Текст книги "Паркер Джонс, помоги"

Лера вздрогнула.

– Уверен, что Катюша, девочка, пойдет на футбол? – спросила она.

– Катюше нравится футбол. И музыкальные программы, и игры тоже. Это тетя Вероника плохая. Катюша – хорошая. Мы дружим. По коридору я ношу Катюшин рюкзак, а в раздевалке кидаю ее сменку в шкафчик. Мне не трудно…

– Тетя Вероника почему плохая? – перебила Павлика Лера.

Павлик задумался.

– Тетя Вероника дружит с дядей Олегом. Это она отрезала у меня волосы и предложила сделать тест. Она думает, я малыш, не понимаю ничего. Я умею слушать, когда нужно. Мам, дядя Костик хочет, чтобы я переехал к дяде Олегу насовсем?

Павлик отодвинул тетрадку и повернулся к Лере. Лера увидела глаза своего мальчика. Он просто смотрел на нее. Без злобы и сожаления. И был похож на внимательного Максима, а не на хитрого и жалкого Олега. Может, воспоминания лгут? И на выпускном ее не тошнило? И счастливую ночь в Олеговой квартире она просто придумала, когда засыпала, слушая музыку Пака? И сына она родила от мужа?

– Жить у дяди Олега не хочу. Он приставучий. Все не терпелось меня за нос потрогать и обнять. Медведь он. Пихался локтями и мешал чай пить. Один раз толкнул так, что я подавился. Дядя Костик его снова стукнул по голове, и дядя Олег больше не лез. И руки у него неприятно пахнут. Это Катюша сказала.

Павлик вздохнул и вернулся к своей тетрадке.

– Иди на футбол, если хочешь, – преодолевая боль сказала Лера. – С папой я договорюсь. Сама ему расскажу о дяде Олеге. Ты же не выдашь меня?

– Не выдам, – без раздумий ответил Павлик, и Лера поняла, что ей лучше уйти.

Она тихонько поднялась и оставила сына.

В коридоре стояла тишина. Мама была на кухне. Но вечно работающий телевизор молчал. Лере вдруг захотелось к ней заглянуть, попросить, как в детстве, горячий чай и свежую булочку с маком. Потом поговорить по душам и рассказать правду. Об Олеге и что он задумал отобрать Павлика. Но Лера прошла мимо кухни. Закрылась в своей спальне и решила написать письмо Паркеру Джонсу.

VIII

Он думал о ней. Почему она дорога ему. Почему добивался ее. В школе Лера ходила в одном платье, в сером, с юбкой до колен, с тугой косой, скрученной на затылке. Она никогда не носила джинсы, хотя девчонки, модницы и не модницы, приходили в класс в них. Вечно стояла одинокая и покинутая в углу, а Максим не смел подойти, нарушить уединение. Поначалу не смел – Олег, Мишка и Славик засмеяли бы, как смеялись над ней, той, которая горбилась из–за роста, той, у которой раньше всех появилась грудь, и она прятала эту красоту в грубых складках балахона.

Лишь он, Макс, поддержал Леру, после того как мальчишки подсыпали в ее стакан с яблочным соком слабительное. Наказали за слезы прямо на уроке: учитель влепил Лере красную жирную тройку с длиннющим минусом. И минус этот тянулся по клеткам, снился ей по ночам. Одна тройка, вторая, третья… И слезы, слезы… Смешки…

– На, – сказал тогда Макс, протягивая мятую ириску. – Если понравится, у меня еще есть.

Иногда Макс хотел прямо сказать Лере, что ей бы неплохо сходить в салон красоты, куда бегают все девчонки. Подстричься, сделать укладку, накрасить ногти. Но он отказался от этой затеи, едва Лера с ним заговорила. О книге. Его любимой книге. О музыке. Его любимой музыке. О фильме. Его любимом фильме. Поначалу он отворачивался, говорил с ней, а смотрел на тех, кто пробегал мимо. Чуть позже стал замечать, что наслаждается ее голосом. Мелодичным, протяжным. Лера не говорила, она как будто пела.

После свадьбы Лера стала подкрашивать ресницы, и сменила балахон на платья с нежным цветочным рисунком. Она покупала себе только платья. Футболку и джинсы надела всего раз – ради Пака на его же концерт. И джинсы были специально куплены в варшавском магазине.

Лера крутила обруч, Лера со вкусом одевала детей и не позволяла матери решать за нее, что им носить, Лера забила шкаф своими женственными нарядами, Лера регулярно стригла волосы и меняла пробор – на левую сторону или на правую. Сохраняла длину – до плеч. Даже Славик не узнал ее, когда она через три месяца после родов ярко накрашенная и в шелку пришла к ним в ДК и вместо холодного пива и чипсов принесла горячий чай в термосе, теплый яблочный пирог и английский апельсиновый джем с виски.

Славик вскоре тоже женился. И если к ним на репетицию заглядывала его жена, то губы у нее всегда пылали красным. Одевалась она более стильно. Приходила чаще. У нее не было голоса, как у Леры, и ноги у нее не такие длинные, как у Леры, и яблочный пирог она пекла не такой вкусный, как Лера. Но жена Славика редко говорила о Паке, не развешивала по квартире его постеры и не искала у Славика по ночам знаменитую горбинку.

– Макс, ты с нами?

Максим очнулся. Он сидел в просторном атриуме концертного зала, который деловой партнер чифа снял для банкета. Атриум напоминал гигантскую оранжерею. Стеклянные стены и купол казались хрупкими, невесомыми. Пышные растения в изящных вазонах создавали ощущение тропиков. А льющийся отовсюду свет был таким праздничным и ярким, что не так уж и тускло было снаружи, и не дождливо совсем, и не темно.

– О, это Карина, а это Олеся, – Славик указал подбородком на поднимающихся по мраморной лестнице девушек. Обе одинаково соблазнительно покачивали бедрами, тесно обтянутыми сверкающей тканью коротких платьев. – Повыше – бухгалтер, пониже – экономист. У папани работают. Телефончики дали.

– Нужно жен было позвать, а то дома сидят скучают. Что–то мы не сообразили, – барабанщик почесал затылок. – Где они еще так повеселятся?

– Нет, жены лишние, – улыбнулся Славик.

– Говори за себя, – обиделся барабанщик и принялся азартно набирать смс.

– Макс, слушай, а у тебя как Леркой? – спросил Славик.

– Да все ок.

– Вот не верю я! Заметил, какая она растерянная и испуганная в ДК прибегала в прошлый раз. Уж точно не о тебе думала. И ты не сильно ей рад был. К Тоньке бы нашей присмотрелся. Все–таки поет шикарно в трех октавах и не мечтает о Паке. Нашей группе женский вокал не помешал бы.

– Славик, ты воображаешь то, чего нет. Повторяю, у нас с Леркой все нормально.

– Нет, ты объясни, почему ты с ней столько лет? Мне вот интересно. Что в ней особенного?

– Что особенного? – задумался Макс. – Да ничего. Она разная бывает. И я разный. Утром зубы забуду почистить, ей не понравится. А она засмотрится на своего Пака в телевизоре и забудет о тостах в духовке – мне не понравится. Мы покричим, Павлик и Кристина прибегут – помиримся. Все бывает.

– Да…, – протянул Славик. – Парни, Макс по Лерке со школы сох, бегал за ней, когда все нос воротили.

– Она же ничего так, – заметил барабанщик. – Фигуристая. А чего нос то воротили?

– Гадкий утенок расправил лебединые крылья, – вздохнул Славик. – Но раз так, Макс, то и хорошо. Ничего Лерка у тебя. Ты прав. Лерка прикольная.

– Славик, достали уже своими женами, – возмутился басист. – Лучше бы познакомил меня с Кариной. Как думаешь, она согласится сходить в кино со звездой? То есть со мной?

– Ну как сказать, – напрягся Славик. – Если только этим вечером может согласиться. Вот выступит Джила и мы тогда.

Максим видел клипы этой певицы. В жизни она была уже немолода. Но на экране выглядела совсем юной, светловолосой, гибкой в талии и стройной. Складками струились волнующие воображение наряды Джилы, когда она пела на залитой холодным светом сцене. В других видеоклипах режиссеры показывали крупным планом, прилипший к загорелой коже песок европейских курортов. Под ритмичную музыку Джила медленно кружилась, принимая все более и более соблазнительные позы. Плавно поднимала руки и, не разнимая их в ладонях, загадочно щурилась и изгибалась, как кошка.

– Макс, не будь унылым и перестань дуться! – растолкал Максима Славик. – Приди в себя, наконец! Паркер Джонс, мать твою, нас выбрал! Мы греем МЕГА–ЗВЕЗДУ. Обалдеть, парни. Вы могли такое представить?

Максим пытался ощущать себя счастливым, как Славик. Хотел он и любящую жену иметь, как у Славика, и на Карин и Олесь украдкой посматривать, как Славик, и тырить тайком у них телефончики, и наивно восторгаться пластинками Паркера Джонса.

– Покажем сегодня настоящий рок–н–ролл. Порвем струны. Все у нас запрыгают и запляшут. Макс, там ничего нового не планируй. Нужно показать, что группа сыграна идеально. Слышите? Женский голос, кажется? Джила вышла на сцену. Как высоко она поет! А зимой у нее сольник в Кремле, кстати.

– Ага, – задумчиво пробормотал Максим. – А у нас стадион. В сентябре. В смокингах и с прическами волосок к волоску выйдем на сцену? Как сегодня?

– Макс, ты скучный, – обиделся Славик. – Зудишь и зудишь.

– Ну извини. Вот итог работы за неделю. Отчитываюсь. Встреча с Маринкой не безрезультатна. Группа в соцсети создана. Четыреста человек подписалось. Согласно опросу, на наш возможный концерт в «Шестнадцать тонн» пришла бы половина. А если примем пятого на электронные примочки и программинг и зазвучим, как «Tesla boy», «Электрофорез», «Tinavie», «Pompeya», «iamthemorning»… Ну или как ритмичные «Shortparis, «Моторама» и «Zorge» в конце концов, то, может, и двести пятьдесят придут.

– Макс! Какой клуб! Нам бы с текущим графиком справится. Для клуба еще и альбом дописать нужно!

– Запишем.

– И что? А дальше? После концерта? Предлагаешь отцу лейбл для нас основать? Нет, о таком я просить не буду. Он и так все для нас делает. Равняет нас со звездами, пусть пока уровня Москвы. Приглашает развлекать его богатых друзей, когда они Джил и прочих ей подобных каждый вечер за ужином могут слушать. Или предлагаешь папане «Примаверу» как в Барселоне замутить? Так не оценят. Придут, обосрут, скажут, вы по–русски поете, развернутся и ушат помоев выльют в комментариях в твоей же, Макс, группе. Или Брайана Ино на звук выписать в Москву? Так его еще убедить нужно, что мы стоим его внимания.

– Славик, ты пессимист.

– А ты авантюрист!

– Нет, Славик. Не знаю как ты, а я устал сидеть в формате, понимаешь? Задыхаюсь. Пресно мне в этом сахарине!

Максим давно мечтал поговорить о будущем группы. Славик – сооснователь и мнение друга ему небезразлично. Только Максим не понимал, почему раньше Славик мечтал о концертах в «Шестнадцать тонн», а теперь его ничего кроме прибыльных корпоративов не интересует.

Тем временем Славик взял спелое яблоко и стал вкусно хрустеть, как будто вопрос не стоит внимания или давно решен.

Нет, Славик прав. Без ауры Паркера Джонса не будет никакого концерта. Для Максима он всегда был антагонистом. Это началось в Варшаве. Паркер Джонс прыгал на своем подиуме, гитару в руки лишний раз отказывался брать, но каждым своим отточенным движением и чисто спетой нотой будил в Максиме соревновательную энергию.

Максим так возненавидел его за визит в Москву, что стал грезить об освобождении. И Паркер Джонс будто бы услышал. Помог ему. Исчез внезапно, растворился. Третий день Максим не ощущал неприятного присутствия. Обрадовался, а потом понял, что без желания победить Пака он работать не может. Что он одинок, если не слышит таинственный шепот по ночам, и плавающего по спальне лица ему тоже не хватает.

Без Пака не возникает желания брать в руки гитару, даже навороченную «Fender», Леркин подарок на годовщину свадьбы. Скопила с тещей нужную сумму, нашла на avito подержанный, но в отличном состоянии инструмент, и подарила. Еще и открытку из сердечек склеила. И Павлик клеить помогал.

Запираться в студии и сочинять новый хит Максиму тоже не хотелось. Он сразу скучать начинал. Зевота приходила к нему вместо музыки и слов. А чиф заказал позитивную песню о любви для жены его друга, которая вдруг решила стать певицей. Макс лишь кивнул, сказал – все будет, а сам не написал ни строчки и сбросил вызов, когда ему позвонили заказчики.

Незамысловатый текст никак не ложился на аккомпанемент сухо звучащей гитары, да и мелодия была больше похожа на лоскутное одеяло, чем на что–то цельное и гармоничное. Максим подумал добавить синхронного ритма, стаккатного, четкого, когда можно прыгать на одной ноге и трясти головой. Но мелодия нарастала и тут же рассыпалась на части.

– Нет картинки, нет! – возмутился чиф, когда Максим показал ему наброски. – Вот мы слушали твою «Навек до солнца», видели и пустыню, и звездопад, и танцующую на песке парочку.

– А сейчас?

– Не годится…, – сказал чиф и велел все переделать.

И Макс был благодарен ему за честное мнение. Чиф был с ним строг. Если не нравилось – так и говорил. Лера тоже никогда не восхваляла его талант, на первом месте у нее всегда был Пак… Пак… Паркер Джонс.

Несравненный Пак поставлял миру хит раз в год. Хит, который нравился всем. Хит, который гремел везде, где только успевал появляться, и который не заметить было просто невозможно. Пак создавал пульсирующее эхо на плывущих гитарах. Пел и будто бы тонул в бесконечности. Яркие и сочные звуки просачивались сквозь обертоны. Под занавес электропиано всегда нервно перекликалось с двумя гитарами и вдруг замолкало. Замолкал в умиротворении и голос Пака.

А у Макса третий день листок, выдранный из блокнота, к вечеру оказывался чистым и смятым. Застревала на одной и той же ноте припева гитара. Сознание отказывалось погружаться в продуктивный транс, когда мысль зарождается и начинает звучать мелодия.

– А пойдемте, на гостей посмотрим? – предложил Славик, кидая яблочный огрызок официанту на поднос. – Шишка крутая явилась. Охрана не пустит по главной лестнице. Но я знаю как пройти в зал. За мной, – скомандовал он и первым направился к лифтам.

Максим тоже встал. Пак пропал, но группа существовала. В реальности. И разбегаться они пока не собирались. Максим пошел за Славиком. Поднялся за ним на третий этаж. Миновал пустой коридор, вышел на лестницу, спустился на второй этаж, миновал уже другой коридор и вдруг оказался в банкетном зале.

Они много, где выступали, но подобной роскоши никогда не видели.

Стены украшены живыми цветами. Винтовая лестница тянется на балкон, туда, где за столами сидит руководство. Мраморные ступеньки сияют, щедро облитые электричеством. Официанты улыбаются, встречают входящих в зал гостей, предлагают каждому бокал шампанского и провожают к затянутому белоснежной скатертью столику. Небольшая сцена под кирпичным сводом тонет в синей дымке. Постепенно гул голосов нарастает, слышен стук бокалов, вилок. На черные пиджаки падают круги света. Крупные бриллианты на дамах вспыхивают фальшивым блеском. Театрально загримированные лица прячутся в темноте.

Певица Джила с пышной прической и в платье с глубоким декольте блистает у микрофона. Благодарит чифа, его друзей. Исполняет песню о нежности любящих, но разлученных супругов. Кто–то внимательно слушает, кто–то тщательно режет ножом говяжий стейк, кто–то вертит головой и улыбается, если удается встретиться взглядом с кем–то знакомым. А чиф, не стесняясь никого, спускается с балкона и на танцполе начинает двигаться в такт ватному ритму. И выходит у него отменно.

– Папаня, – загордился отцом Славик. – А ты, Макс, все Пака ругал. Видишь, куда благодаря ему, выступать теперь зовут?

– Вижу, – пробурчал Максим.

– Этих проще расположить и развеселить, чем лощеных снобов в «Шестнадцать тонн». Смотрите!

Славик показал на зеркальный шар, который небыстро раскручивался под потолком. Серебристые отсветы плясали по полу и прыгали как солнечные зайчики по тяжелым парчовым драпировкам.

Вдруг завибрировал мобильный. Звонила Лера. Максим поспешно вышел в коридор.

Голос Леры в телефоне был расстроенным. Она что–то хотела сказать ему сквозь слезы, но Максим разобрал лишь одно:

– Я написала письмо Паку. Еще, и еще. Порвала. Не помогло. Макс, прошу…

– Лера, расскажи толком!

Связь вдруг прервалась. Максим заволновался. Обернулся. Скоро выступление. Деньги нужны. Павлику. На конкурс. И на компьютер с дурацкой «Guitar Pro».

Но дома рыдала Лера. И ей было больно. Максим ощутил все ее отчаяние сполна. Он представлял, как она лежит на кровати, плачет в подушку и дышит с трудом. И она была готова с ним говорить о варшавском письме. Он сразу понял. И направился к лестнице. Решил сбежать.

– Макс! – остановил его голос чифа.

Максим неохотно повернулся.

– Куда собрался?

– Мне нужно, – замялся Максим. – Лера…

– Позже, сначала дело. Возвращайся в зал. Джилу проводили. На сцену ваши инструменты выносят.

– Но…

– Никаких возражений! Знаешь, кто гостит на балконе?

– Славик похвастался уже.

– Хорошо. Так вот. Мой влиятельный знакомый хочет послушать песни Паркера Джонса на чистейшем русском. И вперед давай. Все проблемы личные потом.

– С Лерой что-то не так, – запротестовал Максим и посмотрел на лестницу, которая вела к лифтам. Цель была так близка. Но чиф не позволил уйти. Сгреб как котенка за шкирку и потащил по коридору.

Снова стало противно. Пака не было. Максим ждал его появления. Чтобы песня пришла. Чтобы Лера перестала рыдать и узнала, как она дорога ему. Ее балахон, ее косичка и улыбка в Варшаве. Ее высоченные прыжки и крепкие объятия. Ее слова, когда она сказала, что он подарил ей лучший вечер на свете. Ее светящиеся глаза и озаренное лицо. И в лице этом было столько жизни, заботы, умения сказать важное, поддержать и подбодрить.

«Призрак, призрак, – думал Максим. – Что же мы натворили? Куда зашли? На какой мы путь ступили? Прошу, ответь? Чего молчишь? Даже эха нет… И нет ответа…».

– И покривляйся, как Пак, у микрофона. Попрыгай с гитарой на одной ноге! Покрути там задом. Ну, что б похоже было, – наставлял чиф, открывая дверь. – Ну все, верю в тебя, сынок. Помни о важном госте на балконе и как сильно он обожает Паркера Джонса.

– Нет, – твердо сказал Максим.

– Как нет? – удивился чиф.

– Не хочу. Моя жена…

– К черту жену! – заорал чиф. – Когда САМ среди гостей. Ты как миленький выйдешь и покажешь нам Пака. Он своего Пака хочет! Понравитесь – даст отмашку, и вы станете суперзвездами! Доходит теперь? А ну пошел.

Чиф силой вытолкнул Максима на сцену. Запахи цветов и дорогой итальянской кухни ударили в нос. Славик уже был там. Настраивал гитару, проверял работу педалей и внимательно слушал звук.

Барабанщик нервно протирал тряпочкой палочки, а басист сидел на корточках возле черномордого комбика и подкручивал ручку гейна.

Максим неохотно взял из стойки свою гитару. Проверил строй. Кивнул Славику. Круглые лампочки над головой провернулись по часовой стрелке и свет внезапно погас. Через секунду разноцветные огни вспыхнули снова. Максим ощутил под рукой жесткие, легкие струны, закрыл глаза. В воображении он видел залитую летним дождем фан–зону Варшавского стадиона. Собравшаяся в зеленой чаше толпа фанатов громко кричала. На железных конструкциях были растянуты яркие баннеры с лицом Паркера Джонса. Кто–то поиздевался над кумиром. Нарисовал черным маркером на его лице выпяченную нижнюю губу и обвисшие усы.

– Где ты? – услышал Максим тихий голос Славика и сосредоточился на игре и пении.

Он старался, как мог. Пытался петь Его голосом. Не получалось. Он не мог быть здесь, когда Лерка была там. Плакала и ждала его.

«Я скоро», – мысленно пообещал ей Максим и на проигрыше утопил свою гитару в многоголосных и эховых дилеях, хорусах и ревербе. Зазвучал крайне перегружено, нечитаемо, фальшиво. Славик первым заметил его оплошность и выручил. Взял на себя обе партии.

Сидящие за столиками не слушали их, скучали. Чиф нервно постучал большим пальцем по стальной балюстраде балкона и недовольно посмотрел на Славика. И Славик все понял. Подошел к Максу и, перекрикивая невообразимый шум и грохот, сказал:

– Соберись. Больше драйва, ритма. Темп более качевый. Припев повыше и послаще. Ногу поставь на комбик и постучи там каблуком.

Максим послушался. Он понял: чем живее он будет играть, тем быстрее его отпустят к Лере.

Он запел другую песню. Ритмом похожую на Паковскую. Старая, многими забытая блюзовая мелодия, преобразилась. Он и Славик создавали музыку из голосов основного мотива, видоизменяли и повторяли его, играли прямо и задом наперед. На выходе получался своеобразный шершавый звук.

Сидящие за столиками заинтересовались. Подняли головы, отвлеклись от еды и пустых разговоров. Они услышали их. Довольный чиф тоже улыбался. К нему подошел человек с густой черной бородой, приподнял солнцезащитные очки, посмотрел на сцену и одобрительно кивнул.

Максим ощутил радость. Счастье накрыло его, озарило лицо. Улыбка появилась на пересохших губах. Он голосом подростка пел под переливы струн, и мелодия на текст о звездопаде в пустыне Гоби как–то неожиданно, отголосками из глубины сознания, явилась ему на волне мимолетного успеха, виновниками которого стали плачущая дома Лера и таинственный друг чифа на балконе.

И Максим запел о ней. Думал, никто не поддержит, играл один. Но нет. Первым его монотонно–ранимый мир раскрасил диффузными гитарными шумами Славик. Глаза лучшего друга загорелись. А струны его гитары нервно задрожали. Ритмичными задержками и внезапными блюзовыми вздохами вдвоем со Славиком они изображали эротичный танец девушки. Максиму казалось, его увидели и услышали все. Особенно, когда синхронно с электрогитарой Славика зазвучала бас–гитара, барабанщик четкими ударами добавил немного стонущего ритма, а его собственная гитара, расцветая в борьбе с барабаном и басом, выдавала силу и страсть аргентинского танго.

Чиф снова появился на балконе. И взгляд его был переполнен гордостью.

Максим больше не думал о нем. Он увидел Леру. И она не плакала. Она переместилась из темной квартиры в этот уютный зал и теперь, переливаясь как тень в серебристых отсветах крутящегося на потолке зеркального шара, танцевала. После она слушала как им аплодируют.

Лера первой понесла букет. Это были завернутые в блестящую бумагу розы. Свежие, приятно пахнущие.

Нет…

Яркий луч скользнул по лицу подошедшей к сцене девушки и Максим узнал в ней бухгалтершу Карину.

Домой предложил подвезти Славик. В его машине кто–то популярный пел по радио. Тот, кто намеренно заглушал в себе жизнь навязчивыми электронными звуками. Минорные аккорды последовательно перетекали в мажорные. И этот кто–то отчаянно пытался донести несуществующую мысль.

Славик притормозил недалеко от дома, где жил Максим, и сказал:

– Папаня говорит, вечеринка в Поднебесном будет, когда Пак приедет. Ты с нами? Папаня не рискнул сам спросить.

– Нет, – произнес Максим и вышел на улицу. – Я не пойду.

– Ну как хочешь. Вечеринка – по желанию. Выступление на разогреве – в обязательном порядке. Помни, Макс, мы должны сыграть лучше Пака. И тогда решение по нам примут. Не подведешь?

– Не подведу.

Максим говорить о Паке больше не мог. Когда его ждала Лера. Он быстро попрощался со Славиком и пошел в сторону своего дома. В сознании все крутилась песня из радиоприёмника. Максим пытался понять основной мотив и что в нем такого цепляющего.

– Не знаешь, что делать? – послышался голос за спиной.

Максим повернулся и увидел медленно едущего за ним Славика.

– Тогда создавай шум стихий! – улыбнулся Славик, резко закрыл окно и его тойота в одно мгновение обогнала Максима и растворилась вдали, оставив в плотном ночном воздухе выхлопные газы.

Максим свернул с дороги в слабо освещенный переулок. Хлопнула железная дверь подъезда дома напротив. На парковке протяжно мяукнула сигнализация. Ветер с шорохом протащил клочки разодранной газеты. Под его порывом вскипела листва. Бездомный на скамейке с треском смял пластиковую бутылку и бросил в урну.

Максим шел по двору и прокручивал в голове совет Славика.

«Создай шум, создай шум».

Да! – вдруг осенило его.

Нужно пропустить звук барабанов через педали, а некоторые фрагменты мелодий, уже записанных для новых песен, заменить журчанием ручья, плеском морских волн о берег или каскадным грохотом водопада. Да, электронные шумы иногда будут проникать в его музыку, увлекать, но Максим верил, что это не навсегда, лишь на миг. Для фона.

У доски объявлений он остановился. Там висела афиша с рекламой концерта «VictoryGA», а к ней снизу кто–то приклеил скотчем желтый листок формата А4. Максим заинтересовался. Стал читать и понял, что хейтеры–активисты планируют сорвать концерт Пака.

«Изгоним Паркера Джонса! Не пустим в Москву! Монотонные хиты негативно воздействуют на психику человека, а ритмы и тритоны зомбируют. Заходите на сайт и подписывайте петицию по ссылке www…».

Макс хотел сначала так и сделать. Потом задумался. Что без гнева и желания победить Пака хорошо выступить на разогреве у «VictoryGA» он не сможет. Максим оторвал бумажку, скомкал, бросил в урну и вошел в подъезд.

В квартире было темно и тихо. Даже в комнате тещи не работал телевизор. Но мама Леры не спала. Сразу услышала его шаги. Как он кладет тихо ключи на тумбочку, включает со щелчком слабенькое бра и принимается расшнуровать ботинки.

Теща, закутанная в теплую вязанную шаль, приоткрыла дверь комнаты и шепнула:

– Макс, ты?

– Я, – ответил Максим.

– Ужин в холодильнике. Разогрей только.

– Не голоден, спасибо.

Максим хотел войти в спальню и уже было толкнул дверь, но теща подошла к нему и положила руку ему на плечо.

– У вас с Лерой все нормально? Закрылась и рыдает. Я Кристинку весь вечер не могла успокоить – все спрашивала, почему мама не пришла почитать сказку. Мне откуда знать. Хочу зайти – а Лерка выталкивает. И Павлуша не спрашивал про мать. Сидел до сна в комнате. Изучал там музыку какую–то. Но он расстроился, раз о компьютерах и игрушках, которые Олег купил, забыл. Все коробки в моей комнате лежат. И ненужные никому оказались. Столько денег Олег потратил…

– Какой Олег? – насторожился Максим.

– Ну Ермошин. Учился с вами в одном классе. Забегал он в обед. Лера говорит, компьютеры купил Павлику. Бизнесмен он теперь, Макс. И дорого одет как! Причесанный такой. Загорелый. Что–то заговорилась я. Ты иди к Лере. Она вроде заснула. Выпила чай. И заснула.

Теща ушла, а Макс решительно влетел в спальню.

Было темно. Лера не спала. Он сразу услышал ее частые всхлипы. Лера плакала. Максим сел рядом. Привлек ее к себе и обнял.

– Прости, – шептал он. – Прости. Найду Ермошина и набью морду. Чтобы не мучал больше. И несравненному Паку фейс начищу. Чтобы не изводил.

Она и не ответила. И не отстранилась.

А Максим написал сообщение Славику.

«Хочу увидеть Пака. Пойду на вечеринку».

IX

Прошлым вечером она не смогла рассказать ему про Олега. Он и не спрашивал. Просто поглаживал по спине и мурлыкал мелодию. Никогда его голос не был таким глубоким и заботливым. А Лере было хорошо и спокойно рядом с ним. Она приходила в себя. Голова освобождалась от тревоги. Ее не беспокоили голые стены со следами содранных плакатов. Теперь плакатный Пак больше не следил за ними. Не наблюдал и не посмеивался тихо.

Утром Максиму нужно было уходить, а Лера не хотела будить его, отпускать от себя. Сейчас он лежал рядом, обнимал и тихо бормотал во сне.

«Встреча в тринадцать часов», – напомнил телефон механическим голосом.

Лера села на кровати. Лениво потянулась к тумбочке и проверила входящие сообщения.

– Кто там? – сонно пробурчал Максим и перевернулся на другой бок.

– Маринка… Поднимайся, соня. Опоздаешь на запись.

– Десять минут. – Максим спрятался под подушку, чтобы солнечный свет не мешал спокойно досыпать оставшееся время.

Лера внимательно осмотрела комнату. Убедилась, что не осталось ни листочка на кровати или на полу. Вечером она устроила беспорядок, перевела кучу писчей бумаги, раскидала, а перед самым приходом Максима успела собрать все неоконченные письма Паку и надежно спрятать в тумбочке.

– Павлик! – вдруг вспомнила она, отбросила одеяло, надела халат и побежала в детскую.

Павлик в коротких шортах и светлой футболке стоял у шкафа. Недовольная Кристина под присмотром мамы натягивала колготки.

– Явилась, – сказала мама. – А как скандалила вчера, припоминаешь?

– Ба, не ругайся, – Павлик подбежал к Лере и обнял.

– Да ее хоть ругай, хоть не ругай, – вздохнула мама, – толку никакого. Кристина, не ту ногу суешь, перекрутилось, заново давай.

Кристина захныкала. Лера склонилась над дочкой и стала надевать колготки на нее сама.

– Обещай, что не будешь плакать, – тихо прошептал стоявший позади нее Павлик.

– Нет, не буду, Павлик. Не волнуйся.

Тут в кармане халата звякнул телефон. Пришла смска от Олега.

«Жду Павлика у музыкалки в три. Не придете – Костик позвонит Максиму».

Лера не стала отвечать. В этот раз напряжение медленно, но сходило, появлялось и исчезало, снова появлялось. Лера тяжело выдыхала, считала до десяти и расслабиться у нее получилось с третьей попытки. Гнев на Олега постепенно ее отпускал.

– Что там? – забеспокоился Павлик.

– Ничего, – ответила Лера и поцеловала его. – Собирайся. Видишь, Кристина готова.

Дочка натянула свои колготки, опустила юбку и на вялых ногах пошла к двери. Ворчала, что не выспалась и в лагерь при школе идти ей совсем не хочется. Ни за какие конфеты.

– Нечего сказки до полуночи читать, – объявила мама, укладывая книжки Кристины в коробку. Туда отправились и итальянские сказки, и иллюстрированные повести для детей. – Лера, а Олег заглянет вечером?

– Мам, вот не надо про Олега.

– Такой мужчина за ней ухаживает… Ничего ты не понимаешь, дочка. Вот вырастила непутевую. Держала гостей столько времени на площадке и в дом не пустила. Еще удивляется, что с ней никто не дружит. Может ты, Лера, дружить ни с кем и не хочешь? А?

– Мама!

Но мама махнула рукой.

– Все, я в больницу. Детей до школы доведу. А ты звони Олегу, извиняйся, приглашай на ужин в субботу. Павлик, Кристина, за мной!

Мама подхватила коробку с книгами и вышла из детской.

Лера вздохнула. Павлик неохотно отстранился от нее и пошел за бабушкой.

Максима Лера нашла в ванной. Стоя у зеркала, он напевал ту новую ночную мелодию. Максим был в хорошем настроении, ритмично водил бритвой по подбородку и попадал во все ноты.

– Сегодня рано закончим, – сказал он. – У нас только запись. Идеи появились – быстро работа пойдет. Заказчик на пятницу слетел. Репетицию отменим.

– Хорошо…

Лера вдруг забеспокоилась. Максим вел себя так, будто бы и не было ночных слез. Вышел из ванной, поцеловал. В спальне наспех оделся, на кухне выпил чашку кофе и перекусил двумя горячими бутербродами с моцареллой.

– Лера, еще раз напоминаю, не забудь позвонить Олегу, – строго сказала мама, убирая за Кристиной.

Услышав про Олега, Максим поморщился. Оставил на тарелке недоеденный третий бутерброд.

– Все, нет времени, – соврал он и поспешно вышел из кухни.

– Пусть знает, – ответила мама на немой вопрос Леры и деликатно откусила от тоста. – Ребенок год такую игрушку просил.

– Ба! – крикнул Павлик, выскочил из–за стола и побежал догонять отца.

Лера за сыном. О, если бы Максим знал, как ей тяжело носить в себе тайну, о которой она не может ему рассказать. Да никому. Кроме Пака. Но Пак близок и далек одновременно.