Текст книги "Онкопсихология: посттравматический стресс у больных раком молочной железы"

Возможно, более высокий уровень интеллекта определяет выбор наиболее эффективных стратегий совладания, реализуемых человеком для преодоления травматических событий (к таким процессам может относиться, например, направленность на рациональный анализ проблемы, связанный с выполнением плана разрешения трудной ситуации, что проявляется в таких формах поведения, как рациональный анализ случившегося, обращение за помощью, поиск дополнительной информации). Кроме того, отмечено, что успешное совладание с опасной болезнью может быть связано с характеристиками смысловых образований личности: чем богаче, сформированнее и стабильнее смысловые образования, тем быстрее происходит осмысление человеком своего положения и включение травматического события в дальнейшую жизнь, его принятие и переработка травматического опыта (Тхостов, 2002).

Биографические характеристики. К предикторам ПТСР после переживания психотравмирующих событий относят некоторые особенности жизненного пути личности, в частности переживание травматических событий в анамнезе, состояние хронического стресса и неадекватное преодоление предшествующих стрессовых ситуаций. Роль предшествующих жизненных стрессов или психических травм в возникновении ПТСР при онкологических заболеваниях является предметом особого внимания, поскольку вызывает множество дискуссий и в связи с проблемой возникновения и прогрессирования рака. Предполагается, что у пациентов с историей прошлых травматизаций и уже имеющимися признаками ПТСР эти симптомы могут активизироваться как непосредственно в связи с самим заболеванием, так и под воздействием различных стимулов во время лечения, и поэтому таким пациентам может потребоваться дополнительная помощь и поддержка (Psycho-oncology, 1998; McKenn, et. al., 1999).

Гипотезы о предшествующих жизненных стрессах как предикторах ПТСР основываются на различных теоретических представлениях о механизмах и сущности травмы, включая представление о кумулятивном стрессе (Khan, 1974), концепцию базисных убеждений Р. Янофф-Бульман (Janoff-Bulman, 1995, 1997, 1998) и психобиологические модели, которые предполагают потенциальное «разжигание», актуализацию последствий непереработанных прежних стрессов (Van der Kolk, 1987; McConnell, 2002). Предшествующие стрессы могут влиять на приспособление к текущим стрессорам посредством воздействия на первичные и вторичные оценки стрессора (Lazarus et al., 1957, 1966, 1984). Первичные оценки являются оценкой того, что поставлено на карту: является ли событие угрозой, поражением или вызовом? Вторичные оценки включают в себя суждения о том, что можно сделать, чтобы справиться с этим событием, включая ощущение контроля над ним. Исследования связи между первичными и вторичными оценками заболевания и последующей адаптацией к нему показали, что более негативные оценки связаны с плохой адаптацией (Stanton, Snider, 1993). На связь между развитием онкологического заболевания и переживанием утраты (родного человека, значимых межличностных отношений, привычной социальной роли), сопровождающимся состоянием отчаяния и безнадежности, писали многие ученые (Саймонтон, Саймонтон, 2001; LeShan, 1977). Более того, по наблюдениям ученых, эти критические стрессовые события обычно происходят в период от полугода до полутора лет, предшествующий обнаружению онкологического заболевания.

Проводились исследования, направленные на выявление роли предшествующих жизненных стрессов на адаптацию к заболеванию. В исследовании М. Сильвер-Эйлайан и Л. Кохен (Silver-Aylaian, Cohen, 2001) показано, что предшествующие стрессы (такие как насилие, смерть ребенка) и разрешение этих ситуаций, успешность совладания с ними сопряжены с реакциями пациентов на заболевание. Большое количество жизненных стрессов и дисфункциональное совладание с ними были связаны с более интенсивным дистрессом, более негативным восприятием больными своего диагноза и худшим приспособлением к заболеванию.

Б. Грин с коллегами (Green et al., 2000) при исследовании больных раком молочной железы через несколько месяцев после завершения лечения было обнаружено, что пережитые ситуации сексуального, физического насилия, других заболеваний, угрожающих жизни, являлись значимыми предикторами депрессии, дистресса и симптомов ПТСР у пациентов. Показано также (Andrykowski, Cordova, 1998), что количество прежних травм является значимым предиктором симптомов ПТСР через несколько лет после окончания лечения. Клинические наблюдения и ряд исследований подтверждают, что количество жизненных стрессов, перенесенных перед травмой, положительно коррелируют с остротой аффективных реакций на актуальную травму, а опыт успешного совладания с прошлыми стрессорами может играть роль «прививки» для реакций на текущий стресс (Khan, 1974).

Однако собранные эмпирические данные, отражающие влияние психологических факторов на вероятность возникновения онкологического заболевания, до настоящего времени остаются неоднозначными. Несмотря на то, что многими исследователями признан тот факт, что онкологическому заболеванию предшествует психотравмирующая ситуация, нельзя отрицать и то, что почти у каждого человека в жизни случались подобные ситуации, но при этом далеко не у всех возникает столь тяжелое заболевание. Также не определена роль предшествующих травматических событий в развитии посттравматического стресса, возникающего при диагностировании опасного для жизни заболевания.

Предшествующие личностные ассоциации, связанные с заболеванием раком, также могут влиять на психологическое воздействие диагноза. Так, показано, что память о смерти матери, сестры или бабушки от рака молочной железы или близкого человека от рака делает диагноз гораздо более зловещим и может приводить к более интенсивному психологическому дистрессу во время и после лечения (Rowland, Massie, 1998; Petticrew,1999). Можно предположить и обратную тенденцию.

В целом можно заключить, что проблема предикторов ПТСР является многогранной и недостаточно изученной. Существующие на сегодняшний день исследования, посвященные данной проблематике, немногочисленны, многие из них подвергаются методологической критике, и поэтому не дают возможности всестороннего анализа проблемы. Однако, несмотря на то, что крайне сложно проконтролировать в исследовании воздействие всех факторов, влияющих на психологическое самочувствие пациентов, потребность в таких работах существует, поскольку они могут способствовать выявлению психологических механизмов совладания с болезнью и определить психологические ресурсы человека, необходимые для борьбы с заболеванием. При этом некоторые из предикторов возникновения посттравматических стрессовых реакций совпадают с обсуждаемыми в литературе факторами, способными выступать в качестве этиологических причин развития злокачественных новообразований. Это делает область исследования предикторов ПТСР при онкологической патологии остроактуальной и значимой как в теоретическом, так и в практическом аспекте: выявление факторов, связанных с негативными психологическими последствиями перенесенного заболевания (одним из крайних проявлений которых является развитие посттравматических стрессовых реакций и ПТСР), может не только помочь определить адекватные психотерапевтические стратегии для редукции симптомов ПТСР и улучшения качества жизни больных, но и, возможно, способствовать предотвращению рецидивов заболевания.

Глава 5
Когнитивно-личностные аспекты психической травматизации у больных РМЖ

Восприятие онкологического заболевания как угрозы для жизни, как серьезного психосоциального травмирующего фактора, связанного с возможностью нарушения сексуальных, семейных и социальных отношений, может быть различным в зависимости от личностных характеристик пациентов, их жизненных установок и ценностей, возраста и семейного статуса. Реакция пациента является интегративным ответом на когнитивную оценку и эмоциональную значимость того или иного аспекта психотравмирующей ситуации заболевания.

Особый интерес с точки зрения понимания механизмов воздействия онкологического заболевания на личность пациента представляет изучение базисных убеждений больных РМЖ. Изменяются ли у онкологических больных базисные когнитивные убеждения, содержащие глубинные представления индивида о собственном Я и окружающем мире?

Понятие базисных убеждений. Понятие «базисные убеждения» (или «базисные схемы») возникло и развивается на пересечении когнитивной (Bruner, 1960), социальной (Fiske, Taylor, 1994), а также клинической психологии и психотерапии (Бек и др., 2003), которые (каждая со своих позиций) пытаются ответить на вопрос о том, каким образом индивид конструирует свои представления об окружающем мире и собственном Я. В целом, базисные убеждения можно определить как имплицитные, глобальные, устойчивые представления индивида о мире и о себе, оказывающие влияние на мышление, эмоциональные состояния и поведение человека. В когнитивной психотерапии понятия «убеждения», «схемы», «правила», «когнитивные паттерны», «когниции» в целом являются взаимозаменяемыми (Когнитивная психотерапия расстройств личности, 2002). Говоря о соотношении понятий когнитивной схемы и убеждения (по А. Беку), можно утверждать, что если схемы представляют собой когнитивную структуру, форму организации переживаемого опыта и механизм концептуализации ситуаций, то убеждения являются содержанием схем, в обобщенной и имплицитной форме отражающими содержание эмоций, мышления и поведения. При этом теоретики когнитивной психотерапии часто употребляют понятия «убеждения» и «схемы» в одном значении.

Концепт схемы возник в психологии в связи с проблемой изучения репрезентации образа окружающего мира в структуре индивидуального сознания. Однако задолго до появления когнитивной психологии понятие схемы как структуры, одновременно предвосхищающей восприятие мира и изменяющейся под его воздействием, было введено И. Кантом, который сделал попытку преодолеть разрыв между эмпиризмом и рационализмом в гносеологии. Как известно, сторонники эмпиризма утверждали, что знание есть копия окружающего нас мира, в то время как рационалисты полагали, что знание есть исключительно продукт ума. И. Кант ввел категории априорного (предшествующего опыту) и апостериорного (чисто сенсорного) знания, через которые и определялся концепт схемы. Схемой понятия И. Кант называл обобщенный способ воображения доставлять понятию его образ (Кант, 1994). Таким образом, априорная функция схем состоит в предвосхищении интерпретации индивидом образов и событий, а апостериорная – в изменении самих схем в соответствии с воспринимаемым.

В когнитивную психологию понятие схемы было введено Ф. Бартлеттом. В процессе анализа экспериментов, суть которых заключалась в том, что различные испытуемые должны были пересказать одну и ту же историю, Ф. Бартлетт обнаружил, что в процессе пересказа наблюдаются устойчивые паттерны ошибок. Для объяснения этого явления Ф. Бартлетт и предложил концепт схемы как компонента памяти, который формируется на основе взаимодействия с внешней средой и одновременно организует поступающую информацию определенным образом (Bartlett, 1932).

В отечественной психологии убеждения рассматриваются как «представления, знания, идеи, ставшие мотивами поведения человека и определяющие его отношение к деятельности» (Психологический словарь, 2001). Понятие схемы следует отличать от понятия установки. Д. Узнадзе (1961) понимал под установкой готовность субъекта к совершению определенного действия или к реагированию в определенном направлении. Так же как схема, установка возникает при столкновении потребности субъекта и объективной ситуации ее удовлетворения. Безусловно, понятие установки является более узким, чем понятие схемы. Д. Узнадзе рассматривает установку исключительно в рамках какой-либо деятельности, как правило, в искусственно созданных условиях, в то время как схема является частью перцептивного цикла в целом и затрагивает все познавательные процессы и эмоциональную сферу. При этом в процессах формирования установок (по Узнадзе), схем и убеждений, безусловно, прослеживаются четкие аналогии: в экспериментах Д. Узнадзе было показано, что установка фиксируется в процессе многократного повторения опытов. Аналогичным образом формируются схемы и убеждения на протяжении личной истории индивида: многократное повторение однотипных ситуаций формирует то или иное убеждение. Например, при наличии постоянной поддержки со стороны близких в повторяющихся ситуациях фрустрации каких-либо потребностей у индивида формируется базисное убеждение о том, что окружающим людям можно доверять и они в любое время готовы прийти на помощь.

Схемы формируются в процессе развития личности. Наиболее полная концепция генетического развития когнитивных схем была создана Ж. Пиаже (Пиаже, 1969). Указывая на ведущую роль схем в когнитивном развитии индивида, Ж. Пиаже писал: «Никакое поведение, даже если оно является новым для данного индивида, не может рассматриваться как абсолютное начало. Оно всегда привязано к предшествующим схемам, будучи, таким образом, равносильным ассимиляции новых элементов ранее сконструированными структурами» (Piaget, 1976, р. 17). Следовательно, любой опыт, в том числе травматический, ложится на уже существующие у индивида схемы.

Наиболее близким по значению к понятию схемы является понятие личностного конструкта в теории Г. Келли (по: Франселла, Баннистер, 1987). Личностный конструкт определяется Г. Келли как идея или мысль, которую человек использует, чтобы интерпретировать, объяснить или предсказать свой опыт. Люди, по Г. Келли, действуют как ученые-исследователи: они постоянно выдвигают рабочие гипотезы о реальности, что позволяет им так или иначе прогнозировать, контролировать и понимать происходящее (по: Хьелл, Зиглер, 1997).

Конструкт когнитивной схемы как структуры, предвосхищающей восприятие окружающего мира и изменяющейся под его воздействием, обладает эвристической ценностью не только для когнитивной, но и для клинической психологии. При этом для клинической психологии чрезвычайно важно понимание схемы не как исключительно когнитивной структуры, а как когнитивно-аффективного комплекса, формирующегося в опыте взаимодействия индивида с окружающим миром и опосредующего восприятие происходящих событий.

Согласно А. Беку, обработка информации основана на базисных убеждениях, лежащих в основе схем. Нарушения нормального функционирования индивида связаны, по Беку, с «когнитивной уязвимостью». Каждый человек характеризуется уникальной уязвимостью и чувствительностью в соответствии с имеющимися у него убеждениями. Любое расстройство личности связано с определенным базисным убеждением. Например, когнитивной основой расстройства избегания является базисное убеждение: «Мне могут причинить боль», параноидного расстройства: «Люди – потенциальные противники», нарциссического расстройства: «Я особенный», истерического: «Мне нужно производить впечатление» и т. д. Таким образом, с помощью схем можно выстроить когнитивный профиль каждого расстройства.

Наибольшее количество исследований дисфункциональных схем и убеждений при психопатологии посвящено репрезентациям образа Я и окружающего мира при депрессиях (Beck, 1967, 1976; Segal, 1988). А. Бек полагает, что в основе депрессии лежит когнитивная триада: негативные базисные убеждения относительно собственного Я, окружающего мира и негативный взгляд на будущее.

Важной характеристикой убеждений является их иерархичность. Когнитивные психотерапевты отмечают, что убеждения индивида образуют множество слоев (МакМаллин, 2001). Существуют поверхностные убеждения, более глубокие убеждения и центральные (базисные) убеждения. Поверхностные убеждения – это те мысли, которые индивиды легко осознают и открывают другим. Базисные (центральные) убеждения индивид не может обнаружить сам без специальных усилий. Это не означает, однако, что они в принципе не осознаются. По мнению теоретиков когнитивной психотерапии, при помощи терапевтической работы или специальных расспросов базисные убеждения можно вскрыть.

Основоположник рационально-эмотивной психотерапии А. Эллис помещает убеждения в центр своей известной триады АВС: A (Activating events) – события, происходящие в жизни человека; В (Beliefs) – система убеждений, касающихся этих событий; С (Consequences) – последствия этих событий, которые могут привести к эмоциональным и поведенческим нарушениям.

Система убеждений, по Эллису, представляет собой нечто вроде базовой философии человека, она может содержать как вполне разумные, рациональные убеждения, проверяемые опытным путем, так и иррациональные убеждения, которые, как правило, являются реакциями на неблагоприятные события, повторяющиеся неоднократно как в детском, так и в более позднем возрасте (по: Соколова, 2002).

Концепт схемы используется также в работах психоаналитически ориентированных ученых. Современные психоаналитические течения все больше отходят от традиционной «энергетической» модели психики, описанной З. Фрейдом, перенося акцент с определяющей роли влечений на роль отношений в психическом функционировании индивида и используя понятие схем (Eagle, 1986; Slap and Saykin, 1983; Wachtel, 1982). М. Горовитц (Horrowitz, 1991) строит свою теорию на том, что индивид имеет множество схем, касающихся образа Я и окружающих людей. Схемы, касающиеся образа собственного Я, включают в себя способы, с помощью которых индивид достигает удовольствия и избегает разочарований (мотивационные схемы), позиционирует себя в отношениях с миром (ролевые схемы), решает проблему выбора (ценностные схемы). Согласно М. Горовитцу, психологический стресс вызывается рассогласованием между существующей ситуацией и наличными схемами.

Безусловно, А. Бек и М. Горовитц, будучи приверженцами различных теорий личности, трактуют понятие «схема» совершенно по-разному. Бек, как сторонник когнитивных теорий, рассматривает схемы как структуры, предвосхищающие когнитивно-аффективные процессы и поведение и, одновременно, структурирующие поступающую информацию. В свою очередь, М. Горовитц, классифицируя схемы на мотивационные, ролевые и ценностные, исходит из фрейдовской структуры личности, включающей подструктуры Ид, Эго и Суперэго.

Базисные убеждения и психическая травматизация. Когнитивные концепции психической травмы восходят к теории стресса Р. Лазаруса и работам А. Бека. В так называемой «оценочной» теории стресса (Lazarus, 1966) большая роль отводится когнитивной оценке индивидом стрессовой ситуации. Процесс оценивания включает первичное (оценку стрессовой ситуации) и вторичное оценивание (оценку индивидом собственных ресурсов в совладании с данной ситуацией) (Lazarus, Folkman, 1984). В зависимости от этого формируется тип копинг-стратегии: проблемно-фокусированный копинг (действия, направленные на преодоление стрессовой ситуации) и эмоционально – фокусированный копинг (действия, направленные на улучшение эмоционального состояния).

Другой аспект понимания психической травматизации в когнитивной трактовке, ярко выраженный в концепции психической травмы Р. Янофф-Бульман (Janoff-Bulman, 1998), в большей степени имеет отношение к личности пережившего травму человека. В интерпретации Р. Янофф-Бульман, психическая травма представляет собой изменение базисных убеждений личности о доброжелательности – враждебности окружающего мира, его справедливости, а также о ценности и значимости собственного Я.

Отнесение того или иного убеждения к разряду базисных обусловлено несколькими критериями. Первым критерием является то, что истоки базисных убеждений лежат в раннем детстве. Вводя данный критерий, мы опираемся на теории объектных отношений, теорию когнитивной психотерапии А. Бека и теорию психической травмы Р. Янофф-Бульман. Первые устойчивые представления о мире и о себе складываются у ребенка на довербальном уровне (в возрасте примерно 7 месяцев) на основе взаимодействия со значимыми взрослыми. Безусловно, довербальные представления ребенка не являются еще убеждениями, но, тем не менее, они ложатся в основу будущих убеждений об окружающем мире и собственном Я взрослого человека.

Вторым критерием отнесения убеждений к категории базисных является их относительная стабильность на протяжении жизненного пути личности. Если более поверхностные убеждения (например, убеждение «Я хороший специалист») постоянно подвергаются эмпирической проверке и корректируются в зависимости от полученного опыта, то базисные убеждения остаются относительно неизменными на протяжении жизни. Однако существуют особые жизненные ситуации (травматический опыт), которые могут изменить базисные убеждения.

Третьим критерием отнесения убеждения к разряду базисных может служить высокий уровень обобщенности и глобальности: такие убеждения отражают представления индивида о собственном Я и окружающем мире в целом.

Базисные убеждения обеспечивают ребенка чувством защищенности и доверия к миру, а в дальнейшем – ощущением собственной неуязвимости и стабильности. Имплицитная концепция окружающего мира и собственного Я у большинства взрослых здоровых людей приблизительно такова: «В этом мире хорошего гораздо больше, чем плохого. Если что-то плохое и случается, то это бывает, в основном, с теми, кто делает что-то не так. Я хороший человек, следовательно, могу чувствовать себя защищенным от бед». Речь идет о так называемых позитивных иллюзиях, выявленных в исследованиях С. Тейлора (Taylor, 1983), который показал, что хорошо адаптированным людям свойственно переоценивать вероятность возникновения положительных ситуаций в жизни и недооценивать вероятность отрицательных. Данное утверждение легко подтверждается тем, что часто из уст лиц, перенесших тяжелую психотравмирующую ситуацию, можно услышать признание: «Я никогда не допускал мысли, что это может случиться со мной».

Согласно Р. Янофф-Бульман, базисные убеждения о доброжелательности, справедливости окружающего мира и значимости собственного Я подвержены влиянию психической травмы. В одночасье индивид сталкивается с ужасом, порождаемым внешним миром, а также с собственной уязвимостью и беспомощностью. Привычные комфортные убеждения рушатся, повергая человека в состояние дезинтеграции. Процесс совладания с травмой состоит в восстановлении базисных убеждений и проходит в несколько этапов.

На первом этапе, названном Р. Янофф-Бульман этапом «автоматических процессов», актуализируется деятельность защитных механизмов (отрицание, эмоциональная онемелость), позволяющих индивиду психически выжить под натиском травмы. Эмоциональная онемелость и отрицание защищают личность от сильного возбуждения, вызываемого вторжением травматического опыта. Оба процесса (вторжение и избегание) действуют в согласии между собой: как только навязчивые переживания в связи с травмой становятся невыносимыми, начинают действовать защитные механизмы, направленные на избегание стимулов, напоминающих травму.

Второй этап характеризуется попытками человека, пережившего травму, осознать случившееся и обнаружить в бессмысленном хаосе травматического опыта какой-либо смысл. В норме на этом этапе индивид старается позитивно переинтерпретировать случившееся. При этом мотивация к позитивной интерпретации травматического опыта не является осознанной. Индивид, переживший травму, не говорит себе: «Мне нужно восстановить разрушенную картину мира, поэтому нужно переинтерпретировать мой опыт». Согласно Р. Янофф-Бульман, тенденция к позитивной интерпретации тяжелого опыта является неотъемлемым свойством здоровой личности, пытающейся вновь обрести равновесие (Janoff-Bulman, 1997).

По прошествии определенного времени после травматического события попытки индивида вернуться к старым, обеспечивающим психологический комфорт базисным убеждениям принимают форму реинтерпретации травматического опыта. Конфронтация с травмой перестает быть столь разрушительной и начинает включать поиск позитивных изменений, имеющих место после травмы. В частности, наши клинические наблюдения показали, что многие пациентки, прооперированные по поводу РМЖ, отмечали, что после пережитого стресса они многое переоценили в своей жизни, научились радоваться небольшим радостям, почувствовали себя более сильными и способными к борьбе с жизненными затруднениями.

В лонгитюдном исследовании больных раком крови И. Карбун с соавт. (Carboon et al., 2005) было показано, что базисные убеждения о справедливости мира и собственной безопасности на момент диагностирования заболевания являются предикторами посттравматического личностного роста через 6 месяцев.

Р. Янофф-Бульман считает, что в случае успешного совладания с травмой базисные убеждения качественно отличаются от «дотравматических». Их восстановление происходит не полностью, а только до определенного уровня, на котором человек свободен от иллюзии неуязвимости. Картина мира индивида, пережившего психическую травму и успешно совладавшего с ней, примерно такова: «Мир доброжелателен и справедлив ко мне. Я обладаю правом выбора. Но так бывает не всегда».

Таким образом, на наш взгляд, концепция Р. Янофф-Бульман раскрывает когнитивно-личностные механизмы психической травматизации.

Дж. Скидмор и Е. Флетчер (Skidmore, Fletcher, 1997) исследовали базисные убеждения у студентов колледжа и молодых пациентов с диагнозом ПТСР с помощью опросника «Исследование взглядов на мир» («World View Survey»). Анализ различий в убеждениях в двух группах показал, что пациенты с ПТСР имеют более негативные убеждения по всем субшкалам опросника («Тревожащая неопределенность», «Неадекватность происходящего», «Враждебный мир», «Отсутствие контроля» и др.) за исключением убеждения о силе собственного Я.

К. Венингер и А. Елерс (Weninger, Elhers, 1998) изучали убеждения у взрослых испытуемых, переживших в детстве сексуальное насилие, по немецкой версии «Шкалы личных убеждений и реакций» (Personal Beliefs and Reactions Scale – PBRS) (Resick et al., 1991). Шкала включает следующие субшкалы: «Безопасность», «Доверие», «Сила», «Уважение», «Интимность», «Собственное “Я”», «Другие», «Самообвинение», «Насилие». Анализ взаимосвязей показал, что все негативные убеждения, кроме самообвинения и убеждений о сексуальном насилии, имеют высокие корреляции с выраженностью посттравматических симптомов.

Е. Миккельсен и С. Айнерсен (Mikkelsen, Einarsen, 2002) изучали различия в характеристиках когнитивной картины мира у 118 добровольцев, подвергшихся издевательствам на службе, и контрольной группы нетравмированных индивидов. Значимые различия получены по всем трем основным категориям базисных убеждений (самоценность, доброжелательность и справедливость окружающего мира): у испытуемых, продемонстрировавших признаки посттравматического стресса, они более негативны. Кроме того, часть обследованных, чьи базисные убеждения носят позитивный характер, в личной беседе говорят об ощущении себя более сильными, зрелыми, терпимыми, сопереживающими после всего того, что с ними случилось, – т. е. сообщают о феномене посттравматического личностного роста.

К. Рини с соавт. (Rini et al., 2004) в лонгитюдном исследовании с помощью опросника Р. Янофф-Бульман изучали изменения в базисных убеждениях матерей, чьи дети перенесли операцию по пересадке костного мозга в связи с опасными для жизни заболеваниями. Респондентки были обследованы дважды с интервалом в один год. Хотя интуитивно кажется очевидным, что успех пересадки и серьезность побочных эффектов должны были бы стать основным фактором, влияющим на посттравматическую адаптацию матерей, исследование показало, что главной ресурсной характеристикой в этом случае являются позитивные самопредставления индивидов: матери с более положительными представлениями о собственном Я продемонстрировали лучшее интеллектуальное функционирование как во время пересадки, так и через год после нее. Отмечено, что физическое благополучие в острый период эффективнее удавалось поддерживать тем женщинам, чьи убеждения о себе самой и о доброжелательности окружающего мира носили позитивный характер.

Любопытные данные были получены К. Рини при анализе группы убеждений о возможности контролировать происходящие события: выявлена адаптивная функция убежденности в возможности контроля в острой фазе травмы, в период госпитализации с целью трансплантации костного мозга, когда интенсивные чувства страха, ужаса, беспокойства за здоровье ребенка, переживаемые матерями, повергают их в состояние бессилия. Таким образом, авторы показали нелинейность влияния травмы на базисные убеждения: допущения о контролируемости и закономерности событий продемонстрировали относительную стойкость к воздействию травмы.

По мнению М.А. Падун, существует реципрокное взаимодействие (Падун, 2003) системы базисных убеждений индивида и травматического стрессора: чем более негативной выглядит когнитивная картина мира до экстремального воздействия, тем хуже она будет и после, усугубляя, в свою очередь, посттравматическую симптоматику.

При анализе взаимосвязей симптомов психологического дистресса с базисными убеждениями личности (Падун, Загряжская, 2006) было показано, что индивиды, имеющие негативные представления о собственном Я, а также убежденные во враждебности внешнего мира, значительно сильнее страдают от симптомов дистресса, чем те, чья картина мира и собственного Я более позитивна. Убеждения же о справедливости, контролируемости окружающего мира и закономерности происходящих в нем событий не связаны с симптомами дистресса.

Одно из направлений комплексного психотерапевтического воздействия на больных РМЖ должно включать в себя диагностику базисных убеждений и работу с ними с целью укрепления позитивного самоотношения пациента и способности опираться на поддержку окружающих.