Текст книги "Моя любовь"

Вибрирует телефон. Незнакомый голос направляет перетрухавшего покупателя к джипу «чероки». Нужно спросить какого-то Рудика. Едва сдерживая дрожь, подхожу, спрашиваю. Неприветливый здоровенный детина подводит меня к еще более здоровому и неприветливому. Стараюсь не трястись. Говорю, что нужен народ спокойный, с документами и ксивами журналистов. (Блин, их ни хрена не удивляют мои требования.) В руках мелькают удостоверения от «Сегодня», «Фактов», «Комсомолки», «Коммерсанта» и вплоть до газет объявлений и «Нежинского садовода». Разная такса на удостоверения, разная такса на людей: от шестисот гривен и до двух тысяч.

Самые дорогие – высокие здоровяки. Дело не в умении драться. Здоровяков используют при подсчете бюллетеней. Те под видом журналистов, контролирующих честность выборов, обступают столы комиссии. За такой живой изгородью можно незаметно перебросить пару десятков бюллетеней из одной стопки в другую.

Денег хватает на пятьдесят человек. Вызываю автобус, гружу живой товар, везу в Обухов. Хлопцам не слишком нравится, что их купили оппозиционеры. Работать на власть приятнее. Не в цене дело, тариф – фиксированный. Но при власти хлопот меньше. Делаю вид, что не замечаю косых взглядов. Мне с ними еще сутки работать, а быть может, и дольше (бывает, три-четыре дня, а то и неделю).

Товар доставлен в бильярдный клуб, где располагается наш полевой штаб. Чего у титушек не отнять – дисциплины. Стоят, как зайчики, разбившись на десятки с десятником во главе. Ну что, шеф, руководи!!! (Блин, а приказывать нечего. Краснею как рак.)

За день до выборов штабом был принят четкий план: создать десять мобильных групп. Мобильная группа принимает под контроль десять избирательных участков – это шесть-восемь сел либо городской район. Каждая группа должна насчитывать пять-шесть титушек, журналиста с камерой, наблюдателя и водителя микроавтобуса. Если намечается крупная потасовка – несколько групп объединяются. План прекрасен. Я гордился планом. Но утром оказалось, что у нас есть титушки, но нет средств передвижения.

Почти все машины забрал Андрюха в Васильков, он же отнял журналистов и «движевых». На моем попечении остались пятьдесят здоровых лбов, один раздолбанный «Жигуль» и еще три человека – Лисица, ее мама, Танечка Близнюк (сказочной души человек) да еще какое-то создание, на которое я тогда не обратил никакого внимания.

А старший титушка все пытает: «Чего нам делать, шеф, командуйте».

– Б..я, команда моя будет такая: отдыхайте пока, можете поиграть в бильярд, жратву закажут чуть позже.

Титушки охренели. Они попали в рай. Если бы я позволил им выразить свои чувства, то здоровенные кривоносые мужики начали бы подбрасывать под потолок свои шапочки и кричать: «Премудрому и преславному Марку Викторовичу гип-гип ура!!!»

Больше часа самого ценного дня (дня выборов, прошу заметить) я потратил на то, чтобы забрать у Андрюхи хотя бы один бусик. Из десяти титушек формирую мобильную группу. (Бедняги, как они завидуют тем товарищам, что остались в штабе – с обедами, кофе и бильярдом.) Нужен только журналист с камерой.

На хрена мне понадобился этот журналист с камерой? Обошелся бы сам. А она б осталась в теплом штабе вывешивать новости в Интернете да принимать звонки. И не было б походов в кино, бассейн и зоопарк. Ночи бы оставались ночами, а дни днями. И летел бы я в счастливый Таиланд не с ней, а с хмельными друзьями, и уже в первый день мы, пьяные и веселые, вломились бы в какой-нибудь бордель. И не было бы отчаянной злости, ведь злиться было бы не на кого.

* * *

Ныряя в озеро любви, страшно не утонуть, а вынырнуть в сортире.

Из книги «Наставления августейшему наследнику» короля Пхумипона Адульядета Рамы-9

На грозный рык: «Б…я, кто тут журналист?» – из группы штабистов откликнулось какое-то странное, детского вида создание. Долговязое, безбровое, в грязно-розовом пуховичке. Мне почему-то показалось, что у этого переростка на голове вязаная шапка с длинными ушами и огромным балабоном (потом выяснилось, что шапок она вовсе не носит, а за головной убор была принята рыжая копна волос). Да и не приглядывался я к ней вовсе, скользнул взглядом – и только. Даже имени не расслышал. Показалось – Ира. На Иру откликается…

Мы сразу же выезжаем по одному из адресов. Кто-то позвонил, сказал, что под участком множество титушек. Прибываем на место.

– Снимай, что бы ни случилось, а потом беги в машину.

Прямо под участком тусуется человек двадцать парней спортивного вида. Я выхожу из машины с мегафоном и с ходу начинаю говорить, чеканя каждое слово, время от времени обращаясь к камере:

– Вы являетесь свидетелями прямого нарушения выборного законодательства. Около избирательного участка по адресу Дорошенко, 36 наблюдается подозрительное скопление молодых людей в спортивной одежде.

Вклиниваюсь в группу титушек, требуя представиться. Спортсмены ведут себя довольно робко, молчат, прячут лица и заслоняют номера машин. Десяток титуханов, что приехали со мной, чувствуют себя неловко. Судя по кивкам, они дружны с конкурирующей командой и явно не хотят конфликта.

Меня кто-то аккуратно похлопывает по плечу. Это тот самый Рудик, с которым я встречался под мостом на Выдубичах.

– Все-все-все, Марк Викторович, мы уезжаем.

– Давай так, Рудик: где появляюсь я – вы сразу исчезаете.

Титушки убрались, и в течение дня бригадир честно исполнял договоренность.

Утро прекрасно. Морозное, солнечное, дарящее чудесные ожидания. Олег еще более прекрасен. Он носится по Обухову в сопровождении целой кавалькады из десятка машин. Какого черта? Да разделитесь вы и прочесывайте участок за участком! Но нашим партийцам, съехавшимся со всей Украины, хочется быть сопричастным лидеру. Рядом с ним – круто. Андреналиновый выброс сделал его сверхэнергичным, и эта энергия заряжает весь эскорт.

15.12.2013. 09.12

– Терміново на Каштанову 14 до Олега.

Зачем мне туда ехать? У вас там куча народа. Но если лидер требует… Жмем на Каштановую. Наши заблокировали две машины у избирательного участка. В салоне внаглую торговали бюллетенями. А теперь заперлись изнутри и прямо на сидушках жгут бумаги. Извлечь карусельщиков из машины невозможно. Подобное действо может быть квалифицировано как разбойное нападение. Ждем представителей официальной власти. Двадцать минут ждем. Тридцать.

Появляется Олег. За ним, горько понурив головы, бредут двое растерянных патрульных. Чтобы не идти на вызов, горемыки в собственном отделении милиции спрятались от Ляшко в кладовке, но были извлечены чуть ли не за ухо.

Не люблю ментов, однако в эти дни людям в погонах можно искренне посочувствовать. С одной стороны, начальство требует: «Не реагировать», а с другой – по отделению бегает страшный человек с депутатской корочкой и включенной камерой и требует исполнения «закона о выборах»!

Из щелей «Волги» валит дым горящих бюллетеней, но запершиеся в салоне презирают смерть и не открывают дверей, ругаясь, словно старообрядцы, что из пылающих срубов слали проклятия патриарху Никону. Олег трехэтажным матом требует вскрыть машину и немедленно спасти людей. Смотреть на ругающегося Олега можно много дольше, чем на огонь, воду и людей, делающих твою работу. В голове тут же всплывают строки из пушкинской «Полтавы»:

 
Выходит Петр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь, как Божия гроза…
 

Жаль, что не могу дождаться развязки, так как получаю смс-ку от очередного респондента.

15.12.2013. 09.42

– Киевская 76. Тетка в белом пуховике предлагает заполнить бюллетени.

Прыгаем в бусик и выезжаем на точку. Та, что сегодня терзает мое сердце в клочки, безропотно таскается за Марком Викторовичем в поисках загадочной тетки. Многолюдно. Солнышко чуть растопило ледяную крошку, и приходится шлепать по слякоти. Еще и ветерок сырой поднялся. Она не жалуется. Да и не слушал бы я жалоб. В этот день для меня не существует ни женщин, ни детей. Блин, опять промах. Мы выслеживаем уже третью бабу в белой пуховой куртке, и ни хрена.

– Все, Ира… пора валить…

– Хорошо.

Кто ты, покорно шлепающая за мной девушка в смешных ботинках? Я не знал, что к журналистике это безликое существо никакого отношения не имеет. Ее появление в Обухове в день выборов оказалось делом слепого случая. (Неожиданная встреча с давней подругой Лисицей, предложение прошвырнуться в Обухов да заработать по двести гривен за посиделки в штабе, плюс кормежка на шару.) И тут появляюсь я с отборным матом и бешенством в серо-голубых глазах. Хитрая Лиса, чтобы самой не переться на мороз, сунула ей в руки камеру и, нашептывая на ухо инструкции по пользованию аппаратом, вытолкнула вперед. (Как потом оказалось, она не боялась драки, милиции, титушек, а трепетала при мысли о том, что камера методом научного тыка не включится, что на нее накричит этот красномордый тиран – то бишь я, назовет растяпой или еще хуже.)

Только ближе к обеду соображаю, что семенящий за мной человек – все-таки человек и хочет, наверное, кушать и в туалет. Заходим в какой-то генделик. (Несмотря на затурканность и отсутствие интереса к «объекту» – джентльмен остается джентльменом.) Помогаю снять китайский стеганый кокон, и оказывается, что под ним скрываются длиннейшие ноги, а под свитерком круглится приличная грудь (иллюзия). Нет, она меня не заинтересовала. В голове на тот момент намешалось слишком многое: звонки, цифры, предчувствия. Я увидел в ней женщину только глубокой ночью, после объезда закрывающихся избирательных участков.

* * *

И с горьких трав пчела соберет сладкий мед.

Из книги «Наставления августейшему наследнику» короля Пхумипона Адульядета Рамы-9

Я проиграл… Проиграл конечно же Андрюха. Но в эту ночь именно я был самым несчастным человеком на свете. И этому человеку не с кем разделить горе. Еще утром экзитполы начали показывать нехорошую тенденцию. Опросы вроде бы дают Лозовому перевес в 5–6 % над кандидатом от власти Бадаевым. Но я-то вижу, как шарахаются от ребят с опросными листами те, кто выходит с избирательных участков. Они получили деньги и не желают признаться в этом в открытую.

Андрюха продолжает цепляться за надежду в тридцати километрах от Обухова, а его друг уже сложил оружие. В нашем штабе остались только я, она и титушки. Эти простые хлопцы спят вповалку на резных диванах, гоняют дармовой кофе, режутся в карамболь и русскую пирамиду. Они не скрывают радости от того, что сегодняшние деньги достались без труда. Десятники изображают сочувствие и говорят: «Еще не все потеряно, нельзя ни в коем случае разъезжаться». Мол, они по своему опыту знают, что юристы могут аннулировать результаты голосования и устроить пересчет голосов. Титушкам хочется получить подряд еще на день, лучше – на два.

А я хочу напиться. Благо, приходит бармен и наконец открывает коньячные кладовые.

Сомнения в победе укрепились в середине дня. Помню первых пойманных скупщиков голосов. Технология проста. Садишься в машину, получаешь двести гривен и заполненный кем-то бюллетень, прячешь. Затем идешь на избирательный участок, получаешь чистый бюллетень, заходишь в кабинку, бросаешь в урну заполненный, а новенький бланк выносишь. После садишься в ту же машину, отдаешь карусельщикам чистый бланк (и получаешь еще две сотни).

Поразило то, что скупщики голосов не прятались. У машин стояли очереди. И продавали свои голоса не бомжи, не нищие, а самые обычные дяденьки, тетеньки, бабушки, студенты… те самые, что еще вчера кричали: «Банду геть!!!»

Я же видел этих старух, заливающих слезами плечи Олега и Андрюхи. «Врятуйте нас, синки, від цього клятого Януковича! Життя нема! На пенсію не прожити!!!» Я помню молодых пацанов, грозивших поднять на вилы все президентское семейство. Я же вместе с этими здоровыми мужиками ложился под колеса автобусов, чтоб не пустить «Беркут» в Киев! А сегодня они же продают свое будущее за 400 гривен и еще возмущаются, что им мешают.

– Бадаєв хоч чотириста гривнів дає. А ви що нам дали?!!!

Мы заблокировали «Волгу», набитую деньгами, печатями, бюллетенями. Вокруг собралась толпа. Думаем, как избежать суда Линча. Но люди и не собирались карать торговцев голосами. Их радовало зрелище.

– На вила їх, Олежка!!!

Толпа включала не гражданскую ответственность, а камеры мобильных телефонов, чтоб побыстрее выложить видео в соцсети.

15.12.2013. 17.28

– Заблокували під Васильковом автобус. Сімдесят студентів з Налогової. У кожного по 5 заповнених бюлетенів. Ти прикинь, ці підараси скиглять, щоб їх відпустили, бо вони хочуть на Майдан їхати.

Б..я!!! Студенты хотели заработать по тысяче гривен, чтобы потом поехать в Киев, пофоткаться и покричать: «Банду геть!!!» Мы продули, Андрюха!!!

Участки закрыты. Первые протоколы говорят о том, что Бадаев лидирует с отрывом в 7 %, и цифра разрыва увеличивается. Махинации при подсчете голосов даже не понадобились. Тупого подкупа оказалось достаточно.

Мне не на кого вылить ушат своего разочарования. Под рукой оказывается только Ира (или как ее там…). Она очень хорошо умеешь слушать (кто их этому учит?). Я проклинаю плаксивых старух, страну, недоделанную революцию. И вдруг думаю: неплохо увезти бы ее отсюда и трахнуть. Но приехал Олег. Пришлось что-то умное говорить. Потом все что-то пили. Сочувствовали Андрюхе. Мимоходом пригласил девушек продолжить траурный банкет у меня дома. Они, сославшись на усталость, отказались. Ну и хрен с вами. Сам устал, как черт…

Наутро я помнил только о позоре поражения и о том, что неплохо бы утешить друга, а то он по пьяни может набедокурить. К сожалению, он таки набедокурил и успел насмерть поссориться с Олегом. Так что пришлось запереться с ним в квартире и отобрать телефон и компьютер, чтобы ссора не перекочевала в виртуальное пространство. (Так что вспоминать о какой-то там рыжей журналистке было просто некогда.)

К исходу третьих суток алкоголь помог вымыть из мозгов обиды и желчную горечь поражения. Разговор плавно перетек в обычную для двух нетрезвых холостяков плоскость.

– А ти ту руденьку відьмочку трахаєш?

– Какую?

– Ну, ту що була з тобою… Я думав, це твоя…

– Кто – моя?

– О, це добре… А то мені невдобно було у такої поважної людини бабу відбивати…

Я с трудом понял, о ком говорится, потом с не меньшим трудом начал вспоминать ее лицо. Однако вспоминалось с трудом. Где-то к полуночи позвонил тот самый приятель, что помогал с титушками, и слово за слово спрашивает: «А сбрось мне этой рыженькой телефон».

– А у меня нет…

– Будь другом, узнай у кого-нибудь из своих…

– Вам чего там всем – медом намазано?

– Не жлобись… Ты ж знаешь, я таких дылд люблю…

Этот приятель – мой ровесник, такой же полуразведенный холостяк, как и я, и большой ходок. «Эээ, – думаю, – чего-то, видно, я пропустил: два моих друга хотят подбить клинья к девушке, которая почти сутки провела со мной, а я ее и вспомнить не могу». (Разумеется, в Марке Викторовиче взыграл собственник. Если дама провела со мной почти сутки – то это мое, и хрен с кем я этим поделюсь, даже с лучшими друзьями.)

В течение двух дней собиралась информация. Выяснилось, что она с пятнадцати лет состояла в «Братстве» Корчинского, участвовала в множестве акций. В свои двадцать лет раз двадцать задерживалась милицией, отсидела пятнадцать суток и на нынешний момент является фигурантом политического судебного процесса. (Опаньки, вот тебе и девочка в шапке с балабонами. Заинтриговало…)

У меня было много женщин – даже с криминальной биографией. Вот только узницы совести в послужном списке еще не значилось. Дабы освежить воспоминания, пришлось прогуглить ее портрет. С фотографий смотрело странное лицо, можно сказать даже мультипликационное, совершенно не совпадающее с моими личными представлениями о женской красоте или даже привлекательности. Но в ее взгляде было что-то цепляющее.

В поисковиках отыскалось видео. Какой-то поэтический вечер. Она вышла на сцену – немного нескладная, ломкая. Стихи и манера исполнения особого восторга не вызвали, но старый циник вдруг поймал себя на мысли, что сто лет не видел женщин, писавших стихи.

Видел, разумеется, видел, только шарахался от них, как черт от ладана, ибо были они такие поэтичные, что хоть святых выноси. Я не влюбился ни в фото, ни в видео, однако твердо решил быстренько ее заграбастать. Раздобыть телефон проблемы не представляло. 19 декабря к вечеру, поощряемый коньяком и Андрюхой, я отправил в лузу пробный шар.

19.12.2013. 18.26

– 0504110709 – это мой телефон. Марк.

19.12.2013. 18.27

– Я его записала утром в воскресенье и выучила по ходу.

Кажется, подействовало… Следующий смс-ход должен смять и ошеломить невинную отроковицу. Я долго, с видом бывалого Казановы, аргументировал Андрюхе безусловную эффективность такого хода. Кнопка нажата, сообщение послано.

19.12.2013. 18.44

– Почти влюблен…

Эти два слова должны ввести атакуемый объект в настоящий ступор. Мол, посмотри: зрелый мужчина ведет себя, как мальчишка. (Это должно польстить, не ты первая будешь раздавлена моим эмоциональным напором.) Не прошло и минуты, как дзенькнул сигнал ответа.

19.12.2013. 18.56

– Почти польщена.

Меня отбрили изящно, но решительно. Это доставило невообразимое удовольствие Андрюхе. Он наконец вышел из депрессии и ржал, как цирковая лошадь, вспоминая, что у него есть нерастраченное богатство в виде молодости. А я почувствовал себя старым.

«Ну, и чего ты хотел, старый пердун? Подойди к зеркалу. Ты вдвое старше ее… Больше, чем вдвое».

Андрюха же не унимается.

– Нічого, брате, я тобі подшукаю іншу – політіческую, з великим досвідом політичної боротьби, як у Крупської. Хоча б Гані Лисиці маму.

Грустилось по этому поводу долго, часа два, не меньше, и этой же ночью Марк Гресь пытался доказать (совсем другой даме), что он еще ни хрена не старый. В момент подобных стычек с самим собой я становлюсь самым веселым человеком на свете. Если когда-нибудь придется гореть в аду, две трети обвинений в святотатстве, сквернословии, бессовестном вранье, клевете и прочих мерзостях придется на дни, когда я сам себе чего-то пытался доказать…

* * *

В джунглях жил старый дикобраз. Его игл боялись и тигр, и леопард, и даже великий Хатхи. Благодаря иглам он прожил много лет, но они же мешали видеть ему звезды.

Однажды дикобраз влез на холм и лег на спину, впервые в жизни оголив брюхо. Наконец он увидел то, чего хотел… А еще – морду гиены.

– Спасибо вам, звезды, за то, что даже дикобразы любят мечтать, – сказала гиена, плотно пообедав.

Из книги «Наставления августейшему наследнику» короля Пхумипона Адульядета Рамы-9

Забитый под завязку экскурсионный автобус останавливается у ворот белоснежного храма. С томительным предвкушением ожидаю мистического опыта соприкосновения с неведомым. Однако прямо у ворот в монастырь нас встречает не какой-нибудь почтенный старец со взглядом, обращенным вовнутрь, не толпа прокаженных, лобызающая стопы древнего изваяния, а портрет улыбающегося короля Пхумипона Адульядета.

Оказывается, возвели сей храм не доисторические племена, а нанятые тайской стройконторой бирманцы лет двадцать назад. Чтобы хоть как-то освятить новодел, какой-то мудрый старец наврал, что в этой местности любил гулять Будда и даже как-то вздремнул в тени Великого Фикуса. Фикус здравствует и поныне и собирает с паломников весьма недурные деньги. (Только я ничего не дал, потому как терпеть не могу фикусы.)

Без праха времен монастырь представляет из себя несколько отлитых из бетона пагод и монашескую общагу. Оказывается, каждый таец, не исключая короля, обязан хоть пару недель в жизни побыть монахом.

Монашество в Таиланде – сплошная лафа, я бы и сам не прочь помонашествовать. Обреешь наголо башку, надеваешь оранжевую нарядную тряпочку, и более никаких отягощений плоти. Из общественных работ – помахать метлой для вида. Или сиди – плети фенечки, как хиппи недобитый.

Если Христос да прочие угодники смотрят с икон на нашего монаха строго: мол, чего ты, бездельник, на меня пялишься? Иди – потрудись в поте лица своего. А вот Будда на всех изображениях отдыхает. И сидя спит, и на боку спит, будто говоря монахам: – «Хули ты паришься? Жарко на улице. А если любишь труд – устрою тебя в следующей жизни жэковским паспортистом в независимой Украине».

Чтоб не заморачиваться даже предсказаниями, ленивые монахи придумали автомат для угадывания будущего. В специальной коробочке сидят семь пластиковых Будд в разных позах. Под каждым из них – название дня недели. Есть Будда вторничный, четверговый, пятничный. (Различаются они лишь позицией отдохновения. Только Будды с мотыгой, серпом или молотом замечено не было.) Бросаешь десять бат в щелку (около полудоллара) и слушаешь записанное на магнитофон послание о близком и далеком. Пророчества, в принципе, тоже сильно не отличаются друг от дружки: «Не парься, и все будет хорошо».

С монахами в искусстве отдыхать могут состязаться разве что храмовые обезьяны. Каждый входящий может купить обезьяньего корма – арахиса или бананов. Гиды строго-настрого всех предупреждают, что животные могут обозлиться. (С чего им сердиться? У них каждый день – воскресенье.)

Думаю, всякий монах молится о том, чтобы в следующей жизни стать храмовой обезьяной (а каждая обезьяна хочет стать монахом). Так как Будда всех слышит, то на храмовых территориях колесо Сансары тоже особо не парится и постоянно меняет обезьян и монахов местами.

Интерьеры в храмах практически ничем не отличаются от сувенирных китайских лавочек. Те же колокольчики, дымящиеся палочки и дешевые статуэтки. Только под бетонные своды можно входить исключительно босиком.

А еще в храмах стоят ничем не декорированные, привинченные к полу сейфы для пожертвований и изваяния «чемпионов по созерцанию». Это сидящие по-турецки гипсовые дедули – точные копии настоящих святых дедуль.

Обожествленные подвижники при жизни любили самосозерцание и так сильно, что часто забывали покушать, а со временем и вовсе избавились от привычки махать ложкой или палочками. Застыв в задумчивых позах, они подсыхали. Верные ученики покрывали их таранькообразные тела лаком, ярко раскрашивали и оставляли в храмах на специальных поставцах. (Говорят, дедули доселе в полном здравии. Просто – пребывают в чрезвычайно глубокой медитации.)

В нашем монастыре демонстрировались только гипсовые копии оригиналов. Их уменьшенные модели в масштабе 1:50 можно приобрести за пару долларов в сувенирной лавке. Такие вешают на зеркальце и приклеивают к торпедам тамошние водилы (как наши таксисты мостырят, куда ни попадя, Николу Чудотворца или Богоматерь-троеручицу).

Наверное, у Бориса Гребенщикова на торпеде имеется такой же гуттаперчевый святоша, и тот вдохновляет певца на песни со смыслом.

Я пристроился к длиннющей очереди за красным плетеным браслетиком. Ими торгует бритый наголо мальчишка в оранжевой хламиде. Эй, щенок, брысь отсюда! Это ж не простая фенечка, а волшебная. Какой из тебя к черту кудесник? Хотя… Быть может – все правильно. Мы все в этой очереди – дети. Мы верим… Я верю… Вяжи, узкоглазый ангел, свои узелки, а я зажмурюсь и загадаю… Загадаю, чтоб все между мной и одной девушкой стало так, как когда-то, чтоб каждое утро слышать ее чертов будильник, чтоб она пела в машине, и по квартире были разбросаны родные вещи. Чтоб старый дикобраз мог зарыться носом в выцветший свитер и вдыхать клубничный запах.

А что загадывает она в теплый вечер третьего дня?