Текст книги "Геополитика «мягкой силы»: опыт России"

В свете этих опасений и предупреждений так ли уж неожиданной и парадоксально новой выглядит сегодня постановка вопроса о “мягкой силе” исламского радикализма, получившей название “гуманитарный джихад”, которую используют те, кто одновременно организуют и направляют террористическую деятельность боевиков “Исламского государства”, изощряющихся в жесточайших пытках и варварских убийствах ни в чем не повинных людей? Речь идет, во-первых, о расширении идеологического обоснования и ценностно-психологической мотивированности радикального исламизма, об обосновании вероучительном, в основе которого лежит “защита (освобождение) исламских земель”, к которым относят значительную часть Европы и всю Америку. Здесь умело подпитывается убежденность многих мусульман в том, что именно им, а не Колумбу, принадлежит заслуга первооткрытия Америки. Утверждается, например, что написание названия американского штата Калифорния (по-английски California) должно выглядеть иначе – Kaliphornia, от слова Kaliph, – как подтверждение первородства халифата на американской земле. Во-вторых, это “мягкое”, явочным порядком, введение шариатских норм и правил поведения во многих городах Европы. В-третьих, это создание пропагандистско-рекрутинговых центров, которые занимаются вербовкой не только боевиков, но и гражданских специалистов для “Исламского государства”. При этом всё больший масштаб приобретает пропагандистская работа, ставящая целью переселение в ИГ целых семей с детьми. В-четвертых, в “мягких” рамках “гуманитарного джихада” в специальных школах и центрах ведется подготовка “львят Халифата” в возрасте от 5 до 14 лет, численность которых только в иракском Мосуле, контролируемом ИГ, достигает 4 тысяч. И, наконец, в-пятых, это использование миграционного кризиса в Европе для отвлечения европейских сил и ресурсов от борьбы с ИГ[140]140
  См.: Игнатенко А. Гуманитарный джихад. В хаосе миграционных потоков в Европу есть система ⁄⁄ Независимая газета. 2015. 11 сент.


[Закрыть].

Особенности взаимосвязи внутренней и внешней политики – один из важнейших факторов, определяющих параметры и эффективность “мягкой силы”. Их органическая сопряженность и взаимодополняемость находятся постоянно в фокусе внимания Ная. Он фиксирует внимание на том, что внутренняя или внешняя политика, если она лицемерна, высокомерна, безразлична к мнению других стран или людей либо базируется на узком подходе, учитывающем только национальные интересы, может подорвать “мягкую силу”: «В любой демократии “собака” внутренней политики часто слишком велика, чтобы ею управлял “хвост” внешней политики, но, когда мы игнорируем связи между “хвостом” и самой “собакой”, наше очевидное лицемерие слишком дорого обходится нашей “мягкой силе”»[141]141
  Nye J. S. Jr. Soft Power. The Means to Success in World Politics. P. 143–144.


[Закрыть].

Не пройдет и десятилетия, как он вновь зафиксирует: “Великие державы стремятся использовать культуру и свою национальную идею для создания мягкой силы, чтобы улучшать свой имидж, однако не всегда бывает легко всё это продать, особенно когда слова и идеи не совпадают с внутренними реалиями”[142]142
  Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 161.


[Закрыть]. Эти констатации логично вписываются в его размышления о ключевых вопросах взаимосвязи внешней и внутренней политики с точки зрения достижения целей на мировой арене и внутренних сдерживающих факторов для мобилизации нужных ресурсов.

Най описывает положение дел в разных странах и сравнивает с нашей страной. По его оценке, в плане “мягкой силы”, несмотря на привлекательность российской культуры, присутствие России в мире незначительно.

Эффективность “мягкой силы” зависит от множества факторов. В некоторых исследованиях предпринимаются попытки систематизировать типы воздействия “мягкой силы” на окружающий мир и конкретизировать – по шкале приоритетов – условия, характер, потенциал и ареал ее применения:

– экономические (или иные) успехи страны возбуждают к себе интерес в обществах стран – объектов ее “мягкой силы”;

– в стране-объекте возникает потребность в изучении модели развития страны, в основе которой лежит ее культура;

– распространение получают различные элементы культуры страны-субъекта, формируется обширный информационный фон в ее отношении;

– происходит изменение восприятия имиджа страны-субъекта обществом страны-объекта (как правило, в сторону улучшения);

– складываются условия для максимизации “мягкой силы” страны-субъекта.

Отсюда – вывод, проливающий свет на пределы эффективности “мягкой силы”: в конечном счете она может оказывать влияние на функционирование государства как института. Но это влияние опосредованно, поскольку его субъектом является общество государства-объекта. Таким образом, считается, что “мягкая сила” не может выступать сама по себе в качестве эффективного средства (прямого воздействия) на государство как актора мировой политики. Многие эксперты сходятся на том, что ее распространение, как правило, связано не столько с целенаправленной политикой государства-субъекта, сколько с косвенным влиянием объективных и субъективных условий и результатов развития его общественной системы, с экономическими и политическими успехами, их очевидностью и привлекательностью для обществ стран-объектов данного влияния[143]143
  См.: Михневич С. В. Фактор “мягкой силы” в процессах институционализации международных отношений ⁄⁄ Вестник международных организаций. 2015. № 4. С. 100.


[Закрыть].

Разброс оценок эффективности “мягкой силы” варьируется в самом широком диапазоне: от гипертрофированно завышенных до неоправданно минимизированных. Особенно наглядно этот разброс наблюдается при использовании сугубо количественных показателей, когда количественный критерий ставится во главу угла измерений столь многослойного феномена. Поэтому в усложняющихся – по нарастающей – геополитических условиях всё более насущной становится потребность в объективной, насколько это возможно, оценке эффективности “мягкой силы”.

На экспертном уровне справедливо подчеркивается, что такие количественные измерения имеют слишком большую погрешность, основаны на значительном числе допущений и упрощений, а главное – находятся в прямой зависимости от критериев, выбранных для оценки эффективности “мягкой силы”, которые зачастую отражают те или иные идеологизированные и политизированные позиции. Исследователи, осознающие всю условность и относительность математических индексов, предлагают иную оценочную шкалу, основанную на сравнении “мягкой силы” различных акторов в глобальном и региональном измерениях. Речь идет об оценке экономического, политического и культурного влияния рассматриваемого государства в мире и регионе. Экономическое влияние предлагается рассматривать сквозь призму внешней инвестиционной деятельности, программ помощи развитию, популярности пропагандируемой экономической модели. Политическое влияние – с позиций уровня и характера отношений с другими странами мира или конкретного региона, международного имиджа данного государства с точки зрения реализуемой им внешнеполитической стратегии и тактики, а также уровня и интенсивности участия в деятельности международных и региональных организаций. Культурное же влияние – на основании анализа реализуемой публичной дипломатии. Но и при этом оговаривается, что “множественность имеющихся подходов лишь приближает нас к объективной оценке”[144]144
  Радиков И. В., Лексютина Я. В. “Мягкая сила” как современный атрибут великой державы ⁄⁄ Мировая экономика и международные отношения. 2012. № 2. С. 26.


[Закрыть].

В принципиальной проблемной плоскости ставит вопрос А. В. Борисов: а надо ли вообще измерять “мягкую силу” государства? Первичное основание для его вопроса – скептицизм, высказанный самим Дж. Наем по отношению к рейтинговым оценкам “мягкой силы”, которые квалифицируются им как “некий суррогат”. Он видит неизбежные проблемы в ее измерении по причине нематериальное™ ее ресурсов. Особенность отечественного подхода к этой проблеме А. В. Борисов характеризует так: взяв на вооружение концепт, выдвинутый в определенное время и с определенными целями, и имплементировав его в российскую практику, как формальную – на уровне целеполагания, так и неформальную – на уровне общественно-политического дискурса, трансформировав его, превратив в некий внешнеполитический инструмент, мы по-прежнему соотносим свои рассуждения с разработками зарубежных специалистов в области международного маркетинга, пытаясь измерить свою “мягкую силу” при помощи рейтинговых систем, в разработке которых участия не принимали[145]145
  См.: Борисов А. В. “Мягкая сила” России: специфика понимания и оценки ⁄⁄ Мировая политика. 2020. № 1. С. 4.


[Закрыть].

Некоторые известные политологи-международники, например Ф. Лукьянов, критикуя преувеличенное значение, которое нередко придают рейтинговым показателям “мягкой силы”, скептически относятся и к самому понятию “мягкая сила”, и к попыткам выстраивать подобные рейтинги. Основанием для такого вывода служит, в частности, доклад лондонского PR-агентства Portland, опубликованного летом 2016 г., согласно которому Россия продемонстрировала высокое место в рейтинге стран с “мягкой силой”, применив “жесткую силу”. Операция в Сирии укрепила восприятие страны как серьезного дееспособного государства, умеющего добиваться поставленной цели[146]146
  См.: Независимая газета. 2016. 15 июня.


[Закрыть].

В исследовании рейтинговых индексов, относящихся к “мягкой силе”[147]147
  Содержательное исследование этой темы проведено учеными Дипломатической академии МИД России. См.: Аникин В. И., Сурма И. В. Глобальная конкуренция: от рейтинга конкурентоспособности к рейтингу “мягкой силы” ⁄⁄ XXI век: перекрестки мировой политики ⁄ Отв. ред. М. А. Неймарк. С. 79–99.


[Закрыть], международному влиянию и репутации государств, наиболее репрезентативны, по экспертным оценкам, при всей их относительности, следующие.

Один из наиболее заметных рейтингов – результат ежегодных международных исследований Анхольт-GfК (Anholt – GfК Ropez Nation Brand Index), измеряющих восприятие имиджа 50 стран мира, которое базируется на оценках 23 национальных показателей по шести приоритетным аспектам: экспорт (внешняя репутация и привлекательность товаров и услуг, выпускаемых в стране); государственное управление (имидж власти и восприятие качества госуправления); культура (интерес к национальной культуре и истории, оценка спортивных достижений и т. п.); люди (мнение граждан других стран о жителях страны как работниках, друзьях, партнерах по бизнесу); туризм (привлекательность страны для туризма); иммиграция/инвестиции (привлекательность страны для инвестиций и талантов). По данным за 2015 г., на первое место по индексу “мягкой силы” вышли США, опередившие Германию – лидера предшествующего года. За ними следуют Великобритания, Франция и Канада. Потеря лидирующей позиции Германии объясняется ухудшением такого показателя, как “управление” (восприятие действий правительства на международной арене и во внутренних делах), что связано с экономическими проблемами еврозоны и миграционным кризисом в Европе. По индексу GfK 2015 г. Россия оказалась в середине мирового рейтинга национальных брендов – на 22-м месте, опередив такие страны, как Китай, Сингапур и Аргентина, а по культурным показателям заняла восьмое место.

Существенно отличаются от предшествующих индексов “мягкой силы” рейтинги, устанавливаемые консалтинговым агентством Future Brand Country Brand Index. По результатам 2014 г. первое место из 75 стран оно отвело Японии, второе – Швейцарии и только третье – Германии, а США оказались лишь на седьмом месте. Принцип “страна может быть понята в совокупности ее идентичности и репутации” стал основой методологического подхода, расширенного за счет дополнительной классификации, учитывающей, в частности, такие базовые показатели, как системные ценности (политические свободы, толерантность, стандарты окружающей среды); качество жизни (здоровье и образование, уровень жизни, безопасность, желание жить или получать образование в этой стране); возможности для бизнеса (условия, передовые технологии, достойная инфраструктура); опыт (исторические достопримечательности, историческое наследие, искусство, культура, природные красоты, привлекательность туризма, курс валюты, размещение с большим выбором, еда, высокое качество продукции, ее потребительские свойства и т. д.). В топ-20 стран Россия не вошла, заняв срединное 31-е место[148]148
  See: Future Brand launches the Country Brand Index 2014–2015. URL: http: //www.futurebrand.com/news/2014/futurebrand-launches-the-country-brand-index-2014-15


[Закрыть].

Среди наиболее известных западных рейтингов “мягкой силы” особое место занимает “глобальный индекс мягкой силы” The Portland Soft Power 30. Похоже, не случайно это исследование 2014–2015 гг. предваряет предисловие Дж. Ная, посчитавшего необходимым дать свой комментарий к нему. В этом рейтинге лидирует Великобритания, за которой идут Германия, США, Франция и Канада. Выбор этих стран определялся их привлекательностью по следующим позициям: деятельность правительства, выполнение обязательств, культура, образование, деловая активность, цифровая инфраструктура[149]149
  See: A Global Ranking of Soft Power. Portland Soft Power 30. Monocle, Soft Power Survey 2014–2015.


[Закрыть].

Обращает на себя внимание индекс “мягкой силы”, ежегодно представляемый профильным агентством Bloom Consulting (головной офис в Мадриде, отделения в Лиссабоне и Сан-Пауло), который сотрудничает с Мировым экономическим форумом и выполняет заказы правительств таких стран, как Австралия, Германия, Испания, Португалия, Польша, Латвия и др. Специфику методологического отбора критериев рейтинга страны определяют следующие показатели: рост экспорта, привлекательность инвестиционного климата, туризма, привлечение талантов, нарастание известности страны в мире. По этим показателям четыре года подряд, включая 2014-15 гг., агентство ставит США на первое место. За ними следуют: Испания, Германия, Китай, Франция[150]150
  See: Bloom Consulting. Country Brand Ranking. 2014–2015. URL: http: // www.bloom-consulting.com / pdf / rankings/Bloom_Consulting_Country_ Brand_Ranking_Tourism.pdf


[Закрыть].

Относительно новым является индекс “мягкой силы” для стран с быстроразвивающимися рынками, составляемый компанией Ernst&Young совместно с Московским институтом исследования быстроразвивающихся рынков бизнес-школы СКОЛКОВО. Индекс рассчитывается по 13 параметрам, распределенным по трем собирательным категориям: глобальная добропорядочность, глобальная интеграция и глобальный имидж.

Приведенными выше показателями шкала измерений “мягкой силы” не исчерпывается. Существует специфический индекс глобального присутствия (Global Presence Index), разрабатываемый Королевским институтом Элькано, который на основе анализа различных критериев исчисляет военную, экономическую и “мягкую” привлекательность стран. Итоговое ранжирование составляется по совокупности всех трех видов присутствия, а вес каждого из показателей определяется на основе опроса экспертов-международников, работающих в разных странах мира.

Своими особенностями отличается рейтинг репутаций стран (CountryRepTrack), публикуемый консалтинговым агентством Reputation Institute, составители которого разделяют эмоциональные и рациональные факторы, влияющие на отношение к стране: к первым относятся чувства, уважение, восхищение и доверие, ко вторым – оценка экономики, управления и среды[151]151
  Подробно см.: Харитонова Е. М. Эффективность “мягкой силы”: проблема оценки // Мировая экономика и международные отношения. 2015. № 6. С. 53–54.


[Закрыть].

При всей относительности указанных выше рейтинговых индексов важно в принципе, что «в сфере “мягкой силы”, которая для многих еще выглядит достаточно абстрактной и не поддающейся измерению и индексации, появляются достаточно четкие ориентиры и параметры»[152]152
  Косачев К. Можно ли измерить “мягкую силу”. URL: http://blog. rs.gov.ru/node /19


[Закрыть].

Это способствует более глубокому пониманию реальных возможностей “мягкой силы” и перспектив ее применения в мировой политике.

“Мягкая сила” имеет прямое отношение к более широким параметрам оценки мощи и влияния государств. В декабре 2019 г. произошло беспрецедентное событие: в рейтинге самых могущественных стран мира американские СМИ впервые поставили Россию на второе место после США, отведя Китаю третью позицию. Этот рейтинг определялся на основе таких пяти значимых критериев, как: фигура главы государства, активность в международных объединениях, экономический, политический и военный потенциал[153]153
  See: Power. These countries project their influence on the world stage. The United States and Russia head this list. U.S. News and world report. URL: https: / /www.usnews.com/news/best-countries / power-rankings


[Закрыть].

При всей оценочной относительности рейтинговых показателей “мягкой силы” привлекательность России в мире постепенно становится – в тенденции, с оговорками – более выраженной. И это несмотря на возвращение Крыма, интернационализацию украинского кризиса с попытками коллективного Запада во главе с США возложить вину за него на Россию, не говоря уже о других, поставленных на системную основу обвинениях Российской Федерации в неких “имперских” поползновениях. Так, в начале 2020 г. по результатам опроса более 55 тыс. человек из сотни стран, проведенного консалтинговой компанией Brand Finance, Россия вошла в топ-10 первого глобального рейтинга государств по уровню “мягкой силы”. Исследование проводилось на основе семи ключевых параметров: порядок, бизнес и торговля, люди и ценности, образование и наука, международные отношения, культура и наследие, медиа и коммуникации[154]154
  См.: “Мягкая сила” России попала в топ-10 // Газета. ги. 25.02.2020. URL: https:⁄/www.gazeta.ru⁄politics/2020/02/25_a_l2975829.shtml (дата обращения: 30.03.2021).


[Закрыть]. Хотя Россия замыкает эту топ-десятку, уступив лишь одну строку Китаю, динамика позитивных изменений, по сравнению с предыдущими годами, очевидна.

Глава III
“Умная сила” мягкого влияния

В рамках концептуализации “мягкой силы” и в поисках динамического баланса между ней и “жесткой силой” Дж. Най призывает к обновлению методологического инструментария международной аналитики и политической экспертизы.

С целью “противопоставить неверному восприятию того, что только мягкая сила может выдавать эффективную внешнюю политику”[155]155
  Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 59.


[Закрыть], Най использовал термин “умная сила”, впервые введенный в научный и экспертно-политический оборот американским политологом Феном Хемпсоном, за что Най выразил ему большую признательность в примечаниях к своей книге (это к вопросу об единоличном авторстве “умной силы”).

Исходя из того что “мягкая сила” не есть решение всех проблем, Дж. Най обосновывает тезис о сочетании “жесткой силы” для понуждения и возмездия с “мягкой силой” в виде убеждения и притяжения. Причем, выступая против упрощенного понимания “жесткой силы”, Най специально оговаривает, что при определенных условиях военные ресурсы превращаются в источник “мягкой силы”. Он имеет в виду сотрудничество в военной области и программы военной подготовки, которые “могут создать транснациональную сеть, увеличивающую мягкую силу страны”, при том, конечно, понимании, что “неправильное использование военных ресурсов может подорвать мягкую силу”[156]156
  Там же. С. 156.


[Закрыть].

Так возникла “стратагема умной силы”, которая легла в основу деятельности двухпартийной комиссии по “умной силе” в Центре стратегических и международных исследований, которую Най возглавил вместе с известным американским политиком Ричардом Армитиджем через несколько лет после выхода книги “Мягкая сила: как добиться успеха в мировой политике”. Явно имея в виду критику в адрес “мягкой силы”, а также ее различных интерпретационных версий, Най настаивает на том, что “умная сила” – это не просто удвоенная “мягкая сила”. Речь идет “о способности соединять жесткую и мягкую силу в эффективную стратагему, применяемую при различных обстоятельствах”[157]157
  Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 19.


[Закрыть]. Определяя “умную силу” как “умелое сочетание” “мягкой” и “жесткой силы”, Най конкретизирует: “Это означает разработку комплексной стратегии, ресурсной базы и инструментария, чтобы достичь американской цели, опираясь как на жесткую, так и на мягкую силу”[158]158
  Armitage R. L., Nye J. S. CSIS Commission on Smart Power: A Smarter, More Secure America. Center for Strategic and International Studies. 2007. P. 7.


[Закрыть].

Переводя это положение в плоскость геополитической практики США, Хилари Клинтон, будучи государственным секретарем, призвала «использовать то, что получило название “умная сила”, то есть полный набор инструментов, которыми располагают США, – дипломатических, экономических, политических, правовых и культурных, выбирая – соразмерно каждой конкретной ситуации – одно из них или их комбинацию»[159]159
  http://www.state.gov/secretary/rm/2009a/01/115196.htm


[Закрыть]. Отсюда следует, что в мировой политике отнюдь не утратила актуальность максима Наполеона, проливающая свет на подвижность динамической соотнесенности “мягкой” и “жесткой” силы: “Я бываю то лисом, то львом. Весь секрет управления заключается в том, чтобы знать, когда следует быть тем или другим”.

Таким образом, “умная сила” – это взаимосвязанная целостность различных компонентов “мягкой” и “жесткой силы” в их синергетической концептуальной и практико-политической соотнесенности – культурно-гуманитарных, цивилизационных, социально-политических, экономических, военных и т. д., задействованных с учетом их умелого системного взаимодействия в беспрецедентно усложняющихся условиях развития мирополитических процессов, разнонаправленность которых усиливается по нарастающей.

“Умная сила”, или “умная мощь” как смысловой аналог в понимании И. Чихарева, – это комплексная модель современного мирового лидерства, включающая в себя информационно-интеллектуальное влияние, многосторонность, способность продуктивно управлять международным развитием и решать глобальные проблемы. Она “представляет собой не столько еще один из ресурсов наряду с военной мощью или информационно-культурным влиянием, сколько свойство эффективно мобилизовать все доступные ресурсы в политических целях и оптимально ими распорядиться – собственно политическую силу”[160]160
  Чихарев И. “Умная мощь” в арсенале мировой политики ⁄⁄ Международные процессы. 2011. № 1. С. 97.


[Закрыть].

Особенности применения основных типов силы в контексте “мягкого” и “жесткого” воздействия приводятся в следующей таблице[161]161
  Емельянова Н. Н. “Мягкая сила” как концепт: критический анализ ⁄⁄ Международная аналитика. 2018. № 3. С. 14–15.


[Закрыть]:

Если ресурсный потенциал и смысловой стержень “мягкой силы” – это общее воздействие на население демонстрационными методами – через культуру, образ жизни, спорт и т. п. – на основе привлекательных для объекта воздействия социокультурных и идеологических ценностей, то “умная сила”, считает В. Швыдко, имеет более узкий, специализированный характер, ее определяет нацеленность на процесс принятия решений через внедрение в политический класс идей, которые на практике “движут миром”. В конкретном плане – это разработка и продвижение тех или иных идей и концепций в экспертное и политическое сообщество с целью влиять на политические элиты и политическое руководство и побуждать их к принятию соответствующих решений[162]162
  См.: Швыдко В. Г. “Умная сила” на транстихоокеанском пространстве ⁄⁄ Мировая экономика и международные отношения. 2014. № 9. С. 5.


[Закрыть].

“Умная сила” сугубо прагматична, ее геополитическая суть – рациональная взвешенность или взвешенная рациональность. Она ориентирована, естественно, на продвижение и защиту национально-государственных интересов, определяемых на основе собственного видения конкретных особенностей мирового развития, но с гибким, реально новым учетом гигантских подвижек на международной арене, которые ранее не принимались во внимание вообще или принимались в недостаточной мере – столь стремительно изменились состав акторов мировой политики и степень их влияния. В этих условиях, признает Най в своем блоге, “скомбинировать жесткую и мягкую силу в умную стратегию – дело нелегкое”[163]163
  NyeJ. S. The Limits of Chinese Soft Power / / Proj ect Syndicate. 2015. July 10. URL: http://www.project-syndicate.org/commentary/chinacivil-society-nationalism-soft-power-by-joseph-s – nye-2015-07?barrier=accessreg


[Закрыть].

«Умная политика для США, – считает Т. А. Шаклеина, – это та, которая максимально обеспечивает выполнение поставленных целей с минимальным расходованием собственных ресурсов и средств. Соединенные Штаты к этому давно стремятся, но остальному миру от этого только тяжелее. Значит, у нас своя “умная сила”, и она с американским умом не совпадает и даже противоречит ему»[164]164
  Шаклеина T. А. Лидерство и современный мировой порядок ⁄⁄ Международные процессы. 2015. Т. 13. № 4. С. 11.


[Закрыть].

“Умная сила” – это прежде всего расширение возможностей государства максимизировать свои преимущества не только в двусторонних отношениях, но и в различных международных форматах. Мультиплицирующий эффект ее практической значимости со всей очевидностью проявляется в условиях растущей неопределенности в глобальной политике. Еще в конце первого десятилетия XXI века Н. Талеб в своей знаковой работе “Черный лебедь: под знаком непредсказуемости” выделил два типа неопределенности: “известная неопределенность” – “когда мы знаем, что что-то не знаем”, и “неизвестная неопределенность” – когда “мы не знаем, что чего-то не знаем”[165]165
  Талеб Н. Черный лебедь: под знаком неопределенности. М.: Колибри, 2009. С. 257.


[Закрыть]. Специфику их непосредственной корреляции с использованием “умной силы” концептуально обозначает С. В. Михневич. Он считает, что “известная неопределенность” может выступить в роли источника предсказуемого поведения для актора, обладающего соответствующей информацией об отсутствующих данных относительно тех или иных значимых факторов. Сторона, принимающая решение, может моделировать и пытаться реализовать те или иные сценарии с учетом понимания имеющихся информационных лакун. Что же касается “неизвестной неопределенности”, то она является основной проблемой при реализации политики, поскольку в случае ее проявления на разрешение возникающих проблем расходуется колоссальный объем ресурсов, в том числе и потому, что очень часто отсутствует понимание ее серьезности и возможных последствий. «Фактически проведение политики “умной силы”… непосредственно связано с “управлением неопределенностью”. Оно подразумевает уменьшение неопределенности или ее перевод в состояние “известной” в отношении собственной политики актора и генерацию “неизвестной неопределенности” в приемлемых зонах для соперничающих центров силы»[166]166
  Михневич С. В. Фактор “умной силы” в процессах институционализации международных отношений ⁄⁄ Вестник международных организаций: образование, наука, новая экономика. 2015. Т. 10. № 4. С. 98.


[Закрыть].

Отправная точка для адекватного понимания концептуальной новации “умной силы” и причин ее появления – расстановка сил крупнейших государств в мире и их ресурсов.

Уходя от наиболее распространенных определений расстановки сил в глобальной мировой политике, Най квалифицирует ее следующим образом: “Мир не является ни однополярным, ни многополярным, ни хаотичным, ему свойственны одновременно все эти три характеристика”[167]167
  Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 347.


[Закрыть]. Основание для такой констатации он видит в двух типах изменений – это передача силы и распыление силы. Если переход силы от одного доминирующего государства – исторически привычное явление, то распыление силы, которое происходит как вертикально, так и горизонтально, – относительно новый феномен международной жизни.

Речь идет о новой форме “пересекающихся сообществ”, которые в значительной степени предопределяют динамику и характер беспрецедентных изменений в современном мире, вызванных информационно-технологической революцией. Причем стремительный процесс развития компьютерных технологий, связи и программного обеспечения сопровождается резким уменьшением стоимости создания, обработки и передачи, а также поиска информации. За последние три десятилетия вычислительная способность техники удваивалась каждые полтора года и к началу нового тысячелетия стала стоить одну тысячную от ее стоимости в начале 1970-х гг. Най приводит такие показательные примеры: если бы цены на автомобиль падали столь же стремительно, как цены на полупроводники, то автомашина стоила бы сегодня пять долларов. Если в 1993 г. в мире насчитывалось около 50 веб-сайтов, то семь лет спустя их число превысило 5 миллионов. О глобальных последствиях информационной революции наглядно свидетельствует тот факт, что количество цифровой информации возрастает в 10 раз каждые пять лет. При этом в 1980 г. хранилище одного гигабайта информации занимало целую комнату, а в наши дни двести гигабайт можно поместить в маленький кармашек рубашки. Ежегодный рост цифровой информации увеличивается шестикратно, достигая почти триллиона гигабайт, а ее объем примерно в 3 млн раз превышает объем информации в книгах, напечатанных за всю историю человечества. В этих условиях, подчеркивает Най, информация становится ключевым ресурсом силы, неизбежная диффузия которой приводит к тому, что мировая политика больше не является прерогативой одних только правительств, которые на международной арене должны считаться с постоянно возрастающим числом негосударственных акторов.

В современных условиях глобальной взаимозависимости в мире происходит не только увеличение количества транснациональных игроков, но и изменение их типов. Раньше транснациональная активность жестко контролировалась крупными официальными структурами; сегодня свободно структурированные, практически не контролируемые сетевые организации приобретают международную значимость и весомость. Именно в сетевом характере международного терроризма первопричина огромных трудностей в противоборстве с ним.

Най акцентирует внимание на возрастающую роль киберсилы, или виртуальной силы, основанную на информационных ресурсах, которая со всей остротой ставит вопрос об обеспечении кибербезопасности. Киберсила, которую Най определяет с учетом поведенческого фактора, представляет собой способность достигать желаемых результатов за счет использования информационных ресурсов виртуальной сферы кибердомена, при том что это может происходить внутри киберпространства или в других сферах за пределами киберпространства (рис. 3.1).

Рис. 3.1. Физические и визуальные параметры киберсилы

Как поясняет Най, средства информации могут быть использованы в качестве “мягкой силы“ в киберпространстве на основе разработки программ действий, привлечения или убеждения. Но киберресурсы могут выражаться и в жесткой силе внутри киберпространства, когда государства или негосударственные акторы мировой политики могут организовать эффективную секторальную атаку, например, в виде отказа в обслуживании путем использования ботнетов – сети многих сотен тысяч специально зараженных компьютеров против какой-либо страны или конкретных ведомств и организаций.

Най разделяет игроков в киберпространстве на три основные категории (с оговоркой, что существует множество подкатегорий): правительства, организации с высокоструктурированными сетями, отдельные лица и слабоструктурированные сети. Отмечая, что распыление силы в виртуальном пространстве сопровождается относительным сокращением разницы в их силе, он делает при этом специальную оговорку: распыление сил не означает равенства сил или замены правительств как самых влиятельных игроков в мировой политике.

Разработка стратегии “умной силы” государством требует продуманных конкретных ответов на конкретные вопросы в следующих формулировках Ная: какие цели или результаты предпочтительны? какие ресурсы доступны и при каких обстоятельствах? каковы позиции и предпочтения усилий в отношении объектов влияния? какие виды силового поведения вероятнее всего ведут к успеху? какова вероятность успеха?

Глубина ответа на эти вопросы и эффективность использования “умной силы” в целом могут быть обеспечены только при помощи новых политико-методологических подходов, новых поисковых решений – таков главный смысл рекомендаций Дж. Ная. Для этого он использует, в частности, понятие “контекстуальный интеллект”, который, как он считает, “помогает правильно оценить тенденции в силовых процессах и способствует заблаговременному размышлению о ресурсах умной политики”[168]168
  Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 346.


[Закрыть]. Его изначальный смысл – умение улавливать зарождающиеся тенденции в бизнесе, адекватно их интерпретировать и максимально использовать.

Первыми понятие “контекстуальный интеллект” ввели в научный оборот для использования в сугубо экономической области исследователи Гарвардской школы бизнеса Энтони Майо и Натин Нориа, определяя его как способность понимать динамику изменений в экономической обстановке и накапливать информацию о тенденциях на меняющихся рынках. Творчески применяя это понятие к международным делам, Най характеризует контекстуальный интеллект как способность понимать возникающие новые обстоятельства и наилучшим образом использовать новые веяния. Он утверждает, что именно это “станет решающим качеством мастерства руководителей, дающим им возможность превращать источники силы в комплекс мер для достижения успеха”. Контекстуальный интеллект важен для “более глубокого понимания силы, понимания того, как она меняется и как создается комплекс мер для реализации умной силы”[169]169
  Най Дж. С. Будущее власти. Как стратегия умной силы меняет XXI век. С. 23.


[Закрыть].

В острой аналитической фиксации резких поворотов и бурных изменений геополитического климата, в их контекстуальной проекции на конкретные аспекты и проблемы современных мирополитических процессов есть, разумеется, растущая потребность, кто бы спорил. Новые миросистемные реальности неизбежно усложняют задачи международной аналитики, призванной развязывать тугие проблемные узлы кардинально изменившейся геополитической парадигмы. По уточняющему определению А. Неклессы, это “нелинейность антропологического космоса, когда итог событий плохо предсказуем, равно как точные характеристики перемен, поскольку лавинообразные следствия в сложном мире может вызывать небольшое изменение параметров”[170]170
  Неклесса А. Разбитые окна ⁄⁄ Независимая газета. 2014. 28 мая.


[Закрыть].