Текст книги "Те же и Скунс"

Бешеный Огурец

Сквозь тюлевые занавески сочилась медленная заря. Меньшов лежал под махровой простыней, глядя в потолок и слушая ровное дыхание спящей рядом жены. У него был очень хороший, отточенный тренировками слух: любое движение в каждой из семи комнат он запеленговал бы сразу и безошибочно. Однако повсюду царила тишина, и даже снизу, с проспекта, лишь изредка доносились звуки идущих мимо машин.

Это было высотное (по местным понятиям) здание, построенное ещё при колониальном режиме. Стояла душная тропическая ночь, и в этой ночи по карнизу четырнадцатого этажа медленно и бесшумно двигался человек…

Антон Андреевич вздохнул и устало закрыл глаза, стараясь отогнать некстати явившееся воспоминание. Его квартира была не то чтобы крепостью, однако в небольшой комнате возле двери бодрствовала охрана. Ребята, сторожившие дом и офис Меньшова, были его младшие сослуживцы, оставшиеся не у дел в эпоху всеобщего раздолбайства. О давней истории, случившейся с их бывшим наставником, никто из них не имел понятия. Да и откуда бы им… Зато Антон Андреевич всех знал как облупленных и был уверен: личная преданность парней не подлежала измерению ни в каких деньгах. За этими спинами как за каменной стеной были и две приёмные дочки Меньшова, и жена Алёна, и ещё не родившийся сын, которого Алёна ему наконец-то пообещала. Ворьё, грабители и иная сволочь, любящая обижать родственников богатых людей, существовала по другую сторону этой стены.

Кроме Скунса.

Скунс придёт, куда пожелает, и тогда, когда пожелает. И всё, что в голову ему взбредёт, – сотворит…

Человек на карнизе был облачён в камуфляжный комбинезон под цвет розовато-серой облицовочной плитки и такую же маску. Ему оставалось преодолеть угол здания и проползти ещё несколько метров. После чего в стекле вполне определённого окна появится крохотная дырочка, и кровавый палач своей страны, бывший царёк племени атси, а ныне президент суверенной Республики Серебряный Берег доктор Йоханнес Лепето не доживёт до утра.

Кроме президентского дворца, в столице были и другие как бы небоскрёбы, и все они как бы охранялись, но не от серьёзных людей. И потому-то за два квартала от резиденции прятался в архитектурных излишествах крыши молодой человек со снайперской бесшумной винтовкой, укомплектованной мощным ночным прицелом. А второй молодой человек уже подобрался к президенту на расстояние, с которого при большом желании до него можно было доплюнуть.

Парень на карнизе носил официальную кличку Горчичник, что вполне соответствовало склочности характера. Однако народная мысль не ведала удержу, и совсем недавно Бешеный Огурец, лучший друг и напарник Горчичника, породил бессмертное: «Скунс». Оба пришли в телячий восторг и предвкушали, как уронят новой кликухой остальных членов команды. Где ж им было знать, что прямо перед началом операции Огурца разыщет связник. И передаст ему особо важное поручение, происходящее с самого верха…

Перед углом Скунсу пришлось попотеть, потому что за десять лет независимости карниз успел обвалиться. Снизу, с канала, веяло тёплой сыростью и пахло гниющими водорослями. Время от времени Скунс приподнимал голову и смотрел в ту сторону, где, как ему было отлично известно, затаился напарник. Дуэтом они неизменно работали как часы, только в операциях вроде сегодняшней красавец и богатырь Бешеный Огурец обычно страховал. Потому что Скунс, гибкий, жилистый, цепкий, был ростом ему по плечо и раза в полтора легче. И никакая высота для него не существовала…

Обтекая угол, он повис на кончиках пальцев и подумал о том, что Огурчик нынче с утра что-то плохо выглядел и весь день молчал: ни дать ни взять мучился дурными предчувствиями. Скунс поднял голову и улыбнулся ему. Он знал, что напарник прекрасно видит его сквозь мощную оптику. На лице маска, но выражение глаз он наверняка разберёт.

Он прополз ещё пять сантиметров, выгнулся, как нормальные люди не могут, рука потянулась вверх, нащупывая крохотный выступ стены… и внезапное чувство острой тревоги заставило его замереть. Что-то случилось. Что-то было не так. Он попытался вжаться в камень, но не успел. Лучший друг ч напарник тщательно прицелился и нажал на крючок. Страшный удар в грудь смахнул Скунса со стены, и он полетел вниз. Полёт с четырнадцатого этажа занял три с половиной секунды. Ему полагалось бы завершиться брызгами на асфальте, но в городе, зажатом между берегом океана и горным хребтом, происходила вечная путаница с ветрами. С проспекта Независимости непредсказуемо дохнуло, и падающее тело прошло в полуметре от осклизлого бетона набережной, чтобы почти плашмя рухнуть в гнилую чёрную жижу.

Бешеный Огурец хорошо видел, как набережная вмиг ожила президентскими охранниками, выскочившими, точно тараканы, изо всех щелей. Договорённость существовала далеко не ни их уровне: служивые ничего подобного не ожидали и суетились, понимая только, что благополучно прохлопали диверсанта.

Несколько человек в чёрной форме сразу прыгнуло в воду. Упавшего выловили и бегом потащили через асфальтированную площадку.

Дуло снайперской винтовки, смотревшей из-за проспекта, незаметно поворачивалось следом. Если бы кто посторонний видел сейчас Бешеного Огурца, он ровно ничего не смог бы сказать по его лицу. Огурец не плакал, не матерился, не грыз зубами ненавистный приклад. Он знал, почему убрать Скунса поручили именно ему. Потому что ни у кого другого не получилось бы. Потому что Скунс ни единой живой душе не доверял так, как ему. И в это время внизу произошло нечто странное. Клубок тел, катившийся к боковому входу в президентский дворец, внезапно распался, и Бешеный Огурец ещё раз увидел напарника. Мокрый и страшный, в растерзанном комбинезоне, Скунс оседал на колени, отдав все силы ради последней секунды свободы. Изо рта и по груди у него текла кровь. Подняв голову, он смотрел прямо в прицел, его губы двигались, силясь что-то сказать…

Утром Бешеный Огурец обнаружит у себя в волосах седину, но в тот миг нервы ему не изменили. Он нажал на спуск ещё раз, и пуля, несущая избавление, с математической точностью ушла к цели. Но на её пути уже выросла чья-то обтянутая чёрным спина, и клубок снова сомкнулся, а потом достиг боковой двери и втянулся в неё, делаясь недосягаемым…

Тогда только снайпер позволил себе ткнуться лбом в мокрый от выпавшей влаги приклад и, зажмурившись, полежать так несколько бесконечных мгновений. Особое задание было выполнено. Жертвоприношение во имя африканского социализма состоялось. Причём, волею судеб, именно в такой форме, которая наилучшим образом расположит доктора Лепето к великой советской стране. Двоим напарникам предстояло заплатить за «исторический договор». Одному – одну цену, другому – другую.

Он не застрелился, не сошёл с ума и не запил. Просто приложил все усилия, чтобы отойти от активных дел и заняться обучением молодых. Начальство отнеслось с пониманием.

А через несколько месяцев…

Антон Андреевич выбрался из постели, двигаясь осторожно, чтобы не потревожить жену. Накинул халат и беззвучно прикрыл за собой дверь кабинета. Снаружи стало уже совсем светло, даже можно не зажигать лампу. Включившийся компьютер чуть слышно зашелестел встроенными вентиляторами; Меньшову этот звук напоминал пыхтение собаки, замершей в радостном ожидании хозяйских приказов. Антон Андреевич уселся за клавиатуру и взял в руки мышь. Следовало разослать несколько запросов и выяснить кое-какие подробности о фирме «Инесса».

Есть проблемы?.

Валя Новомосковских считал себя настоящим мужчиной, и поэтому его жена по ночам в ларьке не дежурила.

Вообще-то располагался их ларёк далеко не в самой худшей точке – возле Технологического института. Не где-нибудь около тюрьмы или, не приведи Господи, у входа на кладбище. Опять-таки угол Загородного и Московского – это всяко не Весёлый посёлок. Тот же самый джин-тоник на окраинах идёт по семь пятьсот и даже по шесть, а у нас – извини-подвинься, девять двести. И ничего, покупает народ…

Нет, грех жаловаться. Валя поправил маленькие наушники и прибавил в плейере громкости, чтобы не клонило в сон.

Конечно, сидеть в ларьке продавцом – не Бог весть какое денежное занятие. Но, во-первых. Валя торчал здесь не всё время, а только когда требовалось подменить Витю-Викторию. Большей частью хозяин торговой точки, сириец Фарах ан-Наджара, поручал ему гораздо более ответственные и хорошо оплачиваемые дела, связанные с разъездами на машине. А во-вторых, как известно, не место красит человека, а человек место. Валя и Витя были у Фараха на очень хорошем счету и регулярно удостаивались благодарностей. Не только словесных.

В половине второго ночи очень хочется спать (особенно после того, как целый день провёл на ногах), но Валя держался. В длинной шеренге увенчанных крышами-колокольчиками ларьков, выстроившихся вдоль Загородного проспекта, круглосуточных было шесть. Однако свет горел только у Вали и ещё у одного деятеля, торговавшего булочками и плюшками. Остальные четыре тоже теоретически работали, тем не менее свет в них был погашен, а продавцы дрыхли внутри, выставив в окошечко картонки с рукописным: «Стучите!» Там начнут просыпаться часам к шести, когда оживёт общественный транспорт, а из тёмных закоулков на проспект поползут жуткие личности – опохмеляться смертоубийственной жидкостью, продаваемой в полиэтиленовых стаканчиках под фольгой. Ну уж нет! Валя Новомосковских предпочитал совсем другую торговлю, гораздо более прибыльную и опрятную. Он знал, что с двух часов пополуночи происходит предутренний «час пик», когда из увеселительных заведений разъезжаются богатые кавалеры, сопровождаемые очаровательными спутницами по найму. Ну и спрашивается в задачнике, будет такой кавалер останавливать иномарку рядом с затемнённым ларьком, станет он проверять, что там ещё нацарапано на серой мятой бумажке?.. Держи карман шире. Он прямо подкатит туда, где всё красиво подсвечено, а за стеклом гостеприимно улыбается лично ему Валя Новомосковских. Подкатит, вручит девушке пухлый «лопатник» и отправит её за армянским коньяком, благородным «Асти Ганча» и чёрной икрой, которую Валя припас специально для дорогих (в полном смысле слова) гостей… Ну а те жалкие тысчонки, которые он. Валя, загодя спрятав ценник, накрутит на полуночные деликатесы – Боже мой, да о таких мелочах даже говорить неудобно. Все всё понимают – и Фарах, и стриженый здоровяк за рулём шестисотого «Мерседеса», и фигуристая дурёха, которой некогда подсчитывать сдачу (тем более что денежки не свои)…

Живи сам – и другому жить не мешай. Вот так, и пока слева и справа смотрят пятые сны равнодушные конкуренты. Валя Новомосковских подсчитывает барыши и обдумывает, как бы подговорить хозяина установить в ларьке маленький холодильник: был бы тогда не ларёк, а, можно сказать, мини-круглосуточный магазин. Всякие там креветочные салатики в пластиковых корытцах – по двадцать восемь тысяч за порцию…

Валя даже начал прикидывать, насколько это приблизило бы их с Витей к вожделенной квартире. «Отдельную? – спросил его накануне сосед по коммуналке, Алексей. И сунул ему в руки газету: – На, прочитай». Валя прочитал. В заметке рассказывалось, как молодой телохранитель спас своего принципала, очень богатого московского еврея-ювелира, от нападения: успел швырнуть старика наземь и двумя выстрелами уложил обоих разбойников наповал. В благодарность ювелир немедленно купил парню отличное жильё чуть не в самом центре столицы. «Вот видишь, как ловко люди устраиваются, – ухмыляясь прокомментировал Алексей. – Бац-бац, и двухкомнатная в кармане!» Этот новый жилец был мужик до крайности неприятный и без конца всех напрягал, но тут уж Валя срезал его вчистую, так, что до сих пор вспомнить было приятно. «Да я за двухкомнатную, – сказал он, – и руки пачкать не стал бы!..»

…Валя не сразу обратил внимание на большой тёмный джип, подъехавший прямо по тротуару. То ли задумался, то ли, несмотря на гремевшую в ушах музыку, начал-таки придрёмывать. Он даже вздрогнул, когда пасмурный сумрак за стёклами вскользь рассекли мощные лучи фар и мимо проплыл обширный бок «Гранд чероки» с тонированными окошками.

Когда его спрашивали, не боится ли он ночных бандитских наездов. Валя Новомосковских обычно пожимал плечами и в зависимости от обстановки либо просто отмахивался – всю дорогу, мол, тихо, никогда ничего, – либо намекал на могущественного покровителя, обеспечивавшего «крышу» Фараху ан-Наджара. Он и сам привык думать, что не боится. Однако сердце так и подпрыгнуло, ударившись о рёбра, а из таинственной точки глубоко внизу живота начали распространяться холодные ниточки страха. То есть могущественный покровитель был очень даже реален, и не подлежало сомнению, что у Валиных возможных обидчиков завтра же возникнут крупные неприятности. Но вот вопрос, станет ли от этого легче самому Вале, если конкретно здесь и сейчас из этого джипа вылезут пятеро крепких мальчиков и…

«Гранд чероки» медленно проследовал мимо. Судя по всему, там были в курсе. Валя Новомосковских осторожно выдохнул и стал смотреть, что будет дальше.

Джип остановился, обратив к Вале внушительную корму, и наружу действительно вылезли пятеро. Двое сейчас же направились к одному из «теоретически открытых» ларьков и требовательно застучали в окошечко. Когда ничего не соображающий спросонья продавец отодвинул стекло, Валиного слуха достиг сокрушительный мат.

– Как встречаешь!.. – разобрал ночной коммерсант. – Ты тут, бляха-муха, работаешь или жопой мух ловишь? А ну живо две бутылки водки гони!..

– я… – пискнул напуганный продавец. – Зарплата у меня…

На металлический прилавочек гулко обрушилась дубинка:

– Зарплата! Дрыхнуть меньше надо, твою мать! Кому сказано, гони бутылки, не то завтра же отсюда слетишь! И «Балтики» упаковку!..

«Тихвинские», – припомнив когда-то услышанный разговор на эту тему, сообразил Валя. И надо сказать, на душе у него слегка полегчало. Все знали, что тихвинские во главе со своим лидером Андреем Журбой заслуженно слыли этакими робин-гудами, приверженными кодексу чести. Их даже именовали уважительно не бандой, а «частной силовой структурой». Иногда Валя втихомолку жалел, что Фарах платил вору в законе Французу, а не Журбе.

«Да… – подумалось ему. – Хорошо, не пулковские подвалили. Вот уж с кем каши не сваришь… Беспредельщики хреновы…»

Тем временем трое из пятерых устремились к хлебно-плюшечному ларьку, где за стеклом одинаково белели встревоженная физиономия продавца и пластиковая табличка, гласившая: «Безопасность осуществляется охранным предприятием „Эгида+“». Валя понял, что сейчас разговор будет совсем другой, и поймал себя на том, что внутренне уже взял сторону тихвинских. Нет, в самом деле какой-то левый он, этот ларёк. Только место в ряду зря занимает. Ну кому, спрашивается, посреди ночи придёт охота покупать хлеб или лакомиться горячими пышками? Вот вино, водка – тут всё понятно, но булки?..

Ларёк находился подальше того первого, где тихвинские наказали проштрафившегося продавца, и подробностей душеспасительной беседы Валя, к большому своему сожалению, не слыхал. Лишь видел, как вожак пятёрки облокотился на мокрый металл и почти засунул голову внутрь, а продавец, пугливо отодвигаясь, тыкал пальцем в табличку. Наверное, предлагал позвонить по указанному там телефону, забить стрелочку и решить все вопросы. Он-то что? Он человек маленький…

Со стороны Владимирской площади возникла приземистая чёрная «Ауди»; если бы Валя смотрел в том направлении, он узнал бы машину – ехавший в ней молодой человек уже несколько раз покупал у него шоколад, шампанское и презервативы. Он и теперь начал было загодя сбавлять ход, но рассмотрел джип посреди тротуара, верно оценил обстановку – и вновь поддал газу, чтобы пролететь мимо не тормозя.

Валя заметил только его кормовые огни и вдруг с ностальгическим чувством припомнил не столь уж давние времена, когда всё было проще и по ночам между ларьками разгуливали свои ребята вроде Тараса Кораблёва, а опасаться приходилось мелкой шпаны да одичавших от обнищания граждан, склонных срывать обиды на ненавистных «кооператорах». Теперь всё поделено, мелких рыбок сожрали большие акулы. С потрохами и чешуёй…

Валя всматривался и вслушивался изо всех сил, стараясь предугадать, чем же кончится происходившая рядом «пробивка». Поэтому второй автомобиль, выруливший с Бронницкой, привлёк его внимание, лишь когда сумерки распорол слепящий луч прожектора и тихвинские, отскочив от ларька, повернулись в ту сторону, прикрывая ладонями глаза.

– Охранное предприятие «Эгида-плюс», – спокойно проговорил мужской голос, усиленный мегафоном. – Есть проблемы?

Мегафон, как и прожектор, был весьма мощным.

Он не искажал голос и не превращал его в скандальный неразборчивый вопль, а просто как бы добавлял веса: звучание оставалось очень естественным, но ответные выкрики в его присутствии просто терялись. Когда же тихвинские немного проморгались, они увидели неподалёку от себя двух больших псов в фирменных ошейниках с эгидовскими эмблемами. И без намордников. Враждебности псы не проявляли и никого на драматичные действия не провоцировали. Просто стояли и смотрели, ожидая команд.

Вожак тихвинских примирительно поднял руку и пошёл туда, откуда бил ослепительный луч. Прожектор сразу погас, и, когда в глазах перестали плавать радужные пятна, Валя Новомосковских различил контуры машины. Тоже какой-то не то джип, не то лёгкий грузовичок.

Выяснение проблем и уточнение отношении продолжалось недолго. Валя видел, как тихвинский вернулся обратно и привёл с собой двоих в камуфляже; вид у мужиков был, ничего не скажешь, внушительный. Немного погодя за ларёчным стеклом ожил и стал поворачиваться автомат, выпекающий пышки. Псы утратили настороженную осанку, подошли и завиляли хвостами, принюхиваясь к сдобному запаху.

Когда обе команды разошлись по своим автомобилям и укатили в противоположные стороны, Валя ощутил внутри внезапное напряжение и понял, до какой степени перенервничал. Он огляделся в окошечко, потом вышел наружу и с большим облегчением помочился на узкую полоску газона.

Дон Корлеоне

Сергей Петрухин, директор-распорядитель совместной российско-датской фирмы «Балт-прогресс», поднимался в лифте и мурлыкал себе под нос народный вариант популярной песенки, нравившийся ему гораздо больше оригинала:

 
Он уехал прочь на ночной электричке,
Чей-то чемодан захватив по привычке…
 

Настроение было отличное. Половину вечера он провёл в ресторане гостиницы «Невский Палас», где принципиально не пил, потому что был за рулём – «выгуливал» новёхонькую красавицу «Ауди». Бывают же дни, когда всё доставляет душевную радость: и сознание собственной принципиальности, и плавный бег мощной машины, и даже неторопливое поскрипывание старинного лифта. Дом, где жил Петрухин, был выстроен сто лет назад и благодаря чистому везению находился с тех пор в хороших руках. На площадках чудесным образом не выкрошилась красивая разноцветная плитка, на дверях сохранились фигурные медные ручки, а просторная лестничная шахта без труда приютила лифт, тоже очень старый и очень надёжный. Ну и о том, какие деньги Сергей выложил за здешние апартаменты, следовало упоминать лишь в порядке шоковой терапии. А что? Главное – удовольствие. «Под крышей дома своего…»

Лифт со вздохом остановился на этаже. Петрухин отодвинул складывающуюся решётчатую дверцу и…

…И не к месту помянутая шоковая терапия обрушилась на его психику немой сценой гоголевских масштабов.

Дверь петрухинской квартиры подпирали два угрюмых амбала, от одного вида которых сердце бизнесмена провалилось в желудок, самым постыдным образом тесня его ресторанное содержимое к нижнему выходу из организма. Однако голова продолжала работать, и Петрухин сообразил: не набросились сразу – значит, не киллеры. Значит…

Он огляделся и только теперь заметил других людей, присутствовавших на площадке. Широкий мраморный подоконник фигурного окна был застелен газетами, и там уютно устроились двое. Седовласый мужчина, про которого хотелось сказать «джентльмен», и молодой парень с внешностью хорька и необыкновенно острым, пронзительным взглядом. Между ними на газетах было разложено угощение: селёдка, дешёвая колбаса, чёрный хлеб, варёные яйца в мятой коричневой скорлупе. Но при этом – початая бутылка шикарного коньяка и две хрустальные рюмки. И фарфоровое блюдце с ломтиками лимона…

«Джентльмен» пристально взглянул Петрухину в глаза, изящно пригубил коньяки опустил рюмку обратно на подоконник:

– Ты, падло, сука рваная, бля буду, ты у меня до конца жизни на аптеку будешь работать!!!

Петрухин сначала вздрогнул, как от удара: он ни в коем случае не ожидал подобного «залпа» из уст человека, где-то как-то даже смахивавшего на академика Лихачёва (в отличие от многих своих коллег, Петрухин знал, кто это такой). Однако потом, как ни странно, директор-распорядитель несколько приободрился. Слава Богу, «джентльмен» перестал быть загадкой. Петрухин хотя и с запозданием, рассмотрел синие «перстни» у него на руках.

Старый урка недолго томил бизнесмена неизвестностью.

– Твоё на озере Бездонном говно? – спросил он в упор.

– Чё?.. – не сразу понял Петрухин. Он успел вспотеть лихорадочно соображая, чем могло быть вызвано недовольство седовласого авторитета, и его мысли метались весьма далеко от экологических сфер.

– Merde!..[6]6
  Дерьмо! (фр.).


[Закрыть] Повторяю для отупевших: на озере Бездонном у посёлка Ясное под Выборгом – твоя жопа присаживалась?

– Ну… – сообразив наконец, о чём базар, утвердительно кивнул Петрухин и облегчённо вздохнул. Уж тут-то он был чист, как стёклышко! Никого не кидали, ничьи интересы не ущемляли… – А чё?

– А ничё!.. – Вор зловеще подался вперёд, и Сергей снова ощутил в животе противную слабость. – Хорош, фуфлогон! Короче, ты, вернее твоя фирма мне должна. По жизни. Я не ты, в три горла не жру, мне двести тонн хватит… Баксов, ты, гумозник недоделанный!.. И говно убрать!.. Въехал? Через неделю счётчик включу, а через месяц убирать будут твои компаньоны. Чтобы с ними не случилось то, что случится с тобой. А теперь иди поссы, мебель, пока прямо здесь не обделался!..