Текст книги "Когда ты уже съедешь?! Как помочь взрослому ребенку начать жить самостоятельно"

Помните, как Зак увиливал от простейших обязанностей? Почему он так себя вел? Почему многие из нас тоже до последнего избегают повседневных дел (пусть даже и не так упорно)? Ответ на этот вопрос я получил несколько лет назад от двадцатидвухлетнего Бена – одного из клиентов, которых я называю «поэтами». Такие люди, как он, способны ясно выражать глубинные психологические трудности, с которыми сталкиваются взрослеющие. Юноша несколько лет назад уже проходил мой курс психотерапии – тогда он был буйным подростком. Ему удалось подавить незрелые юношеские порывы, наладить отношения с родителями, и внешне казалось, что он окончательно взял себя в руки. Обратиться за помощью ко мне вновь ему пришлось, когда он уже стал студентом колледжа, и пусть он не был отличником, ему удавалось самостоятельно учиться и готовиться к взрослой жизни.

Бен позвонил мне на летних каникулах, которые он проводил с родителями после второго курса. «Что такое?» – спросил я. «Мы с родителями снова не ладим», – ответил он. На этот раз Бен осознавал, что исправить положение он сможет, если обратится ко мне первым. И, как я и ожидал, ко мне в кабинет зашел двадцатидвухлетний молодой человек, мысливший намного более зрело, чем тот шестнадцатилетний юноша, с которым я общался четыре года назад.

Разногласия с родителями возникли из-за медлительности Бена в поисках подработки на лето – родители согласились принять сына на каникулы только при условии, что он будет работать. И на самом деле юноша хотел работать, однако мама и папа «капали на мозги» и своим чрезмерным желанием помочь лишь «все портили».

– Я знаю, что должен работать, – сказал Бен. – И я хочу поработать этим летом! Но я слышу один и тот же вопрос: «Устроился на работу?» – и от матери, стоит мне только проснуться, и от отца, едва он возвращается домой. Право слово, они меня доводят. Я нарочно тяну с работой, потому что они на меня давят.

Как только мы выяснили, что Бену достались не худшие родители, возник вопрос: кому вообще может быть хорошо от того, что Бен оттягивает поиск работы? Также мы пришли к выводу, что юноше отчего-то тяжело взять телефон и обзвонить потенциальных работодателей. При этом отец Бена уже обратился к нескольким товарищам по цеху с просьбой помочь его сыну устроиться на работу – ему оставалось лишь позвонить и договориться о собеседовании. Каждый день Бен включал эти звонки в список важных дел, однако постоянно откладывал и отменял их и в итоге так никому и не позвонил.

Возможно, мы с Беном и выяснили бы, по каким таким загадочным причинам он не хочет звонить работодателям, и юноша наконец набрался бы смелости взяться за телефон. Но мы не успели: отец Бена, разозлившись, обзвонил коллег и договорился о собеседовании. Ситуация осложнялась пререканиями, бубнежом и жалобами, которые напоминают родителям некоторых взрослых детей нечто весьма определенное.

Поведение Бена вызывает те же вопросы, что и поведение Зака. Что и кому эти взрослые дети пытаются доказать своим сопротивлением? Почему они настолько упрямо избегают простейших повседневных обязанностей? Через несколько месяцев, незадолго до отъезда в колледж, Бен пришел ко мне, и я внезапно догадался о причине, по которой он откладывает дела и прячется от обязанностей. Мы разговаривали о том, что он собирается делать в течение осеннего семестра, и тут Бен оговорился.

– Я вернусь на несколько дней раньше, в независимости от обстоятельств… – начал он. Стойте, так ведь не говорят – «в независимости»? – спросил он и затем добавил: – Как правильно: «в независимости» или «вне зависимости»?

– «Вне зависимости», – ответил я, и Бен покачал головой, смущенный и взволнованный намного сильнее, чем неосознанно оговорившийся человек.

– Бесит, – пробормотал он. – Учился в школе и вообще не задумывался – говорил все, что приходит в голову. А теперь так нельзя. Взрослый должен разговаривать грамотно, и я чувствую себя таким идиотом, когда не знаю какого-то слова или произношу его неверно. – Прошло несколько мгновений, и Бен, оправившись от смущения, признался: – Вот почему я так не хотел звонить работодателям. Я боялся, что если скажу что-нибудь не то, они подумают: «ну и дитя!»

Переживания, с которыми столкнулся Бен, эту глубинную тревогу перед пустяковым делом, можно обнаружить в подсознании взрослеющих на удивление часто, поскольку втайне они боятся, что мир взрослых их не примет и заклеймит обманщиками.

Если трудному взрослеющему тревожно преодолеть преграду на пути развития – поступления в колледж, подготовки к отъезду в лагерь для новобранцев или подписания договора аренды, – это ощущение говорит о многом как нам, так и самому молодому человеку. Эта тревога естественна, поскольку связана с неизбежными и важными жизненными переменами, с переходом на новую ступень развития. И поскольку причины такой тревоги более-менее очевидны, испытывающие ее взрослеющие охотнее принимают поддержку и утешение со стороны взрослых, а взрослые, в свою очередь, охотнее предлагают взрослеющим помощь. Но если трудный взрослеющий ведет себя как Зак или Бен, тревожится и бегает от ответственности без веского повода, отлынивает от мелких повседневных задач, все – в том числе и сами трудные взрослеющие – лишь недоуменно чешут в затылке.

Тревога, подобная той, что испытывал Бен, – естественное продолжение неуверенности и смятения, которые зачастую сопровождают перемены. Интересно, что тревога указывает скорее на развитие, нежели на клиническое расстройство. Если вы устраивались на новую работу или вас повышали, вы наверняка испытывали напряжение, вызванное новыми ожиданиями и обязанностями. В новых обстоятельствах человек ощущает себя неуверенно; кроме того, ему необходимо доказывать, чего он стоит; из-за этого он чувствует себя двояко: с одной стороны, он обеспокоен, а с другой – осознает, что пути назад уже нет. Взрослеющие вроде Бена и Зака тоже имеют дело со своего рода «повышением», но не того уровня, что у взрослых. В отличие от взрослого, повышенного по службе, получившему жизненное «повышение» молодому человеку приходится целиком пересмотреть свое положение в обществе. На него возлагают новые ожидания, перед ним возникают новые препятствия, и теперь он вынужден иначе воспринимать и определять себя, отказаться от привычных и предсказуемых поведенческих проявлений из детства и юности. Таким образом, не стоит удивляться, когда простые, но глубоко значимые обязанности будто бы разрывают изнутри подростка.

Взрослеющие часто переживают, что мир взрослых не примет их и заклеймит обманщиками.

Ведь тревога, которую он испытывает, настолько основательна и вездесуща, что справиться с ней разумом не выходит и приходится выражать ее через отрицание простейших повседневных обязанностей, привычных взрослым людям. Например, взрослеющий может не проявлять деловые качества, жить не по средствам, не оплачивать парковку – и все это кажется мелочью, вот только такие обязанности подростки, в отличие от взрослых, чаще всего не выполняют. И в этом вся соль. Чтобы разобраться, почему трудные взрослеющие испытывают неоднозначность и тревогу, необходимо ответить на два основополагающих и взаимосвязанных вопроса.

Во-первых, трудный взрослеющий задается вопросом: «Справлюсь ли я? Удастся ли мне все преодолеть? Правильно ли я поступаю? Или творю ерунду?» Все это – различные формулировки одного и того же вопроса, который я называю вопросом грамотности. Под грамотностью обычно подразумевают некое объективное качество, о котором судят по измеримым и наблюдаемым способностям и достижениям человека. Знает ли он, как пишутся сочинения? Умеет ли она совершать звонок? Ответ: несомненно.

Однако мне любопытна грамотность субъективного порядка, которая совсем не похожа на грамотность объективную и зачастую рассматривается в отдельности от «объективных» способностей личности. Ребенок, замирающий на краю трамплина в бассейне, не столько неграмотен, сколько недограмотен. Он охвачен внутренними сомнениями и страхом, поскольку никогда прежде не прыгал в воду. Сказать, грамотен ли он в личном смысле, можно будет лишь тогда, когда он наконец прыгнет, и не важно, насколько хорошо подготовили его к прыжку родители или учитель.

Именно в таком положении оказался Бен и оказывается почти каждый взрослеющий, которому не хватает смелости прочесть мелкий шрифт на парковочном талоне, или связаться с банком по поводу перерасхода средств по счету, или позвонить врачу, чтобы перенести прием. Трудные взрослеющие – и эту печальную истину стоит признать – избегают повседневных трудностей, а причина почти всегда кроется в глубинной тревоге из-за необходимости поступать по-взрослому. В случае Бена и во многих других подобных ситуациях на первый взгляд пустяковые дела вызывают страх опозориться, показаться неподготовленным, неграмотным, неосведомленным, глупым и безответственным во взрослом мире. Бен не боялся позвонить, он боялся показаться работодателям недостаточно взрослым. Перед ним и вправду стояла простейшая задача, однако страх вынуждал его искать всевозможные отговорки, чтобы ничего не делать.

Примечательно, что сомнения и неуверенность свойственны не только молодым людям, стоящим на пороге взросления. Многие взрослые, пробующие что-то новое и оказывающиеся в непривычных обстоятельствах, испытывают такую же тревогу. Я помню, как меня несколько лет назад пригласили преподавать группе психотерапевтов в Словении. Мне зачем-то (не помню точно зачем) нужно было попасть в банк, и едва я вошел в здание, как меня одолело смятение. Никогда прежде я не бывал в таких банках и понятия не имел, к кому обращаться и как выполнить необходимые операции. Тут меня отбросило в прошлое – мне снова было двадцать, я только-только пересек границу взрослого мира и чувствовал себя маленьким и глупым оттого, что вообще не знал, что и как делать. Слава богу, рядом была моя супруга, которая всегда умеет взять себя в руки и решительно действует в самых непредвиденных обстоятельствах.

В трудовой среде взрослой жизни я ощущаю себя в разы увереннее. Как многие в меру закаленные специалисты, к новым трудностям я подхожу с невозмутимым любопытством: «С таким я еще не сталкивался… но наверняка справлюсь… сейчас попробую и узнаю». Отнюдь не всегда препятствия я воспринимал именно так. Когда несколько лет назад я писал свою первую книгу, то полагал, что она будет кому-то полезна, однако в глубине души сомневался в этом. А еще раньше, когда мне было двадцать семь и я впервые начал работать как новоявленный доктор наук, в глубине души таился ужас оттого, что меня сочтут мошенником, – ну подумайте сами: что среднестатистический двадцатисемилетний мужчина может знать о сложностях взросления, воспитания и окружающем мире?

В годы научной деятельности, после окончания колледжа и до получения докторской степени, моей единственной целью было доучиться, и я постоянно жил в страхе, что не смогу соответствовать высоким запросам профессоров. А еще раньше, когда я учился на последнем курсе колледжа и решил наконец-то взяться за ум, постараться и полноценно проявить себя (в школе я привык лениться, поскольку боялся усердствовать и проверять, на что способен в действительности), у меня случались панические атаки, а приступы тревоги одна за другой сменяли друг друга.

Развиваясь, мы жаждем получить ответы на определенный вопрос, и я, например, как и многие другие взрослеющие, всегда хотел узнать: «Чего я способен достичь, если постараюсь?» Вот что я скажу: какой бы вопрос ни мучил лично вас, вы, как и я, способны найти на него ответ, проверить себя и развить здравую уверенность в своих навыках.

Взрослеющие люди, в том числе и трудные, такие как Ник, Кайл, Брайди, Зак или Бен, сталкиваются со всеми вопросами впервые в жизни, при этом взрослые, которым поведение их детей кажется неоправданным неприятием повседневных обязанностей, зачастую об этом забывают.

Да, мы не учитываем, насколько высокими бывают ставки в юном возрасте. Когда мне было восемнадцать и я набирался храбрости, чтобы посвятить себя учебе и познать предел своих способностей, на кону стояло намного больше, чем когда, например, я решил написать эту книгу.

Второй вопрос, из-за которого молодой человек ощущает себя неоднозначно и который тесно связан с первым вопросом, тоже имеет ряд синонимичных формулировок: «Не разоблачат ли мою неопытность? Примут ли меня? Признают ли? Сочтут ли достойным? Поверят ли, что я взрослый? Или назовут притворщиком?» Это вопрос признания и стыда. Стыд – чувство плохо изученное, однако сегодня на него обращают все больше внимания, поскольку именно он влияет на наше поведение с самого раннего возраста.

Стыд входит в число человеческих переживаний, напрямую связанных с жизнью в обществе. По словам психолога Жана-Мари Робина, суть стыда в том, что я, находясь рядом с другими людьми, ощущаю себя так, будто поступил неправильно. Бывает, кажется, будто со мной и окружающим миром что-то не так, и тогда стыд выражается физиологически (у человека горит лицо, потеют ладони). Стыд может быть легким и принимать вид смущения, которое я испытываю, когда забываю имя нового знакомого или уже делаю заказ в отделе с деликатесами и тут вспоминаю, что не взял талон и полез вне очереди. Все мы время от времени испытываем стыд в той или иной мере и обычно оправляемся от него, едва оказавшись вдали от источника.

Стыд бывает и более сильным и опустошающим, например, когда мы считаем себя неправильными или неполноценными из-за действительных или надуманных ожиданий окружающих. В отличие от легкого стыда, вызванного неправильным поступком, сильный и губительный стыд порожден тем, что я неправилен сам по себе, или, как говорит Робин, «я не такой, каким должен быть». Такой стыд разрушает человека и во многом препятствует его жизнедеятельности, а если человек молод – то мешать его взрослению.

Разобрав как следует вопрос принятия и стыда, мы сумеем понять поступки Зака, Бена и других молодых людей, не желающих взаимодействовать с миром взрослых. Во-первых, этот вопрос всегда связан с тем, что тот или иной человек считает важным. Прародитель современных исследований о стыде Гершен Кауфман заключил, что мы чувствительны к стыду ровно до тех пор, покуда нас волнует то, с чем он связан. Вывод может показаться очевидным, но именно он объясняет, почему некоторые люди всеми способами избегают стыда. Так, Зак или Бен нарочно и при каждом удобном случае решают не переживать по поводу тех или иных вопросов, лишь бы обезопасить себя от стыда.

Взрослые часто забывают о том, что подростки сталкиваются со всеми вопросами впервые в жизни.

Во-вторых, вопрос принятия и стыда неразрывно связан с жизнью в обществе – если вы ни с кем не общаетесь, вас не могут ни принять, ни пристыдить. Во время первого, робкого знакомства с миром взрослых положение многих молодых людей оказывается шатким, а потому они вынуждены добиваться того, чтобы их приняли, признали и сочли взрослыми. Эти молодые люди готовы вступать в отношения с новыми знакомыми, однако они настолько боятся оступиться в непривычных обстоятельствах (и неизбежно опозориться), что порой предпочитают бездействовать.

И все же развитие личности и здравого самоощущения невозможно без взаимодействия с окружающими. Чтобы я начал считать себя взрослым, в череде событий таковым меня должны признать окружающие. Мое профессиональное самоощущение включает в себя ипостась психотерапевта, преподавателя и писателя. Эти «представления» не возникли у меня сами по себе. Они появились в ходе очного общения с клиентами, студентами и читателями, которые относились ко мне (в той или иной мере) как к взрослому. Роберт Ли, специалист по вопросам стыда, проработал наиболее полную картину взаимосвязи между стыдом, самооценкой и личностью, сделав великолепный вывод: наша уверенность в себе – не что иное, как уверенность в том, что нас примут и поймут окружающие. В продолжение своей мысли исследователь утверждает следующее: если нас не принимают, то мы испытываем стыд. Как подчеркивает автор книг и преподаватель Брене Браун, стыд возникает не просто из-за личного осознания собственных ошибок и недостатков (исправить которые человек не в силах), а от осознания того, что из-за них он становится уязвимым в общении с другими людьми.

Когда человек испытывает стыд, ему хочется убежать и спрятаться, чтобы не чувствовать унижения из-за собственной неполноценности. Для большинства взрослеющих мелкие поведенческие «набеги» на территорию взрослых завершаются в худшем случае смущением или неловкостью. Но молодые люди вроде Зака или Бена боятся простейших заданий – например, позвонить кому-то по «взрослому» делу, – поскольку другие взрослые могут счесть их притворщиками, пристыдить и унизить.

Тревоги кажутся взрослым мелочными, но на деле они очень важны; взрослеющие не могут однозначно ответить на вопрос «Примут ли меня за взрослого?», чему я часто становился свидетелем. Когда я спросил у одного своего двадцатишестилетнего клиента-«хорошиста», почему он несколько лет назад вылетел из колледжа, молодой человек поведал мне душераздирающий рассказ. В пятнадцать лет подросток испытывал свойственную многим его сверстникам тоску, изучал свой внутренний мир и, чтобы справиться с сильными переживаниями, читал стихотворения. Когда ему было хорошо, он брал сборник Билли Коллинза, а когда плохо – Сильвии Плат. Поэзия стала важной частью жизни юноши и помогала ему понять собственный внутренний мир. Он вел очень личный дневник, куда записывал свои стихотворения. Ближе к школьному выпускному он даже набрался смелости и на уроке английского языка поучаствовал в импровизированной поэтической битве.

Поступив в колледж, он планировал изучать литературу и, возможно, однажды стать настоящим поэтом. Карьера в области искусства – это непростое испытание для психики, поскольку показатели, по которым оцениваются навыки и успех в профессиях подобного толка, неоднозначны. В подавляющем большинстве случаев настоящим профессионалом в этой области считается тот, кто способен положительно ответить на вопрос «Воспринимают ли меня всерьез… важные для меня люди?».

Первой серьезной «вылазкой» за пределы безопасного мирка школы (и, в частности, кабинета английского) можно считать чтение вслух одного из своих стихотворений перед одногруппниками на занятии по творческой письменной речи. Юноше не удалось точно воспроизвести оценочных слов преподавателя, но он помнил, что отзыв был весьма презрительным. В итоге из-за острой чувствительности к унижению и стыду академическая жизнь молодого человека пошла под откос: сначала он перестал посещать только эти занятия, а затем, впав в депрессию на несколько недель, вовсе перестал ходить в колледж. Генри казалось, что он выставил себя обманщиком и неудачником, и лишь через несколько лет он начал относиться к себе достаточно серьезно для того, чтобы вернуться в вуз.

Неделю назад я услышал историю, в которой все сложилось с точностью до наоборот. Двадцатишестилетний фотограф Генри, с которым мы двенадцать лет назад боролись с избеганием всего, в чем можно потерпеть неудачу, теперь всеми силами упрочивает положение выдающегося деятеля искусств и мастера своего дела.

Мне было любопытно, как Генри отважился воспринимать себя как подающего надежды фотографа – ведь это, исходя из моего клинического опыта, требовало значительных эмоциональных затрат. Молодой человек рассказал мне самый трогательный рассказ из всех, что я слышал за десятки лет работы психотерапевтом.

Старшие классы школы и первый год в колледже дались Генри нелегко. Юноша страдал легкой формой дислексии, из-за чего с огромным трудом добивался удовлетворительных оценок. Бродить с камерой по улицам родного города ему нравилось намного больше, чем сидеть в кабинете и учить уроки, – увлечение позволяло сбросить напряжение после упорной учебы. Поступив в колледж, Генри якобы просто так стал ходить на дополнительные занятия по фотографии. На самом деле решение возникло не «просто так». Школьные друзья и одноклассники очень хвалили фотографии Генри, а когда он изучал книги с фотографиями в библиотеке, то полагал, что у него они вышли бы лучше. Своими истинными желаниями молодой человек делился не с каждым и берег их в секрете от преподавателя по фотографии, боясь, что его унизят и высмеют за «раздутые» стремления.

Однако преподаватель воодушевлял Генри похвалой, и с его поддержкой юноша выбрал фотографию в качестве основной специальности. При этом Генри оставался одним из множества студентов, и, хотя он был уверен, что его работы лучше, чем у других, делиться своим мнением он ни с кем не стремился.

Чуть позже жизнь молодого человека навсегда изменилась. Занятия вела приглашенная преподавательница, мастерство которой знал и уважал весь мир. По словам Генри (он громко и эмоционально всхлипывал, поскольку никому до меня об этом не рассказывал), шел зачет и произошло следующее. Парень вынес из фотолаборатории снимок (вся кафедра знала, как умело он проявляет пленку) и показал его преподавательнице.

– Чудесно, – отозвалась она. – Зачет.

Генри немного поглядел на снимок, а затем произнес:

– Нет, мне не нравится… Можно переделать?

– Не нужно, – ответила преподавательница. Но Генри не мог успокоиться.

Именитая женщина молча посмотрела юноше прямо в глаза, а затем произнесла:

– Значит, вы хотите показать, что лучше других, – в ее фразе не было и намека на вопросительную интонацию. Генри был ошеломлен: его раскрыли, сорвав с него маску скромной учтивости. Тайные чаяния юноши, его «раздутые» стремления обнаружили, что вызвало глубокое смущение, ведь он и вправду считал себя лучше других, пусть даже и не признавался в этом себе и уж тем более окружающим.

И все же профессор вновь посмотрела на снимок, очень внимательно изучив его, и неторопливо закивала.

– Вы правы, – произнесла она, – снимок хорош, не лучше других… однако близок к тому… Разрешаю переделать.

Генри получил бесценный опыт: к нему не просто отнеслись как к взрослому – ему самому позволили взглянуть на себя как на взрослого, научив ценить свои стремления, и в частности не отказываться от желания стать великим фотографом.

Родителям на заметку

• попытки взрослеющего освоиться в новом мире вызваны желанием найти ответ на два вопроса: «Справлюсь ли я?» и «Не разоблачат ли мою неопытность?»;

• если взрослеющий по неясным причинам избегает безобидных обязанностей, то его, скорее всего, пугает необходимость вести себя по-взрослому и пробовать что-то новое, а также возможность опозориться и получить унижение от окружающих. Недавно я наблюдал спор между отцом и двадцатидвухлетним сыном: они не могли решить, нужен ли юноше автомобиль, чтобы ездить на работу. Сын был убежден, что без машины ему не обойтись, а отец утверждал, что рядом с домом есть автобусная остановка, от которой можно легко добраться до бизнес-центра. Никто не желал уступать в споре, а я поначалу не понимал, почему сын так упорно отстаивает свою позицию. Наконец я вежливо попросил отца покинуть кабинет, чтобы переговорить с его сыном с глазу на глаз. Как только отец вышел, я повернулся к молодому человеку, хмыкнул и задал ему прямой вопрос: «Выходит, ты не знаешь, как ездить на автобусе?» Он, изумившись, забормотал: «Эм… эм…» Я продолжил: «Когда пассажиры оплачивают поездку? Когда садятся или на выходе?» Молодой человек просто не знал ответа на мой вопрос, и ему было стыдно признать это. Смущение расстроило юношу, но не удивило меня, поскольку среднестатистический взрослеющий действительно мало знает о том, как устроен мир;

• придумайте, как заставить ребенка преодолеть возникшие трудности. Например, этому молодому человеку я посоветовал съездить вместе с отцом в кафе на автобусе, и он последовал моему совету. К обеду юноша прекрасно разбирался в правилах пользования общественным транспортом;

• лучшее, что могут сделать родители и специалисты, – выявить тревогу и неуверенность, из-за которых взрослеющие избегают повседневных обязанностей. Помните: для ребенка это не «просто» телефонный звонок; он умеет пользоваться телефоном. Он не умеет – и, возможно, вам нужно помочь ему восполнить этот пробел – звонить людям по-взрослому.