Текст книги "Геополитика «мягкой силы»: опыт России"

В этих условиях возникает вопрос: насколько предложенный Дж. Наем подход является новаторством, новым словом политологической мысли. Что же принципиально нового привносит контекстуальный интеллект, если издавна известно, что как таковой интеллект (от лат. intellectus) – это способность получать, хранить, преобразовывать и выдавать информацию, вырабатывать новые знания, принимать рационально обоснованные решения, формулировать цели и контролировать деятельность по их достижению, оценивать ситуации, возникающие в окружающем мире. Вспомним, что еще в начале 80-х гг. прошлого столетия американский психолог Говард Гарднер выдвинул теорию множественного интеллекта, в соответствии с которой каждый человек обладает не единым интеллектом, а целым набором относительно независимых способностей, совокупность которых определяет его отличительные когнитивные свойства.

В кардинально изменившихся условиях “контекстуальная” идея Ная конечно же органично вписывается в поиски новой парадигмы политического мышления. Ее следует понимать как усиление креативного аналитического потенциала в глобальном интеллектуальном пространстве, повышение способности генерировать новые идеи и рекомендации, отвечающие жестким требованиям “управления рефлексией” в мировой политике. Как подчеркивают ученые Дипломатической академии МИД России, российская наука самостоятельно предприняла попытку (весьма успешно) перевести сферу международных отношений в парадигму именно мирополитических исследований, исходя из того что современный мир проявил невиданную доселе степень взаимозависимости и расширения взаимных контактов во всех сферах деятельности[171]171
  См.: Иванов О. П., Ку Карцева М. А., Неймарк М. А. Меняющийся мир и мировая политика ⁄⁄ XXI век: перекрестки мировой политики ⁄ Отв. ред. М. А. Неймарк. С. 3.


[Закрыть].

“Контекстуальный интеллект” следует, очевидно, понимать и как аналитическую сбалансированность реакций на внешние контексты политических и субъективных форм обработки получаемой информации. Аналитико-операционная деятельность предполагает обработку тех моделей, аналогий, сопоставляемых рядов и классификаций, которые отражают реальные мирополитические процессы, и получение на выходе взаимосвязанного целого из разрозненных фактов.

В нашем понимании, “контекстуальный интеллект” – способность распознавать глубинное ядро внешнеполитической проблемы – опирается на двуединую основу: и на его умственную составляющую, и на практическую – как форму обретенного опыта в виде навыков и умений в широком диапазоне конкретных компетенций. При том что компетентность – это не просто обладание профильным знанием, специализированными навыками и умениями, но, главное, способность их гибкого применения, адекватноадаптивной оценки сущности процессов, нередко разнонаправленных, определяющих основные тренды мирового развития.

Но здесь могут возникнуть неожиданные трудности, когда один международный контекст, одна ситуация, наслаивается почти одновременно на другой контекст, другую ситуацию, осложняя экспертизу динамической взаимосвязи двойного, по сути – трансситуативного контекста. Отсюда – острая потребность в международной аналитике, способной концептуально и практически синтезировать самые различные, разнородные ситуативные компоненты “хаотически запутанной реальности” международной жизни. Анализ сложнейшей динамики геополитических процессов, диалектики взаимосвязи старого и нового в мировой политике показывает, что неостывающая магма международных событий, которые наслаиваются друг на друга, всё чаще минимизирует или сводит на нет усилия экспертного сообщества аргументированно обосновать не только долгосрочные, но даже среднесрочные прогностические перспективы.

Главное здесь, с нашей точки зрения, то, что контекстуальность научно-экспертного анализа предполагает отрицание монолинейного осмысления мирополитических процессов. И, конечно же, соотнесенность знаний и компетенций с ценностно-целевыми ориентациями не должна размывать критерии объективности политической экспертизы событий и явлений.

Таким образом, судя по всему, Най представляет в обобщенном виде систематизирующую, объяснительную и эвристическую функции контекстуального интеллекта, в котором возрастает практическая роль интуиции. Он утверждает, что во внешней политике контекстуальный интеллект представляет собой мастерство интуитивной диагностики, помогающей выстраивать политику в соответствии с поставленными целями для того, чтобы создать умный план действий в зависимости от меняющейся обстановки.

На первый взгляд, выделение интуиции в качестве важного инструмента современной “умной силы” выглядит новаторским шагом Ная. Действительно, интуиция порождает спонтанную аналитическую импровизацию, которая может оказаться единственно верной, адекватной исследуемой ситуации. Но не будет забывать о том, что в мировом научном сообществе накоплен большой опыт исследования интуитивного познания действительности. В интуитивистской теории познания немецким психологом В. Келером в 1925 г. было введено в научный оборот понятие “инсайт”, означающее озарение, открытие новых смыслов, внезапное постижение сути проблемы и, что, пожалуй, самое важное, интуитивный прорыв в структуру конкретной ситуации, неожиданное, внезапное нахождение решения. Причем задолго до него, еще во времена Монтеня, больше четырехсот лет назад, философы и просветители понимали практическое значение мудрого суждения: “Fortis imaginatio generat casum” – “Сильное воображение порождает событие”.

Контекстуальный интеллект, безусловно, важен и в научно-исследовательской деятельности, и в повседневной дипломатической практике, и в аналитической работе всех силовых структур. Но не предполагается ли исходное наличие оного во всех структурах, отслеживающих мирополитические, экономические, военно-политические и тому подобные процессы и тенденции? Тем более что сам Най использовал даже термин “контекстуальная разведка”. Здесь явно дают о себе знать исторические реминисценции американской действительности. В 1947 г. в ЦРУ США было создано Управление отчетов и оценок, с 1950 г. – Национальное управление оценок, от которого берет начало Совет национальной разведки США, ставший экспертным органом для всего разведывательного сообщества Штатов, где, судя по публикуемым докладам, давно используются самые различные методы и инструменты анализа, включая и то, что получило название “контекстуальный интеллект”.

Введение его Дж. Наем в аналитический оборот “умной силы”, конечно же, не случайно: речь идет о современной мировой политике, турбулентной сменяемости ситуаций и событий, осмысление которых требует аналитической конкретики, увязываемой с перспективно-стратегическим видением той или иной международной проблемы в целом.

Чувствовать и понимать контекстуальную специфику геополитических процессов, особенности конкретного мирополитического момента – привычный удел тех, кто в силу своих профессиональных знаний и умений уже давно участвует в ситуационных анализах мировой обстановки разного аналитического политико-прикладного уровня. Для обеспечения содержательно полноформатного и политически “рентабельного” ситуационного анализа требуется участие в нем высокопрофессиональных специалистов с обязательным набором тех качеств, которые определяют особенности “контекстуального интеллекта”. Это профильные эксперты, специалисты по регионам и “стыковым” проблемам, “междисциплинарщики” и, конечно же, эксперты-глобалисты. Их коллективный интеллект позволяет на основе взаимокритических обсуждений вырабатывать единую оценочную позицию, отделяя главное, принципиально сущностное, от частного, второстепенного, и делать адекватные аналитико-прогностические выводы.

Сразу оговоримся, что здесь неизбежной видится проблема, которая никогда не исчезает: как соединить два типа интеллекта, аналитический и практический. Очевидно, в понимании Ная контекстуальный интеллект должен подпитывать прогностическую (краткосрочную или среднесрочную) внешнеполитическую аналитику, отвечающую современным реалиям. Именно в этом суть ситуационного анализа. Без контекстуального интеллекта нет и быть, впрочем, не может полноценного ситуационного анализа, который, как давно известно, исходно предполагает всё то, что имеет в виду Най: умение отбрасывать случайное, единичное; аналитически продуманное соположение однопорядковых, однородных элементов и разнородных противоположностей; тонко чувствовать разрыв между видимостью, мнимой реальностью и подлинной сущностью международных явлений и событий; остро видеть глубинную суть конфликтов и противоречий современного мира.

В этой связи заслуживают внимания парадоксальные, на первый взгляд, экспертные размышления о сложностях осмысления новейших тенденций мировой политики как системы подвижных, меняющихся взаимодействий, когда трансформация существующего в возможное, а возможного в действительное ограничена оценкой вероятного. Прочтение реальности неадекватно реальности, но для человека, обитающего в пространстве опыта, то есть прошлого, первое доминирует над вторым. “Секрет прозорливости – в текущем узреть настоящее, которое есть будущее в скорлупе прошлого. Востребованной оказывается способность прозревать неочевидный, неописанный, неосвоенный ландшафт…” И далее: “Для людей, чтобы действовать в ситуации неопределенности, критически важно различать приметы и признаки, а в сфере политики – опознавать социогены, рассеянные в современности”[172]172
  Неклесса А. Вселенная горизонтов. Приближение к неизвестному расширяет спектр представлений о будущем ⁄⁄ Независимая газета. 2016. 22 июня.


[Закрыть].

Поэтому столь важно уметь абстрагироваться от привычных подходов и оценочных позиций, которые ранее казались самоочевидными, а в определенных ситуациях – и от внешнеполитических псевдопроблем, что особенно важно в нынешних условиях резкой смены международных контекстуальных состояний. В огромной степени возрастает практическая значимость умений и компетенций профессионалов, которые, по словам Ная, “могут отличить ценную информацию от фоновых помех”. Доверие к тем, кого он называет “толкователями информации”, является “решающим ресурсом и важным источником мягкой силы”[173]173
  Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 183.


[Закрыть].

В этих умениях – серьезнейшие предпосылки к выявлению внутренних первопричин сложившейся ситуации (естественно, в конкретно-специфическом контексте), внешних взаимосвязей и факторов, их определяющих, к разработке убедительной линейки максимально возможных экспертно-оценочных позиций, их жестко критическому аналитическому форматированию и обобщению и, наконец, к аргументированным выводам и практическим рекомендациям.

Сводить аналитическую энергетику к контекстуально-ситуационному анализу без учета множества долговременных факторов мирового развития – значит объективно минимизировать его стратегические векторы. Поэтому контекстуальный анализ не должен выпадать из стратегически выверенной цепи размышлений, доводов и аргументов. Реальность такова, что контекстуально-ситуационные оценочные границы слишком узки для осмысления столь изменчивой сложности нынешнего геополитического пространства, которая требует многомерного системно-стратегического анализа, обеспечивающего заданную достоверность оценок и прогнозов.

Оценивая степень новизны “контекстуального интеллекта” в анализе мирополитических процессов, было бы явным упущением не учитывать известный метод Дельфи, название которого происходит от одноименного городка в Древней Греции, в котором жили оракулы-прорицатели при храме бога Аполлона. Основы дельфийского метода заложили в 50~60-х гг. прошлого столетия американские ученые О. Халмер, Н. Далки и Н. Ришер (по другим источникам – О. Халмер и Т. Гордон) в рамках стратегической исследовательской корпорации RAND для применения в военно-дипломатической и военно-промышленной сферах. Особенности метода: индивидуальный режим аналитической работы, ее анонимность; независимость экспертного суждения; возможность многократной повторяемости экспертизы для внесения дополнений, уточнений и коррекции выводов. Эти особенности позволяют избегать различных форм психологического воздействия на участников экспертизы в жестко структурированной группе, где неизбежно сказывается психологическое воздействие группового мнения на мнение меньшинства, конформистски склонного чаще всего принять оценочную позицию большинства, а также формальный или неформальный статус и авторитет наиболее влиятельных экспертов.

Таким образом, контекстуально-интеллектуальная суть дельфийского метода экспертного анализа, который остался за рамками исследовательского внимания Дж. Ная, – это систематизированное обобщение независимых оценок узких профильных специалистов, индивидуальные суждения которых вырабатываются в автономно-анонимном режиме.

Тем самым повышаются степень оценочной достоверности международно-политической аналитики и эффективность экспертных заключений, на основе которых вырабатываются практические рекомендации для принятия конкретных креативно-перспективных решений, к чему призывает Дж. Най.

И коль скоро эффективность умной “мягкой силы” напрямую зависит от грамотного аналитического обеспечения, то было бы ошибочно принижать или минимизировать его роль, выполнение которой по определению базируется на том, что Най называет контекстуальным интеллектом.

Но не важнее ли сегодня стратегическое видение перспектив мирового развития, формирование глобализированного сознания, без которого контекстуальный интеллект вряд ли может быть продуктивным? Хотя, оговоримся, чтобы избежать упрощений в столь серьезном вопросе, надо, конечно же, учитывать высказанную О. П. Ивановым точку зрения, согласно которой “опасно переносить особенности своей стратегической культуры на противоположную сторону и смотреть на нее через призму своей стратегической культуры”[174]174
  Иванов О. П. Американская стратегическая культура ⁄⁄ Обозреватель – Observer. 2007. № 1. С. 88.


[Закрыть].

Между тем некоторые исследователи выстраивают свою авторскую концепцию на основе некоей “разумной силы”, разграничивая ее с “умной”, “мягкой” и “жесткой” силой, и характеризуют последние как “стратегии более низкого порядка”. Специфическая трактовка этих понятий (отнюдь не в том смысле, который вкладывает в них Дж. Най) позволяет произвольно рассматривать “умную силу” главным образом на концептуальном, декларативном уровне, а в практической политике определять ее как “хитрую, ловкую, манипулятивную силу”. При этом признается, что в целом на уровне международной политики ведущих государств реализация стратегии “разумной силы” как целостного феномена современной реальной политики затруднена, поскольку “глобальная политика в настоящее время преимущественно продолжает характеризоваться ситуативным использованием государствами подходов и возможностей, характерных для несинтетических стратегий”[175]175
  Столетов О. В. Стратегия разумной силы в политике глобального лидерства: Дис…. канд. полит, наук: 23.00.04. М., 2014.


[Закрыть] (курсив мой. – М. Н.).

Характеризуя компоненты стратегического мышления, без которого нет и быть не может “умной силы”, директор Института Европы РАН Ал. Громыко вычленяет в нем три основных способности: способность к осознанию главных трендов современности, понимание регионального и глобального контекста, то есть внешней среды; способность к выявлению главных вызовов и угроз, выстраивание их в порядке приоритетности; способность к выработке механизмов реагирования на наиболее сильные внешний раздражители[176]176
  См.: Громыко Ал. А. О стратегическом мышлении // Аналитическая записка Института Европы РАН. 2015. № 30. URL: http://instituteofeurope. ru/images / uploads/analitika / an3 O.pdf


[Закрыть].

Отсюда – важность системного мышления, опирающегося на стратегический интеллект, априорно предполагающий интеллект контекстуальный в качестве его естественной, более того, обязательной составной части. Системный подход и есть та ось, которая органично соединяет два типа анализа – контекстуальный и стратегический.

Много десятилетий назад наши ученые, несмотря на жесткую, цензурированно-давящую идеологизацию общественных наук, требующую четко линейных, монохромных оценочных определений, обосновали в качестве базового научно-экспертного принципа системный подход, выпадавший из классово-партийной логики анализа общественных явлений. Его методологическая и практико-политическая значимость в том, что “предмет представляется не только обладающим многими свойствами, но и внутренне многокачествен, поскольку воплощает в себе черты различных и разнородных систем действительного мира. Изменение многих свойств предмета оказывается зависимым не только от него самого, но и от тех систем, элементом которых он является”[177]177
  Кузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии К. Маркса. М., 1976. С. 56–57.


[Закрыть].

Выработке долгосрочной внешнеполитической линии предшествуют анализ, оценка, прогнозное моделирование и планирование. Отсюда особый тип мышления, определяемый учеными как “стратегический, предполагающий концептуальное, системно-ориентированное мышление, которое приводит к открытию новых воображаемых организационных стратегий”[178]178
  Алексеева Т. А. Стратегическая культура: эволюция концепции ⁄⁄ Полис. 2012. № 5. С. 133.


[Закрыть]. Поэтому не противоречит ли Най сам себе, когда пишет, что контекстуальный интеллект сегодня требует нового синтеза “либерального реализма”, который видит одновременно ситуацию на всех трех досках (речь идет о его сравнении с “трехуровневой игрой в шахматы”. – М. Н.? Не говоря уже о том, что он прямо признает, что все-таки в трехуровневой игре игрок, сосредотачивающий внимание только на одной доске, в конечном счете должен неизбежно потерпеть поражение[179]179
  См.: Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 347.


[Закрыть]. И тем более что Най настаивает на том, что “стратегия умной силы должна принимать во внимание длительную эволюцию мирового порядка”[180]180
  Там же. С. 378.


[Закрыть].

Важная черта международной аналитики, суть которой, по мнению Ная, теперь должен определять контекстуальный интеллект, – критическая заостренность восприятия ею мирополитических процессов. Но и здесь трудно найти нечто принципиально новое. В полной мере сохраняют политическую актуальность и методологическую свежесть характеристика и обоснование сути критического анализа забытым сегодня В. Ульяновым-Лениным: “Критика должна состоять в том, чтобы сравнить и сопоставить данный факт не с идеей, а с другим фактом; для нее важно только, чтобы оба факта были по возможности точно исследованы и чтобы они представляли из себя, один по отношению к другому, различные моменты развития, причем особенно необходимо, чтобы с такой же точностью был исследован весь ряд известных состояний, последовательность их и связь между различными ступенями развития”[181]181
  Ленин В. И. Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов // Поли. собр. соч. 5-е изд. М.: Изд-во полит, лит-ры, 1967. Т. 1.С. 167.


[Закрыть].

Таким образом, было бы явным преувеличением считать новаторским, прорывно-инновационным хорошо или, наоборот, плохо забытое в контекстуальной интерпретации даже такого умудренного концептуалиста, как Дж. Най. При всем уважении к мэтру международной аналитики надо честно признать, что впечатляюще убедительного обновления методологических опор политологического анализа и внешнеполитической экспертизы не произошло.

В современных условиях всё более важным ресурсом “умной силы” мягкого влияния становится содействие международному развитию (СМР). Помощь развитию способствует формированию и продвижению позитивного имиджа страны-донора за рубежом. От степени ее эффективности существенно зависят престиж, международный авторитет и репутация государства в глобальной политике. Исходные цели, задачи и стратегические национальные приоритеты зафиксированы в принятой в 2015 г. Концепции государственной политики Российской Федерации в сфере содействия международному развитию. Ее важнейшая особенность в том, что она разработана с учетом основных документов ООН, Монтеррейского консенсуса Международной конференции по финансированию развития, Плана выполнения решений Всемирной встречи на высшем уровне по устойчивому развитию (“Йоханнесбургский план выполнения решений”), Итогового документа Всемирного саммита 2005 года, Итогового документа Конференции ООН по устойчивому развитию “Будущее, которого мы хотим”, а также с учетом положений Парижской Декларации по повышению эффективности внешней помощи, Аккрской программы действий, Пусанского плана партнерства в целях эффективного сотрудничества в области развития.

Базовое положение Концепции: Россия рассматривает СМР как один из эффективных механизмов решения глобальных и региональных проблем, противодействия новым вызовам и угрозам. Системная реализация Концепции призвана способствовать продвижению национальных интересов России в этой области “путем достижения максимальной отдачи от оказываемой помощи”. Важнейшей задачей государственной политики России в этой сфере является укрепление позитивного восприятия страны и ее культурно-гуманитарного влияния в мире.

Особую актуальность в свете коронавирусной пандемии приобретает целевая установка документа на укрепление национальных систем здравоохранения и социальной защиты, ориентированных в том числе на борьбу с распространением инфекционных заболеваний. Геополитически значимым ресурсом умной “мягкой силы” России является облегчение долгового бремени, в том числе путем использования схемы “долг в обмен на программы развития”, при условии принятия дебитором обязательств по направлению высвобождающихся ресурсов на социально-экономическое развитие государства – получателя помощи; направление целевых взносов на реализацию международных программ с использованием возможностей международных организаций и оказание иной помощи, с оговоркой, что Россия оставляет за собой право принятия решения в отношении выбора государства – получателя помощи, характера помощи, направления российских специалистов для оказания технического содействия (помощь на трехсторонней основе), а также в отношении закупки несырьевых товаров и услуг.

Отдельный специализированный раздел Концепции, посвященный роли научных кругов, общественности и бизнес-сообщества в оказании содействия международному развитию, наглядно свидетельствует о практическом значении, которое придает государство этому профильному компоненту “мягкой силы” России. В документе отмечается, что общественные объединения, негосударственные и некоммерческие организации, зарегистрированные в Российской Федерации, могут развивать сотрудничество с иностранными общественными и благотворительными организациями, оказывая содействие развитию культурных и гуманитарных связей.

Важнейшими критериями оценки эффективности СМР являются:

– достижение запланированного результата оказания помощи;

– соотношение фактических затрат на оказание помощи и полученного результата;

– достижение результата, сопоставимого с результатами аналогичных проектов, реализованных в сфере содействия международному развитию, или превосходящего их;

– сохранение положительного эффекта, полученного в результате оказания помощи;

– обоснованность оказанной помощи в рамках общей политики в сфере содействия международному развитию;

– вклад в развитие двустороннего взаимодействия государств – получателей помощи с Российской Федерацией в области политики и в других областях;

– и, как финализирующий эффект “мягкой силы”, – содействие позитивному восприятию Российской Федерации как государства-донора в государстве – получателе помощи, а также в других государствах-донорах[182]182
  См.: Концепция государственной политики Российской Федерации в сфере содействия международному развитию: утв. Указом Президента РФ от 20 апреля 2014 г. № 259 ⁄⁄ Министерство иностранных дел Российской Федерации. 20.04.2014. URL: https://www.mid.ru/foreign_policy/ official_documents/-/asset_publisher/CptICkB6BZ29/content/id/64542 (дата обращения: 02.04.2021).


[Закрыть].

Эксперты отмечают возросшую востребованность концептуального насыщения профильного международного дискурса и чуткого реагирования на него внешней политики, что наглядно подтверждается самим фактом принятия ООН в 2015 г. новых Целей устойчивого развития. Что же касается России, то на этом поле она “пока во много не столько инициирует или продвигает исходящие от нее концепты, сколь выступает гораздо больше как потребитель тех подходов, которые разработаны другими”. В результате страна зачастую оказывается в не очень комфортной позиции – или вечно стремящейся соответствовать чужим стандартам, или всё время оспаривающей их. “Однако существует и третий путь – участие в разработке международных правил игры, выработка собственного взгляда на будущее и его трансляция. Активность в этом направлении может стать шагом на пути становления новой роли России на мировой арене”[183]183
  Содействие международному развитию как инструмент внешней политики. Зарубежный опыт ⁄ Отв. ред. В. Г. Барановский, Ю. Д. Квашнин, Н. В. Тоганова. М.: ИМЭМО РАН, 2018. С. 244.


[Закрыть].

В кардинально изменившихся геополитических и геоэкономических условиях, усугубленных коронавирусной пандемией, точечного переосмысления требуют отдельные концептуальные и практико-ориентированные подходы к содействию международного развития. Необходимость их совершенствования и оптимизации становится важнейшим императивом внешнеполитической стратегии России. Анализ, хотя бы краткий, ее опыта в этой сфере, которая реально может стать одной из самых значимых составных частей “мягкой силы” государства, позволит выявить то, что не сделано, и то, что предстоит сделать непременно в этом вопросе, от которого во многом зависят международный авторитет, престиж, репутация и глобальное влияние России в целом. Сошлемся на экспертные данные, приведенные в профильном исследовании[184]184
  См.: Кузнецов Е. “Мягкая сила” России: чего не хватает? ⁄⁄ Россия в глобальной политике. 15.01.2018. URL: https://globalaffairs.ru/articles/ myagkaya-sila-rossii-chego-ne-hvataet/ (Дата обращения: 01.03.2021).


[Закрыть].

Динамику позитивных изменений нельзя не заметить – настолько она очевидна. С 2004 г., когда Россия вернулась в состав международных доноров, объем ее помощи с 50 млн долларов возрос до 1 млрд долларов в 2016 г. Но всё познается в сравнении: соотношение этой помощи к валовому национальному доходу составило всего 0,08, в то время как средний показатель стран, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), выше в 5 раз. Кроме того, около половины российской помощи – это списание долговых обязательств. Но, при всей важности этого вида когда-то полученной помощи, среди ее получателей прежде всего ценится финансовое донорство по принципу “здесь и сейчас”.

Обращает на себя внимание опыт Турции, которая в 2016 г. выделила рекордные 6,18 млрд долларов на программы помощи. Турецкое агентство по международному развитию имеет сегодня представительства в 56 странах. Особенность опыта Турции в том, что она выделяет через неправительственные организации значительные средства на профильную деятельность. Так, по данным на 2015 г., они получили от правительства 476 млн долларов, в то время как международным организациям было выделено на эти цели всего 73 млн долларов. И, как фиксируют эксперты, распределение такой помощи является общемировой тенденцией. В этих условиях расширение и активизация международных общественных связей приобретают особое практическое значение. Между тем, менее трехсот НПО из России имеют консультативный статус при Экономическом и Социальном Совете ООН, ориентированном на работу с организациями гражданского общества. Для сравнения: Бельгия представлена в Совете 409 НПО, Франция – 866 НПО, Бразилия – 1357 НПО.

Новая особенность российской умной “мягкой силы” – расширение геополитического ареала ее использования в стратегически значимых для нашей страны международных организациях и объединениях. Выступая на саммите БРИКС в июле 2015 г. в Уфе, В. В. Путин особо выделил то обстоятельство, что “справедливый и безопасный мир невозможно устроить без тесного гуманитарного сотрудничества. Именно поэтому Россия стремится углублять контакты в сфере культуры, науки, образования, туризма со всеми партнерами в БРИКС, Шанхайской организации сотрудничества, в Евразийском союзе и в других форматах”.

Весьма показателен в этом отношении пример БРИКС, культурно-цивилизационное значение которого исходно предопределяет огромный потенциал и реальные возможности его “мягкой силы”. В условиях формирования полицентрической системы международных отношений и усиления экономической взаимозависимости государств, подчеркивается в Концепции участия Российской Федерации в БРИКС, всё более широкое применение находят неинституциональные структуры глобального управления и сетевая дипломатия.

Новым инновационным этапом в развитии “мягких” форматов стало председательство России в БРИКС с 1 апреля 2015 г. «Российское Председательство, – заявил заместитель министра иностранных дел РФ, шерпа России в БРИКС С. А. Рябков, – приветствует тот значительный импульс, который совместными усилиями пяти стран был придан отладке механизмов “мягкой силы” в рамках нашего объединения»[185]185
  BRICS. Доклад по итогам Председательства Российской Федерации в межгосударственном объединении БРИКС в 2015–2016 гг. М., 2016. С. 4.


[Закрыть].

Конструктивные инициативы нашей страны нашли отражение в Концепции председательства Российской Федерации в межгосударственном объединении БРИКС в 2015–2016 гг.[186]186
  http://brics2015.ru/russia_and_brics/20150301/15383.html


[Закрыть] В ней отмечалось, что до этого времени социально-политическое и гуманитарное взаимодействие в БРИКС носило “ограниченный характер”. Поэтому ставилась задача его полноформатного развертывания. Документ ориентировал на качественное изменение положения в этой важной области с целью способствовать укреплению позиций нашей страны в БРИКС, развитию межцивилизационного диалога, продвижению общих ценностей стран-участниц на мировой арене. Россия выступила с инициативой “начать формирование культурного измерения БРИКС”. Подчеркнута важность использования сотрудничества в этой сфере для усиления позиций российской культуры и русского языка в крупнейших странах мира, каковыми являются участники этого межгосударственного объединения. Особо отмечена необходимость вовлечения в его деятельность как политических сил, так и организаций гражданского общества стран БРИКС. Предложена целевая программа формирования “молодежного измерения” БРИКС, включающая в себя:

– проведение Форума молодых лидеров стран БРИКС и Глобального университетского саммита БРИКС;

– учреждение Сетевого университета БРИКС;

– расширение приема граждан стран БРИКС в российские вузы;

– проведение Форума молодых дипломатов стран БРИКС, внедрение в практику стажировок молодых дипломатов из этих стран в МИД России и прием их на обучение в российские вузы на взаимной основе, в том числе в Дипломатическую академию МИД России на основе Соглашения о сотрудничестве дипломатических академий стран БРИКС.

В результате важнейшим итогом уфимского саммита 2015 г. стало совместное заявление стран-участниц о необходимости выработки стратегии их сотрудничества в области культуры, науки и образования. В рамках конкретизации работы в этом направлении был сделан упор на перенос положительного опыта двустороннего взаимодействия на уровень многостороннего сотрудничества.

В настоящее время в БРИКС число форматов взаимодействия, прямо или определенно относящихся к “мягкой силе”, превышает четверть из 34 действующих или находящихся в стадии завершения. Это прежде всего Гражданский форум, Консорциум научных центров, Деловой совет, Бизнес-форум, Профсоюзный форум, Молодежный форум, Встреча породненных городов и муниципальных образований, Форум по вопросам урбанизации, Встреча кооперативных объединений стран БРИКС, Семинар по вопросам народонаселения, Совет экспертных центров и другие структуры, использующие потенциал гражданского общества[187]187
  Подробно см.: Будаев А. Российское председательство в БРИКС: формирование стратегии “мягкой силы” // Международная жизнь. 2015. № 8. С. 49.


[Закрыть].

Приоритетами Председательства России в БРИКС (в порядке ротации) в 2020 г. стали: укрепление многосторонних начал в глобальной политике; продвижение общих интересов стран БРИКС на международных площадках; развитие сотрудничества в торгово-экономической и финансовой сферах; сотрудничество в гуманитарной и культурной областях; укрепление контактов между людьми. Особенности концепции Председательства России – 2020 предопределены следующими целевыми установками: