Текст книги "Путь Тарбагана"

18

Неврастения подстерегла Тихона не на пустом месте. Радиация Внутреннего моря смешала карты, и знакомый старый путь в Ахтангу попадал в зону загрязнения. По новому маршруту Тихон после второй ночевки сбился с пути, заплутал, и по прошествии следующих суток начал готовиться к худшему.

Ландшафт вокруг путника был гладок и прост до неузнаваемости. Рваный ветер непрерывно менял направление. Стрелку компаса путали духи, белая муть в безликом небе скрывала солнце и размывала тени. Тихон достал счетчик Гейгера в надежде предположить, в каком направлении Внутреннее море, или хотя бы выявить новый ориентир в пути. Но счетчик молчал. Дно здесь было чисто.

Вот уже дважды Тихон узнавал место, по которому проходил не более шести часов назад. Два до головокружения симметричных двугорбых холма подпирали здесь горизонт с обеих сторон. Он сделал очередную отметку на карте, сменил ориентир и двинулся дальше. Усталость неожиданно сыграла ему на руку, заблокировав панику в дальнем углу сознания.

В очередной петле пути он рухнул на колени, с трудом стянул рюкзак и отыскал на дне оранжевый сигнальный жилет. Нацепил на себя мятую ткань, которую путал и рвал из рук ветер, и завязал тесемку под подбородком. Обычно он избегал подобных демонстраций, его песчаный камуфляж был неотличим от дна при должной неподвижности. Теперь не то. В жилете его можно будет увидеть с вертолета. Который может появиться здесь где-нибудь через неделю… Тихон встал, выбрал наиболее вероятное по всем признакам направление, повернулся к нему спиной и зашагал в противоположную сторону. Через несколько часов бессмысленного движения он разглядел вдалеке две спички, воткнутые в песок горизонта. Это были трубы нефтехранилища в Катруке, городе-спутнике Ахтанги.

Дошел! Семь-десять километров, и мы на месте. На этот раз долина пошутила. Впрочем, шутка не отличалась благодушием. Следствием ошибки стал перерасход воды. Еще до заката Тихон допил запас завтрашних суток. Он знал, паниковать бессмысленно. Более того, смерть от жажды упала в рейтинге ближайших перспектив. Предположительно воды в Ахтанге сколько угодно. Другой вопрос, что это за вода и как ее добыть. Поиск пригодного источника займет время, а может вовсе закончиться ничем. Ахтанга – не Кытгым. Загрязнение не сравнить. Нефть могла оказаться самой невинной примесью здесь.

Еще вчера Тихон был к этому готов, а сегодня точка невозврата пройдена. Вернуться на оставшемся запасе невозможно. Простейший набор реагентов и дезактиватор имелся у него в достаточном количестве, но нормальный анализ в походных условиях невозможен. Предстояло найти воду, проверить ее на пригодность и очистить, насколько получится. Залить в бутылки и не прикасаться к ней, сколько вытерпишь. Риск отравиться следует отложить на самый последний момент. В противном случае он перерастет в риск не вернуться.

Но вот и Ахтанга. Серый город восставал перед ним, вылезая из земли и растягиваясь с каждым шагом. На этот раз Тихон входил в него с юго-востока. Отсюда подступы к городу укрывала высокая горная гряда. Двигаясь по большой въездной магистрали параллельно ржаво-красной колее железной дороги, он вместе с облегчением испытывал неприятное чувство пустоты. Ему казалось, что он оглох.

Тихон остановился и прислушался. Звучала пастозная тишина. Ватными пальцами она заткнула ему уши. Ее хотелось отбросить, стянув с головы. Горы преграждали дорогу ветру, и на большом пространстве возлегли незримым грузом немой покой и пустота. У привычного к неизбывному ветру кытгымца немедленно возник синдром нехватки. Тихон стянул противогаз. Ахтанга пахла нефтью.

Цель достигнута.

Добраться до города было не праздной задачей. Его освоение – стратегическая необходимость. Его ресурсы, главный из которых – вода, позволили бы значительно продвинуться вглубь долины Мертвого моря. Ахтанга могла открыть путь на запад, к местам, доныне нехоженым. Там была надежда найти не только остовы современных кораблей, но и кое-что подревнее. Долбленые суда древних кэхов, населявших северное побережье, когда-то ходили здесь.

Тихон шел. Вскоре звуки вновь обнажились. Он переступил опрокинутый шлагбаум и сразу оказался окружен панельными пятиэтажками городской окраины. Кое-где их швы были расшиты, в них виднелась арматура и порванные коммуникации.

Бетонная стела, пересеченная именем города, сурово стояла на своем. Ахтанга не исчезла, она здесь, живая или мертвая. Углубляясь в город, Тихон оглянулся и вскользь прочел обратную сторону стелы. АГНАТХА. Словно по эту сторону границы он перешел в отраженный мир. Именно этим именем называли город аборигены саяхи.

Он двинулся вперед. Серые дома ловили стук его ботинок, и бросали назад дважды. Тихон не страдал излишней мнительностью, и все же несколько раз остановился, проверяя, его ли это звук шагов. Казалось, кто-то за спиной собьется, сделает лишний шаг и обнаружит себя. Но тот второй, похоже, был внимателен.

Тихон устал, рюкзак изрезал растертые плечи. Стопы онемели, икры свело в нерасслабляемый булыжник. Он сутулился, чуть раскачиваясь, но продолжал идти. Южная окраина Ахтанги его не интересовала, необходимо засветло подобраться как можно ближе к железнодорожной станции.

Город раскинул паутину улиц. Осколки асфальта присыпали бордюры, вдоль дороги бежала разметка, по сторонам шагали фонари и семенили мусорные урны. Разметка светила отраженным светом, будто нанесена вчера. Магазины первых этажей перемежались разбитыми газетными киосками и покореженными серо-голубыми автоматами с надписью «гаЗВода». Улицы еще хранили ржавые названия на металлических табличках. Тихон прошел проспект Октября и свернул на Глинную, та оказалась новее и высотней. Здания здесь претендовали на некоторую архитектурную индивидуальность, их этажи выше второго бликовали целыми стеклами. В квадратных прорезях асфальта, точно в вазах, стояли криво сухие деревья, их корни обнажались на метры в глубину. Почва выветрилась.

На углу Глинной и Умара Алиева зиял овальный остов фонтана. Между труб, одетых в толстые пачки в форме кубообразных цветков, над сухим кафелем висела ржавая табличка с надписью:

купаться запрещено

вода ТЕХНИЧЕСКАЯ

За фонтаном был виден большой кинотеатр с красным фасадом, ступенями и округлыми тумбами для афиш. На широких бордюрах стояли массивные бетонные чаши для цветов, фасад украшали строгие рельефы девушек в национальных платьях. Тихон поймал себя на том, что всматривается в почерневшие рваные афиши. Они были наклеены слой за слоем одна на другую, и пусты. Подножие тумб покрывали темные потеки. Десятилетия назад, когда море было ближе, в Ахтанге шли дожди. Тихон подошел к тумбе и разгладил ладонью обожженную бумагу. Верхний слой рассыпался в пыль, за ним следующий. Даже самые нижние листы не сохранили ни одной буквы. Дожди Ахтанги не жаловали типографскую краску. Легко было представить, что протекало в ее открытых водных источниках.

Усталость мешала Тихону в полной мере ощутить окружающее. Его не удивляла пустота, не давило безлюдье места, созданного для большого скопления людей. Еще тревожил звук чужих шагов за спиной, но и с ним он почти смирился. Только красный кинотеатр сбил автопилот и поманил его к себе.

В Кытгыме никогда не было кинотеатра. Простыня с приезжим кинопроектором на летней концертной площадке не в счет. Тихон свернул и направился к ряду высоких дверей фасада. Ступеней было довольно много, но решимость поборола сомнения. Как он и предполагал, двери оказались закрыты. Тогда он обошел фасад справа и влез в здание через развороченное окно билетной кассы.

Поначалу было очень темно, но Тихон быстро прошел неосвещенный коридор без окон и через узкий проем буквально выпал в фойе перед большим залом. Мгновенно его фонарь ослеп. Окна во всю высоту стены пропускали здесь столько света, что каскад подвесок хрустальной люстры горел, как от сотни ламп.

Тихону показалось, что он застрял в фантастической временно́й паузе. Свет зажжен, все готово. С минуты на минуту холл ждет гостей. Сейчас захлопают все двери разом, и зрители из кинозала польются вниз по лестницам. Живые, вдохновленные, опьяненные просмотром… ему казалось, он видит лица людей, одетых по забытой моде…

Громкий выстрел закрывшейся двери так встряхнул Тихона, что он выронил рюкзак. Эхо вернуло звуки и замолкло. Тихон ошарашено поднял голову:

– Кто здесь?

Эхо переспросило. Ответила тишина.

Люстра сияла, все вокруг оставалось неподвижным, и никакой чертовщины. Он схватил рюкзак и ринулся наверх через две ступени.

«Я найду тебя!»

«…найду тебя», – подумало эхо.

Четыре торжественно-одинаковые бордовые двери зала были закрыты. Тихон подошел к ближайшей, рывком открыл ее и вновь захлопнул. Не то. Звук другой. Обитая с внутренней стороны фетром или войлоком, дверь закрылась с мягким «Тхха». Он кровожадно огляделся. Пусто, только вдоль стены ряд складных кресел. Он ринулся к ним, пол под его ногами заскрипел, прогнувшись, и крайнее сидение само откинулось с искомым звуком. Снизу его фальшиво повторило сухое эхо. Тихон подошел и удовлетворенно хлопнул сидением снова. Кресло послушно стрельнуло.

«Может, и так. А может, кто-то сидел в нем только что…» – подумало эхо, но Тихон не стал обращать на него внимание. Он вернулся к двери и заглянул в зал. Темно. Включив фонарь, Тихон стал медленно спускаться по центральному проходу между рядами, цепляя пальцами бархат кресел. Сел в четвертом ряду. Перед ним едва виднелся огромный экран, сверху и снизу обрамленный гофрированной черной полосой.

Он с удовольствием ощутил измученным телом мягкую упругость кресла и развалился, забрав руками подлокотники. Расслабляясь, мышцы мягко подрагивали. Тихон сильно прикрыл глаза, и сквозь ресницы увидел на экране переливчатую муть, похожую на настоящее кино. Именно так. Сидеть в темноте, никого не видно, только экран светится. Тихон поводил лучом по экрану и резко выключил фонарь. А все молчат… Когда экран вдруг гаснет, на миг все вокруг пропадает, и даже вплотную сидящий рядом невидим и неощутим. Тихон резко взглянул на соседнее кресло. Чувство притихшего зала, в котором ты не один, потом облило затылок. Он не сдержался и рукой проверил кресло. Фонарь вспыхнул чересчур ярко, предметы в его луче заметались, похожие на плоские декорации из картона. Зал сделал вид, что абсолютно пуст. Две головы, склоненные над спинками на краю заднего ряда, оказались софитами на штативах. Все безмолвствовало, но одиночество Тихона так и не восстановилось.

Поднимаясь к выходу, Тихон держался середины прохода, приглядывался и старался не издавать лишних звуков. Он думал о том, что в этом огромном зале без труда спрятал бы между кресел хоть терракотовую армию. И праздный зритель в четвертом ряду в жизни бы о том не догадался.

Еле слышно скрипнула под его рукой бордовая дверь, и Тихон зажмурился от боли яростного света. Он вдавил глаза ладонями. А когда смог видеть снова, то убедился, что получил световой шок от сумерек. В фойе лежала пыль, его паркет рассохся до сквозных щелей, ковер на лестнице посередине и ближе к перилам был истерт до сетчатой основы. Люстра погасла, и стала серой с длинными куделями пыли, свисавшей ниже подвесок. Кинотеатр заброшен и необитаем. Тихон спешил уйти, но не бегом, а с достоинством. Для создания этой видимости он отыскал комнату со значком, соответствующим его полу, проник внутрь и деловито покрутил все краны над раковиной. Как и предполагалось, они были сухи и не издали ни звука. Ни намека на давление в водопроводе не было. В заключение он присел и постучал стальным корпусом фонаря по трубе. Звук был звонким и полым. Тихон встал и отряхнул колено. Сказать откровенно, он не питал надежд на водопровод. Тем не менее, теперь его уверенность с 99 возросла до 100 процентов. А значит, с чувством выполненной задачи он мог покинуть это место.

Ахтанга снабжалась водой по обычной в Изморье схеме. Как и тысячелетия назад, пресная вода добывалась из подземных источников. Тихону не удалось раздобыть карту водоснабжения города. Главную ставку в поисках воды он делал на водонапорную башню, отмеченную на карте города между портом и железнодорожной станцией. Крытый резервуар с водой, прошедшей в свое время очистку, мог остаться пригодным для питья. Даже без дополнительной обработки. Это разом решило бы все проблемы.

Тихон шел, а город продолжал вырастать, словно разматываться из гигантского клубка. Дома, дома, серые дома повсюду, и бесконечная дорожная разметка. После компактного Кытгыма Ахтанга поражала масштабами. Это внушало Тихону чувство недостаточности собственного объема и кормило усталость. Водонапорная вышка была крайним пунктом маршрута на сегодня.

Тихон не знал, можно ли умереть от усталости, но последние несколько часов подозревал, что можно. Казалось, в его внутреннем механизме через три шага кончится завод. Он тащился по пустым улицам, едва передвигая ноги, подавленно-равнодушный ко всему вокруг, кроме вожделенного цилиндра водонапорной башни из коричнево-красного кирпича. Вот уже около часа она отчетливо виднелась вдали.

«Вперед. Только бы дойти. Хотя бы потому, что если все удастся, можно будет выпить хоть шесть литров прямо сейчас. Хоть все восемь литров…» Мозгу было все равно, шесть или восемь, он просто требовал воды. И сна. Голод сожрала усталость. Шаг… шаг… еще… Тихон шел вперед, а башня играла с ним, то прячась за высотки, то вдруг исполински вырастая, и все время возникала чуть дальше прежнего.

В этой черепашьей гонке он все же дошел, внезапно, как-то неожиданно скоро преодолел последние десятки метров, и уперся лбом в кирпич башенной стены. И понял сразу: воды в ней давно нет. Он еще долго боролся посредством булыжника с навесным замком на двери башни и попутно обвинял себя в паникерстве, между тем уже ни капли не сомневаясь, что все эти усилия напрасны. Замок поддался, и Тихон буквально полз по лестнице, казалось, сотню метров спирально уходящих в перевернутый штопор ступеней. Лестница полого вилась внутри опорной колонны и упиралась в основной резервуар башни в двух десятках метров над землей.

Ряды полуокон скупо освещали бетонную трубку опоры сероватым вечерним светом. Подпорки лестницы из арматуры ломали свет в неправдоподобные углы. Казалось, каждому западному окну соответствует собственное солнце. Тихон грубо прикинул в уме: не более шести колец спирали, и мы на месте. Он начал подъем, и шел так долго, что ему всерьез пришло в голову, не спит ли он.

Шершавая бетонная поверхность скользила по левую его руку, ее изредка украшала трещина или ржавый штырь. Изматывающая погоня за неуловимой башней сейчас казалась ему забавой. Он глянул вниз за тонкий прут хлипко приваренных перил, и увидел бессчетное количество витков, вбуравливающихся в темную глубину. «А должно быть шесть… Я сплю?» – снова подумал он, и все равно двинулся вперед. Вокруг каждый звук и шорох, и гул железной лестницы, и повсеместный запах металла, и пыльная смесь ржавчины и старой штукатурки настаивали: сухо здесь. Нет воды.

Шаг. Шаг. Еще шаг. Еще. И еще…

Все. Тихон замер на последней ступени, вокруг него продолжала заворачиваться бетонная стена со светлыми дырами окон. Он моргнул, стена покачалась и потекла вновь. Она настырно обматывала его пористым бетонным одеялом. Тихону почудилось, что ноги его отрываются от земли и он падает. Вниз по ступеням, или через тонкий стержень символических перил… Направление не определить. Тихон помотал головой и мгновенно потерял ощущение низа и верха. Его пространство искривилось в спираль, и продолжало деформироваться. Тогда он всем весом прижал стену плечом и ладонью. Не сразу, но ей все же пришлось подчиниться. Стена остановилась. Через несколько минут Тихон смог разглядеть площадку и разверстый люк перед собой.

Техническое отверстие для очистки резервуара было открыто, огромный цилиндр пуст. Рядом в него врезалась сливная труба диаметром около метра, перекрытая заглушкой. Пол резервуара на полтора метра вниз отстоял от входа, и Тихон взбудоражил шепелявое сухое эхо, спрыгнув внутрь. Сухой слой многолетнего ила еще покрывал в нескольких местах дно. Это были большие скрученные в трубку осколки отложений. Он пнул такой кусок ботинком, тот бесшумно откатился в сторону.

С тупым равнодушием Тихон сел на пол и стащил рюкзак со спины. Достал пластиковую бутылку с водой под красной крышкой, не отрываясь, проглотил почти половину, приподнял ее и обильно полил себе темя и затылок. Потом привалился к стене и заснул, едва закрыв глаза.

Башня была надежной. На такой высоте ее не укрывали горы, и потому баюкал знакомый, почти кытгымский, ветер. На сухих упругих пружинах ила спалось, как дома. Тихон спал, и видел непроницаемый черный сон. В нем была совершенная пустота, бесконечно текущая по левосторонней спирали.

Он проснулся глубокой ночью, и полной грудью вдохнул вчерашнее разочарование. Только сейчас оно являлось не концом пути, а было началом его следующего отрезка. Мир снова стал неподвижен. Вода будет. Или… Нет, просто будет. Усталость отступила, задубевшие от перенапряжения мышцы не расслабились, но привычно остыли. Порядок. Еще несколько часов сна, и можно двигаться дальше. Башня тихо гудела на ветру, это нравилось Тихону. Он подтянулся, взобрался на платформу люка и вышел смотреть ночные виды своих новых владений.

Свет фонаря лизнул перила. Перевернутая лестница в небо теперь казалась самой уютной и безобидной в мире: было видно лишь верхнее кольцо пологой спирали. В окнах башни черное небо пропускало красноватый оттенок. Тихон взобрался на каменный приступок стены, выглянул в окно башни, и не поверил своим глазам. Крыши Ахтанги мерцали сотнями красных огней.

Город был поистине огромен. Высотные здания вырастали из черного небытия, а бессчетное множество фонарей обливало их верх красным тусклым свечением. Отчетливо виднелись крыши, отсвечивали стекла верхних этажей. Этот черно-красный рельеф под россыпью светящихся точек простирался на многие километры, кое-где собираясь гирляндами, кое-где дочерна угасая.

Прохладный ветер дунул в лицо и сбросил волосы со лба. Внезапно в небе полыхнула зарница, и на дальнем краю города две короткие молнии ударили одна за одной в трубу или громоотвод. Огни в той части города пропали, и вновь зажглись последовательно в несколько шагов. Поразительно. В Ахтангу продолжали подавать электроэнергию. Заброшенный город по ночам освещают сигнальные огни на крышах. Тихон подумал, что это, в общем, логично. Есть жители, или нет, для авиации не имеет значения. И все же это странно: весь в огнях покинутый город… В красном свете его фонарей было различимо здание вокзала, стадион, гостиница в порту. Эти необычные по форме сооружения были на старых открытках матери, расцвеченные зеленью цветущей акации на фоне аквамаринового побережья… И повсюду их пересыпали люди, толпы людей…

В душу Тихона болезненно вторглось одиночество. Оно явилось неожиданной изнанкой наслаждения. Вывернутое, абсурдное чувство в огромном городе. Улицы, дома, этажи, квартиры пустоты. Километры пустоты. Гостиницы и детские сады. Ничьи игрушки, зарастающие пылью. Комнаты, в них кровати. Они все еще там, в этих пустых домах. Холодные. Башни, мосты, все пустое…

– Помоги-ите-е… – далеко-далеко, из ниоткуда, прозвучало и стерлось порывом ветра.

«Только не сейчас».

Тихон заозирался, неловко спрыгнул с выступа назад на лестницу. Теперь его мертвой хваткой держала не зыбкая иллюзия чужого присутствия, а отчетливая галлюцинация. Назойливый вчерашний звук шагов за спиной – детские игры.

Сердце Тихона переместилось в уши, заглушая мысли.

– Здесь никого нет! – запальчиво крикнул Тихон пустоте, и сразу с силой зажал уши.

«Здесь некому быть. Это всего лишь ветер».

– Помогите!.. – отчетливо донеслось снова.

«Неужели опять? Нет. Только не здесь, не сейчас».

В мгновение та старая история пронеслась в его голове.

Так уже было. Все, что было, неправда. А только «плод». Воображенья. И не должно теперь вернуться. Теперь и никогда.

19

Случилось это давно. Исследовательская активность Тихона перешла в острую форму, когда ему было десять. Тогда он и группа лучших друзей и соратников предприняли попытку изучения северного чумного кладбища. Идея принадлежала старшим ребятам. Формально речь шла о кладе, факт существования которого проистекал из удобства места хранения. «Где и прятать, если не там?» В глубине души на поживу никто не рассчитывал, втайне считая товарищей наивными детьми. Сокровенное удовольствие прогулки заключалось в обилии колючей проволоки и запрещающих знаков. Закрытая зона! Что может быть вожделеннее?!

Пестрый пеший караван выдвинулся ранним воскресным утром. Цель пути, пологий пик второго перевала, за которым скрывался пункт назначения, мутно виднелась в рассветной дымке. Горная дорога по утренней прохладе для путешественников такого возраста была удовольствием. По пути мальчишки орали песни сомнительного содержания, боролись, дважды сыграли в лябу. В остальное время блистали перечнем достоинств несуществующих подруг.

Пиная камни, Тихон не отходил от болтавших соплеменников и прислушивался. Разговор имел к нему некоторое отношение. Дело в том, что он был влюблен, вот уже три года, страстно и безнадежно. Он не любил учебу, но при этом никогда не пропускал занятия. В школе он имел возможность сколько угодно лицезреть предмет своей страсти.

Предмет являлся ни чем иным, как большой фотографией шахматной королевы, владелицы малой бриллиантовой короны, Айшат Миртад. Она висела в окружении других портретов «великих выпускников» Кытгымской школы, плешивых остроносых мужчин среднего возраста: ниже границы фото угадывался их непременный самодовольный живот.

Ко дню, когда первоклассник Тихон Эйгер со сведенным серьезностью ртом и гвоздикой наперевес впервые переступил порог школы и воззрился на портрет своей королевы, его оригинал уже восемь лет лежал в земле. Эта юная красавица погибла, Тихон тогда еще не знал, отчего.

Сначала его пронзила такая обида на весь свет за несовершенство порядка вещей, что он потерял аппетит. Ему казалось, стыдно жить с таким носом, как у того-то, или с бородавками, как у сего-то, когда такая красота мертва. А год спустя к нему пришло подозрение, еще через год переросшее в уверенность, что такое совершенство не может быть присуще живому человеку. Вот возьмет она, Айшат, с этими своими глазами, например, да и войдет в кабинет биологии. И будет стоять на фоне скелета кошки и заспиртованной крысы? С этой светящейся улыбкой? Все ослепнут! (Так она светится.)

Год за годом, проходя мимо ее фото по гулкому школьному фойе, Тихон чувствовал одно и то же. В животе опускался холодок, и ноги переставали чувствовать опору. Он парил, а она улыбалась. На фото, казалось, девушке в лицо дует легкий теплый ветер. Ее кудри отлетали назад, а черные искрящиеся глаза чуть щурились, и Тихон любил, как они это делают.

Время шло, а в жизни Тихона на личном фронте ничего не менялось. Его Айшат была так прекрасна, что даже помыслить о какой-нибудь другой девочке казалось смешным. Поэтому он не без интереса слушал, как происходит у других, когда чужой человек вдруг становится нужнее, чем свои. Вдруг, внезапно, помимо твоего желания. Раз и навсегда.

Великий мальчишеский переход перевалил за полдень, и солнце поднялось и всерьез взялось за путников. Носы покраснели, лбы покрыла испарина, к спинам прилипли рубашки и футболки.

Между тем цель близилась. За невысокой скалой показался участок колючей проволоки. Это была территория кладбища. На столбах висели предупреждения «ВХОД ВОСПРЕЩЕН» под желтым круглым символом с рожками, вызывавшим почему-то «насекомые» ассоциации.

Разговор о любви, между тем, тек по руслу обсуждения цвета нижнего белья. Тихон в очередной раз убедился, насколько его избранница превыше всех. Ничего такого ей вообще не было нужно.

В задумчивости он оторвался от спутников и сразу обнаружил короткий промежуток в колючей проволоке, пролез в него и прямиком направился к могилам.

С холма песком сыпнуло в глаза, Тихон кулаком растер веки. Скажем прямо, кладбище его не впечатлило. Небольшое захоронение из семнадцати голых могил. Пылью запустения метущаяся тоска. Холмы осели, их размел ветер. Их очертания в сколах трещин почти слились с землей. Над каждым длинноногая табличка с тем же символом, что и у входа, и порядковый номер с длинным, одинаковым у всех, кодом вначале. Без имен, только даты одного и того же года. Короче, ничего примечательного.

Ребята не заметили лаза и, продолжая обход, скрылись за холмом. Тихон побродил вдоль могил. Сорок шагов туда, сорок обратно. И еще раз… его внимание привлек металлический ящик, стоявший в отдалении, ближе к проволочному входу в закрытую зону. Что-то там есть. В жестком свете палящего солнца, отраженного от белой земли, он присмотрелся, приставив руку ко лбу козырьком. И чуть не обжег лбом руку. Тот пылал, и, наверное, сгорел до волдырей от солнца… Вот тут она и появилась…

Минуту Тихон стоял, парализованный увиденным. Потом медленно двинулся к ней.

Айшат поднялась из-за ящика и присела на его край. Она смеялась, закусив черную косу, прикрывая ею пол-лица. Смех звучал, как колокольчик. Она была прекрасна… прекрасна, как никто и ничто другое не может быть. Вся светилась в белом свадебном платье, от него солнце отражалось сиянием. Ее косы были растрепаны, длинные вьющиеся пряди свисали вдоль лица. Это не шло к торжественному наряду, но так шло ей, что у Тихона сжалось горло.

Он приблизился.

Айшат вновь засмеялась, и перекинула толстую косу за спину. Звякнули старинные серебряные монеты на ее головном уборе. Коса изогнулась змеей, потом легла точно между лопаток.

– Как ты… тут? – сам не понимая, о чем, поинтересовался Тихон.

Девушка пожала плечом и посмотрела вдаль, потом накинула себе на голову прозрачный шарф и спросила:

– Как я тебе?

При каждом слове ее дыхание толкало материю, она отлетала и снова ложилась на губы. Тихон мог бы в этом поклясться.

– Красивая, – сразу согласился он.

– Это бабушка… – смеясь, сказала Айшат. Она провела тонкими пальцами по ряду газырей на груди, они были расшиты серебряной ниткой и бликами выжигали глаза. Тонко звякнул браслет на запястье. Потом скинула шарф с лица и стала точь-в-точь как на фото: губы смеются, а глаза задумчивые.

– Бабушка принесла, – повторила она, – а в больнице не разрешили.

Тихон хотел спросить, что она тут делает, но с сомнением подумал, что у нее может быть больше прав находиться здесь, чем у него самого. Он не отрываясь глядел на нее, все придумывая, что спросить, когда она вдруг нахмурилась. Две глянцевые черные змейки слились на лбу. Она сказала:

– Уходи. Сейчас. Солнце тебя не любит.

Встала, на две головы выше Тихона, и тонким пальцем указала на ворота вдали. Потом все вокруг расплылось… Больше Тихон ничего не помнил.

У него случилось что-то вроде обморока. Подоспевшие мальчишки нашли его без сознания.

Больше часа ребята по двое пытались тащить не подававшего признаков жизни Тихона в сторону Кытгыма. Не справились. С полпути отправили гонца за помощью, и вскоре их эвакуировал фургон противочумной лаборатории.

Средневековое слово «чума» вернулось из праха времен и шепотом поползло по городу.

Дети были изолированы. Длительный карантин всей группы был связан и с местом паломничества, и с состоянием Тихона.

Гнетущее чувство общей беды накрыло город. Над лабораторией развернулось полотнище со знаком «Биологическая опасность». На въезде в город развернулся пропускной пункт. И без того редкие приезжие исчезли. Кытгым застыл в тревоге.

Матери впали в отчаяние. Плакали, молили, ругались. Предлагали деньги и угрожали расправой. У входа в лабораторию расположились сидячие пикеты. Цветной плесенью покрыли обычно нелюдную улицу. Родные просили вернуть сыновей из этого проклятого места, противочумной лаборатории. «Пока детей не уморили».

Десяток парней, содержавшихся на лабораторном карантине, как выяснилось, имели разветвленную сеть родственников. Подъезд к лаборатории перекрыли собой прямо на земле расположившиеся люди. Сотрудникам приходилось оставлять транспорт поодаль и проходить пешком между плотно сидящих друг к другу женщин в платках. Когда поблизости показывался кто-то из сотрудников лаборатории, одна из сидящих в пикете женщин крикливо запевала молитву, к ней присоединялись остальные. Часть женщин показно причитала с рыданиями, часть громко улюлюкала. Некоторые хватались за полы одежды медиков и со слезами спрашивали об участи детей. Проход в одиночку от начала пикета до двери лаборатории требовал определенного мужества.

В переговорах с родственниками главным образом участвовала «белая стерва» Марина. Объясняла, что в сложившейся ситуации без специальных мер городу может угрожать эпидемия, и изолированные дети в зоне особого риска. Пока длится карантин, ни один ребенок не покинет стены лаборатории. Давление со стороны родных ничего не изменит. Существует закон, который не изменить ни мольбами, ни силой. Дети вне опасности лишь под постоянным надзором медиков. В лаборатории соответствующий уход и больше гарантий…

Изо дня в день повторяя одно и то же, Марина перебирала глазами ряды родственников детей. Тетка и мать Степана. Азамата: мать, тетка, две сестры, дядья без счета. Брат и дядя, и еще целый табор родных Коральби. За прошедшие дни она узнавала их в лицо. Матери Тихона среди них не было.

Кукла бесшумно скользила по дому. Слушала новости по радио поселковой информационной службы, хмурилась и ждала.

Сотрудники перестали выпускать Марину из лаборатории без сопровождения. Недобрый шепот следовал за ней всюду.

Раз за разом медики пытались навестить Куклу Фридриховну Эйгер, чтобы поставить ее в известность о состоянии сына. По месту ее жительства ни разу никого застать не удалось. А жила она неподалеку. Пыльные окна под обожженной желтой газетой сторожили квартиру первого этажа от любопытствующих. Немая черная дерматиновая дверь под алюминиевым номером сорок семь была изрезана ножом и зияла старым оранжевым поролоновым нутром. Внутри таились тишь и пустота.

А дни текли, и каждый новый показывал все ясней: миновало. Грозило, да не коснулось. Болезнь не тронула детей. И странное состояние Тихона отношения к чуме не имеет. У него проявились симптомы тяжелого солнечного удара, но и он скоро пришел в себя и пошел на поправку. В положенный срок его тесты не показали наличия инфекции.

Едва очнувшись, Тихон начал расспрашивать врачей об Айшат Миртад. На вопрос, откуда он о ней слышал, Тихон честно рассказал о происшествии на кладбище. Тогда Тихона спросили, знает ли он, что эта девушка давно мертва?