Текст книги "Общество поглощения. Человечество в поисках еды"

Однако царствование Цинциннати было недолгим. Благодаря тому что во время Гражданской войны Миссисипи по большей части закрылась для торговли с северянами, а также вследствие бурного строительства в северной части страны железнодорожной системы, связавшей Нью-Йорк с Чикаго через Олбани, Буффало и Кливленд, «Городу грязи», как тогда называли Чикаго (город был построен на приливной отмели), выпал счастливый шанс. Занимаясь упаковкой свинины для войск Союза в ходе Гражданской войны, этот город выделил сотни акров земли под скотные дворы, ставшие конечным пунктом назначения для животных, выращенных в самом продуктивном для пастбищного скотоводства регионе в мире – к западу от Миссисипи.

Эксплуатация этого, казалось бы, бескрайнего ландшафта способствовала превращению Соединенных Штатов в мощный двигатель экономического развития, и к 1870 году Чикаго перерабатывал 3 млн голов свиней и крупного рогатого скота в год{71}71
  Louise Carroll Wade, «Meatpacking,» Encyclopedia of Chicago, http://www.encyclopedia.chicagohistory.org/pages/804.html.


[Закрыть] – невообразимое прежде количество. (Население Нью-Йорка, составлявшее миллион человек, потребляло примерно такое же число животных в год.){72}72
  Ogle, In Meat We Trust.


[Закрыть] По словам Карла Сэндберга, этот город стал «мировым свинобойцем»{73}73
  Carroll Wade, «Meatpacking.»


[Закрыть] и к 1890-м годам являлся вторым по величине городом страны. Владельцы огромных скотных дворов, имена которых, например Армор и Свифт, до сих пор на слуху, открыли заводы в дюжине самых быстрорастущих городов на Западе и вскоре первыми стали использовать рефрижераторные перевозки.

Тем временем Великие равнины – почти 1,3 млн квадратных километров, что составляет около одной шестой всей суши Америки южнее 48-й параллели, – были превращены в место величайшего в мире эксперимента по выращиванию и разведению крупного рогатого скота. Выбор коров, а не свиней был обусловлен наличием не имеющих себе равных заливных лугов, где могли пастись, казалось бы, бесчисленные стада. Не последнюю роль сыграли близость этой местности к Чикаго, а начиная с 1830-х годов – и наличие тысяч километров новых железных дорог, прокладываемых каждый год. Благодаря этой постоянно расширяющейся системе скот можно было доставлять быстрее и дальше на запад, тогда как продукты из него перевозились на восток, чтобы кормить страну. Колорадо и Вайоминг скоро стали штатами, основу экономики которых составляло разведение крупного рогатого скота.

Весь этот скот был, как сейчас говорят, «травяного откорма». Коровы паслись, как и было задумано природой. Так же как их предшественники бизоны, стада коров бродили по равнинам, не требуя вмешательства человека.

Все изменилось, когда фермеры стали собирать свой скот в стада, перегонять их за сотни километров, сгонять в тесноту коровников и держать в условиях, провоцировавших болезни и истощение. Много животных прибывало в Чикаго с недобором веса и в плохом состоянии. Часть этого скота забивалась, мясо перерабатывалось, остальные животные набирали вес, питаясь зерном. Так было положено начало системе откормочного хозяйства.

По мере того как промышленное разведение крупного рогатого скота распространялось по Великим равнинам, навсегда меняя их флору и фауну, и Северо-Запад страны переживал индустриализацию, американский Юг оставался оплотом единственной и все более продуктивной формы традиционной агрокультуры – и самой позорной.

В период, предшествовавший Гражданской войне, Север и Юг резко отличались друг от друга. Юг процветал в качестве сельскохозяйственной вотчины за счет тяжкого труда рабов и в условиях сохраняющихся зависимых отношений с Великобританией, а Север быстро становился современной промышленной частью государства. Однако обе половины Соединенных Штатов имели общую черту: их благосостояние строилось на порабощении африканцев{74}74
  Edward E. Baptist, The Half Has Never Been Told: Slavery and the Making of American Capitalism (New York: Basic Books, 2014).


[Закрыть]. (Убедительной работой на эту тему является книга «Половина, о которой никогда не рассказывали» (The Half Has Never Been Told) Эдварда Бэптиста.)

Американское рабство, самая жестокая и откровенно порочная экономическая система в истории человечества{75}75
  Matthew Desmond, «Capitalism,» New York Times Magazine, August 14, 2019.


[Закрыть], являлось прибыльным и растущим бизнесом. Миссисипи был богатейшим штатом страны в начале Гражданской войны, и, как пишет Мэтью Десмонд в рамках «Проекта 1619» журнала The New York Times, «совокупная ценность обращенных в рабство людей превышала ценность всех железных дорог и фабрик в государстве».

Хотя Север отменил рабство, он продолжал невиданными темпами расти на традиционных ценностях, быстро индустриализовавшись, чтобы производить ткани из хлопка, выращенного рабами, строя свое богатство на финансовой деятельности, страховании, перевозках, федеральном управлении и торговле недвижимостью.

Между тем южные плантаторы погрязли в долгах и анахроничном образе жизни. Когда разразилась рецессия, как это регулярно случается, другие виды бизнеса могли ликвидировать свои активы и уйти с нестабильных рынков, но «хлопковое царство» оказалось в ловушке. «Его капитал не мог просто покрываться ржавчиной или лежать под паром, – писал историк Уолтер Джонсон, имея в виду рабов. – Он голодал бы. Он начал бы красть и бунтовать»{76}76
  Walter Johnson, River of Dark Dreams: Slavery and Empire in the Cotton Kingdom (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2013), 13.


[Закрыть]. Чтобы получить наличные деньги, плантаторам нужно было больше хлопка, а чтобы вырастить больше хлопка, нужно было еще больше земли и рабочих рук. Как выразил это Джонсон, «чтобы выжить, рабовладельцы вынуждены были расширяться».

Последовательное жестокое изгнание коренных американцев из Теннесси, Флориды, Алабамы и прочих мест на несколько десятилетий удовлетворило аппетиты плантаторов. Однако рабовладельцы и их политические лидеры мечтали об Американской империи, которая включала бы Карибский бассейн и простиралась бы до Бразилии. Они много лет добивались Кубы. В 1823 году Государственный секретарь Джон Куинси Адамс написал, что «законами природы» предопределено, что Соединенные Штаты когда-нибудь будут править Кубой, и это мнение укрепилось{77}77
  Albert J. Beveridge, «Cuba and Congress,» North American Review 172, no. 533 (April 1901), https://www.jstor.org/stable/25105151?seq=1#metadata_info_tab_contents.


[Закрыть].

Американское правление было привлекательно для белых уроженцев Кубы, владельцев сахарных плантаций, пострадавших из-за отмены Испанией рабства в 1845 году. В 1848 году американский президент Джеймс Полк предложил испанскому двору продать Кубу США за 100 млн долларов, а в 1854 году правительственные чиновники выступали за то, чтобы захватить остров силой{78}78
  Maria Montoya, Laura A. Belmonte, Carl J. Guarneri, Steven Hackel, and Ellen Hartigan-O'Connor, Global Americans: A History of the United States (Boston: Cengage Learning, 2017), 348.


[Закрыть]. (Так и произошло, хотя и слишком поздно для рабовладельцев, в 1898 году, когда Соединенные Штаты спровоцировали войну с Испанией и захватили контроль над Кубой, Пуэрто-Рико, Гуамом и Филиппинами.)

Когда идея явного предначертания стала популярным лозунгом, усилился раскол между сторонниками увеличения количества рабовладельческих штатов и колоний – в качестве претендентов рассматривались Техас, Миссури, Канзас, Куба и Никарагуа – и последователями другой идеи: продвижения на запад с последующей обработкой принадлежащей белым людям земли. Последние утверждали, что свобода (разумеется, для белого мужчины) предпочтительнее рабства для экономики в целом. В случаях когда это служило их нуждам, они указывали и на предпочтительность свободы с моральной точки зрения. Результатом этого спора стала Гражданская война.

Отделение Юга дало северным законодателям неблокируемое большинство в конгрессе, и еще до окончания войны Авраам Линкольн и его новорожденная Республиканская партия поспешили осуществить свое ви́дение явного предначертания, чтобы, по словам Джона О'Салливана, «предоставить континент, отмеченный Провидением, свободному развитию ежегодно умножающихся миллионов наших граждан». Эта цель была достигнута при явно выраженном намерении изгонять и даже убивать индейцев, отдавая землю белым мужчинам, которые были сочтены достойными этого.

Этот процесс ускорился в 1862 году, когда Линкольн и конгресс, объединившись, приняли первый из целого ряда закон о гомстедах, согласно которому поселенцы получали немногим меньше 65 га земли, уплатив маленький регистрационный сбор, при условии проживания на этой земле в течение пяти лет или же право купить землю немедленно примерно по 3 доллара за гектар. Это была самая масштабная раздача земли в истории, распространявшаяся, разумеется, только на белых мужчин. Бывшие рабы к этой сделке не допускались, как и независимо живущие женщины, индейцы или китайцы, составлявшие крупнейшую группу иммигрантов неевропейского происхождения.

В общей сложности почти 110 млн га «общественной» земли, одна седьмая массива суши континентальных США, были розданы под домохозяйства. Кроме того, под железные дороги было (в конечном счете) отведено свыше 73 млн га, а вскоре после этого более 32 млн га было продано тем, кто больше заплатит, обычно по 3 доллара за гектар. Поскольку земля очень быстро превращалась в финансовый актив и принадлежала банкирам, финансистам и спекулянтам, легко понять, почему долги сыграли такую важную роль в бедственном положении американских фермеров.

В общем, более четверти всей территории страны было подарено или продано задешево, и, поскольку значительная часть всей американской земли (800 млн га) занята непригодными для фермерства горами и пустынями, эта четверть представляет собой бо́льшую часть пахотных угодий. Если вы ищете корни современного неравенства доходов, можете начать отсюда, с раздачи федеральным правительством земли – основы почти всего богатства – членам эксклюзивного клуба белых мужчин.

Все могло сложиться иначе. Вечером 12 января 1865 года двадцать проповедников-афроамериканцев встретились с генералом армии Союза Уильямом Шерманом в его временной штаб-квартире в Саванне. От имени группы выступил Гаррисон Фрейзер, 67-летний баптистский священник, бывший рабом первые 59 лет своей жизни, пока не купил себе и своей жене свободу за 1000 долларов золотом и серебром.

Шерман предложил группе визитеров изложить, каким образом, на их взгляд, они «могли бы обеспечить себя и наилучшим образом помочь правительству в сохранении своей свободы».

Фрейзера совсем не сбил с толку факт, что потомков похищенных и обращенных в рабство африканцев спрашивают, что они могли бы сделать для федерального правительства. Он ответил: «Самый лучший для нас способ себя обеспечить – это иметь землю, пахать и возделывать ее своим трудом».

Шерман выслушал посетителей. Через несколько дней он издал Особый военный приказ № 15{79}79
  «Newspaper Account of a Meeting Between Black Religious Leaders and Union Military Authorities,» February 13, 1865, Freedmen and Southern Society Project, http://www.freedmen.umd.edu/savmtg.htm.


[Закрыть], обещавший выделить полосу побережья шириной 50 километров и протяженностью 400 километров от Джексонвилла до Чарльстона под поселения афроамериканцев{80}80
  «General William T. Sherman's Special Field Order No. 15,» Blackpast, https://www.blackpast.org/african-american-history/special-field-orders-no-15/.


[Закрыть]. Отвечая на вопрос, хотели бы они жить среди белых, Фрейзер ответил: «Я предпочел бы жить обособленно, поскольку на Юге существует предубеждение против нас и нужны годы, чтобы оно исчезло»{81}81
  «Newspaper Account,» Freedmen and Southern Society Project.


[Закрыть].

Сорок акров «пахотной земли» отводились бы одной семье при условии, что ее глава состоит в списках юнионистов как человек, «внесший вклад в обретение своей свободы и в обеспечение своих прав в качестве гражданина Соединенных Штатов». Записываясь в ряды сторонников Союза, бывшие рабы могли расплатиться за «приобретение сельскохозяйственного инвентаря, семян, инструментов, обуви, одежды и других предметов, необходимых для жизни».

Возможность работать на собственной земле и пожинать плоды этого труда можно считать фундаментальным элементом свободы, и в тот раз, когда Соединенные Штаты спросили, чего хотят бывшие рабы, те потребовали именно этого. Закон «О гомстедах» 1862 года гарантировал «каждому, являющемуся главой семьи» – что исключало большинство женщин согласно букве закона и всех по его духу – и имеющему гражданство, которого в 1862 году афроамериканцы были лишены, возможность удовлетворить эту базовую потребность.

Оставляя за своими рамками неграждан, этот закон лишал рабов земли. Он также исключал и тех, кто «поднял оружие против правительства Соединенных Штатов». Тем не менее даже после того, как афроамериканцы стали гражданами, они были почти полностью лишены щедрот закона «О гомстедах», тогда как бывшие солдаты конфедератов – ставшие предателями – с готовностью допускались к раздаче. Неизвестно, могло ли все обернуться иначе, если бы Линкольн прожил дольше, но после того, как он был застрелен, президент Эндрю Джонсон быстро отменил приказы Шермана{82}82
  Henry Louis Gates Jr., «The Truth Behind '40 Acres and a Mule,'» PBS, https://www.pbs.org/wnet/african-americans-many-rivers-to-cross/history/the-truth-behind-40-acres-and-a-mule/.


[Закрыть].

Робкую попытку компенсировать исключение темнокожих из закона «О гомстедах» предприняло Бюро по делам освобожденных, позволившее бывшим рабам арендовать и впоследствии получать в собственность землю, конфискованную у рабовладельцев. В течение недолгого времени выполнение этого требования обеспечивалось военными.

Однако долго это не продлилось. Несмотря на то что 40 акров, обещанных Шерманом вольноотпущенникам, составляли лишь четверть типичного надела для белых согласно закону «О гомстедах», федеральное правительство предоставило еще меньше. Промышленность северян была больше заинтересована в рабочих, чем в фермерах, живущих натуральным хозяйством, и идея получения афроамериканцами каких-либо репараций в форме даруемой земли исчезла почти сразу после своего появления.

Более того, бывшие рабы, легально поселившиеся на земле, которую вынуждены были обрабатывать до войны, к 1877 году стали свидетелями того, как эта земля была возвращена их бывшим поработителям. Вернувшиеся землевладельцы быстро организовали систему наемного и арендаторского земледелия, а также социальную систему, включавшую заключение в тюрьму, почти рабство, законы Джима Кроу[13]13
  Законы, устанавливающие систему сегрегации в южных штатах. – Прим. ред.


[Закрыть] и линчевание, призванные гарантировать, что темнокожие останутся, в сущности, навечно зависимыми.

Это была очень мощная тенденция. После того как Тринадцатая поправка запретила рабство, но оставила принудительный труд в качестве наказания, достаточно было ареста, чтобы заставить бывших рабов и их потомков работать бесплатно в роли заключенных. Хотя афроамериканцев больше нельзя было покупать и продавать, их все равно можно было (как их потомков в настоящее время) оторвать от семьи и лишить свободы.

Еще до официального завершения Реконструкции многие бывшие рабы и их родственники утратили надежду на хорошую жизнь на Юге, и начался «Великий исход». Его участники, сравнивавшие себя с библейским народом израильским, бежавшим из рабства в поисках Земли обетованной{83}83
  Todd Arrington, «Exodusters,» National Park Service, https://www.nps.gov/home/learn/historyculture/exodusters.htm.


[Закрыть], устремились на запад, прежде всего в Канзас (штат, являвшийся свободным и до войны и гордившийся этим), а также в Оклахому, Колорадо и на промышленный Север.

Эпоха, когда основную массу американских земледельцев составляли афроамериканцы, закончилась. Большинство участников переселения, подобно тем что оставляли Юг ради Севера в XX веке, скопились в крупных городах, а фермерствовавшие по большей части остались на Крайнем Юге, часто вынужденные бороться за то, чтобы сохранить свою землю и выжить на ней при сохраняющейся враждебности местного и федерального правительств.

Если бы в последней трети XIX века состоялось справедливое перераспределение земли, учитывавшее права индейцев, женщин, бывших рабов и других небелых людей, XX век был бы совершенно иным. В нем было бы на несколько миллионов больше мелких и средних ферм, где трудились бы семьи, заботящиеся о своей земле, пище, которую выращивают, и своей общине. Вместо этого федеральное правительство объединилось с бывшими рабовладельцами, создав систему, которая осталась несправедливой и все в большей мере сосредоточивалась на товарных культурах и монокультуре.

Это было сделано явно и открыто. В дополнение к закону «О гомстедах» в 1862 году было создано Министерство сельского хозяйства США и принят закон Моррилла о земельных грантах, выделивший землю под организацию сельскохозяйственных колледжей, что привело к появлению многих хорошо известных до сих пор, по большей части публичных, университетов. Все это служило цели достижения высокой продуктивности любой ценой.

В частности, закон «О гомстедах» и законы Моррилла (расширенные в 1890 году) в конечном счете предопределили будущее сельского хозяйства и еды в Америке и во всем мире. Цели же были очевидны: в 1863 году Первый комиссар Департамента земледелия Исаак Ньютон объявил, что «избыток сельскохозяйственной продукции позволяет выплачивать долги и накапливать богатство не только фермеру, но и всей стране»: «Таким образом, увеличение этого избытка, развитие и извлечение огромных ресурсов из нашей почвы и, следовательно, создание нового добавочного капитала должно стать великой целью законодательства и Министерства сельского хозяйства»{84}84
  Isaac Newton, Report of the Commissioner of Agriculture for the Year 1862 (Washington, DC: Government Printing Office, 1863).


[Закрыть].

Ньютон продолжал: «Цель каждого молодого фермера должна состоять в том… чтобы сделать все возможное, заставить расти два стебля там, где прежде рос только один». Это заявление свидетельствует о полном незнании природы, мира и даже законов Вселенной. Все в мире конечно, даже богатства американской земли. Однако упадок европейского сельского хозяйства в XIX веке создал брешь в предложении, и миру нужна была товарная культура, чтобы ее заполнить. Этой культурой, как оказалось, была пшеница, и, по словам Дэна Моргана, автора книги «Торговцы зерном» (Merchants of Grain), «величайший рынок продовольствия, когда-либо существовавший в мире»{85}85
  Dan Morgan, Merchants of Grain (New York: Penguin, 1980), 73.


[Закрыть], открылся для каждого, кто был готов ее выращивать и продавать.

Никто не мог соревноваться с Соединенными Штатами в этом отношении. Железные дороги молодой страны увеличились с 48 000 километров по состоянию на 1860 год до более чем 250 000 километров в 1890 году – это гарантировало, что новые территории выращивания зерновых будут быстро заняты, а продукция будет перевозиться без затруднений. Компании – будущие Cargill, Pillsbury и General Mills – начали создавать сети зернохранилищ, связанные с железными дорогами, и координировать торговлю и мировые поставки. Экспорт американской пшеницы и муки более чем утроился{86}86
  Brad Baurerly, The Agrarian Seeds of Empire: The Political Economy of Agriculture in US State Building (Chicago: Haymarket Books, 2018).


[Закрыть] в последние три десятилетия XIX века, и это было только начало.

При активнейшей поддержке государства, жаждавшего роста любой ценой, фермерские хозяйства во множестве возникли в Висконсине, Миннесоте и обеих Дакотах, Небраске, Канзасе и Колорадо. Сначала их создавали выходцы из Британии, Германии и Скандинавии, а позднее – выходцы из большей части остальной Европы. С 1860 по 1890 год количество ферм почти удвоилось, достигнув 4,5 млн{87}87
  John Ikerd, «Corporatization of American Agriculture,» Small Farm Today, 2010, http://web.missouri.edu/ikerdj/papers/SFT-Corporatization%20of%20Am%20Ag%20(7–10). htm.


[Закрыть].

Экономический двигатель, который представляла собой Америка, стал самой мощной силой в мире за всю его историю. В каком-то смысле это была вертикально интегрированная версия традиционной колонии. Иными словами, если европейцы извлекали богатство и власть из продуктов, колоний, находящихся за океаном, то в Америке метрополия и колония совпадали. Метрополия включала в себя колонию. Уэнделл Берри называет нас «империалистами – захватчиками собственной страны»{88}88
  Wendell Berry, The Unsettling of America (San Francisco: Sierra Club Books, 1977), 168.


[Закрыть], и, хотя сначала мы, бесспорно, стали капиталистами – захватчиками чужой страны, этот момент следует отметить. Америка вывернула наизнанку традиционную колониальную модель, используя собственные природные ресурсы для создания системы экспорта, в которой вся прибыль оставалась «дома». Это была первая подобная система.

Значительная часть финансирования этой индустрии осуществлялась за счет торговли как таковой, и сильные колебания цены делали покупку пшеницы особенно привлекательной. Казалось, не будет конца росту предложения, удовлетворявшего мировой спрос, настолько новый и комплексный, что никто не понимал его в полной мере.

Беспрецедентное засевание миллионов акров земли за столь короткий период создало избыток сельскохозяйственной продукции, поставив фермеров в уязвимое положение, когда они должны были производить больше не потому, что увеличился спрос (этого не произошло), а чтобы компенсировать падающие цены и удовлетворить торговцев, делавших деньги в любом случае.

Многообещающую отрасль защищали пошлины. Либеральная иммиграционная политика (по-прежнему распространявшаяся главным образом на белых европейцев) помогала поддерживать приток новых рабочих рук на Запад. Поскольку на 1883 год зерном можно было торговать как фьючерсами – то есть вы имели возможность продать или купить урожай даже до того, как семена оказались в земле, – фермеры научились действовать на основе кредитов.

Складывающая система гарантировала, что поселенцы, помогавшие заполнять новые территории – и брешь, оставленную рабством, – скоро сами станут не более чем поставщиками, не вылезающим из долгов классом, чем-то средним между ремесленниками и крепостными.

Обремененные рисками и долгами фермы ровным счетом ничего не значили для новых корпораций; от них требовалось одно – продолжать поставлять продукт для торговли. Подобно мелким землевладельцам в Китае и Индии XIX века, фермеры выращивали урожай не для себя или своих общин, а для нужд глобальной экономики, основанной на денежных потоках. В Соединенных Штатах опасность этой ситуации стала ошеломляюще очевидной лишь с приходом пыльных бурь и Великой депрессии, до которых было уже недалеко.

Американская машина производства зерна – чудовище, состоящее из железнодорожных путей и зернохранилищ, – раскинулась на равнинах Среднего Запада, словно вытесненные ею стада бизонов. Сельское хозяйство, наряду с железными дорогами и финансами, стало основным источником величайших состояний XIX века. Разбогатеть на сельском хозяйстве можно было десятками способов, но фермерство как таковое редко входило в этот список. Производство мельниц, элеваторов, тяжелого оборудования, перерабатывающие заводы, транспортные компании и многое другое развивались быстрыми темпами, а мука теперь стоила вдвое дороже хлопка. За 40 лет, прошедших после Гражданской войны, общие производственные объемы выросли вшестеро, и выработка продуктов питания не отставала, пока не стала составлять пятую часть всей промышленности.

Всему этому требовалась координация, способ привнести «рациональность» и стандарты в сельскохозяйственное производство. Так, фермерство по-американски было систематизировано, уподобляясь передовому подходу к изменениям в промышленности, и стало мировой моделью современного сельского хозяйства.

Хотя «современное» – достаточно точное определение, однако, поскольку оно также означает «новаторское», лучшим, хотя и реже используемым словом, характеризующим складывавшийся способ земледелия, был бы термин «добывающее». Это сельское хозяйство промышленной эпохи с опорой на механизацию, систематически забирающее из земли больше, чем может быть в нее возвращено, и намного больше, чем способна выдержать земля. Сосредоточение довоенного Юга на монокультуре и экспорте хлопка и табака теперь стало национальной политикой, а производство перевели на промышленные рельсы. Поле превращалось в фабрику, земледелие – в индустрию.

Во власти эту индустрию представляло Министерство сельского хозяйства США, поставившее во главу угла упор на индустриализацию и товарный характер сельского хозяйства, бизнес по производству еды. Благополучие самих фермеров стало вторичной и необязательной целью. Что касается потребителей, им следовало соглашаться на то, что предоставляет рынок. Питательная ценность пищи для людей, которые ее покупали, едва ли даже рассматривалась. Задача обеспечить процветание фермерства, чья деятельность была бы направлена на максимальное обеспечение людей здоровой пищей, а уж тем более на минимизацию ущерба земле и другим живым существам, никогда не ставилась.

В действительности цели американского сельского хозяйства были столь же просты, сколь и циничны: увеличение избытка продукции и создание капитала. С самого своего возникновения Министерство сельского хозяйства США было предназначено для концентрации политической и экономической власти, будучи центром влияния в области земледелия. Если людям и ресурсам, эксплуатируемым ради создания этого влияния, наносился сопутствующий ущерб – так тому и быть!