Текст книги "Крепостное право"

Без номера

Двуличие – бич современного общества.

Жена врет мужу, муж – жене, подчиненный – начальнику, а начальник – совету директоров, те – акционерам, а те – представителям власти. Дети врут родителям, родители – детям. Ты должен держать лицо, что бы ни происходило.

А если забрать у тебя маску, кто ты? Кто ты в глубине своей трусливой душонки? Чего ты стоишь без атрибутов, принятых социумом?

Держи спину прямо, улыбайся посторонним, делай вид, что тебе не все равно. И надейся, что никто и никогда не сможет заглянуть за зеркала твоих глаз. Никто и никогда не должен увидеть то, что вижу в тебе я. А я вижу ложь. И ничтожность твоей душонки, которую еще можно было спасти. Но ты не хочешь. Потому что так легко и просто плыть по течению. Так легко и просто делать то, что от тебя ждут люди. И так сложно оставаться самим собой, быть честным.

Понятия чести размылись. Их обесценили. Сейчас более других качеств ценится способность бросать пыль в глаза.

Какое сладкое чувство. Ты еще не знаешь, что тебе уготовано, а я – знаю. Играя в твою игру, я всегда сохраняю собственные правила и тысячи путей отхода. Стратегия! Тактика. Жизнь. Живи, пока живется, даже если тебе кажется, что сейчас худшее время, я гарантирую, лучше не будет. И ничего не изменится, ведь ты не хочешь изменений. Тебе проще врать.

Часть вторая. Двуличие – обратная сторона твоей натуры

Глава первая

НАСТОЯЩЕЕ. АДА

24 апреля 2003 года

Треверберг

Опознание – стандартная процедура, только вот никто не объяснял, как его проводить, если у жертвы нет лица. В группе единого мнения на сей счет не сложилось, но Грин заявил, что ему нужно посмотреть на реакцию родственников, поэтому процедуру провести следует. К тому же согласно законодательству Треверберга, а дело Перо относилось к этой юрисдикции, демонстрация тела ближайшим родственникам является обязательной. Помимо лица есть другие способы идентификации: родовые пятна, родинки. У Анны такие были. Поэтому даже у самого Кристиана Бальмона возражений, по крайней мере при телефонном разговоре, не возникло.

Адарель не считала себя вправе спорить с начальством, хотя лично она не видела смысла в подобном издевательстве над вдовцом. И что, что они давно развелись? Разве это важно? А дочь? Ей всего четырнадцать, зачем мучить и ее тоже? Но Розенберг смолчала и тогда, когда доктор Карлин предложил именно ей побыть рядом с родственниками первой жертвы, посмотреть на них, поговорить с ними и по возможности проверить гипотезу, замешаны они или нет.

Преодолев бюрократические проволочки, Грин заставил прилететь в Треверберг бывшего мужа Анны Перо доктора Кристиана Бальмона с дочерью Жаклин. Готье Карно, ассистент Анны, подтвердил, что приедет, но пока в Треверберге не появился. Причем Готье не понравился Аде даже на фотографии. Слишком сладкий. Как будто он работал не с психологом, а со звездой.

Интересно, они спали? Секс – отличный мотив. Убийства на сексуальной почве на протяжении веков стабильно держатся в топе. Либо не дала, либо дала другому, либо дала не так, как он хочет, либо опустила – нанесла неизгладимую травму, которую можно сшить только кровавыми нитками.

Да точно, спали. Или он ее хотел. Иначе и быть не может. Молоденький сладенький мальчик рядом с властной и успешной женщиной, официально свободной. Что там у нее происходило помимо работы, следственной группе пока удалось установить не в полной мере.

Минувшие дни были потрачены на криминалистов, которые буквально утонули в работе по объединенным после экспертизы делам. Особенно после обнаружения тайной комнаты. Экспертиза показала, что комната действительно залита кровью Анны Перо. Место преступления установили. Только вот остальные пятна – это краска. Из примечательного – помимо крови и краски нашли хаотичные следы спермы. Кончал мужчина прямо на пол, на стол, потом вытирал, но не до конца. Это помещение не чистили и не мыли. Пользовались бумажными полотенцами. Только вот сперма не совпала с той, которую нашли во влагалище Анны Перо.

Грин не позволял делать далеко идущих выводов, направив все группу на проверку алиби и анализ всех улик. Сегодня утром детектив сообщил, что не уверен в достоверности алиби ни Бастиана Кеппела, ни Кристиана Бальмона, ни Готье Карно. Карлин заметил, что перечисленные лица не подходят под профиль, Грин спросил, где профиль, на этом дискуссия завершилась.

Потому что по прямой специализации продвинулись они слабо. Только общие психологические характеристики, которые разбились после открытия комнаты. Слишком уж контрастно место убийства по отношению к комнате, где Анну нашли. Идеальная педантичность и несдержанность с мастурбацией.

Причем, если бы осталась одна Перо, они бы отыскали объяснение. Но вторая жертва выбивалась. Во-первых, ее удушили, но другим способом. Во-вторых, ее изнасиловали, а у Перо был добровольный секс. То есть Перо знала убийцу, а Мелисса нет? Ну и наконец, скальп. Скальп – это не лицо. У волос другой смысл: это защита, выражение женственности в определенных культурах, жизненной силы – в других. Но не личность. Без волос ты лишаешься силы, но продолжаешь жить. Тебя понижают в статусе. Хотя куда уж ниже, если речь про стриптизершу с двойным дном?

Ада почти не спала ночью, пытаясь найти ответы на бесконечный список вопросов, который записала себе под диктовку Карлина. Безуспешно. Какая-то каша, как будто сумасшедший ребенок вылил на идеально стройную картину банку с краской. Десять банок с красками!

Девушка взглянула на себя в зеркало, поджала подведенные бесцветным блеском губы. Большие оленьи глаза смотрели уже без былой наивности. Правду ей говорили: неделя работы в паре с Карлином – это как три года на каторге. Но как же ей это нравилось! То, что руководитель не спускал с рук огрехи, заставлял думать, снова и снова направляя ее мысли по нужному пути. Думать – самое приятное, что может быть в этой жизни. Ну, почти.

Ада медленно выпустила весь воздух из легких, задержала дыхание, выпрямилась, потянулась, прогнувшись в спине. Вздохнула. Схватила с крючка пиджак, убедилась, что рубашка застегнута на все пуговички, кроме верхней, улыбнулась сама себе, отсчитывая секунды и убеждая, что она со всем справится. Усмехнулась, подумав о том, что ее страсть к французскому языку в детстве себя оправдает, ведь встретиться придется с настоящими французами. Интересно, какие они? На этой мысли Ада оборвала себя: не надо романтизировать встречу с членами семьи жертвы. Радуйся, что не ты им сообщала о трагедии. Вполне могли заставить именно тебя, ведь ты стажер.

Ада расправила плечи, вздернула подбородок, провела рукой по волосам, убирая челку от лба, вышла в коридор и тут же ошарашенно замерла. Она никогда не привыкнет к их встречам. Случайным или нет, не имеет значения. Важно только то, что этого человека она не хотела бы видеть никогда в жизни. Больше никогда.

Доктор Кор стоял у входа в секционную и курил. Курил, как всегда, сигариллы. До нее донесся знакомый вишнево-табачный аромат, возвращая в то время, которое она закрыла за миллионом замков, о котором старалась не вспоминать. Слишком контрастна была реальность с тем, как жилось тогда.

– Доктор Кор, – заговорила она будто бы против собственной воли.

– Здесь никого нет, – сообщил судмедэксперт, – можно не держать лица.

– Я и не держу, – вспыхнула Ада, чувствуя себя маленькой девочкой, которая опять что-то сделала не так. – Но если вы забыли базовый курс психологии, социальные маски – это норма. И сейчас я…

– Ада.

Темные стеклянные глаза эксперта встретились с ее взглядом точно того же оттенка. И мир снова рухнул. Кому и что она пыталась доказать, поступая на службу в полицию? Себе – что может работать наравне с мужчинами? Умершей, как только Аде исполнилось восемнадцать, матери – что она уже взрослая? Или вот этому человеку – что она самостоятельна? В чем самостоятельность идти по его стопам? Профайлинг – не судебная медицина, да, но недалеко ушла, согласитесь.

– Извините, я…

Она хотела сказать очередную резкость, колкость, но в его глазах промелькнуло новое выражение, расшифровать которое не удалось. Этот не особо красивый, но статный, будто подсвеченный изнутри опытом и – она была уверена в этом – чувствами мужчина просто смотрел ей в глаза, слегка изогнув густую бровь. А она распадалась на части, даже не подозревая, как ей все это время было тяжело.

– Ты имеешь полное право меня ненавидеть, дочка, – чуть слышно проговорил он, и на обращении Ада дернулась, будто он ее ударил. Но не отошла. – Но не надо делать вид, что мы чужие люди.

– А мы чужие, – борясь с выступившими слезами, заговорила она. – Я была подростком, когда ты ушел. Ты все еще с ней? Или выбрал еще кого-нибудь? Помоложе?

Злые слова срывались с губ сами собой, Адарель практически их не контролировала. На удивление, стало чуточку легче.

– Нет, – он почему-то улыбнулся, – мы вместе.

Ада фыркнула.

– Удивительное дело.

– Мы с твоей мамой прожили пятнадцать лет без любви. Не знаю, любила ли ты когда-то, знаешь ли, что это такое. Но ты исследуешь убийц, а они часто убивают из любви или из-за любви. Может быть, позже ты меня поймешь.

– Мать умерла от тоски.

– Твоя мать умерла от рака печени, – с неожиданной резкостью ответил Даниэль.

На глаза навернулись слезы, Ада быстро заморгала. Нельзя, чтобы ее увидели такой. Нельзя!

– Прости. – Он поднял руку, чтобы коснуться ее плеча, но не решился. – Ты сама заговорила про маски. Я прошу лишь не снимать маску на работе. Ты себя выдаешь. Это может вызвать вопросы и навредить тебе.

– Как будто ты обо мне заботишься, – фыркнула она, сделав шаг в сторону.

Кор сбросил пепел в пепельницу и грустно покачал головой.

– Мне уже не нужно никому ничего доказывать, я здесь работаю больше двадцати лет. А ты в начале пути. Смотрят на все. И каждый раз, когда ты напрягаешься в моем присутствии, это замечает Грин. И точно – Карлин.

– Ой, да ладно…

– Не ладно, – оборвал Даниэль. – Поверь мне, оба обратили внимание на твое поведение. Тебе это нужно? Чтобы интересовались твоими отношениями со мной? Или ты все-таки хочешь, чтобы, глядя на тебя, они видели не обиженную девчонку, а перспективного специалиста?

Ада вспомнила озабоченный взгляд Карлина, вспомнила, как Грин следил за ней своими немигающими синими глазами, и поняла, что отец прав. И от этого стало жутко обидно. Буквально до слез. Снова. Зажмурившись, она медленно выдохнула.

– Ладно. Но мы не друзья. И я тебя не простила.

– Как знаешь.

Он больше ничего не сказал, развернулся и ровным шагом направился внутрь, чтобы приготовить Перо к последней встрече с семьей. А Адарель вдруг подумала, что, наверное, ему больно и страшно видеть в ее глазах только неприятие. Наверное, это она запуталась в своих масках, выстраивая границы, которые никогда не были нужны. А у него все просто: эту не люблю, ту люблю. И как он ей братика или сестричку не заделал? Так легко было бы свалить разрыв семьи на чужого ребенка. А не получалось.

Впрочем, Ада не понимала, чем эта выскочка Грант лучше ее матери. Не понимала! Она даже не красива.

В чувства ее привел телефонный звонок. Сообщили о приезде Кристиана и Жаклин Бальмон. Ада набрала воздуха в легкие, снова задержала дыхание, будто только так могла проветрить голову и выбить оттуда лишние переживания, потрясла руками, распрямила плечи и отправилась встречать.

Кристиан Бальмон поразил ее своим видом. От него веяло духом старой аристократии. Зрелый мужчина лет сорока – сорока пяти держался отстраненно. Идеально ровная спина, мягкая, но отчужденная забота о дочери – нескладном беловолосом подростке (явно осветляет и без того соломенные волосы) с пронзительными лазурными глазами. Девочка была бледной как смерть и худой как скелет. Большие наушники перекрывали половину головы. А месье Бальмон казался спокойным как удав. Только его холодные серо-стальные с бирюзой глаза внимательно ощупывали помещение.

– Здравствуйте, месье Бальмон, – заговорила Ада по-французски. – Меня зовут офицер Адарель Розенберг, я профайлер, работаю с доктором Марком Карлином. Спасибо, что прилетели в Треверберг! Сейчас я должна буду сопровождать вас на не очень приятную процедуру, но, к сожалению, регламентированную законом и необходимую. После этого с вами и мадемуазель Жаклин хочет поговорить руководитель следственной группы детектив Аксель Грин.

Бальмон выслушал эту тираду, произнесенную на одном дыхании, спокойно, даже не пытаясь вставить слово. Эта выдержка Аду восхитила. И ее тут же укололо чувство вины. И стыд. О, стыд! Она должна была остановиться после приветствия и дать ему возможность ответить!

Она всегда тараторит, когда волнуется. Непозволительно. Да-да, она еще только стажер, но уже закончила академию и должна вести себя соответствующе и не позорить Карлина. Не позорить наставника, альма-матер и… отца.

Ада улыбнулась, маскируя за улыбкой смущение. Прохладные глаза бывшего мужа Анны Перо наконец остановились на ее лице, и девушка замерла, пойманная в капкан его сдержанного обаяния. Он старше ее почти в два раза, но почему-то эта разница совсем не чувствовалась. Зато ощущалось другое. Этот мужчина пожил жизнь и точно знает, чего хочет. Знает, как добиться желаемого и что потом с ним делать.

Ада с трудом перевела дыхание, думая, какого черта Перо развелась с таким шикарным мужчиной, и, развернувшись, пошла по коридорам управления, чувствуя меж лопаток пристальный взгляд француза.

– Пап, а можно я тоже пойду? Я хочу увидеть маму.

Голос Жаклин оказался неожиданно уверенным и спокойным. Как будто она под транквилизаторами. Ада остановилась и поймала озабоченный взгляд Бальмона.

– На лице маска, – качнувшись к нему, негромко заметила она.

– Ты не узнаешь ее, моя девочка.

Жаклин насупилась, но упрямо пошла вперед.

– Ну и пусть. Я имею право хотя бы взять ее за руку! В последний раз.

Ее голос упал до шепота. Ада догнала девочку, но не решилась коснуться ее плеча, прекрасно зная, что не имеет права на фамильярность даже с подростком. За ней наблюдает Бальмон.

– Офицер Розенберг, – негромко позвал Кристиан. – Я считаю, что Жаклин имеет право принимать подобные решения самостоятельно.

– Со стороны полиции препон не будет, месье.

До секционной они дошли в молчании. Молчали даже в лифте, где Ада встала лицом к дверям, чтобы не выдавать себя бессмысленными изучающими взглядами. Мог ли этот мужчина быть причастен к смерти жены? В дочери он вроде не чает души. По меньшей мере его жесты, тембр голоса и даже выражение глаз и лица, когда он обращался к Жаклин, свидетельствовали о глубокой привязанности. Тот, кто любит детей, может ли убивать?

Да. Конечно да. Человек может любить что удобно. И убивать, любя, из любви и во имя любви. Кого мы пытаемся удивить в двадцать первом веке?

Ада проводила их в специальную комнату, созданную как раз для опознаний. Здесь был диван, небольшой столик с напитками, салфетками, нашатырным спиртом и нюхательными солями – словом, всем, что может понадобиться в столь щекотливой ситуации.

Жаклин скинула с белобрысой головы наушники. Плеер она не выключала, но никаких звуков не было. Значит, все это время она просто пряталась за наушниками, как за маской. Чтобы ее не трогали. Чтобы она могла сама выходить к миру в тот момент, когда посчитает это необходимым. Как это по-подростковому. Ада удержалась от улыбки. Она понимала эту девчонку: сама росла с музыкой в ушах, особенно когда ушел отец.

Кстати, вот и он. Доктор Кор вошел в комнату и обвел их внимательным взглядом. Холодный профессионал. Только его холод был родным и знакомым, Ада точно знала, что он добрый и заботливый. А вот ответный холод Бальмона пробирал до костей.

– Здравствуйте, – спокойно произнес Кор по-французски. Ада замерла. Она не знала, что отец говорит на этом языке. Или просто вытеснила это за ненадобностью? – Меня зовут доктор Даниэль Кор. Руководитель отдела судебной экспертизы.

– Кристиан Бальмон. Это Жаклин. Вы можете все говорить при ней.

Кор посмотрел на девчонку и неожиданно улыбнулся ей. С лица подростка схлынуло напряжение – она ответила на улыбку так искренне, что сердце Ады уколола ревность. Ей самой отец вот так не улыбался очень давно.

– Мы провели ДНК-экспертизу и подтвердили личность. Но известны случаи, когда тесты лгали и уводили следствие не туда. У нас есть фотографии лица жертвы…

Это слово прозвучало резко, Жаклин сжалась, и Бальмон, положив ей руку на плечо, притянул к себе. Но тут же кивнул Даниэлю, мол, продолжайте, господин эксперт, давайте быстрее закончим с этим дерьмом. Конечно, последнее слово дорисовало воображение Ады. Ей почему-то показалось, что он бы мог сказать именно так – резко, неаристократично.

– У Анны есть… – Кристиан осекся, и Адарель впервые заметила выражение живой и острой боли на его холеном лице. И в глазах. – …было несколько приметных родинок. На шее справа, на левой лопатке и на пояснице.

Кор кивнул. А дальше закрутилась обычная процедура. Родинки нашли, Кристиан подтвердил. На фото лица, растянутого на маске, смотрел долго и в одиночестве, не позволив возмущенной Жаклин заглянуть ему через плечо. Тоже кивнул. Жаклин попросила разрешения и взяла мать за руку. А потом расплакалась – беззвучно и так горько, что Ада почувствовала, как на глаза наворачиваются непрошеные слезы.

Кор сказал, что подготовит протокол, поблагодарил, и они смогли выйти в помещение перед секционной. Кристиан жестом показал, что нужно время, и, прижимая дочь к себе, медленно опустился на диван, глядя поверх ее головы в одну точку.

– Мне очень жаль, – зачем-то сказала Ада.

Холодные глаза Кристиана скользнули по ее лицу безо всякого интереса.

– Мне тоже.

Глава вторая

НАСТОЯЩЕЕ. АКСЕЛЬ

Дилан Оуэн прислал все найденные по Перо данные на электронную почту детектива. Айтишнику не удалось отыскать сведения из медицинской карты Анны в достаточном для выводов объеме, но разрозненные документы обнаружились. Помимо медицинских выкладок Дилан собрал все, что смог вытащить из открытых источников, по биографии известного психотерапевта. Нехитрая математика снова показала, что Анна Перо родила дочь чуть меньше чем через девять месяцев после переезда в Марсель. Откуда она переезжала, общественности неизвестно.

Аксель боролся с чувством разочарования, потому что ничего нового Дилан ему не открыл, лишь подтвердил уже существующие гипотезы.

Лорел Эмери получила разрешение на командировку и улетела во Францию два дня назад. Пока журналистка не прислала ничего, если исключить пошлые сообщения, на которые Грин, сосредоточенный на деле, не отвечал.

На него свалилось два разных расследования. И эти несколько дней вся команда занималась классической работой – повторным опросом всех свидетелей, включая Бастиана Кеппела, которого детектив вызвал на допрос, параллельно поручив Дилану перепроверить его алиби – на всякий случай. Бастиан держался с любопытной уверенностью, которая сбивала пару-тройку лет с его холеного, но уже подуставшего лица. Ничего нового он не сказал, несмотря на разнообразные техники допроса, направленные на выявление лжи. Аксель говорил с ним сам, потом просил Карлина. Безрезультатно. Допрашиваемый держался с поразительной вежливостью, даже предложил вместе поехать в особняк. Сетовал на глупое вложение: после обнаружения комнаты кошмаров приличным людям его теперь не сдать. Свидетель казался настолько чистеньким, что Грин не верил ни единому слову. Но нащупать рычаг давления пока не мог.

По делу Перо на данный момент стало известно следующее: Анна бывала в Треверберге не реже раза в квартал. Приезжала на неделю-две, читала лекции в университете. Жила обычно в одном из бутик-отелей мисс Рихтер, разбросанных по Ночному и Деловому кварталам. Предпочтение отдавала Ночному, где проводила все свободное время. Раз в год арендовала один из особняков у фирмы Кеппела. Обычно это происходило во время проведения официальных мероприятий. В этом году планировались конференция и открытие филиала. Анна приехала почти за две недели до назначенной даты, чтобы успеть все подготовить. Ни в какие истории она не попадала. Обычная деловая женщина, которая прилично зарабатывает и любит хорошо отдохнуть.

Что касается второй жертвы, Мелиссы Мюррей, то информации пока что было еще меньше, но Грин ждал предварительную сводку о ней с минуты на минуту. Она моложе, никогда не уезжала из Треверберга. Вела двойную жизнь, по ночам танцуя в ночных клубах, а днем работая в социальной службе помощником юриста по защите малообеспеченных семей. Полиция опросила коллег – никто не знал про танцы, а в клубе никто не знал про дневную активность.

Клуб принадлежал Теодоре Рихтер. Узнав про это, Аксель вдруг подумал, что был бы не против пересечься с синеглазой снежной королевой, но мысль вылетела из головы, не успев там закрепиться, ее в два счета вытеснили рабочие заботы.

Из общего в двух делах только асфиксия и клинок в сердце. Разные социальные группы, разные доходы, разная география, разный рисунок убийства. На первый взгляд это не мог быть один убийца. Если бы не.

Аксель запустил пальцы в волосы. За минувшую со стрижки неделю он почти привык к тому, что прическу не нужно собирать в хвост, но все еще тянулся к отсутствующим прядям, чтобы поправить их, запустить привычный алгоритм размышлений и концентрации. И злился сам на себя: наставил дурацких якорей, а теперь с боем входит в рабочий режим.

Что ж, с боем – это тоже хорошо. И злиться хорошо. Он сейчас был в ярости. И возможно, только эта живая, сокрушительная ярость позволяла ему держать себя в руках перед встречей, к которой он морально готовился все это время.

Взглянув на часы, Грин схватил с вешалки темно-синий пиджак, надел его, расправил, чтобы ничего нигде не топорщилось, закатал рукава до локтя и, подобрав папку с делом Перо, вышел из кабинета. Нужно было спуститься к допросным, встретиться с бывшим мужем своей бывшей возлюбленной и девочкой, которая вполне могла оказаться его биологической дочерью. Всегда оставалась вероятность, что там, на базе, Анна делила постель не только с ним, но Грин предпочитал держать эту мысль подальше.

Акселю было интересно: почувствует ли он хоть что-то? Помимо холодного профессионального любопытства, которое заставляло его задавать правильные вопросы и находить ответы.

– Привет, шеф.

Аксель резко развернулся и с удивлением посмотрел на Говарда Логана, который стоял в коридоре рядом с допросными. Дорожная сумка через плечо, волосы также неряшливо всклокочены, а на лице такая счастливая улыбка, будто он либо женился, либо выиграл в лотерею.

– Логан.

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Я слышал, тут шикарное дело.

– Поэтому бросил курсы?

Говард расхохотался. Чего он такой довольный? Конечно, это уже не тот паренек, который пришел в управление и нарвался на самое кровавое дело последнего десятилетия. Прошло два года, Логан чуток возмужал. Только во взгляде появилось то самое ледяное спокойное выражение, которое свойственно криминалистам. Особенно тем криминалистам, которые работают с сериями.

– Взял там что-то типа академа. Артур написал письмо, в котором привел примерно десять причин, по которым я вам немедленно нужен.

Аксель улыбнулся.

– Окей, офицер. Ты в команде. Тресс и Карлин введут в курс дела. Располагайся.

– Так просто? – изобразил удивление Говард. – И… – Он протянул руку к собственным волосам.

Аксель пожал плечами, улыбнулся.

– Все меняется, господин бывший стажер. Увидимся через пару часов. Надеюсь, ты успеешь изучить материалы и подкинуть свеженьких дров в наши размышления. И да, у Карлина новая ученица.

Говард закатил глаза.

– Не в этом смысле, – рассмеялся Грин, чувствуя, что его отпускает. Что бы он там ни говорил, конкретно сейчас Аксель был рад возвращению Логана. Паренек мыслил нестандартно, обогащая команду.

В допросную Аксель вошел в отличном настроении. Кажется, стажер стал тем последним винтиком, которого не хватало для обретения душевного равновесия. Промелькнула мысль, что в таком состоянии он бы даже спокойно смог встретиться с Баррон и объяснить ей, почему не стоит его больше привлекать к лечению Энн. И даже смог бы снова посмотреть на Энн – без флера больных эмоций и ужаса. И чувства вины за то, что позволил себя ослепить. Он будто набрал силу, выстроил внутри непреодолимые для чужого влияния стены.

В начале месяца ему исполнилось тридцать пять. Прекрасный возраст, чтобы повзрослеть.

Дверь отворилась, пропуская Адарель в компании с худощавым мужчиной. Мужчина был выше Адарель, но чуть ниже детектива. Черные волосы щедро пересыпало солью седины, но лицо оставалось гладким и моложавым. А холодные серо-стальные глаза смотрели так, будто Кристиан Бальмон прошел через ад и вышел оттуда не просто живым, а победителем и все там заморозил.

Несложно было представить, как выглядел месье Бальмон в 1988 году. Убрать седину, вот эту вот сеточку усталых морщинок, чуть-чуть подогреть взгляд – и все, красавец с экрана. Впрочем, на артиста он похож не был. Напротив, Бальмон являлся тем человеком, кого так безуспешно пытаются играть плохие актеры. Явно из благородных: осанка выдавала мужчину с головой. А движения были плавными и мягкими, несмотря на то что увиденное в царстве Кора явно его потрясло.

– Месье Бальмон, – Ада неуместно коснулась плеча Кристиана, привлекая к себе внимание, тот резко повернул голову, – это детектив Аксель Грин, руководитель следственной группы. Детектив, это месье Кристиан Бальмон, бывший муж Анны Перо и ее партнер по бизнесу. Он соорганизатор конференции, которая начнется завтра, и совладелец сети центров психологической помощи, которые носят имя Перо.

– Почему Перо, а не Бальмон? – спросил Грин.

Кристиан перевел на него тяжелый взгляд и улыбнулся. Детектив протянул руку. Рукопожатие. Крепкое, но короткое.

– Спасибо, офицер Розенберг.

– Я побуду пока с Жаклин, – зачем-то сказала она, бросила на Кристиана слишком откровенный взгляд и, выйдя из комнаты, мягко закрыла за собой дверь.

– Мне нужно ответить на ваш вопрос?

По-английски Бальмон говорил хорошо, но с заметным французским акцентом.

– Да, – просто сказал Грин.

Стоит ли объяснять, почему это важно? Говорить про мотив, про то, что полиции способна помочь каждая фраза, каждая деталь? Эти аргументы давно набили оскомину. И сейчас, когда люди так любили криминальные истории, когда каждый год выходило по несколько весьма достоверных детективных фильмов, повторять одно и то же казалось глупым. Поэтому Аксель ограничился обыкновенным «да», инстинктивно определяя, что Бальмон все поймет.

Он слегка напоминал Грину Арнольда Нахмана, ученого, с которым пришлось познакомиться в прошлом году. Холодный. Вне времени и пространства. Собранный. Благородный. И что-то еще. И вот это «что-то еще» определяло всю личность мужчины.

– Потому что люди идут к врачу, а не к инвестору. Неважно, на чьи деньги построены центры, неважно, какие работы я когда-либо писал. Важно, кто ведет занятия, кто подбирает других врачей и психологов, кто каждый день находится на виду. Анна – душа этих центров. Да, она вырастила несколько десятков первоклассных специалистов, а сеть сохранит ее имя, но это не сможет ее заменить.

– Расскажите мне об Анне, пожалуйста. Какой она была?

Кристиан откинулся на спинку неудобного стула и посмотрел поверх детектива куда-то в стену, задумавшись.

– В последние несколько лет мы общались мало и только по работе. Она держалась со мной холодно и профессионально. Я не знаю, какой она стала. Но если отвечать на вопрос буквально, то я бы охарактеризовал ее так: стихия. Анна легко налаживала связи, погружалась в них с головой и так же легко выныривала. Ей доверяли люди. И это помогало строить бизнес.

Еще один бизнесмен.

Грин безошибочно понял две вещи: Кристиан не был инициатором развода и Кристиан до сих пор ее любил. Почему-то не удивляло. Где-то на подкорке Грин тоже ее любил.

– Когда вы расстались?

– Семь лет назад.

– Почему?

Ледяной взгляд мужчины метнулся к лицу Грина.

– Это важно? Подозреваемый номер один всегда муж? – Впервые в его голосе угрожающе прозвенела сталь.

– Именно, – спокойно откликнулся Грин. – Даже не представляете, насколько важно.

«От тебя она тоже ушла сама?»

Взгляд Бальмона потух. Мужчина рухнул в воспоминания и на несколько долгих мгновений отключился от реальности, вырывая из лап памяти то, что нужно было предъявить свету.

– Кто ее убил? – глухо спросил француз.

– Мы работаем над этим.

– Почему ее лицо…

– Срезали? Это мы и пытаемся понять, месье. Почему вы развелись?

– Вы ничего о ней не узнали, правда? – Кристиан будто обрел связь с самим собой и посмотрел Грину в глаза. – Вы не знали о том, что ее год не было в Марселе? Анну похитил ее собственный пациент и держал на яхте. Нашли ее чудом. Ее – да. Его – нет. Как вы считаете, после года в неволе с другим мужчиной можно ли вернуться к мужу как ни в чем не бывало и принять дочь? Или, может быть, продолжать жить дальше, не шарахаясь от каждого нового пациента? Или выйти из психиатрической клиники, где ты провел еще год, и восстановить все, что имел до того момента, когда твой пациент, человек, которого ты знаешь лучше собственного ребенка, оказался монстром?

Аксель глаз не отвел и ничем не показал, насколько его шокировали только что произнесенные слова. Он запомнил каждое слово, каждое движение глаз, выражение лица Кристиана, на котором отразилась ужасающей силы боль, отчаяние мужчины, который на смог защитить свою женщину – и поэтому ее потерял. Грин понимал: стоит проверить, убедиться, что это не ложь. И в то же мгновение оборвал сам себя: Бальмон не лгал. Скорее, даже преуменьшил то, что произошло на самом деле.

– У вас есть данные этого человека? – после паузы произнес детектив.

– Он явно сменил имя.

– Месье Бальмон…

– Прошло почти десять лет, детектив. Если бы он хотел ее убить сразу, то убил бы. Но он жил с ней год. На яхте. Заботился о ней как мог. А потом исчез. Ускользнул из рук египетской полиции в день, когда яхту собирались арестовать. Его след потерялся в дикой Африке. Возможно, там же потерялся и он сам.

– Кроме этого пациента был кто-то, кто мог желать Анне потерять лицо и раствориться в небытие?

– Половина специалистов Европы, – с удивительной грустью ответил Кристиан. – Анна была слишком яркой. Триггерила всех вокруг, пробуждая в них лучшее и худшее одновременно.

– Нам бы сузить круг подозреваемых, – усмехнулся Грин. – Пока понятно, что ее ненавидели женщины за то, что любили мужчины. Ненавидели коллеги за то, что она была успешной. Ненавидели мужчины, которым она отказывала. Она приезжала в Треверберг, отрывалась здесь, возвращалась обратно. Но убили ее здесь. Прекрасно зная, где она остановится. Более того, зная строение дома. Убили ее в тайной комнате, которую наши специалисты искали почти три дня. Но с домом связано еще несколько сотен человек, список которых мы формируем и проверяем.