, у меня нет души? У меня всё, что отросло в этом месте, вложено в тебя! Ты – мой лучший проект! И когда спросят, что хорошего сделала в жизни, отвечу, что сделала тебя и «Берёзовую рощу»! Потому что, когда ты на экране, добро побеждает зло, какую бы х… ты не несла!

– Не дорого же это стоит, – усмехнулась Валя.

– Под меня, Лебёдка, «Газпром» подстилается на выбеливание имиджа. Там такие бабки, что хату через полчаса купишь.

– Выбеливать не пойду, а за четыре штуки на четыре передачи согласна. И дальше буду думать.

Валя понимала, что снова продешевила, но они с Адой были людьми с разных планет и испытывали друг к другу отвращение, смешанное с восхищением.

Потом позвонила Катя:

– Адка при мне тёрла про твою таузенд баксов за передачу. Ты, Валь, совсем дура? Она на тебе столько денег пилит, что своему калькулятору не верит! Ты хоть понимаешь, какие цены в стране? Пиар-агентство ужин с Горбачёвым продаёт за сто тысяч долларов!

– И есть желающие?

– Как грязи! Адка знает, что передачу про политический пиар твоя дублёрша одной извилиной не вытянет, а ты за штуку перетопчешься!

– Кто герой?

– Куркин.

– Фу, гадость! – поморщилась Валя.

– Адка с тебя за эту штуку семь потов сгонит. Завтра её бывший муженёк Артёмов шабашит предвыборный праздник китайцам. Просит тебя поздравить народ в гостинице «Космос»!

– При чём тут китайцы?

– Там китайские бабки хитро натянуты на российский электорат. В пять тебя заберёт тачка.

– Ладно, схожу. Даже интересно посмотреть на проельцинских китайцев.

В «Космос» Валя поехала из кабинета, принаряженная, но голодная, не успела даже выпить чаю. Её проводили в кулисы концертного зала, где шло мероприятие. Там стоял шум, гам, крутились подростки в русских народных костюмах, ждущие своего номера.

Возле гримёрки разминались два парня в кожаных комбинезонах, явно из подтанцовки певца. Вид у них был полубезумный, глаза блестели, один отстукивал ногой ритм по стулу, другой в такт ему водил плечами.

– Здрасте! – заулыбались они Вале. – Мы уж шмальнулись, нам на сцену быстрей, чтоб не расплескаться! А этот поц ведёт в час по чайной ложке!

Вбежал потный Артёмов, которого подразумевали парни, в смокинге и дурацкой бабочке в горошек. Он много лет вёл какие-то негромкие телепрограммы на подхвате у Ады, поплыл в весе, постарел, но ещё держал осанку профессионального красавца.

– Ой, спасибо, родная! Ой, спасла! Раб по гроб жизни! Выходите и с пылу с жару: «Спасибо, что помогаете детям-сиротам…» – проинструктировал он Валю. – В финале про Ельцина подлинней, покудрявей. И про «русский с китайцем – братья навек!».

– Как кто я здесь выступаю?

– Какая разница? Китайцы из по-русски не понимают, а русских тёток уже обработали китайским ликёрчиком, они уже тёпленькие.

Со сцены доносился приятный мужской голос, длинно говорящий по-китайски. Перевода почему-то не было, а зал гремел овациями.

– А теперь официальное поздравление! – объявил Артёмов со сцены. – От лица представителей власти к нам приехала небожительница! Волнительно назвать её имя, потому что стены рухнут от аплодисментов! С нами Валентина Лебедева!

Зал заорал так, будто начался пожар, а двери заперты. Юлия Измайловна говорила, что слово «волнительно» выдаёт неинтеллигентного человека; неужели Артёмов не знает, удивилась Валя.

Но что он несёт, от лица каких ещё представителей власти? И куда деть сумку? Неприлично выходить с сумкой на плече. Кого попросить подержать? Детей в костюмах? Обкуренных танцоров? А там паспорт…

Пошла на сцену с сумкой, поклонилась. Аплодисменты не унимались. Сцена была огромной, и возле единственного микрофона стоял высокий худощавый китаец, видимо, представитель фирмы.

За ним, соблюдая субординацию, две китаянки в деловых костюмах. Ещё на сцене находились две полураздетые русские девушки на каблучищах, явно из модельного бизнеса.

Одна держала чудовищную пейзажную мазню в золотой раме, в руках у второй пестрел букет чуть не с неё ростом.

«Купил эту картинку в Измайлово за копейки, провёл по смете за тысячу долларов», – раздражённо подумала Валя про Артёмова.

У микрофона можно было встать только вплотную с китайцем, Артёмов сэкономил на втором микрофоне.

Валя испугалась, прилично ли это с точки зрения китайских норм? Китаец прочитал в её глазах замешательство и еле уловимо кивнул, мол, всё в порядке.

Валя потянула носом его удивительный одеколон и проговорила что-то про сотрудничество экономик, про сирот и демократический выбор России. Получилось складно. Китаец, не понимая ни слова, с интересом смотрел на неё.

Переводчика почему-то не было. Русские девушки показали Вале, что пора вручить китайцу картину. Он благодарно поклонился, а картину подхватила китаянка из его сопровождения.

Огромный букет изящно подхватила вторая китаянка из сопровождения и тоже ушла на второй план. Брать в руки подарки китаец, видимо, считал «не царским делом».

Артёмов исчез со сцены, и стало неясно, говорить дальше, ждать переводчика для ответного слова или уходить.

Растерянно переглядывась, простояли минуту, и Валя отметила, какой уверенностью веет от китайца и какие доброжелательные искорки светятся в его глазах.

Она никогда не общалась с китайцами и если считала финнов и шведов инопланетянами из соседней галактики, то китайцы проживали в её понимании в самой далёкой галактике от Земли.

Артёмов выскочил как чёрт из табакерки, мягко оттеснил их от микрофона и стал зачитывать поздравительную телеграмму из администрации президента.

Валя с китайцем стояла сзади Артёмова, не понимая, должна ли слушать поздравительную телеграмму до конца.

– Валентина, что стоите столбами? – обернулся Артёмов. – Уводите уже этого узкоглазого му…ка, сейчас дети в танце выбегут – вас затопчут!

Китаец не понял ни слова, Валя пригласила его жестом идти за ней, и китаянки с картиной и букетом понятливо засеменили следом. В кулисах ждали два китайских охранника, что читалось по их шарящим глазам.

Высокие, худощавые, как сам китаец. Только молодые, а на его висках лежала лёгкая седина. Китаец что-то сказал китаянке с картиной в руках.

– Позалуста, позалуста! – заулыбалась она Вале, показав, куда идти.

Валя устала, хотела есть, спешила домой, но отказаться было невежливо. В вип-комнате ожидали накрытый стол и девушки в алых, расшитых золотом национальных костюмах. Охранники встали у двери, Валю посадили напротив китайца, больше никого за длинный стол не допустили.

Девушки в расшитых костюмах стали предлагать еду. Валя слышала, что китайцы питаются червяками, тараканами и протухшими яйцами. Переводчика не было, пришлось обсудить неловкость ситуации с китайцем глазами.

Но когда мужчина и женщина так долго говорят глазами, между ними начинаются «отношения». Китаец протянул через стол фарфоровую чашечку с напитком, пахнущим фруктами, и поднял такую же.

– Что это? – спросила Валя.

– Позалуста, позалуста, – закивала китаянка из сопровождения, почтительно стоявшая за спинкой Валиного стула. – Позалуста, байцзю!

Пришлось пригубить, жидкость была приятная, но с градусом. Девушки в расшитых костюмах поставили перед Валей салатницу с молодым луком, непривычно порезанные огурцы, тонкие пластинки жареного мяса и круглую берестяную коробку.

– Позалуста, позалуста, – затянула китаянка из сопровождения и замахала руками, словно пыталась взлететь, подсказывая, что подана птица.

Девушка в расшитом костюме обмакнула пучок молодого лука в соус, намазала ломтик птицы, завернула в блинчик из круглой берестяной коробочки и подала Вале. У тарелки лежали палочки для еды, но Валя не умела ими пользоваться.

Девушка показала, что блинчик можно есть руками. Валя решилась попробовать, и птица оказалась потрясающе вкусно приготовленной уткой. Валя показала китайцу жестами, что ей понравилось.

Девушка в расшитом костюме подала ещё несколько блинчиков с уткой. И пока Валя ела, китаец распорядился подвинуть к ней фарфоровый сосуд. Девушка в расшитом костюме подняла крышку, Валя увидела там суп.

Пытаясь объяснить, из чего он, китаянка из сопровождения стала странно двигать головой, перебирать ладонями и с трудом выговорила:

– Селепаха!!!

Валя замахала в ответ руками, китаец в голос засмеялся. Несмотря на сдержанность, смеялся он лёгким праздничным смехом, и Валя засмеялась в ответ, другого общего языка у них не было.

Вошёл Артёмов и обратился к китайцу, словно тот понимал русский:

– Господин Тху Ван Лин или х… его знает, как правильно! Мы так и не дозвонились в посольство по поводу переводчика!

За километр было видно, что врёт про посольство. Китаец ни слова не понял, но понял суть и глянул на Артёмова как на приговорённого к казни.

– Понимаете, Валентина, его личный переводчик заболел, а мои овцы не договорились о замене! Он нам такие бабки отвалил за мероприятие, а мы лажанулись! – фальшиво сокрушался Артёмов. – И по-английски этот дикарь ни слова. Я, впрочем, тоже…

Валя покраснела, было стыдно за Артёмова перед китайцем.

– В конце концов, у них там, в Китае, смертные казни и беспредел на площади Тань Янь Мень, – утешил себя Артёмов, взял со стола салфетку, вытер ею пот со лба, поклонился китайцу и опрометью бросился на сцену с воплем. – Б…! Там уже оттанцевали!

Валя доела блинчики, и на столе появились две прекрасные пиалы с чаем, в котором плавало что-то круглое, пушистое, разбухающее и раскрывающееся, как цветок. Пахло славно, но непривычно.

Они с китайцем пили чай и улыбались друг другу. И Валя напомнила себе, что вовсе не жена Горяеву, больше не будет наступать на свои желания и готова познакомиться с китайцем, имени которого пока не знает. Не назло Горяеву, а потому что китаец ей нравится.

– Позалуста, позалуста, невеста! – выговорила сопровождающая китаянка.

Валя не поняла, кто тут невеста.

– Невеста, позалуста! – повторила китаянка, показав пальцем на распускающийся в чашке цветок.

Но тут снова влетел потный Артёмов и заорал:

– Валентина, бегом! Машина ждёт! Мне на ней ещё артистов развозить!

Валя вопросительно посмотрела на китайца. Он не понял, о чём речь, пожал плечами. Отсутствие переводчика разделяло их, как стеклянный занавес. Да ещё Артёмов постучал по своим часам и заорал, словно это делало русский язык понятней:

– Госпожа Лебедева должна ехать! И лишних машин у нас нет на ваше сраное мероприятие!

Валя встала. Китаец понял, что места для манёвра не осталось, тихо скомандовал. Китаянка, стоящая у него за спиной, подала деревянную шкатулку и показала жестами, что в коробке чай, что они пили.

Валя протянула китайцу руку. Он пожал руку. Чуть дольше, чем полагалось. Вышла, чувствуя спиной его взгляд. Вернуться и написать ему на салфетке свой телефон? Но что подумает Артёмов? Что она клеится к китайцу?

– Главное, отработали мероприятие. Тётки в этой фирме в душе проельцинские, а теперь точно проголосуют, – трындел Артёмов, выпроваживая её.

– Китайцам это зачем? – спросила Валя.

– Фирму открыли после встречи Ельцина с Цзян Цзэминем. Тётки в зале начальницы сотен таких же. Сообразят, что, если Ельцина прокатят, фирма может гикнуться. Да и вообще всё может гикнуться! Раб! Ваш вечный раб! Адуську целуйте в пухлую щёчку!

В машине Валя подумала, что совершила один из глупейших поступков в своей жизни. В конце концов, плевать на Артёмова, если встретила мужчину, который нравится, но…

– Предвыборный чёс за коробку чая?! – раскритиковала её Вика.

– Было интересно, – ответила Валя, доставая из шкатулки красивую визитку китайца.

Толку в визитке не было. Даже если б нашла переводчика с китайского, никогда не решилась бы звонить мужчине первой.

А ночью приснилось, что плывёт с китайцем в резной лодке по мультфильмовской глади озера, утыканного мультфильмовскими лилиями. Китаец держит Валину руку и улыбается. А на вёслах китайский юноша в соломенной шляпе и синем костюмчике, похожем на пижамку.

Когда Валя вошла в кабинет Ады перед съёмкой с Куркиным, все затихли. Народу почему-то было много: и Катя, и Корабельский, и Кардасов, и Лариса Смит, и даже два самых авторитетных оператора.

В группе хоть и подсмеивались между собой о тысяче долларов за передачу, но считали, что Валя Аду «сделала». И теперь в «Берёзовой роще» два центра власти.

– Если в сценарии будет нескладуха, вы уж поправьте. Океюшки? – попросила Валю Лариса Смит.

– За текст платят вам, а не мне, – сухо ответила Валя и даже не заглянула в сценарий.

– Как там мой барсучок Артёмов? – проворковала Ада.

– Передавал привет. Что за китаец, которому он делал мероприятие? – с деланой небрежностью спросила Валя.

– У Артёмова как бы маленький предвыборный бизнес, – прищурилась Ада, делая вид, что отношения с Валей налажены. – А тебе, Лебёдка, зачем его китаец? Хочешь схитрожопить у моего барсучка клиента-миллионера?

– Мне его китаец сто лет не снился, – соврала Валя, хотя китаец приснился ей после знакомства. – Он не миллионер, а представитель фирмы.

– Эта фирма – самое мелкое, что у него есть. Артёмов слил, что еле тебя от него отодрал. От этого китайца такой густой запах денег, что бабе не устоять! – продолжила задираться Ада.

– Это ты тренирована на запах денег, как милицейская собака на наркоту, а я мужиков обнюхиваю иначе, – разозлилась Валя. – И пошла с китайцем за стол, чтоб хоть как-то сгладить неловкость. Потому что твой барсучок Артёмов своровал деньги и за второй микрофон, и за переводчика!

Ада в ответ смолчала, и все поняли, что Валя теперь с ней на равных. Но Валя не собиралась скандалить дальше. Смысла в этом не было, пообещала отработать четыре передачи, отработает и уйдёт.

В гримёрке была суета. Молодой певице в серебряных шлёпанцах делали тугие лаковые кудряшки. Директорша певицы положила ей на ноги плед и пожаловалась Вале:

– Представляете, час снимали с ветродуем снизу! Килограмм лака на голове разлетелся! Говорю, что вы, черти, делаете? Не дай бог, придатки подстынут – а мы ж ещё нерожавши!

Валя пригляделась и поняла, что директорша – мать певицы.

В артистической пыхтел чайник. Костюмерша Антонина Львовна гладила костюм – синие пиджак и брюки, белая блуза и алый мужской галстук:

– Сказали галстук обязательно!

– Пусть сами и наденут.

Брюки были коротковаты, и Антонина Львовна подвернула их, чтобы казалось, что так задумано. А пиджак вообще шили на другую фигуру, он надувался в плечах пузырями.

Студия выглядела чудовищно, все «берёзовое» Федя Кардасов утыкал красными, синими и белыми бантами, а Валя в центре, видимо, задумывалась как супербант.

– Где красный галстук? – заверещала Лариса. – Это предвыборный креатив! У меня в сценарии написано про красный галстук!

– А у меня в договоре – ни слова! – отбрила её Валя.

Администраторша с красными волосами привела Куркина, высокого хлыщеватого мужчину, похожего лицом сразу на всех мелких лесных зверушек. Валя видела его в новостях, слышала о нём от Горяева.

– Здравствуйте, Валентина! Счастлив сразиться с вами в публичном противостоянии, пасть на колени и поцеловать кончики пальцев! – бросился он к ней.

– Помнёте костюм! – отшатнулась Валя.

– Сергей Игоревич, в нашем лексиконе недавно появились слова «пиарщик», «чёрный пиар», – начала она передачу не по сценарию. – Правда, что политконсультанты всемогущи?

– Правда! Мы манипулируем массовым сознанием, придумывая ходы, до которых не додумается среднеарифметический россиянин! Мы – практически волшебники! – Этот Куркин, похоже, сам от себя тащился.

– Похвалитесь идеей очередного одурачивания населения?

– Недавно я придумал запустить виртуальную политическую партию вместо реальной, – подмигнул Куркин Вале.

– Как это? – опешила она.

– Люди в России не ощущают тела политики, образ жизни страны им навязывает телевизор. Потому бессмысленно содержать партийные филиалы на местах, снимать им помещения, делать регистрацию. – Он рассказывал голосом повара в кулинарной передаче. – Проще, например, нам с вами возглавить первую тройку партии. Для тройки не хватает одного игрока, я бы взял героя-военного или спортсмена. Вы – красота и честность, я – интеллект и образование, спортсмен или военный – сила и надёжность!

– Я бы не пошла в вашу виртуальную партию, – с отвращением ответила Валя.

– А мы бы хорошо заплатили! Или сторговались бы с другой «красотой и честностью»! – ехидно парировал Куркин. – И пошли бы по телеканалам, предлагая программу спасения страны. Вы бы говорили о народной душе, я о возрождении российской науки, спортсмен-военный – о мощи российской державы.

– И что дальше?

– Стали бы регистрироваться для выборов, нам бы отказали из-за отсутствия реальной партии. Мы бы заорали, что все куплены, а наша партия самая народная! Население ведь не слушает, что ему говорят, оно слушает, как ему говорят! – Самозаводясь, он размахивал руками и стрелял глазами. – Под скандал мы трое зарегистрировались бы по одномандатным округам и оглушительно победили, ведь мы – тройка обиженной партии! Есть только одна проблема – виртуальной партии в народной памяти хватает на три месяца, надо успеть уложиться.

– Гримёра в студию! – объявила Ада. – Оба блестите!

Прибежала гримерша, напудрила Валю большой кистью из коробки с рассыпной пудрой. Подошла к Куркину, начала пудрить, он неожиданно дёрнулся, выбил из её рук коробку с пудрой, и белое облако рухнуло на пол.

– Уборщицу в студию! – приказала Ада.

Огорчённая гримёрша сдувала с костюма Куркина белые пятна. Вбежала перепуганная уборщица с мокрой тряпкой на швабре. Начала развозить пудру полу. Растерялась, потому что к швабре и тряпке нужно было ведро воды, а сказать об этом стеснялась.

– Быстрей убирай! – заорала на неё вскочившая из-за мониторов Ада. – Спишь на ходу!

От этого у уборщицы затряслись руки. Валя представляла, какие копейки получает эта тётка, пристроившаяся в Останкино из-за крайней нужды. И громко заметила:

– Не ори, ты на работе, и она на работе!

В студии притихли.

– Эдак ты, Лебёдка, скоро в компартию вступишь, рабочий класс защищать, – разрядила Рудольф ситуацию шуткой, и все облегчённо засмеялись.

Уборщица наконец справилась с пудрой и убежала, не поднимая глаз.

– Говорят, вы изобрели письма в поддержку кандидата гомосексуалистами? – продолжила Валя.

– Придумали до меня, но я активно этим пользовался. В сельской местности помогает, но в городах люди поумней, – замялся Куркин.

– Какими ещё фокусами похвастаете?

– Есть приём царапать гвоздем на дешёвых машинах слова «Ура! Зюганов!», на дорогих, наоборот, – «Ура! Ельцин!».

– Что вы придумали к нынешним выборам? – Валя напряжённо соображала, зачем этого урода высадили в студию к выборам.

– Я разработал образ России, понимаемой как фольклорный тёмный лес, хозяин которого царь зверей – тотемный медведь. И Ельцин идеально вписывается в эту модель.

– Вы это всё серьезно? – развеселилась Валя.

– Смотрите, Ельцин – медведь, Зюганов – волк.

– Не похож! – покачала головой Валя.

– Старый толстый облысевший волк против медведя может только выть на луну. Лебедь – филин!

– Почему?

– Громко ухает, вращает глазами, но не опасен. Максимум поймает мышь. Остались Явлинский и Жириновский – заяц и лиса. Сперва создаем среду потребления. Вешаем на всех столбах: «Скоро вы узнаете, кто хозяин леса!» Потом круги по воде и ассоциативные ряды.

– Что это значит?

– Лепим из Ельцина медведя, закрепляем стереотип, чаще повторяем его фирменные «чтааа», «панимааашь». Делаем интервью на фоне медвежьей шкуры, выпускаем водку «Медведь». Покупаем право написать тексты про силу и справедливость медведя, раскрученные мелодии. – Он, раззадорившись, смахнул со лба волосы.

– «Шёл он, шёл к своей берлоге / По проселочной дороге / И, шагая через мост, / Наступил лисе на хвост…» – смешливо пропела Валя.

– Отличное предложение! Беру вас в команду! – оценил Куркин. – Идём дальше, молодёжь боится самостоятельности – поём им про опекающего медведя. Старики боятся беспорядка – поём про наводящего порядок медведя. Средний возраст хочет денег – поём про умного и прогрессивного медведя!

Пока он переводил дыхание, Катя организовала аплодисменты притихшей публики. Валя успела выхватить сбоку сияющее лицо Ады, значит, всё идёт правильно, но непонятно куда.

– Распихиваем медвежьи клипы по регионам! Электорату это ложится на ухо. Уважаемые в регионах люди, телеведущие, спортсмены, бизнесмены! – Он заводился, как шаман, голос становился громче и богаче. – И перед выборами снимаем главный ролик. Уважаемые люди собираются на Красной площади, слепим её на компьютере. Вы их видите, вы их узнаёте! Все они кричат: «Медведю – да!» Камера поднимается выше, и видно, за ними тысячи и тысячи людей! А за ними ветер теребит макушки елей и надувает российский флаг, как парус!

Последнее Куркин проорал так, словно включили стереоколонки, и зал сорвался в овацию.

– Но если заплатят больше, я точно так же сделаю «Волку – да!», «Зайцу – да!», «Лисе – да!», – спокойно напомнил Куркин.

– Чему были аплодисменты? Тому, что вас дурят? – обратилась Валя к студии.

– Это не столько одурачивание, сколько креатив за большие деньги. С отжатой пачки денег должен капать пот и несколько капель крови. Заметьте, несколько! – замахал руками Куркин. – Я не злодей, а волшебник, маг, фокусник, профессиональный покупатель… я умею всё покупать!

– И много вы заплатили за эту передачу? – разозлилась Валя.

– На месте возведения Останкинской башни закопали шляпу её архитектора Баталова. Он прошёл с ней по кругу, и все бросили туда мелочь. И потому наше телевидение не интересует ничего, кроме денег! – ядовито улыбнулся Куркин. – Но за вашу передачу я не платил ни копейки и удивлен, что меня позвали. Ведь вы сторонница Ельцина, а меня не взяли в его штаб. Потому что там работают кондовые консервативные политтехнологи…

Валя вконец запуталась, зачем его воткнули в передачу. И пока переводила дыхание, из заднего ряда выскочил усатый накачанный мужик и двинулся на Куркина с криками:

– Катáла! Я таких на зоне своими руками душил!

Куркин испуганно вжался в кресло, но к усатому уже бежали два охранника. Ада со странным выражением лица показала Вале руками знак из перекрещённых рук: «Срочно заканчивай!»

– Извините! В студии технические проблемы! – объявила Валя, тем более что не знала, что делать с Куркиным дальше.

Охранники тащили усатого, он орал и сопротивлялся, а в студию, пританцовывая, врывался ансамбль в стилистике «поющие трусы». А Катя повела Куркина в Адин кабинет.

Там Куркин сверкнул глазами:

– По-моему, блестяще!

– Голливуд отдыхает! – закивала Ада. – Лебёдка, у тебя рожа, будто съела дохлую кошку!

Валя ощутила такое отвращение и к ней, и к Куркину, что не ответила. Только вздрогнула, когда вошёл тот самый усатый мужик, которого тащили охранники, похохатывая, снял парик, отклеил усы и взял рюмку.

– Знаете, почему Горяев на вас не женится? – тихо спросил Куркин, подсев к Вале.

– Вы и в этом специалист? – брезгливо отодвинулась Валя.

– Потому что из вас ручной жены не получится, а у всех политиков жёны ручные. Их всех подбирал Берёза.

– Жён?

– Политиков. Он всегда говорит: «Придите ко мне в двенадцать. Ой, нет… лучше в три… Значит, жду к восьми…» Приходишь, а он: «В Париж лечу, по дороге и поговорим…» И если ты, что шенгена нет, что жене надо это объяснять, тебя уже вычеркнули. Вместо тебя полетит другой. В политике остались только те, кто сутками прыгает вокруг Берёзы. А кто бухал по баням с девками, вылетели из больших дел.

Но Валя слышала, как Горяев разговаривает с Берёзовским по сотовому и вовсе вокруг него не прыгает. А не женится на Вале по другим причинам.

Когда Куркин с «ассистентом» ушли, Валя спросила Катю:

– Знала, что из меня будут делать дуру?

– Сценарий Смитихин, а мордобой Куркин придумал и своего человека привёл, – ответила Катя. – Но Горяев в курсе.

Это было новым ударом, Валя представила, как Куркин пересказывает Горяеву: «И когда понимаю, что она на полном пределе, говорю, что я в команде против Ельцина, но, чтобы она не успела возразить, человек из зала работает драку!»

– Расслабься уже, сделай лицо попроще, – вмешалась Ада. – С меня, Лебёдка, взятки гладки. Ты спишь с большой политикой, а не я. И как бы не в передаче «Здоровье» работаешь, хотя они там за бабки такую промышленную смерть втюхивают, что мы на их фоне стерильные. Кстати, я твоей девчонке обещала и Швецию, и Данию. За мной должок.

– Этого в договоре нет, – отрезала Валя.

– Моё слово, Лебёдка, в огне не горит, в воде не всплывает. Ты шведскому директору канала так мозги прочистила, что он мне уже три факса прислал!

– И что?

– Приглашение на телефорум в Дании. От королевы с королём. Смотаешься?

– От королевы с королём? – не поверила своим ушам Валя. – А с Викой можно?

– Не, там представительский визит.

– Я по-английски ни бум-бум.

– Переводчик будет. Не бойся, туда весь мир съезжается, некоторые вообще вчера с дерева слезли. До дома доедешь, водиле загранпаспорт отдай, он тебе его потом с визой и остальной начинкой привезёт. И платьишки возьми попристойней.

Валя не успела толком понять про Данию, как позвонила Ленка. Та самая одноклассница, дочка мента дяди Коли. Продиктовала номер поезда, на котором утром приезжает её дочка.

Мать побежала ставить тесто на праздничный пирог, а Валя спросила:

– Куда мы её положим?

– Ваще не въезжаешь? – Вика покрутила пальцем у виска. – В больничку мы её положим!

– А Москву показать? Красную площадь, Третьяковскую галерею…

– У неё кровь, слюна, сопли и слёзы заразные! – завопила Вика. – Ты ж медицинский работник!

– Викусь, чего заблажила? – удивилась мать, вернувшись из кухни с руками по локоть в муке. – Какие ещё сопли?

– Бабуль, у неё хуже, чем СПИД! Всё, переселяюсь к герлам в общагу!

– Искать инфекционную больницу? – наморщила лоб Валя.

– В инфекционку наркота идёт бесперебойно. Мы с Когтем туда носили. Звони Горяичу, пусть её как випку кладут и базар фильтруют.

– Противно после Куркина, – вздохнула Валя.

– Заплатит за Куркина койко-местом. Там в инфекционке пиплы типа меня лежали, у них гепатит Б и С! А они с иглы слезть не заморачивались. – Вика потупилась. – Ща уже никого в живых нет…

Мать начала истово креститься руками в муке, подошла к Вике, прижалась к ней плечом, чтоб не замарать мукой, запричитала:

– Девчонка-то Ленкина за какие грехи наказана? Коля-покойник – святой человек! Мать у Ленки – золотая! Сама Ленка с гнильцой, смолоду спекулировала, а девчонку-то за что? Звони, доча, самому. Пирог ей в больницу дам да котлет накручу.

– Как вы с ней справитесь, если я в Данию? – перебила её Валя.

– В Данию? До морковкина заговенья решила кататься? – возмутилась мать.

– Спокуха, бабуль. Наркоманку в лечебку сунем, передачки я буду закидывать, – распорядилась Вика.

Валя вышла в материну комнату, набрала Горяева.

– Поздравляю с успешной передачей! – сказал он сдержанно. – Страна встала на уши.

– Ты меня подставил…

– Я ж говорил, ласточка моя, месяц назад, что мы его внешне убрали из штаба и утечку сделали в СМИ, что убрали. Память как у аквариумной рыбки, – поддел он. – Конечно, зачем такую мелочовку помнить между поездками по скандинавским странам?

– Уже и про Данию доложили? – разозлилась Валя.

– Доложили. Хочу перед этим послать тебя в маленький городок. Гонорар прежний. До Дании успеешь, сроки с Адой согласовали.

Стало ужасно противно, что Виктор согласовывает с Адой её поездки, но вдруг вспомнила, что точно, он же говорил про пиарщика. Но у неё в голове перепутались все эти кур-кины.

– Правда, говорил… Забыла. Да и путаю их всех! И себя путаю, живу двумя жизнями, с обеими не справляюсь. Съезжу в твой городок, только надо завтра девочку положить в больницу с гепатитом С!

– Вику???

– Дочку школьной подруги.

– Говори имя, фамилию. Утром тебе позвонят.

– Ни имени, ни фамилии не знаю. Даже не знаю, от кого она…

– Гепатитом С заражаются не от книжек, а от шприцов, – напомнил Горяев. – Кстати, у нас очередной сюрприз. Сигнал книги твоего муженька Лебедева с боевым названием «Здравствуй, любовь!».

– Про меня??? – аж вскрикнула Валя.

– Про тебя, чтоб было про меня. Уж на что моя жена тёртая, и то кардиолога вызывали.

– На какой помойке они раскопали Лебедева?

– Для выборов раскапывают даже могилы. Хорошо, Куркина вовремя сунули, чтоб хоть какой-то кредит доверия тебе надуть. Книжку с курьером пришлю. Днями она будет в продаже, в переходах метро уже продают по демпинговым ценам.

– А её никак нельзя… – Валя не знала, как правильно сформулировать.

– Если вякнем, тиражи вырастут до неба. Подумай, что прессе говорить. Целую, побежал. Про больницу завтра позвонят.

И положил трубку, не дожидаясь ответа и не предложив встретиться. Это и радовало, и огорчало.

Как каждой женщине, сидящей на развалинах любви, Вале хотелось, чтоб всё вернулось обратно. Чтобы он стал тем Горяевым, в которого влюбилась, словно сама могла вернуться в перепуганную молодуху, вызванную в министерство делать ему массаж.

– Положит её, – вышла Валя на кухню. – Ма, как девочку зовут?

– Ленкину? Нелька вроде. Или, кажись, Светка. Нет, Светка у Нюры. Не помню, доча. Она ж тебя узнает, телевизор, поди, смотрит!

– Лебедев книжку написал, – объявила Валя.

– Страна выучит твою половуху как жития святых! – захихикала Вика.

– Кирюшка на писателя выучился? А кто ещё про тебя напишет? – Мать стала загибать пальцы: – Юрик остался, Марк-женатик, Миша да Свенушка… Тоже на-пишут?