Текст книги "Директория «Мусорщик». Книга 1. Ра"

Женя сиял, глаза его горели. Я-то, глупая, думала, всё, получили мы противогаз и на этом миссию закончим, но Горец разошёлся не на шутку. Он сложил руки трубочкой и зычно прокричал на весь коридор: «Внимание, внимание! Говорит служба спасения! Мы продолжаем находиться в химической опасности уровня «красный»! Напоминаю всем правила: у вас есть право иметь три исправных противогаза. При наличии большего количества противогазов вы лишаете кого-то шанса на выживание. В условиях военного времени такие действия рассматриваются как дезертирство. Дезертиры расстреливаются на месте. Предлагаю всем, у кого в наличии есть излишки противогазов, немедленно сложить их обратно в хранилище. Все, сдавшие противогазы в течение десяти минут, будут амнистированы, с остальными разберёмся по законам военного времени. Внимание, время пошло! Раз, два, три».

Он ещё не успел завершить отсчёт, а из дверей, как тараканы, полезли мужики с противогазами в руках. Теперь они снова толкались у хранилища, но уже запихивали сумки обратно. Кто-то просто выкидывал излишки в коридор и быстро закрывал дверь.

«До конца времени амнистии остаётся две минуты. На данный момент обнаружена недостача двух устройств типа «противогаз». Я жду их возврата или мы начинаем обыск. У вас осталось две минуты!».

Он снял маску и широко мне улыбнулся: так улыбаются только очень счастливые люди.

– Если снимешь резинку, то узнаешь, как пахнет страх. Такая тут вонь стоит – чудо!

Я отрицательно замотала головой. Он натянул маску обратно.

Из двери тем временем выползли две фигуры с противогазами в руках и ещё трое с пустыми руками, и все шли к нам.

– Я надеюсь, вы свои запасные не сдаёте? – спросил Женя.

– Ой, я забыл совсем, – мужик забрал один из сданных противогазов.

– А можно мне один? А то у меня сломан запасной, и больше нету, – жалобно прозвучал женский голос.

– Конечно, Эмма, вот вам два, держите. Всё будет хорошо! – подбодрил Горец.

– Спасибо! А откудова вы меня знаете? – удивилась женщина.

– Так мы же служба спасения, мы должны знать всех, кого спасаем! – тут же нашёлся Женя.

– Вы большие молодцы! Спасибо вам огромное! Я впервые на настоящей тревоге, раньше были только учебные. Очень страшно! – поблагодарила она в ответ.

– И вам не хворать. Возвращайтесь к себе, ничего не бойтесь и ждите окончания химической тревоги, – ответил Женя.

Я с умным видом выдала по два запасных противогаза ещё двум бедолагам, у которых не хватало запасов. Все ушли. Наконец-то всё! Но нет, Горцу и этого было мало.

– Хочешь, я сейчас тебя удивлю? – шепнул он мне.

– Приятно?

– Поучительно! – ответил он и, не дожидаясь моего согласия, снова сложил руки рупором.

«Всем спасибо за сознательность! Напоминаю правила! Мы ждём окончания тревоги. Убедитесь, что сейчас у вас один противогаз работающий, на себе, и один или два противогаза работающих запасных. Если это не так, немедленно выйдите в коридор и получите недостающие противогазы».

Скоро в коридоре выстроилась очередь человек из семи. Я выдала всем недостающие дубликаты, которые они раньше, видимо, со страху, сдали. После этого они удалились в свои норы.

«Уважаемые граждане, спасибо всем за организованность и самообладание. Уверен, что теперь вы успешно дождётесь завершения тревоги. Желаю вам доброго утра и минимального числа красных тревог на жизненном пути. Всего хорошего!» – попрощался Горец, мы юркнули в тренажёрку и принялись хохотать, хватаясь за животы, а потом завалились на маты. Окуляры моего противогаза запотели от смеха и слёз, но, боясь запаха, я предпочла терпеть туман в глазах.

– Они что, тупые? – недоумевала я. – Ты же даже без противогаза!

– Нет, они просто напуганы, а моя красная маска может быть чем угодно. В такой ситуации не до сомнений и размышлений. Вспомни себя полчаса назад! – ответил Женя.

Я вспомнила свой страх, и мне стало совестно за панику. Какая я всё же инфузория в туфельках! Одноклеточное безмозглое существо…

За огромным панорамным окном волнами плескался жёлтый туман. Мусорное сияние поднялось до самой серой тучи, превратив картинку в огромный бутерброд. На жёлтом хлебе толстое, сияющее прожилками синего, зелёного, белого, оранжевого нечто и сверху чёрная туча, словно огромный шмат пережаренного мяса. Это был необыкновенно красивый и одновременно ужасающий вид.

– Ты бы на их месте повелась, скажи честно? – спросил Женя.

– На тебя? Разумеется! – подтвердила я. – Зачем они противогазы расхватали по десять штук?

– Люди хотят жить. Всегда. И, когда они сами хотят выжить, на других им плевать. Даже на любимую Эмму. Я это видел не раз, хотя сегодня, пожалуй, лучший из моих опытов наблюдения массового психоза.

– А тебе почему не плевать? Неужели ты совсем не боишься умереть? – отважилась спросить я.

Он сделал вид, что не услышал, достал смартфон и принялся записывать вид за окном вместе с запахами. Я не стала повторять вопрос.

– Ну и вонизм! Хотя никакая мусорная куча не сравнится с запахом человеческого страха! Надеюсь, мне удастся сохранить эти кадры. Точно не хочешь попробовать? – восхищался Горец, завалившись обратно на маты.

Он жестом предложил мне снять противогаз. Я снова отказалась. Он положил мою голову себе на плечо.

– Спи тогда, Скалолазка, они нас промаринуют ещё пару часов до рассвета, пока не станет видно, что по улице ходят живые и здоровые люди.

– А если нет? – упрямилась я сквозь подступающий сон.

– А если нет, то я уже умер. Я зомби. Хочешь сказку про зомби? В одной далёкой-далёкой стране, которая расположена на самом краю Земли, сокрытой за высокой стеной от глаз человеческих, жили-были зомби. Люди не хотели жить в этой стране, потому что там жутко воняло, а зомби хотели, потому что были очень добрые и весёлые, а добрым и весёлым никакая вонь не страшна…

Глава 12

Разбирательство Жениной выходки заняло несколько дней. Оказалось, что такого идеального итога учебной тревоги как полсотни участников, у каждого на руках по два рабочих запасных противогаза, не случалось за всю историю существования карантина. И всё бы хорошо, но процесс достижения этого выдающегося результата, оказывается, тоже тщательно просматривали. Приехала целая комиссия: психологи, методологи, врачи. Я сначала обрадовалась, думала, может, меня комиссуют по такому случаю, за неадекват и участие в организации массовых беспорядков. Нет, у меня всё как раз оказалось в норме: и противогаз я не сняла, и другим помогла, и даже уровень тревожности в этот раз был идеален. Эпизод, где мы с Женей хохотали после содеянного, не стал достоянием общественности: просматривать видео из тренажёрного зала никто не стал.

Сообразительность у всех участников мероприятия оказалась занижена: ни один не догадался толкнуть гермодверь в столовую, которая была открыта, и там был большой запас противогазов. Каждому бы даже по пять хватило. Нас всех научили переключать режимы в противогазах между «вода» и «дыхание». Оказывается, «неисправный» противогаз был в режиме «вода», поэтому мы решили, что он сломан. Затем нам показали, как пить, не снимая противогаза. Учились мы очень усердно, не отлынивали. Никто из наших так, кстати, и не понял, что на самом деле никакой службы спасения, собирающей и раздающей противогазы, не было. И хорошо! А вот Женю затаскали.

– Вот же я дурак! Надо было мне снимать этот противогаз? Был бы в нём – не было бы вопросов вообще! Я им говорю, что у меня случилась мобилизация[17]17
  Здесь: временная активизация качеств личности (главным образом моральных и волевых).


[Закрыть], я тебя спас и всех спас заодно. «А себя»? И понеслась! Опять проверки на телепатию, на психические отклонения, мании, – ворчал он в промежутках между бесконечными тестами и собеседованиями, где защищался как мог.

В итоге комиссия постановила: результаты теста считать удовлетворительными. Всех поздравили с его прохождением, пообещав ещё не раз провести учения. Вслух мы сказали: «Спасибо», а про себя: «Да пошли вы!» Горца заставили пересдавать тест по теории безопасности, а я вымогла у него красную повязку с черепом на память. Поменяла в ней фильтры и бережно спрятала в свой рюкзачок. Вещь, которую носил счастливый до восторга человек, – очень ценный артефакт, заряженный его энергией!

* * *

Прошло почти двадцать дней с начала моих времён в директории «Мусорщик». Ни с кем, кроме Жени, я так и не смогла общаться. Буфетчица, которую он так рекомендовал, не испытывала ни малейшего желания делиться со мной хоть какими-то секретами. Видимо, Женя покорил её своим многовековым обаянием, на меня же она взирала с лёгкой поволокой презрения. Мы с ним играли в «дымки». Каждое утро я отправляла ему, своему единственному другу, прогноз количества дымков на горе, а потом свою печальную физиономию на фото. Я всё время ожидаемо проигрывала: точно угадать, сколько будет дымков на горе на этот раз, у меня совсем не получалось. Ему же это удавалось почти идеально: близко-близко угадывал! Скорее всего, он что-то знал про эту гору, или всё же был телепатом.

Мама сходила в экослужбу и, когда ей разъяснили порядок исчисления срока моего наказания, сообщила, что с этим непременно нужно что-то делать и она этого так не оставит. Я попросила её ничего не делать, опасаясь, что будет только хуже, но надо знать мою маму! Она искала рычаг, чтобы перевернуть этот мир в моём направлении. То, что в прошлый раз такой рычаг повернул мир ко мне самой его задницей, её нисколько не смущало. «Ошибки даются людям, чтобы они становились умнее, исправляя их!» – такой плакат висел в кабинете над маминым рабочим столом. Оставалось надеяться на чудо!

А тут ещё Женя явился на завтрак в очередной повязке: яркой, с изображением восхода солнца (теперь я понимала, почему он их менял каждый день), и заявил, что до «дембеля» ему осталась пара дней.

Как так-то? Как время могло пролететь с такой скоростью? Мне ещё даже прививки не делали, а у него уже «дембель». Как я одна со всем этим останусь? Я только-только в себя приходить начала: в первый раз за всё время здесь розовую водолазку надела!

– А я? – спросила я вместо того, чтобы за него порадоваться.

– А ты – эгоистка! И, кстати, классная водолазка, – ответил он.

– Я не об этом. И, кстати, классная маска, – откликнулась я недовольно.

– Об этом, об этом. Тебе бы всё кого-то вопросами донимать, – съязвил он.

– Ты же сам говорил, что я дитё. Или как тебе уходить, так я уже и не дитё? Эгоистка я теперь? Давай ты не сдашь какой-нибудь экзамен и останешься до моего выпуска, а? – нудела я.

– Я как раз получил утром итоги последнего теста по профессии. Нас и так тут задержали: видимо, туман этот ждали для учебной тревоги, – сказал Женя, озабоченно глядя в экран телефона.

– И кем ты будешь? – спросила я, понимая, что от этого вопроса ничего не изменится и он уедет.

– Диггером. В горе буду копаться, искать всякие разности интересные.

– Фу… Прямо в куче будешь сидеть? – поморщилась я.

– Да. В самом эпицентре.

– Так тем более – посиди лучше тут, в цивилизации, – предприняла я ещё одну попытку уговорить его остаться.

– Не могу. Такой профессии-то нет среди стандартных. Я её себе пробил «по блату», через знакомых. У меня туда спецотправка послезавтра, – ответил он.

Я состроила глазки печального котика под бровками домиком. Он отрицательно помотал головой.

– Ну, не дуйся, Скалолазка. Потерпишь чуток, а потом, быть может, найдётся кто годный, там, в рабочей зоне. Пара недель ведь ничто для тех, кто идёт в вечность! И я писать буду тебе каждый день. Нам внутри директории можно говорить не только про дымки. Жаль, конечно, что у нас в наборе не оказалось людей «человеческих». Даже Антуан, сосед твой городской, и тот бухарик.

– Обидно всё это! Ни одного годного человека, хоть какого-нибудь завалящего, – печально подтвердила я.

– Зато статистически верно! Всего десять процентов человеков суют свои носы везде и всюду, не дают покоя себе и людям и вследствие этого выносят мозг оставшимся пятидесяти, – подсчитал он.

– Вот! Ура! Я нашла твоё слабое место! Нашла-а-а-а! – торжествовала я. – Ты такой весь умный-преумный, а математику не знаешь!

– Начинаю защиту словами: я не умный – я старый, живу я долго, нахватался всего понемногу. Доказательство того, что я не умный – я здесь. И продолжаю вопросом: а что, собственно, не так в моей математике? – уточнил он с хитринкой в глазах.

– А то, что ты почти половину человечества потерял в своих расчётах! – наивно ответила я.

– Я потерял? Или человечество потеряло? Посмотри на них, – парировал Женя и обвёл рукой столовую, полную мужиков в комбинезонах и тапках, которые жевали корм, глядя в свои коммуникаторы, продолжая с кем-то переписываться. – Вирты[18]18
  Вирт – здесь: человек, полностью погрузившийся в компьютерную игру и живущий в виртуальном мире.


[Закрыть] на кормлении. Хоть картину маслом пиши! Почти половина человечества – вирты, они не в счёт. Им даже Эмма в туфлях не нужна, им нужны их виртуальные игрушки, их цивилизации, их прокачанные герои. Многие из них – богачи, настоящие лидеры в своих мирах: цари, полководцы, драконы. Кстати, они тут самые опасные и непредсказуемые.

– Это ещё почему? – удивилась я, полагая, что вирты – самые безопасные люди, потому что воюют только в компьютерных мирах.

– Им хуже, чем нам, реалам. «Мусорщик» же зона, свободная от VR, они играть тут не могут вообще. У них сейчас такая травма, ого-го! – он развёл руки в стороны, как рыбаки, когда показывают о-о-очень большую рыбину.

– Бедолаги. Они ведь мирные такие. Никому не мешают, никого не трогают. Скачут себе на своих конях, да и всё! – пожалела их я.

– А ещё на танках, самолётах, ракетах, змеях. Они сами выбрали способ передвижения и существования, и никакие они не бедолаги. Их тут полсотни человек на всю резервацию, а разговоров про них столько, как будто вся жизнь только вокруг них и крутится! – неодобрительно ответил Женя.

Он показал мне кусок статьи с портала резервации: «Политическая программа будущего руководства директории “Мусорщик” будет направлена на изменение экологического законодательства в отношении виртуальных граждан. Стратегия однозначна: их необходимо содержать в вирт-резервациях, поскольку в “Мусорщике” они чувствуют себя лишними, от чего страдают и часто попадают в неприятные ситуации. Отбывающих, безусловно, немного, но мы очень озабочены их психическим состоянием здесь. Это не исправление – это истязание».

– Как же любят делать много шума на ровном месте, – добавил он таким холодным тоном, словно говорил про беды не живых людей, а насекомых.

– Я потеряла троих друзей. Они ушли в вирты, – сказала я тихо.

– Как ушли, так и придут, – ответил он холодно, продолжая что-то читать в коммуникаторе.

– Как ты можешь так говорить? Миллионы людей уходят туда, миллионы людей живут в виртуальных мирах! – возмутилась я.

– Ну да, они же так решили. Это их выбор, где и как жить. Вот тут как раз свобода полная: можно выбрать, в каком мире существовать. Мы живём в прекрасное время, когда самому можно решить, где быть: в какой стране, в каком мире, реальном или виртуальном. Никто нигде никого насильно не удерживает. И ведь те, кто выбирает реал, готовы кормить толпу виртуальных дармоедов, только бы под ногами не крутились. Вот, нашёл, смотри. Позиция президента МА[19]19
  МА – здесь: Межстрановая Ассамблея.


[Закрыть] Ани Леардо, в которой она обосновывает необходимость отправлять захламляющихся виртов на исправление в директорию «Мусорщик». Очень прикольная.

Он включил MultiD, над столом поднялась картинка площади Дожей в возрождённой после затопления Венеции. Ани Леардо в смешном гендерном пальто с талией и огромном цветастом шарфе давала интервью журналистке экослужбы.

– Ани, многие считают безжалостной политику по наказанию виртов за захламление. Люди, ушедшие в виртуальную реальность, не могут контролировать истинную реальность, поэтому они иногда накапливают кучи хлама в своих маленьких жилищах. Может быть, проще их всё же ссылать за это в виртуальные поселения с особым обслуживанием?

– Спасибо за вопрос. Мне, несомненно, известна такая позиция, но я остаюсь при своём мнении и буду его отстаивать. Я считаю условия, которые им создают в виртуальных поселениях, избыточными. Это бюджетная программа, мы тратим на неё огромные средства, и если уж мы содержим этих ребят, которые отправили свои мозги в виртуальные миры, за счёт налогоплательщиков, то с какой стати они оставляют нам в реале свои грязные задницы? Пусть или забирают в виртуалку всё, включая свой мусор, или убирают за собой сами! Вы предлагаете обеспечить их ещё и прислугой? С какой стати реальный доброволец должен сортировать мусор за человеком, который предпочитает летать на розовом слоне в волшебной стране?

Видео закончилось.

– Миллиарды лайков и дизлайков! Какая Анечка всё же умничка, обожаю её! Однокашка моя! – с гордостью прокомментировал Горец.

Но я его уже не слышала. Я была против Леардо, против её гендерной политики, против её отношения к виртам, и тем более против её дешёвого «туалетного» юмора.

– Ты меня совсем не слышишь, Же-е-е-нь, услышь! Я потеряла трёх друзей. Я с ними росла, играла, болтала, а потом они превратились в «виртуальных овощей». Один в восемнадцать лет, другой в двадцать, а третий совсем недавно.

Мне вдруг стало жутко тоскливо. Я вспомнила их всех: и Ляську, и Нади, и Олена с Максом. И, конечно же, Осика. В последний раз видела его у меня на суде. Мать привела его в надежде, что он хоть ненадолго вернётся в реал, а он сидел и смотрел в одну точку на полу. Ждал, когда его отведут обратно, в его VR. Он из всех был самый утончённый, самый интересный. Я была влюблена в него с пятого класса, мы друг на друге учились целоваться, а теперь он вирт.

– И что? Считай, что они уехали в другую страну ненадолго, – ответил он спокойно, изучая что-то в смартфоне.

– Ты видел их когда-нибудь, бывал с ними рядом? У них мамы страдают: кормят, ждут, пробуют с ними говорить, а их нет! Это так страшно!

– Потому и страшно, что мамки вцепляются в них и принимаются с ними носиться, как кура с яйцом. Подсел человек – заплати, отправь в вирт-поселение. И тебе легче, и человеку лучше. Опомнится – вынырнет! – ответил Женя с железной уверенностью в голосе.

– Ты такой циничный. Я думала, ты человек, а тебе всё равно. Ты играешь со всеми и со мной, как кот с мышью. На моём месте могла быть любая другая. Я для тебя вещь – пнёшь и не заметишь. Ненавижу тебя! – вырвалось у меня вдруг.

– Да, я циник, и никогда этого не скрывал. Подожди, пожалуйста, мне пишут с будущей работы, надо ответить, – сказал он озабоченно.

Я обиделась, встала и ушла. Молча. Он был занят своей перепиской и махнул мне на прощание рукой, не подняв головы.

Глава 13

Вместо обеда нас забрали на прививки. Что-то сбилось в графике: не должны были вроде сегодня никому ничего делать и заранее не предупреждали. Перед самым обедом разослали всем сообщения и отлавливали у входа в столовую тех, кто не успел прочесть. Жестокие: ладно я, а мужикам, которые уже успели запах котлет учуять, каково? Хотя привычное дело: прививали нас всех раз год, а то и чаще. Инфекции росли и множились, но умные люди придумывали вакцины так же быстро, как программисты – антивирусы для компьютерных систем. Шлёп – и все, кто от вакцины не умер, здоровы. Успею ещё и с Горцем помириться, и с мамой поболтать.

* * *

– Готовы к колкостям счастливого будущего? Коктейль будет убойный! Улыбнитесь, вас снимает нескрытая камера!

Ответить я не успела. Пока махала в камеру ручкой, была привита в плечо лёгким прикосновением «пистолета», подписала бумаги про «не есть, не пить, не шляться» и отправилась в номер, довольная, что всё позади.

Завалившись на кровать прямо в домашних сапожках, сделала пару смешных снимков, хотела отправить Горцу с подписью «про последствия прививок», но от него ничего не было и моё диалоговое окно было совершенно пустым. Вот же вредный старикашка! Не буду же я первая писать! Думать про него, как про старикашку, было как-то странно: тогда ведь, по сути, незачем ждать, что он напишет первым, надо себя вести уважительно и его невнимательность, и высокомерие списывать на возрастные изменения. Я же, когда к дедуле приезжаю, не требую, чтобы он меня во всём понимал! Нет, он не старикашка, на вид ему не больше тридцати, а значит, должен вести себя соответствующе. Или не должен? Запуталась в ощущениях, потянуло в сон – после прививок так бывает. Ладно, посмотрю какую-нибудь старую сентиментальную киноху, может быть, вздремну, а вечером ему напишу.

Но включить фильм я не смогла. Я вообще ничего не смогла. Оказывается, меня парализовало. И вот я лежала в своём номере на кровати, так и не сняв сапоги, и не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни пальцем. Попробовала крикнуть – язык не слушался, получилось какое-то тихое невнятное мычание и стон. Даже моргнуть не могла. Сейчас дыхание остановится, моторчик откажет – и всё, рипнусь[20]20
  Рипнуться – сленг. умереть, отойти в мир иной (от англ. R.I.P.).


[Закрыть] в века.

Вспомнила, как совсем недавно боялась умереть, когда замигала красная тревога. Тогда я так спешила что-то делать, спасаться, выживать! Теперь, когда приступ страха повторился, а я оказалась совершенно беспомощной, мне вдруг стало неожиданно хорошо и спокойно. В голову полезли разные глупости. Вот дура-то, отправила бы селфи – была бы последняя фотография. Сотрут ведь всё, что здесь было сфотографировано, цензура же. И не поспать даже – глаза открыты. Стала изо всех сил пытаться закрыть их – чуть-чуть смогла прикрыть. Может, так рукой получится пошевелить? До тревожной кнопки далеко, не дотянусь. Хотя, что мешает мне попробовать? Телефон был под рукой, но если беспорядочно жать, то сразу же заблокируют и всё, поэтому так лучше не делать.

Очень устала от бесплодных попыток пошевелить пальцами: создалось ощущение, что гири таскала. Задремала с полуоткрытыми глазами. Меня разбудил знакомый голос доктора с детским чемоданчиком. Она, по обыкновению, ворвалась ко мне без стука. Мой самый-самый дорогой незваный гость!

– Ну, как вы тут? Всё хорошо?.. – мягко и даже ласково начала она. – …Да твою ж мать! Реанимацию в четыреста шестую срочно! Спутанное сознание, ригидность затылочных мышц на два поперечных пальца, дисфагия, улыбка, схожая с сардонической, – заканчивала она уже криком, отчеканивая в спикерфон, видимо, для удобства распознавания.

Дальше всё происходило как в какой-то чёрной комедии. Лучше бы без сознания была: быстро прибежали, бесцеремонно раздели, кололи, гнули в разные стороны, потом звали ещё кого-то.

– Нет, вы только посмотрите, какое проявление иммунитета! Просто прелесть что такое! Выключило девочку и всё! Организм все силы на борьбу бросил! – радовалась пышногрудая дама, которую все уважительно называли профессором. – Её обязательно нужно отвезти в институт и показать моим студентам!

– Профессор, никак нельзя в институт: она ещё в карантине, не положено, – отвечала ей моя худенькая врач, казавшаяся совсем маленькой на её фоне.

– Ох, как жаль. Тогда я самых лучших сюда вызову, в качестве поощрения и в научных целях. Это ведь прелесть что такое! И ведь в сознании, глазки умненькие. Так, капните-ка ей «слёзку», а то глазки сохнут, что вы как изверги! – приказала профессор.

Я собрала все силы и принялась протестовать против вызова сюда любых студентов: ни лучших, ни худших – никаких мне, голой и парализованной, было не нужно. Но издала лишь слабый стон.

– Деточка, вы герой! Вы даже не представляете, насколько вы уникальный экземпляр. Как вас скрутило – по учебнику! Такая побочка – просто чудо! – восхищалась профессор.

Я совсем не разделяла её восторгов, но на моё мнение тут всем было явно плевать, и ей в первую очередь. Она кому-то звонила и просила разрешения привезти студентов. Сначала семнадцать. Потом пять самых лучших, потом хотя бы двоих. Несколько раз получила отказ, ужасно расстроилась, велела задокументировать каждый показатель и, наконец, высокопарно изрекла:

– Раз так, я буду наблюдать за развитием ситуации удалённо вместе со своими учениками. Мне нужен онлайн-скрининг, мониторинг показателей жидкостей, – и уже в дверях добавила: – Следите, чтобы она не захлебнулась, когда начнётся рвота, а то обидно будет с таким иммунитетом так глупо умереть!

Как я поняла, лечить меня никто не собирался – только наблюдать. Когда в палату притащили мобильный стенд с мониторами и множеством трубок, я почувствовала себя лабораторной мышью, на которой ставят эксперимент. Хотя вряд ли им захочется, чтобы отбывающая прекратила свой жизненный путь, лёжа на этом стенде – слишком много свидетелей. От нечего делать я стала сочинять жалобы, которые буду писать, когда паралич отпустит. Мозг мой думал исправно.

Наконец, в моей теперь уже палате осталась одна маленькая врач. Она меня укрыла, научила давать ей знаки да/нет глазами, выбрала мне подходящий фильм. Капала «слёзки» в глаза и помогала засыпать, просыпаться, и не только. Я думала о том, что она, наверное, очень хороший человек, но дружить с ней у меня бы не получилось, потому что она может с живым человеком вот так, как будто с вещью обращаться, а я категорически не могу. А ещё я поняла, почему парализованные люди часто отдают распоряжение на отключение систем жизнеобеспечения: неприятно себе не принадлежать даже рядом с очень хорошим человеком.

Отпустило меня как-то резко и сразу. Больше суток я провела парализованной, уснула, проснулась абсолютно живой, встала и пошла, как ни в чём не бывало. Точнее, проснулась, встала, выдернула из себя все трубки и иголки под возмущённые вопли другой сиделки и пошла в душ. Наверное, примерно так чувствовала себя спящая красавица после пробуждения – ватной. Вымыла своё обмякшее тельце и собиралась выйти в люди, но тут явилась та самая невероятная дама-профессор, на этот раз со свитой. Она поблагодарила меня за интересный полезный опыт и предложила подписать бумаги о добровольном участии в эксперименте. Я вдохнула поглубже, вспомнила все свои мытарства и недобро изрекла:

– Нет. Я считаю подобное обращение с обездвиженным напуганным человеком…

– Подождите. Бумаги о том, что при любых отклонениях вы даёте медицинским службам официальное разрешение на проведение исследований при условии сохранения жизни и здоровья, вы подписали ещё до вакцинации, – перебила мой порыв профессор. – Это в прошлом. Я же говорю о продолжении наблюдения.

– Но я не представляла, что меня может парализовать! – возмущалась я, не желая признавать, что подписываю такие документы, не читая.

– Ирина, мне жаль, что вы попали в подобную неприятную лично для вас ситуацию, но представьте, какое научное значение имеют перенесённые вами осложнения! Тем более после уникального стремительного выхода из паралича! Мы сняли все данные о реагировании вашей нервной системы. Теперь мы изменим порядок предварительных обследований, разработаем методику поведения при парализации, в том числе контроль состояния пациентов в первые часы после вакцинации. И всё благодаря вам!

Она говорила, говорила, говорила… Поток информации лился из неё хорошо поставленным за долгие годы чтения лекций голосом. Мне неважно было, что она говорила: вся эта пафосная риторика о моём героизме и безграничных возможностях полученного жидкостного материала никак во мне не отзывалась. Желание спасать мир было ещё парализовано прививкой. Я представила себе, как долго эта чудесная женщина может говорить и сколькими аргументами она будет хлестать меня, пока не добьётся моего согласия. Моё упрямство явно уступало её упрямству и по силе, и по качеству.

– Где подписывать? – уже не выражающим никаких эмоций голосом спросила я после очередной лавины аргументов, сошедшей с высоты её положения.

Я подписала всё, в том числе разрешение на проведение обследований в течение последующих пятидесяти лет по запросу. Как они будут меня искать для этого – их дело. Пусть ищут.

* * *

В телефоне сообщения только от мамы. Женя не писал. Слабая надежда на то, что он всё же останется, не оправдалась. В информационной службе мне сообщили, что Евгений отбыл на место работы сегодня утром.

– Если он что-то забыл, мы можем организовать ему передачу, – заверил голос в телефоне.

– Да, забыл. Человечность он забыл, но, видимо, не здесь, – печально ответила я, вертя в руках красную маску с Весёлым Роджером.

– Устаревшее слово, – сказал голос.

– Да, – согласилась я.

Просто вот так взял и уехал, когда я лежала парализованная. Был человек – и нет человека.