Текст книги "Черная невеста"

II. Розы

Глава 1

Пансион теперь казался Флоренс прошлой жизнью – совсем прошлой: словно там, в стенах бывшей монастырской школы, основанной самой святой Мартой для девочек из обедневших семей, в сумрачных дортуарах, в лекториях и комнатах для ремесел, всегда прохладных, будто древние камни всю зиму впитывали холод, жил кто-то другой. Другая Флоренс.

Прилежная ученица, честная и неспособная на подлость юная леди.

Та Флоренс была полна надежд: она верила, например, что однажды у нее будет теплая семья, такая, какой она помнила свою – до гибели отца и болезни матушки. Небогатая, но честная и полная любви. Что дядя Оливер, для которого Флоренс всегда была скорее обузой, чем родной племянницей, легко отпустит ее замуж за какого-нибудь хорошего парня, возможно – из младшего дворянства, если повезет. Но даже клерк или сельский пастор подошли бы. Или художник, хотя художника дядя бы точно не потерпел.

О лордах Флоренс даже не помышляла. О том, что она вдруг может стать из обузы чем-то вроде выгодного вложения, тоже.

Больше всего Флоренс удивляло то, как легко она все это приняла: и женихов, и то, что леди Кессиди, которая годами воспринимала племянницу мужа как кошку или фамильного призрака, иногда подающего признаки своей нежизни с чердака, вдруг превратилась если не в любящую тетушку, то почти в союзницу.

Или то, что в ее маленькой жизни вдруг стало так много людей, что она иногда не успевала запомнить их имена.

Или вот, например, сегодняшнее утро.

Останься она в пансионе – останься вообще этот пансион приличной школой, куда почтенные семьи Логресса не боятся отдавать дочерей! – сейчас, в конце июля, Флоренс бродила бы по полупустым комнатам и помогала бы строгим сестрам, остающимся на лето вместе с несколькими ученицами, сиротами или такими, как мисс Голдфинч, нежеланными племянницами и дочерьми, убирать сад. Он когда-то тоже принадлежал монастырю: святая Марта была сведуща в лекарственных растениях и, поговаривают, саму школу строила изначально, чтобы передать эти знания.

Но взгляды на женское обучение менялись. И жизнь тоже менялась, поэтому вместо того, чтобы подсчитывать связки розмарина, вывешенные на просушку, или переписывать для монахинь отчеты, или просто сидеть с книгами в пустой комнате для занятий, Флоренс выбирала ткань для бального платья в компании леди Кессиди и кузин.

Это было странное чувство.

Раньше для Флоренс никогда не шили платьев на заказ. Нет, дядя Оливер не поступал как злой опекун из дешевых книжек: Флоренс не доставались обноски, это было бы недостойно семейной чести Силберов! Ее платья и белье, перчатки, шляпки, чулки – все было добротное, новое, просто купленное в магазине готовой одежды. В хорошем магазине, где не зазорно одеться девушке из приличной, пусть и обедневшей семьи.

Впрочем, Флоренс, большую часть времени проводившая в форменных платьях пансиона (лен или шерсть неярких оттенков, простой силуэт и белые манжеты по праздникам), и не нуждалась в том обилии вещей, которое было, к примеру, у Дженни.

Сейчас Дженни, морща хорошенький носик, разглядывала большую папку с шелком всех оттенков, которые только можно было вообразить. Леди Кессиди сидела рядом, свежая, как майская роза, после «Пробуждающей утренней маски сестер Лавендер».

– Милая, посмотри на этот небесно-синий! – промурлыкала она.

Уголки губ при этом дернулись так, словно леди Кессиди отчаянно пыталась удержать улыбку.

Дженни закатила глаза.

– Я уже носила синий, бирюзовый, незабудковый и цвет майских небес, – пробурчала она. – Я хочу красное платье, матушка!

Матильда, которая сидела рядом и листала каталог перчаток, посмотрела на Дженни. В ее взгляде читалось удивление, что-то вроде «серьезно, сестрица?».

– Дженнифер Силбер, ты же прекрасно знаешь, что красный – это не девичий цвет. – Голос леди Кессиди стал строже.

Дженни яростно выдохнула, ее тонкие ноздри дернулись.

– Конечно, матушка, когда я выйду замуж, я смогу заказать себе столько красных платьев, сколько захочу! – Она захлопнула папку и отбросила в сторону, словно та была ядовитой или дурно пахла. – Я подумаю. Лучше помоги крошке Флоренс, а то она, кажется, сейчас упадет в обморок от счастья.

Дженни замолчала, откинулась на спинку дивана и скрестила руки на груди. Леди Кессиди обернулась к Флоренс и виновато улыбнулась.

Ситуация была неприятной, и Флоренс, улыбнувшись в ответ, протянула свою папку, раскрытую на странице, полной зелени.

– Я признательна за возможность выбрать материал, леди Кессиди, – сказала Флоренс мягко, пытаясь сгладить неловкость и самую малость побыть лучше кузины. – Если такое возможно, я бы хотела зеленое платье. Буду благодарна вам за помощь в выборе оттенка.

Дженни фыркнула, Матильда посмотрела на Флоренс почти с уважением, хотя на миг глаза ее подозрительно сощурились.

– Конечно, дорогая, уже иду. – Леди Кессиди встала со своего места. – Только попрошу принести нам еще чай и печенье!

Она вышла из гостиной, шелестя юбками. Флоренс тут же почувствовала на себе острый взгляд Дженни.

– Только посмотри на нее, Матильда, – сказала кузина язвительно. – Сиротка, которая двух слов никогда связать не могла, вдруг стала такой приторно вежливой! Притворяется паинькой!

– Я думаю, дорогая сестра, – ответила Матильда и распрямила плечи, – что тебе стоит быть повежливее с матушкой. А не вести себя как капризный ребенок, которому запретили есть слишком много сладкого.

На идеально белых, как сливки, щеках Дженни вспыхнули алые пятна. Она приоткрыла рот, но тут же захлопнула его, только шумно вздохнула и бросила на Флоренс еще один злой взгляд.

Матильда оставалась спокойной.

– Хороший выбор, – сказала она Флоренс. – Зеленый. Только подберите с матушкой оттенок понежнее, – посоветовала она вполне дружелюбно, но тут же позволила себе ехидство: – А то дорогая сестрица Дженнифер позеленеет сама, что кто-то вдруг посмеет быть ярче нее.

И она показала сестре язык. Дженни хмыкнула и отвернулась.

– А я, пожалуй, соглашусь на небесно-голубой, – пробормотала Матильда себе под нос. – Мне не принципиально.

Она достала из кармана маленькую книжицу и уткнулась в нее.

Когда леди Кессиди вернулась, все еще свежая, с влажными волосами у кромки лба и слишком блестящими глазами, ее встретило глубокое, полное тревоги молчание.

– Давай, дорогая. – Леди Кессиди присела поближе к Флоренс. – Показывай, что тебе приглянулось.

Флоренс выбрала матовый шелк фисташкового цвета и узкое белое кружево на отделку. А потом леди Кессиди заставила их съесть бранч и собраться в город, в торговые ряды, шумные и пестрящие тканями, украшениями, обувью, зонтиками, сумочками, дорогими безделушками и множеством услуг. От завивки волос с Чудесной фиксирующей помадой из лавки сестер Дольче (локоны продержатся до трех суток, если вы не попадете под дождь или не решите искупаться в фонтане) и подгонки купленной одежды по фигуре до срочного ремонта сломанных каблуков, разошедшихся швов, порванных подолов, разбитого сердца и раненой души. Последние два пункта обещали кондитерские, где за блестящими стеклянными витринами прятались нежные пирожные, похожие на облака или живые цветы.

У Флоренс закружилась голова почти сразу, как они с леди Кессиди и кузинами вышли из кареты. В простом светлом платье, одном из тех, которые были у нее на лето, в соломенной шляпке, украшенной лишь розоватой лентой, Флоренс чувствовала себя случайным гостем, по ошибке попавшим на маскарад в сказочном дворце. Глаза разбегались от обилия красок и вывесок, со всех сторон раздавались смех, зазывающие крики торговцев сладостями, фруктами и засахаренными орехами, лимонадом и прохладным чаем, кто-то задорно торговался, кто-то пытался ругаться, а на углу на маленькой сцене играл самый настоящий оркестр.

– Пойдем скорее, не отставай! – ворчливо шепнула Матильда ей на ухо и схватила за запястье.

Флоренс мотнула головой и постаралась сосредоточиться на том, чтобы не отстать от семьи.

Наверное, кучер мог бы остановиться ближе к той лавке, где леди Кессиди предпочитала покупать перчатки, туфли и свои любимые баночки с чудодейственными кремами, но торговый квартал был пешеходным. Поэтому им пришлось идти, осторожно лавируя в толпе.

Флоренс покрепче перехватила руку Матильды, понимая, что если вдруг отстанет, то и правда рискует потеряться: прежде у нее не было ни шанса, ни повода побывать здесь. Она только слышала от кузин и от девочек в пансионе, как приятно пройтись по лавкам, а потом засесть в одной из кондитерских за чашкой чая с каким-нибудь воздушным десертом из тех, которые, по словам торговцев, ничуть не вредят талии.

А еще, хотя сюда и пускали не всех и констебли следили, не мелькнет ли в толпе неопрятно одетая дама или мальчика-бедняк, продающий газеты, сомнительные личности все же могли попасться. У Флоренс, конечно, не было кошелька, который мог вытащить карманник, но все равно она немного боялась.

– Между нами, Флоренс, – снова шепнула Матильда, которая взяла кузину под локоть и подстроилась под ее шаг. – Это правда, что Эдвард Милле прислал нам приглашения из-за тебя?

Флоренс посмотрела на нее и чуть не споткнулась на ровном месте.

Матильда, любимая дочь дяди Оливера, допущенная к его серьезным взрослым делам и в кабинет, вполне могла сунуть нос в переписку. Но признаваться ей не хотелось: что-то подсказывало Флоренс, что восторженный честный ответ может вызвать совсем не ту реакцию, которой хотелось.

– Я не думаю, что он сделал это, потому что провел пару часов по соседству со мной за ужином, – сказала она. – Может быть, у него с дядюшкой есть какие-то дела…

– Семья Милле никогда не была нашими друзьями, – пробормотала Матильда, поглядывая вперед, где в нескольких шагах шли Дженни и леди Кессиди и тоже о чем-то переговаривались. – А приглашение на день рождения Клары – жест больше дружеский, нежели официальный. Официально лорд Милле мог бы выпить с папой в клубе. Но он прислал нам приглашения на скромный семейный праздник, который вдруг стал скромным семейным балом. После того как он не просто посидел с тобой рядом, а стал причиной некоторых… неприятностей.

Флоренс едва не вздрогнула.

– Беседа правда свернула немного не в ту сторону, дорогая кузина, но…

– Кстати, а умеешь ли ты танцевать? – перевела вдруг тему Матильда.

Голос ее звучал уже не заговорщически, а весьма бодро, даже Дженни обернулась и бросила на них удивленный взгляд поверх плеча.

– Вполне, хотя признаюсь честно: мне недостает практики. – Флоренс улыбнулась.

– Значит, стены подпирать не будешь, – хмыкнула Матильда и добавила: – Я тут долго думала и поняла, что как-то слишком плохо знаю свою маленькую кузину. Чем ты занималась в этом пансионе, чем жила? – Она вздохнула. – Упущение с моей стороны, не правда ли?

Флоренс растерянно промолчала, не зная, что ответить.

А потом они пришли в лавку: слуга в форменном костюме любезно открыл перед ними витражную дверь и забрал у леди Кессиди и девушек зонтики от солнца и шляпки. Внутри было прохладно, пахло цветами и журчал фонтанчик с мраморной чашей и фигурой нимфы. Ее оплетал живой зеленый плющ, как платье, прикрывающее наготу.

Женщина, которая вышла им навстречу, могла бы посоревноваться в красоте с какой-нибудь нимфой. Она присела в книксене, придерживая пальцами юбку бледно-желтого платья, и сказала, выпрямившись и сложив руки на поясе:

– Очень рада, что вы почтили визитом этот дом, леди Кессиди. И привели сюда своих дочерей и… – Она посмотрела на Флоренс и вопросительно приподняла брови.

Улыбалась дама при этом так, словно у нее свело скулы. А еще Флоренс заметила, что ее веки блестят, будто покрыты тонким слоем слюды.

– Племянницу мужа, – сказала леди Кессиди, – мисс Флоренс Голдфинч. Нам с мисс Голдфинч понадобятся услуги мисс Голдилокс, пока мои дочери пьют чай и выбирают дорогие безделушки. Список я присылала.

– Будет исполнено, моя госпожа. – Дама поклонилась все с той же улыбкой и обернулась к Матильде и Дженни. – Пройдемте, юные леди, мне есть чем вас заинтересовать!

Флоренс посмотрела на леди Кессиди. Она совершенно потерялась здесь, в месте прекрасном, как сады небесные на фресках в монастыре, но полном роскоши, как дворцы в сказках. Леди Кессиди стояла с видом королевы, ждущей, когда свита начнет выполнять ее приказ.

– Пока мы ехали, я подумала, что нужно сделать что-нибудь с твоими волосами, дорогая, – сказала леди Кессиди ласково. – И решить еще пару вопросов. Пойдем, это за нами.

И они пошли в глубину этого странного дома вслед за слугой – по застекленной галерее, с одной стороны которой сквозь неровные толстые стеклышки смутно виднелись шумные улицы, затем наверх по широкой белой лестнице с зеленым ковром. Там, за дверьми, украшенными золотыми узорами, была маленькая круглая комната, полная яркого солнечного света.

Огромное арочное окно выходило во внутренний дворик – никакой толпы и суеты, только зеленый клочок земли, засаженный розовыми кустами, соседняя крыша и ясное бледно-голубое небо. Вдоль белоснежных стен высились комоды и полочки, заставленные болванками – искусственными головами. Их украшали парики и фантазийные уборы: обручи с цветами и лентами, крошечными шляпками или чучелками птичек; диадемы из тонкой проволоки; кружевные повязки. А еще всюду виднелись баночки и бутылки из темного стекла, от которых пахло, как в аптеке.

На стенах висели зеркала – овальные, квадратные, даже в форме полумесяцев, в тонких, почти незаметных металлических оправах. Напротив одного из зеркал, высокого, в человеческий рост, стояло удобное кресло с низкой спинкой.

Когда леди Кессиди и Флоренс переступили порог, звякнул колокольчик. Почти тут же открылась неприметная, спрятанная за зеркалом дверь в стене, и в комнату вошла еще одна дама. Молодая, в том возрасте, когда у хороших жен появляется первый ребенок и они теряют девичью гибкость, обретая теплую, уверенную степенность движений.

– Мисс Голдилокс, я привел к вам леди Кессиди Силбер и мисс Голдфинч, – сказал слуга и с поклоном оставил их.

Мисс Голдилокс поставила фарфоровую чашку на край комода и посмотрела на Флоренс долгим изучающим взглядом. А Флоренс посмотрела на нее.

Дама была невысокой и состояла из мягких овалов: покатые плечи, округлые бедра, талия совсем не тонкая, но подчеркнутая поясом так умело, что фигура все равно казалась изящной. И двигалась мисс Голдилокс изящно, и руки ее, чуть пухлые, заканчивались маленькими кистями с длинными пальцами. А еще у нее были золотые волосы – толстая длинная коса, перекинутая на грудь, с вплетенной в нее зеленой, в тон платью, лентой.

– Что-то подсказывает мне, леди Кессиди, что не вам нужны мои услуги, – произнесла мисс Голдилокс.

– Все верно, дорогая, – улыбнулась леди Кессиди и царственно прошла к низкой бархатной софе в углу. – Я принесла вам алмаз, который нуждается в огранке. Мисс Флоренс Голдфинч – племянница моего мужа.

Флоренс почувствовала себя породистой лошадкой, которую со всех сторон обходит внимательная, хваткая покупательница, знающая цену и себе, и лошадям. Мисс Голдилокс действительно обошла ее со всех сторон, разглядывая совершенно бесцеремонно, но, к счастью, не прикасаясь.

– Если вам хочется услышать мое мнение, леди Кессиди, то я бы оставила этот алмаз таким, как есть, – сказала она деловито. – Прекрасные волосы, чистая кожа, я не вижу ни искаженных потоков, ни старых шрамов. – Она нахмурилась, застыв прямо перед Флоренс и вглядевшись ей в лицо. Флоренс смущенно потупилась. – Может быть… может быть, немного закрепощенности, которую легко спутать с девичьей скромностью, но это поправимое дело. Желаете чаю, мисс Голдфинч?

Флоренс вздрогнула от неожиданности.

– Д-да… – выдохнула она.

– Ромашка? Чабрец? Гибискус и розовые лепестки? – бодро уточнила мисс Голдилокс. – Или имбирь с медом?

Она все еще стояла так близко, что можно было заметить и бутылочно-зеленый цвет ее глаз, и крошечный шрамик над правой бровью.

– А можно лимонный с мятой? – осмелилась попросить Флоренс, и мисс Голдилокс звонко рассмеялась.

– Безусловно, дорогая, все можно! – Она подтолкнула Флоренс к креслу напротив зеркала. – Сейчас прикажу все принести, а вы пока присаживайтесь и устраивайтесь поудобнее. Раз попали в мои цепкие руки, не отпущу вас отсюда такой, как прежде.

Она снова скрылась в потайной комнате, а Флоренс удивленно посмотрела на леди Кессиди. Та листала какой-то каталог.

– Что такое, дорогая? – Леди Кессиди подняла взгляд. – Не бойся, это не цирюльник, и твоим прекрасным локонам угрожает разве что цветочное масло. Ах, да, – она перелистнула страницу, – и еще выведем тебе веснушки.

– Она колдунья? – спросила Флоренс шепотом.

Леди Кессиди приподняла брови и кривовато усмехнулась.

– Сложно сказать наверняка, Флоренс, ведь что есть колдовство в нашем мире? Но мисс Голдилокс определенно умеет что-то такое, чего не умеет врач моего мужа. Разглаживать морщины, снимать усталость, заставлять волосы виться, а глаза – блестеть. Что это – наука или магия? – Она посмотрела на Флоренс и еще раз усмехнулась. – Мне не так уж важно, пока оно действует.

Флоренс подумала, что леди Кессиди и правда выглядит куда моложе и свежее, чем другие женщины в ее возрасте. Правда, эти «другие» в мире самой Флоренс были или сестрами обители, или теми, кто в эту обитель приходил, ища защиты и помощи. Пожалуй, ни волшебных кремов для лица, ни компрессов для глаз, ни услуг мисс Голдилокс никто из них себе позволить не мог.

– Но зачем здесь я? – спросила она. Во рту почему-то пересохло.

– Затем, что лучшей партии, чем Эдвард Милле, у тебя не будет, дорогая, – сказала леди Кессиди таким тоном, словно Флоренс спросила, зачем брать зонтик и надевать шляпку, когда на улице вовсю печет яркое июльское солнце. – И если я могу помочь тебе очаровать его, я сделаю все, что в моих силах. Так что расслабься, – она тряхнула каталог, расправляя странички, – и думай о том, какой красавицей ты выйдешь отсюда.

Мисс Голдилокс не сделала ничего особенного.

Она подровняла волосы Флоренс маленькими серебряными ножницами и нанесла на них ароматное масло – смесь цветов и трав, легкий, нежный запах, который Флоренс с радостью носила бы каждый день.

Маленькие изящные руки мисс Голдилокс были умелыми и ловкими, а их прикосновения сделали голову легкой и пустой, как после хорошего, долгого сна, когда тебе снится, что ты летаешь.

Она расчесала волосы Флоренс щеткой, каждую прядь по несколько раз, пока они не легли мягкими, ровными локонами, хотя сами по себе вились лишь чуточку, особенно во время дождя или в туманные, влажные дни.

– Хватит надолго, мисс Голдфинч, – пообещала мисс Голдилокс и указала Флоренс на фарфоровую миску и кувшин, которые только что принесла служанка. – Займемся вашим лицом.

Сидеть с мокрым полотенцем на лице было не очень приятно, а когда мисс Голдилокс стирала с кожи Флоренс остатки воды, пахнущей чем-то горьковатым, как травяная микстура, стало стыдно. Будто она запачкалась, и ей, как маленькой, стирают с лица размазанный пудинг.

Леди Кессиди к тому моменту, к счастью, вышла из комнаты проверить дочерей.

– Можно я сама? – попросила Флоренс.

Мисс Голдилокс отстранилась, убрала руку с салфеткой от ее подбородка и ласково сказала:

– Потерпите, мисс Голдфинч. Понимаю, неприятно чувствовать себя беспомощной, но таковы правила. Вот и всё. – Она смахнула с кончика носа Флоренс капельку воды. – Посидите и отдохните, осталось чуть-чуть.

Она подошла к окну и открыла треугольную форточку – в комнату тут же ворвались свежий ветер и запахи согретого солнцем сада.

– А что было в этой воде? – спросила Флоренс.

Кожу немного щипало, очень хотелось дотронуться до нее, но было страшно сделать что-то не так и все испортить.

– Травы и немного тайных знаний, – ответила мисс Голдилокс лукаво. – Ваша уважаемая тетушка приводила ко мне свою старшую дочь, Матильду, кажется. Взросление далось ей нелегко.

Флоренс хотела возразить – леди Кессиди была для нее не родной тетушкой и, пожалуй, обиделась бы, назови ее Флоренс так, но мысль перескочила на другое: Матильда и правда сталкивалась с проблемами, обычными для девушек в тринадцать-четырнадцать. Флоренс помнила, как приезжала летом в дом дяди на несколько недель, и все это время Матильда старалась не выходить из комнаты, а на прогулки надевала шляпу со смешной вуалью якобы от солнца. На самом деле на подбородке и щеках кузины краснели мелкие прыщики, ужасно болезненные – это Флоренс успела подслушать.

Ей самой очень повезло.

– У вас нет таких проблем, мисс Голдфинч, но ваши волосы – знак, что кожа у вас тонкая и нежная, а еще на ней могут появиться веснушки. – Мисс Голдилокс взяла что-то с полки и подошла ближе. – А мы сделаем так, что, даже если вам вдруг волей случая придется провести под солнышком пару часов, ваше лицо останется белым, каким оно и должно быть. Прикройте глаза и постарайтесь не чихать.

Флоренс послушно зажмурилась. Ее лба и носа коснулась кисточка, жестковатая и потому щекотная. Пахло пудрой и все теми же травами.

– Я дам вашей тетушке еще кое-что. Когда будете принимать ванну, мисс Голдфинч, добавите это в воду. – Кисточка прошлась по щекам. – Точно такой же порошок, только концентрация… тайных знаний выше. Всё, открывайте глазки. Вас проводят к кузинам, они как раз вовсю обсуждают лорда Эдварда Милле, и я, признаюсь, не могу их осудить.

Она помогла Флоренс, которая пригрелась в кресле, встать.

– Месяца через три приходите снова. – Мисс Голдилокс сняла с одной из болванок ленту нежно-желтого цвета, отделанную кружевом. – А это на удачу. Ах, да, Флоренс… – Ее голос стал тише, а голова склонилась, как у заговорщика, который собирается передать опасную тайну: – Постарайтесь не беспокоиться по пустякам. Кому-то вроде вас душевное равновесие будет не лишним.

Она улыбнулась, явно сказав все, что хотела сказать, а потом на пороге между колонн появилась леди Кессиди, и Флоренс пришлось идти с ней.

Желтую ленту она свернула и убрала в карман.

Кучер ждал их под раскидистым дубом, через дорогу от границы торгового квартала. Рядом журчала вода в трехъярусном фонтане, на краю которого сидели воркующие голуби и мелкие городские птички.

– Погода чудесная, – сказала леди Кессиди, когда они все устроились в коляске.

Лицо Дженни приобрело такое выражение, словно матушка заставила ее залпом выпить стакан лимонного сока.

– Я бы хотела немного покружить по городу. – Леди Кессиди поправила шляпку и развернула веер. – Джеймс, можем ли мы позволить себе маленькое приключение?

Кучер, которому в темном костюме было жарковато, вытер пот со лба.

– Почему бы и нет, миледи, – ответил он. – Отвезти вас в парк принцессы Люсиль?

– Нет, пожалуй, этот парк я и так вижу слишком часто. Я соскучилась по самому городу.

– Большой город, миледи, иногда тесноват…

– Джеймс, – в голосе леди Кессиди послышался добрый укор, – я верю, что ты найдешь для нас красивые виды и пустые улицы.

Джеймс усмехнулся и поправил шляпу.

– Попробуем, миледи. Попробуем.

Коляска Силберов, дорогая, с открытым верхом, с наложенными чарами баланса, которые делали ход мягким, а поездки комфортными, – тоже заслуга леди Кессиди, которая регулярно оплачивала эти чары, – тронулась с места. Флоренс, сидевшая спиной к кучеру, смотрела, как отдаляется фонтан вместе с птицами и статуями вокруг, и сжимала в кармане желтую ленту.

Чувствовала она себя странно, особенно когда леди Кессиди смотрела на нее: во взгляде мелькало и беспокойство, и удовлетворение, она будто пыталась понять, нравятся ли ей еле заметные изменения во Флоренс. Флоренс и сама не могла понять, изменилось ли в ней что-то, а если да, то как к этому относиться. Но запах трав сменился запахом розовой воды, а еще почему-то казалось, что солнце сегодня сияет как-то по-особенному. И мир стал ярче, словно прошел дождь и смыл всю пыль.

Город жил своей жизнью, а Джеймс действительно находил улицы, где не приходилось ни стоять в ожидании, пока проедут другие кареты и повозки, ни лавировать между прохожими, рискуя случайно кого-то задеть.

Они проехали мимо парка принцессы Люсиль, мимо аллеи с давно отцветшей сиренью, покружили рядом с храмовой площадью – здесь остановились купить лимонад и свежие ягоды, которые захотела Дженни.

Для Флоренс, знания которой о столице ограничивались путешествиями от дядюшкиного дома до обители, какого-нибудь парка, набережной или чужого особняка, Августа была совершенно новым миром. Гринхилл, район, где жили Силберы, принадлежал богачам: особняки и парки, широкие улицы, фонтаны и аллеи для прогулок. Это было безопасное место, тихое, респектабельное и роскошное. Светлое и цветущее. И очень, очень прогрессивное, каждое новшество жители Гринхилла пробовали первыми: например, аллеи давно освещали яркие фонари, не дающие копоти, потому что внутри у них горел холодный магический огонь.

Площадь же у храма Великого Павла, верховного святого, почитаемого в Логрессе, была серой и древней – самым старым местом в городе, как сказала Матильда, когда заметила, что Флоренс стоит, задрав голову, и смотрит на огромное витражное окно-розу. Синие, красные, желтые, фиолетовые кусочки цветного стекла сияли на ярком солнце.

– А внутри еще краше… – заметила Матильда как бы между делом. – Цветные отблески на сером камне.

Сейчас храм молчал, двери его были прикрыты, но на ступенях лежали нежные белые и розовые лепестки, оставшиеся после чьей-то свадьбы.

– А мы можем войти туда? – спросила Флоренс.

Кузина покачала головой.

– Только свадьбы, похороны и богослужения по большим праздникам, – сказала она. – Для жертвователей храма. Видишь, здесь даже нищих нет, хотя совет Логресса разрешил просить милостыню у храмов. Пойдем, матушка хочет к реке!

Флоренс бросила последний взгляд на зачаровавший ее витраж и позволила Матильде увести себя к коляске.

По дороге к реке нужно было пересечь площадь Адмирала Тернера, по словам Матильды, красивую и величественную, но Джеймс остановился.

– Что-то случилось? – спросила леди Кессиди.

На ее лице мелькнуло беспокойство.

– Ничего, миледи, – ответил Джеймс. – Думаю, как бы лучше объехать толпу.

Никакой толпы рядом они не видели и не слышали. По узким тротуарам деловито шагала публика, в основном одетые в серое клерки и настороженные полисмены. Но Джеймс махнул хлыстом куда-то в сторону площади.

– Я слышал, пока ждал вас, миледи, что сегодня принимают какой-то закон и под статуей Доброго Уилли будет шумно, – сказал он, обернувшись. – Не при леди говорить, но эти свободолюбицы, вы понимаете, о ком я, задумали облить ступени Сената красной краской. Через площадь было бы ближе, но не хотелось бы попасть в капкан. Видите, сколько полицейских?

Полицейских, на взгляд Флоренс, было и правда много, но кто знает эти городские улицы, может, тут так и должно быть?

Леди Кессиди осмотрелась, поджала губы и кивнула.

– Делай, как считаешь правильным, Джеймс, – сказала она.

Они обогнули площадь, хотя для этого и пришлось выехать на широкую оживленную улицу – Дженни демонстративно приложила кружевной платок к носу. Флоренс сидела, вжав голову в плечи и вцепившись в обитое светлой кожей сиденье, потому что здесь, посреди бушующего потока карет, колясок, снующих между ними мальчишек с газетами и прохожих, рискующих жизнью, чтобы пересечь дорогу, ей тоже стало дурно. И совсем не из-за запахов, хотя они, конечно, приятными не были.

Просто вокруг было слишком много всего.

Флоренс заставила себя глубоко дышать и прикрыла глаза. Рука нырнула в карман. Конечно, флакона с пилюлями там не нашлось, но прикосновение к шелковой ленте, подарку мисс Голдилокс, почему-то подействовало. Стало спокойнее. И в воздухе снова зазвучал аромат трав и розовой воды, а не пота, лошадей и дорожной пыли.

Когда Флоренс осмелилась приоткрыть глаза, карета как раз проезжала мимо площади, широкой, окруженной величественными зданиями: Сенат, Верховный Суд Логресса, Палата Министерства финансов, Центральная Биржа с высокими колоннами и монументом святого Александра, покровительствующего справедливой торговле.

У шестиугольного постамента со статуей адмирала Тернера, изображенного молодым красавцем в треуголке, собралась пестрая толпа женщин; некоторые держали развернутые плакаты. Флоренс попыталась вглядеться в надписи, но перед глазами рябило – и она не смогла ничего разобрать.

– Как же душно здесь, – проворчала леди Кессиди, обмахиваясь веером. – Дженни, милая, у тебя нет с собой флакона с солью? Кажется, Флоренс дурно.

Дженни нехотя достала из сумочки синюю бутылочку и протянула матери.

– Конечно, – сказала она со сдержанным ехидством. – Ничего не жалко для дорогой кузины.

Ресторан с окнами, выходящими на площадь Адмирала Тернера, был дорогим – настолько, что по своей воле Ронан бы в него не пришел. Он, конечно, не бедствовал, но отдавать за ужин деньги, которые обеспечили бы ему целую сытую неделю, считал глупым расточительством.

Здесь были высокие окна, по краям украшенные цветочными витражами, мраморные колонны и пол, живые цветы в глиняных кадках и даже искусственный пруд с пятнистыми карпами. Из магических ламп лился мягкий свет: теплый, оранжевый, обрамленный белым кружевом абажуров. Гостей оказалось очень, очень мало: такие заведения заполнялись ближе к вечеру, днем сюда заглядывали разве что перебравшие накануне сыновья почтенных семейств да такие, как Ронан Макаллан, получивший с утра записку.

Почему сеньора дель Розель назначила встречу здесь, Ронан не знал. Это казалось по меньшей мере странным: «Мраморный дворец» не слишком подходил для деловых бесед. Но он пришел, опоздав почти на четверть часа. Строгий распорядитель зала встретил его с таким выражением лица, что Ронану очень захотелось вернуться сюда в компании Эдварда Милле.

– Меня ждет сеньора дель Розель, – сообщил он спокойно.

На лице распорядителя тут же расплылась вежливая улыбка.

– Конечно, сэр, – сказал он льстиво. – Я провожу вас.

Глория ждала его в одном из полузакрытых кабинетов с окном, выходящим на площадь. Среди сияющей белизны мрамора и блеска серебра ее черное платье казалось еще более траурным. Сама же Глория была на удивление бодра и приветлива. Перед ней стояла чашечка с горячим шоколадом.

Эйдинский мальчишка в Ронане очень хотел утащить маленькую серебряную ложку, которая лежала на блюдце, шутки ради, чтобы отомстить льстивому распорядителю, но этот поступок, конечно, был недостоин взрослого мужчины.

– Принесите мистеру Макаллану крепкий кофе и медовое печенье, – приказала Глория и добавила, когда распорядитель, быстро поклонившись, исчез: – Очень рада видеть вас, Ронан. Присаживайтесь.