Текст книги "Ночи Виллджамура"

Глава двенадцатая

Пока солнце лениво вставало над Виллджамуром, следователь Джерид покидал свой дом в районе Кайхо. Он миновал Гата-Гуля, спустился вдоль иренов на Гата-дю-Оук, прошел отель «Виллджамур» и трактир под названием «Седло дриады». Здесь располагались экстравагантные магазины элитных поставщиков наркотиков и эротики, где можно было купить и «любовное зелье», эффект которого приводил к контролируемому изнасилованию. Ничего общего с тем, о чем поется в романтических балладах, и почему его вообще разрешают – непонятно. В этом весь Виллджамур: если вы при деньгах, покупайте что хотите, и плевать на этику. Можете бродить по улицам и предаваться страстям, сколько душа пожелает.

В тени высоких оград, где дорога делала поворот вправо, его уже поджидали детишки с Гата-Гамаль. Поверх стены торчали головы двух заводил – рыжего и белобрысого, обоим лет по десять, не больше, оба в теплой одежде в несколько слоев, в теплых рукавицах, со снежками наготове. Джерид уставился на них в упор – пусть хотя бы задумаются о том, что делают.

Они не задумались.

Снежки прорезали воздух, но упали, разбившись о мостовую у самых его ног, и он улыбнулся:

–  Не сегодня, ребятки.

Он повернулся, понюхал воздух и пошел дальше… Здоровенный ком снега врезался ему в затылок.

Ублюдки!

Возбужденно размахивая руками, белобрысый и рыжий помчались прочь, остальных нигде не было видно, а потом и те двое пропали, оставив лишь отзвуки смеха да капли от растаявшего снега, стекающие с головы Джерида.

Запахнув полы плаща и убедившись, что снежных снайперов нет нигде поблизости, Джерид продолжил свой путь через одну из наименее известных частей города, а пар от дыхания клубился вокруг его лица, точно призрак, не желающий оставлять его в покое.

Джерид то и дело прокручивал в уме известные ему детали убийства Деламонда Гхуды. Сложность случая усугублялась немалым количеством людей, которые могли желать советнику смерти. Итак, скончался высокопоставленный чиновник, причем непонятным образом.

Единственной возможной причиной такой смерти могла быть какая-нибудь реликвия, так что наиболее вероятный подозреваемый – культист. Но обычно у культистов нет нужды в советниках, ведь они проводят свои операции на уровне выше правительственного. Да и выше человеческого, если уж на то пошло. А из-за того, что теперь к услугам культистов прибегали и военные, их отношения с властями Виллджамура стали лучше некуда. Так что нет, вряд ли убийца – культист, хотя и эту возможность тоже не следует сбрасывать со счетов.

Надо бы ему попасть в Атриум, чтобы на месте выяснить, над какими проектами работал Гхуда перед смертью. Наверняка что-то важное, если не нашлось другого способа его остановить.

А что же та женщина, Туя, которая последняя видела его живым? Да и с женой Гхуды разговаривать не хотелось, ведь придется объяснять ей, как ее муж провел свою последнюю ночь на земле.

В довершение всего вечером ему еще предстояла встреча с собственной женой, Марисой. Как же убедить ее вернуться?

Ну и денек.

Трист договорился встретиться с ним позже. В настоящее время он «допрашивает» одного человека, подозреваемого в краже со взломом где-то в Кейвсайде. Джерид разрешил ему заняться этим самостоятельно, поскольку пытать Трист мастер – и не только физически. Трист обладал даром пытки психологической, подозреваемые у него то и дело разражались слезами или взрывались от ярости. Не мытьем, так катаньем он всегда получал желаемое, и Джерида это устраивало, пока все проходило в рамках закона. Надо всегда поступать так, как написано в книге, а то начальники припомнят тебе это потом, когда в один прекрасный день ты вдруг выйдешь у них из милости.

Джериду нравилась эта сторона города. Он стоял прямо у Астрономической башни, ее причудливый восьмигранник, высившийся над ним, всеми своими стеклянными боками отражал красный солнечный свет, стремившийся пробить туман и тучи. Да, в этом районе Виллджамура жить явно приятнее, чем в Кейвсайде. К несчастью, работа чаще всего приводила его именно туда. Жилищные условия там были ужасные, нищету старательно прятали с глаз. Санитарные условия тоже оставляли желать много лучшего, поэтому весь район пронизывала постоянная неистребимая вонь, и многие предпочли бы вывести все это за пределы города.

Подготовив вопросы, он приблизился к небольшому домику, который буквально спрятался между своими соседями. Несмотря на его центральное расположение, люди шли мимо, даже не поворачивая головы в его сторону, точно, сами не отдавая себе в этом отчета, старались сделать вид, будто его не существует. Невыразительная металлическая дверь терялась на фоне гладкой стены из бледного камня. Он резко постучал и приготовился ждать, но дверь распахнулась почти сразу: на пороге стояла женщина с волосами цвета воронова крыла и бледным узким угловатым лицом.

Это была банши.

–  Доброе утро. Следователь Румекс Джерид. У меня к вам несколько вопросов.

–  Да, конечно. – Голос у нее был глубокий, успокаивающий, как всегда у них, когда они не визжали. – Пожалуйста, войдите.

Джерид шагнул через порог ее ароматного жилища, поджав хвост, чтобы тяжелая дверь не прищемила его. В доме было необычайно темно и сильно пахло лавандой. Ему уже доводилось бывать здесь раньше, и каждый раз он жалел, что у них совсем нет окон и так не хватает воздуха и света. Горели цветные фонари, топился небольшой камин. Дóма было несколько женщин, молодых и старых, в черных, серых или белых платьях. Они сидели на стульях, расставленных в самых неожиданных углах помещения. У всех были похожие худые лица, одинаковые манеры. Одни читали или занимались, другие ткали какую-то материю. Клаустрофобия пропитывала воздух, точно эти женщины, сестры, или матери и дочери, или другая близкая родня, задыхались здесь вместе, удушая друг друга своей близостью и страданием. Он никогда не понимал, как они живут, и никогда не комментировал то, что видел.

–  Пожалуйста, следователь, садитесь, – предложила женщина. – Я сейчас позову Мэйтер Сидхе.

Она вышла из комнаты.

Джерид опустился на простой деревянный стул. Мебель в доме была деревенская, – можно подумать, они не могли позволить себе ничего другого. Это по соседству с Астрономической башней и богатейшими иренами города, хотя, возможно, их дом стоит тут уже не первый век. Некоторые из женщин напевали вполголоса, раскачиваясь взад и вперед, точно душевнобольные. Очень неприятный звук, похожий на жуткую жалобу. Со страху он подумал, не означает ли это его скорую смерть, как будто даже пребывание рядом с ними могло приблизить это мгновение.

Вдруг появилась Мэйтер Сидхе, та банши, что присутствовала на месте гибели Деламонда Гхуды и чей вопль объявил о его смерти всему Виллджамуру. Черноволосая, в белом платье, моложавая, она отличалась тем же загнанным выражением лица, что и остальные банши. Синие глаза глядели как будто издалека, и он ничего не мог прочесть в них. Он уже не раз встречался и с ней, и с другими, ведь, кто бы ни умер в городе, они всегда первыми оказывались у тела.

Когда она вошла, он встал.

–  Доброе утро, следователь Джерид.

–  Доброе, Мэйтер. – Он сел снова.

–  Вы насчет советника Гхуды? – Она пододвинула стул и села рядом, слегка нервируя его своим близким присутствием. Исходившей от нее аурой смерти.

–  Да. Обычная процедура. Хотя это, конечно, совсем не обычное убийство. Жертвой, как вы знаете, стал член Совета очень высокого ранга.

–  Все мы одинаковые, когда мертвые, следователь. Наши титулы не следуют туда за нами.

–  Верно. Однако, пока мы еще живы, приходится заниматься работой, которая делает то, что предшествует смерти… слегка понятнее.

–  Намек ясен.

–  Итак, – продолжал Джерид, – насколько я понимаю, вы, как всегда, знали, что его убили.

–  Да, но только когда его уже убили.

Вот чертовщина…

–  А тогда уже было слишком поздно?

–  Как всегда. Мы не спасаем жизни. – Она побарабанила тонкими пальцами по столу. На мгновение внимание Джерида отвлекли кольца на них, сверкнувшие в тусклом свете комнаты.

–  Никто так и не думает. Значит, вы были… поблизости? По крайней мере, на месте вы оказались очень быстро.

–  Да, я была, как вы и сказали, поблизости. Покупала овощи. И тут возникло видение, а что бывает потом, вы знаете.

–  Знаю, – подтвердил Джерид. – А до тех пор вы ничего не видели?

–  Не больше, чем любой обычный человек.

–  А потом?

–  И снова не больше, чем другие люди, которые подошли позже. Я появилась там раньше других, но ничего странного не заметила.

Джерид выпрямил спину:

–  Ладно, тогда опишите мне ваше видение, если возможно.

–  Видение как видение – взгляд глазами жертвы в последний миг перед остановкой сердца. Только… ну, я видела одну тень, но она была… ни на что не похожа. Какая-то дикая тварь, я бы сказала. А потом она исчезла, растаяла в свете дня – улетела вверх.

–  Продолжайте, – попросил Джерид. Это было первое конкретное утверждение, услышанное им до сих пор. Если, конечно, банши можно доверять.

–  Да, именно тень. Тень существа, подобного которому я никогда не встречала. И тут меня затошнило, и я поняла, что он готов испустить дух.

–  А об этой твари вы ничего больше рассказать не можете?

–  Ничего.

–  Как она выглядела?

–  Не могу сказать. – Она начала проявлять нетерпение. – Это был точно не человек и не румель. Вот и все.

–  Хорошо. В вашем видении не было ничего такого, что могло бы подсказать, кто мог желать его смерти?

–  Нет, следователь, не было. Городская политика не имеет большого значения для нас.

В соседней комнате кто-то громыхнул стулом, и Джерид заметил, как одна банши стремительно выбежала из дому. Она с грохотом захлопнула за собой дверь, заморгал фонарь.

Он обернулся к Мэйтер Сидхе:

–  Происходит что-то необычное?

–  Ничего, что относилось бы к вашему делу. Ходят слухи, что среди членов Совета есть овинисты…

Джерид знал, что такие слухи ходят уже не первый год, причем степень осведомленности тех, кто их передает, меняется от кабака к кабаку. Там можно услышать о политиках, которые собираются в темных комнатах и пьют свиную кровь. А потом гадают по сердцам животных. Катаются в требухе. Совершают ритуальные жертвоприношения. Может, это и правда, но довольно безвредная. Кому может причинить вред мертвая свинья?

–  Ну, – сказал Джерид, – никаких доказательств этого у меня нет. А применить закон к тем, кто считает себя выше его, сложно. Загнать их скопом в джорсалирский храм для очищения – вот все, что мы можем.

Издалека донесся вопль, и он понял, что издает его та самая женщина, которая совсем недавно покинула соседнюю комнату.

Между тем Мэйтер Сидхе уставилась на него так, что он заерзал. Джерид не знал, о чем вообще думают банши: они никогда не открывали своих мыслей, не выказывали эмоций. И все же каждый раз, когда рядом случалась смерть, они замирали, становились рассеянными и огорчались так, словно чувствовали ту же боль, что и умирающий, разделяли его страдания. А еще они, похоже, не старели. К примеру, Мэйтер Сидхе могло быть от сорока лет до девяноста, при этом она выглядела моложавой и даже по-своему красивой. Если в Виллджамуре и были люди, которые знали секреты этих женщин, то они никому о них не рассказывали. Среди сплетен, циркулировавших по городским трактирам и бистро, реже всего можно было услышать что-нибудь о банши. Возможно, люди просто боялись, как бы банши не объявили о чьей-нибудь смерти по собственному усмотрению. Мысль о том, что это могла быть их личная смерть, останавливала языки досужих сплетников.

Поняв, что здесь он ничего больше не узнает, Джерид попрощался и отправился на следующую беседу, проводить которую ему особенно не хотелось.

Здесь, наверху, домá тоже были высокие и узкие, в основном трехэтажные, причудливо изукрашенные смешными статуэтками каких-то ангелоподобных существ. Место напомнило ему театр теней, который он посетил как-то, когда был еще молод.

Беула Гхуда, конечно, уже знала о смерти мужа, и на том спасибо. Иметь дело с мертвыми телами и преступниками было куда легче, чем говорить с людьми, чьи родственники умерли при подозрительных обстоятельствах. Этим приходится глядеть прямо в глаза, как бы они ни реагировали и какие эмоции ни проявляли бы.

Как это случилось?

Как умер?

Ты, ублюдок, не лги мне.

В самые ужасные моменты, еще до того, как ушла жена, он часто развлекал себя мыслями о том, как бы она реагировала на сообщение о его смерти, и проигрывал ее разные реакции с такой легкостью, будто речь шла о мухе на стене, не больше. И хотя он уже много лет служил в инквизиции, общение с родственниками погибших по-прежнему давалось ему хуже всего, и он каждый раз внутренне замирал, стуча в очередную дверь, как впервые. На этот раз ему открыла хрупкая блондинка. Ей было от тридцати пяти до сорока лет, зеленое шелковое платье скрывало изящную фигуру, лицо было мрачным, прямо как у банши, от которых он только что вышел, – и неудивительно, при таких-то обстоятельствах, правда?

–  Беула Гхуда? Я следователь Джерид. Не возражаете, если я задам вам пару вопросов касательно… э-э-э… вашей недавней потери?

–  Да, пожалуйста, следователь, – проговорила она. – Пожалуйста, входите.

Внутри дом оказался таким же помпезным, как и снаружи, перегруженным ненужными, с точки зрения Джерида, украшениями, безвкусными безделушками. Похоже, в Виллджамуре быть богатым – значит попусту тратить деньги: на что еще они расходуют их, как не на всякую ерунду? Городу уже давно не угрожали опасности, империя торжествовала над своими недругами повсюду, и состоятельные граждане Виллджамура прикипели душой к материальному комфорту, продолжая увеличивать пропасть между богатыми и бедными.

Беула Гхуда усадила его в слишком жарко натопленной комнате, где многочисленные лампы под драгоценными абажурами лили цветной свет. Богатые портьеры из тканей, иметь которые жаждали все, а производились они только в Виллирене, тянулись из каждого угла к середине потолка, создавая подобие шатра. Из большого окна со стеклом высочайшего качества открывался вид на центральную часть крепостных стен Виллджамура и запорошенную снегом тундру за ними. В комнате сильно пахло благовониями, и, исходя из количества книг, лежавших повсюду, Джерид сделал вывод, что Беула – дама, располагающая досугом.

–  Как вы справляетесь? – начал сочувственно Джерид.

–  Ну, понемногу. – Она иронически подмигнула, что не добавило ей привлекательности в его глазах. – Правду сказать, следователь, мы были не слишком близки в последнее время.

Он удивился ее спокойному ответу, но, в конце концов, это лишь облегчало ему работу.

–  Сожалею.

Она пожала плечами:

–  Да, такое тоже случается.

Она присела на край стула с подушкой – типичный предмет меблировки эпохи двух предшествующих императоров, Гулиона и Халдуна, с резными мотивами на передней дубовой панели, прославляющими сражения и битвы. Стиснув одной рукой запястье другой, она уставилась на пол. Он дал ей время собраться с мыслями.

Наконец она подняла голову:

–  Итак, чем я могу вам помочь?

–  Вы знали, где он провел последнюю ночь? – спросил Джерид.

Она посмотрела мимо него:

–  Нет.

–  Боюсь, любой жене неприятно было бы это слышать.

Она вновь пожала плечами.

–  В последний раз его видели, когда он выходил из квартиры женщины. Она подтвердила, что они провели вместе ночь. – Он удерживал ее взгляд столько, сколько она ему позволила.

–  Понимаю, следователь, – сказала она. Потом добавила: – Какая она?

–  Та женщина?

–  Да, та женщина.

–  Профессиональная проститутка, хотя, подозреваю, он заплатил ей не за это.

–  Какое облегчение, – с горечью прошептала она.

Джерид задумался над ее словами. Что-то он перестал понимать женщин в последнее время. Выждав еще минуту, он заговорил вновь:

–  Вы знаете, кому могла быть выгодна его смерть?

–  Кроме меня? Вы это хотели сказать?

–  Нет, я в основном имел в виду его деятельность в Совете.

–  Ну, там многие завидовали его успеху, однако его всегда любили.

–  Может быть, он проводил какую-нибудь противоречивую политику, вы не знаете?

–  Нет, он очень редко говорил со мной о работе. Понимаете, популярный везде, он не пользовался большой популярностью у себя дома.

–  Простите мои слова, но вас, кажется, совсем не потрясла его смерть.

–  Я глубоко верю в Астрид, следователь. А значит, верю в перерождение и в то, что он скоро родится вновь, заняв то место, которое будет соответствовать его поступкам в нынешней жизни. Видите ли, следователь, я его по-своему любила.

Джерид испытал к ней жалость, смешанную с тревогой. Сам-то он был нерелигиозен.

–  Последний год или даже больше он отказывался ходить со мной в храм, меня это ранило. Он больше не молился в приделе Бора и, кажется, вообще позабыл о духовной жизни. Так и тянет сказать, что ему заменило ее что-то другое.

–  Другое?

–  Да. Что-то завладело всеми его мыслями. Я говорю это вам как порядочная и религиозная женщина, но ощущение было такое, что он перестал быть тем человеком, которого я знала, и начал оперировать совсем другими ценностями. – Она встала, повернулась к окну. – Вы только посмотрите, какой снег!

Джерид встал с ней рядом, и его глазам открылся весь Виллджамур.

Снег валил как никогда; небо, и без того полузакрытое переплетением шпилей Виллджамура, вовсе скрылось из виду.

Бором клянусь, этим мелким паразитам с Гата-Гамаль снарядов хватит теперь на несколько недель.

Несмотря на росшие сугробы, снегопад завораживал своей изысканностью. Беула тихо заплакала, как будто снег изменил ее внутреннее состояние, пробудил в ней какое-то безумие. Джерид отошел в другой конец комнаты: его всегда смущали глубина и интенсивность эмоций, которые в любой момент готовы были проявить люди.

Он наблюдал за тем, как она молча плачет, стоя в окне, будто в раме, а за ее спиной тихо падает снег.

Глава тринадцатая

Рандур, сделав рукой замысловатый жест, отступил назад и наблюдал, как Эйр растянулась на холодном полу, потеряв при падении меч, отлетевший в сторону. Выругавшись, она потянулась за ним.

–  Так хотелось уколоть меня, правда? – заметил он. – Вот не думал, что у вас, дворцовых жительниц, так хорошо подвешены языки.

Тяжело дыша, Эйр оттолкнулась от пола и встала, в ее лице была гроза.

–  Во время витасси нельзя вкладывать сердце в каждый удар, – напомнил ей Рандур, возвращаясь на исходную позицию. – Так, конечно, тоже можно снискать репутацию храброго бойца, но лишь посмертно, в некрологе. Ты не думала о том, что делаешь. Ты не жила этим мгновением. Злость заставила тебя забыть все, что ты умеешь. Запомни, дело вовсе не в мече, он лишь твое продолжение.

Эйр смотрела на него с презрением – он достаточно лазил по чужим спальням, чтобы хорошо знать этот взгляд, – бросившись на него снова, она тут же была принуждена занять оборонительную стойку, после чего Рандур прогнал ее через целую серию классических поз витасси. Металл лязгал о металл, подошвы сапог скребли по полу – он так сроднился с этими звуками, что в моменты, подобные этому, даже забывал, что держит в руках меч.

–  Хорошо, – сказал он. – Вот это уже гораздо лучше. – Со вздохом он скользнул мимо нее, хлопнув ее при этом плоскостью меча по заду специально, чтобы разозлить ее, распалить ее гнев и научить ее контролю над своими чувствами. Потом он подставил ей ножку, и она упала.

–  Ненавижу тебя. – Из разбитой губы Эйр текла кровь.

Он отошел, чтобы поднять ее меч:

–  А я здесь не для того, чтобы нравиться. Я здесь для того, чтобы ты научилась кое-чему и при случае не дала себя прихлопнуть, – задача, выполнение которой кажется мне в данный момент сомнительным. А потому ты все еще нуждаешься в моей помощи.

–  И ты надеешься, что я буду танцевать с тобой после всех этих унижений?

–  Нет, это ты надеешься, что я буду с тобой танцевать.

Она села прямо, скрестив ноги, и, похоже, занялась разглядыванием своих синяков.

Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться, но она проигнорировала ее и встала сама. Рандур подал ей меч:

–  Тем не менее с мечом ты уже обращаешься увереннее, и я вижу в тебе неплохие задатки. Через месяц сможешь сражаться хоть с драгунами.

Ничего не сказав, она пошла прочь, чуть прихрамывая, потом вдруг остановилась, и он, проследив за ее взглядом, понял, что она смотрит в окно. В комнату ворвался порыв холодного ветра.

Вместе они подошли к проему в толстой стене, откуда открывался вид на одну из сторон города. Правда, постройки частично терялись за паутиной шпилей и мостов. Над ними, соединяя землю с серым небом, стеной стоял снег. В его удушающих объятиях тонула линия горизонта.

–  Как его много… – прошептала Эйр задумчиво.

–  Да, – согласился Рандур, думая о своем.

Дартун видел, как мальчишка стащил реликвию у группы культистов. Парень – храбрец, надо отдать ему должное. Культисты были не из его ордена и держали предмет у всех на виду. Разве можно быть такими самоуверенными, наглыми, неосторожными?

Так им, болванам, и надо, что они ее потеряли.

Плотнее запахнувшись в фулиджиновый плащ, словно притягивавший тени, Дартун пошел за замарашкой в лохмотьях, видимо обитателем Кейвсайда, бежавшим как раз туда. Ныряя то в один переулок, то в другой, ветвившиеся прихотливо, точно кровеносные сосуды, парнишка оторвался от всех преследователей, кроме Дартуна.

Прошлой ночью на него напал такой приступ кашля, что Дартун едва не начал харкать кровью, никогда еще с ним такого не было.

Булыжники мостовой маслянисто блестели от снега, который таял под лучами солнца, показавшегося после снегопада. Некоторые улицы уже успели помыть соленой водой. Ветер упорно прокладывал себе путь даже в самые тесные тупики. В одном из них, в окружении высоких домов, отбрасывавших на них глубокую тень, Дартун и настиг парнишку. Здесь, вдали от шумных и людных центральных улиц, царили странная тишина и покой, и почему-то становилось ясно, что, если идти этими проулками все дальше и дальше, можно и не вернуться назад.

–  Дай сюда! – скомандовал Дартун.

Любопытство во взгляде мальчика мешалось с высокомерием, он явно оценивал культиста. Глаза у него были ослепительно-синие.

–  А не пошел бы ты, мистер.

Дартун засмеялся:

–  Вижу, ты не трус.

–  Тебе-то что, кретин? – Мальчишка переступил с ноги на ногу, оглядываясь в поисках путей отступления.

–  Просто отдай мне реликвию, и все. – Датун протянул руку. – Ты ведь не хочешь, чтобы с тобой что-нибудь приключилось?

–  Нет, она мне предназначена, в ней моя судьба, – возразил мальчик. – Сейчас как направлю ее на тебя!

–  Не вздумай.

–  Нет? – Мальчишка сунул руку в карман и вытащил серебряную коробочку. Внешне она напоминала компас, хрупкий навигационный механизм, использовавшийся, вероятно, для того, чтобы определять направление.

–  Нет, – повторил Дартун.

Не обращая на его слова никакого внимания, мальчишка открыл коробочку и начал тыкать в нее наугад, то и дело посматривая на культиста, а тот, догадываясь, что сейчас может произойти, и не зная лишь, какую форму оно примет, отступил назад.

Правильный круглый клуб пурпурного дыма возник из ниоткуда и начал расползаться во все стороны.

Дартун успел увидеть, как с мальчика лохмотьями слезла кожа, а тело под ней превратилось в мириады осколков плоти и костей, которые тут же стали жидкими и потекли, словно краска. Дартун едва успел пригнуться и закрыть лицо фулиджиновым плащом, когда раздался негромкий хлопок. Он почувствовал, как ошметки того, что было мальчиком, сначала ударились в него, а потом шлепнулись на мостовую.

Выпрямившись, Дартун огляделся. Реликвия лежала на земле, чистая и незапятнанная, а вокруг нее была кольцом разбрызгана кровь. От мальчишки почти ничего не осталось: какая-то косточка да крошечный осколок черепа. Счастье еще, что его плащ так темен, что на нем почти не видно пятен.

Надо же, с детонатором. Давненько я таких не видел.

–  Дураки всегда остаются в дураках, – произнес он вслух, нагнулся, поднял реликвию, спрятал ее в карман и пошел прочь.

Две ночи назад Дартун ощутил странную тяжесть в ногах, какой не замечал никогда раньше.

Четыре дня назад он оцарапал руку о камень, пошла кровь.

Он час глядел на царапину, раздумывая о том, почему это с ним происходит, и о том, как истончается грань, отделяющая его от небытия.

Начать с того, что тот, кто не может умереть, и не живет. Вот и система реликвий меня подводит.

Дартун твердил эти слова про себя, точно мантру, да так, что сам в нее поверил. Дома, в темных покоях в глубине штаб-квартиры ордена Равноденствия, он рассматривал реликвию, которую забрал у погибшего мальчика. У каждой реликвии была своя защита, чтобы ею не могли воспользоваться люди несведущие, и лишь опытные культисты, которых немало было разбросано по островам, знали ее секрет. Невежды, баловавшиеся с реликвиями, могли отравиться и умереть или заразиться чем-то неведомым, в лучшем случае – потерять руку. Попадались и такие реликвии, которые при неаккуратном обращении выделяли энергетические лучи, направленные прямо в сердце, или отравляющие газы. Не слишком приятные средства, зато эффективно защищающие секреты культистов. И так было не одну тысячу лет.

Он поднес артефакт к лучу света, проникавшего сквозь щель в деревянном ставне. Новая реликвия напоминала навигатор, служивший древним в их путешествиях. И хотя она вряд ли сможет вернуть ему бессмертие, он все равно радовался, что заполучил ее, как радовался каждой новой реликвии, в чем бы ни состояла ее сила. Эта отличалась особой красотой. Внутренняя часть явно была сработана в другую эру, серебряный корпус походил на произведения современных мастеров, так что ее, вероятно, подновляли. Круглая, легко помещавшаяся в ладони, где она лежала в луче света, коробочка приковывала к себе его внимание.

Дартун считал себя лучшим из живущих культистов. Он умел не только пользоваться реликвиями, но и преобразовывать их, вырабатывая свои приемы на основе древних чудес. Он мог сочетать их, прибегая в своих исследованиях к различным технологиям, и за свою непомерно долгую жизнь накопил немало записей, на основе которых разрабатывал новые теории и проверял их, стремясь заполнить пробелы в знаниях. Он раздвигал границы известного, размывая тем самым саму грань между жизнью и смертью. И все же решение проблемы не давалось ему до конца, а он очень хотел решить ее. Особенно сейчас, когда он с новой силой осознал свою смертность.

«Так кончится мой мир, – размышлял он, – не слезами и стонами, а огромным страшным взрывом».

И сегодня он вновь созерцал признаки своего старения.

Углубившиеся морщины на лице.

Седые волоски.

Боли.

Порезы и царапины на коже.

Таково было наследие смертных, то, к чему он не привык. Каждый раз, замечая очередное ухудшение, он застывал у зеркала и почти час не мог отойти от него, рассматривая себя, пытаясь смириться с фактом своей грядущей смерти. Эта мысль завладевала всем его сознанием. В его уме не оставалось места ни для чего другого.

Наконец он отложил реликвию в сторону, встал, подошел к одной из своих бесчисленных книжных полок и снял с нее книгу. С другой полки, нагруженной свитками, достал карту. Зажег три фонаря, поставил их на стол и сел работать.

В прошлом месяце он два дня страдал от мигрени. Такой неприятности с ним не случалось уже несколько сотен лет.

Главной заботой всех жителей Виллджамура, острова Джокулл и прочих островов империи было сейчас Оледенение – ледниковый период, давно уже предсказанный астрономами и историками. Однако в этом событии были свои позитивные стороны, – в частности, для Дартуна оно означало осуществление давно манившей его возможности исследовать один из древнейших мифов.

Врата Миров.

Мифические проходы в другие пространства. Говорили, будто их построили дауниры, создатели островов под красным солнцем, чтобы связать одни миры с другими. Одни жрецы шептали, что сквозь них можно шагнуть в жилище богов, другие утверждали, что они, напротив, ведут прямиком в ад. Но наверняка никто ничего не знал, и потому многие полагали, что это только сказки, которые рассказывают жрецы Джорсалира. Сам Дартун провел сотни лет, собирая и записывая все имеющиеся исторические свидетельства. Но у него был доступ лишь к тому, чем обладали империи запада, а этой информации нельзя было доверять полностью. Народы Варлтунга и другие жители востока передавали свою историю из уст в уста, без сомнения сидя вечерами у костра. «Романтично, – думал Дартун, – но однобоко». Тем не менее ему удалось, пусть и в самых общих чертах, вычислить, где могли бы располагаться Врата Миров. Чтобы добраться до них, пришлось бы плыть на север, за пределы империи, забраться дальше Фолка и Тинеаг’ла. Однако теперь мороз выкует надежный и прочный ледовый щит. А значит, он сможет исследовать эту область быстрее, не сбиваясь постоянно с курса из-за прихотей сурового северного моря.

Наступление Оледенения для него лично означало возможность путешествовать по миру.

Ему тем более хотелось начать пользоваться ею как можно скорее, потому что бессмертие ускользало от него, а значит, он больше не владел такой роскошью, как неограниченное время. Итак, скоро он тронется в путь в компании нескольких членов ордена Равноденствия, которые уже покинули Виллджамур. На севере они найдут новые миры. И еще его не покидала смутная, отчаянная надежда, что там, в этих мирах, его будет ждать технология, которая поможет ему продлить свою жизнь. Больше ему не на что было рассчитывать.

В дверь постучали, и он удивленно поднял голову:

–  Кто там?

–  Это я, Верэйн, – ответил ему женский голос.

Его взгляд, как обычно, сначала задержался на ее фигуре, а уж потом перешел на лицо, хотя лицо было не менее изысканно – тонкое, с правильными чертами, под шапкой черных как смоль волос. Как всегда, она была в темном обтягивающем облачении. Дартун встретил ее, девочку-сиротку, когда она с помощью реликвии развлекала посетителей одного сомнительного трактира в Кейвсайде. Прежде всего он заинтересовался тем, где она ее достала, и только потом – как научилась ею пользоваться. Оказалось, она стащила реликвию у культиста, которому делала минет, после того как он объяснил ей, для чего нужна эта штука. Ей было тогда всего тринадцать, но она всегда неплохо соображала. Дартун немедленно разыскал того культиста, представителя какой-то мелкой бесполезной секты. Он отхлестал его энергией дауниров, оставив в нем ровно столько жизни, чтобы тот понял, что больше ему не жить.

Скоро стало ясно, что даже в столь нежном возрасте Верэйн усваивает технологии дауниров не хуже, чем иной записной культист. Поэтому он решил взять ее к себе, а не бросать одну на улицах Виллджамура. Десять лет спустя она стала его любовницей. Возможно, ему льстило внимание молодой женщины, а может, все дело было в том, что в период своего бессмертия ему казалось проще потакать своему влечению к красивому телу, чем строить отношения с кем-то, кому суждено уйти из жизни раньше его.