Текст книги "Миг. Пьеса"

Бранин, Ирена и Ева совещаются.

Бранин. Ну, вот вам по-настоящему непростое задание. Тем более что у нас есть определенные надежды на Мига.

Кревс. Самоуверенность – первый шаг к проигрышу. А если вы придумали что-то, чего Миг не знает, не видел, то это, простите, нечестно.

Бранин. А мы не знаем, видел он это или нет.

Дина. Не морочь мне голову. Спросите его тогда. А то у нас получится обсуждение женских прелестей с евнухом.

Ева. А разве… Миг… он разве… евнух?

Дина. Я надеюсь, что у нас не будет возможности проверить это.

Ева. Вообще-то, конечно, я не представляю, как это с арабом… это как-то противно, но с другой стороны, говорят, что они очень страстные…

Дина. Цыц.

Ирена говорит с Мигом, тот что-то спрашивает, смотрит удивленно. Получив подтверждение, он задумывается, но наконец кивает.

Ирена. Это общечеловеческое, не волнуйтесь.

Миг показывает на свою грудь, в район сердца, потом взмахивает руками, словно бы изображая взрыв.

Дина (с сардонической интонацией). Война. Так я и знала, что рано или поздно этим делом и закончится.

Кревс. Но ведь не он придумывал слово.

Дина. Так-то оно так, но знаешь, это как в истории про рисовальщика, у которого что ни просили его изобразить, все равно получался слон. Я имею в виду то, что как бы некоторые ни старались…

Миг прерывает ее, жестом соединяя голову и сердце, а потом решительно пересекая эту линию.

Дина. Ну вот, я же говорила. Это зов сердца. Голова уже ни при чем.

Кревс. Это когда ум и сердце не связаны между собой? Человек разрывается между долгом и сердечным влечением?

Миг думает некоторое время и качает головой.

Дина. Ну, помилуйте, какое там влечение. Тут главное взрыв.

Миг кивает, соглашаясь.

Дина. Ага! А я что говорила?! Поэтому надо пускать только тех, кто хочет работать. Иначе они будут взрывать. Ясно же как божий день.

Ева. Наверное, это любовь. (К Мигу.) Я права?

Дина (к Еве). Ты драгоценный человек. Значит, ты опять забыла слово?

Ева. Я…

Кревс. Я, кажется, понял. Любовь и война. Для этого же есть подходящее слово. Когда сердце готово взорваться, а голова уже помочь не может.

Все с ожиданием смотрят на него. Бранин и Ирена улыбаются, переглядываясь.

Дина. Это неправда, что у них голова не работает! Очень даже работает. Именно поэтому они сюда и бегут. Совершенно не понимая, что здесь другой порядок. Наш порядок. И я за то, чтобы поддерживать своих, а не…

Ева. Все-таки это любовь. Это большая любовь?

Кревс. Нет. Это страсть!

Все, включая Мига, аплодируют и поднимают бокалы.

Дина. Предлагаю выпить за ум. (К Кревсу.) В данном случае за ваш, но и вообще за ум, за вершину всего человеческого!

Ева. А как же любовь? Мне кажется, что главное – это любовь.

Звонит телефон. Ева достает из кармана телефон, отходит в сторону и слушает. Выражение лица ее меняется, лицо застывает.

Ирена. Ну, а вы что скажете, наш дорогой профессор?

Бранин. Что сказать? Просто замечательно все сложилось. Как и все в жизни. Одно складывается с другим, и получается полная картина.

Ирена. Ты говоришь как-то туманно.

Бранин. Ничего подобного. Просто соедините те три слова, которые мы сегодня отгадывали.

Кревс. Подождите… озарение…

Ирена. Смысл?

Дина. Страсть. Ну, и где же здесь… смысл?

Бранин. Но это же очевидно! Смысл страсти – это озарение! Сильные чувства рождают его! Роковые события приходят неожиданно и резко меняют всю твою жизнь!

Ева (упавшим голосом). Да. (Убирает телефон.) Коля в больнице. На него только что напали и избили.

Конец четвертой сцены

Конец первого действия

Второе действие

Сцена первая

Прежняя комната. За столом Бранин и Кревс.

Бранин. Две недели, а такое ощущение, что целый год прошел. Кстати, я понял недавно, что такое настоящая грусть – это когда ты не замечаешь, какая за окном погода.

Кревс. А при чем здесь погода?

Бранин. Потому что когда в голове поселяется грусть, это похоже на то, как в твоей комнате опускают шторы.

Кревс. Ты сам опускаешь.

Бранин. Не вижу особой разницы. Знаешь, ведь самоубийце все равно, что он привязывает к шее, когда хочет утопиться – кусок ли каррарского мрамора или банальную гирю из чугуна.

Кревс (оживляясь). Ты имеешь в виду спортивную гирю? Где же он ее возьмет на берегу? Разве что с собой принесет.

Бранин. Вот видишь, я даже не могу смеяться твоим шуткам.

Кревс. Может быть, обратиться к доктору?

Бранин. Вряд ли это поможет. То есть, вероятно, помогло бы, знай этот доктор долгие годы меня, мою семью, моих родителей. Тогда бы он понял, что со мной творится. А обращаться к совершенно чужому незнакомому человеку с проблемой, которую я и описать-то толком не могу…

Кревс. Представь, что я твой старинный доктор. В самом деле – я ведь даже твоих родителей прекрасно помню. А про тебя и Ирену знаю, как мне кажется, абсолютно все.

Бранин. Я тоже так думал.

Кревс. Ты опять меня дразнишь. Что ты имеешь в виду?

Бранин (встает и начинает расхаживать). Я словно неожиданно повернулся! (Разворачивается.) И увидел. Дорогой мой Андрей, тебе разве не приходило в голову, что с какого-то момента мы начинаем совершать абсолютно одинаковые, повторяющиеся движения, поступки и при этом неудержимо теряем что-то главное? Мы забываем о многих вещах, которые трогали нас раньше. То, к чему мы стремились. Мы так переживали! (Снова и резко поворачивается.) Нам было ясно почти все! И мы тянулись за этим, как вслед за птицей с длинным и радужным хвостом, который, только протяни руку, и мы, казалось, могли достать, ухватиться за него!

Кревс (осторожно). Я примерно понимаю, о чем ты говоришь. Это настолько банально, что выглядит, прямо скажем, туманно. Те ожидания, которыми ты сейчас восторгаешься… прости… но это ведь всего лишь признаки юности и… незрелости. Пубертатный период, видишь ли. Твоя жизнь сложилась, тебе не на что жаловаться.

Бранин. Я не жалуюсь! Я призываю тебя даже не понять меня, а просто представить, что я сейчас чувствую, что я вижу!

Кревс. Слушаю.

Бранин. Я повернулся. Я увидел свою жену и понял, что влюбился в нее!

Кревс. О господи! Я имею в виду, что это удивительно.

Бранин. Послушай меня. Повторяю – я увидел все ясно. Увидел, что нахожусь на маленьком островке, который привык считать огромным, устойчивым континентом. Я увидел, что он мал и зыбок, что вокруг лежит неизвестная глубина, шаг в которую может привести меня к гибели, и есть лишь узкая дорожка, которая ведет меня к Ирене, и по этой дорожке сложно пройти, не сорвавшись.

Кревс. Извини. Беллетристика, конечно. Очень художественно. Ты, м-м-м, влюбился в собственную жену – так что в этом плохого? Это хорошо! Это приятно. Но к чему все так сложно объяснять? Почему это Ирена, прости меня, тоже на каком-то отдельном острове?

Бранин. Похоже, я наговорил глупостей.

Кревс. Ну что ты! Это вовсе не глупости. Предполагаю, что ты не просто влюбился в Ирену, ты еще и ревнуешь ее.

Бранин (резко останавливается и с большим удивлением смотрит на Кревса). К кому?!

Кревс. Не знаю, не скажу. Но внешне все очень узнаваемо. Ты Робинзон, брошенный всеми, и в первую очередь собственной женой – самым близким человеком. Она на другом острове, а на нем, вроде бы, еще кто-то, если угодно – Пятница, который тебя обворовал. Так, примерно, получается из твоего рассказа. А эта твоя птица с радужным хвостом – не что иное, как сожаление по прежним с Иреной отношениям.

Бранин. Поразительная нелепость. Я совсем не об этом. Ничего ты не понял. И ответ я сейчас без тебя нашел. Просто у меня дел накопилось. Студенты – тупицы, коллеги – предатели, надо одновременно три статьи подготовить, а ты меня Робинзоном называешь. Мне обидно.

Кревс. А мне обидно, что ты тратишь мое время на такую вот чепуху. Давай оставим эту тему. Скажи лучше, что с Колей? Он уже оправился? Как расследование? Не повезло бедняге.

Бранин. Настоящий, стопроцентный бедняга. Он рассказывает, что они у него что-то спросили, а он даже не понял, что. Спешил сюда со своей картиной. В результате кроме синяков еще трещина в двух ребрах и сотрясение мозга.

Кревс. Его быстро выписали, я его даже не навестил ни разу. Очень быстро. Хотя, конечно, это я так, оправдываю сам себя.

Бранин. Ирена говорит, что оправдываться никогда не надо.

Кревс. Она права, конечно. Но почему-то избавиться от этой привычки невозможно.

Бранин. К тому же его действительно очень быстро выписали. Он уже был у меня сегодня утром.

Кревс (с удивлением). Как это жена его отпустила? Ева ведь так печется о нем.

Бранин (присаживаясь). Тут особый случай. Но давай я тебе расскажу подробно. С начала.

Свет гаснет, а когда зажигается, то на сцене та же комната, но пустая. Входная дверь открывается, и входит Бранин, останавливаясь и пропуская мимо себя Колю, которого поддерживает за локоть. У Коли забинтована голова. Он неуклюже двигается.

Бранин (провожает, поддерживая). Медленно и осторожно.

Коля (кряхтя). Это надо было сказать тем негодяям. Если бы они лупили меня медленно… и осторожно, я был бы сейчас в лучшем состоянии.

Бранин (доводя Колю до дивана и помогая ему сесть). Ну вот. Садись наконец. Как ты себя чувствуешь?

Коля. Я думаю, что никакой ошибки не было. Я должен был пострадать.

Бранин. Не понимаю. Ты хочешь сказать, что тебя спутали с кем-то?

Коля. Ты не художник, ты, может быть, не поймешь. Извини. Тут сошлись самые разные вещи, а не только время и пространство. Здесь был замысел. Не наш, не убогий человеческий. Высший.

Бранин (осторожно). Я…

Коля (воодушевленно). Ведь все не случайно, правда? Ведь не могло быть по-другому, что я до утра переписывал картину, твой подарок, отчего опоздал. Тем более что багетная мастерская закрывалась, и я с трудом уговорил мастера. Все это было не случайно. Он сказал, что к такой картине раму подобрать невозможно. Мы даже поспорили. Но я отвлекаюсь, хотя это очень важно. Послушай. Рама была готова. Я посмотрел на картину и был поражен. В ней появилась та жизнь, которую я в нее не вкладывал. В ней зашевелился…

Бранин. Дориан Грей?

Коля (недоумевающе смотрит). Кого ты имеешь в виду?

Бранин. Это из литературы. Не важно.

Коля (с жаром). Важно! Конечно, важно! На меня посмотрел кто-то очень знакомый, но я не смог его узнать! Как будто я сам подошел к зеркалу и увидел кого-то другого. И даже не это самое главное! (Возбуждаясь.) Этот новый человек стал мне сигнализировать, показывать, намекать на что-то.

Бранин. Ну знаешь, если сейчас ты подойдешь к зеркалу, ты действительно себя не узнаешь. (Не давая Коле возразить.) И тот, кого ты увидишь, определенно просигнализирует тебе, что нечего связываться на улице с кем попало.

Коля (возмущенно). Ты смеешься и не понимаешь ничего! Во-первых, я ни с кем не связывался! Я просто понял, а они поняли, что я их разгадал!

Бранин (быстро). Ты узнал тех, кто на тебя напал? Ты их где-то видел до этого?

Коля (твердо). Конечно. Я написал их портрет. Я их выразил в своем полотне. Они увидели его и поняли, что все раскрыто и им не спрятаться.

Бранин. Перестань. Я думал, что ты серьезно говоришь. А у тебя… фантазии.

Коля. Это не фантазии. Я шел, держа перед собой портрет, и еще издалека эти трое стали показывать на него пальцами, возмущаться, а когда я подошел, то заговорили на непонятном языке. Стали кричать на меня, отбирать картину, а потом…

Бранин. Потом они тебя поколотили. Это были обычные хулиганы. Хотя… ты твердо уверен, что они говорили на языке, которого ты не знаешь?

Коля (понижая голос). Я не сказал об этом в полиции, и ты будешь первым, кто об этом узнает. Да, они говорили непонятно и выглядели… как Миг.

Бранин. Ты хочешь сказать, что это были… беженцы?

Коля (по-прежнему шепотом и горячо). Конечно. Произошла ошибка. Они узнали потрет своего… команданте и решили… решили, может быть, что я хочу нанести ему какой-то вред.

Бранин. Вред? Это не вред, а бред! О чем ты говоришь, наконец?!

Коля. Когда они меня били, то несколько раз произнесли его имя.

Бранин. Чье имя, ради бога?

Коля. Они били меня и повторяли: «Миг! Миг! Миг!»

Бранин и Коля застывают, глядя друг на друга. Свет гаснет, а когда вновь загорается, за столом Бранин и Кревс в прежних позах, застыв, смотрят друг на друга.

Кревс (осторожно). То, что ты рассказал, звучит…

Бранин. Невероятно.

Кревс. Я бы сказал, что мы оказались перед дилеммой.

Бранин. Верить или не верить этому рассказу?

Кревс. Выражусь по-другому. Должны ли мы что-то сделать после услышанного, а если должны, то что?

Бранин. Доверие.

Кревс. Да, это самое подходящее слово.

Бранин. Я после разговора с Колей все время думал об этом. И пришел к тому, что доверие – это возможность не думать.

Кревс (саркастически). Значит, если ты не думаешь о человеке, то ты ему доверяешь?

Бранин. Конечно. Если я знаю человека хорошо, мне не нужно о нем так уж сильно думать. Вообще думать. Я могу просто наслаждаться его обществом.

Кревс. А если он тебе не нравится?

Бранин. Я не уверен, что смогу доверять человеку, который мне не нравится.

Кревс. Это звучит противоречиво. У тебя получается, что отсутствие симпатии рождает недоверие. Значит, доверие должно вызывать симпатию.

Бранин. Ты нарочно все путаешь. Нет никакого противоречия. Доверие вырастает из чувства симпатии. Точка.

Кревс. Слишком просто. У меня в подчинении множество людей. Некоторые кажутся мне непривлекательными, а кое-кто просто противным. Но это не значит, что я автоматически не могу доверить никому из них свой бумажник.

Бранин (задумчиво). Может быть. Но вообще-то, я имел в виду неизвестность.

Кревс. Теперь ты меня путаешь.

Бранин. Понимаешь, неизвестность несимпатична. Надо быть полным глупцом, чтобы ставить на неизвестное, доверять ему.

Кревс. Знаешь, в широком смысле вряд ли кто-то из нас твердо знает, что будет завтра. Вся жизнь – штука не сильно прогнозируемая. И несмотря на это, я вот к своей жизни отношусь с большой симпатией, если не сказать – с восторгом. Мне нравится, что я жив.

Бранин. Перестань. Ты ведь обойдешь лужу, когда ее увидишь?

Кревс. Понятно. Ну, тогда было бы логично выставить Мига за дверь.

Бранин. Я думаю об этом.

Кревс. Хотя, знаешь, мне это не кажется слишком справедливым. Мы ведь не много о нем знаем. Давай я для начала соберу о нем дополнительную информацию. Еще предлагаю тебе поговорить с Иреной – она общается с Мигом больше нас всех. Или у тебя находится для него время?

Бранин (машет рукой). Какое там! У меня экзамены. Студенты – тупицы.

Кревс. Коллеги – предатели.

Бранин. Ирена ходила с ним в зоопарк.

Кревс. Он… м-м-м, не обиделся?

Бранин (с возмущением). Ты безнравственный, безответственный, аморальный болтун! На что, по-твоему, он мог обидеться?

Кревс (притворным смущением). Но ведь она могла повести его в театр, например.

Бранин. Вот уж не знаю. По-моему, актеры на сцене как раз и чувствуют себя как мартышки в зоосаде.

Вместе с Кревсом несколько секунд внимательно смотрят в зал.

Кревс. Хорошо. Я не прав. Шутка была плохая. Миг, как мы все знаем, высоко развит. Кстати, он симпатичен тебе?

Бранин (вздыхая). В том-то и дело. В том и дилемма.

Кревс. Значит, симпатичен. Раз так, то нет никакой дилеммы. Ты можешь ему доверять, а Коля, скорее всего, все перепутал.

Бранин. Да, наверное, ты прав. Но почему, почему меня не покидает ощущение, что я один на этом маленьком острове?

Конец первой сцены

Сцена вторая

Гостиная. За столом сидят и пьют чай Ирена, Ева и Дина.

Ева. Значит, Бранин уже сказал тебе?

Ирена. Что сказал? Хотя, возможно, и говорил – у меня такое ощущение, что наступила весна. Как-то душно одновременно и холодно.

Дина. Это откуда-то из классики. Про любовь. Ты, и правду сказать, какая-то тощая стала и глаза как лампочки.

Ирена (смеется). Ты описываешь кошку.

Ева. И ничего не тощая. Я имею в виду, что тебе так очень хорошо. Ты стала как бутон.

Дина (смотрит на Еву в упор, словно изучая). Где это вы, милочка, видели тощие бутоны?

Ева. Но это же не колбаса, почему бы им не быть… небольшими. Нетолстыми?

Ирена. Перестаньте, я совершенно нормально ем. И сплю, кстати.

Ева. А что тебе снится? Коля после больницы совсем перестал спать, я тоже не могу. То есть сначала я засыпаю, а потом просыпаюсь, потому что мне кажется, что на меня кто-то смотрит. Открываю глаза, а Коля сидит в постели и не спит.

Ирена. На тебя смотрит? Неожиданно как-то.

Дина. А вы у психиатра проверялись? Может быть, это последствия травмы? Может быть, ему нужны какие-нибудь желтые таблетки?

Ирена (удивленно). Почему желтые?

Дина. Ну, не зеленые же.

Ирена. Да, понятно.

Ева. Нет, с ним все хорошо. Он совершенно спокойный, кстати, гораздо спокойнее, чем раньше, до этого несчастного случая. Он говорит, что теперь ждет. Я сначала пугалась, но потом он мне все объяснил, и теперь я не боюсь.

Дина. А я бы на вашем месте как раз начала бояться. Очевидно, что это последствия сотрясения мозга. Нормальный человек ночью никого не ждет.

Ирена. А кого он ждет?

Ева (поднимая глаза вверх). Там довольно сложно все, но я попробую пересказать. Коля говорит, что вдруг понял, что есть самый главный момент, есть точка, миг, когда становится все ясно. Представьте, говорит он, что вы идете в темноте, даже лучше сказать, в сумерках, видите какие-то расплывчатые силуэты. Некоторые кажутся приятными, некоторые непонятными, некоторые страшными. И никогда нет возможности точно узнать, что же это на самом деле. Может быть, то, что приятно – на самом деле пустое, а пугающее – что-то очень нужное. (Стесняясь.) Может быть, я не все хорошо запомнила, но Коля говорит, что он точно знает, что если дождаться нужного момента, тогда в тот же миг вспыхнет свет и…

Дина. И тогда его точно увезут в специальное место с желтыми таблетками.

Ирена (мечтательно). А мне понравилось. Было бы действительно неплохо… мне кажется, что я сейчас тоже жду.

Дина. У меня от вас уже голова кругом идет. Потом, ужасно не люблю вот этот женский стиль – начинать с одного, а через две минуты оказываться уже у черта на рогах. Ведь в самом начале… Неужели никто не помнит?

Ева. Мне кажется, мы говорили что-то о цветах. (Задумывается.) Да, я вспомнила. О разведении цветов.

Дина (хватаясь за голову). И каких же именно цветов, голова ты садовая?!

Ева (смущенно). Я не помню. Кажется, мы говорили про розы. (С энтузиазмом.) Про бутоны роз!

Дина. Теплее. Про бутоны было дело. Но вот что шло до бутонов?

Ирена. Прекрати ее мучить. (Обращаясь к Еве.) Ты хотела узнать, сказал ли мне Бранин о чем-то, теперь вспоминаешь?

Ева (обрадовавшись). Ну конечно, это же очень важно. Я просто подумала, что если ты уже знаешь, тогда и мы могли бы обсудить эту тему.

Дина. Не будь дурой. Говорите коротко и ясно. О чем идет речь?

Ева. О Миге.

Дина. Да, что-то давно мы о нашем экзотическом друге ничего не слышали. Что с ним? Наконец-то выучился разговаривать?

Ирена. Перестань. Миг уже вполне прилично изъясняется. Мы с ним занимаемся несколько часов в день.

Дина. И что, твой Бранин закрывает на это глаза?

Ирена. Что ты имеешь в виду?

Дина. Будь я на его месте, я бы этого голодранца давно выставила бы вон. А то ведь получается как в плохом анекдоте – муж на работу…

Ирена (смеется). Перестань! Это же все его идея, он…

Ева (воодушевленно). Вот как раз об этом я и хотела сказать! Моему Коле показалось, что его имя называли те, что напали на него.

Дина. Какая же все-таки у вас сумятица, и в языке, и в голове. Чье имя упоминали эти хулиганы? Колино?

Ева. Мига.

Все замолкают.

Ева (несколько жалобным тоном). Но это не точно. Я думаю, что это ошибка. Он не мог.

Дина. Вот так поворот. (К Ирене.) И что, он еще здесь? Может быть, теперь и у вас плохо с головой?

Ирена. Я все это знаю. Только не вижу, о чем тут можно говорить. Это же нонсенс, бессмыслица. За все время, за все полтора месяца, которые Миг у нас живет, он всего несколько раз вышел на улицу. Всего несколько раз кому-то звонил. Я не могу себе представить, как можно было организовать, чтобы на Колю напали. (К Дине.) Ты можешь объяснить, зачем ему это могло понадобиться?

Ева (радостно). Как хорошо ты все объяснила! Конечно, ему незачем, он ведь такой…

Дина. Я как посмотрю, вы просто все влюбились в него. Но это ничего, это как обычно. Кому поп, а кому поповская дочка. Но вот не приходило ли вам в голову, дорогие дамочки, что Миг – это не настоящее его имя?

Ева. Ну и что? Может быть, это псевдоним. Мне нравится. Так коротко, и так выразительно.

Дина. Ага, вроде мысли, похожей на летящую птицу. Это, знаете, такая штука. С одной стороны очень красиво, но как появляется, так и пропадает. Без остатка. (К Еве.) Ты пока еще подумай. (К Ирене.) Но ты же взрослая, умная. Ты с ним целыми днями разговариваешь. Неужели он тебе не сказал, как его по-настоящему зовут?

Ирена (задумчиво). Нет. Ты знаешь, нет. И потом, я как-то привыкла. Миг и… Миг.

Дина (сердито). Наверное, действительно на улице весна! Вы как-то сравнялись по своему интеллектуальному уровню. (К Еве.) Я не тебя имею в виду. Не на что тут обижаться. Послушайте – что за фантазия? Какой такой Миг с большой буквы, когда очевидно, что он с маленькой?

Ева. Но у него же нормальный рост.

Дина. И вес тоже. Только это не имя, если так понятнее.

Ирена. Ты имеешь в виду, что это от слова «мигрант»?

Дина. Ну, слава богу!

Ева. Я все равно не понимаю, почему его имя называли те, кто напал на Колю.

Дина (раздраженно). Да не его они называли, сообразите же наконец! Они все «Миги», и колотили они нашего Колю не потому, что он чем-то не понравился вашему постояльцу. Они его лупили, я не знаю, например, за то, что у него в руках был портрет… если это произведение можно назвать портретом. У них там не принято рисовать людей. Чем не повод? Еще определеннее – они его били за то, что он не похож на них. За то, что он другой.

Ева. Я ничего не понимаю.

Дина. Да что тут понимать?! Скажем правду – Коля и так внешне производит впечатление человека не от мира сего. Представляю, как он выглядел, когда, опаздывая, бежал по улице, размахивая картиной, на которой бог знает что было нарисовано!

Ирена. Ты необъективна. Это же город. Здесь очень много разных людей. Здесь всегда были и есть такие люди, которые могут напасть на другого, потому что им кажется, что он странно выглядит.

Дина (отмахиваясь). Я это прекрасно знаю. Мне ли, маленькой, рыжей и толстой, не знать таких мелочей. Но тут не это главное. Главное, что не надо уподобляться той растяпе, которая принесла с улицы замерзшую змею. Откуда ты знаешь, что кроется за прекрасными черными кудрями вашего так называемого гостя?

Ирена. Повторяю – ты необъективна. Ты упорно нападешь на Мига, хотя видела его всего пару раз. Сейчас я позову его, и вы сами с ним поговорите.

Ева (пугаясь). Может быть, не надо? Ничего ведь точно не известно.

Дина (с вызовом глядя на Ирену). Зови. Конечно, зови. Я с удовольствием посмотрю в его карие очи.

Ирена выходит и через некоторое время возвращается вместе с Мигом.

Дина. Мигом обернулись.

Миг (улыбаясь). Кажется, это шутка? Ведь меня зовут Миг.

Дина. Это не настоящее ваше имя.

Миг (легко). Это правда. Как меня зовут по-настоящему, не имеет никакого значения. Там, где я жил раньше, меня знали и мое имя что-то говорило людям. Но здесь я все начинаю снова. Поэтому пока я буду Мигом.

Ева. Я, кажется, догадываюсь. Вы боитесь, что под старым именем вас могут найти те, кто вас преследовал… Но как же девушка, которая вас любит.

Миг (удивленно). Какая девушка?

Дина (резко). Престань, ты только запутываешь все! (К Мигу.) Хорошо. Предположим, вы по каким-то соображениям решили взять на время… псевдоним. Тогда как вы объясните, что те, кто напал на нашего друга, произносили именно это слово?

Миг (просто). Я не знаю. Я слышал, что этот… псевдоним распространен. Люди уезжают из своих стран не по доброй воле. Многие действительно не хотят, чтобы их нашли.

Дина. Вы хотите сказать, что за вами может в какой-то момент явиться какой-нибудь бандит из ваших родных мест и попытаться убить?

Миг (смеется). Нет, конечно. Вы преувеличиваете.

Дина. Может быть, вы расскажете о себе?

Миг (слегка растерянно). Но я все уже рассказал. И Ирене, и господину профессору, и, конечно, вашему другу из департамента, где меня принимали.

Дина. Я хотела бы услышать все прямо сейчас.

Миг (к Ирене). Я должен?

Ирена (мягко улыбается). Дина – наш очень близкий друг. Она просто волнуется.

Миг. Хорошо. Моя история очень короткая. Я единственный сын своих родителей. Я учился, как это называется… я, к сожалению, знаю еще не все слова.

Ирена. Если я правильно поняла, речь идет о техническом обслуживании самолетов.

Миг. Обслуживание? Я проверял, чтобы с самолетом перед вылетом все было в порядке.

Дина. Значит, вы инженер? И закончили… например… университет.

Миг. Да. Я учился и стал инженером.

Дина. Уже кое-что. (Себе под нос.) Хотя кто сказал, что высшее образование что-то значит?

Миг. Я не понимаю.

Дина. Не важно. Если вы обслуживали самолеты, значит, в вашей стране они были. Тоже неплохо.

Ирена. Перестань. Сейчас самолеты есть везде.

Дина. Да, наверное. И везде есть инженеры. (К Мигу.) Почему вы решили все это бросить? Работа, родители. Кстати, где ваши родители сейчас?

Миг. Началась война.

Дина. Да, вот откуда все только берется? Прямо как сырость. И что же?

Миг. Нашей семье стала угрожать опасность. Все наши друзья и соседи хотели уехать из страны. Повстанцы захватывали один город за другим. Надо было бежать, но самолетов уже не было. Оставался один самолет.

Ева. Как страшно. Но ведь в этом самолете мест… я хочу сказать, что кто-то не смог улететь.

Миг. Да. Когда оставалось совсем мало времени, а родители еще не смогли приехать, я сломал самолет. Это не сложно сделать – достаточно положить что-нибудь в двигатель, самую обыкновенную монету. Я сказал об этом командиру, и хотя он был готов застрелить меня, сделать он это не мог – я оставался единственным инженером.

Ирена. Эту часть истории я тоже не слышала.

Ева (с волнением). Значит, никто не смог улететь?

Дина. Подожди кудахтать. Тот, кто сломал, как правило, может и починить.

Миг. Повстанцы, которые хотели всех убить, были уже близко, когда наконец приехали родители. Мест для них не нашлось.

Дина. Что же вы тогда сделали?

Миг. Я сказал, что если они не сядут в самолет, тогда он не полетит вообще.

Ева (со слезами). Но ведь они могли сесть в проходе, или кто-то мог уступить им место и постоять.

Миг. В самолете не было места. Все проходы были заняты людьми. Тогда я сказал, что кто-то должен остаться.

Дина. А вы решительный малый… И жестокий.

Миг. Это мои мама и папа. (Делает паузу.) Люди стали шуметь. Все кричали как… (Смотрит на Ирену.)

Ирена. Громко. Я думаю, что это была паника.

Ева. Какой ужас.

Дина. Представляю, как они кричали. Но ничего не могли сделать.

Миг. Я сказал им, что я тоже никуда не полечу. Останусь. И скажу, что те двое, кто выйдут сейчас, это мои помощники, которые задерживали самолет вместе со мной, пока не приедут солдаты. Но нам угрожали оружием – ведь у главного пилота было оружие, – и нам пришлось починить самолет. Тогда нас – меня и их – не накажут.

Ева. Вы успели?

Миг. Да, вышли два человека. Они сами согласились, хотя, конечно, ненавидели меня. Но мне было все равно. Я обнял родителей. Они зашли в самолет, и я сделал так, что он смог двигаться. Самолет улетел в тот миг, когда солдаты сломали ворота и стали стрелять по самолету. Но он улетел.

Дина. Значит, вы спасли своих родителей, а потом спаслись сами.

Миг. Нет. Когда самолет поднялся, в него попала ракета. Наверное, повстанцы думали, что на последнем самолете должен быть кто-то важный. Может быть, члены правительства.

Ева (вскрикивает). Ах!

Все напряженно смотрят на Мига.

Ирена. Самолет с вашими родителями смог приземлиться?

Миг. Нет. Ракета взорвалась, и самолет тоже взорвался. Все погибли за несколько секунд. Тогда солдаты засмеялись и уехали.

Конец второй сцены