Текст книги "Надрез"

Глава 17

Местоположение неизвестно, 2 сентября

Лиз словно окружена ватой, ватой толщиной в целый метр, и эта вата поглощает все, оставляя лишь пару тихих звуков. Нос девушки распух. Лиз висит на канатах, нет, трубках, и одна трубка торчит из ее горла, толщиной с человеческую ногу – или вовсе и не ногу, а с соломинку, всего лишь соломинку? Лиз на дне глубокого озера, она утонула, но соломинка тянется к поверхности воды, и сквозь нее кое-как проникает воздух.

Тело одеревенело, похолодело.

Лиз знает, что у нее есть глаза. Она пыталась открыть их, но кто-то словно сшил ей веки, и она смотрит на внутреннюю поверхность этих век, а по ним пробегают, вспыхивая и угасая, точно молнии, образы.

Например, стальная рука, сжавшая ей горло, и вот она протягивает руку за белым телефоном, но пальцы сжимают пустоту. Или еще – тяжелый башмак летит ей прямо в лицо, он все ближе, все больше… Башмак попадает ей в лицо, и она знает, что должно быть больно, но ничего не чувствует. Даже не чувствует, есть ли у нее живот. Живот, в котором сокрыто ее дитя.

И вдруг какие-то ощущения возвращаются к ней.

Что-то теплое касается места, где должны быть ее глаза. И сознание Лиз, все ее чувства сосредоточиваются на этом источнике тепла, на одной-единственной точке, как ищет спасительный лучик света затерявшийся под водой аквалангист, блуждающий по дну озера.

И вдруг Лиз понимает, что это. Рука. Кто-то опустил ладонь ей на лоб. До ее слуха доносится тихий писк приборов, что-то шуршит, ее бросает в холод, и она чувствует прикосновения металла к телу. По коже бегут мурашки, затем кто-то накрывает ее простыней.

«Сейчас». Лиз вкладывает в это движение все оставшиеся силы. Ее веки подрагивают.

– Ш-ш-ш… – доносится до нее женский голос.

Лиз открывает глаза, и ее ослепляет яркая вспышка света. Щурясь, она различает на фоне светлой стены чьи-то смутные очертания: белый халат, белокурые локоны до плеч. В ослепительно белой комнате эта женщина кажется почти невидимкой. Она смотрит на монитор с какими-то цифрами и извилистыми линиями. Монитор стоит прямо у кровати и тихо пищит.

«Слава богу, это больница!»

– Вы меня слышите? – Медсестра устремляет взгляд на нее. В голосе женщины слышится странное напряжение. И грусть.

Лиз кивает. Она хочет спросить: «Где я?» – но трубка в горле мешает говорить.

Медсестра улыбается. Безрадостная улыбка, но все же это улыбка.

– Вас пришлось подключить к аппарату поддержки дыхания. Поэтому вы интубированы.

Лиз опять кивает.

Зрачки постепенно приспосабливаются к свету, и теперь комната кажется куда темнее. Ее взгляд мечется по стенам. Ни окон, ни цветов, ни другой кровати. Неважно. Ее хотя бы поместили в отдельной комнате. Лиз ненавидит больницы всем сердцем, но еще больше она не любит лежать в одной палате с другими людьми. Вечные визиты родственников, чужой храп и кашель…

«Спасибо, Габриэль. Но где же он? Где Габриэль?»

Она пытается повернуть голову, посмотреть на дверь, но тут вспыхивает острая боль в ребрах. И в тот же миг Лиз пронзает страх: «Ребенок! Что с ребенком?»

Она с трудом поднимает правую руку и ощупывает живот. В руке у нее катетер.

– Я полагаю, с ребенком все в порядке, – равнодушно говорит медсестра, глядя на живот Лиз. Глаза у нее серые.

«Слава богу!»

Но почему ее «все в порядке» звучит так, словно все вовсе не в порядке?

– Он сейчас придет, ему еще нужно позвонить, – вдруг шепчет ей сестра. – Просто лежите спокойно. Это самый лучший вариант.

«Лежите спокойно». Лиз невольно улыбается. Как будто она может не лежать. И почему медсестра говорит шепотом? Кто сейчас придет? Габриэль? Врач? Лиз устало закрывает глаза и погружается в дрему.

Глава 18

Берлин, 2 сентября, 12: 59

– Здесь нельзя парковаться, сдай немного назад. Я видел больничную парковку во-он там…

Шона резко нажимает на тормоза и проворачивает руль влево.

– Именно поэтому я и езжу на джипе. – Она заезжает на ухоженную лужайку и останавливает машину прямо между двумя молодыми деревцами.

Зеленовато-синий, цвета морской волны «ленд ровер», с легкостью преодолев высокий бордюр, замолкает.

– Ну что, зайдешь туда сам?

Дэвид смотрит сквозь лобовое стекло на четырехэтажное кирпичное сооружение. Клиника «Вивантес», Фридрихсхайн. Ему становится не по себе. Вздохнув, он расправляет плечи.

– Если хочешь, пойдем со мной.

Он выходит и захлопывает дверцу джипа. Порыв холодного ветра бросает ему в лицо пыль с крыши машины. Посеревшая дверца давно просит лакировки.

– Скажи, я правильно поняла, что речь идет о Лиз Андерс? – Шона обходит капот радиатора. – Той самой Лиз Андерс?

Дэвид удивленно смотрит на нее.

– Вы знакомы?

– Ну знаешь, трудно работать на телевидении и не знать это имя. Миссис журналистика. Сирена. Что с ней?

– На нее якобы напали. – Дэвид ускоряет шаг.

Над клиникой нависает серое небо. В широкой застекленной двери на мгновение вспыхивает его отражение, затем дверь с тихим шипением открывается, и Дэвид видит огромный вестибюль, белый, как айсберг. Тут пахнет мастикой и стерильностью. Дэвиду хочется развернуться и сбежать. Больницы и клиники, какими бы они ни были, вызывают в нем то же чувство, что и тогда. Хотя Дэвиду было всего семь лет, каждая мельчайшая подробность впечаталась в его сознание, начиная от имени медсестры на бейджике и заканчивая запахом горелого, исходившим от его пижамы, которую мальчик наотрез отказывался снимать.

Он щурится, и воспоминание о том запахе отступает. В глубине вестибюля, слева, простирается невероятно длинный дубовый прилавок – кажется, что это цельный деревянный брус поразительных размеров. За ним восседает человек-гора. Менеджер. Дэвид направляется прямо к нему.

– А ты тут при чем? – спрашивает Шона.

– Я ни при чем. Это связано с моим братом. Лиз Андерс, похоже, его девушка.

– Упс… Да у вас настоящая медийная семейка. Твои родители тоже на телевидении работают?

Дэвид мрачнеет.

– Они умерли.

– Ох… Прости, я не знала.

– Все в порядке.

Он поджимает губы. На самом деле все вовсе не в порядке. Воспоминания возвращаются, образы затягивают его в водоворот, бурлят, как вода после прыжка с вышки, очень яркие – он уже давно не вспоминал об этом в таких подробностях. Свежая, еще не свернувшаяся кровь, два трупа, дым выедает глаза, вонь… Стук из подвала. Габриэль как одержимый тянет его за руку. «Бежим». Его тонкие пальцы холодные и скользкие, на нем любимая пижама с Люком Скайуокером, такая же, как у Габриэля, только на пару размеров меньше. Мама лежит на полу, на ее голове и груди зияют раны, один глаз смотрит в потолок, руки и ноги неестественно вывернуты, как и у папы. Под папой растекается огромная багровая лужа. Двигаться тяжело, будто вокруг – зыбучие пески. Габриэль что-то кричит, тянет его за руку, но он…

– Чем могу помочь? – раздраженно осведомляется менеджер.

Дэвид встряхивается, отгоняя воспоминания. Перед ним сидит менеджер, лицо у него мучнисто-белое, зрачки сужены.

– Да, простите. Мы ищем госпожу Лиз Андерс. Она находится в этой больнице?

Менеджер щурится.

– Андерс? Это имя я сегодня уже слышал, подождите минутку. – Он смотрит на монитор и вводит в поле поиска фамилию.

– На нее прошлой ночью напали в парке и, вероятно, доставили сюда.

– Ага, – бубнит громила и впечатывает еще какие-то данные.

– Так где же она?

– Ну, по крайней мере тут ее нет.

– Ее тут нет? Вы уверены?

– Если я говорю, что ее тут нет, значит ее тут нет.

– Может быть, вы могли бы нам подсказать, в какую больницу ее доставили?

– Нет, даже при всем желании.

– Простите, – вмешивается Шона, наклоняясь над прилавком так, чтобы ее вырез оказался на уровне глаз менеджера. – Скажите, может быть, в отделе экстренных вызовов знают?

Менеджер отрывает взгляд от экрана, смотрит на Шону, и его взгляд сползает к небрежно застегнутой рубашке.

– Эм… Да… Ага…

– Может быть, вы могли бы… – Шона проводит рукой, рисуя в воздухе телефонную трубку, – позвонить им и выяснить это для нас?

– Послушайте, я… эм… – Он пытается отвернуться, но взгляд тянется к вырезу. – Минутку.

Словно под гипнозом, он подносит руку к трубке и нажимает кнопку быстрого набора, все еще тщетно пытаясь изменить направление своего взгляда.

– Гельмут? Ага, это я. Слушай, вы вчера привозили Лиз Андерс? На нее вроде бы напали вчера в парке, тут, во Фридрихсхайне… Да, уверен… Знаю я, знаю. Ничего? Вообще никого из Фридрихсхайна? Ты уверен?

– У нее рыжие волосы, ей лет за тридцать, – говорит Дэвид.

– Мне тут подсказывают, рыжие волосы, около тридцати пяти лет… Нет? Странно. Полицию? Да, отличная идея, попробуй. – Менеджер прикрывает трубку ладонью и, глядя на Шону, поясняет: – Он сейчас у полицейских спросит, минутку.

Кивнув, Шона барабанит пальцами по прилавку. Дэвид вздыхает, обводя взглядом вестибюль. Он злится на себя за то, что пришел сюда. Вероятно, достаточно было просто позвонить.

– Что-о?! – потрясенно переспрашивает менеджер.

Дэвид и Шона невольно вздрагивают.

– Понимаю. Только мужчина. Да. Да. Ладно. Спасибо.

Он кладет трубку и пожимает плечами.

– Простите. Сами слышали. Никакой Лиз Андерс. Вчера и сегодня ее в больницы города не привозили. И не было неопознанных жертв нападений, по крайней мере женщин. Действительно, в полицию вчера ночью сообщили о том, что в парке Фридрихсхайн совершено нападение на женщину. Но на указанном звонившим месте обнаружен только труп мужчины.

– Труп мужчины? – Дэвид сразу думает о Габриэле, заключенном в камеру в полицейском участке, и о разговоре с копом.

– Ну, по крайней мере о нападении на женщину полиции так ничего и не удалось выяснить. Никаких следов.

– Ох, ладно. – Дэвид кивает. – Большое вам спасибо.

«Ну конечно, – думает он. – Как могло быть иначе. Габриэль – это Габриэль».

– Может, в «скорой» еще раз уточним? – предлагает Шона.

Дэвид морщится.

– Да ну. Я не думаю, что это что-нибудь даст.

Шона удивленно смотрит на него, но Дэвид игнорирует ее взгляд.

– Слушай, у меня желудок уже до коленей свисает – я сегодня кофе выпил неимоверное количество. Давай заглянем в столовую, посмотрим, нет ли тут чего съедобного.

– Я не против, – соглашается Шона.

Они молча идут в сторону столовой, но уже после пары шагов Дэвид понимает, что сейчас ему кусок в горло не полезет.

Едва появляется Габриэль, все летит к чертям! Что же все это значит? Этот внезапный звонок из участка, нападение, которого не было, труп в парке…

– Эй, погодите! Эй! Да обождите же!

Дэвид оглядывается. Толстый менеджер машет ему рукой, протягивая коричневый конверт.

– Я тут кое-что нашел.

Дэвид возвращается к прилавку.

– Я так и знал, что имя той женщины мне почему-то знакомо. Вот, это передали моему коллеге. – Он отдает Дэвиду конверт. – Вы Габриэль Науманн?

– Нет, – удивленно отвечает Дэвид. – Я его брат.

– Сойдет. Главное, что я избавлюсь от этой штуки.

Дэвид машинально сжимает пальцы на конверте. Коричневая бумага подбита ватой, внутри лежит что-то довольно тяжелое, а сам конверт – размером с газету. На бумаге неровным почерком выведены красные буквы:

«Срочно! Габриэлю Науманну от Лиз Андерс».

Дэвид, совершенно сбитый с толку, переворачивает конверт. Ничего.

– Отдадите брату?

– Да, конечно. Большое спасибо.

Качая головой, он возвращается к Шоне.

– Что это? – спрашивает она.

Дэвид пожимает плечами.

– От Лиз Габриэлю. Понятия не имею, что бы это значило.

– От Лиз? Я думала, на нее напали. Или она оставила это тут еще до нападения?

– Это было бы странно, нет? Почему бы перед нападением она стала предполагать, что Габриэль будет искать ее здесь? Зачем ему приходить именно в эту клинику и спрашивать о ней?

– Верно. Странно все это. Разве что на нее вообще никто не нападал и она просто хотела, чтобы Габриэль заехал сюда и забрал этот пакет.

Дэвид молча смотрит на конверт.

– Откроешь?

– Не уверен. – Он крутит конверт в руках, еще раз проверяя обратную сторону, но на коричневой бумаге ничего нет.

– Обычно все, связанное с Габриэлем, приводит к каким-то неприятностям.

– Ну, раз тебе еще нужно подумать об этом… то давай пока зайдем в эту замечательную столовую.

В столовой безлюдно, как и в вестибюле, все заливает яркий свет, в горшках растения на гидропонике. Вид у них не очень-то здоровый – как, должно быть, и у людей, которые приходят сюда обедать.

Дэвид, точно не замечая ничего вокруг, садится на мягкий стул, кладет конверт на пластиковую столешницу и погружается в свои мысли. Шона идет к стойке и покупает порцию не очень аппетитного на вид салата, два бутерброда и две диетические колы.

– Ну что, к тебе вернулся дар речи?

– Хм…

– Ладно. Раз проголодался, налетай. – Она ставит поцарапанный оранжевый поднос на стол и садится напротив Дэвида.

– Прости. Все это довольно…

– Странно? – заканчивает фразу Шона, наклоняя голову к плечу.

Дэвид пытается улыбнуться, но у него не очень получается.

– Не хочу лезть не в свое дело… – Шона сует в рот огромный салатный лист. – Но ходят слухи, что если выговориться, то станет легче.

– Ты предлагаешь мне услуги психолога?

– Ну конечно. Я, знаешь ли, на досуге подрабатываю психотерапевтом. – Пожав плечами, Шона с аппетитом жует салат.

Дэвид улыбается.

– И как, помогли твои познания в психологии в общении с Бугом?

– О господи, нет! – Шона презрительно фыркает. – Ему не психотерапия нужна, а терапия широкого спектра действия.

– Это еще что такое?

– Ну, знаешь, как бывают антибиотики широкого спектра действия. От всего.

Дэвид устало улыбается.

– Как вообще получилось, что ты знаком с Лиз Андерс?

– Она делала обо мне репортаж, давно это было. Речь шла в первую очередь о «Treasure Castle». Но, учитывая ее манеру задавать вопросы, очень быстро всплыли сугубо личные темы. С тех пор мы почти не пересекались.

– Я правильно поняла, что ты не знал о ее отношениях с твоим братом?

Дэвид кивает, глядя на бутерброд – из булочки выглядывают края вареной колбасы и лист салата.

– Собственно говоря, я даже не знал, есть ли у меня вообще брат. И вот три часа назад он мне позвонил.

Шона приподнимает брови.

– На студии, когда ты сбил меня с ног?

Дэвид кивает, отворачиваясь.

– Когда вы виделись в последний раз?

– Зимой 1987 года.

– Двадцать лет назад?!

– Тогда Габриэль лежал в психиатрической больнице, в закрытом отделении. Проблемы с наркотиками, и не только. Он не мог сам избавиться от наркозависимости, это продолжалось слишком долго. Он полностью утратил контроль. Либо на кого-то набрасывался, либо спал, забившись в угол. – Дэвид вздыхает. – Мой брат – психопат, его поведение было непредсказуемо и становилось только хуже. Все его боялись, даже я. Правда, я не думаю, что он причинил бы мне вред. Для него я всегда оставался младшим братиком, малышом Дэвидом, которого нужно защищать. Но на самом деле кто-то должен был защитить его – в первую очередь, от самого себя.

– А я думала, что ты из благополучной семьи.

– Ну да, более-менее. Но мне довелось наслаждаться семейной идиллией только до семи лет. Тогда… погибли наши родители.

– О господи… Что произошло? Несчастный случай?

– Ну… На самом деле так и не удалось выяснить, что же случилось.

Шона хмурится. Она чувствует, что Дэвид чего-то не договаривает, но не расспрашивает его.

– Как бы то ни было, после этого нас поместили в приют имени принцессы Елизаветы Прусской, на севере Берлина, район Хермсдорф. Все случившееся полностью выбило Габриэля из колеи. И неудивительно. Мне тоже пришлось нелегко, но с ним все происходило несколько иначе…

– Из-за наркотиков?

– Нет, проблемы с наркотиками начались позже. Он был агрессивным, избивал других детей в приюте. Раз пять-шесть побои были настолько тяжелыми, что детей приходилось отправлять в больницу. А потом он напал на директора приюта, сломал ему нос и пару ребер. После этого его отправили на юг Берлина, в Фалькенхорст. Там находится приют для трудновоспитуемых детей, в одной из бывших нацистских вилл на берегу Хафеля. Но и там с ним не справились, чуть что – и он нападал на всех и вся.

– А потом?

– Угодил в психиатрическую больницу, в закрытое отделение клиники «Конрадсхее». Визиты туда были сущим кошмаром. Я чувствовал себя так, будто очутился в тюрьме штази[7]7
  Штази – тайная полиция ГДР, аналог советского КГБ с такими же методами.


[Закрыть]. Зарешеченные окна, двери без ручек, телевизор за небьющимся стеклом. В последний раз я туда приходил в декабре 1987-го, незадолго до Рождества. У Габриэля была ломка, в очередной раз.

– Ломка? Я думала, он был в закрытом отделении. Там могут быть антипсихотические препараты, но наркотики…

Дэвид пожимает плечами.

– Ну да, в теории их там быть не должно. Но всегда есть способ чем-то разжиться. По крайней мере, санитары нашли в его комнате увесистый пакет с таблетками. Кроме того, им постоянно приходилось вкалывать ему седативные средства – галоперидол и другие препараты. Что там было наркотиком, а что – лекарством, я никогда и не понимал. – Дэвид молчит, разглядывая бутерброд. – Когда я вошел в его комнату, он лежал на кровати, связанный ремнями. Но едва санитар вышел, как Габриэль вдруг высвободил руки. Понятия не имею, как ему это удалось. Но это же Габриэль, с ним постоянно что-то такое случается… Он страдал манией преследования, пребывал в каком-то взбудораженном состоянии и хотел выбраться оттуда, из больницы. Сбежать. И у него был безумный план, по которому я должен был помочь ему.

– Как же он хотел сбежать?

– У него был кухонный нож. – Дэвид смотрит на бутерброд с колбасой, на поцарапанный поднос, на мелкие трещинки в пластмассе, разбегающиеся во все стороны. – Он приставил нож мне к горлу и хотел выйти, используя меня как заложника.

Шона, лишившись дара речи, смотрит на него.

– Он поклялся мне, что все будет хорошо. Самое безумное то, что я ему поверил. Он скорее убил бы себя, чем допустил, чтобы со мной что-то случилось. В общем, ситуация полностью вышла из-под контроля. Чистое сумасшествие. Я просто испугался. Сама мысль о том, что он натворит, выйдя наружу… – Дэвид вздыхает. Его глаза остекленели, взгляд обращен внутрь. – На первом же пункте охраны я вырвался и позвал на помощь. Габриэль такого не ожидал. Потребовалось пять санитаров, чтобы запихнуть его в смирительную рубашку. Он не проронил ни слова, только отчаянно сопротивлялся. Если бы он хоть кричал… А когда они его скрутили, пришлось делать ему укол…

– О господи… – бормочет Шона.

Дэвид проводит кончиком пальца по трещинке в подносе и умолкает. Взгляд Габриэля навсегда запечатлелся в его памяти. Голубые глаза – как у отца. Бездонное озеро – и неведомо, что скрывается в его глубинах. В тех глазах не было упрека, не было злости, не было даже печали. Этим взглядом Габриэль прощался с братом. Укол подействовал через пару секунд, и озеро затянули водоросли, глаза потускнели.

– Твой брат, похоже, настоящий псих, – тихо говорит Шона.

Дэвид, кивнув, кривит губы, пытаясь улыбнуться.

– Он всегда считал себя Люком.

– Кем?

– Люком. Скайуокером.

– Из «Звездных войн»?

Дэвид кивает.

– Мы очень любили эти фильмы, особенно первый. Вся комната была обклеена постерами.

– У него шизофрения? Поэтому он лечился?

– Психиатр в «Конрадсхее» говорил о более или менее сильно выраженных шизоидных эпизодах и мании преследования. Когда начинался приступ, его накачивали галоперидолом, это сильный нейролептик. Тогда Габриэль становился похожим на робота и некоторое время вел себя спокойно. – Он пожимает плечами. – Правда, иногда у меня складывалось впечатление, что он притворяется, просто чтобы его не трогали.

Шона перехватила печальный взгляд Дэвида.

– Ну что тут скажешь… Твой брат был в хорошей компании, ведь миллионы детей хотели быть Люком.

– Но проблема в том, что ведет он себя не как Люк, а как Энакин Скайуокер.

Шона чувствует, как мурашки побежали по коже. Встряхнувшись, она отводит взгляд.

– А что сейчас? Эти приступы продолжаются?

Дэвид шумно вздыхает.

– Понимаешь, у меня складывается впечатление, что у него прямо сейчас обострение. – Он опускает взгляд на столешницу.

Где-то неподалеку слышится приглушенный звон телефона.

– Это твой? – спрашивает Дэвид.

Шона качает головой, оглядываясь.

– По-моему, – тихо говорит она, – телефон звонит в конверте.

Дэвид удивленно смотрит на коричневый пакет с красными каракулями, вибрирующий в такт звонку.

Глава 19

Местоположение неизвестно, 2 сентября

В начале Лиз слышит какой-то звук, доносящийся точно издалека, с той стороны этих затянутых ватой небес. Кто-то поворачивает ключ в замке. И стены – стены, которые она не видит, не может увидеть, – вдруг начинают двигаться, приближаются, пытаются поймать этот звук в ловушку, запереть в этой крошечной комнатке, ее комнатке в больнице. «Я сплю, – думает она. – Никто не станет запирать комнату в больнице». Слышится шуршание, потом кто-то входит в палату. Лиз хочет открыть глаза, но это так же сложно, как и в прошлый раз. «Ну, еще минуточку, – думает Лиз. – Еще немножечко отдохну».

Она чувствует, как кто-то подходит к кровати. «Пусть это будет Габриэль, ну пожалуйста!» Кто-то приподнимает покрывало, прохладный влажный воздух касается ее тела.

«Врач», – разочарованно думает Лиз.

Ей не хочется открывать глаза. И все же она знает, что нужно это сделать. Только если она будет в сознании, когда врач осматривает ее, ей удастся избавиться от трубки в горле. Только если у врача сложится впечатление, что она пошла на поправку, он выпишет ее из больницы.

Лиз открывает глаза, и вновь все кажется ей невероятно ярким. Медсестра отошла к стене, она почему-то очень напряжена. Справа у кровати стоит высокий худощавый мужчина в белом халате.

Лиз смотрит на его лицо – и ее охватывает ужас.

На мгновение она думает, что очутилась в пространстве кошмара – или ее сознание затуманивают какие-то препараты. Врач улыбается. Ему лет пятьдесят, но его лицо выглядит безукоризненно, лицо ангела, почти нет морщин, и даже они не портят его красоту, не мешают ему выглядеть моложаво. Перед ней стоит мужчина с ликом греческого полубога – если бы не вторая половина его лица.

Эта вторая, правая половина лица выглядит так, будто с нее содрали кожу, потом приложили обратно и заштопали на скорую руку, оставив уродливые шрамы. Глаз немного опущен вниз, на нем нет ресниц, нет одной брови, и от этого взгляд кажется холодным и жестоким. Врач смотрит на ее живот.

Лиз вдруг понимает, что совершенно беззащитна перед ним. Ей хочется вскочить, бежать, но не хватило бы сил даже на то, чтобы подняться.

«Соберись, дура! Этот мужчина – твой врач, и он не виноват в том, как выглядит!»

Врач улыбается, не сводя взгляда с ее живота. Правой рукой он приподнимает край тонкого больничного халата и задирает его до груди, так что Лиз теперь обнажена.

Когда он выпускает халат, его пальцы издают странное поскрипывание, и Лиз замирает. Это не рука из плоти и крови. Это протез. В ужасе она смотрит на гладкую искусственную руку, выскальзывающую из-под края халата. И вдруг все кусочки головоломки становятся на свои места.

«Металлическая рука!»

Перед ней стоит тот самый мужчина из парка. Ухмылка вспарывает изуродованную часть лица, превращая ее в ужасную маску. Левая, здоровая рука скользит по внутренней стороне бедра Лиз. Медсестра закрывает глаза, прижимаясь к стене. Указательный палец мужчины касается лобковых волос Лиз и проводит по ее животу невидимую прямую линию к точке между сосков.

Лиз начинает бить дрожь.

– Поздравляю, Лиз, – ледяным тоном произносит мужчина. Голос у него не звонкий, но и не глухой. – Мы отпразднуем потом, в один очень-очень особенный день. Но вначале мне нужно дозвониться до нашего гостя. – Его ухмылка сменяется мечтательной улыбкой. – Он должен взять трубку. Ты даже представить не можешь, как долго я этого ждал. И как мне не терпится узнать, что же он скажет.

Грудь мужчины поднимается и опускается, он явно возбужден. Его дыхание касается обнаженного живота Лиз. Женщине хочется отодвинуться, чтобы не ощущать этого, но она не контролирует свое тело. «Гостя? – в отчаянии думает она. – Какого еще гостя?»

– И я подобрал тебе подходящее к случаю платье, – шепчет мужчина. – Когда время наступит, все будет так, как полагается. Все будет идеально. И он будет страдать, когда увидит тебя. Ему покажется, словно кожа… – он наклоняется, и дыхание касается груди Лиз, – словно его кожа объята пламенем.

Онемение, усталость, слабость – Лиз больше не ощущает их. Адреналин пульсирует в ее венах. Теперь она осознает ужас ситуации. Ей хочется кричать, но трубка в горле давит на голосовые связки. И вдруг ей отчаянно хочется вновь потерять сознание. Дыхание сбивается, ей кажется, что она делает вдох и выдох одновременно, и от этого задыхается. Ей хочется вернуться на дно того озера или очутиться в каком-то другом месте, где не будет страха. Где не будет отчаяния.

И ее желание исполняется пугающе быстро.

Мужчина в белом халате вводит какую-то прозрачную жидкость в резервуар капельницы и повышает скорость внутривенного вливания.

– Будем надеяться, ему не потребуется много времени, чтобы найти телефон, – шепчет мужчина. – Иначе мне придется послать ему кое-что другое, принадлежащее тебе. – Его взгляд скользит по ее рукам и ногам.

Дрожь постепенно становится слабее.

«Габриэль! Где же ты? Забери меня отсюда!» – еще успевает подумать Лиз, прежде чем препарат уносит ее в далекие манящие просторы, где ей не придется чувствовать все это.