Текст книги "Директория «Мусорщик». Книга 1. Ра"

Я вместе с ведущим внимательно оглядела зал. Судя по реакции, половина группы тут была не в первый раз. Ума не приложу, как люди могут сюда возвращаться!

Ведущий продолжил:

– Теперь перейдем к делам нашим карантинным. Что ждёт вас здесь? Компьютерная программа обучения очень проста: тема – тест – свободен. Есть программа обязательных прививок. У нас так: прививайся, если хочешь быть здоров, а если не хочешь – всё равно прививайся, потому что так положено. И третье: обучение по профессии, которую, кстати, можно выбрать. Всё для вас, уважаемые! А теперь поговорим немного о бытовом аспекте…

И он рассказал про воду, еду, щиток с запасами в номере, про врачей и маски, про вентиляцию, которую нельзя перекрывать, про цензурирование, после сдачи теста по которому отдадут телефон.

Чем дольше его слушала, тем больше пузырилась во мне обида. Как будто кто-то специально хотел поиздеваться надо мной, не рассказав вначале об этих простых правилах. Из нового был разве что запущенный по проводам вдоль прогулочного моста ток, который защищает не от отбывающих, а от птиц. Чаек тут называют летающими свиньями, и некоторые местные жители их, оказывается, умудряются приручать, и такие домашние животные не запрещены в резервации. Нам же всё равно не успеть за карантин кого-то приручить, поэтому ни чаек, ни провода ограждения трогать не нужно.

Ещё из нового: ночные сияния, которые можно наблюдать над горой из-за химических реакций, и цветовые табло уведомлений об уровнях опасности: зелёный, жёлтый, красный. Вот тут мне стало по-настоящему обидно, потому что я не знала о том, что если красный уровень тревоги, надо искать ближайший противогаз, натягивать на себя и молиться о выживании. Если бы случилась такая тревога, я бы погибла из-за того, что мне вовремя об этом не рассказали! Местная бюрократическая дикость вновь проявилась во всей красе.

Долго возмущаться у меня не получилось, потому что дальше последовало шоу, похожее на те, что бывают в скоростных поездах и самолётах. На сцену выбежали девушка и юноша, напоминающие танцоров в обтягивающей форме экослужбы, и начали демонстрировать действия, необходимые при различных цветовых сигналах. Когда загорелся жёлтый, они нашли место, отмеченное специальным значком, где есть противогазы, открыли ящик, убедились в их наличии, проверили, что окна и двери герметично закрыты, и уселись мило болтать. Я вспомнила вонючий туман за окном – тогда наверняка был жёлтый уровень. Сигнал с жёлтого сменился на зелёный, парочка тут же сменила маски и принялась зачем-то делать зарядку. Ведущий пояснил, что после застоя крови из-за ограничения двигательной активности на жёлтом уровне надо дать телу «надышаться», и если рядом нет специализированного герметичного тренажёрного зала с высоким уровнем содержания кислорода, то стоит размяться, хотя бы в маске. И в зданиях для отбывающих карантин такого зала нет. Он будет доступен, когда мы приступим к работе по месту отбывания.

Потом загорелось красное табло. Не просто загорелось, но ещё и жутко заорало и завыло, от чего мурашки побежали по телу. Такой гудок не пропустишь и не проспишь, он залезет в любые наушники и, вероятно, даже мёртвых разбудит. Ведущий резко выкрикнул: «Не дышать!», красавцы метнулись к ящику с противогазами, натянули их и уселись на полу, прижав колени к груди. Супер Марио комментировал действо:

– Главное замереть, не двигаться, чтобы не провоцировать дыхательную активность. Противогаза в таком режиме может хватить до суток. Помните: встроенные чипы сигнализируют о вашем местоположении, где бы вы ни находились. Замрите и ждите подмогу, и она обязательно придёт.

Какие страшные слова он сказал! Как человек может замереть и бездействуя ждать, что через сутки его кто-то спасёт? Нет, я бы набрала с собой десяток противогазов и сама пошла искать помощи!

– А для тех, кто сейчас думает, как пойдёт бродить в поисках спасения, сообщаю: ваше местонахождение будет зафиксировано в базе на момент объявления чрезвычайной ситуации и внесено в график эвакуации, так что если уйдёте – пеняйте на себя.

Мне сделалось ещё страшнее. Табло вновь загорелось зелёным. Парочка поднялась, обнялась прямо в противогазах. Потом актёры сняли их и хором произнесли: «Мы пойдём примем душ и скоро вернёмся». Зал зааплодировал, а они выскочили на сцену и снова принялись заниматься зарядкой под всеобщее одобрение. Нелепое шоу продолжалось.

Дальше нам показали, как девушка порезала руку, достала жёлтый антисептик, залила рану и тут же позвонила в «Скорую». В следующей сценке девушка нашла своего партнёра лежащим в коридоре и тут же позвонила по 003, не касаясь его и не пытаясь помочь. Стояла как кукла, даже пальцы растопырила, и ждала в углу приезда врачей, которые оказались картонными силуэтами. Невинные лёгкие сценки, как в детском садике, которые совершенно не воспринимались после ужаса красного сигнала.

Настала очередь вопросов.

– Были ли уже в резервации тревоги с красным уровнем опасности? – задал мой вопрос мужчина со второго ряда.

– Были. После этого мы сделали соответствующие выводы, и все меры для вашего спасения, о которых вам сегодня рассказали, были разработаны на основе прошлых ошибок, – заученно ответил ведущий.

Эх, если бы я спрашивала, то обязательно уточнила бы, сколько людей погибло, сколько спасли, а этот тюфяк только вопрос испортил!

Особенно много сыпалось вопросов про возможность общения с внешним миром и использования виртуальной реальности. Ведущий терпеливо от вопроса к вопросу повторял, что погружение в виртуальный мир здесь не предусмотрено – только реал и интернет-пространство. «Пятое измерение» для отбывающих закрыто. Директория «Мусорщик» – это зона, свободная от виртуальных миров, это не шутка и не пустое заявление. Отбывающие же настырно пытались найти лазейку, через которую можно было бы туда пробраться. Наконец, вопросы иссякли.

– Ну что ж, с основными темами мы сегодня разобрались, и прежде чем вы подпишете подтверждение прохождения инструктажа, я предоставлю слово почётному профессору Мировой академии наук, главному эксперту университета резервации по исторической справедливости, человеку, который знает об этом месте больше, чем все его жители вместе взятые, доктору Андре Симону! – провозгласил наш куратор.

С первого ряда неспешно поднялся тот самый мужчина в жёлтой куртке и смешных сапожках-казаках и уже знакомым мне менторским тоном провозгласил:

– Добро пожаловать в страну, которую я не без оснований считаю одной из лучших на Земле. Здесь очень трепетно относятся к каждому убеждению, каждому правилу этого мира, и помещение, в котором мы с вами находимся, – тому прямое свидетельство. Многофункциональное, оно с помощью видеоэффектов легко превращается в католический или православный храм, мечеть, храмовые сооружения Востока или африканских племён. Если кто-то из вас придерживается религиозных устоев, для превращения этого зала в вашу церковь вам достаточно обратиться к администрации и согласовать время…

Величественный знаток Андре Симон рассказывал о свободах и прелестях этого прекрасного места воодушевлённо и с чувством, но аудитория ничуть не прониклась его речью и одарила жидкими аплодисментами. Возможности помолиться они бы явно предпочли выход в виртуальный мир.

Так вот ты какой, первичный инструктаж, которого мне так не хватало!

Глава 9

Мама что-то бесконечно щебетала про приходящих в гости друзей, про дерущихся братьев, про какую-то непонятную мошку, которая жрала розу и которую никакими средствами не удавалось вывести. Я слушала и кивала головой, а когда мама просила меня рассказать о себе, то я отвечала:

– У меня всё-всё хорошо! Я учусь, скоро освою профессию и стану работать. Здесь много интересных людей и хорошо кормят.

– Рашечка, ты стала такая взрослая, может, просто неразговорчивая. Сколько уже прошло у нас? Неделя? Осталось немножко, деточка, и вернёшься! Не взрослей там слишком, ребёнок мой! – попросила мама со слезами на глазах.

– Нет, мам, отсчёт отбытия пойдёт нескоро. Пока не сдам экзамены и не начну работать, срок не идёт…

Картинка зависла, развалилась на квадраты. Потом появилась надпись: «Трансляция прервана за нарушение правил взаимодействия. Связь будет блокирована на 30 минут. Напоминаем, что при повторном нарушении связь будет прервана на час, а при третьем нарушении вы будете лишены права внешней связи».

Да чтоб вас! Вспомнился древний эксперимент с собаками, когда к клетке подводили ток, и куда бы собака ни шагнула, что бы она ни делала, её било током. Тогда собака ложилась и умирала, от безвыходности и беспомощности. Вот и я сейчас стала как та собака: мне только что дали возможность поговорить с мамой и тут же её отняли с предупреждением, что заберут совсем. Куда ни ступлю, что ни сделаю – везде удар!

* * *

– Это зачем? Что ты себя накручиваешь? – спросил Женя, услышав печальную историю про блокировку видеочата с предупреждением, что лишат связи совсем.

– Да я не накручиваю! – обиделась я. – Там так и было написано!

– Конечно, так, и никак по-другому!

И этот тоже надо мной издевается! Ненавижу его! Вот когда начинаешь по-настоящему завидовать женщинам из гендерных миров: у Жени явно не было намерения за мной ухаживать, а значит, и прощать, и заигрывать, и опекать. Я уже хотела уйти в свою нору страдать дальше, но он остановил меня.

– Да что ты дуешься-то не по делу? Съешь гормонов, а то и себя мучаешь, и людей. Что такого страшного в этом сообщении ты увидела? Какая там безвыходность?

– Ну как же: сначала на полчаса, потом на час, потом пересдача теста, а потом… – начала я.

– Что потом? – перебил он.

– В том-то и дело, что ничего потом! Ничего! Нет связи с мамой, с братьями, с миром нет связи, в конце концов! – я кричала, из глаз текли слёзы от мысли о том, что за неверное слово меня могут на полгода лишить общения с родными.

– Так, уважаемая, пора вас в поликлинику сдавать, для опытов! Вот представь себе: перед тобой человек, который ошибся в первый раз и через полчаса ему вернули связь, – сказал Женя поучительно.

– Ну, и мне вернули… – подтвердила я.

Его любовь к наигранным паузам уже бесила. Он же явно решил показать себя во всей красе, и потому говорил неспешно и размеренно.

– И я сразу продолжил общение и снова ошибся. И меня заблокировали на час! Представляешь – на целый час!

– И? – торопила я.

– И я пошёл, проболтался где-то час, вернулся и – бинго! Снова могу войти в чат! – продолжил он.

– Ну не томи, рассказывай! – взмолилась я.

– Так я и рассказываю. Я снова вошёл в чат и, о боги, снова нарушил правила! Прямо в тот же день, представляешь! Написал, что тут хорошая погода – это когда не воняет и можно без маски ходить. Вот я шалун!

Он снова замолчал и уставился на меня, как будто ждал аплодисментов или крика «браво!», мне же хотелось его толкнуть или ущипнуть.

– Ну… – выдавила я.

– Ну, и пришлось снова ответить «нельзя» на все вопросы теста кроме одного, и доступ снова мне открыли только утром, – он замолчал, как будто закончил. – Почему ты так смотришь, как будто хочешь мне вонзить кинжал в сердце?

– Слушай, а ты точно художник? Мне кажется, что по тебе или театральный плачет, или палата в психбольнице, где маньяков содержат! – не сдержалась я. – Приятно над человеком издеваться, да?

– Приятно! Ещё как! Когда у меня есть возможность преподать тебе такой урок, я это потом всю жизнь помнить буду! Детям своим, внукам, правнукам, праправнукам рассказывать буду об этом! – радовался он.

– Хорошо, а я буду рассказывать своим потомкам, как жестоко меня мучил некий Евгений на курительном мосту карантина резервации «Мусорщик». Продолжим? – предложила я.

– Так вот, представь себе: утром мне дали доступ в сеть и я стал болтать с женщиной. Она, естественно, спросила, что я ел на завтрак. Я ответил, кстати, очень сдержанно, что кормят здесь кормом, вкусовые качества которого не подлежат оценке, и меня тут же заблокировали.

Он замолчал. Я молчала в ответ и смотрела ему в глаза.

– Заблокировали на… Барабанная дробь!

Он снова тянул время. Я не выдержала и шлёпнула его по руке. Женя засмеялся, отбежал немного в сторону и воскликнул:

– А вот угадай, на сколько? Ни за что не угадаешь!

– Я бы тебя на всё время заблокировала за вредность твою, – обиженно пробурчала я.

– А вот и нет! На полчаса! Снова на полчаса! Это замкнутый круг наказаний, простейший замкнутый круг! И нечего себе придумывать всякие страсти. Тут никто не хочет сводить тебя с ума и держать тоже никто не будет – никому ты не нужна! Отработаешь своё и всё, adios, amigo![12]12
  Прощай, дружище! (исп.)


[Закрыть] Валите, пожалуйста, в свой чистоплюйский мир и общайтесь там с кем угодно о чём угодно в рамках, в вашем местечке установленных! – победоносно закончил он.

– А если я там, за стеной, расскажу обо всём, что тут видела? Что мне за это будет? – сменила я гнев на милость.

– Да пожалуйста! Подпишешь бумагу о неразглашении. Ответственность там покруче ссылки в демократичный «Мусорщик» будет – уголовная, с высылкой в закрытую резервацию. Сажают без права изменения страны пребывания, то есть насовсем. Хочешь в такую? Ни один болтун по свободным странам не шляется, раз очередь сюда не стоит, а это лучший показатель их умения добиваться «неразглашения». Хочешь – болтай потом, я вот точно не буду. Они тут серьёзные ребята! – заверил Женя.

Мы помолчали, посмотрели на летающих свиней, кружащих с криками над домами, на столбики дыма вдали, на горе. Я ещё раз прокрутила его ответ в своей горячей голове и честно сказала:

– Спасибо.

– На здоровье, – улыбнулся он и добавил: – Ты ведь понимаешь, что, возможно, в жизни мне больше не представится случай кому-то вот так показать, как тебе сейчас, что всё устроено проще, чем мы себе накручиваем. Это очень редкий случай, когда ты что-то по-настоящему можешь для кого-то сделать.

– Да, согласна. Нечасто такие глупые рёвы под руку попадаются. Когда у тебя будут дети, будешь им хвалиться, как мне своего ума добавлял.

– Позвоню сегодня и буду хвалиться и детям, и внукам. Я старенький, просто генномодифицированный, – снова улыбнулся он. – Я тебе в деды гожусь, если не в прадеды. Я потому и здесь, Рашечка, что мне так всё осточертело там, за стеной, что хочется чего-то настоящего найти, хоть бы и в мусорной куче. Скучно…

* * *

– Больше к нам никого не привезут, – сказал Женя во время нашей очередной встречи на мосту. – Я думал ещё с кем-нибудь познакомиться, но у них так: завозят человек пятьдесят, а потом на карантин ставят.

– Вы прямо агент, – ответила я вежливо. – Кто может поплатиться головой за разглашение этой информации?

– Андрюша, профессор наш любимый. Ему вряд ли что-то сделают, он местная звезда. Ты бы с ним, кстати, поближе познакомилась, не помешает, – порекомендовал Женя.

– Не, спасибо. Он бабник, я с такими не могу.

– Хорошо, что ты не в каком-нибудь двадцатом веке родилась! А то не видать бы тебе ни работы, ни карьеры, ни жизненных благ с такой нелюбовью к любовным играм. Да, и кстати, если ты не перестанешь мне «выкать», то рискуешь потерять собеседника. Тут собеседники – особо ценный товар, ими не разбрасываются, – подначивал меня Женя.

– Мне сложно, после ваших… твоих признаний… – попыталась оправдаться я.

Мне и правда стало не по себе от понимания, что общаюсь с человеком во много раз старше меня. Выглядел он молодо, и это сбивало с толку ещё больше.

– А ты старайся. Не сложно – не интересно. Уж поверь старику, – усмехнулся он.

Женя ссутулился, перекосился на один бок и принялся так смешно кряхтеть, что желание «выкать» отступило. Клоун в цирке – это друг, ему не «выкают».

– А сам ты не в двадцатом же веке родился? Я уже подозреваю, слушая тебя – может, ты вообще робот? Или Горец? Помнишь фильм древний, где «кто хочет жить вечно»?[13]13
  Видеоклип на песню группы Queen – Who Wants To Live Forever выпущен с кадрами из фильма «Горец».


[Закрыть]

– Робот – это когда больше семидесяти процентов мозга заменено на инородные материалы, а подсадка живых клеток и смена косточек не считается. Робот в голове. Ладно, вредная девчонка, посмотрим, как ты лет через сто запоёшь! Хотя я вряд ли осилю такой срок. Как только мне здесь надоест, сяду на какой-нибудь межгалактический космический корабль и свалю в никуда. А на «Горца» согласен, только мне больше нравится старый-старый фильм, плоский ещё, без MultiD.

Слышать такое от позитивного Жени было странно. Я думала, он «железный»!

– Что с настроением? Или у тебя тоже «лунные циклы»? – недоумевала я.

– Ага. Луна будет вечером огромной. Посмотришь. У стариков такие циклы – она нас зовёт, и от этого не избавиться. Но не надо заносить руку над кнопкой экстренного вызова 003. Я в порядке. У меня там, – он махнул рукой в сторону стены, – собака умерла. Глупо, да? Древний, частично железный уже человек переживает за какую-то собаку!

Он смотрел мимо меня на гору. Гуляющие по мостику всегда останавливались лицом к горе, словно боялись поворачиваться к ней спиной.

– Совсем даже не глупо, – ответила я.

– У тебя за всю жизнь сколько собак было? – спросил Женя.

– У меня один Джеки, он старенький, ему скоро пятнадцать стукнет, но до двадцати мы его точно дотянем! – вспомнила я своего любимого пса.

– Вот. А у меня – со счёту можно сбиться, но я каждого собакена помню по имени. Кстати, и Горец был; прожил, правда, недолго совсем – сглазили, видимо, кличкой. Должен был бы привыкнуть их хоронить, а всё никак. А Бобёр четверть века осилил, собака!

– Бобёр. Смешная кличка. Ты сам придумал? – спросила я, чтобы немного разрядить обстановку.

– Нет, мне его Бобром отдали. Сказали, подгрызает всё, что найдёт: хоть палку, хоть пластмассу, хоть алюминий – грызун. У него зубы передние, как у бобра, и хвост плоский. Скрестили неудачно породу, вот и получилось генномодифицированное чудище. Я его щенком в питомнике взял. Там усыпить должны были за уродство как генетическую ошибку, а я схитрил. Подделали документы, накрутили-навертели и этого вроде как усыпили, а нового записали как собаку и кличку дали – Бобёр. Маленькая путаница, и зверюге двадцать семь лет жизни, а мне столько же лет радости.

Я совсем не знала, что ему сказать. «Сочувствую» или «соболезную» будет неправдой. Не сочувствую – недоумеваю. Когда кто-то кого-то теряет, я всегда ощущаю его боль, а сделать с этим ничего не могу, помочь ничем не могу и просто хочу убежать от этой ситуации. А здесь тем более: он бросил своего Бобра, когда разрисовал здание. Знал, что отошлют куда подальше за такие дела и старый пёс будет доживать без него. Сказать ему сейчас такую правду будет слишком жестоко. Мне было крайне некомфортно, но говорить что-то надо было.

– А с кем же ты его там оставил? – спросила я.

Он повернулся ко мне, повеселел и неожиданно сменил тему:

– Давай договоримся, пока мы здесь, каждый день утром играть в угадайку. Просыпаешься и загадываешь, сколько дымных столбов ты увидишь днём на горе. А после завтрака считаешь и пишешь, сколько на самом деле оказалось. Тот, у кого утренний прогноз ближе к реальности, выиграл. Только цифры, больше ничего не пишем, мы ведь и так всё поймём, – предложил Женя.

– Давай. Я наверняка проиграю, и тогда что? – согласилась я.

– А тот, кто проигрывает, шлёт другому селфи, на котором изо всех сил старается показать сожаление по поводу проигрыша. Без маски!

– Я завалю тебя своими селфи! – воскликнула я, будучи в полной уверенности, что угадывать буду плохо.

Очень хотелось спросить, сколько ему лет, но это категорически запрещено, особенно с генномодифицированными. Возраст – очень интимная тема, но любопытство так и жгло. Дети, внуки… Больше ста точно.

– Жень, можно задать тебе вопрос, который задавать нельзя? – всё же спросила я.

– Сколько мне лет? – угадал он.

Я покраснела до корней волос, замотала головой.

– Не совсем. Ты знаешь, сколько ты проживёшь? – уточнила я.

– Нет, конечно. И про возраст совру, прости, мне нельзя разглашать. Я знаю, что это очень интересно всем, кроме меня. Это решили за меня, а я хочу жить свою жизнь, а не кем-то придуманную, – ответил он.

– Это как? – не поняла я.

– Ты маленькая ещё, не поймёшь, – отрезал он.

– Я хотя бы постараюсь. Раз уж нас нанесло друг на друга здесь, то можно и постараться. Я про себя всё могу рассказать, но только пока нет ничего интересного, – сказала я.

– Самое интересное как раз то, что у тебя впереди. Так мы дымки считать договорились? Сколько их сейчас там, хотя бы примерно? – спросил он.

– Расскажи. Пожалуйста! – просила я.

– А ты хоть знаешь, откуда эти дымки берутся на горе? – он явно пытался уйти от темы.

– Расскажи-и-и! – не унималась я. – Ты упрямый, но я ещё упрямее, по упрямству у меня твёрдые двенадцать!

– Ну хорошо, раз ты так просишь, хотя я и сам не знаю толком. Там ведь расположена зона, свободная от контроля. Там живут люди, которые решили стать бомжами по доброй воле. Жить в грязи, питаться отходами. Наверное, это их костры. Ну, и трубы перерабатывающих заводов ещё, – сказал он так серьёзно, как будто не понимал, что я допытываюсь про возраст.

– А раз так, тогда я не буду с тобой играть в «дымки». И вообще не буду с тобой разговаривать. Подружусь вон с Эммой в блестящих туфлях, стану местной звездой, и все мужики будут мои! – притворно обиделась я.

Он повернулся ко мне, посмотрел с прищуром.

– Ты живёшь в неправильной стране, Рашечка. Тебе в гендерную надо! Ты настоящая женщина по сути своей, но пока этого не осознаёшь. Тебе стало интересно, и ради своего интереса ты сейчас готова вскрытие мне сделать, не особо заботясь о моём личном пространстве, хоть тебя в школе правилам и учили-переучили, и по личному пространству у тебя точно было двенадцать, как и по большинству других предметов.

Он замолчал, глядя на меня в упор. Ждал. А у меня внутри всё рухнуло: он был ещё и телепатом, и это тоже скрывал, как и свой возраст, потому что телепатов, говорят, держат в отдельных резервациях, чтобы они мир не поработили. Я невольно шарахнулась в сторону.

– Да не пугайся ты, не телепат я никакой. Проверяли вдоль и поперёк, уж будь спокойна – телепатов не отпускают. Когда живёшь почти два века, поневоле знаешь, о чём думают другие люди. Когда ты выглядишь на двадцать, все хотят тебя поучать и делают это регулярно. А когда поучают, то рассказывают, как они думают, что в их понимании равносильно тому, «как жить надо». И с годами обрастаешь «телепатией опыта», – успокоил он.

– Двести? – переспросила я, не веря своим ушам.

– Я футболку сделал себе с надписью «Мне скоро 200» на груди, а сзади «Идите в…» И каждый понимает это, как хочет.

– Но ведь это так прикольно! Ты всё время провоцируешь всех вокруг. Они думают, что ты пацан, а ты им раз – и сюрприз! И они такие: «Вау»! – представила себе я.

– Вот ты точно описала сейчас всю мою жизнь. На десятый раз надоедает, на двадцатый бесит, на сотый разрывает на части. Б-у-у-у-м! Взрыв человека, полетели клочки салютом! На мне три операции для старения, а я всё равно выгляжу как ребёнок до тридцати лет.

– Я не ребёнок, – огрызнулась я, понимая, кого он имеет в виду.

– Ребёнок! – упрямился он.

– Скажи это судье! – не унималась я.

– И скажу. И пойму, какого хрена эта сука тебя сюда затащила! Потом. У меня на это ещё знаешь сколько времени? Вот и я не знаю.

Женя злился, ему было неприятно обо всём этом говорить. Я пожалела о своём любопытстве, но было слишком поздно.

– Знаешь, что самое «прекрасное» в этой ситуации? Не я себе себя выбрал! Мои родители когда-то подписались на этот эксперимент. За это им обещали денег, а ещё учить меня, лечить, растить и дать мне самое лучшее, что будет в мире на тот момент. И мне всё дали! Я рос в специнтернате с такими же, как я, жертвами родительского желания дать детям «всё самое лучшее», и некоторые из моих одноклассников растекались лужей прямо на уроках. Представляешь? Сидел рядом ребёнок и вдруг начинал плавиться на глазах у одноклассников, и, пока врачи бежали к нему на помощь, он уже успевал превратиться в лужу под партой, в которой штанишки плавали, а ты успевал промочить в ней ноги! Я ноги промочил в своём лучшем друге! Мне было лет двенадцать, а ему даже не знаю сколько: нам запрещено было называть свой возраст, да мы его и не знали. «Нестабильная структура».

– А ты маму-то видел вообще? – спросила я.

– Да. Как она плакала потом! Ты не представляешь, как она обо всём жалела, старалась выкупить меня из этой программы. Мамы, они такие – они как лучше хотят.

Он осёкся, замолчал. Взял себя в руки.

– Я тебе наговорил тут столько лишнего, что столбики со мной ты теперь будешь считать целую жизнь! – сказал Женя серьёзно.

– Хорошо, Горец, – выдохнула я, потому что всё это становилось уже как-то слишком. – Пойду я к себе, пожалуй, поучусь мусорному уму-разуму.

– Доброго тебе учения, Скалолазка!

Горец и Скалолазка – хорошо у нас получилось.

* * *

Через неделю я закончила почти весь курс общего обучения и была готова приступать к профессии. В чатах меня блокировали всё реже. Я овладела искусством иносказания, научившись говорить очень общими и завуалированными фразами: приличная погода, многообещающее будущее, время моего возвращения можно уточнить в экослужбе. О том, как тут всё устроено, рекомендовала смотреть фильмы в открытых источниках, и называть резервацию я стала «мой курорт», что явно нравилось цензорам. Друзья просили фотки – отправляла себя в маске на фоне хромакея[14]14
  Хромакей – технология фото– и видеосъёмки, позволяющая заменить фон, на котором снимался объект (от англ. chroma key – буквально: цветовой ключ).


[Закрыть]. Однажды в ответ на очередное селфи они написали, что я зазналась и теперь за людей их не считала, даже простейшую просьбу выполнить не могла. Я читала и улыбалась. Какие же они там ещё маленькие!