Текст книги "Власть над миром. История идеи"

Благодаря изобретению телеграфа международная связь стала еще одной ареной для сотрудничества. Международный телеграфный союз (ITU) – первый в мире общественный интернациональный орган – был создан в 1865 г. для преодоления задержек, вызванных необходимостью распечатывать телеграфные сообщения по одну сторону границы и вручную передавать их другой стороне. Члены союза обязывались принимать все международные сообщения, связать свои системы в общую сеть, стандартизировать цены на отправку телеграмм и использовать союз как клиринговую палату для своих счетов. Когда сообщение значительно выросло, а цены упали, союз стали приводить в качестве примера международного сотрудничества. Никого не заставляли в него вступать. Тем не менее преимущества членства или, как в случае с Британией и Америкой, соблюдения стандартов союза говорили сами за себя. Похожим образом в 1874 г. сформировался Всемирный почтовый союз, который через десятилетие стали называть зачатком будущего мирового правительства[117]117
  Mance (1944); Headrick (1991), 116–137.


[Закрыть].

Еще более всеохватывающим стало движение за унификацию мер и весов. В 1875 г. в Париже прошла Международная конференция по мерам и весам, после чего широко распространилась французская метрическая система. Британские инженеры, обеспокоенные стандартизацией размеров винтов и гаек, заложили основы современной Международной организации по стандартизации, пожалуй, самой влиятельной частной организации в нынешнем мире, оказывающей огромное и преимущественно невидимое влияние на большинство аспектов нашей жизни. Стремление стандартизировать измерение времени (задача, которую значительно облегчало возникновение радиотелеграфии) привело через четыре десятилетия, несмотря на сопротивление, в частности, представителей метеорологии, к учреждению постоянного Международного бюро времени в Париже. Доверие к экспертам с их способностью договориться, несмотря на границы между странами, простиралось не только на область техники; оно касалось также вопросов социальной и экономической политики. Политика применения наказаний, к которой Бентам проявлял большой интерес, входила в число сфер для социальных реформ, где активно действовали сторонники стандартизации; еще одной такой сферой являлось здравоохранение[118]118
  Guinot B. History of the Bureau Internationale de l’Heure, Polar Motion: Historical and Scientifc Problems, ASP Conference Series, vol. 208 (2000), 175.


[Закрыть].

Результаты не заставили себя долго ждать: произошел мощный всплеск различных съездов, конференций и международного сотрудничества в целом. Пророчество Сен-Симона о власти ассоциаций посредством технологий воплощалось в жизнь; комментаторы на пороге Первой мировой войны расценивали такое развитие как «огромный шаг» к «всеобщей организации мира». В 1913 г. была написана первая диссертация по интернационализму: в ней говорилось о «современном общественном феномене» предыдущей половины века, проявлявшемся преимущественно через «международные дипломатические конференции, неофициальные съезды, ассоциации, бюро и другие организации». Хотя через столетие после Венского конгресса число государств, входивших в международную систему, всего лишь удвоилось, количество международных организаций от единиц выросло почти до 50, и большинство из них было основано после 1875 г. По меньшей мере 17 имели постоянную штаб-квартиру и официальных сотрудников[119]119
  Faries J. The Rise of Internationalism (New York, 1915), 16 [published version of the 1913 dissertation]. The Otlet comment in: The Union of World Associations: A World Center’ [1914], published in: Boyd Rayward W., ed. International Organisation and the Dissemination of Knowledge: Selected Essays of Paul Otlet (Amsterdam, 1990), 112–129; data from Wallace M., Singer J. D. Intergovernmental Organization in the Global System, 1815–1914: A Quantitative Description, International Organisation, 24:2 (Spring, 1970), 239–287.


[Закрыть]. Они помогали управлять системами железнодорожных и речных перевозок, занимались стандартизацией прав на собственность и единиц измерения, унифицировали политики здравоохранения в разных странах. Неофициальных международных организаций формировалось еще больше; если в начале 1870-х гг. их было около 25, то теперь они появлялись с такой скоростью, что к началу XX в. специалисты насчитывали более 600, причем половина – основанные за последние несколько лет.

Таким образом, в конце XIX в. в международной жизни возникла совершенно новая разновидность институционального присутствия. Как ни удивительно, европейские монархи оказывали покровительство многим подобным организациям, стремясь заявить о своей современности и дальновидности. Принц Альберт и император Луи-Наполеон были в числе первых, однако за ними последовало множество других. Современная Продовольственная и сельскохозяйственная организация, например, не сложилась бы без покровительства короля Италии, оказанного ее предшественнику, Международному институту сельского хозяйства – органу, задачей которого, по словам итальянского финансового и политического эксперта Луиджи Луццатти, было «решение проблем, возможное только при объединении научного знания с законодательной властью». Для Луццатти, позднее премьер-министра Италии, благотворное влияние такого института не знало границ: он мог улучшить положение большинства жителей земли, трудившихся в сельском хозяйстве, остановить распространение социализма и защитить миллионы людей, вынужденных мигрировать по планете. Самое главное, он мог инициировать создание новых международных организаций. «Какую восхитительную сеть новых институтов породит он в двадцатом веке!» – в восторженном предвкушении восклицал Луццатти[120]120
  Zylberman P. Making Food Safety an Issue: Internationalized Food Politics and French Public Health from the 1870s to the Present, Medical history [Jan. 2004], 48: 1–28; Bates S. One World in Penology, Journal of Criminal law and Criminology (March-April 1948), 38:6, 565–575; Luzatti L. The International Institute of Agriculture, North American Review, 182: 594 (May 1906), 651–659.


[Закрыть].

Бельгийский Мировой Дворец

Логической кульминацией описанного выше процесса стало создание в 1907 г. Центрального управления международных организаций, основанного небольшой группой бельгийских интернационалистов. Образованное в качестве будущей «организации организаций», Центральное управление должно было стать центром быстро формирующейся всемирной системы формализованного научного и межправительственного сотрудничества. Предназначенное одновременно для сбора данных и пропаганды мира, оно было детищем одного из наиболее выдающихся деятелей интернационализма конца XIX в. – Поля Отле, основателя современной информатики и выдающегося библиографа, предшественника нынешних гениев Силиконовой долины[121]121
  Моя благодарность Бойду Рейуорду, декану отделения Отле, за его помощь с Отле.


[Закрыть].

Отле родился в 1868 г. в Бельгии, в обеспеченной семье: его отец заработал состояние, продавая по всему миру трамвайные вагоны, так что Отле мог считаться потомком новой международной промышленной буржуазии середины XIX в. и одновременно европейской дипломатии. По определенным причинам крошечная Бельгия дала плодородную почву для научного интернационализма. Страна, разделенная между теми, кто говорил на французском и фламандском языках, самим своим существованием подтверждала оправданность оптимистических прогнозов в сфере европейского национализма. Созданная в 1830 г. Европейским Концертом, с его характерным оптимизмом в отношении опасностей лингвистического сепаратизма, она никогда не принимала свое единство как данность. Вот почему в Бельгии естественным образом сформировалась благодатная среда для международных инициатив, которую поддерживал и одобрял король Леопольд II. До того он снискал печальную славу своим устрашающим неофеодальным экспериментом на колониальных территориях, оставшимся в истории под названием Свободная Республика Конго. Это была большая территория в центре Африки, которую дипломаты в Берлине передали под управление Леопольда, когда Отле еще не было и 20 лет. После катастрофических ошибок в управлении и массовых казней конголезцев (число жертв Свободного государства за короткий период его прискорбного существования достигло ужасающих цифр в несколько миллионов), Бельгийское государство в 1908 г. изъяло у него эти земли. После этого Леопольд обратился к другим, более достойным, хотя и менее доходным международным проектам. Остро нуждаясь в положительной оценке, он вместе с бельгийским правительством приложил все усилия к тому, чтобы превратить Брюссель в международную штаб-квартиру интернационализма. К 1910 г. город стал основным центром международных мероприятий, превзойдя Париж и вдвое – Лондон; Берлин – с учетом прусского неодобрительного отношения к интернационализму – принял не более десяти[122]122
  Tapia and Taieb. Conferences, 17.


[Закрыть].

Вот при какой ситуации Отле обратился за государственной поддержкой Центрального управления международных организаций, призванного координировать и снабжать информацией 20 и более органов, постоянные штаб-квартиры которых располагались в бельгийской столице. Как и многие, он был разочарован результатами Второй мирной конференции, прошедшей ранее (в 1907 г.) в Гааге; по его мнению, от своей достойной цели добиться мира во всем мире она перешла к гораздо более приземленной и спорной задаче – сделать войны менее жестокими. Он считал это поражением с точки зрения сотрудничества между нациями, а причину такого поражения усматривал в том, что силы подлинного интернационализма – включая пацифистов, юристов, парламентариев, социалистов и интеллектуалов – не были достаточно скоординированы. Однако Отле сохранял оптимизм, поскольку наблюдал глобальное стремление к упрочению интернационализма, которое следовало лишь сделать более эффективным с учетом сопротивления сторонников традиционной дипломатии и сил милитаризма. Бельгия, иными словами, являлась для него идеальным плацдармом для борьбы за гуманизм и мир во всем мире против духа Вены, Концерта, с его делегатами и их последователями, и в целом системы Европейского альянса. Своим главным оружием в этой борьбе он считал сбор данных, и неудивительно, что первой задачей, поставленной перед его новым Центральным управлением международных организаций, стало составление ежегодника «Международная жизнь». Заменивший предыдущее, гораздо менее значительное издание, ежегодник 1909 г. состоял из 15 страниц; его издатели, как и читатели, обращали основное внимание на «богатство и обилие международной жизни». Однако идеи Отле об общем координировании простирались гораздо дальше. На следующий год в Брюсселе состоялась не только Всемирная выставка 1910 г., но и Всемирный конгресс международных ассоциаций, на котором обсуждались вопросы легального статуса, стандартизации научных терминов, а также мер и весов. Одним из результатов конгресса стало создание Союза международных ассоциаций со штаб-квартирой в Брюсселе, при Центральном управлении Отле. «Международные конгрессы – следствие современной цивилизации», – одобрительно замечал в 1885 г. викторианский географ. Следующие 30 лет стали, пожалуй, апогеем технического и научного интернационализма. Если в 1850-х гг. за год проходило в среднем всего одна-две международных научных конференции, то в 1860-х их количество возросло до 12, а в следующее десятилетие – до 30[123]123
  Figures in: Alter P. The Royal Society and the International Association of Academies, 1897–1919, Notes and Records of the Royal Society of London, 34:2 (March 1980), 241–264; Tapia C., Taieb J. Conferences et Congres internationaux de 1815 a 1913, Relations internationals, 5 (1976), 11–35.


[Закрыть]. Десятки научных ассоциаций объединялись и создавали собственные профессиональные организации. От них не отставали представители гостиничной сферы, архитекторы, инженеры, банкиры, актуарии и стенографы – все они в конце XIX в. начали проводить международные съезды. Рост авторитета экспертов привел к формированию идеализированных представлений о научном и техническом знании как о вероисповедании, не знающем границ. Научное разделение исследований между «лучшими представителями» разных стран считалось не только кратчайшим путем к истине, но и примером для политиков, показывающим, какую отдачу может обеспечивать международное сотрудничество. Некоторые ученые, конечно, стремились работать самостоятельно или говорили о своей работе исключительно в национальных терминах. Однако другие рассматривали свои исследования и потребности человеческого общества в тесной связи друг с другом, как сеть личных и профессиональных уз, объединяющих их между собой не только как ученых, но и как энтузиастов и общественных деятелей.

Сам Отле боялся, что специализация – вместе со знанием – повлечет за собой разъединение людей, а не их сплочение. Факты множились с головокружительной скоростью по мере научного прогресса, но человечеству не удавалось найти рациональные и эффективные способы доступа к ним. Плюсы и минусы специализации были достаточно новой темой – в конце концов, само слово «специалист» появилось только в 1860-х, – но Отле считал, что координация необходима, чтобы знания не остались без применения, а открытия не прошли незамеченными и бесполезными. Стремясь к созданию «Универсальной книги», на постоянно обновляемых страницах которой содержались бы все накопленные человечеством знания, Отле разработал концепцию «документоведения», с помощью которой можно систематизировать извлечение фактов из больших объемов информации. Задолго до возникновения Интернета Отле полагал, что предоставление знаний тем, кто в них нуждается, означает превращение старомодных библиотек в мощные информационные узлы. Подобно героям Боргезе, он начал собирать библиографическую базу данных по источникам информации, и его Универсальный библиографический каталог, записанный на индивидуальных карточках, в 1895 г. насчитывал 400 тысяч статей, в 1903 г. – 3 миллиона, а на момент начала Первой мировой войны – 11 миллионов. Предприятие было трудоемкое, но отнюдь не донкихотское. Развивая собственные средства организации больших объемов информации, Отле создал Универсальную десятичную классификацию – систему, которая до сих пор используется во многих странах, а также учредил Международный институт библиографии, который, пережив несколько реорганизаций, продолжает функционировать по сей день.

Однако замыслы Отле шли гораздо дальше библиографирования. Он мечтал превратить Бельгию в своего рода хранилище данных: его Союз международных ассоциаций (UIA), при поддержке правительства Бельгии, должен был стать координационным органом нового мироустройства, агентством, которое сможет использовать растущую независимость материальной и моральной жизни в целях «всеобщего благополучия человечества». Он мечтал построить Мировой Дворец и учредил на основании Союза международных ассоциаций Международную библиотеку, Музей и Университет. Они должны были стать органами нового Мирового Города, мозгом которого являлся бы Мировой Дворец. После Первой мировой войны Отле пригласил Ле Корбюзье для разработки плана подобного города – в рамках предложений по рационализации и консолидации роли Брюсселя, а также Гааги и Женевы как городов, посвятивших себя делу мира[124]124
  Hein C. The Capital of Europe: Architecture and Urban Planning for the European Union (London, 2004), ch. 2.


[Закрыть].

Как многие другие интернационалисты, Отле рассматривал начало Первой мировой войны не столько как опровержение своих идей, сколько как подтверждение их необходимости. К патриотизму у него добавилась и личная трагедия, когда один из его сыновей погиб в боях в октябре 1914 г. Говорили, что Отле отправился на поле боя, чтобы разыскать тело сына. Борясь с горем, он начал пропагандировать скорейшую реорганизацию международной жизни сразу после войны. Обычно легко придумывающий новые институты, он строил планы создания Общества наций, значительно отличавшегося от того, что должно было вскоре возникнуть в Версале. Государства в централизованной системе Отле объединялись под правлением наднациональной власти с собственным парламентом (законодательным и исполнительным) – «Международным дипломатическим советом, имеющим право управлять и направлять международные интересы», – который поддерживает интернациональная армия. Предполагалось, что этот новый орган будет «действовать по всему миру» в соответствии с Мировой Хартией, которую напишет Конгресс «всех правительств». Можно сказать, что это была характерная технократическая мечта.

Подобное единение Отле называл финальной стадией политической эволюции человечества. Шаг за шагом оно объединялось во все большие структуры – город, округ, герцогство и затем государство. Почему же, спрашивал Отле, государство считалось финалом? «Напротив, в наше время лучшие умы задаются вопросом о возможности создания организованного сообщества, охватывающего высшие национальные и гуманистические интересы». Через 100 лет после Сен-Симона идея о том, что естественная эволюция должна привести нации к Всемирному правительству, стала считаться кульминацией интернационализма. Дело мира слишком важно, чтобы полностью отдать его на откуп государственным деятелям, заключал Отле. «Дух дипломатии не должен царить безраздельно. Политики, юристы, ученые и бизнесмены также должны делиться своей точкой зрения»[125]125
  См. Notes for M. Durand, Prefect of Police [21 Dec. 1915] and The Organisation of the Society of Nations [1916] in: Boyd Rayward W., ed. International Organisation and the Dissemination of Knowledge: Selected Essays of Paul Otlet (Amsterdam, 1990), 130–147.


[Закрыть].

Однако после войны настроения изменились. В Женеве возникла Лига Наций, с которой сравнивались различные предыдущие замыслы. В Версале Отле с его отрицанием национальной суверенности и предпочтением, отдаваемым правлению экспертов, не нашел особой поддержки у великих держав, а точнее, у независимых новых государств, сложившихся в Восточной Европе. Бельгийское правительство прекратило финансирование его работы, и в 1934 г. Мировой Дворец закрыл свои двери. Содержимое Дворца кочевало из здания в здание, находя временное прибежище в кабинетах Университета. Призывы Отле к трансформации в международном сознании через «рациональную и мирную революцию» выглядели все более жалкими, а его планы создания Мировой полиции, Мировой конституции, Правительства и в первую очередь Мирового плана по «предотвращению расходования нациями сил на движение в разных направлениях, которое они считают преследованием национальных задач» – устаревшими и неприменимыми. Казалось, его никто больше не слушал: голос Отле принадлежал другой эпохе[126]126
  The Belgian Appeal to the World [1931] in ibid., 211–212.


[Закрыть]. Когда преданный биограф после Второй мировой войны взялся за поиск бумаг Отле (сам он скончался зимой 1944 г., незадолго до ее конца), то обнаружил архивы в полном запустении: кучи истлевших бумаг, книг и папок громоздились в рабочих кабинетах и на лестницах. Значительная их часть обнаружилась в бывшем анатомическом театре с дырой в крыше, куда проникали голуби и дождевая вода. Бюст Отле украшал поблекший венок.

Ограничения международного распространения информации

Почему же грандиозные замыслы Отле устарели? В конце концов, его научный рационализм был широко распространен до и после Первой мировой войны, и Г. Уэллс, еще один выдающийся сторонник международного документирования, писал о потребности в «мировом мозге» в 1930-х гг. в терминах, сильно напоминавших идеи Отле об общедоступном хранилище информации. Широкое распространение научно-популярной литературы в период между двумя войнами свидетельствовало о том, что эта идея казалась читателям привлекательной. Однако уже тогда проблемы с подходом Отле и более общие ограничения научного интернационализма постепенно становились очевидны.

Во-первых, научное сотрудничество зачастую становилось заложником политических течений. Не на руку ему было, в частности, то, что за него особенно оживленно выступали французы: память о стремлении Наполеона к стандартизированной Европе и подозрения относительно мотивов зачастую становились на пути их инициатив. Движение за метрическую систему охватило к 1880-м гг. большую часть Европы: казалось, что она станет той самой универсальной системой, к которой призывали интернационалисты, однако Британия и США от нее отказались. «Звездами предсказано, что в будущем мир будет англо-американским, – писал Фредерик Халси, автор «Метрической ошибки». – Пускай же он использует англо-американские меры и весы». И хотя к 1950 г. борьба против метрической системы в обеих странах значительно ослабела в сравнении с предыдущим веком, сложно не заметить в ней политического влияния[127]127
  Crease R. P. World in the Balance: the Historic Quest for an Absolute System of Measurement (New York, 2011), 128–136, 156–162.


[Закрыть].

Реформа здравоохранения пострадала по тем же причинам, хотя в данном случае цена за отказ от сотрудничества была гораздо выше. После Наполеоновских войн необходимость защитить население от эпидемий, вторгающихся извне, заставила большинство европейских правительств ужесточить карантинные режимы, и в 1851 г. министр иностранных дел Франции провел первую Международную санитарную конференцию, в результате было разработано соглашение, по которому все подписавшиеся обязались стандартизировать внутренние правила. Однако само по себе соглашение ничего не давало, если подписавшиеся стороны не собирались его применять и соблюдать, о чем не понаслышке узнают многие международные организации столетие спустя. Реальных действий предпринималось крайне мало, хотя холера являлась реальной угрозой на протяжении всего века. В 1874 г., через два года после того, как вспышка этой инфекции унесла жизни 60 тысяч человек, Франция предложила учредить международное эпидемическое агентство, однако, поскольку данная тема была тесно связана с противостоянием имперских интересов в Леванте и Северной Африке, агентство так и не появилось. К соглашению не удалось прийти, даже когда 100 тысяч человек скончались в ходе эпидемии холеры в 1883 г. и по меньшей мере столько же в 1892 г. (Среди ученых, исследовавших этиологию этой болезни, был французский эксперт Адриен Пруст, автор «Защиты Европы от холеры», прославившийся больше как отец Марселя, который увековечил озабоченность родителя болезнями и гигиеной в своих романах.) Бесконечные конференции привели к созданию бюрократического органа, так называемого Международного управления здравоохранения, с собственным небольшим постоянным секретариатом в Париже, куда вошли профессионалы в области здравоохранения из разных государств. Роль управления была в основном информационной, а не просветительской, и оно почти не вело собственной здравоохранительной пропаганды, а преимущественно занималось традиционными для Европы проблемами с Левантом. Тогда, как и сейчас, существование общепризнанной проблемы еще не было достаточным основанием для выработки эффективной бюрократической реакции[128]128
  Minelli E. World Health Organisation: the mandate of a specialized agency of the United Nations, at http://www.gfmer.ch/TMCAM/WHO_Minelli/Index.htm


[Закрыть].

Историки неоднократно демонстрировали, что политические разногласия способны разделить и представителей науки – даже тех, кто считает себя интернационалистами. Идея о том, что у науки нет родины, безусловно, не отражала состояние науки в XIX в.; еще яснее это стало после 1918 г., когда германские ученые подверглись остракизму со стороны коллег из других стран. Отле был характерным представителем старого поколения научных интернационалистов – он просто игнорировал данные факты. Его не интересовали проблемы политической имплементации – ценность того, что он делал, была для него очевидна. Мыслей о том, что его идеи являлись, пожалуй, чересчур бельгийскими, в частности относительно особого предназначения страны, Отле преднамеренно избегал, вероятно, потому что они могли вредоносно сказаться на его имидже универсалиста.

Вдобавок к некоторой политической наивности всегда существовал вопрос денег. Большинство научных исследований стоило дорого, так что эпоха независимых ученых быстро склонилась к закату. Благодаря собственным средствам Отле, прежде чем он их растратил, имел возможность, по крайней мере до Первой мировой войны, вести собственные изыскания. Однако даже капитала, накопленного таким успешным бельгийским промышленником, как его отец, не могло хватить для реализации столь грандиозных замыслов. Можно было сколько угодно подчеркивать свою независимость от государств и политиков, однако результатом всегда оказывался недостаток средств у большинства, если не у всех профессиональных ассоциаций, реальные возможности которых по этой причине были весьма ограничены. Многие из них становились просто информационными центрами, но собственной просветительской деятельности не вели. Когда науку бралось поддерживать государство – а в середине XX в. такое происходило все чаще, – ученые, соглашаясь на финансирование, зачастую оказывались перед нелегким выбором: посвятить свои усилия национальным интересам или остаться верными прежним экуменическим воззрениям. Секретность важных научных исследований в эпоху химических и ядерных вооружений в середине XX в. отдаляла многих из них от интернационализма Отле[129]129
  Doel R., Hoffmann D., Krementsov N. National States and International Science: A Comparative History of International Science Congresses in Hitler’s Germany, Stalin’s Russia and Cold War United States’, Osiris, 20 (2005), 49–76.


[Закрыть].

Однако самым фундаментальным из препятствий, мешавших научным универсалистам реализовать задуманную ими трансформацию интернациональной жизни, была внутренняя разобщенность научного сообщества. Единство науки принималось на веру как данность, однако в реальности наука оставалась весьма хаотичной сферой. Движение к истине оказалось отнюдь не таким прямолинейным, как предполагали Конт и Сен-Симон, а в лабораториях научные разногласия имели не меньший вес, чем научное единство, над которым они зачастую одерживали верх. Ученые вслух говорили о приверженности универсализму, однако на страницах профессиональных журналов можно было с легкостью обнаружить – вполне ожидаемо – не только споры, но и совершенно противоположные мнения о том, как достичь желаемой цели.

Универсальный язык

Одной из областей, где неспособность экспертов достичь соглашения была особенно очевидной, являлись поиски универсального языка – поиски, характерные для царившей в конце XIX в. убежденности в потенциале интернационализма, которые велись по всем фронтам. Пока философы и лингвисты пытались отыскать базовые структуры и формы, общие для всех языков, через математику или семиотические системы, остальные призывали к созданию единого нового языка, пригодного для общемирового использования. В 1870 г. французский ботаник по имени Альфонс Декандоль (создатель современного международного кодекса ботанической номенклатуры) опубликовал статью под названием «Преимущества для науки доминантного языка», где говорилось о том, что английский возьмет на себя эту роль в грядущем веке. Его противники утверждали, что изобретение полностью нового синтетического языка станет лучшим выходом. До начала Первой мировой войны было придумано около дюжины таких языков, однако самым известным из них оказался эсперанто.

Изобретенный русским евреем, лингвистом Людвигом Заменгофом, который, как многие другие, стал полиглотом, проживая за царистской «чертой оседлости», эсперанто отражал реалии жизни восточно-европейских окраин империи конца XIX в. точно так же, как идеи Отле – ситуацию в Бельгии. В 1887 г. под псевдонимом доктор Эсперанто (Надеющийся) молодой Заменгоф опубликовал руководство по универсальному языку, созданием которого занимался с институтских времен. За десять лет до этого, отмечая свой девятнадцатый день рождения, он исполнил гимн интернационализму на придуманном им новом языке:

 
Malamikete de las nacjes,
Cado, cado, jam temp’ esta;
La tot’ homoze in familje
Konunigare so deba.
 
 
(«Вражда народов //
Пади, пади, время настало; //
Все человечество в [одну] семью //
Должно объединиться»)[130]130
  Donald Harlow, http://donh.best.vwh.net/Esperanto/EBook/chap07.html


[Закрыть].
 

Судя по тексту гимна, лингвистика была для Заменгофа не просто вопросом коммуникации: она служила делу мира. Это представление имело огромное значение в эпоху растущего национализма, особенно для евреев в Восточной Европе. В 1905 г. на французском курорте Булонь-сюр-Мер состоялся первый международный конгресс, делегаты которого носили символ движения, зеленую пятиконечную звезду, а заседания начинали с воинственной «Марсельезы», вслед за которой исполняли собственный гимн («основав нейтральный язык, // народы, понимающие друг друга, // согласятся объединиться в один семейный круг»). Заменгоф много говорил о мире во всем мире и о новом будущем. К сожалению, несмотря на то, что в числе его сторонников было немало выдающихся личностей, движение за эсперанто погрязло в склоках и раскололось после того, как несколько его основных членов образовали самостоятельную группу и придумали якобы улучшенный, превосходящий эсперанто язык идо. Завязалась ожесточенная перепалка; в 1908 г. один из последователей Заменгофа написал «Raporto de la Presidanto de la Lingva Komitato al la Universala Kongreso de Esperanto», по которому можно судить о том, какие страсти вызвало это донкихотское предприятие, – оказалось, что даже поиски общего языка способны вызвать жестокую борьбу в рядах его самых горячих сторонников[131]131
  Hogben L., Bodmer F. The Loom of Language (London, 1944), ch. 12; Okrent A. In the Land of Invented Languages (New York, 2010), 107–109.


[Закрыть].

Еще один раскол, произошедший в рядах куда более узкого специализированного сообщества, сейсмологов, поднял, по сути, наиболее фундаментальный из всех вопросов – следует ли считать, что данные поступают естественным образом в процессе наблюдения за феноменами, или же они требуют организации через произвольные схемы классификации. Иными словами, диктует ли классификацию сама структура мира или же такая классификация – вопрос прагматического выбора, продиктованный целями, для которых собираются данные, и моделями, которые придумывают ученые. Сейсмология тяготела к интернационализму из-за необходимости сбора информации и обмена ею. Тем не менее главные европейские эксперты не могли прийти к единому мнению о том, как лучше собирать и представлять данные, которые позволят прояснить характер сейсмической активности во времени и пространстве. Сопоставление колебаний земной коры по всему миру требовало различных видов информации, в том числе исторических сравнений в одной точке. Стандарты, таким образом, были необходимы, но кто должен их задавать, оставалось неясным, а общее тяготение мира к стандартизации скрывало под собой зачастую ожесточенную борьбу за то, какие стандарты принимать, когда несовместимые мнения о том, что именно представляет собой определенная наука, вступали в конфликт между собой[132]132
  Моя благодарность за терпение в дискуссиях на эту тему моей коллеге Деборе Коэн, чья книга по данному вопросу сейчас готовится к выходу. По вопросам метеорологии см.: Edwards P. A Vast Machine: Computer Models, Climate Data and the Politics of Global Warming (MIT Press, 2010).


[Закрыть].

По всем этим и многим другим причинам Мировой Город так и не появился: движение к универсальной стандартизации, как оказалось, имело свои пределы. Даже в наше время дюймы по-прежнему соперничают с метрами, а путешественники берут с собой универсальный адаптер – «один мир – одна розетка», – чтобы иметь возможность пользоваться электричеством в разных странах. Однако тот факт, что научный интернационализм не охватил все сферы жизни, не говорит о его провале; он означает лишь, что ожидания его пылких последователей были преувеличены. В действительности научный интернационализм оказался мощной институтообразующей силой: многие международные специализированные агентства, созданные Отле и другими, существуют и поныне. Попытки скоординировать продовольственную политику и производство по всему миру привели к основанию Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН. Стремление стандартизировать время завершилось образованием Всемирной метеорологической ассоциации, утвердившей Гринвичское время как универсальный стандарт в 1946 г.; в том же году несколько относительно небольших комитетов, возникших в период между двумя войнами, были заменены мощной Всемирной организацией здравоохранения. Из-за своей относительной незаметности и предположительно мирного характера неправительственная Международная организация по стандартизации стала, пожалуй, самым внушительным органом из всех формирующих материальную ткань нашего мира. Подобные организации до сих пор отражают идею XIX в. – со всеми ее предрассудками и слепыми пятнами, – что стратегию лучше передать в руки техническим экспертам, которые руководствуются не национальными интересами, а интересами всего человечества.